Ми́лан

      Согласно легенде, на заре времён, когда сотворённый мир был лишь голой землёй и серым океаном, Господь решил по-своему украсить каждый уголок планеты. Прогуливаясь по свету, Бог тут и там рассыпал из своей котомки богатые рыбой моря и плодородные земли, цветущие сады и прохладные водопады, быстрые реки и могучие леса, величественные горы и северные снега. Но едва нога Господа ступила на черногорскую землю, котомка разорвалась, одарив Черногорию неповторимыми природными богатствами и красотой…       Эту легенду продавали всем туристам, приезжающим сюда с континента, но Милан слышал другую версию — от своей матери, когда поздними вечерами, напоенными ароматами лета, она рассказывала им с братом сказки на ночь. Никола был тогда ещё совсем маленьким, чтобы помнить подробности, но вот Милан навечно сохранил эти уютные обрывки в своей памяти.       Мать рассказывала, что Господь одарил их страну не только всем прекрасным и добрым, но ещё и печальным, страшным, отторгающим… Такова уж несправедливость мира. Была ещё и котомка со всем тёмным, что когда-либо пускало свои корни в человеческие сердца. Господь знал, что земная жизнь никогда не сможет стать Раем и был вынужден вытрясти из закромов мрачные эпизоды людских жизней. Черногории тоже досталось: равно роскошной природы и равно темноты…       Милан так и не понял, чем же тёмным одарили его страну. Всю жизнь ему казалось, что обладателем совершенного отчаяния стал только он сам…       Впрочем, теперь это было совсем неважно. Он вдруг понял, что незаметно задремал на дне лодки, пока оставленная удочка с наживкой привлекала рыбу, а сама лодка раскачивалась на мелких волнишках, прибитая к каменистому спуску. Милан не боялся налететь на острые валуны и разбиться — он ходил в море с пяти лет, сначала с отцом, потом один, и прекрасно выучил течения, опасные заливы и места у родного побережья Герцег-Нови.       Улов сегодня вышел средним, но даже за него он получит кое-какие деньги. Милан отбросил назад чёрные, пропитанные солью до корней кудри и ловко обвязал их банданой. Солнце с утра, нежное и топлёное, как сливки, начинало припекать тем больше, чем выше поднималось по туманному, рассечённому полосами облаков небосклону. «Это только апрель… Лето будет жарким!» — лениво думал Милан, разминая тело. Пора было уже отчаливать и возвращаться домой. Может, и брат вернулся…       Старенькая моторная лодка, доставшаяся от отца — всё, чем он мог похвалиться. Сколько в ней уже было заплат и починок! А как много латался мотор — трудно сказать. Милан собрал рыболовные снасти, аккуратно погрузил их на дно и завёл дряхлый, тарахтящий мотор. Лодка грузно двинулась с места, а юноша осторожно поворачивал облезлый руль, чтобы обогнуть извилистую береговую линию старого города.       За что он любил Герцег-Нови — так это за виды, доступные каждому вне зависимости от того, был ли он изгоем или заслужил все почести мира. Громоздкие горы, обступившие море — это ещё привычное зрелище, это всего лишь картинка, которую прикалывают к основному пейзажу. Но — буйные леса, плотно разросшиеся на крутых обвалистых склонах, старые дома, беззастенчиво ласкаемые самыми яркими в мире цветами, любопытные кедровые ветви, склоняющие молодые шишки прямо к бирюзовой воде. Береговая линия только насмехалась над тем, что она линия — это лабиринт, испытание, загадка, полная мшистых выступов, таинственных гротов и рухнувших в море старых крепостей!       Милан иногда даже удивлялся, как можно было быть таким несчастным, будучи окружённым столь восхитительной красотой? Или всё-таки версия матери о легенде была правдивой?       В нос ударил спёртый запах водорослей, соли и нагретого мха, когда моторка стукнулась носом о причал. Здесь рыбаки и владельцы небольших суден оставляли свои лодки на всё время, кроме зимы, когда даже в их спокойной бухте начинало штормить. Лодочный сарай рядом скрывал под своими тёмными сводами совсем старые и прохудившиеся судна, а ещё всякую мелочёвку по типу верёвок, парусины и смолы. Милан крепко привязал моторку, взял ведро, заполненное рыбой только наполовину, и уже двинулся домой, как его окликнули:       — Эй, красавчик Милан, постой! — «Красавчик Милан» — его деревенская кличка, причём всякий раз её произносили не очень лестно, а бросали, как оскорбление. Пошла она не только от его миловидности. На то было своя, давняя история, которые в таких маленьких поселениях, как Герцег-Нови, помнили ещё долгие десятки лет… Милан остановился и с удивлением посмотрел, как к нему бежал один из дружков его младшего брата — коренастый белобрысый парень, тоже занимавшийся рыболовством. Он казался беспокойным, хотя его лицо исказилось невыразимой гримасой отвращения, как только он подошёл к Милану ближе.       — Никола не возвращался? — спросил парень, сунув руки в карманы. Милана этот вопрос насторожил, но он лишь покачал головой.       — Уже третий день его нет. Сегодня ночью тоже не приходил. Но это обычно: наверняка он снова куда-нибудь удрал… — Для Николы это было привычным делом: их братские отношения уже давно не славились теплотой. Так что он стремился убегать от позорящего его на всю деревню брата как можно чаще и обещал когда-нибудь съехать из отчего дома навсегда — например, по достижении магических восемнадцати лет. Он думал, будто с их наступлением все проблемы резко решались, а деньги сами сыпались на голову — вместе с мудростью, конечно же. Милан всё не спешил его разочаровывать — потому что совсем скоро ему должно было стукнуть четверть века, а ни ответов, ни денег он так и не получил…       Милан желал скорее закончить разговор с дружком Николы и уйти, но парень не успокоился:       — Это странно, — он поскоблил белобрысую голову и шмыгнул носом. — Три дня назад мы гуляли компанией — парни из деревни да ещё кое-какие девки… К «Перевалке» ходили, — парень издевательски осклабился, думая, что это как-то заденет Милана. «Перевалкой» почему-то называли место недалеко в горах, где встречались живописные пологие склоны. Там часто назначали свидания с вполне ожидаемым концом в тени вековых лесов… Скорее, даже так: любой парень знал, что стоило пригласить туда девушку и она «даст». Как заколдованное место, ей-богу! Милана же каждый раз передёргивало от того названия; наверняка оно пошло от «перевалочный пункт» — словно всё, что там происходило, было только временным, незначимым пристанищем для голодных до ласки тел, и ничем более.       — Так вот, мы там немного пошумели, и, это… вроде как стали разбредаться, — продолжил паренёк, подбоченившись. — А Никола вдруг ринулся куда-то, как оголтелый, и сказал только: я нашёл фуникулёр! Какой фуникулёр там-то, в тех краях? Там даже поставить беседку не могут! Но мы не обратили внимания: дескать, у парня крыша наверно от жары поехала. Ну и пусть прогуляется, вдруг полегчает! Так иногда было… Но вот его третий день нет. Мы там походили — и ничего не нашли. Никакого фуникулёра, конечно. Может, тебе чего известно… — парень наконец-то зыркнул на него — да так презрительно, словно Милан спрятал бедного младшего брата и запер его за семью замками! Может, когда-то бы и хотел, да вот только Никола был его на голову выше и шире в плечах. Из них двоих старшим братом всегда казался именно он. Милан не переживал по этому поводу: всё равно вечная жизнь около морского берега закалила его тело, одарив мышцами и смуглой кожей. Да и Никола скорее пошёл в богатырскую породу их отца, чем в матушку.       — Нет, мне ничего неизвестно, — ответил он устало и вытер пот со лба — солнце опасно облизывало скалистые берега в поиске опоздавших рыбаков. Днём ещё не стояло пекло, когда воздух был спёрт, густ и сладок, как мёд, а в деревьях от безнадёжности потрескивали цикады. Но Милан уже чувствовал себя разомлевшим и сонным. — Я схожу туда сегодня после обеда, может быть, удастся что-нибудь найти, — он пока слабо беспокоился за брата — мог ли этот детина вообще попасть в неприятность? Однако ради того, чтобы избавить себя от общества его дружка, сказал это и даже решил, что и правда сходит, как только солнце скроется за облаком. Весна в Черногории тем и была прекрасна, что сменяла наряды от яркого алого до блестящего пасмурного. Грозы и ливни здесь были роскошны в своей мрачной, готической угнетённости и проливали меланхоличную задумчивость на здешние цветные склоны…       Милан посмеивался над собой, когда в его голове проскакивали такие слова, как «готический» и «меланхолия». Большая часть жителей его городка вряд ли знала их значения. Он, к несчастью, попал к правильному учителю в своё время… Теперь же это, как клеймо, выделяло его среди всех остальных. Но вовсе не потому он вкушал такое пронзительное одиночество…       Сначала юноша разобрался с насущными делами: сходил на рынок, чтобы отдать наловленную рыбу торговцу, с которым работал ещё его отец, и получить деньги за прошлый улов. Они делили прибыль — торговец, сморщенный старичок с загрубевшей от солнца кожей, брал небольшой процент. Это гораздо лучше, чем весь день стоять самому за прилавком и общаться с людьми, большая часть которых его недолюбливала. Денег всегда не хватало, поэтому Милан даже не думал о том, чтобы в скором времени перебраться в город получше — в Подгорицу или Будву, например. С такими деревенскими мальчиками, как он, крупные города обращались жестоко и перемалывали внутри себя, не оставляя и косточек. Да и чем он будет там заниматься, если всё, что он умел — это ловля рыбы и игра на флейте? Вряд ли последнее умение так уж возвеличивало его над остальными — флейтистом он был посредственным.       Вторую половину дня, после того как Милан покупал продукты на рынке и возвращался, занимали мелкие бытовые дела: что-нибудь починить в их доме, дряхлеющем день ото дня, приготовить обед и ужин — сразу на двоих, вдруг брат вернётся, полить чахленький садик, окольцовывающий их бесполезную открытую каменную веранду — словно у Милана вообще было время там отдыхать! Иногда сюда врывались стирка и уборка — семнадцатилетний Никола нагло спихивал на старшего брата свои грязные вещи. Милан принципиально не прибирался в его комнате и не брал в стирку нижнего белья — пусть хоть что-то пытается делать сам. И младший брат изредка устраивал себе дни чистоты…       Отец сам построил домик — двухэтажный, скромный, в шестисот метрах от моря по крутым ступенькам и песчаным тропам. Вокруг росли низенькие деревца и кустарники, кое-где среди них прятались такие же одинокие дома. Каждый рано или поздно оплетал плющ или виноград. С веранды открывался прелестный вид на море и залив, загороженный лишь несколькими деревьями повыше и стеной нового дома. Временами, глядя на просторные горы, безумную синюю даль, расплывавшуюся на горизонте, и царственные хоромы облаков Милан думал, что свободен. Но иногда он смотрел на тоненький пролив между берегами и ощущал себя загнанным в какую-то бутылку с узким горлышком.       Выберется ли он когда-нибудь, обретёт ли внутреннюю свободу?       Дом был обставлен скудно и просто, никаких излишков: мало мебели, вся она постаревшая и облезлая. Поблекшие фотографии на стенах. Кое-где отслоившаяся штукатурка. Навсегда запертые пыльные комнаты родителей, разобрать которые у Милана не хватало духа. Скрипучий тайник в полу под его кроватью, где он хранил чудом спасённые от гнева родственников пластинки, книги и брошюры, оставленные им. Даже электричество сюда провели, только когда Милану исполнилось шесть. Поэтому кухня на улице так и осталась — дань прошлому. Зато на ней появились плитка, чайник да парочка фонарей, чтобы готовить вечером.       