Новогодние сказки

      Ёсан очень любил Новый Год и предшествующую ему атмосферу. Закупка мандаринами, украшение дома и ёлки, тематические вечеринки и атмосферные песни в торговых центрах с кофейнями. Всё это помогало немного отвлечься от внешней суеты и погрузиться во внутренние ощущения.       Более того, Ёсану всегда нравилось заниматься оригами. Снежинки, объёмные звёзды, самодельные гирлянды — на подобное он тратил порой по несколько часов, а то и весь вечер. Такое его успокаивало и давало энергию на оставшиеся рабочие дни перед долгожданным зимним отпуском.       Но кое-что Ёсан ненавидел и никак не мог понять. Даже при такой огромной любви к зиме и Новому Году он не мог смириться со своим соседом сверху.       Чон Уён — они знали друг друга лично уже долгое время — совершенно игнорировал тот факт, что стены в их доме картонные (потому что новостройки), а это значит, что было слышно малейший чих. Но Уёна это никак не останавливало, поэтому он и распевал абсолютно все новогодние песни, которые знал.       Серьёзно, если сначала это ещё казалось забавным, то через пару дней Ёсан был готов вешаться на собственной гирлянде. Не сказать, что у Уёна плохо получалось — наоборот — просто после работы хотелось немного тишины и спокойного сна, а не…       — Last Christmas I give you my heart!       Завывал в очередной раз его неугомонный сосед. Ёсан хватается за голову, чуть ли не начиная выть сам, как волк на Луну.       Справедливости ради надо заметить, что Уён был творческой личностью. Ёсан знал, что тот увлекался танцами, потому что неоднократно наблюдал за тем, как сосед снимает челленджи в подъезде или на улице. Да и в странных диалогах, пока ехали в лифте, Уён неоднократно об этом упоминал, пытаясь подкатить. Но Ёсан всегда поступал просто: никаким образом не реагировал, потому что слишком сильно переживал.       А ещё бесился с постоянных концертов по вечерам. И даже когда в общий чат писали другие соседи (что, надо же, Уён живёт в доме не один), Чон отвечал только лаконичное «извините, что потревожил» и действительно замолкал. Ёсан не представлял, что ещё можно было сделать.       Ситуация набирает обороты, когда Ёсан понимает, что Уён пытается специально выйти с ним из дома в одно время. Ненавязчиво пробует больше им интересоваться и в целом расспрашивать о более личных вещах. Ёсан глотает все свои претензии и действительно что-то рассказывает о себе, надеясь каким-то образом выйти на так сильно волнующую его тему.       — А ты свободен вечером в субботу?       — Смотря для чего спрашиваешь.       — Ну, — довольное лицо Уёна не предвещает ничего хорошего, — сходить куда-нибудь. А то всё дом да работа, не надоело?       И Ёсану бы надо держать язык за зубами, чтобы не конфликтовать, но… Не получается. Фыркнув, он скидывает подбородок и со снисхождением смотрит на соседа.       — Надоело только слушать твои песни по вечерам.       Удивление на лице Уёна вводит Ёсана в небольшой ступор. Неужели это происходит не так часто, чтобы за такое можно было предъявить? Но отступать некуда.       — Каждый день одно и то же. Самому ещё не надоело? Очень громко и шумно, хочется отдохнуть, а не слушать твои завывания… Понимаешь, я, конечно, не ханжа и всякое такое, но…       Ёсан не может продолжить говорить, потому что та печаль, с которой Уён смотрит не него, останавливает.       — Прости, я не думал, что настолько сильно мешаю… Почему ты не сказал раньше?       — Я…       Ну вот. Ёсан поджимает губы, коря самого себя за неправильно подобранную формулировку. Теперь чувства Уёна задеты, как ни крути, а Ёсан выглядит полной занудой и не умеющим веселиться.       — Я не хотел тебя обидеть, вовсе нет, — оправдания звучат глупо, — просто делай это хотя бы утром или днём, ладно? В беседу же тоже писали и жаловались.       — Я понял, — Уён кивает, но больше не смотрит на Ёсана, — прости ещё раз, я тогда пойду.       Ёсан не успевает его остановить и лишь смотрит в след, чувствуя себя последним идиотом. Он всё испортил.

