Везунчик

      Сколько времени прошло с тех пор? Познакомились в октябре. В октябре Виктор просто хотел сделать что-то хорошее. Он просто захотел помочь забавному другу кузины. В октябре же Виктор просто увидел в нём что-то, что болезненно отзывалось внутри, напоминая ему о прошлом, о собственной глупости и слепоте. Тогда он ещё не думал влюбляться. Он хотел немного помочь. Он представлял, как хочет отыметь симпатягу-соседа. Он, в конце концов, хотел просто увидеть что-то новое, интересное, увлекательное. Только и всего. Но Дэниел изначально был похож на всех и ни на кого одновременно. Невозможно было остаться в стороне.       Тогда ещё сложно было представить, что за всё то время, когда наконец можно будет не сдерживаться, Виктор так ни разу и не вернётся к старым привычкам. Он долго боялся навредить: не выдержать и сорваться, снова напугать. Боялся, что покажет себя не просто взрывным, а агрессивным к человеку, которого должен беречь. Препараты не панацея, даже если увеличивать дозировку. Всё равно можно в какой-то момент утонуть в собственных эмоциях. И даже чёртов восторг и восхищение могут перерасти в нечто слишком резкое и агрессивное.       Но теперь, когда Дэниел действительно расслаблен, не дёргается, не сомневается и сам же хочет близости, Виктор хочет его прижимать к себе, ласкать, целовать, смотреть, как Дэниел тает в его руках — долго, с чувством, с наслаждением. Не хотелось спешить. Не хотелось сделать больно. Виктор всегда был более резким. Он, конечно, думал и об удовольствии партнёра, но секс его накрывал с головой так же, как и эмоции. Просто не оставалось возможности думать. Но с Дэниелом всё оказалось немного иначе — не так, как привык, не так, как представлял. Хотелось больше видеть его реакцию, доводить до исступления, заставлять двигаться бездумно, на одном лишь возбуждении. Ещё и ещё — бесконечно. Удовольствие от всего этого задевало и самого Виктора, будто бы он и сам отчасти начинал ощущать всё то же самое. Хотелось не просто «взять и поиметь». Хотелось изучать тело руками, губами, языком. Хотелось услышать все интонации, увидеть все выражения лица. И именно этим Виктор и занимался. Очерчивал, запоминал каждую родинку на нежной коже. Проходился по каждому сантиметру тела. Всё пробовал на вкус. И никак не мог насытиться.       Несмотря на всё то, что иногда разрывает голову Виктора, нельзя отрицать, что весна началась всё-таки замечательно. И Дэниел, устроивший свою голову у него на ногах, — прямое тому подтверждение. Дома он, конечно, очки не носит, и потому иногда забавно щурится, глядя в экран телевизора. Говорит, что не такой уж и слепой. В какой-то момент жизнь Виктора стала довольно обыденной. Куча готовки, прогулки, фильмы по вечерам — в этом нет ничего особенного. Виктор не подумал бы искать в этом большую радость. Но, что иронично, именно весь этот быт вдруг сделал жизнь целостнее, полнее. Дэниел же говорил, что хотел бы спокойствия и скуки. Если это оно, то Виктору, оказывается, нужно было точно то же самое. Хотя какая же это скука?       Дэниел отвлёкся от фильма на пришедшее сообщение, поднял брови, тихо вздохнул и снова устроился поудобнее, откинув смартфон. Виктор погладил светлые волосы, разметавшиеся по его ногам, прошёлся пальцами по уху с тремя серьгами. Носит подарок каждый день. Сентиментальность, конечно, но почему-то это заставляет улыбаться.       — Чего ты? — поинтересовался Виктор, разглядывая недовольное лицо.       — У Майка день рождения через две недели.       — И-и-и?..       — Хочет от души отпраздновать. Решил позвать всяких там друзей-коллег-приятелей, снять дом за городом, ну и так далее. Когда-то нашёл очень неплохой комплекс в глуши, в марте эти дома недорого сдаются.       — Не хочешь в шумную компанию? — предположил Виктор.       — Если бы только это, — вздохнул Дэниел. — Я нежно люблю всякую глухомань, но не тогда, когда туда надо переться пару часов лишь для того, чтобы оказаться в компании незнакомых людей. Но… чего уж там, поеду. Просто уже предчувствую, как быстро устану от них всех.       — Брось, ты в последнее время стал куда более общительным с окружающими.       По крайней мере, он перестал постоянно страдальчески смотреть каждый раз, когда ему приходилось контактировать с незнакомцами. Да и все его причуды выглядят не так странно, как ему самому кажется. Сейчас, когда Дэниел стал значительно спокойнее, он уже перестал так переживать о том, что, как и кому говорит, и, в целом, он кажется довольно расслабленным большую часть времени. И это сильно упрощает ему жизнь. Всё-таки Дэниел — человек привлекательный, со своеобразным, но всё-таки обаянием. Уверенность ему к лицу. И если он и раньше привлекал внимание, то сейчас окружение стало ещё более благосклонным. Да, иногда всё ещё случаются неловкие моменты, и кто-то неверняка даже мог бы покрутить у виска, когда это чудо чудное начинает затирать что-то очень интересное ему самому, но слишком сложное и «душное» для других. Просто ему, кажется, наконец наплевать. И это привлекает тех, чьи интересы хоть немного близки к его. Но иногда Дэниел всё ещё немного беспокоится, скорее не из-за того, что сделает что-то не так, а из-за того, что снова будет чувствовать постоянную тревогу от ожиданий других людей.        — Ты вот мелкой боялся, а теперь она постоянно требует своего жениха привести, — продолжил Виктор. — Да и ты больше с разными ребятами из школы стал общаться.       — Одно дело — поболтать на перемене с кем-то, кого я и так уже знал, а другое — оказаться в толпе незнакомцев, — возразил Дэниел. — Но всё оказалось действительно проще, чем я думал. Стоило просто чуть-чуть лишние мысли заглушить. Уже и подкаты Кайла стали прямо-таки родными. А племяшка твоя… ну… нет, я всё ещё не очень-то хороший нянь. Просто я симпатизирую кровожадным женщинам, даже если им всего восемь. И люблю всё это буйство воображения. И мне не жалко дать мелкой помучить мою тушку.       — То есть, ты хороший нянь, только недавно открывший в себе сей талант? — Виктор ухмыльнулся. — Мне больше нравится, когда ты не скромничаешь.       — Ну так во многом другом я просто-таки охуенный! — он вдруг рассмеялся. — Наслаждайся!       — Этим и занимаюсь.       — Не отвлекайся — наслаждайся.       Оба рассмеялись, уже напрочь забыв, что там они начали смотреть. Как-то само собой так получается, что даже потенциально неприятный разговор с Дэниелом становится чем-то, что не даст приуныть. Если полгода назад нельзя было ожидать, что с кем-то может быть так здорово, то год назад, Виктор всё ещё с некоторым трудом пытался удержаться от того, чтобы не вернуться к тому, с чего начинал. Арсенал его препаратов был обширнее, а налаживающиеся контакты с окружением мотивировали довольно слабо — всё ещё приходилось искать смысл, пытаться понять, где и в чём он мог бы быть кем-то значимым. А потом Дэниел посмотрел на него с восторгом в глазах. Видел не больного человека, не наркомана, готового в любой момент сорваться, не просто какую-то невнятную тень, что пытается делать всё правильно по книгам и указке психотерапевта, лишь бы не испоганить усилия покойного друга своей слабостью. Дэниел восхищается не высокой моралью или красивыми качествами людей, которым легко даётся быть «хорошими». Его воодушевляет то, как люди меняются, как не сдаются, как находят силы быть собой, но не стоять на месте. Он ценит усилия, а не какие-то абстрактные качества. И вдруг оказалось, что Виктор и правда куда лучше, чем думал сам. Дэниел не прекращает напоминать об этом.       — Охуенный и ещё более охуенный, — отсмеявшись Дэниел встал напротив Виктора, наклонился, расставив руки на спинке дивана по обе стороны от него, и весело сверкнул глазами. — Или ебанько и псих ненормальный? Даже не знаю, что из этого звучит лучше.       Близко. Виктору нравится, когда он так делает. Ещё не дразнит, но подбирается так близко, что это можно принять за вызов. Улыбается и смотрит дерзко, с интересом и предвкушением. Да, Дэниелу определённо очень подходит эта уверенность. Кажется, это и есть тот человек, который не мог пробиться сквозь чужеродные страхи, будто запертый внутри тревожной клетки.       — Ну, правдивы оба утверждения, — улыбнулся Виктор, положив обе руки ему на ягодицы и придвинув поближе, из-за чего Дэниел не устоял на ногах и был вынужден сесть ему на бёдра, согнув колени.       — А ты зря времени не теряешь, — хмыкнул парень, почувствовав, как одна рука Виктора оказалась под его рубашкой, проходясь кончиками пальцев по спине. Без малейшего намёка на недовольство Дэниел дал прижать себя ещё ближе — так, что между ними почти не осталось пространства. Сам же накрыл губы Виктора своими, пальцы одной руки запустил в его волосы, а вторую положил на плечо. Как бы дерзко этот чертёнок с ангельским личиком ни улыбался, он всегда очень мягко начинает поцелуи. Любит, когда губы просто соприкасаются, иногда едва-едва. Ему нравится, когда на грани. Когда ещё немного — и всё. И, чего уж там, Виктору это тоже нравится. Будто бы есть в этом что-то особенно интимное, медленно распаляющее всё изнутри.       А вот продолжать Дэниел может очень даже порывисто. И после этого от одного лишь его поцелуя может снести башню. То нагло вторгается в рот Виктора своим языком, твёрдо обводя его собственный, то задорно играется, то просто неспешно проскальзывает, то покусывает нижнюю губу. Горячо и вкусно. Это одна из граней. Вот Дэниел нежится и ласкает, а вот он оттягивает голову Виктора, слегка сжимая волосы, и будто бы одним лишь поцелуем хочет до предела довести. Нельзя ответить меньшим.       Виктор обеими руками хватается за воротник белой рубашки и с силой тянет вниз: где-то отлетают пуговицы, а где-то рвётся ткань.       — Ну ты и варвар, — выдыхает Дэниел, ничуть не расстроенный.       — Куплю другую, — отрезал Виктор, принявшись поглаживать оголившееся тело.       За несколько месяцев мышцы Дэниела стали чуть твёрже, чуть выраженнее. Даже стали немного больше. Виктору нравится проходится ладонями по каждой неровности. Нравится гладить широкие плечи, сжимать талию, заставлять вздрагивать от удовольствия, когда касается маленьких розовых сосков. Кожа Дэниела тонкая, но нежная и мягкая. На ней легко остаются синяки, а он их даже не замечает. И тонкие волосы на теле почти не чувствуются. Каждый раз после очередного поцелуя Виктору хочется сорвать одежду, каждый раз думает: «вот сейчас-то отымею», но также каждый раз видит это тело и не может не быть бережным. Нет, Дэниел, как он сам и говорил, не хрупкий. Не тоненький и фарфоровый. Но соединить пальцем несколько родинок на его груди в узор, лизнуть и чуть прикусить острую ключицу, прочувствовать каждую мышцу хочется гораздо больше, чем оставить ещё больше синяков.       Тут начинается вторая грань. Им обоим хочется снова замедлиться. Долго наслаждаться видом тел друг друга, прикасаться и чувствовать, продолжать исследовать, даже если кажется, что дальше уже некуда. Есть. Всегда есть, куда. Дэниел, похоже, любит контрасты. И Виктор, оказывается, тоже. Только что почти что трахались языками рот в рот, а теперь вот так — неспеша и немного мучительно от того, насколько эти ласки тягучи. Тело Дэниела отзывается на каждое прикосновение, он хочет двинуться бёдрами ближе — да некуда, и так оба твёрдые упираются друг в друга. Его дыхание опаляет шею, губы медленно проводят невидимую дорожку по шее. Сразу ведь понял, как Виктору нравятся прикосновения к ней. Руками тоже уже начал проходиться по торсу под рубашкой, то и дело спускаясь к брюкам, но ни разу — ниже. Когда-то его ладони были вечно холодными, теперь же тёплые, а в такие моменты — горячие. Оба тяжело дышат, хотят большего, но и момент растянуть — тоже.       