Две войны

Come on, Why you scared? You’ll never change what’s been and gone 'Cause all of the stars, Have faded away Just try not to worry, You’ll see them some day, Take what you need, And be on your way and Stop crying your heart out. (Oasis — Stop Crying Your Heart Out) Ноябрь 1862 года Прошло полтора года с начала этой ужасной войны. Джастину стало казаться, что это никогда не кончится. Теперь он с каждым днём всё больше и больше убеждался в том, каким идиотом был, когда рвался в бой, словно ненормальный. Какими дураками были все они, считая, что ножами и копьями смогут пробить себе победу в этой войне. То было время больших иллюзий, и мало кто по обе стороны от линии фронта задумывался над тем, как далеко можно «уехать» на голом энтузиазме. Сейчас стало совершенно понятно, всем без исключения, что Конфедерация не в состоянии победить. В первые месяцы Югу с лёгкостью удавалось отбить две осады Ричмонда в июне и июле, устроить обвал северной пехоте под Атлантой и погнать армию противника до самого Вашингтона — в сентябре. В газетах наперебой красовались яркие патриотические заголовки, которые давали понять взволнованному населению, что их Великая Армия всё ещё имеет превосходство над Севером. Люди, само собой, верили громким заявлениям, и никого не интересовало, что на Юге катастрофически мало литейных заводов, а на стороне янки — тысячи эмигрантов, готовых за лишний доллар пойти работать под их знамёна. У них было всё, чего недоставало Югу: шахты, рудники, фабрики и заводы, которые могли бы снабжать армию и флот всем необходимым во время войны, учитывая, что Южный флот пять месяцев назад был разбит, и янки спокойно заблокировали большинство портов и гаваней, отрезав южан от цивилизации. Всё так же набирались волонтёры, но теперь уже сроком не на полгода, а на три: к тому времени стало ясно, что за несколько месяцев война вряд ли закончится, особенно учитывая сложившуюся ситуацию. В апреле этого года был введён закон о всеобщей воинской обязанности, принятый Конгрессом Юга. На южном фронте конфедераты терпели невероятные потери, и тысячи солдат еженедельно уезжали к месту самых тяжёлых сражений. Джастин продолжал служить в Эскадроне. Он осознавал, что происходило, и ком отчаянья сдавливал его горло. Иногда он вообще ничего больше не мог видеть, кроме чёрного цвета букв, мелькающих в газетах, которые с ужасным равнодушием вбивали в мозг одну чудовищность за другой. Но потом у Джастина возникало такое чувство, как будто голод, к которому он, как ему казалось, уже привык, начал разрывать стенки желудка. Словно бы в нём хранилась взрывчатка, которая только и ждала зажигательной и освобождающей искры и разъедала его изнутри. Терзаемый, в дрожащем волнении, он ощущал, что бессильная ненависть шипела в его душе, как шипит вода на горячей плите. Все они были почти сломленными, подавленными, разбитыми мощью врага — они, опозоренные, растерянные, измученные, но до сих пор решительные. Южане защищали свои земли с той же силой и упорством, но уже не по причине чистейшего патриотизма, а лишь потому, что это было безвозвратной дорогой; всё больше они становились беспомощной жертвой натиска жадной массы северного недруга. В августе этого года за проявленную храбрость, отвагу и умение сохранять хладнокровие в сложной ситуации он получил воинское звание старшего лейтенанта. Солдатам нравился Джастин, хотя многие и завидовали его быстрому взлёту, но у Юга было очень мало офицеров с боевым опытом и вообще кадровых офицеров, поэтому новые избирались самими волонтёрами, так как, кроме некоторых ветеранов Мексиканской войны, никто во всём графстве не обладал ни малейшим военным опытом. А Джастин за полгода службы успел расположить к себе абсолютно всех солдат; среди них он славился как дружелюбный весельчак и задира. Среди командного состава солдат Джастин Тристан Калверли стал известен после неудачной осады Вашингтона, и последовавшего за этим успешного Второго сражения при Манассасе, закончившегося отступлением федеральной армии. Тогда же был застрелен командующий третьей частью полковник Джек Дэллос, под началом которого выступал Калверли, и которому пришлось невольно занять его место в тот день. Он проявил себя как настоящий храбрец: за неимением командующего в своей части взял предводительство, пользуясь доверием сослуживцев, умело перехватил противника, давая возможность пехоте пробить блокаду к северу от города. После чего без особых потерь увёл третью и четвёртую кавалерийские части — почти тысяча солдат — к югу от Вашингтона, обратно к железнодорожной станции Манассас, куда отступали южане. Благодаря его усилиям им удалось дождаться резервную дивизию, которая вынудила северян отступить. По прибытии в Эскадрон спасённые благодаря Джастину солдаты кинулись голосовать за нового героя, и через несколько дней того вызвали в штаб, где присвоили звание старшего лейтенанта. Уже спустя две недели после его назначения на новую должность под командованием Калверли были совершены глубокие рейды по тылам и коммуникациям противника. Он был отличным наездником, а его хладнокровие и выдержка могли обеспечить некое подобие порядка в рядах Эскадрона, в котором к тому моменту разразилось настоящее поголовное безумие среди солдат, вызванное ужасными потерями на всех фронтах. Остальные офицеры довольно быстро прониклись уважением к Джастину, хотя восемнадцатилетний