Милан закончил все дела к четырём и, наслаждаясь тишиной дома в отсутствие вечно громыхающего чем-нибудь брата, вышел наконец-таки на веранду. С собой он прихватил старенький проигрыватель с пластинкой — собранием классической музыки, которую открывало «Болеро» Равеля, — и прилёг на плетёную лежанку, кое-как устланную затхлыми подушками. Завёрнутая в плед книжка никому оказалась не нужна — даже бродячим котам, любившим заглядывать сюда в полночь, дабы поживиться объедками. Милан взял её, уставился в страницы, но и сам не заметил, как задремал вновь — такое уж знойное мление разливалась по побережью страны, пропитывая и своих, и чужих терпким соком лености.       Чудесные сны, сотканные из кусочков беззаботного детства, когда мама была жива, отец — весел, а брат — ребячливо нежен и привязан, переплетались с его фантазиями и эпизодами, которых никогда не существовало. Милан очнулся резко, беспокойно и огляделся. Пластинка шипела, уже давно закончившись, а небо нахмурилось, вздыбило серые волны и трепало ветром верхушки деревьев. Он проспал до вечера! Судя по тишине, брат так и не вернулся…       То ли из-за гнетущей погоды, от которой так сильно зависели приморские жители, то ли из-за продолжительности побега Николы, Милан ощутил заклокотавшую в груди тревогу. Ядовитыми струйками она капала на сердце и отравляла здравый рассудок. Зато теперь, подхлёстываемый сомнением, он собрался быстро, чтобы отправиться к «холмам соитий», как он их шутливо называл про себя. Как и во всякое путешествие в горы, Милан брал с собой целую сумку, набитую полезными вещами: тёплой одеждой на случай холода, банками консервов, если задержится, верёвкой, ножиком, спичками и прочим.       Не изменил себе только в одном: даже в такую дрянную прогулку он надел свою любимую хлопковую рубашку тёмно-красного цвета. К таким он питал особую страсть, да и вообще не позволял себе плохой, порванной или грязной одежды. Когда Милан приезжал в незнакомые города, где ни одно живое существо не ведало о его казусах в прошлом, то часто замечал на себе заинтересованные взгляды как девушек, так и парней. Да и кого бы не зацепил хорошо сложенный, смуглый юноша с копной застывших от вечной соли чёрных кудрей, пронзительным взглядом тёплых карих глаз и чуть смущённой, робкой, спрятанной улыбкой, которую он словно боялся выставлять напоказ? А к тому же ещё и отлично одетый, как танцор фламенко! Милан нёс на себе солнечную печать приморских городов, и городские жители, запертые среди пыльного жаркого бетона, хорошо это чувствовали: и по его лёгкой, будто бегущей по волнам походке, и по нежно-бронзовой коже, привыкшей ко всем штормам и едко солёному заливу, и по размеренному темпу его движений — жители рыбацких деревушек никуда не спешили и зависели только от моря, своенравного и капризного. Но надолго Милан, к сожалению, не мог задерживаться в чужих краях и, как волна, которая откатывается назад после того, как обрушилась жемчужной пеной на берег и всех ужаснула, он тоже, тихо шипя, возвращался в свою родную пучину.       Путь до склонов занимал около часа из-за хаотично петлявшей тропинки, которая туда вела. Первые минут двадцать подъём выходил резким и крутым: пыльная дорожка дыбилась, зарывалась глубоко в чащу и выныривала где-то у скалистого обрыва. Но дети, выросшие здесь, среди вечных гор и тысячи ступеней, преодолевали это расстояние, даже толком не вспотев. Милана отяжеляла только сумка; а чуть повыше, там, откуда залив Герцег-Нови уже казался таким смешным и игрушечным, как лужица, стало даже прохладно, и Милан набросил на себя кофту.       Когда он дошёл до пологих, поросших низкой травой склонов, с моря пригнало ещё целую вагонетку свинцовых туч, будто их откалывали от большого грузного облака, и сваливали сюда. Ветер настороженно гнул мелкие кустарники к земле. Милан с разочарованием вздохнул и подумал, что выбрал не лучшее время для поиска брата; по закону подлости он сам попадёт под жесточайший ливень, какого не видали на побережье долгое время, а Никола доберётся до дома раньше него сухим и как всегда недовольным. Но делать нечего: раз добрался — надо и осмотреться.       Милан углубился в чащу, но быстро отмёл эту идею и направился к каменной гряде, которая опоясывала ущелье. При большой аккуратности в него можно спуститься и ничего себе не сломать. Зная Николу, он бы с радостью туда полез и, более того, наверняка уже исследовал всё каменистое дно ущелья. Милан сердито отбрасывал мрачные кадры, которые ему подсовывал мозг, о том, что если его брат не справился или где-то неудачно поскользнулся… Но при чём здесь фуникулёр? Эта деталь, если её, конечно, не выдумал дружок Николы, трудно вписывалась в их забытое богом место. Фуникулёры едва-едва начали возводить в крупных приморских городах; откуда ж ему взяться в глухом лесу?       Царапая ладони и скользя подошвами по крошащемуся камню, Милан спустился вниз. Но надолго задерживаться не стал и сразу же пошёл на другую сторону. В те мгновения его словно что-то тащило туда — не здравый смысл и не заготовленный план. Здесь, на дне ущелья, пахло сыростью, лишайником и приближающимся ливнем. Милан спешил. Когда он забрался по выступам и узким дорожкам наверх и перелез через каменный хребет, то оказался на тихой, мутной от клочковатого тумана полянке. Досюда ветер не добирался — почти с трёх сторон травянистая проплешина закрывалась горами.       Милан зашагал дальше, с трудом разбирая что-то дальше пятнадцати метров. «Зря я сунулся сегодня! Теперь, даже если Никола где-то рядом, я его не увижу…» — расстроенно думал он, при этом впервые за долгое время ощутив в душе склизкие щупальца страха. Странно! Сколько раз он отправлялся в горы один и сталкивался с явлениями ещё хуже: ураганы, снега, оползни. А сейчас испугался всего-то тумана, который выдует из этого закутка уже через пять минут! Но Милан не мог обманывать себя: от белёсого горьковатого воздуха несло враждебностью. Словно жуткая тайна скрывалась за сумрачными изгибами его теней… Однако ноги несли вперёд, пока уши не различили странный поскрипывающий звук, а глаза — очертания какого-то дома.       Милан, исходивший местные склоны вплоть до мелкого ручейка или заброшенной хибары, изумился. Не припоминал он здесь таких строений! Но ещё больше страх внутри него окреп, когда он понял, что за скрип он слышал вначале… Да и дом оказался вовсе не простым: к нему постоянно что-то подъезжало и тут же ехало куда-то вверх.       Фуникулёр! Как и говорил дружок брата. Милан остолбенело уставился на это чудо — иначе назвать и нельзя. Потом всё-таки подошёл ближе, а противные мурашки заползали по телу. Сознание противилось тому, будто оно что-то упустило из реальности, а реальность расходилась по гнилым швам, никак не совпадая с прошлым. Деревянная будка со специальным механизмом и тросами; крохотные кабинки, в которых едва поместится один человек, ездили редко, но призывающе останавливались внизу, у площадки, приглашая прокатиться. Дальнейший путь скрывался в тумане. Кабинки растворялись и пропадали навсегда. Милан внимательно оглядел фуникулёр, попытался найти какие-то названия или инструкции, как обычно бывало, но ничего не нашёл. «Наверняка его и построили-то неофициально», — наконец подогнал он догадку к начинавшей хлипать реальности.       Но всё-таки что-то отчаянно не сходилось и пульсировало красным светом в его голове. Если и друг Николы не знал, значит это не только его помутнение… Но, может, как-нибудь быстро успели построить этот фуникулёр, а компания брата невнимательно его искала? Милан всё ещё сомневался во всей этой истории, но решил зайти внутрь. И оторопел во второй раз, уже окончательно ощутив тошноту в горле.       Рюкзак Николы! Точно он. Милан даже раскрыл замок и проверил вещи. Брат не бросил его, а поставил аккуратно, привалив к стенке, будто оставлял намеренно. Могло ли это послужить утешением? Слабым, покачивая головой, думал Милан, пока разворачивался и глядел на проезжающие мимо кабинки. Едва заметив фуникулёр, он уже неотвратимо знал, что поедет на нём. Но всё-таки надеялся найти след брата где-то подальше от него…       Страх электризовался на кончиках пальцев, пока Милан дожидался следующей кабинки и готовился к прыжку. Это казалось прыжком в бездну, не иначе. Милан ощущал, как рассекал свою жизнь надвое, хотя это была всего лишь поездка на пусть и хлипком, но фуникулёре. Когда он бросался в лодку и лихорадочно спускался по обезумевшей горной речке во время её разлива, его ничего не останавливало, и никакая полоса не делила жизнь на до и после, хотя могла бы скорее подвести траурную черту…       Дверцы защёлкнулись автоматически, но во всём остальном кабинки казались допотопными: ржавые корпуса, мутные стёкла, деревянная скамеечка. Милан и правда кое-как залез туда один. Столь интересную конструкцию кабинок он видел впервые: видимо, специально для таких замкнутых людей, как он… Собственная ирония даже приподняла настроение. Вокруг только вились клубы тумана, изредка откуда-то выплывал клочок рыжей земли. Милан прикинул, куда бы мог отвезти его фуникулёр, и уже распланировал свой путь.       Но вдруг кабинка рванула вперёд с безумной для старенького, сделанного кое-как механизма скоростью. Милана даже откинуло назад. Тросы над головой жалобно заскрипели. Дно только чудом не царапало камни горы — настолько близко они ехали! Милан всерьёз испугался, что сейчас врежется в дерево или в скалу — на такой скорости его расплющит в щепки вместе с кабиной. Туман и не думал расступаться, стискивая грудную клетку ядовитым плетнем паники.       Пока он соображал, можно ли ему вообще отсюда выбраться, и вставал со скамейки, склон резко закончился, и кабинка полетела над относительно пологой для гор поляной, изредка прерываемой деревьями. Милан тут же посчитал: три-четыре метра отделяло его от земли! Если не попытается сейчас, может быть, уже никогда не сможет; а вдруг скоро обрыв? Чёртов туман обволакивал разум и распылял в ничто здравые мысли. Голова казалась такой тяжёлой и гудящей, будто он только что хлебнул крепкой ра́кии.       Милан начал дёргать защёлку, но она не поддавалась. Ни с первого, ни с последующих раз. А кабинка летела с прежней скоростью, пошатываясь и сбивая Милана с ног. Он по-настоящему запаниковал и теперь знал наверняка: если доедет до пункта назначения, то не выживет. Откуда такие мысли? Что его напугало? Но жуть зависла в самом разреженном воздухе, в безмолвии каких-то незнакомых склонов, в пустоте и отчаянии, с каким туман не пускал ни один проблеск света в свою одинокую обитель. Милан уже не верил, что кабинка довезёт его до ответов.       Он расшатывал дверцы, бил их ногами, но они оказались крепко заперты и не выпускали. А между тем местность внизу становилась всё более изрезанной, каменистой, опасной. Кабинка ещё не уходила ввысь, но вокруг уже появлялись большие ели, чьи мохнатые лапы тянулись из размытых чёрных пятен. Если тросы не поднимутся выше, то Милан разобьётся о деревья, это наверняка!       Он решил бить стёкла, но у него не нашлось ни одного тяжёлого предмета. Если попытается ногами, то осколки неминуемо полетят на него и вопьются в тело. А ведь ему ещё прыгать вниз и какое-то время катиться по склону… Милан жалобно застонал, но всё-таки понял: выбора нет, придётся потом выдирать осколки из тела и обвязывать раны.       Он уже занёс ногу над окном, как вдруг снаружи что-то тихо просвистело, и кабинка, пусть и нехотя, замедлила движение, а потом вовсе крякнула и встала. Но механизм тянул её дальше, сопротивление нарастало. Милан испуганно думал: кабинку просто разорвёт на части, если силы окажутся равны! Но нечто, находившееся на другом конце толстенной верёвки, которая каким-то образом зацепила кабинку, оказалось сильнее. Явно не человек, в последний миг решил он, и услышал громкий треск.       