Терпение не безгранично, а потому Виктор уже тянется расстегнуть джинсы, а Дэниел начинает покусывать кожу на шее — чуть больно, но так, чтобы не слишком, чтобы лишь сильнее распалить.       — Пойдём в комнату, — шепчет, а потом усмехается и кивает головой в сторону. — Тут дети.       Голубые глаза ещё недавно наигравшейся и теперь уже утомившейся Мышки с интересом наблюдают с полки над телевизором. Шумят тут, спать не дают.       Снова возвращаясь к жарким поцелуям, они кое-как дошли до спальни и закрылись. Рубашка Виктора отлетела где-то по пути возле ванной. Рваньё Дэниела осталось на полу возле кровати. Просто стоять на ногах почти невозможно. Практически сразу же Дэниел оказывается снова сверху, начинает вовсю целовать и облизывать грудь, живот — спускается ниже. Ему нравится вот так. Наблюдать сверху. А Виктору нравится, как его волосы спадают и касаются кожи, приятно щекочут. И тоже смотреть. С любого ракурса. И всё же Виктор не даёт Дэниелу расстегнуть его брюки, а вместо этого придвигает к себе поближе, ухватившись за ягодицы. Садится так, что его голова оказывается чуть выше пупка. Нежно целует упругий живот, одной рукой проходится по спине. А Дэниел мягко гладит Виктора по волосам. И снова что-то на грани. Почти невинно. И всё равно чертовски желанно. Наверное, такое возможно только, когда любишь. Вот так, чтобы страсть сменялась нежностью, а потом — наоборот. Без конца. И запах чуть влажной, слегка вспотевшей, кожи кружит голову, и вкус, и каждое прикосновение. «Мой» — Виктор проходится языком под тазовой костью — такое чувствительное место, что Дэниел довольно жмурится и чуть выгибается. Даже кожа тут немного нежнее. Чуть подул на влажную дорожку, ощутил, как мелкая дрожь прошлась по телу в его руках, снова припал, обжигая дыханием и языком. Вобрал кожу губами, с упоением слыша тихий стон и чувствуя, как пальцы на его волосах сжимаются чуть сильнее.       Тут приближается очередная точка кипения — Виктор расстёгивает джинсы, тянет вниз вместе с бельём, обнажая возбуждённый член. И всё так же целует чувствительную кожу под тазовой костью, заставляя выгибаться Дэниела ещё сильнее, а стонать чуть громче и даже с нотками разочарования. Виктор никогда не обладал огромным запасом терпения, однако же игра «заставь Дэниела хотеть большего» ему и правда пришлась по вкусу. Нравится доводить, смотреть за реакцией, вынуждать двигаться без лишних мыслей — на одних лишь низменных желаниях. И, вероятно, никто, кроме Виктора, не знает, что пробуждать в Дэниеле некоторую диковатость стоит любого терпения на свете.       — Да твою ж… — простонал он, ещё сильнее сжимая чёрные волосы.       — Я тебя внимательно слушаю, — Виктор взглянул вверх не без издёвки.       — Если ты мне сейчас же не отсосёшь, я сам тебя выебу! — выпалил Дэниел и почти тут же раскраснелся, поняв, что сказал.       Вот это безумное желание, мелькнувшее в глазах, — это именно то, что нужно. Пусть будет так, чтобы не оставалось ни малейших сомнений в том, что он этого хочет. С Виктором, а не с кем-то там ещё.       — Слушаюсь, — промурлыкал Виктор, опустившись на локтях чуть пониже.       Это стало ещё одним открытием. Он, чёрт возьми, и сам получает удовольствие, проходясь языком по всей длине члена Дэниела. Балдеет и возбуждается ещё сильнее, вбирая в рот головку, а затем заглатывая член до основания. Сначала было сложновато так сделать с непривычки, но Виктор быстро приноровился. Никогда ещё ни одному парню он так не хотел отсасывать. А тут пожалуйста — слушаюсь и повинуюсь. Твёрдый и горячий член Дэниела оказался безумно привлекательным. Когда-то Виктор представлял лишь, как отымеет этого парня. Или, как Дэниел будет ему отсасывать. Это было давно и, кажется, во сне. Тогда они оба ещё не знали, как должно быть на самом деле.       