парень и был самым юным из них. Джастин перевёлся в главный штаб и занял бывшую комнату Дэллоса, однако за две недели так и не удосужился полностью переехать на новое место, так как покидать казармы ему не хотелось. Почему-то сменить мало дисциплинированные казармы на надменно пустующие офицерские комнаты было очень непросто: огромные сырые и холодные казармы приходились ему по душе, словно невидимой ниточкой соединяя его с друзьями. Джастин с каждым днём чувствовал, возвращаясь туда, что эта нить слабеет и блекнет, ведь теперь солдаты смотрели не на него, своего товарища и друга, с которым воевали плечо к плечу почти целый год, а на его начищенные до блеска эполеты, ясно дающие понять, где и чьё место. Эта тонкая возникшая между ними связь бесследно исчезала, оставляя его в полном одиночестве и немой тишине, так резко выбившей из привычной колеи гула и веселья, крепких слов, пошлых шуток и хриплых прокуренных голосов разгильдяев — малых в жёлто-сером обмундировании. Не сказать, что Джастин был не рад получить повышение от обычного рядового сразу до старшего лейтенанта, просто каждое утро, стоило открыть глаза, на него накатывала жуткая усталость и невероятная тоска. Теперь Джастин жил со всеми удобствами, командовал отличными ребятами, с которыми ещё несколько месяцев назад играл в карты, хорошо справлялся с самыми сложными заданиями — всё бы ничего, но он снова начал пить. И пил слишком много, погружаясь в запойные дни. В штаб-гостиной офицерского дома, где он жил с другими командирами, действительно находился бар с самыми разнообразными спиртными напитками. Кроме Джастина, к бутылке не прикладывался ни один офицер штаба, желая сохранять бдительность и трезвую целостность ума. Раньше, до того как Юг начал проигрывать, они дружно выпивали за любую, пусть и мелкую, победу. Сейчас же бар открывался изредка, только чтобы отметить чей-то день рожденья, и то если праздник не выпадал на очередное сражение, которых в последние пять месяцев было слишком много. Победы давались Югу всё трудней и трудней, и с каждым днём Джастин всё больше пил. Ему было чертовски плохо, и алкоголь, который раньше действовал словно бальзам на душу, теперь приносил только горький привкус разочарования. Парень знал, что в таком состоянии вести армию в бой не мог, но страх перед свалившейся на него ответственностью бил под дых, вышибая весь воздух из лёгких — Джастин задыхался от липкого ужаса. Ему было страшно, и каждый день, подходя к военно-почтовой станции, он с болью смотрел, как пересылают в города списки убитых и раненых — это были тысячи, десятки тысяч людей. И снова он поднимался к себе в кабинет, садился в мягкое кресло и начинал пить, пытаясь представить, что будет, если он вдруг где-то просчитается и в газетах появятся новые списки, куда будут вписаны имена друзей, которые идут за ним в бой, доверяя свои жизни. Джастину не страшно было умереть. Отслужив этот год, он понял, что намного хуже собственной погибели — это увидеть смерть сотен других людей, которые умирают вокруг тебя, слышать их крики и при этом выбираться по трупам, пытаясь спастись. Джастин с трудом мог представить себе, что будет, если он увидит смерть Кристофера, Нормана и других своих друзей; что, если подведёт своих подчинённых, например, завтра? При мысли об этом его начинали мучить дикие головные боли, словно внутрь черепа были напиханы острые лезвия и кто-то не слишком добрый взбалтывал их там ежечасно. Джастину хотелось смеяться над колючими мыслями, когда ловил себя на них, чтобы хоть как-то смягчить падение на эти острые шипы, но готов был плакать от тех чувств, что их сопровождали. Неуверенность в собственных силах изводила, и Джастин принял единственное, как ему казалось, верное решение: если у него ничего не выйдет, то пулю в лоб. *прим. автора — Второе крупное сражение при реке Булл Ран, неподалёку от Вашингтона, известное на Юге как Второе сражение при Манассасе, произошло 28–30 августа 1862 года. Сражение стало кульминационным моментом Кампании, которую вела армия генерала Ли, и принесло конфедератам победу.

***

— Что мы имеем… Что мы имеем? — приговаривал майор Клиф Костерман, расхаживая по кабинету, скрипя сапогами по затёртому до черноты бревенчатому полу, что немыслимо раздражало Джастина. Калверли отхлебнул горячего чая намеренно громко, зная, как это бесит новоиспечённого приятеля. В кабинете майора, как всегда, стоял могильный холод. Клиф любил строить из себя спартанца, хотя сходства Джастин не видел никакого, однако быстро возникшая привычка к причудам командира дала о себе знать лёгкой отрешённостью — ему-то какая разница? — Мы имеем неприглядную картину. Приходится признать, что, вопреки ожиданиям, операция не дала положительных результатов. Наши надежды не оправдались. «Это вопреки чьим ожиданиям не оправдались?» — пронеслось в голове у Джастина. Надежда давно покинула каждого мужчину в этом Эскадроне. Джастин слегка озадаченно приподнял брови, но промолчал, вяло помешивая ложкой чай; всё же новая заварушка на южном театре сражений не вызывала должного интереса — это, как-никак, не его ума дело. Пока его брат, служащий в Луизиане, в порядке, Джастину волноваться решительно не о чем. Джефф писал недавно, что, несмотря на ужасающие потери, штат всё ещё остаётся под их контролем. С момента назначения на новую должность Джастин уже успел освоиться и обзавестись