Enteral cold

Глаза Чимина равнодушно смотрят на одно из бревен, коими сложены незнакомые ему деревянные стены. Ему неоткуда знать их: всю жизнь он прожил в каменном замке, нигде кроме своей комнаты не ночевал, было без надобности. Взгляд Чимина застыл точно на одном бревне из всей большой светло-коричневой стены. Он замечает на нем незнакомые будто вязанные плетения, украшающие стены. Здесь непривычно тихо, спокойно и приятно, и голову дурманит насыщенный запах древесины и смолы, исходящий от мебели: здесь она полностью деревянная. Это необычно, но приятно, ведь хотя бы так ему стало чуточку теплее, чем обычно. Дерево согревает, в то время как от камня идет лишь один холод. Голова гудит, он осматривается, но головой не шевелит: больно. Наверное, во сне он отлежал шею, пока спал в неудобной позе. От внезапной тревожности неожиданно скрутило живот так сильно, что хотелось поджать ноги и свернуться калачиком от неизвестного страха. Взгляд мечется по «берлоге» из одной стороны в другую в поисках раздражителей, когда до него доходит. Он не в своей комнате. Чимин жмурит глазки, чтобы попытаться вспомнить вчерашний день, но голова слишком болит. Ему бы хоть что-то выцепить, хотя бы одну маленькую детальку, чтобы начать собирать всю картину произошедшего. Холодные пальцы рук тянутся к вискам, но застывают в воздухе, после опадая без сил. Чимин слишком вымотан, чтобы совершать какие-либо действия. Тело связывают стальными цепями, а сам Чимин проваливается в глубокий сон.

***

Быстрый стук ножа о доску доносится где-то совсем далеко, но в тоже время слишком громко, чтобы разбудить. Кажется, пьяная стража снова играет в игры с ножом, не думая о том, что могут лишить себя пальца в пьяном угаре. Разнообразие голосов мешает Чимину продолжить сон, отчего тот складывает брови домиком, недовольно мыча, поворачиваясь на бок. От резкой боли парень сразу просыпается. Весь его торс — один сплошной огромный свежий синяк, который заноет только от дуновения ветра. Недовольное мычание сменяется тихим хныканьем и шипением. Пелена сна все еще лежит на глазах, когда Чимин разлепляет их. Они, к слову, тоже болят. К слову, болит все тело. Смотря в потолок, он старается сфокусироваться хоть на чем-то, но взгляд снова плывет. Помутневшими глазами он замечает, что времени прошло много: красный рассвет уже заливает комнату. Наверное, сейчас его уже ищут. Его точно должны найти, если не Чжунсок, то Хосок точно должен был поднять тревогу и приказать обчистить все государство, лишь бы найти. Он ведь его знает. Один раз Чимин потерял свою любимую заколку, подаренную ему любимым дядюшкой на именины. И тогда он сильно расстроился, конечно, доверяя свою тихую грусть брату по секрету. До сих пор он не может передать свои чувства и эмоции, когда на следующий день заколка лежала на его прикроватной тумбе на бархатной подушке, а Хосок загадочно улыбался, нахваливая Чимина, одаривая его комплиментами и говоря, как сильно ему идет его украшение с жемчужинами. Сладко улыбаясь от подарка любимого дядюшки, Чимин-и снова расслабляется. Вспоминать пока ему что-то тяжело, поэтому он поворачивает голову, чтобы проверить, как сильно все еще болит его шея. Он отворачивает голову от стены, натыкаясь на черный мокрый нос, что быстро и мокро обнюхивает его сейчас. Омега в ужасе вскрикивает, чем сильно пугает небольшого серо-белого волка, что он рывком бросается от кричащего объекта прочь в другой угол комнаты. Волчонок тихо рычит на обидчика, но в глазках-пуговках так и плещится страх. Оборотень еще совсем малыш, хоть и по размерам является немного меньше среднего волка. Это не мешает ему неумело рычать, защищаться. У Чимина в глазах страх. Такой же, как у волка, только он еще и сковывает все тело намертво. Он уже испытывал это. Такой