Le Cirque Des Reves

«Цирк сновидений» всегда прибывает на тихие пригородные вокзалы, где аккуратные здания прячутся под сенью раскидистых деревьев, вдали от оживленных улиц и дорог, а людей на перронах почти не бывает. Сюэ Чженъюн год за годом придерживается этого правила, введенного им самим. Причина вовсе не в опасении, что труппу, надежно скрытую невидимым покрывалом заклинаний, могут почувствовать или заметить (такое случается несколько раз, когда на пути «Цирка» встречаются те, кто также одарен магическими способностями). А в том, что господин Сюэ помнит: многие из его артистов за пределами арены предпочитают тишину и уединение. Стоит лишь скинуть замысловато украшенные костюмы, как цирковые стремятся спрятаться от излишнего внимания и всячески избегают шумных толп. На этот раз, впервые с того дня, как цирк впервые отправляется на гастроли, Сюэ Чженъюн рушит привычные устои — и покидающих вагоны артистов встречает суетливый, окутанный туманом вокзал Паддингтон. Тысячи голосов здесь устремляются ввысь, чтобы оглушительной волной обрушиться на гостей города и унести их в мутные воды своей повседневной реальности. Цирковые ошеломленно озираются по сторонам и не могут найти слов. Они еще не успевают прийти в себя от первоначального изумления, когда директор Сюэ просит их не использовать магию сокрытия. Теперь изумление усиливается стократ, едва ли не заставляя замереть каменным изваянием. Десятки пар глаз растерянно смотрят на Сюэ Чженъюна, но тот словно ничего не замечает. Он задорно посмеивается, успевает переброситься парой ободряющих слов с каждым, кто оказывается рядом, и ведет себя абсолютно непринужденно. Лишь мадам Ван и Юйхэн не выказывают и толики удивления: супругу Сюэ Чженъюн в свои планы посвящает в первую очередь, а Юйхэну говорить ничего не нужно. Он понимает планы и замыслы друга без необходимости тратить время на их объяснение. Сюэ Чженъюн, без сомнения, хочет приковать к цирку внимание и любопытные взоры публики. В этом он видит возможность сдержать мерзавца, решившего навредить цирку и подкормить Бездну. Сюэ Чженъюн надеется, что подобный поступок позволит им с Юйхэном выиграть немного времени, жизненно необходимого для того, чтобы обнаружить, кто стал червоточиной труппы. Сюэ-старший уверен: неизвестный, действующий из-за кулис, не обладает достаточной смелостью, чтобы бросить вызов создателям «Цирка сновидений», в то время как за ним пристально и жадно наблюдают со всех сторон. Сюэ Чженъюн и мадам Ван заранее обо этом заботятся, и новость о прибытии в Лондон знаменитого цирка выходит во всех утренних газетах. Они пестрят заголовками о «возможности прикоснуться к чуду» и «самом незабываемом событии в жизни столицы». О грядущих выступлениях судачат на все лады еще до того, как поезд окончательно замирает у перрона, и на площади у вокзала уже толпятся поклонники. Многие из них артистам уже знакомы: эти энтузиасты сопровождают труппу из города в город, называя себя при этом «сновидцами». Сюэ Чженъюн ведет себя настолько непринужденно и естественно, что цирковые быстро принимают происходящее как данность и перестают беспокоиться. К тому же, они находят более пикантный повод для обсуждения. Ведь замечают, что Мо Вэйюй выходит не из своего вагона, а из вагона Юйхэна. Да, Мо Вэйюй по-прежнему подопечный гимнаста и его ученик, нет ничего странного в том, что молодой человек жаждет как можно чаще советоваться с наставником и быть с ним рядом. Но всех поражает, насколько близко Мо Вэйюй стоит к Юйхэну, как тесно они ступают бок о бок, едва не сливаясь в единое целое. Нелюдимый нрав Юйхэна давно становится легендой «Цирка сновидений», его боятся и уважают, им восхищаются и его сторонятся. Никому не приходит в голову потревожить Юйхэна без весомого повода, и уж тем более даже задумываться о том, чтобы прижаться к нему всем телом. Чем без зазрения совести занимается Мо Вэйюй, глядя на Юйхэна до неприличия влюбленно. Молоденькие артистки разглядывают Юйхэна и Мо Вэйюя, собираются кучками и начинают шушукаться, смущенно хихикая. К ним не присоединяются только Е Ванси и Сун Цютун, Прорицательница лишь тепло улыбается, помня, какую именно карту вытащил в ее шатре Юйхэн, — а Сун Цютун бесится, испытывая одновременно жгучий стыд и зависть. Она надменно фыркает и быстрым шагом