***

      — Знаешь, хён, ты вообще не должен волноваться, если всё действительно так, как ты говоришь, — Чонхо подливает пиво в их стаканы, — Он мешает, ты высказал своё недовольство. Ничего страшного в этом нет.       — Но он так расстроился, будто я запретил ему это делать, — мычит Ёсан, тяжело вздыхая, — он уже неделю молчит. Неужели я так сильно его обидел?       — Это его проблемы, что он ведёт себя, как ребёнок, — фыркает Чонхо, — пей. Либо он готовит ульту и покупает стерео колонку.       — Сплюнь. Я, наверное, схожу к нему не днях, — Ёсан делает глоток пива, — он же хотел позвать меня куда-то. А я вот так сразу ему вывалил всё. Дурак.       — И давно ты стал с бесящими тебя людьми на свидания ходить?       — А ты давно стал корм кошачий покупать в магазинах?       Парирует Ёсан и тихо смеётся, когда Чонхо слишком очевидно смущается.       Но к Уёну Ёсан всё-таки приходит через пару дней, да ещё и не с пустыми руками. Его готовка, конечно, всегда оставляла желать лучшего, но помощь мамы в этом вопросе была не оценима. Поэтому со слегка дрожащими от волнения руками, Ёсан нажимает на звонок и ждёт.       — Кто там? О?       — Привет, Уён, — кивает Ёсан, как только дверь открывается, — ты не против, если я к тебе зайду?       — Конечно, проходи, — Уён с улыбкой отходит внутрь, — я тебе снова мешаю чем-то?       — Что, — укол вины ощущается слишком болезненно, — нет, что ты. Наоборот, я переживал, потому что тебя уже долго не было слышно…       — А, я к родителям ездил, вот только вчера вернулся. Что это у тебя в руках?       — Это… Ну. В общем, в качестве извинения… Я приготовил шарлотку. Надеюсь, тебе понравился, я ещё добавил туда корицы, чтобы по вкусу казалось, как что-то новогоднее. Ну, если ты понимаешь, о чём я…       Обычно Ёсан никогда так много не говорит, но из-за волнения рот закрыть невозможно. Уён, кажется, улавливает это, поэтому просто улыбается, кивает и успокаивает:       — Я понял, Ёсан-а, всё хорошо. Спасибо. Обязательно попробуем прямо сейчас. У меня где-то завалялся глинтвейн. Будешь?       — Буду.       И дальше они говорят обо всём на свете, даже не замечая, что происходит вокруг. За окном начинается снегопад, Уён воссторженно акцентирует на этом внимание и дальше начинает рассказывать целую кучу историй, связанных с зимой.       Так Ёсан узнает, что у Уёна есть ещё два брата. Они до больных животов смеются с происшествий в жизни Уёна, гадают, что ещё с ним может произойти этой зимой и как всего избежать.       — Только не говори, что ты лизнул на морозе турник…       — Ну было дело. Неприятно, конечно.       — Уён!       Глинтвейн и шарлотка с корицей постепенно исчезают. Ёсану слишком хорошо: разморённый приятной компанией, шутками и вкусной едой — наблюдает за Уёном, который переключал мелодии в колонке.       — Если я включу негромко, ты потанцуешь со мной?       — Потанцую.       Улыбка Уёна греет душу. Ёсан встаёт из-за стола и медленно выходит на середину гостиной, хватаясь за протянутые руки. Играет что-то из новогодней классики, но Ёсан не особо вслушивается в текст. Он смотрит только на Уёна, двигается в такт и иногда подпевает мелодии вместе с ним.       И всё кажется таким волшебным и правильным. Они кружатся, но осторожно, чтобы не упасть и что-нибудь не задеть. Руки Уёна крепко держат за талию, пока Ёсан слегка поглаживает чужой затылок.       В моменте их губы оказываются слишком близко, дыхание делится одно на двоих, и Ёсан позволяет себя поцеловать.       Выходит ярко, нежно, но до сладости на зубах. Они слегка покачиваются, продолжая сминать губы друг друга, пока песня не заканчивается. С новым треком оба отстраняются. В глазах плещется азарт и любопытство.       — Что ты там говорил про свидание, Уён-и? Я согласен.