же страх. Он старается отодвинуться, но резкая боль в ослабшем организме мешает ему сдвинуться, поэтому он может лишь позволить слезе скатиться. Он злится на себя от безвыходного положения. Его злость кипит в нем жгучим пламенем уже давно и только сейчас, кажется, превысила лимит. Словно последняя капля воды упала в переполненный сосуд. Его беспомощность крайне осточертела ему еще совсем давно. Неспособность защитить и постоять за самого себя злит не хуже бесцеремонных нелепых слухов от служек или пьяных солдат. Шрамы на теле отзываются жалкой болью на гнев, которым полностью пропитан омега. В порыве эмоций тот совсем не заметил, что стук ножа о доску прервался. Дверь распахивается под натиском огромного серого волка, что обнюхивает комнату, бросаясь к волчонку поменьше. Большой оборотень — размером почти с Чимина — заграждает собой малыша, оборачиваясь на омегу, что от ужаса, кажется, дышать перестал. Пак ощупывает ослабевшей рукой поверхность накрытой той же вязаной тканью тумбы, что стоит рядом с кроватью. Пальцы перебираются совсем аккуратно, чтобы успеть уследить за реакцией монстра. Подушечки пальцев натыкаются на что-то другое — холодное и немного тяжелое. Стакан воды. — Эй, что здесь происходит? — из проема слышится высокий омежий голос, на что волк, защищающий и готовый напасть в любой момент, отвлекается, отворачивая голову. Чимин, не теряя времени, хватает стакан воды и, не жалея, разливает на кровать. Стакан разбивается о стену. Осколки стекла с громким звуком разлетаются в стороны, падая на пол и постель, а в руках у него остается толстый острый осколок. Сам омега дергается от непривычно громкого удара, желая прикрыть уши ладонями, но берет себя в руки. Осколки впиваются в ладони, отчего на Пол медленно сбегает алая кровь. Чимин пугливый, но не обращает ни на что внимание, сосредотачиваясь на черных глазах волка. Те, словно зловещая темнота, суживаются, угрожают. Волк готовится напасть. Он будет защищать малыша от врага, пока не убедится, что тому больше ничего не угрожает. Раскатистый рык проходится по всему дому, выходя за его пределы. Рык не обычный, оповещающий о предстоящей битве, где волк в опасности и готов защищать всех, кто дорог ему. Он будет драться. Выставленные две руки Чимина, трясутся, как будто в треморе. Под коленями звенит стекло, впиваясь в покрасневшую нежную кожу, отчего слезы снова брызгают из глаз, но он держится солдатом, не отпуская руки с «оружием». Высокий омега, что стоял в проходе, закатывает глаза. Ему по-омежьи жаль мальчика на кровати, и только поэтому он не срывается на крик и не устраивает скандал.

***

Сокджин нашел Чимина рано утром под дверью, когда собирался сходить к другу, что продает сельскохозяйственные продукты, которые достать жителям из поселения самостоятельно очень сложно. А Джину — пожалуйста, и не только за красивые глазки скидка, но еще и за порцию новых свежих сплетен. Малыш был бледен, как снег, в котором он лежал в совершенно неподходящей одежде, а под его тельцем снег медленно окрашивался в ярко-красный цвет. Его сжимающееся и обливающееся кровью сердце молило разрешить принять мальчика в дом, хотя бы привести его в чувства. Материнская натура Сокджина громко верещала, требуя сию же секунду занести тело, положив на кровать, и бегом отправиться к лекарю за помощью. Но волчая сущность останавливает торопливого омегу, запрещая впускать чужака в дом, где находится его маленький малыш и любимый альфа. Широкого, но не лишенного грации плеча касается тяжелая и теплая рука мужа, стоящего позади. Карие суровые глаза смотрят уверенно, помогая определиться и принять решение. Намджун поднимает светловолосого мальчика с присущей аккуратностью, наблюдая за рукой, что краснеет от количества крови, вытекающей из бока раненого.