устремляется прочь. Многие из оживленно болтающих девушек были бы вовсе не против оказаться на месте одного из мужчин: Мо Вэйюй влечет их обжигающей животной энергией — а Юйхэн красотой холодного горного озера. Оттого разительный контраст между любовниками — ни одна из очаровательных сплетниц не сомневается, что их статус именно таков, — ощущается настолько маняще, что о нем хочется трещать без умолку. Пока в них вовсю бурлит жизнь, и они наслаждаются столь лакомым десертом, как возможность обсудить новоиспеченную пару, в теле Сюэ Мэна жизнь практически замирает. Перед ним во всех красках предстает утро, когда он стучится в купе Юйхэна. Сюэ Мэн может с ювелирной точностью вспомнить, где именно на шее и слегка виднеющихся ключицах наставника алеет россыпь пятен. Юный факир с горькой усмешкой корит себя за наивность и неготовность признать, что становится причиной их появления. Уж ему ли, на чьем теле не первый день расцветает целый сад следов, оставленных братьями Мэй, сомневаться в происхождении таких меток? Сюэ Мэн окончательно осознает, почему Юйхэн встречает его с заметно припухшими губами, почему выглядит не как отрешенный от мира гимнаст — а насытившийся похотью падший ангел. Сюэ Мэн путается в чувствах. Он рад за брата: Сюэ Мэн уверен, что Мо Жань с его открытым, пламенным сердцем, готовым щедро одаривать любовью, обязан быть счастлив. Да и помнит Сюэ Мэн о давней влюбленности Мо Жаня в циркача, захватившего его душу в плен с первого же взгляда. Но Юйхэн видится Сюэ Мэну кем-то неземным, далеким от страстей и плотских желаний. Это сбивает с толку и стремительно ломает устоявшуюся картину мира Сюэ Мэна. Слишком глубоко погрузиться в размышления ему не дают близнецы. Видя смятение на красивом лице, Мэй-младший притягивает факира за талию и шепчет: — Мэнмэн, этому суждено было случиться. Их встреча предопределена так же, как и наша с тобой. Ты ведь доверяешь мудрости Судьбы, правда? Сюэ Мэну нечего возразить, а разум подсказывает, что никакого права он на это и не имеет. Сюэ Мэн принимает происходящее как данность, мысленно желает брату счастья, но намерен при первой возможности утащить Мо Жаня в укромный угол, чтобы выведать подробности. Мо Жань, будто слыша его мысли, поворачивается в сторону Сюэ Мэна и задорно подмигивает. Его глаза сверкают так ослепительно, что последние крохи неловкого недоумения улетучиваются из сознания Сюэ Мэна, и он в ответ показывает одобрительный жест рукой. Юйхэн замечает их бессловесный диалог, но не подает виду. Его вообще мало волнует, кто сейчас на них смотрит и что говорит. Юйхэну достаточно понимающего кивка Сюэ Чженъюна и ощущения теплых пальцев, нежно, но уверенно пробирающихся к нему под перчатку. Мо Жань ведет себя как ребенок, заполучивший в распоряжение самый желанный в мире подарок, и вовсю пользуется привилегией прикасаться к Юй… Нет, напоминает себе Мо Жань. Чу Ваньнину. Его Ваньнину. Пылкому, несдержанному, чувственному и чувствительному. Которого Мо Жань не позволит увидеть никому, кроме себя. Как и дать почувствовать или представить, каково это — ощущать слияние двух полярно отличных магий, превратившее занятие любовью в таинство единения сердец. Мо Жань и Чу Ваньнин беззастенчиво увлечены друг другом, возможностью касаться и чувствовать. Однако от внимания Чу Ваньнина не ускользает момент, когда к нему устремляются иглы могильной стужи, задевают и ощутимо покалывают кожу. Юйхэн слегка прикрывает веки, внимает интуиции, и внутренний взор устремляется в направлении, куда она указывает. Юйхэн безошибочно определяет, кто источает полную губительной силы энергию. Выражение его лица остается бесстрастным, он не сбивается с шага, сердце бьется ровно — но мороз пробирается в самое нутро, оставляя болезненные засечки. Ши Минцзин. Первый ученик Юйхэна сочится плохо скрываемыми злобой и ненавистью. Привычная маска ласкового, послушного юноши трещит на нем, обнажая темную, хищную сущность, столько лет скрытую от мира. Она требует крови, жаждет рвать на части и уничтожать. Когда рука Мо Жаня полностью проскальзывает в перчатку Чу Ваньнина, Юйхэн все же морщится. Потому что одновременно с движением Мо Жаня спину Чу Ваньнина между лопатками прожигает боль. Ярость Ши Мэя похожа на булаву, она беспощадно обрушивается сначала на Юйхэна, а следом и на