неплохими отношениями с майором, под чьим командованием пребывал. Хотя при таких слаженных приятельских связях чувства близости с ним никогда не возникало. Майор, при том что был сам по себе человеком спонтанным и жизнерадостным, как-то не располагал к этому своими показными манерами, неизменной белозубой улыбкой и простотой общения, которой напоминал Калверли, скорее, какого-то недалёкого бездаря-оборванца с фермы, чем майора Эскадрона. Однако Джастин видел, что при всей показушной простоте к этому человеку не так легко подобраться. Он словно отодвигал любого на расстояние, по крайней мере, вытянутой руки, однако это не мешало ему то и дело устраивать небольшие посиделки, которые, по его убеждению, развеивали напряжённость последних месяцев за стаканом огненной водички. Конечно, частым гостем на подобного рода посиделках был его новоявленный любимчик — Джастин. Клиф, не оставляя попыток увлечь сослуживца своими изысканиями, зазывал к себе посоветоваться или просто потрындеть на тему собственной гениальности. Джастин малодушно принимал эти приглашения, нехотя отвечал на его реплики, отпускал осторожные комментарии, а то и просто молчал, соглашаясь со всем, что тот говорил, так как желания спорить не возникало. — …но у нас нет морального права опускать руки в самом начале пути, не так ли, Джастин? — тем временем распинался Клиф, зарывшись носом в толстые папки на столе. — Мы ещё прополоскаем кишки этим дикарям. Ну, ничего… Эти ублюдки получат своё. Калверли машинально кивнул, хоть и не слушал его, увлёкшись собственными мыслями. Печень привычно ныла, протяжно и уныло. Голова слегка кружилась, что не вызывало дискомфорта, но хорошо ощущалось; спина от долгого сидения за столом гадко тянула. Клиф брезгливо поднял глаза на Джастина, скрючившегося в кресле. — Вы бы что-нибудь сделали со своим внешним видом, лейтенант, — покачав головой, проговорил он. — Прибыли сюда — на человека были похожи, а сейчас… Сколько вам лет, Калверли? Восемнадцать вроде… А выглядите на все тридцать. Джастин бессознательно провёл ладонью по взъерошенным волосам, которые за месяц беспробудного пьянства непозволительно отросли, что явно было не по уставу и грозило в дальнейшем жёстким выговором. — А что мой внешний вид? — без интереса спросил он, заведомо зная ответ. — Сами не видите? — удивился Клиф, образцово расправляя плечи и выпрямляя спину. Джастин видел. Видел утром в зеркале, в отражении стаканов и окон. Глаза слезились, набрякали мешки под ними, рожа бледней, чем у покойника, губы искусаны и пожмяканы, словно старая бумага. «Я вымыл голову и причесался, так что выгляжу вполне сносно. И надо ещё посмотреть, чьи сапоги блестят сильней и чья пряжка на ремне начищена лучше. И кто посмеет заявить, что на моей форме хоть одна лишняя складка?» — уныло пронеслось в мыслях у Джастина, но вместо этого он лишь подавленно опустил голову, упорно делая вид, что раскаяние прилежного солдата уже вступило в силу. — И вот ещё что, вам бы не мешало прекратить эти ночёвки в казарме. Они вас изматывают и дезорганизуют, — наставнически добавил Клиф, смягчившись в лице при виде понурого юноши. — Ночи в лагере не всегда спокойные, а вам теперь по должности отдых положен не менее восьми часов — в офицерской комнате вам будет комфортно, не то что в промозглых казармах. Поэтому кончайте жить в неудобном кабинете и солдатских жилищах, лейтенант, и давайте нормально переезжайте на новое место. Джастин, как тупой болванчик, снова кивнул и даже не заметил, что до этого повторял этот жест ровно через каждые четыре секунды, как заведённый. Рука автоматически потянулась к внутреннему карману формы, где Джастин, почти не расставаясь, носил с собой фляжку с чем-нибудь покрепче. Эта глупая привычка возникла у Калверли после назначения на должность, и с тех пор он тянулся за спиртным почти каждые десять минут. Особенно ощутимо хотелось выпить именно в такие моменты, когда Костерман по-братски кидался никому не нужными советами. Парень одёрнул себя, хотя выглядело это, скорее, как нервное подёргивание. — Возьмите, это отчёт за прошедший месяц, — Клиф, который не отличался особой наблюдательностью, всё-таки заметил усталое, почти нездоровое недомогание молодого офицера и в быстром темпе вытащил из-под кипы бумаг плотно набитую разнообразной мишурой папку, подшитую сверху медотчётом о состоянии подопечных Джастина. — Так, вся необходимая для ориентирования в обстановке документация в вашем распоряжении, ознакомьтесь до следующего собрания. Десятого ноября Джастин, как всегда, напился вдрызг, направляясь в кабинет генерала Ли, который объявил, что южные войска находятся в ловушке в оккупированной столице штата — Батон-Руж. Об их плачевном положении было известно ещё с апреля, когда пал Новый Орлеан. Это означало конец Луизиане, потерю всех укреплений на южном побережье, включая флотилию и посланную туда месяцем ранее кавалерию из их Эскадрона. Джастин всю ночь не находил покоя, размышляя: жив ли брат, где находится пехотный отряд, в котором служит Джефф, почему не предпринимается ничего, что могло бы помочь луизианцам выбраться из захваченного штата. Его пугала неизвестность, он всей душой желал знать, что с его братом. Сидя на собрании, Калверли понял, что происходящее в Луизиане мало волнует офицеров, а генерал больше тревожится за Атланту и Ричмонд, которые сейчас наиболее уязвимы. Его