***

Сейчас все тот же Намджун, только в облике волка, громко рычит на дрожащего, как тростинка на ветру, омегу, вводя того в немую истерику еще больше. Альфа медленными шагпми, лапа за лапой, почти беззвучно ступает по вязаному ярко-красному ковру, оголяя длинные и острые клыки, готовя свою жертву к единственному исходу. Легкая ладонь с неслабым шлепком опускается о переносицу волка, краем задевая мокрый нос, отчего оборотень громко скулит, поднимая две грустные бусинки глаз наверх, тихо попискивая. — Бессовестный волк! — прошипел супруг, упирая руки в бока, нависая над тихо опустившим голову оборотнем. Словно щенок, которого отчитывает мама, он отвел взгляд от Чимина, поглядывая на волчонка сзади. — Ты с ума сошел, детей пугать? Что одного, что другого. Бэкхен из-за тебя дрожит от страха! А на ребенка что разрычался? Тебе гонять больше некого? Глаза Кима сверкали раздражением и смотрели мужу глубже, чем казалось возможным. Волк недовольно фыркнул, покачав головой. Конечно, он не хотел никого доводить до паники и точно такой реакции не ожидал? Но показать подрастающему сыну, как нужно защищать себя и свою семью, он считал своим отцовским долгом. — И не фырчи на меня. Давай, покажи мне, где я не прав. А ну превращайся и извиняйся перед бедным мальчиком. Он из-за тебя сейчас в обморок упадет! От грозного и опасного хищника осталось только напускное величие, которые нежные омежьи ручки сметали словно метелка — пыль. Альфа ёрничал, как совсем маленький неугомонный ребенок, которого заставили сесть и посидеть хотя бы пару минут без криков. Он покачал головой в отрицании, но грозный блеск в глазах Сокджина заставляет альфу нехотя приподняться на задние лапы, вытягиваясь в росте, медленно втягивая шерсть в себя. Его уши тоже становятся меньше, но не пропадают со всем. С его прической — немного отросшими свободными прядями — уши почти не видны, лишь их кончики. Намджун большой. Нет, не так. Он огромный. Чимин прежде никогда не видел настолько мускулистых и рельефных людей, как оборотень перед ним. Все его тело словно выточено из камня большим умельцем. Необычный для его неприхотливого глаза загар на теле альфы смотрится слишком правильно, отчего у него появляется странная мысль в голове. Альфа пред ним привлекательный. В Буданг, как и в других королевствах, где есть аристократия, большие тела совсем не в моде. Все время Чимина окружают альфы-тростинки, что не имеют в основном больших мышц или видной мускулатуры. Они все стремятся к одному идеалу — идеалу омеги. Аристократические альфы хотят обладать худым и утонченным телом. Почти все они добиваются мраморно-белой кожи, тела, лишенного мышц, и желательно умением цитировать любовные стихи наизусть. Альфа перед ним был совсем другой. Опуская взгляд вниз, Чимин громко ахает, прикрывая ладонями лицо, крепко зажмуриваю глаза под ними. Его неразборчивый писк, и попытки что-то сказать откровенно забавляют Намджуна, отчего самодовольная улыбка появляется на его лице. Давно ему таких знаков внимания не дарили. Недовольный кашель врывается в сознание мужчины, перетягивая все свое внимание на себя. Его очаровательно злой Джин-ни хмурит бровки, кидая недовольный взгляд из-под темных пушистых ресниц. — Ким Намджун, тебе стоит одеться, иначе… — омегу прерывают мягкие губы, затыкающие его в напористом, но нежном поцелуе. Шершавый большой палец с трепетом поглаживает точенный подбородок, пока Сокджин в растерянности наслаждается поцелуем. Хоть они и в браке больше восьми лет, каждый раз Намджун застает его врасплох своими приступами «любви» и вгоняет бедного омегу в смущение и краску своими невинными, а порой и нет, действиями, каждый раз заставляя внутреннего омегу бегать и вилять хвостиком от счастья. Ослабив хватку и позволив