С расстояния в четыре метра кабинка полетела вниз. Милан не успел ни сгруппироваться, ни подготовиться: его резко швырнуло в сторону, а затем наверх. Головой он ударился так, что гулко затрещало в ушах, а глаза на миг потеряли зрение. Затем десятки болезненных тычков разукрасили его тело, пока вместе с кабинкой они катились куда-то вниз. Недолго, но резво и сильно. Милан только один раз взвыл от боли, когда стопу зажало между сиденьем и стенкой, а тело дёрнуло в другую сторону. Раскалённые иголки прошили ногу от голени до пятки. Когда он высвободился, кабинка уже остановила свой ход, и стопа начала тихонько ныть, обещая предательскую боль позже.       «Я выжил!» — после хорошей встряски мысли собирались энергично и быстро, хотя голову ещё кружило, а перед глазами мельтешили чёрные пятна. Ему ещё повезло, что стёкла не разбились и не пронзили его сотнями осколков… Но что же это было? Простая случайность или… кто-то спас его намеренно?       Пока Милан поднимался на локтях — ведь кабинку перевернуло горизонтально — и искал прежде заклинившую дверцу, какая-то тень мелькнула рядом. Громкий стук по задвижке почти выдернул сердце из груди и сжал ледяными тисками — Милан даже решил, что его хотят убить… Но дверцу распахнули, и над ним нависла тень. Сначала он увидел только тёмные очертания человека и не сразу разглядел своего спасителя. Но тот не дожидался, пока его зрение сфокусируется, подал руку и позвал:       — Ты как? Сможешь идти? Прости, что пришлось так жёстко остановить кабинку… Нам бы поскорее убраться из этого места, не нравится мне оно! — голос звучал молодо, звонко, успокаивающе, как нежный горный ручей, и одновременно бодро, стремительно, как мощная река, несущаяся по острым валунам. Милан засомневался: не мог ли он слышать его раньше? Но конечно же нет: он знал слишком мало людей, чтобы не помнить все знакомые голоса наизусть…       Голова ещё ныла и подставляла тело, обрывая координацию в последний момент. Он с трудом выбрался из покорёженной кабинки благодаря протянутой руке — прохладной, но приятной на ощупь. Левую стопу недовольно обожгло болью, стоило опустить её на землю, поэтому Милан становился только на здоровую ногу. Наконец, он собрался с мыслями, чтобы ответить незнакомцу, и поднял голову:       — Я… мне нужно найти брата, — дыхание всё ещё неровными спазмами истязало грудь. — Он точно поехал на этом фуникулёре. Неужели… он разбился? — Милан вспомнил, как во время поездки думал, что точно врежется в скалу или в дерево, и теперь вздрогнул от ужаса. Если так, то мрачные кадры из его головы перестали казаться такими уж пустячными…       Но наконец глаза сфокусировались на человеке, спасшем его. И спокойствие само забралось в душу, свернулось там мягким кольцом и пообещало: всё будет в порядке. Милан и сам бы потом не объяснил себе того, что случилось тогда, в лесу с пьянящим разум туманом и убийственным фуникулёром. Вероятно, так встречают своё спасение.       — Нет, вряд ли он разбился, — незнакомец ответил так уверенно и рассудительно, что Милан готов был поверить каждому его слову. — Я догадываюсь, куда он мог уехать, ведь в той стороне находится только одно место… — он задумчиво склонил голову с аккуратно зачёсанными тёмно-каштановыми волосами, стянутыми сзади в короткий, до плеч, тугой хвостик, с оставленными на висках выпавшими прядями. — Впрочем, если я тебе начну сейчас всё объяснять, ты сочтёшь меня сумасшедшим. Давай лучше я отведу тебя к нашему главе, своему дяде, и он тебе всё попытается рассказать…       Хорошо, что он тогда не начал объяснять ошарашенному, испуганному Милану то, что тот потом узнает и чему поверит только с твёрдым рассудком. Иначе бы он просто взвыл! Но пока незнакомый спаситель говорил, Милан мог разглядеть его и сделать лёгкий, смутный, разбавленный туманом набросок внешности. Чуть заострённое, бледное, худощавое лицо — даже скулы выступали непривычно ярко; прямой нос, удивительно не подходящие этому лицу пухловатые губы, впрочем, часто сжатые в тонкую полоску; чуткий взгляд удивительных бирюзовых глаз — Милан впервые видел такой цвет! Оттенок весёлых горных рек, бурно петлявших между псевдовечными скалами… Незнакомец вряд ли был старше Милана, а скорее всего, даже чуть младше. Всё его лицо несло на себе задумчивый, строгий, рассудительный отпечаток нелёгкой жизни; оно не казалось смазливым, классически красивым и всё равно притягивало к себе взгляд внутренней, совершенной силой.       Милана так приковали к себе его глаза — мистические, затягивающие, внимательные, что он лишь мельком разглядел его одежду — подобие охотничьей куртки и высокие сапоги, а ещё колчан со стрелами сзади. Незнакомец же расценил его затянувшееся молчание как сомнение и попытался неловко оправдаться:       — Поверь мне, прошу! Если бы я захотел тебе навредить, то уже давно бы сделал. Да и зачем мне это? Мы, горные жители, хоть и защищаем исключительно природу, но мимо людских бед пройти тоже не можем… — он запнулся и смущённо вцепился в ремень от колчана. — Меня, кстати, Стефан зовут! — по его забавному румянцу и неловким движениям Милан с лёгкой усмешкой понял, что юноша всё-таки младше него и ещё вряд ли так же грязен и поражён прокисшим отчаянием, как он сам…       — А я Милан, — рукопожатие скрепило их странное, безумное знакомство, и Милан осознал: вот и началась новая часть его жизни. Пути назад как будто бы уже не было, хотя, казалось, он мог всего лишь спуститься вниз по скалам и вернуться домой. — Хорошо, Стефан, давай пойдём к твоему дяде. Всё равно я ничего не понимаю и запутался… Но скажи: мой брат в порядке? Его можно будет спасти? — тревога вновь забралась в голос и озвончила его до того нежного, певческого тенора, каким в юные годы Милан ещё мог гордиться. Стефан напряжённо сжал губы.       — Такая возможность будет. Да, он в относительном порядке, как я думаю. И будет ещё несколько лет… Но это напрямую связано с тем, что тебе придётся выслушать. Так что давай отложим разговор.       Каким серьёзным и неожиданно взрослым казался он, этот сумрачно-лесной Стефан со своими глазами-амулетами, завораживающими и гипнотическими! Он двинулся вперёд, одарив напоследок внимательным, любопытным взглядом, и Милан, прихрамывая, поплёлся следом. Туман вокруг ещё слепил своей белёсостью и оседал на коже влагой. Милан не хотел тормозить их шествие раненой ногой, терпеливо сносил боль и так умело ступал, когда Стефан поворачивался к нему, что тот не сразу раскусил его.       Но когда тёмный хвостик дёрнулся резко, а Милан оказался наедине с этим бирюзово-пронзительным взглядом, что охватил его прихрамывание, дальнейшая ложь стала бесполезной.       Стефан взволнованно подскочил к нему:       — Это всё я виноват, прости! Давай понесу тебя? На вид ты не кажешься тяжёлым… — Милан отпрянул сразу, хотя такой манёвр едва не уронил его. Стефан, конечно, выглядел сильным, да и был чуть выше, но даже представить себе, чтобы кто-то прикоснулся к нему, прижал к себе и понёс на руках… казалось грустным сном, сухой фантастикой, глупым мечтанием, и чем сильнее отдалявшимся, тем больнее ранившим душу. Его страх, промелькнувший на секунды, вогнал в смущение и бедного Стефана. Милан очнулся и кое-как уладил ситуацию:       — Давай лучше я обопрусь об тебя. Так будет лучше, и ты не устанешь. — Стефан молчаливо подставил ему плечо, и они медленно двинулись по влажной земле. Чувствуя мрачную неловкость своего спасителя, Милан попытался разбавить разговор: — Так это… ты меня спас? Но как узнал, что я в кабинке? И как вообще остановил её?       Стефан быстро позабыл смутивший эпизод и резво бросился в объяснения:       — Я нашёл тебя случайно. По идее, меня здесь быть не должно — дядя запрещает ходить в Туманные Леса… Но мне стало интересно, что же здесь скрывают. Не то чтобы я раньше сюда не ходил… — когда он улыбался лукаво, его лицо скрывалось за ласковой, соблазнительной вуалью загадочности; Милан жадно хватал его образ, пока они шли так близко. — Просто места здесь каждый раз меняются — на то лес и туманный. Что-то сегодня потянуло меня сюда — не иначе, как сама природа звала… Я вдруг остро понял, что кто-то нуждается в моей помощи. И тут увидел странный фуникулёр, а ещё почувствовал, куда ведут его линии. Чтобы спасти тебя, пришлось соображать быстро, — Стефан бросил на него короткий взгляд, и Милан опустил голову — дескать его вовсе не увлекало разглядывание нового знакомого. — Шанс был только один. Я обвязал конец толстой верёвки у старого дерева, глубоко уходящего корнями в землю, а второй соединил с крюком. Он-то и зацепил твою кабинку. Но я вовсе не подумал о падении — было важно просто высвободить тебя оттуда… Прости, — они остановились среди деревьев, чёрные зубцы которых теперь часто клацали рядом. — Я не должен был подвергать тебя такой опасности.       Стефан глядел на него открыто, но с искренним раскаянием в глазах. Милан потупил взгляд от близости — спаситель всё ещё придерживал его за туловище и руку — и пробурчал в ответ невразумительное:       — Я благодарен тебе… если бы ты меня не вытащил, то, клянусь, произошло бы нечто ужасное. Я пока не знаю, что, но, думаю, твой дядя сумеет меня ужаснуть.       Стефан коротко рассмеялся — таким чистым, звонким смехом, как может насмехаться над людской глупостью лишь один горный ручеёк, беззаботно текущий среди редкой поросли.       — Ладно, пойдём уже! Надо бы поскорее добраться до поселения… Идти ещё долго.       Таким он был разным, этот Стефан: то невозмутимо строгим, то трогательно нежным. И всякий образ, вкупе со сравнением с горными источниками, ложился на него без лишней наигранности и театральности.       Пока они шли рядом, Милан хорошо разглядел белизну и ровность его кожи; ласкаемая одними лишь мягкими туманами и облаками на вершинах, она и не могла сделаться другой, как у Милана. Волосы скреплялись серебристым шнуром с какими-то мелкими блестящими камешками. Куртка, ранее показавшаяся простой охотничьей, выделялась красивыми синими вставками с узорами, а бляшка пояса была тяжёлой и сверкающей. Даже колчан под стрелы выглядел произведением искусства: целые сюжеты плясали на его деревянных боках! Милан даже предположить не мог, к какому поселению вёл его Стефан, но уже знал, что там тщательно следили за своим внешним видом и вкладывали красоту даже в мельчайшие детали. А сколько изящных браслетов опоясывали руки его спасителя! Но, к приятному изумлению Милана, наконец-то нашедшего сходство между ними, руки эти были мозолистыми и явно знавшими долгий физический труд…       Какое-то время они шли молча. Местность вокруг не менялась: такие же прогорклые молочные потоки размывали лес и подтачивали резкие обрывы. Пахло тяжёлым маслянистым ароматом елей и сырой землёй. Для хромающего человека Милан двигался даже быстро. Стефан держал его крепко и надёжно. Несмотря на их короткое знакомство и первое недопонимание, в душе не скользили мерзкие змеи сомнения, которые обычно, стоило чужому человеку прикоснуться к нему, так и норовили окропить ядовитыми плевками.       Когда Милан услышал глухое клокотание, то не сразу связал его с реальностью. Почему-то так невовремя его мысли провалились в детство, в эпизод, который он ранее считал навсегда утерянным…       Ему восемь. За окном стемнело, последние рубиновые всполохи съёжились за горой. Рядом спит двухлетний Никола — пока что ещё невинный смешной ребёнок с взлохмаченными волосами. Трудный день, полный игр и копания в песке, утомил его. А матушкины сказки на ночь — ожидаемо расслабили и усыпили. Только вот Милану всё не спалось. Матушка уже закрыла книгу и хотела подняться со стула, но вдруг заметила его приоткрытый глаз и с лёгким смешком покачала головой.       — Ну что же ты, Милан? — она ласково потрепала его по голове. — Эти сказки кажутся тебе слишком детскими, так? Или хочется ложиться чуть позже, почти как взрослые? — понимающий взгляд светло-голубых, красивых глаз внимательно остановился на нём, и Милан вдруг почувствовал себя невероятно важным — вовсе не глупым мальчишкой, каким его иногда видели родственники.       Он придвинулся к матушке ближе, чтобы не разбудить Николу. Она тоже пересела на кровать и осторожно прилегла на самый краешек подушки. Милан уткнулся в мягкие, волнистые волосы и неосознанно вдохнул поглубже их солнечный аромат, пропитанный горным клевером, глицинией и мятой. Наконец, он поднял голову и внимательно посмотрел на мать.       — Расскажи, матушка, чем же тёмным всё-таки одарил нас Господь? Как распознать это зло? Оно ведь рассыпано по горам, ты сама сказала…       Женщина тут же задумалась и беспокойно опустила глаза. Грустный вздох пронзил её лёгкие — Милан как сейчас помнил тяжесть её дыхания лучше, чем выражение лица, и замер, жаждая тайны, но готовясь услышать привычную отговорку. Однако матушка положила ладонь ему на макушку и негромко произнесла:       — Может быть, ты сейчас и не поймёшь… Но это тёмное, хотя и опасно, страшно и жутко, всё-таки — суть обратная сторона наших душ. Возможно, когда-нибудь ты повстречаешь это зло — высоко в горах, там, где живут наши с тобой предки. Я очень надеюсь, что этого не случится… Но если это всё-таки произойдёт, помни: оно и есть ты, только в искажённом, нечистом виде.       — Но как же это могу быть я, если я — вот он? Честно, матушка, я буду вести себя хорошо, чтобы не повстречать злобного существа в лесах! — тут же наивно возмутился Милан и даже показал матушке ладони — в доказательство, что он здесь и вовсе не так безобразен, каким его нарекают во время игр. Но матушка только грустно усмехнулась и нежно поцеловала его в лоб:       — Может быть, когда вырастешь — поймёшь. А если не поймёшь — даже лучше. Какая мать не пожелает безгреховной жизни для своего ребёнка? — смешок звонкий и яркий, как плеск ручья. Она взяла его лицо в ладони и внимательно посмотрела. — И запомни: совсем необязательно вести себя идеально, чтобы навсегда огородить себя от боли; очень даже наоборот — чаще всего мы и не замечаем, как тёмное проникает в нас, становится частью наших жизней, а мы и глазом не успеваем моргнуть… Будешь ли ты собой или изменишь себе — не так важно. Поэтому стоит ли обманывать себя? — матушка накрыла его одеялом, поднялась и погасила светильник. — Спокойной ночи, мой ласковый Милан.       И восьмилетний Милан, хотя и обескураженный её поразительно искренним ответом, но ничего толком не понявший, заснул с наслаждением. А как не гордиться мальчишке, с которым первый раз поговорили, как со взрослым?..       — Милан, держись за мной и никуда не уходи, — ледяным тоном процедил Стефан и оставил его позади себя. Сам же вытащил два кинжала из боковых чехлов и, согнув колени для удобного броска, прислушался. — Так может звучать только одна тварь, и встреча с ней опасна…       Страх оцарапал затылок и прихватил горло мертвенными пальцами. Рычание приближалось, исторгаясь как будто из собственного же нутра. Оно раскатывалось повсюду, плелось с туманом и текло под его предательской защитой. Милана подводили глаза: мерцающие тени колыхались везде, докуда доставало боковое зрение, но при прямом взгляде разбивались иллюзией.       Стефан отошёл ещё на пару шагов вперёд и двинулся чуть влево. Милан едва панически не дёрнулся за ним — оставаться одному без защиты, да ещё с раненой ногой, было страшно. Однако новый знакомый мелким движением ладони показал ему оставаться на месте; он даже не повернулся, словно спиной почувствовал его страх. Это слегка урезонило…       Пятно впереди, как раз слева, выросло из иллюзорного морока в нечто осязаемое и тяжёлое. Милан задержал дыхание. Какой-то огромный зверь, высотой в человеческий рост, подбирался к ним на четырёх лапах! С каждым его шагом туман расступался и всё чётче обрисовывал мохнатые лапы, острую морду, мощное тело. Волк или дикая собака, решил Милан и насторожился: встреча с этим зверем всегда опасна, особенно если он голоден или чем-то разозлён. А судя по резким движениям, этот вряд ли бежал к ним с добрыми намерениями…       Милан с запозданием понял, что же его так сильно поразило в этом звере, кроме фантастического размера: вид. Мертвенный вид. Вместо глаз — пустые кровоточащие дыры, тело изрезано глубокими ранами и покрыто увечьями. Целые шмотья кожи свисали до земли. Милан даже разглядел часть белой кости ребра и кусок прогнившего чёрного мяса и ощутил тошноту, подобравшуюся к самой кромке горла. Но Стефан не стал ждать, пока волк, никак не могший жить с такими травмами, добежит до них, и бросился ему навстречу.       Милан едва уследил за ходом битвы — так быстро и резво метались две тени. Даже зверь с разорванными боками и стойким запахом мертвечины двигался скоро и опасно! Стефан явно что-то задумал: он не старался зарезать его кинжалом, а только умело отвлекал, кидаясь в разные стороны и ложно замахиваясь. Зверь без глаз прекрасно чувствовал, куда отбегал его противник, и юрко прыгал, клацая погнутыми зубами или размахивая тяжёлыми лапами. Милан в какой-то момент даже забеспокоился, хотя понимал: с больной ногой, без элементарной дубинки, он станет лёгкой закуской для зверя. И ведь не зря Стефан целился кинжалом ему не в горло или в живот, а как будто хотел… запрыгнуть сверху и ударить в другое место.       Битва поблекла за туманом — зверь и человек увлекли друг друга в лес. Милан шагнул вперёд и тут же разглядел: Стефан уже запрыгнул на волка и занёс руку для удара. Зверь отчаянно брыкался и пытался сбросить со шкирки неприятного наездника. Но юноша ударил точно и быстро: ножом в самую глубь уха. Милан не успел удивиться столь странному выбору, когда Стефан мог перерезать горло (впрочем, и так ободранное) или добраться до живота.       Истошный крик пронзил округу — так сначала почудилось Милану. Крик страдающего, ужасный, безумный возглас; и при этом до дрожи человеческий. Пришлось закрыть уши руками; от звука вновь стало тошно, и тело на секунду потеряло координацию. Милан чуть не упал. А когда разлепил глаза, то увидел лишь чёрный дым, оставшийся после зверя, и Стефана, сжимавшего кинжалы в руках. Он тяжело дышал и выглядел не таким уверенным, каким мог показаться: локти всё равно подрагивали, а ноги подгибались после битвы. Милан доковылял до него и поразился: зверь и правда пропал. Но что это был за крик?       Однако Стефан спрятал один кинжал, взял его за руку и потащил за собой. Потом вспомнил о его ноге и наскоро забросил руку себе за шею. Только вблизи Милан разглядел его бледное, почти слившееся с туманом лицо и капли пота, стекающие по шее. Все вены вздулись, а сердце вибрировало даже сквозь одежду.       — Надо убираться! — просипел Стефан. — Если есть одна тварь — будут и другие… А с ними не так-то просто сражаться!       Милан хотел спросить про крик, но не осмелился. Как могло это страшное, изувеченное животное кричать по-человечески? И почему погибло от удара в ухо? И… действительно ли погибло, ведь мёртвым оно казалось уже во время битвы? Стефан только в тумане выглядел уверенным — сейчас Милан видел такого же испуганного парня, каким был сам. Смертельный страх вёл его вперёд, в опасную бойню. А когда отпустило, разум вывернул свои внутренности наружу и загрязнил ужасом всё вокруг. Милан же толком не успел испугаться зверя и ещё не знал, что именно скрывала его сущность, хотя вид его не внушал ничего хорошего; но если бы узнал, то, без сомнения, упал бы от страха.       Они шли быстро, но осторожно, часто оглядывались. Стефан иногда прислушивался — его чуткий слух распознавал те звуки и мелкие шорохи, дотянуться до которых Милан, сколько бы ни играл в прошлом на флейте, не мог. Но вскоре местность поменялась: туман отступил, лес стал чаще, и вот уже гулкая тяжесть отлегла от сердца. Стефан сбавил скорость, но по возможности поторапливал Милана. Стычку со зверем они пока оставили без обсуждения: Стефан выглядел таким задумчивым и мрачным, что Милану было просто неловко возвращать его к тяжёлым воспоминаниям.       В какой-то момент деревья резко расступились, и они вдвоём вышли на склон. Оттуда хорошо просматривалось обычное горное поселение, разбитое на пологой местности между холмами. Милан, знавший горы страны с детства, теперь смутно представлял, куда они могли выйти. Все известные ему деревни или города никак не накладывались на ту карту, какую он вообразил у себя в голове. Когда они начали спускаться по витиеватой дорожке, он наконец признал, что запутался. Туманный лес мог выбросить их куда угодно.       Перед входом в городские ворота, приветливо распахнутые, Стефан обратился к нему:       — Не говори дяде, что мы встретили зверя. Если он узнает, то следующие месяцы я проведу только в поселении и даже носа высунуть не смогу. Ты, кстати, тоже, — юноша кивнул на его ногу. — Нужно будет показать тебя лекарю.       Милан, только тогда осознавший, как сильно он измотался за этот длинный и растерзанный день, молча кивнул и послушно последовал за своим спасителем. День незаметно охрип до пегих сумерек: солнце почти скрылось за горными вершинами, резко обрисовав их чёрные вздыбленные хребты, а тучи сгрудились тяжёлыми осуждающими кумушками над расщелиной, где приютился городок. Задувало неприятно и пронизывающе, но когда они зашли за каменные стены, защитной лентой опоясывающие дома, то всё стихло. Милан даже ощутил слабое, но всё-таки желанное спокойствие. Взгляд его любопытно скользил по новому месту — теперь он уже знал, что в жизни не входил в такой прекрасный горный городок!       Он напоминал старую часть Котора и хорватского Дубровника, в который Милану посчастливилось съездить в юности. Те же каменные дома, узкие улицы, извилистые переходы, мощёные площади, фонари в массивных держателях, башенки с часами и пузатые барельефы на стенах. Только в сравнении с тем же Котором, здесь часто встречались зелёные участки — садики, внезапные аллеи посреди улицы, галереи, отведённые только под лианы и виноград, и кустарники прямо под лестницами. А ещё подозрительно отсутствовали церкви, соборы или даже маленькие часовни…       Люди встречались все сплошь опрятные, строгие, в похожих на Стефана охотничьих курточках и флисовых штанах. Мужчины не брезговали длинными волосами, собранными сзади в хвост; женщины носили косы или сложные причёски. Но абсолютно у всех глаза были изумительных оттенков голубого, бирюзового или чуть зеленоватого: цвет ли раскалённого летнего неба, древней глубокой реки или снеговой шапки на далёкой синей вершине — неясно, но каждый житель этого странного поселения вобрал в себя особенную гамму.       Шли они недолго: уже совсем скоро очередной крутой поворот вывел их на очевидно главную площадь в городе. Возвышаясь надо всеми постройками, там стоял серый каменный дворец — три этажа, широкий фасад, простирающийся во всю длину площади, галерея с колоннами, изящные скульптуры, поддерживающие окна и карнизы. Стрельчатые окна выглядели нелепой отсылкой в Средневековье, но никак не вязались с общим обликом дворца; он скорее напоминал те мрачные однотонные дома, которые строили себе богатые венецианцы внизу, у моря, во время захвата черногорских земель. До красок то ли руки не дошли, то ли просто не хватило времени; а потом напали турки, и побережье снова окунулось в затяжную тоску.       Перед входом в главные двери, высотой в полтора этажа, где стояли мечники, Стефан снова обратился к Милану:       — Забыл тебе сказать, пока мы шли. Не страшись, если вдруг узнаешь что-нибудь новое о себе… или о своей семье, например. Потому что если бы в тебе не текла наша кровь, ты бы не смог войти в поселение или вообще его увидеть.       