совершенно не устраивало такое положение вещей: Джефф был в опасности, а он находился в штабе, за тысячу миль от него, и мог помочь брату лишь одним способом — повлияв на ход собрания и настояв на отправке новых войск в Луизиану. Он должен был сделать всё возможное, чтобы предотвратить наихудший исход. В данный момент Джастину было глубоко плевать на их Правое Дело, на столицу и саму войну — лишь бы добиться своего и вытащить Джеффа из горячей точки. — А что с Луизианой? — не выдержал Джастин спустя мучительно долгий час разглядывания карт и обсуждения стратегий. — Неужели мы останемся в тени, зная, что побережье оккупировано янки? Почему мы не можем отправиться туда и освободить штат от этих выблюдков? — Наши войска несут колоссальные потери здесь, на севере. Прежде всего мы обязаны сохранять порядок на нашем участке, а что до южного фронта, то мы уже послали им два полка, полторы тысячи человек, — отрезал генерал Ли, даже не взглянув на лейтенанта. — Мы не располагаем таким количеством солдат и орудий, чтобы идти против армии противника на другую линию фронта. — Но это просто безумие! — Джастин изо всех сил сжал кулаки, чтобы не долбануть по столу от досады. — Если мы не окажем им помощь, то Луизиана станет штатом-призраком, а мы просто спустим им это с рук? — Эта тема не обсуждается! — прорычал Ли, резко выпрямившись в кресле, словно натянутая струна, готовая порваться с минуты на минуту. — Мы должны прогнать Потомакскую армию из Вирджинии и Джорджии — вот какие штаты нуждаются в защите. В первую очередь нам нужно укрепить сердце нашей родины. Если Луизиана падёт, то так тому и быть — мы вполне способны сражаться и одной рукой. Штат обречён, а мы можем потерять столицу, если кинем все силы на юг. — Но там… гибнут люди! — не унимался Джастин, в последний момент успев прикусить язык, чуть было не ляпнув: «Там умирает мой брат». Неизвестно, что бы ответил генерал, которого уже порядком взбесили споры с младшим офицером, но голос подал Клиф. — Сэр, если мы уж говорим о ситуации на севере, то позвольте. Речь идёт о Вашингтоне. Мне кажется, что первому полку надо отступать, — сказал Костерман, внимательно оглядывая лица двадцати четырёх сидящих за большим столом командующих. — Думаю, что многие со мной согласятся, ведь если блокада продержится ещё неделю, то полк будет разбит полностью, а мы потеряем основную часть наших укреплений. Джастин внимательно смотрел на крупного коренастого мужчину с всклоченной тёмной, тронутой лёгкой сединой шевелюрой и ждал, что же ответит на это их чёртов гений. До своего повышения Джастин, будучи простым рядовым солдатом, считал Ли настоящей легендой, отважным полководцем, блестящим стратегом и воином, а на деле выяснилось, что тот не более чем простой фанатик, повёрнутый на Правом Деле, но в действительности являющийся просто сумасшедшим. Теперь образ кумира Джастина был погребён под тяжёлым пластом раздражения и разочарования. Неконтролируемые вспышки гнева, перепады настроения, дикие указания и приказы о ежемесячных атаках Вашингтона. Великая столица их противника была ему не по зубам, но Ли, будучи упёртым слепцом, не желал отказываться от своей заветной мечты: провести грандиозную операцию и разгромить врага в считанные недели, чтобы прославиться на всю Америку и Европу. Ничего более безумного и глупого Джастин в своей жизни ещё не слышал: они теряли драгоценные силы и время на захват неприступной твердыни — уж янки постарались обезопасить свой город — вместо того, чтобы бороться не за призрачную иллюзию, а за настоящий и реальный штат, который нуждается в них. Снова вспомнился брат, который сказал ему тогда в баре для утех: «Если война всё-таки нагрянет, то боюсь, у нас нет шансов». Джастин нервно закусил губу. Генерал Роберт Ли задумчиво теребил в руках трубку, закинув ногу на ногу, сохраняя своё привычное хладнокровие, которое всегда нервировало Джастина, но вселяло уверенность остальному офицерскому составу. — Позвольте, мистер Костерман, — наконец сказал Ли. — Я предлагаю отозвать шестую и седьмую роты с левого фронта и направить их навстречу фланговым батальонам пятой пехотной артиллерии к Атланте — это укрепит наши позиции. Таким образом, первый полк останется и продолжит осаду города. Джастин замер от изумления. Он уже собирался было возразить такому безрассудству, как вместо него снова заговорил озадаченный Клиф, тщательно подбирая слова: — Не думаю, что это возможно, генерал. Кавалеристы с западного участка вполне способны поддержать пехотную атаку, а шестая и седьмая роты уже гонят «синих» сюда, в Вирджинию, навстречу нашим артиллеристам. Если мы отзовём их к Атланте, то Ричмонд останется без защиты, самостоятельно мы не сможем его удержать в случае нападения. Поэтому первый полк сейчас был бы нам очень кстати, если, конечно, — майор нервно сглотнул, — вы дадите приказ им отступать от Вашингтона и возвращаться в Эскадрон. Тогда мы бы отправили их к Ричмонду, в то время как наша пехота и артиллерия будут держать Атланту. Джастин напряжённо ждал ответа Ли на это заявление, так как Костерман был абсолютно прав и парень всей душой поддерживал его, зная, что это единственный выход из той ситуации, в которой они оказались. Ведь если и Ричмонд, и Атланта будут надёжно укреплены, то будет шанс отправить людей в Луизиану, не опасаясь разгрома. «Мы мечемся между Атлантой и Ричмондом, словно