омеге вырваться, альфа с нескрытым наслаждением наблюдает умилительную картину, как раскрасневшийся омега мечется из стороны в сторону и ослабевшей рукой бьет того по голой груди. — Оденься, сейчас же! — все еще пытается быть строгим папой, хотя сам понимает, что уже не является им. На него снизу вверх смотрит самоуверенный муж с усмешкой на губах и с детским озорством. — Намджун, я прошу тебя, оденься. Ким кладет свою большую ладонь на щеку мужа, с трепетом смотря на того, кто долгие годы наполняет его легкие желанным запахом роз. Совершенно свежим и будоражащим сознание запахом. Самым лучшим. Самым драгоценным. С гордо поднятой головой победителя он победно выходит из комнаты, скрываясь за стенами дома. Волчонок, что совсем недавно трясся в углу от страха, сейчас лишь заинтересованно смотрит на гостя и папу. Сокджин берет себя в руки, когда понимает, что ночной гость сидит в стекле. Так нельзя, еще и в его положении… — Что же ты сидишь! Тебе совсем нельзя двигаться. Твои раны слишком глубоки и еще не затянулись, — Сокджин подходит к кровати, собираясь перенести незнакомца на другое место и поменять постельное белье, но видит, как тот с ужасом сжимает в ладошке кусочек стекла. — Ой, перестань от меня защищаться. Какой толк мне тебя калечить, если только что спас? Чимин-ни поджмает губы. Конечно, он понимает, что мужчина прав и что люди, которые хотят причинить вред, так себя не ведут, но страх не позволяет мыслить рационально. Он не выпускает стеклышко из руки, и внимательно следит за омегой. Чимина удивляет то, с какой легкостью его несут на рядом стоящий пуф, отделанный розовой тканью — к слову, тоже вязанной. Рядом сидящий волчонок принюхивается, но не сдвигается с места, лишь смотрит своими невероятно большими глазами. Он фиксирует каждое движение, внимает все детали. — Бэкхен-ни, детка, будь умницей и не трогай нашего гостя, хорошо? Ты можешь его напугать, — мужчина аккуратно опускает омегу на пуф, а сам треплет сыночка по голове, впутывая волосы в короткую шерсть. Нежно и резво оглаживает голову малыша, треплет за ушками и перед, а после и вовсе оставляет поцелуй на мохнатой мордочке, отчего резнеженый малыш, прикрывает глаза в сонном удовольствии. Папа до сих пор пахнет молоком. Это его успокаивает. Сокджин поворачивается на Чимина. Он все хочет задать ему вопрос, но совсем не решается. Если он нашел того в крови, значит, произошло точно что-то ужасное и ему нужно знать, как это угрожает их поселению. — Как ты себя чувствуешь? В ответ звучит лишь молчание. Поворачиваясь, он смотрит на Чимина, а тот смотрит в ответ, не зная, что сказать. Неужели все еще боится? Тяжело выдохнув, Сокджин привстает, подходя к пуфу. — Слушай, мы все хотим тебе помочь и поставить на ноги. Ты ранен, тебе нужно лечение, поэтому так или иначе придется с нами разговаривать. Мы не станем относиться к тебе плохо, потому что являешься человеком, это не в наших правилах, поэтому, пожалуйста, не отвергай нас. Иначе мы не знаем, как еще можем тебе помочь. Чимин тушуется. Перед ним волк, а волков его учили бояться всю жизнь. Они опасные и дикие, кровожадные и бесчувственные. Но вот он сейчас с волками, эти его убить не хотят. Вроде как. — У меня очень болит бок, и ногу… Будто отрубили… — сдается Пак, чем несомненно радует Сокджина. Старший начинает менять постель, собирая осколки стакана аккуратно и медленно, дабы не пораниться. — А еще очень холодно. Вы не топите печь? — Печь? Почему же? Топим. Просто мы, наверное, легче переносим морозы, чем люди. Уж извини меня, но ты первый человек, которого я вижу, — и улыбается. Очень странно, по-отечески улыбается, как Чимин никогда не видел — но ему кажется, что именно так и улыбаются отцы своим детям. — А как же вы поняли, что я человек? — Мы