Жизнь Милана уже давно раскололась на две части, которые никак друг с другом не склеивались и порой казалось, что они вообще для разных людей и судеб. Но после признания Стефана старая жизнь заалела горьким пламенем обмана. Неужели он чего-то не знал? Однако горечь стала так привычна для Милана, что быстро сменилась догадкой: неужели матушка?.. Вспомнить её внешность, так она не сильно отличалась ото всех людей, которых он здесь встречал!       «Точно она!» — наконец признался себе Милан. Но вопросов это не убавило: почему ушла из поселения? Чем вообще занималась и какую тайну они все тут хранят? И… правда ли версия о её смерти та, что описана в полицейском отчёте?       Стражники стояли всюду, у любого дверного проёма, а их внутри дворца мелькало много. Бесконечные тёмные коридоры, слабо освещённые светильниками, заводили всё глубже. Их странную парочку пропускали только потому, что Стефан был племянником главы. Вскоре они добрались до какой-то железной, массивной двери, украшенной барельефами. Стефан оставил Милана и отправился спорить с охранниками, которые утверждали, что глава занят и не готов принять их по такому пустячному поводу. Племянник быстро разнёс их неловкие отговорки, и вскоре те пропустили гостей.       Милан успел заметить пару любопытных мелочей во время короткой экскурсии по дворцу. Освещение здесь, хоть и стилизованное под свечи, было всё-таки электрическим. А внутреннее убранство не отличалось изыском: встретились пару простеньких гобеленов, тройка мрачных картин, затерянных в нишах, и редкие стеснённые статуи, прятавшиеся от бликов света. В остальном — только тёмные своды, узорные массивные арки, выпуклые барельефы с пугающими сюжетами, притаившиеся в углах каменные цветы и тяжёлые ткани портьер, что напоминали затаившихся привидений.       Стефан поскорее ввёл его в просторную залу, освещённую более радостно и ярко. Милан уже приготовил ироничную усмешку, если бы увидел человека, сидящего на троне, но ничего подобного в зале и не стояло. Лишь в углу примостилось рабочее место с большим письменным столом и простым стулом. Склонившись над горой пожелтевших бумаг, там сидел мужчина тридцати пяти или семи лет, весьма приятной наружности. Милан сразу заметил много схожего между ним и племянником: те же тёмные волосы, острый подбородок, резкие скулы, задумчивость и усталость в глазах, серьёзная складка, обречённо тащившая улыбку на дно. Мужчина выглядел печальным и измождённым: серые пятна под глазами выдавали бессонницу, губы обсохли от вечного покусывания, а карандаш в руке был изгрызен. Но всё-таки он привлекал, этот глава неизвестного поселения, своей глубинной, сложной, тёмной красотой — так же, как и его племянник, лишь молодостью осветлявший мрачную тень, что изредка налетала на него.       — Дядя, у меня срочное дело! — заявил Стефан с порога и подтолкнул Милана ближе к столу. — Судя по всему, Тёмный Владыка больше не выполняет наш уговор. Он забрал к себе брата этого юноши и едва не уволок его самого. С помощью жуткого фуникулёра в Туманном Лесу, только представь!       Всё это звучало отборнейшим бредом для Милана, и на миг ему показалось, что глава сейчас рассмеётся. Но тот нервно отбросил карандаш и внимательно уставился на племянника. Затем поднялся и подошёл к нему.       — Так вот где ты пропадал всё это время! А я, представляешь ли, волновался. Ты не подумал об этом? — мужчина ткнул пальцем в грудь Стефану, и тот потупил взгляд, зная, что виноват. — И о об опасностях, что там поджидают?.. Ты, конечно же, будешь нагло врать мне, если я спрошу, не повстречал ли ты чего в том лесу. Но я отложу этот разговор до поры, потому что у нас гость.       Глава выдохнул, возвращая себе спокойствие, и повернулся к Милану. Натянул вымученную вежливую улыбку и кивнул ему.       — Меня зовут Драган, и, как ты уже понял, я управляю поселением, а ещё являюсь дядей этому негодяю. Расскажи, пожалуйста, кто ты и что с тобой случилось. Я только смутно чувствую, что в тебе течёт наша кровь, но не полностью… наверное, тот родитель, что из наших, не рассказывал тебе о своём происхождении.       Рассказ Милана уложился в два предложения: он простой рыбак из Герцег-Нови и пришёл сюда за младшим братом, который пропал три дня назад, по словам друзей, уйдя за каким-то фуникулёром. Этот странный, мистический фуникулёр чуть не свёл его самого в могилу, но Стефан вытащил его оттуда. Теперь Милан не понимал, где искать брата и что означают все те приключения, выпавшие на его долю.       Драган выслушал внимательно и, скрестив руки на груди, только один раз хмуро свёл брови к переносице — когда дело коснулось туманного леса и подозрительного механизма в нём. Милан по просьбе Стефана не стал говорить о встрече со зверем — хотя его раздирало смутное, наводившее страх любопытство. Зато про раненую стопу он упомянул — уж сильно она разнылась после долгого скитания по кочкам и кривым дорожкам! Драган сразу же накинулся на племянника — почему он ничего не сказал об этом раньше — и отправил его к стражникам у двери с просьбой прислать лекаря прямо во дворец.       Пока суетились, ставили стул для Милана, резко пожалевшего о том, что он вообще заикнулся о ноге, Стефан, с румяными от смущения щеками, управился с просьбой главы и вернулся в комнату. Сам же глава с минуту молчал, глядя в окно. Милана усадили рядом со столом, и теперь он чувствовал себя неловко — как некий важный гость, хотя точно им не был. Он бросил взгляд на притаившегося в углу Стефана, но тот намеренно прятал от него глаза — то ли ощущая вину за раненую ногу, то ли стыдясь их семейной сцены с дядей. Отчасти Милан понимал его смущение, но находил это всего лишь пустяком — чужие семейные разборки его парадоксально умиляли. Возможно, оттого, что окунали в прежние времена, которых теперь никогда не вернуть…       — Постараюсь объяснить всё кратко, — заложив руки за спину, Драган тяжело вздохнул и обратил к нему хмурый взгляд. — Тебе известна легенда о создании Черногории? О том, что Господь рассыпал из своей котомки только всё самое красивое и лучшее на эти земли?       Милан кивнул, но воспоминание о матушке — такой же тонкой и степенной, как эти люди и как сами горные потоки — вытолкнуло из него слова:       — Но мне также известна вторая версия: что наша земля была одарена не только добром, но и злом… Однако я так и не узнал, что скрывается за этим понятием. Матушка ещё говорила про нечто «тёмное»…       — Как звали твою матушку?       — Неве́на.       Драган коротко улыбнулся и кивнул, словно образ женщины ясно встал у него перед глазами. Милану хотелось растормошить его и попросить в подробностях описать маму — он сам хранил лишь мутные обрывки и старые фотографии. Как потерянно расплывались детские годы, чем старше он становился! Милан сожалел, что ему было всего восемь лет, когда Невена покинула их — как говорили потом страшные дяди в тёмных костюмах, «неосторожно поскользнулась на горном склоне и упала». Но он в жизни не мог поверить, чтобы его матушка, лёгкая и изящная, как лесная лань, могла бы где-то бездумно оступиться! Она знала близлежащие горы с детства и ещё ребёнком бесстрашно излазила их вдоль и поперёк. А здесь всего лишь какая-то узкая тропинка, которые она проходила в своё время сотнями…       В последний раз Милан видел свою мать уже в церкви, на отпевании — по православным традициям, он должен был поцеловать её в лоб, но так и не сумел. Расплакался, закапризничал, и под неодобрительные взгляды отца его увели. Он просто не верил, что белое, мёртвое, ссохшееся лицо в окружении дурманного дыма и призрачного света свечей принадлежало его милой, весёлой, источавшей жизнь матушке!       И поверил ли сейчас?       — Да, была у нас такая воительница, — Драган будто знал, что Милану требовалась пауза, и молчал всё то время, давая ему обдумать. — Славная, добрая, смелая женщина! Потом она покинула наше поселение — ради любви. Это вовсе не запрещается, изредка она даже возвращалась к нам и рассказывала — сначала про мужа, затем про двух своих детей. Все всегда были рады её видеть. — Лицо Драгана тут же помрачнело, словно он вспомнил нечто ужасное. — Может быть, чуть позже я поведаю тебе её историю… Но давай пока вернёмся к насущному.       Милан так жаждал соприкоснуться с жизнью матери, что едва не запротестовал. Но всё же Невена умерла — и умерла давно; её не спасти, но ещё можно было спасти Николу.       — Так вот, легенда твоей матери ближе к правде, чем та, которую рассказывают детям и туристам, — Драган отбросил мрачную тень с лица и снова принял свой прежний, устало-скучающий вид. — Это правда, что Черногории досталось равно хорошего и плохого. Мы — жители этого горного поселения, Марац — были созданы лично Господом для того, чтобы охранять природу, следить за состоянием гор, озёр и рек, уравновешивать популяции животных и не допускать человека к разрушению этого богатства. Но вместе с тем человек — часть природы, поэтому мы не можем не помогать ему. Все жители Мараца обладают какой-нибудь силой: иные управляют водой, как Стефан, другие — потоками воздуха, как я. Есть ещё заклинатели растений или животных — одни могут вырастить любое растение за считанные секунды, а вторые отлично понимают диких горных зверей и птиц. Пятой силой — силой иллюзии — обладают единицы, поскольку это редко встречающееся явление. Мой младший брат — не тот, что отец Стефана — когда-то обладал такой силой, пока не отошёл от дел, — Драган так умело скрывал эмоции на своём лице и в голосе, что могло показаться, будто рассказ давался ему легко и даже с равнодушием. Но Милан заметил, как мелко сжались его кулаки, когда дело дошло до братьев.       — Мы называем себя просто защитниками леса и гор — какого-то особого названия у нас нет, да и не нужно, — продолжил Драган и выглянул в окно, на каменную площадь перед дворцом. — В сам городок нет входа обычным людям, и на карте найти его невозможно. Мы не то чтобы сильно отличаемся от людей, если не брать во внимание специфичные силы и знания — у нас даже есть собственная электростанция и радиовещание. Однако нам известно то, что простым людям, даже горным жителям, лучше не знать… И это история про Тёмного Владыку и его созданий.       Драган остановился и внимательно глянул на Милана.       — Что, насколько сильно ты считаешь нас теперь безумцами?       Если бы Милан не увидел битву с жутким зверем, то безусловно считал бы. Но теперь слова Драгана не ставились под сомнение. Может быть, так сказались усталость и пережитый шок, однако Милан не встречал у своего рассудка сопротивления этой истории. С детства выросший на легендах о таинственных лесных созданиях и горных серебристых птицах размером с дом, он охотно верил чудаковатым речам Драгана. Тогда ведь получалось, что матушка была права… В его детстве она видела в нём благодарного слушателя и часто потчевала самыми красивыми и изысканными историями.       Поэтому Милан отрицательно покачал головой, и Драган, вполне легко раскусивший бы его ложь, теперь удивлённо смотрел на него. Но решив, что лучше будет продолжить дальше, пока его слова находили отклик в чужой душе, он заговорил вновь:       — Тёмного Владыку мы называем так только неофициально. На деле же его зовут Тёмный Страдалец. Но страдальца он напоминает мало, так что название не прижилось, — Драган усмехнулся жёстко и резко; лицо его в целом казалось равнодушным, но глаза, полуприкрытые, что-то отчаянно таили. Если бы Милану так хотелось зацепить на этом внимание, он бы это сделал, но собственные страхи и волнения так клокотали в сердце, что рассказ воспринимался в отдалении от рассказчика. — Он пришёл в этот мир так же, как и мы, защитники. Он — равноправная его часть. У него тоже есть свои порождения, питомцы — црне звери. Владыка пользуется данной ему Господом тёмной силой и питает ею трупы разных зверей: от хищников до птиц. Они, можно сказать, оживают — только вот живыми их всё равно не назовёшь… Тёмная сила раздувает их до гигантских размеров. Не дай Бог встретить такого медведя: он будет размером с дворец!       — Владыка плодит этих тварей, используя их бедные останки, и рассылает по лесам, горам и равнинам. Долгое время страдали не только мы, но и обычные люди: црне звери нападали на них, и никто не знал, чем умертвить этих тварей — ведь они были уже мертвы и удар в сердце или брюхо не помогал. К тому же, они были дьявольски сильны и ловки, несмотря на физические недостатки и тяжёлые увечья… Затем мы, защитники, уже не могли терпеть это дальше, и я собрал армию. Мы вызвали Страдальца на бой и вступили в жесточайшую битву, которая длилась несколько лет.       Драган отошёл к шкафу, выбрал на полке самую толстую книгу в твёрдом переплёте и вытащил на стол. Пролистал жёлтые страницы до нужной и показал Милану стилизованную иллюстрацию: со склонов горы несутся тёмные твари, с истлевшими боками и пустыми глазницами, а во главе их — сам Страдалец на трупе изглоданного стервятниками коня с горящими глазами. Фигура Страдальца вполне напоминала человеческую, только всё тело покрывали жуткие чёрные пластины, напоминавшие броню. На голове сидел шлем с острыми шипами. Глаза горели тёмным синим огнём. Кожа, насколько её вообще было видно за шлемом, казалась мертвенно-серой. При одном взгляде на рисунок Милана пробрало скверной дрожью.       С другой же стороны склона навстречу тёмной армии летели войска защитников — их легко узнать по изящным одеждам, грациозным движениям, застывшим даже в статичной иллюстрации, и ярким голубым глазам. Одни несли в руках мечи, другие — двойные клинки или кинжалы, третьи орудовали луком со стрелами. Иные тянули за собой целые смерчи или бурные потоки воды, а ещё часть влекла за собой толпы крупных хищников — медведей, волков, рысей… Много защитников восседало на лошадях, но некоторые бежали так. Защитников возглавлял сам Драган — вполне узнаваемый даже в рисунке. Краски так искрились лиловыми, чёрными, красными тонами, что в душе тут же зудела тревога — в ожидании смертельной ужасной битвы.       — Это было давно… — негромко произнёс Драган и дотронулся ладонью до картинки. — Да, должен сказать, что есть некоторая особенность с продолжительностью жизни у защитников, но не хотел бы сегодня грузить тебя ещё и этим, — объяснил он и убрал книгу обратно на полку. — Мало защитников выжило в той битве. Но и тёмная сторона потерпела поражение. Мы оба были обескровлены и слабы. Видимо, то был замысел Создателя — уравновесить две противоборствующие силы. Для чего? Наверное, чтобы жизнь текла дальше в том противоречии, в каком и должна, не улетая в утопию и не скатываясь в хаос, — Драган задумчиво вздохнул и провёл пальцами по корешкам остальных книг в своей достаточно скромной библиотеке.       — Но мы с Владыкой пришли к соглашению, — он повернулся к Милану и посмотрел на него так удивлённо, будто увидел впервые; воспоминания так погрузили его в прошлое, что он едва вынырнул оттуда. — Решили каждый год устраивать соревнования, основанные на честном соперничестве. Выигравшая сторона целый год сможет диктовать условия мира другой стороне. Уже много-много лет наши защитники не проигрывали эти соревнования чёрным тварям Страдальца. По моим условиям Владыка был обязан сдерживать своих созданий только в строго очерченной территории и не допускать их к людским поселениям. Правда, если сам человек вдруг неосторожно сунется в запретные, непроходимые и очевидно опасные места в горах, то тут уже ничего не поделать…       Милан обдумывал его слова и, пока тот не начал говорить снова, вставил вопрос, давно жужжащий в голове:       — Но зачем же Господь вывалил на эти земли настолько мрачную силу?       — Мне кажется, я уже упомянул это, — ответил Драган так быстро, словно раскусил его вопрос ещё в голове. — Затем же, почему он посылает всем людям болезни, смерти, безумства, скорбь и мучения. Затем же, почему он сбросил одного своего ангела вниз и проклял. Затем же, почему мы всё ещё способны на живое добро, не закисшее среди застывшего благоденствия, и знаем, как бывает во время непроглядной тьмы… Всё просто, хотя может показаться несправедливым.       Милан не нашёлся, чем опровергнуть, но в сердце всё ещё горчило от сказанного. Драган же решил продолжить:       — Но вернёмся к истории. То, что ты рассказал про своего брата, совершенно не сходится с нашими условиями мира, — мужчина уселся за стол и сложил ладони вместе. — Никола пропал, сев на внезапно появившийся фуникулёр. Мой племянник верно оценил, что тот ведёт к владениям Страдальца. Совершенно очевидно, что црне звери тут ни при чём. Твой брат нужен ему живым. И… буду с тобой откровенен, — вдруг подчеркнул голосом Драган и откинулся на спинку стула. — Мы не всегда настолько блестяще справлялись на соревнованиях против порождений Владыки. Когда-то проигрывали. И вот в такие времена его условием было то, что он сможет забирать себе два или три человека — каких сам выберет. Что с ними происходит — никому не известно. Только вот назад живыми они не возвращались… Но! — увидев мрачную завесу на лице Милана, Драган тут же исправился. — Как нам удавалось проследить, их тела он выкидывал спустя долгие годы после пропажи. Я уже давно предполагал, что Владыке просто скучно в окружении тёмных безмолвных тварей, вот он и «выписывал» себе людей из реального мира. А как только они ему надоедали, он их выбрасывал… Твой брат пропал всего три дня назад. Поверь, даже если бы прошёл год, у нас был бы шанс. К тому же, тебе несказанно повезло…       Драган вдруг устало улыбнулся, но их беседу прервал стук в дверь. Стражники сообщили, что прибыл ученик лекаря и просит его аудиенции. Драган раздражённо поднялся из-за стола и сам пошёл навстречу гостю. Разговор состоялся где-то за дверями — юношеский голос лепетал что-то про отсутствие лекаря на месте и «он без понятия, куда тот пропал». Раздался недовольный голос Драгана и развязался долгий диалог, но Милан не вслушивался — его больше озадачил рассказ… Почему ему повезло? Что могло быть прекрасного в таком везении, когда твоего брата похищает тёмный чёрт с горы?       Милан всё ещё не верил, что воспринял этот рассказ всерьёз, но могла ли быть какая-то другая версия происходящего? Непохоже на глобальный розыгрыш или даже на преступную группировку — уж больно мёртвый волк впился в память жутким образом…       Пока Драган разбирался с пропавшим лекарем, Стефан вдруг выступил из своего тёмного угла, где простоял всё это время, и негромко произнёс:       — Через месяц будут соревнования. Владыка каждый раз приходит на них. Так что дядя лично у него спросит. Уверен: или произошло какое-то недоразумение, или Владыке придётся жестоко ответить за свои поступки…       Целый день Милана тяготил камень сомнений, вопросов и страхов, и теперь он резко ухнул в небытие. Всего-то несколько простых предложений мгновенно вселили в него спокойствие. Он слабо улыбнулся и кивнул Стефану.       — Спасибо…       Стефан тоже улыбнулся ему в ответ — сумрачной, нежной улыбкой, столь подходившей его лицу, но вдруг резко посерьезнел. Милану показалось, что он хотел сказать что-то ещё, но в этот момент в комнату вернулся Драган.       — Пропади пропадом этот вечный искатель трав! Я послал ученика выдернуть его по своему личному приказу. Думаю, где-то через час он придёт. В это время Стефан поможет тебе разместиться. Как насчёт комнаты во дворце…       — Нет, дядя! — Стефан воскликнул так резво, что изумил даже Драгана. — Пусть поживёт в моём доме! Он обычный, зато просторный, мы не будем там друг друга стеснять. А во дворце Милану может быть неуютно и одиноко, он здесь никого не знает и наверняка ещё не осознал всё, что ты ему тут рассказал… — только произнеся это вслух, Стефан беспокойно взглянул на Милана, словно только теперь испугался, что сам Милан может быть другого мнения. Но того гораздо сильнее привлекала возможность пожить в простом доме, похожем на его собственный, чем в этих мрачных комнатах дворца. Он благодарно улыбнулся и кивнул. Стефан едва заметно выдохнул от облегчения и посмотрел на дядю. Тот глядел на них с лёгкой иронией и беспечно пожал плечами.       — Хорошо, как хотите, мне без разницы! — в голосе послышался смешок, вызвавший румянец на щеках Стефана. — Я так понимаю, ты уже рассказал ему о том, что скоро пройдут соревнования. Владыка прибудет — и я всё у него спрошу, обещаю, — теперь глава обращался к Милану. — Не беспокойся и набирайся сил. Если ты захочешь покинуть нас — мы не будем препятствовать, но путь назад долог, а твоя нога больна. Подумай, осталось ли у тебя в родном городе что-то настолько важное, что не потерпит месяца отсутствия, — Драган говорил так обыденно, но проницательно, будто знал жизнь Милана вплоть до каждой омерзительной детали. Ну, конечно же он был прав — Милан всей душой желал остаться в новом месте, хотя оно всё ещё вызывало недоумение.       — Да, я останусь… — ответил он откровенно. Куда приятнее общество этих аккуратных, грациозных защитников, чем нагловатого деревенского люда! Драган удовлетворённо кивнул, словно так и знал.       — Лекарь займётся твоей ногой, а Стефан — поможет обустроиться здесь и научит полезным навыкам, — мужчина помолчал, затем подошёл к Милану, положил руку на плечо и добавил: — Не переживай за брата, хотя я понимаю, как нелегко это сделать. Я до сих пор чувствую вину за то, что когда-то не сумел сделать больше для своих… — он прикрыл на секунду глаза, и Милану показалось — нарочно, дабы скрыть, как больно ему было на самом деле. — Так что теперь не хочу, чтобы кто-то другой ощутил то же самое.       Он смотрел так пронзительно, словно говорил вовсе не о таких простых вещах. Но момент скоро развеялся, совсем как ароматный густой дымок от свечи, и Драган вернулся на своё место.       — Можете идти, ребята. Сегодня у вас был трудный день.       Стефан помог Милану подняться и вновь прихватил его за туловище. Когда они уже доковыляли до порога, Драган всё-таки бросил племяннику колкое:       — И да, Стефан, не думай, что я не заметил твоего порванного рукава на новой куртке. Ты мне потом подробно объяснишь, с кем опять дрался…       Милан хорошо разглядел, как юноша закатил глаза, но, так как Драган этого не видел, ответил сдержанным тоном «Хорошо» и поспешил скорее к выходу.              Только на площади, уже залитой липким фонарным светом, Стефан остановился и тяжело выдохнул, будто сбросил с себя груз дядиной опеки. Милан не знал, как лучше подвести к этому разговор, да и нуждался ли в нём его спаситель? Но, когда они поковыляли дальше, к одной из улиц, лучом расходившихся от площади, Стефан начал сам:       — Знаешь, дядя вовсе не самый плохой человек, как бы я ни злился на его отношение ко мне. Просто он пережил много отвратительного в своей жизни, а меня помнит слабым болезненным ребёнком, которого ему подкинула семья среднего брата, прежде чем погибнуть в одной из стычек с тварями Владыки, — лицо юноши ожесточилось, черты как будто разом заострились о темноту снаружи и темноту внутри; Милана испугало такое превращение, но при этом он до боли понимал Стефана. — Поэтому дядя так печётся обо мне, — продолжил он, отряхнувшись от вязкой меланхолии. — Сильнее всего он боится, что однажды я погибну во время битвы со зверем. Но если я не буду тренироваться, то и правда погибну… Об этом он не подумал, оттого мне и приходится драться с ними в тайне.       — А почему Драган сказал, что ты опять с кем-то дрался? Неужели и между защитниками случаются стычки? — Милан понял, какую глупость выдал, только когда она долетела до ушей Стефана. Нетрудно догадаться, что в любом обществе бывают конфликты, даже у этих прекрасных защитников! Стефан тоже усмехнулся его вопросу, но терпеливо пояснил:       — Дело даже не в том, что случаются, а в том, кто я. Знаешь, — говорил он, поглядывая на него исподлобья, — нелегко быть племянником самого главного человека в городе! Дядя думает, что любое его слово заставит жителей поменять мнение обо мне, но это так не работает. Они всё равно считают, что своих заслуг я добился только благодаря родству, а на деле ничего из себя не представляю. Сейчас, когда мне перевалило уже за второй год от Цветанья, это уже менее заметно, но, когда мы все были помельче и поглупее, меня задирали только так. Жаловаться дяде казалось верхом унижения, да и тогда я бы совсем потерял в глазах ребят авторитет. Так что приходилось драться — по поводу и без, — в конце Стефан улыбнулся так беспечно, словно говорил о днях лучшей, спокойной молодости, а не о каждодневном завоевании авторитета среди жестоких подростков.       Милан совсем не ожидал услышать от него подобное. Почему-то как только он узнал, что Стефан — племянник главы, то решил, что и жизнь его была безоблачной, отягощённой лишь сильной опекой дяди. Но оказалось, они со Стефаном не такие уж и разные… только вот Милан давно бросил сражаться. Хоть за что-нибудь.       — А что такое Цветанье? — только сейчас он вспомнил, что так и не подсчитал, сколько же его новому знакомому лет. Стефан смутился и скороговоркой объяснил — Милан заметил, что всё, шедшее не по сценарию этого юноши, выбивало его из колеи и почему-то до ужаса заставляло смущаться.       — Это двадцать лет по-вашему! — говорил он, направляя их дуэт в следующий узкий переулок. — Считается годами расцвета, наивысшего подъёма. Поэтому и Цветанье. По-хорошему, — продолжил он с едкой улыбкой, — в эти годы юноши и девушки активно сватаются друг другу и уже играют свадьбы. К великому облегчению, дядя всё-таки слишком меня любит, чтобы заставлять идти по устаревшему обычаю.       Милан в точности не мог сказать, какое такое великое облегчение коснулось его — ведь что ему до малознакомого юноши, пусть и спасшего его? Но после этих слов в душе заметно прояснилось, как после долгого изнурительного урагана. Наверное, Милан просто впервые за долгое время встретил кого-то, кто также скептично относился к укоренившемуся священному культу брака. В свои наступающие четверть века он выделялся пятном белой вороны в своей деревне; впрочем, не без причины…       Когда они дошли до двухэтажного каменного домика, мало отличающегося от соседних, отделённых лишь полосками сада, Милан не сразу понял, что это и есть жилище Стефана. Почему-то он полагал, что племянник главы жил в пафосном особняке, но потом быстро укорил себя за такие мысли: чрезмерная роскошь и Стефан никак между собой не вязались.       — Наверное, у тебя куча вопросов по услышанному от дяди… — бросив на него внимательный взгляд, юноша достал связку ключей и начал отпирать тяжёлую дверь. — Ты можешь спрашивать меня, как только будешь готов. Что-то я могу рассказать тебе и так, но просто… — он кашлянул, проглатывая волнение, — боюсь совсем запутать тебя.       Милан улыбнулся.       — Ты прав, я ещё немного осознаю всё это… — подумав, он взглянул на копошащегося в сумраке Стефана, который наконец отпер дверь, и вдруг положил ладонь ему на плечо. Тот вздрогнул, но обернулся. — Знаешь, я хотел поблагодарить тебя. Ты ведь спасал меня на протяжении всего дня и доходчиво разъяснял каждую мелочь. А теперь ещё и приютил…       Нежные поцелуи румянца ещё не успели коснуться щёк Стефана — он скоро отмахнулся от похвалы и рванул в дом — включать светильники и наводить порядок. Милан зашёл вслед за ним.       — Мне только в радость разделить с кем-то мой большой, одинокий дом! — доносилось откуда-то из гостиной или кухни — в общем, из тёмных угловатых глубин тёплого жилья. — Дядя подарил мне его на Цветанье, предполагая, что когда-нибудь я женюсь и приведу сюда семью, — Стефан выглянул из-за двери и улыбнулся. — К счастью, он ошибался.       — Вместо прекрасной девушки ты привёл какого-то незнакомца! — Милан испугался, что шуткой только вобьёт ещё один гвоздь странности в свой собственный портрет безумца в глазах Стефана, но тот искренне, звонко усмехнулся и покачал головой.       — Ты проходи! Извини, что так быстро убежал, мне надо было за полминуты привести гостиную в тот вид, который не стыдно показать гостю…       Милан стянул грязные ботинки на пороге и приступил к осмотру дома. Стефан пролетел нежным горным ручейком по всем комнатам и везде включил свет.       Дом оказался и правда простым, но крепко, ладно сделанным. Высокие потолки, деревянные панели, выбеленные стены и массивные светильники — ничего не выбивалось из образа средневекового здания, каким оно казалось снаружи. Первое впечатление о мрачности и громоздкости здешних предметов растушёвывал мягкий свет ламп, топлёным маслом протекавший между высокими шкафами с резными дверцами, старинной мебелью с выцветшей обивкой и скромными гравюрами на стенах.       В просторной гостиной, выходившей окнами на сад, приютился типичный юношеский беспорядок: стопки книг по углам, кое-как задрапированные одеждой, до ужаса заваленный бумагами столик, накрытый лишь наполовину пледом большой диван, чёрный ящик с антеннами — радио — на подоконнике. Растений было мало — только большой грустный кактус в углу. Милану понравилась эта комната — несмотря на ощутимый хаос, здесь по-настоящему жили, много читали и находили отдохновение во всех этих милых безделушках, разбросанных по полкам. Милан даже заприметил старый виниловый проигрыватель — ещё старее, чем был у него самого, и рядом стопку пластинок в потёртых обложках.       Стефан чутко следил за его реакцией, явно страшась увидеть презрение или отвращение, но на лице Милана сияла такая глупая и восторженная улыбка, что заподозрить другое было сложно. Они медленно прошли по первому этажу. Сумрачная кухня, которой явно редко пользовались, блестела чистой плиткой и ровно разложенной посудой. С другой стороны от гостиной расположились уборная и душевая — Стефан сразу предупредил, что горячая вода нагревалась медленно и заканчивалась быстро, поэтому долго мыться не получится. По коридору оттуда они попали в небольшую прекрасную комнатку с большими окнами по трём сторонам. Здесь пахло нежными розами и сладкими ирисами — как потом узнает Милан, те росли в садике, что опоясывал эту крытую галерею.       На стенах в этой комнате висели картины, разобрать которые в темноте было трудно, и оружие: от разного вида клинков и длинных мечей до колчанов со стрелами на любой вкус. Милан даже разглядел чучело для тренировки и мишень. Другую же часть комнаты занимал стол с сеткой — для тенниса и несколько комодов с разными играми; даже шахматная доска там лежала!       — В таких домах подобные галереи используются для семейных застолий, — объяснил Стефан и кивнул на большие окна, явно намекая на хорошую освещённость. — Но я переделал её под тренировочную площадку.       — Ты и в шахматы играть умеешь? — удивился Милан. Стефан опустил взгляд и кивнул, словно стыдился этого умения.       — Только вот мне не с кем разделить партию… Никто толком играть не умеет, а те, кто умеют, не хотят связываться с племянником главы. Сам понимаешь… — Стефан коротко взглянул на него и поспешил выйти из комнаты, которая хранила так много доказательств его одиночества. Милан до жалобного стона внутри понимал его.       — Если хочешь, могу составить тебе компанию. Только я очень отвратный игрок, практики у меня было мало… — признался он, рассчитывая увидеть снисходительный кивок или вежливое «Посмотрим». Но Стефан резко обернулся к нему и посмотрел сначала недоверчиво, а затем мягко, задорно, даже улыбнулся.       — Тогда договорились! Ты быстро вникнешь, а уж практики у нас будет полно!       Когда Стефан улыбался, в душе легонько искрились радостные звёзды — совсем как в позабытом детстве, когда любая мелочь могла осчастливить. Милан искренне любовался его улыбками. «Он говорит — практики будет у нас полно, словно я остаюсь на годы вперёд!» — грустные росчерки мыслей всегда пересекали безмятежное небо его светлых надежд. Но время ли переживать об этом? Милан так давно не чувствовал себя уютно в гостях, что уже и не знал, правда ли дом его детства ещё вызывал в нём прежнюю теплоту и хотел бы он когда-нибудь туда вернуться.       Они осмотрели второй этаж — там расположились две комнаты: одна принадлежала Стефану, вторая пустовала.       — Только представь: недавно я прибирался здесь, вытирал пыль и чистил полы. Потом всё спрашивал себя: для чего? Ведь я ей не пользуюсь, а гостей в ближайшее время у меня не предвидится… И вот как случилось! — Милан всё искал в нём хоть каплю сомнений по поводу того, что они теперь будут вместе жить. Не всякому человеку охотно рушить свой образ жизни и приглашать туда незнакомца с улицы… Но Стефан казался воодушевлённым и ничуть не врал: недовольство обычно явно томило его лицо пасмурными тучами.       Всё больше и больше Милан начинал думать о том, как глубоко одинок был племянник главы этого таинственного горного поселения. И как, в сущности, многое их объединяло, хотя сам характер юноши всё ещё оставался загадкой.       Стефан принёс ему комплект постельного белья и вкратце рассказал, что где находится. Когда Милан уже начал распаковывать сумку и свои небольшие пожитки, на первом этаже раздался стук. Стефан воскликнул:       — Это, наверное, лекарь! — и побежал открывать.       Милан засомневался, что сумеет самостоятельно спуститься, поэтому осторожно дотащился до перил и опёрся о них. Судя по бесконечному шуму, гомону, странному позвякиванию и топоту, Стефан впустил не одного лекаря, а целую армию. Милан даже удивился, когда увидел на лестнице всего одного человека. Правда, потом оказалось, что где-то за ним тихонько плёлся ученик — но он был так тих и скромен, что едва напоминал о себе…       А вот личность лекаря заслуживала особого внимания. Милан, конечно, догадывался, что, живя в деревне, среди довольно простого и малообразованного люда, он когда-нибудь станет жертвой предрассудков. Но не ожидал подловить себя на такой заскорузлости в мыслях. Вот и сейчас он ожидал увидеть или мрачного деда со взглядом исподлобья, или странноватую женщину-травницу, пропахшую ментолом.       Но никак не весёлого громкого парня своего возраста!       — Привет, меня зовут Деян, а это мой ученик — Андрей! — радостно воскликнул лекарь и пожал ему руку; Милан никогда не жаловался на низкий рост, но Деяну он доставал только до носа. — А ты Милан, я знаю, Стефи сказал, — парень живо улыбнулся и тут же потащил Милана к комнате. — Тебе бы надо присесть, дружок, только так я смогу осмотреть твою стопу нормально. Расскажи, что помнишь в тот момент, когда она повернулась неправильно…       Не прошло и минуты с их встречи, а громкий и энергичный Деян уже заполнил собой весь дом и шумел за десятерых. Милан, ошарашенно разглядывающий его, всё-таки поплёлся за ним в комнату и приступил к короткому рассказу. Деян кивал на каждую его пару слов и глядел так понимающе и выразительно, что не приходилось подозревать, будто он что-нибудь упустил.       