ненормальные. Это подрывает доверие солдат, истощает запасы провизии и оружия, должен же он это понимать?» — негодовал Джастин. — Нет, мы не будем отступать, почти достигнув цели. Нам нужно выиграть ещё несколько дней, и мы прорвём блокаду у Вашингтона. «Мы не возьмём этот проклятый город, зато потеряем последних людей и не сможем отправить помощь Луизиане». — Войскам не войти в город! — яростно воскликнул Джастин, которому уже порядком осточертело слушать эти адские планы. Все офицеры, исполненные уверенности в своих стратегиях и идеях, были такими же фанатичными имбецилами, как и генерал. — Неужели никто из присутствующих на заседании не понимает, что продолжать осаждать Вашингтон — это чистое самоубийство? В объединённом первом полку почти две тысячи человек, а вы собираетесь использовать этих людей, как пушечное мясо! Извините, генерал Ли, — Джастин вскочил с кресла, пожалуй, слишком резко, чтобы суметь скрыть своё нетрезвое пошатывание, — но я считаю, что данная тактика просто чудовищна. Я думаю, что первый полк уже не в состоянии продолжать осаду, его надо присоединить к шестому кавалерийскому эскадрону по правому флангу и отправить их вслед за янки, к Атланте, а шестую и седьмую роты с левого фронта — к Луизиане. Мистер Костерман прав: если мы будем продолжать осаду Вашингтона, то Потомакская армия разгромит не только первый полк, но и всю нашу артиллерию у Ричмонда, — и тогда мы потеряем столицу. Присутствующие в изумлении и смятении уставились на лейтенанта, и, наверное, каждый из них в ту секунду размышлял, действительно ли он пьян настолько, что осмеливается дерзить самому генералу Ли, или же просто сошёл с ума на нервной почве. Ли молчал, всё так же с каменным спокойствием наблюдая за смущёнными мужчинами. До Джастина не сразу дошло, что он в ярости вскочил на ноги и теперь, сложив руки на груди, тяжело дышал, стараясь умерить свой гнев. На подкосившихся ногах упал обратно в кресло и, ожидая жёсткого выговора, замолчал, пытаясь успокоить сбившееся дыхание и попрощаться со светом белым. — Мистер Калверли, — тихо начал Роберт, остановив взгляд своих ледяных серых глаз на юноше, — не кажется ли вам, что военная тактика не вашего ума дело? Вы всего лишь лейтенант, младший офицер, исполняющий свои обязанности. Если после вашего прорыва у Вашингтона в августе вы возомнили себя талантливым полководцем, то я вынужден вас разочаровать: ваша самонадеянность граничит с глупостью. Вы предлагаете отказаться от хорошо спланированной стратегии ради непродуманной и спонтанной атаки в Луизиане? Предлагаете бросить Вашингтон, когда он почти у нас в руках? Ну что ж, я вас внимательно слушаю. «Это мы сидим у них в западне, несчастный кретин». Джастин нервно теребил край своей несвежей рубахи, только сейчас осознав, что пришёл на собрание в неприглядном виде — непозволительная наглость. С ужасом соображал краем ещё трезвого сознания, насколько сильно облажался, вступив в спор с генералом. Джастин, одёрнув себя, неуверенно произнёс: — Если мы оставим на позиции первый полк, то скоро лишимся его. Лучше было бы провести стратегическое сокращение линии фронта, объединить оставшиеся силы под Вашингтоном и перекрыть путь к Ричмонду, иначе мы просто потеряем город, и тогда уже не будет смысла воевать. Воцарилось молчание. Все напряжённо ждали, какова же будет реакция генерала на подобное заявление. Джастин старался лишний раз не дышать, а дрожащие руки спрятал поглубже в карманы. Сидевший напротив него Костерман еле заметно кивнул, одобряя его смелость, но от этого легче не стало; Джастина пробрал липкий пот, что-то твёрдое и решительное в нём ломалось. — Мистер Костерман и мистер Калверли, останьтесь, пожалуйста, — полным холодной ярости голосом сказал Ли и заговорил с остальными: — Господа, я жду вас через час на повторное совещание, а пока прошу оставить нас. Офицеры немедля отдали ему честь, взглянув с подчёркнутой небрежностью на хмурого Джастина, и с презрительно перекошенными уголками рта отвернулись, выходя из кабинета. Мужчина поднялся на ноги и поравнялся с Джастином. — За подобную дерзость мне следовало бы вышвырнуть вас ко всем чертям, лейтенант. Вы что себе позволяете? — прошипел Роберт Ли, неотрывно глядя на него взглядом твёрдым, как старое железо. Хотя генерал был ниже Джастина на целую голову, казалось, что его сейчас раздавят, как муравья, но гордость взяла своё, и парень, совладав с собой, упрямо произнёс: — Как вы удачно заметили, сэр, я был в августе под Вашингтоном и видел, что там творилось. Нам не пробиться через их укрепления, но мы можем сохранить сотни человеческих жизней и попытаться спасти Луизиану. Вы хотите сказать, что я неправ, генерал? В таком случае я понесу наказание. Побледневший Костерман открыл рот от изумления, в то время как Ли вдруг неожиданно скривил губы в ехидной, малоприятной улыбке, которая была совершенно неуместной. У Джастина подкосились ноги. Вряд ли эта гримаса могла предрекать что-то хорошее в его дальнейшей судьбе. — Значит, рвёмся в бой, так я понимаю, лейтенант Калверли? — на лице его застыло выражение брезгливости, а глаза зло сощурились. — Сэр, я… — Джастин осёкся, соображая, что можно ответить, если у тебя в голове словно ураган прошёлся и все мысли разом исчезли. — Так точно! — сдавленно отчеканил Калверли, вытянувшись так, что, казалось, спинные позвонки насквозь исполосуют живот и грудь. Ему вдруг