Дотянувшись одной рукой до тумбочки, Виктор взял лубрикант. Не прекращая заглатывать член, он обильно смазал пальцы одной руки. Неспеша погладил анус, чувствуя, как это заставляет Дэниела ещё больше вздрагивать, а интонация его стонов вдруг становится чуть более глубокой. Ввёл один палец, почувствовал, как тугое колечко мышц сжалось, стал медленно и мягко ласкать, ещё даже не пытаясь растянуть. Дэниел громкий. Чего бы он там ни стеснялся, как бы тихо обычно ни говорил, в постели он не сдерживает стонов. Почему-то некоторые смущаются и пытаются быть тише, особенно — парни. Но нет, тут может показаться, что играешь на тонком инструменте. Каждая интонация, каждое изменение в голосе как бы подсказывает, направляет. И вот палец уже практически не встречает никакого сопротивления, легко двигается внутри — можно добавить второй. Такого голоса от Дэниела не услышишь когда-либо ещё –неконтролируемый и восхитительно сладкий. И его бёдра уже начинают двигаться сами по себе: то подаются вперёд, толкая член Виктору в горло, то опускаются, глубже насаживая зад на пальцы. Вот потому они так дальше этого и не заходили — слишком горячо, слишком увлекательно. Как остановиться, когда слышишь такие стоны? Как не дать излиться прямо в горло? Нет, Виктору хочется лишь дальше чуть растягивать, чувствуя, как Дэниел становится податливее, нажимать на самые чувствительные места.        Однако ещё немного — и Дэниел сам, удерживая голову Виктора, отстраняется, не без усилий и с громким стоном. Недовольно выругивается себе под нос — думает, что Виктор просто слишком его бережёт, и только поэтому пока что всё ограничивалось руками и ртом. Забавный такой. Ясно же, что не девственник уже. Просто руками и ртом оказалось ничуть не менее горячо. Тем не менее, Дэниел толкает Виктора так, чтобы тот совсем лёг, ещё и ставит колено ему на ключицу — не вставай, мол. Посмотрел чуть сердито, но видно, что уже сгорая от нетерпения. Всё ещё придавливая Виктора к кровати, стянул презерватив с тумбочки и отполз чуть назад. Едва ли можно что-то возразить такому взгляду. Дэниел натянул презерватив на член Виктора, обильно смазал его лубрикантом и не мгновение застыл, приставив головку к своему анусу. Медленно сел, содрогаясь всем телом, не дыша. Когда смог насадиться полностью снова замер с закрытыми глазами, громко выдохнул. Горячо, узко - восхитительно. Виктор чистой рукой погладил его щёку, убрал прядки волос за ухо, а той, что в лубриканте смял ягодицу. Открыв глаза, Дэниел посмотрел немного помутневшим взглядом. В светлых глазах будто бы появилось больше синевы, тёмной такой.       — Ёбаный инкуб, — выпалил он и начал понемногу двигаться. Уже не закрывая глаз, заглядывая в лицо, рассматривая тело и отметины на нём, что сам оставил. Улыбается, выдыхая стоны.       — От инкуба слышу, — голос Виктора стал даже более низким, чем обычно.       Сейчас, когда рот ничем не занят, он и сам уже не сдерживает стоны, сильнее сжимает задницу, что насаживается на его член. Уж зад у Дэниела вне всяких категорий — даже без качалки. Ягодицы округлые, упругие — не плоские и не перекачанные. Мять и мять бы их без конца. Колечко мышц временами сжимает член сильнее - и они оба, Дэниел и Виктор, практически одновременно вздрагивают от удовольствия. Сливаются, тонут друг в друге.       — Инкубы же с людьми должны трахаться, не? — усмехнулся Дэниел и с очередным стоном сел, чуть подрагивая, выгибая поясницу, непроизвольно сжимаясь. Ещё губу от удовольствия закусывает так вкусно. Смакует каждое движение, не спешит.       — Скучно же стало с людьми, когда тут такое, — на одном дыхании ответил Виктор и, подаваясь бёдрами навстречу, обеими руками начал гладить тело, что не хочет останавливаться. Остатки лубриканта стали размазываться по бледной коже, от него пальцы скользнули по соску, даже не задержавшись, отчего Дэниел в очередной раз зажмурился со сдавленным мычанием.       Сложно сказать, что Виктору понравилось в этот момент больше: как Дэниел схватил его за запястья и прижал их к матрасу, как бешено сверкнул глазищами, или же, как резко ускорился. Стал насаживаться резкими размашистыми движениями, почти срываясь на крик хрипловатым голосом, крепко удерживая руки Виктора на месте. Это «крепко» весьма условно. Но сейчас условия именно такие, что оспаривать их не хочется. Дэниел становится лишь быстрее, и всё смотрит, слушает — наслаждается тем, что не он один тут стонет и выглядит немного диким. Оба такие. Смотрят друг на друга такими глазами — точно сумасшедшие. Ебанько и псих ненормальный — и правда ведь.       — Ха-а-а, чёрт… — Дэниел немного разочарованно выдохнул и снова замедлился. — Долго так не поскачешь…       Тяжело дыша, прижался вспотевшим телом, поцеловал в плечо, всё ещё медленно двигая бёдрами. И вот сейчас условия стали такими, что «крепкая» хватка перестаёт быть препятствием. Виктор высвободил руки, приподнял Дэниела, ухватившись за его зад, и опрокинул на кровать. Навис над ним, лежащим на боку и тяжело дышащим.       — Стой, — Дэниел выставил вперёд ладонь и лёг на спину. — Хочу тебя видеть.              Так здорово это прозвучало, что Виктор тут же принялся целовать его. Губы, шею, плечи, грудь — всё. «Хочу тебя видеть» — как тут не сойти с ума? Дэниел закидывает руки на плечи Виктору, даёт устроиться между ног, улыбается, будто бы готовый вот-вот рассмеяться.       — Дэниел… — выдыхает Виктор. Уже и бёдра его успел на свои закинуть, а всё никак не оторваться — целовать хочется. — Дэниел…       — Да вставь же уже!.. — смеётся, не понимает даже.       — Скажи ещё раз, — само срывается с губ Виктора.       А Дэниел смотрит пару мгновений непонимающе, а потом расплывается в улыбке весёлой, язвительной и наглой. Поманил к себе пальчиком и шепнул на ухо:       — Виктор, я хочу, чтобы ты уже наконец трахнул меня. А ещё хочу смотреть, как ты кончаешь.       Кривоватая улыбочка тут же стала такой простой и милой, будто бы он Виктору чаю предложил. Точно ведь чертёнок. Иной раз так и не скажешь, а в другой — ну не найдёшь более злостного создания.       Теперь уже без лишних слов Виктор вошёл во всю длину одним движением, от чего пальцы Дэниела на его плечах сжались, а поясница выгнулась. Улыбка сменилась очередной порцией стонов — горячих и громких. Таких, что почти взахлёб. Виктор уже не стал растягивать момент, сразу стал быстро и резко вбиваться — слишком уж хорошо. В какой-то момент руки Дэниела сползли с его плеч, он, выгибаясь, сжал подушку, выставляя острые локти наверх, и стал двигать бёдрами навстречу, заставляя окончательно потерять голову. Виктор уже не может ни о чём думать, просто с силой вгоняет во всю длину, а Дэниел, не менее яростно, сам же насаживается на член, крича совсем уже непривычным голосом, который не звучал ранее. Кажется, произносит: «Виктор!» — да как же сейчас вообще хоть что-то слышать? Кажется, и сам Виктор повторяет его имя как ненормальный. Глаза у Дэниела уже слезятся, а всё не прекращает насаживаться своей задницей.       Но ещё немного — и тело Дэниела содрогается дольше и сильнее, чем до этого, внутри весь сжимается, а его сперма оказывается на его же животе. Два сильных толчка — и Виктор тоже кончил с громким протяжным стоном и рухнул сверху, так внутри и оставшись. Два потных тела, терпкий запах, тяжёлое дыхание обоих и единственное желание — чтобы всегда было вот так.