Не каждый день видишь таких забавных лекарей! Милан отчего-то сразу понял, что Деян смешанных кровей: волосы не того тёмно-древесного оттенка, каким славились защитники, а светло-русые, выгоревшие на солнце до цвета приморской копны, всю жизнь впитывавшей только грёзы и волны; глаза не яркие, не блестящие будто изнутри, а серо-зеленоватые, глядящие лукаво и с вниманием. Весь его образ красной нитью прошивала смазливая хитринка, залёгшая в разрезе глаз, притаившаяся в уголках крупного рта и сияющая на кончике вздёрнутого носа. Волосы, все в мелких кудряшках, туго стянуты назад в пучок; по лбу проходила тонкая повязка из скрученных нитей. Большой и вечно подвижный, этот юноша напоминал нечто среднее между медведем и трудолюбивой птицей — как бы ни было это сравнение противоречиво и глупо!       Все его черты, взятые по отдельности, выглядели даже чуть грубовато и неотёсанно, как первые попытки юного скульптора, но, совмещённые воедино, придавали лицу особой привлекательности и красоты. Одет Деян тоже был по-другому, нежели защитники: вместо короткой цветной курточки — серый длинный плащ, щедро расшитый орнаментом и подпоясанный узорным ремнём. Каждое свободное место, пригодное для зацепки чего-либо, обрастало мелкими мешочками, чехлами и цепями, в которые продевались пучки трав. Из сотен карманов выглядывали кончики растений и цветов. И это ещё Деян принёс огромную сумку, вмещавшую в себя, казалось, всю аптекарскую лавку!       Пока он доставал какие-то склянки, а Милан стягивал носок со стопы, Стефан встал рядом с кроватью и скрестил руки на груди — словно только наблюдение вблизи могло успокоить его в том, что Деян не сделает чего-нибудь неправильного. Милан мелко улыбнулся — забота у Стефана была огроменная и терпкая, под стать его чувственному сердцу.       — Да, похоже, небольшое растяжение есть… — задумчиво проговорил Деян после осмотра и покачал головой; десятки шорохов и позвякиваний сопровождали каждое его движение. — Но ничего страшного, несколько дней покоя и мазь, которую я дам, вернут тебя в строй! — энергично заверил он и внимательно поглядел на Милана, чтобы убедиться: пациент не расстроился раньше времени.       И только тогда Милан вдруг разглядел его увечье, ранее так удачно скрывавшееся за подвижностью и прытью этого парня. Искорки в страстных, вечно жаждущих приключений глазах ослепляли и отводили внимание от старого шрама, пересекавшего глазницу от брови до щеки. Только чудом сам глаз не пострадал! «Интересно, какая грустная история скрывается за этой меткой…». Сам Милан избежал участи каких-либо ужасных шрамов и других жестоких поцелуев судьбы. Чего никогда не сказал бы о своём сердце — вот уж что судьба изласкала с особой грубостью!       — Смазывай этим стопу в том месте, где болит больше всего, два раза в день, — сказал Деян после того, как обработал кожу сам, и поставил на стол рядом жёлтую стеклянную баночку. Мазь пахла терпкой травяной отдушкой, а на ощупь была вязкой, мутной и с мелкими кусочками ингредиентов.       — Из чего она? — Милан и не надеялся услышать нечто знакомое — у таинственных жителей магического поселения могли быть собственные лекарства и методы их приготовления. Деян только лукаво улыбнулся и вздёрнул густые красивые брови.       — Это секрет! Моя личная разработка для таких травм… Знаешь ли ты, сколько защитников приходят ко мне каждую неделю с подобной проблемой? — он вытер руки о полотенце и принялся собирать разбросанные вещи в сумку — как-то умудрился вместо одной баночки вытащить всю внутренность своих аптекарских запасов. — Так что не переживай, поднимем тебя, и в самые короткие сроки. Стефан, если что, позаботится о тебе — он хороший парень, очень прилежный.       Деян заговорщически подмигнул Милану, а вот Стефан, покрасневший до кончиков волос, отвернулся к окну, будто бы говорили вовсе не о нём.       — Что ж, на сегодня всё. Если вдруг начнёт болеть так сильно, что будет мешать спать, — продолжил Деян и поднялся с пола, на котором всё это время устраивал свою маленькую приёмную. — То завари этого снадобья. — В руки Милану упал мешочек с вкусно пахнувшими сухими травами. — Это среднее обезболивающее, не навредит, — Деян ободряюще похлопал его по плечу и обратился к своему ученику: — Андрей, напомни мне через два дня зайти сюда. А то вдруг я забуду… как обычно.       Тогда Милан наконец разглядел безмолвную тень, стоявшую всегда где-то неподалёку от Деяна. Тонкий тихий юноша с худым бледным лицом, острыми скулами и расчёсанными на косой пробор светлыми, пшеничными волосами. Чувственный, не знающий улыбки рот и застывшие в печальной задумчивости серовато-синие глаза умело прятали его юный возраст, но Милан быстро прикинул, что он вряд ли перешагнул отметку семнадцатилетия. На фоне своего яркого, живого учителя, от одного присутствия которого дом сразу же наполнялся гулом целой толпы, Андрей растворялся, словно и правда был лишь зыбким, но неизбежным миражом Деяна, его обратной стороной и теневой улыбкой.       Андрей тут же достал блокнот и больно размашистым, неровным почерком сделал себе пометку. Деян с удовольствием кивнул, как только ученик закончил писать, и довольно похлопал его по плечу:       — Молодец, с каждым разом пишешь всё лучше! Совсем скоро будешь ещё и мои ошибки поправлять — знал бы ты, сколько их у меня!       Милан понял только отчасти, что это могло значить, и вопросительно глянул на Стефана. Тот мелко кивнул, показав взглядом: «Потом объясню».       Гости ещё добрые четверть часа не могли уйти — всё из-за говорливого Деяна. Угораздило же Стефана спросить его о задержке, которая так разозлила дядю! Лекарь пустился в красочные рассказы о поисках редкой травы; она росла только в определённые дни апреля и в самых труднодоступных местах — на обрывистых склонах и в дельте разлившихся рек. «Но если её достать, одной лишь капли её сока хватит, чтобы вытащить человека с того света!» — Деян говорил так убедительно, что Милан почти поверил в существование такого чудесного растения.       Но вот наконец лекарь и его тихий ученик, так и не проронивший ни слова за всё посещение, ушли, и Стефан с Миланом остались вдвоём. Мазь уже пообсохла на ноге, и Милан надел носок обратно. За окнами совсем стемнело: синие лавандовые сумерки нежно обхватили поселение со всех сторон и укутали сонным одеялом. В животе жалобно стонало от голода, а тело уже подрагивало от перенапряжения — Милан и не заметил, как вымотался за этот тяжёлый, вырванный из какой-то сказки день.       Стефан мгновенно угадал его состояние и бросился к двери, на ходу зашнуровывая ботинки:       — Я быстро! Сбегаю во дворец и выпрошу на кухне лишнюю порцию ужина! — он остановился на пороге и обернулся, сверкнув красными щеками. — Прости, я просто редко ем дома… так уж вышло, — губы как-то горько дрогнули, исказив слова. Милан без ошибки распознал причину: как на самом деле одиноко ему было есть здесь, среди безмолвной огромной кухни, которая могла бы вместить пятерых человек.       В своём ответе он не колебался:       — Погоди! — дверь уже скрипнула, но Стефан остановился. — У тебя есть хлеб?       — Найдётся… — озадаченно ответил юноша, но Милан не дал ему продолжить:       — Предлагаю вот что: не ходи никуда сегодня, ты и так из-за меня измотался по всему лесу и едва не попал к зверю, так что наверняка устал не меньше. У меня в сумке есть банки с консервами — всегда беру с собой в горы запас простой еды, вдруг понадобится. Я сделаю нам бутерброды, а ты вскипяти чайник. Будет неказистый, зато сытный ужин. Согласен? — Милан улыбнулся изумлённому Стефану, и тот поспешно кивнул. Ботинки пришлось вновь расшнуровывать.       — И вот ещё что, — продолжил Милан, — я бы хотел быть хоть немного полезным, пока буду жить этот месяц с тобой. Я почти ничего не умею делать: только рыбу ловить, но сомневаюсь, что у вас недостаток в рыбаках… Зато готовить — пожалуйста. На изысканные блюда меня не хватает, но что-нибудь простое, вкусное, домашнее могу исполнять хоть каждый день! И тебе не придётся ходить во дворец. Как тебе идея? — стиснув ладони в кулаки от волнения, Милан наконец посмотрел на Стефана и с облегчением увидел лёгкое смущение в его глазах, что значило: он согласен.       — Можно… — буркнул он и нервно потрепал свой хвостик, — только если тебя это не затруднит. Не хочу, чтобы ты думал, будто за проживание здесь я требую какой-то платы! — выпалил он наконец свои опасения, но Милан только мягко улыбнулся и качнул головой.       — Вовсе нет! Мне было бы приятно хотя бы так отблагодарить тебя… К тому же, Стефан, — обратился он к нему по имени, зная, что этот приём заставляет собеседника поднять взгляд, — я с четырнадцати лет готовил на всю семью. А мой брат, знаешь ли, всегда отличался зверским аппетитом…       Признание Милана слегка успокоило Стефана, он даже легко улыбнулся. Они прошли в кухню, включили свет, и Милан по-хозяйски прикинул, какого рода блюда сможет здесь готовить. Открыл старенький холодильник, оценил те скудные продукты, что там лежали, пересчитал овощи в ящике, протёр от пыли кастрюли и сковородки. Стефан тем временем по его просьбе кипятил чайник на плите и готовил кружки.       Уже нарезая хлеб, Милан вдруг вспомнил, что именно хотел узнать, пока не начал свою кулинарную деятельность:       — Стефан, прости за дурацкий вопрос, возможно, я вообще ничего не смыслю, но… вы, как защитники природы, едите ли мясо птиц или животных? Не хочу попасть в неловкую ситуацию…       Удивительно, но на ту минуту они со Стефаном поменялись местами: теперь хозяин дома лукаво улыбался, явно рассмешённый его вопросом, а Милан — смущался и не знал, куда деть руки.       — С этим вообще нет никаких проблем, — Стефан взмахнул ложечкой в воздухе и усмехнулся. — Мы едим всё то же, что и обычные люди. То, что мы защитники природы, никак не противоречит нашей любви к жареному мясу. Ведь хищники охотятся на других животных… Кто мы такие, чтобы препятствовать природным инстинктам?       Милан кивнул и тихонько выдохнул — лучше показаться дураком сейчас, чем по-крупному ошибиться потом. Впрочем, глядя на Стефана, он бы и не сказал, что тот посчитал его глупым или скрывал пренебрежение за улыбкой… Его новый знакомый был слишком искренним для таких интриг. Хотя и тем человеком, у которого всё написано на лбу, Милан бы его тоже не назвал…       Сладкий мятный чай и консервы вприкуску с хлебом — впервые такой ужин ощущался не менее, чем королевским, а то и больше. Они вдвоём уплели две большие банки и остановились только потому, что на утро надо было что-то оставить. Кровь хлынула от головы, сделав мысли мягкими и податливыми. Вихрь вопросов, прошедший по Милану, успокоился. Его до сих пор интересовало всё — но ничто в отдельности, вот в чём парадокс. Теперь он хотел только добраться до постели и крепко заснуть.       «Возможно, сегодня я был близок к смерти так, как никогда в своей жизни, — думал он, разглядывая простую глиняную кружку. — Но удивительно, что сейчас я так спокоен и безмятежен, будто и не было всего этого. В чужом доме, в чужом городе, но я чувствую себя… правильно».       — Отдохни, Милан… Помочь тебе добраться до кровати? — прошелестело где-то рядом с ухом, и Милан запоздало понял, что задремал прямо на стуле. Ласковые, твёрдые руки помогли ему встать. «Вот бы хоть раз доверить свою жизнь в такие надёжные объятия…» — мысли у Милана летали совсем дикие, преступные, увитые дрёмой меланхолии.       — Завтра с утра у меня будут дела, а потом около полудня я вернусь домой. Дождись меня, хорошо? Я постараюсь ответить на все твои вопросы… — звучало уже где-то так далеко, как будто из сновидения, и Милан только кивнул, не зная, что уже лежал в кровати и его кивок утонул в прохладной подушке.       Первые мгновения сна протекли чудесным небытием. И только под утро из углов расслабленного сознания выползли старые, зачерствевшие без глухих рыданий кошмары.