показалось, что последними словами он вынес себе приговор. — Очень похвально, — сухо процедил разом побагровевший Ли. — Раз ваше желание влиться в стройные ряды наших соотечественников на передовой настолько велико, что вы пренебрегаете правилами устава, я, пожалуй, пойду вам навстречу, хотя за подрыв дисциплины вам прямая дорога в штрафники. Джастин продолжал сохранять субординацию, но слова главнокомандующего действовали на него гораздо сильнее, чем ледяной душ при тридцатиградусном морозе. Они, словно стальные клешни, вырвали из пьяного полуплавания, в котором он пребывал после того, как выпил две бутылки шнапса в одиночку — состояние, которое, казалось, выветрилось из крови за долю секунды. — Сэр, я всего лишь лейтенант и, конечно, не имел никакого права вмешиваться в ход совета, — нервно сказал Джастин, — но думаю, что генералу Джексону вполне под силу направиться к Ричмонду и увести первый полк от Вашингтона. С их помощью мы сможем защитить Атланту и Ричмонд, и тогда уже к концу года наши шансы взять Вашингтон возрастут. Но нам просто необходимо объединить силы, перегруппироваться. Тогда мы сможем отбить Луизиану, а уже летом их армия будет здесь — таким образом, у нас возрастёт количество людей, и мы положим конец войне. Генерал всё так же кипел от ярости, но было видно, что он явно призадумался над его словами и, это немного приободрило Джастина. — Объясните, с какой стати вы явились на совет в таком состоянии. Вам известно, что за подобное халатное отношение к своему внешнему виду следует выговор? — осведомился он более спокойным тоном. — Так точно, сэр. Прошу меня простить, этого больше не повторится. — Что же мне с вами делать, лейтенант Калверли? — задумчиво почесав подбородок, спросил Ли. — Ваше поведение меня крайне удивило. Ладно, раз это была ваша инициатива, то я отправляю вас к Вашингтону, где вы прикроете отступление первого полка. Надеюсь, вы справитесь. — Считаете меня сумасшедшим? — голос Джастина дрогнул, когда он представил, во что именно ввязался. — Сэр, мы ведь угодим в западню и… — Проиграем бой. Да, — закончил за него Ли и с сомнением посмотрел на Костермана. — Кто сказал, что будет легко? У вас всё в порядке с головой, но нет ни терпения, ни здравомыслия. Как вы уже сказали, в первом полку почти две тысячи человек, а вы возьмёте с собой только свой батальон. Это приказ. Майор, — не глядя на застывшего в немом шоке Клифа, сказал Роберт, подойдя к своему рабочему столу, — готовьте своих солдат. Завтра в полдень вы и лейтенант Калверли выступаете к Вашингтону. Берёте командование на себя. Я сейчас же сообщу генералу Джексону о вашем прибытии. Не смею вас больше задерживать, господа.

***

Вечер этого дня принёс Джастину очередную головную боль, вызванную не только сильным похмельем, но и кучей бумаг, застилающих пол, стол, диван и даже кровать его комнаты, которая превратилась в непроходимую баррикаду из бумажных макетов, стратегий, тактических карт и разнообразных планов. Пока он разбирался в документах, в больной голове набатом гудел колокол. Если в последнее время апатия ласково гладила Джастина по голове и обнимала за плечи своими надёжными руками, то теперь на смену ей пришла какая-то меланхоличная растерянность и дикий страх. Ещё три часа назад Калверли был полностью уверен в своей правоте, но сейчас стал всё отчётливее понимать, что допустил роковую ошибку, вызвавшись оспаривать генеральскую стратегию. Ли хоть и был довольно суровым командиром, но никогда в глазах Джастина не выглядел садистом или тираном, и вот сегодня он с ужасающей отчётливостью пригляделся к этому лицу, на котором кровавой маской застыла смерть. В силу своего опыта в подобных делах, Ли заранее знал, чем обернётся то или иное сражение, но, прослушав гневную тираду нетрезвого лейтенанта, генералу ничего не стоило воплотить свои угрозы в жизнь и отослать Джастина отбывать наказание за неповиновение. Вместо этого Ли просто отправил зазнавшегося мальчишку в самое пекло, чтобы сбить с него спесь и проучить за публичное оскорбление. Туда же он отправил майора Клифа Костермана, вина которого была только в том, что он разделял идею своего подопечного и по глупости высказал это вслух. Туда же отправлялись и несколько других младших офицеров, командующих взводами, как Джастин, и сотни людей, которые не имели никакого отношения к тому, что Джастин спьяну ляпнул лишнее. Вернее, сказал всё правильно, но в неподходящее время, при неблагоприятных обстоятельствах, что лишило их лояльности и содействия штаба — никто не поможет их выступлению ни людьми, ни логистикой. Если бы Джастин заранее заручился поддержкой других, тогда бы им оказали помощь и дали время, однако он не сдержал себя. Он поступил как обеспокоенный брат, а не как офицер на войне. Вместо переговоров и попыток убедить старший состав — Джастин просто пропил спокойствие и здравомыслие, и потерял драгоценную возможность выйти из ситуации без такого ущерба. Джастин осознавал, что его план был более обоснованным, чем план самого генерала, так как он потратил на его обдумывание долгие бессонные ночи, переживая всем сердцем за брата и руководствуясь исключительно личным интересом, который направлял всю его жизненную энергию на решение этой проблемы. Также ни для кого в штабе не стало откровением, что именно по этой причине Ли вынес Джастину такой суровый вердикт, чувствуя, что в какой-то