волки чувствуем друг друга. Если предо мной встанет любой волк в человеческом обличии, я тут же его признаю. Но с тобой немного странно… — Сокджин запнулся, будто решаясь, рассказывать или не стоит. Подумав немного, он продолжил. — Ты странный немного. Я чувствую твоего волка, он есть в тебе, но совсем слабый. Будто ты с ним незнаком или знаком мало… Но он не отозвался на мой зов. Чимин вскидывает голову на омегу. Он? Волк? Чтобы в нем был волк? Да, у отца была смешанная кровь, но и он не обращался. А папа и вовсе был человеком. Там от волка почти ничего остаться не должно. Хотя дядюшка вскользь упоминал о том, как Чимин в детстве мог стать щеночком. Дядюшка. Дядюшка? — Дядюшка… — вырвалось из его уст. Слезы стали быстро застилать глаза, бегающие из стороны в сторону. Дядюшка… О, его милый и любимый дядюшка. — Малыш? Эй, ребенок, что случилось? — Ким с осторожностью смотрит на Чимина, не понимая, что спровоцировало слезы. Слишком много слез. Они слетают, как хрусталики, с мокрых ресниц, падая на пухлые щечки. — Что-то заболело? Что случилось? Но омега не слышит. Его сердце сжимается до боли, разрывается на части, кричит, рыдает, хрипит. Больно, больно, так больно еще не было. Мир посерел в секунду. Теперь он понимает, что происходит. Боль лианами оплетает все тело омеги, скручивая и сжимая, как жгут, которым обвязали его тельце. Плечи сотрясаются в немом рыдании все больше и больше. В глазах — слезная пелена, а в груди — черная дыра размером, кажется, с океан, и с каждой секундой все увеличивается. Он понял. Теперь-то он точно понял, почему он здесь находится. Он вспомнил. Он вспомнил взволнованное морщинистое, но такое доброе и родное лицо, искаженное волнением, когда принц был найден на балконе в слезах. Как сморщенная рука ласково провела по нежной коже, стирая слезы печали с прекрасного лица. Гримасу злости и даже ярости, что играла в последним минуты жизни на лице няни, когда ценной жизни, пытался помочь Чимину в последний раз. В последний раз. Ранений крик подбитого зверя все-таки вырывается из принца, не позволяя больше сдерживать эмоции. Иначе он просто взорвется. Волчонок в углу начинает обеспокоенно скрестись и метаться. Он прежде не слышал подобных звуков, да и на вой это несильно похоже. Но даже при условии своего маленького возраста он чувствует, сколько боли скрыто в этом жалобном крике, переходящего на скулеж. «Ему грустно» — это то, что Бэкхен понимает, как ясный день. Со стороны дверного проема слышатся торопливые шаги, через мгновение там стоит его отец, который, услышав зов о помощи, тут же прибежал. Он озадачено посмотрел на Чимина, а после перевел вопросительный взгляд на не менее удивленного Сокджина. — Намджун, беги за лекарем! И Юнги позови! Я не знаю, что это, но, кажется, у ребенка началась течка на фоне стресса, — проговаривает неуверенно Ким, переводя взгляд на застывшего супруга. — Не стой, беги! Зови, хоть что-то сделай. Мы не знаем, что может произойти! Сокджин боязливо берет мокрое личико в руки, проверяя мальчика на вменяемость. Он в сознании, но, кажется, его горе затопило разум. — Малыш, ну же, приходи в себя, — в ход идут руки: мужчина поглаживает омегу, обнимает, вытирает текущие рекой слезы, не останавливаясь. Но это совсем никак не помогает. Кажется, он и вовсе не замечает никого перед собой. От безысходности Сокджин с размаху бьет малыша по щеке, да так сильно, что голова того дергается, словно бутон розы на сильном ветру. К его огромному удивлению, плач стихает. Чимин смотрит на Сокджина вменяемо, но со страхом. Он прикладывает руку к горящему месту на щеке: ледяные пальцы помогают уменьшить жжение. Все еще мокрые от слез глаза смотрят только на старшего. — Тебе нужен лед… Да, сейчас, крошка, посиди здесь, я быстро.