Мо Жаня, который шипит и пошатывается. Чу Ваньнин придерживает его и сквозь зубы — чтобы никто не мог прочитать слова по губам, — цедит: — Ничего не спрашивай и просто следуй за мной. Мо Жань не уточняет деталей и не сопротивляется. Он позволяет Чу Ваньнину вести его, хотя направление их пути больше напоминает витиеватую спираль, нарисованную обезумевшим художником. Чу Ваньнин и Мо Жань сливаются с толпой, с каждым шагом все сильнее удаляются от Ши Минцзина. Чу Ваньнин сбавляет шаг, лишь когда липкость чужого мороза отступает, оставаясь заметно позади. Мо Жань весь обращается в немой вопрос, и Чу Ваньнин объясняет ему свой поступок. Юйхэн не может скрывать от Мо Жаня, ставшего частью самой сути цирка, что Ши Мэй превращается в источник опасности. Чу Ваньнин начинает подозревать, что именно его ученик причастен к недавнему отравлению, но пока нет ни единого доказательства, способного это подтвердить или опровергнуть. Поэтому Чу Ваньнин просит Мо Жаня вести себя естественно, но держаться к нему как можно ближе. И предлагает перебраться к себе в вагончик. Мо Жань сначала замирает, а потом с трудом давит порыв подхватить Чу Ваньнина и закружить на месте. Плевать, из соображений безопасности или удобства это предложено: Мо Жаня будоражит сама возможность находиться рядом с Чу Ваньнином практически постоянно, засыпать и просыпаться с ним. Самые смелые мечты Мо Жаня обретают форму и плоть. Всего за минуту он успевает в нескольких разных формах признаться Чу Ваньнину в любви, и гимнаст одаривает его искренней теплой улыбкой. Принадлежащей только Мо Жаню. Стоит им оказаться на месте размещения цирка, и вещи Мо Жаня в мгновение ока переезжают в вагончик Юйхэна. В аккуратном жилище гимнаста Мо Жань выглядит и ведет себя так, будто был здесь всегда. Перед Чу Ваньнином словно складывается воедино разрозненная картина его жизни, где много лет не хватает важной детали. Чу Ваньнин поддается порыву, крепко обнимает Мо Жаня и жарко целует. Их губы и языки переплетаются, руки скользят вверх и вниз, метки на ключицах начинают сиять, а пространство вокруг вибрировать, вбирая в себя рождающееся желание. Дрожь, созданная их теплом и влечением, превращается в поток перламутрового света и растекается по всему «Цирку сновидений». Цирковых охватывает приятный трепет, они мечтательно улыбаются, и даже отравленная артистка впервые за последние дни расслабляется. Мысли о пережитом стираются полностью, уступая место романтическим размышлениям о грядущих гастролях. Сверкающий перламутр окутывает и шатер, созданный близнецами. Иллюзионисты наблюдают, как их творение меняется против их воли. Когда свечение отступает, братья Мэй в нерешительности приподнимают полог шатра-лабиринта. Прислушиваются к биению магии внутри — и переглядываются, переполненные безмолвным восхищением. В их шатре появляется седьмая дверь. За ней открывается вид на тихий бамбуковый лес, испещренный крохотными ручейками, чье журчание напоминает перезвон изысканных хрустальных бусин. Ему вторит бамбук, покачиваясь на ветру. В глубине рощи Мэй Ханьсюэ замечают небольшую хижину, неподалеку от нее грубо сделанный каменный столик — а на нем искусно выделанный гуцинь и две керамических чаши, от которых еще поднимается пар. Пронизанное умиротворением место выглядит так, словно гости покидают его за пару секунд до появления иллюзионистов. Братьям хочется задержаться здесь, насладиться преподнесенным им в подарок отрешенным от мира уютом, но позволить себе этого они, увы, не могут. Вечером труппа приглашена к другу семьи Сюэ на торжественный ужин в честь начала гастролей в Лондоне, иллюзионистам нужно подготовиться — наряды, обязанные поразить Сюэ Мэна в самое сердце, для них по особому запросу готовит мадам Цзян. Река перламутра продолжает плавный путь по «Цирку сновидений», но у ног Ши Мэя темнеет и рассыпается на сотни угольно-черных осколков. Ши Минцзин кривится. Его тошнит при мысли о том, что дало жизнь этому сиянию и в какой грязи ради него пришлось изваляться Юйхэну. Ши Мэй переводит полный отвращения взгляд в сторону вагончика наставника и долго разглядывает его. Вскоре к Ши Мэю приходит безумное, но единственно возможное, как ему кажется, решение. Тонкие губы складываются в злорадную усмешку, а глаза цвета персика становятся кроваво-красными.