мере доводы молодого человека разумнее его собственных. После второго собрания, на которое Джастина не пригласили, практически все сошлись, развязав свои трусливые языки, что это вынужденное отступление всё же необходимо. В конечном счёте Ли был согласен, что людей Джексона нужно возвращать, но признать это мог только таким зверским способом. Страшнее стало, когда Джастин вновь задумался о том, что при таком грандиозном сражении, как сейчас, легко можно сойти с ума, особенно учитывая его хрупкое душевное состояние. Лейтенант нисколько не сомневался в стойкости своих бойцов, а вот в своей слабости сомнений у него не было, однако поворачивать назад было нельзя: письмо уже доставлено к Вашингтону, а значит, их отправят на передовую, где через три дня кавалеристов будут ждать солдаты многострадального первого полка. Джастин был потрясён до глубины души. Уже через несколько дней грянет очередной кровопролитный бой, и он примет в нём участие, возглавит и поведёт людей на смерть. «Боже, и как Ли вообще меня выслушал и не прибил к чёртовой матери?!» — хныкал Джастин, уныло наблюдая за вечерним построением солдат третьей части. Кристофер Гейт, замерев, как набитый опилками солдатик, остекленевшими глазами смотрел на своего лучшего друга, но не решался что-то сказать, видимо, тщательно подбирая слова, которые могли бы утешить юного вояку, зашедшегося в истерике. — Покури — легче станет, — расхаживающий вдоль скамейки Норман Ллойд достал из-за пазухи сигарету и протянул её Джастину. Сломав две спички, от третьей тот наконец закурил; нервно затянувшись, он зашёлся сочным матом неизвестно в чей адрес. Крис недоверчиво покосился на стоящих неподалёку солдат другой части, но те были увлечены каким-то весёлым разговором, поэтому на фоне их занимательной беседы истерика, к счастью, осталась незамеченной. — Боже, боже! — продолжал восклицать Джастин, раскачиваясь на скамейке, словно душевнобольной. — Я смертельно болен! Ампутируйте мне голову и засуньте её в пушку. Я такой дурак! — Лейтенант, тогда мы выставим твоё тело в траншее, чтобы дурачить скотов-янки, — истомлёно усмехнулся Норман, подкуривая свою сигарету, и только трясущиеся руки выдавали в солдате волнение. — Сейчас один твой вид заставит их обмараться. А без головы ты будешь выглядеть ещё эффектнее, да, Криси? Крис раздражённо поиграл желваками на скулах и, проигнорировав шутку друга, обратился к Калверли: — Джей Ти, успокойся. Если твоя так называемая болезнь неизлечима, так давай бороться с непосредственной причиной смерти. В пятидесяти футах от них раздались чёткие отрывистые команды: «Налево! Шагом марш!». Джастин знал, что дальнейшее занятие на плацу вторгалось уже в личное время солдат — это незначительное, но уже нарушение устава, хотя всем понятно: отнимать у военнослужащих время, отпущенное на сон, позволено только в случае чрезвычайного положения — например, подготовки к бою. Опять наткнувшись на мысль о неизбежном кровопролитии, он порывисто выдохнул и, отшвырнув недокуренную сигарету, закрыл лицо руками. — Как? Как я могу бороться, Кристофер, если ощущаю себя инвалидом! — прогундосил он. — Моя несчастная голова не прощает такого тотального насилия над телом. Я не выдержу этого… Я так устал. Топот ног раздался где-то совсем близко. Джастин поднял больные глаза на марширующих мимо летней площадки солдат и отрешённо подумал, что им, наверное, уже охота покурить или отлить, а личное время благополучно просрано, но хуже будет, если они не уложатся к отбою: тогда завтра утром батальон выдвинется с дружной головной болью от недосыпа. Радовало, что ему удалось вырвать из строя двух друзей, без поддержки которых он бы наверняка свихнулся. Калверли обратил к ним лицо, бледное от усталости, синее от холода; глаза, неестественно расширенные страхом и тоской, смотрели устало и мутно. — Техасцы никогда не отступали, — парировал Крис. — Так соберись, будь ты неладен, Джей! Покажи, что мы, техасцы, делаем с уроженцами севера! Джастин сам себе удивился — всю силу воли пришлось собрать, чтобы не растянуть рот в слюнявой, идиотской улыбке, которая рвалась наружу. Классический шок с парадоксальной реакцией. Джастин знал, что Крису и Норману также придётся худо через три дня, но он понимал: друзьям неведомо то мрачное чувство, когда страх бьёт через край, вливается в душу при выкрике очередной команды, которая может привести людей к гибели из-за одного неверного слова. На нём была колоссальная ответственность. Он командир, и его первый долг — самый трудный из всех, с которыми когда-либо сталкивался: спасти как можно больше людей. — Я схожу с ума… Господи, что мне делать? — всхлипнул Джастин, глянув на своих солдат, вернувшихся на исходное построение. — Дело дрянь, джентльмены, — через две минуты изрёк Норман, хрустнув суставами пальцев. — Наверное, нам всем нужно отправиться спать, иначе завтрашний день обернётся настоящим адом. Джей, иди-ка лучше приляг и помни: мы ни в чём не виним тебя. Рано или поздно они бы отправили кого-то прикрывать отступление Джексона, и псу понятно. Даже при другом раскладе это могли бы быть мы. Какая уже разница, кому идти туда, если это неизбежно? Норман коротко попращался и направился на плац, а Крис замешкался, оставшись рядом. — Джастин, не изводи себя, — сказал Крис, его голос был ровным и спокойным, почти бесстрастным. — Это не первый раз, когда нам предстоит