***

В дом быстро заходят Намджун и двое громоздких серьезных альф, и никто из них не показывает беспокойство, хотя ситуация не из посредственных. Они крайне озабоченны визитом незнакомого омеги, а так же его состоянием, балансирующим между плохо и очень-плохо. Один из них — местный лекарь, — еще утром думал о том, что нужно обязательно зайти, проверить, как чувствует себя новый омега. Все-таки раны его серьезны, да и ему нужен должный уход. В комнате сидит всхлипывающий Чимин. Парень дрожит то ли на нервной почве, то ли от холода, и чувствует подступающую тошноту. Он придерживает холодную заготовку на зиму — кусок мяса — в руке, прикладывая к раздраженной и покрасневшей коже. Намджун в непонимании поднимает глаза на мужа, но тот лишь отводит виноватый взгляд в сторону. — Что с ним? — спрашивает лекарь. Он кажется Чимину молодым, но все равно старше него. У него на плече весит вязанная громоздкая торба, наполненная чем-то звенящим и, возможно, стеклянным. «Он необычайно красив,» — подмечает про себя омега, осматривая мужчину. У него черные длинные волосы, собранные в пучок, округлый нос и большие губы. По телосложению он не сильно отличается от широкого Намджуна, просто этот альфа чуть рельефнее. И рядом с Намджуном и лекарем стоит третий альфа, что сразу приковывает изучающий мокрый взгляд на себе. Таких мужчин Чимин еще никогда не видел. Он чуть ниже Намджуна и второго альфы, но, кажется, намного больше и сильнее. Его тело большое. Сильные, словно литые мышцы на теле показывали силу и превосходство альфы. Его громкий, подавляющий и, кажется, вездесущий запах хвои, кажется даже немного влажный после дождя, окутывает помещение собой, погружая все под его контроль. Он тяжелый, но не давящий, проникает в легкие, наполняя их изнутри, и заставляет сокращаться. Омега старается не принюхиваться так откровенно, но тут же ловит взгляд альфы и стыдливо отводит свой. — Чонгук, понимаешь, он сначала сидел очень тихо, а после мы с ним немного поговорили, и вдруг он взревел. Стал очень громко и сильно плакать, как будто пред ним только что всю стаю вырезали… И его запах усилился, поэтому мне показалось, что это течка. Вас долго не было, и я правда пытался его успокоить. Ему ведь нельзя сильно нервничать, у него все-таки вон какие раны, а он все плачет… И я растерялся. Правда, мне очень жаль, но я испугался и дал ему пощечину, чтобы он пришел в себя. Мне жаль. Сокджин виновато опускает глаза, не смотря даже в сторону мальчика. — Ты ударил его? А если он ненормальный? Или дикий совсем? А если бы напал на тебя? Ты не должен так рисковать собой, — проговорил Намджун опасливо и взволновано. Конечно, он понимал, что сил у Сокджина в несколько раз больше, чем в этом крохотном человеческом тельце, но безопасность его семьи — его главный приоритет, и даже самого слабого незнакомца не стоит недооценивать. — Тем более мы совсем ничего не знаем о нем: кто он, откуда и как оказался здесь. Это подозрительно, что омега оказался в крови на пороге нашего дома, не думаешь? Чимин вздрогнул. Атмосфера в комнате резко накалилась и, кажется, стало слишком мало воздуха. Все взгляды устремились на растерянного омегу, что вжался в пуф ладонями со всей силы, только сейчас поняв свое положение. И правда, это очень подозрительно. Обычных, хороших и покладистых омег из дома не выгоняют, не бьют и уж точно с ними не дерутся, а Чимина мало того, что нашли на крыльце чужого дома, так еще окровавленного и почти бездыханного. Что же он такое мог натворить, что его так наказали? Мужчина, что все это время молча стоял рядом, спокойно вздохнул, проходя вперед, и грузно сел на кровать, что стояла прямо напротив пуфа. Словно по немой команде все остальные