пройти через пекло. Я бы пошёл туда только под твоим командованием. Не иначе. Мы выстоим и теперь. — Спасибо, Крис, — ответил Джастин, и это, должно быть, звучало жалко. — Я не хочу подвести вас. Он ощущал себя бесплодным и мёртвым, но Крис вызывал в его груди что-то горячее и живое, заставляя шевелиться и дышать. Иногда Джастин думал, что Крису это нравится: быть его последней надеждой, его крепчайшей опорой, нравится оказывать влияние на него. Но в основе Джастина лежит чувство вины, и если его поколебать, то всё рухнет. Казалось, что прошли долгие годы с тех пор, как Крис дразнил Джастина, испытывал на прочность, изводил шутками и подстрекал на опасные авантюры, проявлял упрямство или сарказм. Они устали. А ещё Крис начал по-настоящему уважать Джастина — он это чувствовал. Джастин смотрел на него, признаваясь себе, что ради общего блага позаботился о том, чтобы Крис был подготовлен лучше всех остальных, потому что он был сильнее прочих, смелее и уравновешеннее. Грубая поверхность скрывала под собой прочную структуру, непробиваемую силу духа. Крис обладал смертоносным сочетанием ума и любопытства и, возможно, он ничего не нёс с собой из прошлого, как будто каждый день возраждался заново, готовый к действию, без сожаления и страха. Крис подошёл ближе, его спина была прямой, взгляд — твёрдым. Джастин отдал бы всё, чтобы позаимствовать немного этой силы, этого непоколебимого самообладания, но он знал, что будет лучше, если это останется с Крисом. Благодаря этим качествам он всегда находил способ выжить. Крис вздохнул, сделал паузу и, наконец, сказал: — Я тебе доверяю. И наши парни тоже. Просто помни об этом в моменты сомнения. В этом измученном пространстве, где Джастин скользит и падает всё дальше, где нет ни света, ни тепла, ни окружающего мира, он измотан как никогда. В расфокусированном зрении фигура Криса расплывается. Он кажется не физическим существом, а паром, колеблющимся перед глазами. Джастин коротко кивает. После этого разговора прошло три часа, а Джастин так и не смог уснуть, зная, сколько работы его ждёт впереди. Нервно перечёркивая очередной неудачный манёвр, он вяло думал: «Пить надо бросать в срочном порядке, если выживу, конечно». Вновь прочерк неправильно высчитанных координат, смятая бумага полетела на усеянный подобным хламом пол. Джастин, тяжело вздохнув, достал другую карту. — А если зайти здесь? — впервые за три часа подал голос Костерман, сидевший в кресле в обнимку со второй бутылкой ликёра, который, казалось, скоро у него через уши польётся. — Поле у подножья холма Гвен. Наша обзорная точка в окрестностях Арлингтона. Там можно разбить лагерь. Джастин неуверенно провёл линию на исчерченной вдоль и поперёк карте, задумался — лазейка была, и на миг ему показалось, что не так уж всё и плохо. Только на миг. — Думаю, вы правы, — тихо ответил Калверли, стараясь не смотреть на Клифа. Совесть неприятным комом застряла в горле. Ему было стыдно за свою несдержанность, из-за которой Костерман теперь обязан был рисковать жизнью в одном из самых ожесточённых сражений. Уже в предрассветных сумерках Джастин ещё раз проверил все пути отступления, и всё вроде бы было выполнено до мельчайших деталей — хорошо отработанный план не мог подвести. К сожалению, отвлекать внимание северян будет всего девятьсот человек. Батальон Костермана был разительно меньше, чем объединённый полк Джексона, а значит, их шансы уйти оттуда живыми были ничтожно малы. На это и шёл расчёт Ли: пожертвовать меньшим ради спасения большего. Головоломкой оставался неприступный командир янки, капитан батальона артиллерии Второго корпуса Потомакской армии Александр Эллингтон, овеявший себя страшной славой беспощадного военного, который не жалеет ни людей, ни ресурсов в достижении своей цели. В его распоряжении было несколько ротных подразделений, которые примыкали к целому батальону. Именно из-за его действий первый полк под командованием генерала Джексона оказался в западне и уже несколько недель безуспешно пытался отступить. Собственно, именно в этом и состояла проблематичность операции. Джастин, конечно же, знал, что встреча с Эллингтоном не сулит ни ему, ни его солдатам ничего хорошего, но стоило было попробовать добраться до капитана и свернуть ему шею. А лучше захватить в плен и привести в штаб для допросов. Джастин лишь невесело рассмеялся своим мыслям — потешные мечты. Конечно, он не доберётся до Эллингтона, но уж точно истреплет ему мозги перед погибелью, в этом у Джастина не было никаких сомнений. План был готов. Костерман давно ушёл к себе, а Джастин, мучаясь бессонницей, уговаривал себя успокоиться: «По крайней мере, этот обманный ход отвлечёт внимание янки, давая сотням измученных людей шанс отступить к городу. Пускай мы отступим на этот раз. Вашингтон от нас никуда не денется, зато первый полк займёт место шестой и седьмой роты, а те смогут отбить Луизиану. Джефф, ты только держись. Дай мне время, и я всё сделаю». Да, Джастин знал, что их выступление на севере спасёт жизни соотечественников, а возможно и жизнь брата, но сколько ради этого придётся потерять своих товарищей? Как бы там ни было, но из-за его промаха теперь одна жизнь будет крыть другую, и только он, вместе с майором, будет нести за это ответственность. За жизнь всегда полагалось платить только смертью, но отказываться от задуманного Джастин не мог и не желал. Его брат нуждался в нём.