расходятся в стороны, не мешая альфе высматривать Пака, изучая его медленно и внимательно. — Имя? Прозвучал хриплый и немного шепелявый голос. Мужчина сложил руки в замок, упираясь на них, ни в коем случае не прекращая изучать омегу. — Пак Чимин, — подает голос омега, дрожа. Снова странная дрожь, но теперь трясутся ноги и немного ладони. Не ведая почему, он дополняет — Восемнадцать лет от рождения. Омега. Только после сказанного до него доходит смысл, и стыд затапливает его тяжелую голову. Он представляется альфе. Предлагает познакомиться с собой, как с омегой, которого можно рассматривать, как предполагаемую пару. Мужчина впереди лишь усмехается. Пак сдерживает внутри бурю эмоций и стыда и нервно кидает взгляд на мужчину, а после добивает всех. — А ты кто? Все. Теперь ему не отделаться от позора. Сокджин в удивлении округляет рот, но тут же прикрывает его ладошкой, дабы скрыть весь шок. Его альфа рядом хмурит брови, переводя взгляд на Чонгука и на мужчину рядом, иногда поглядывая на Чимин. Чон же тихо усмехается, а после отворачивается к окну, почти незаметно трясясь всем телом от беззвучного смеха. Он перекрывает глаза широкой ладонью, а сам беззвучно трясется от смеха, как будто Чимин сделал что-то невероятно несуразное. А что он такого сказал? Он ведь просто спросил. Ничего оскорбительного или плохого. Но альфа, которому адресован вопрос, тоже почему-то странно смотрит. — Я вожак. Ах, ясно. Что? — Стаи? — голос дрогнул, на что тот уверенно кивнул. У Чимина спирает дыхание. Сердце словно кровью обливается, мысли путаются, летают по голове, сливаясь друг с другом. Все это совсем не помогает телу, которое наливается болью и разбивает его на атомы. Он не сдерживает себя, когда поднимает красные злые глаза на альфу, медленно поднимаясь. — Так это ты отдал приказ напасть на замок, да? — Замок? Какой замок? — не понимает альфа. — О, не прикидывайся. Ты отлично знаешь, о чем я говорю! Замок короля Будданга, Пак Джиджума, во время коронации старшего сына, урожденного Пак Теяна! — шипит он. Его тело дрожит, но Чимин старательно игнорирует свою дрожь. Он не станет слабым перед своими врагами. Оборотни, точно. Как он мог не подумать? Как он не вспомнил сначала? Почему только сейчас он понял, с кем он находится? Неужели его глаза не разглядели убийц с самого начала. — Что ты несешь? Я никакого приказа не отдавал, сядь, омега, и успокойся, — вожак грозно порыкивает, давя на мальчика, но тот противится, поднимает голову выше, опасно скалясь. Омега готов сражаться. — Не смей указывать мне, чудовище, — его омега кричит от нужды подчиниться, сесть и принять то, что неизбежно, но Чимин не сдается. Он больше не сдастся. — Я сделаю то же, что и вы. Сначала я убью невинных жителей: детей, омег и стариков. Медленно и мучительно растерзаю каждого. После подожгу всю вашу чертову деревню. Потом сгоню всех тех, кто дорог тебе, вожак, всех в один угол зажму и убью зверски, как сделали вы. У него на руках нет ничего того, что могло бы помочь ему защититься нападать. У него нет определенного плана, которому он может следовать, но он точно воплотит все сказанное им ранее в действительности. Он доберется в каждый уголок чертовой деревни, сожжет все дотла, каждую деревяшку, не оставит ни одного дома целостным и невредимым. Ноги сами несут его к альфе, что уже стоит напротив. Омега, притаившись внутри, готовится напасть в любой момент, решаясь. — Чонгук, давай, — вожак бросает взгляд на альфу рядом. К носу омеги прикладывается платок с мерзким запахом. Его голова вмиг становится слишком тяжелой, неподъёмной, отчего он расслабляется. От одного только вдоха обжигающего запаха его сознание отключается, а тело безвольно повисает на руках лекаря.