Нектар

      Хёнджин спускается по парадной лестнице особняка и блаженно улыбается гостям, что приветствуют его в холле. После джакузи аж с тремя прелестными молодыми особами — один из которых был парнем — он чувствует себя напитанным живительной энергией и в ближайший час точно не захочет повторить.       Для Хёнджина вечеринка началась чуть раньше обозначенной полуночи, но он может себе позволить, он же, в конце концов, именинник. По виду его не скажешь: ни тебе ни смокинга, ни наряда «от-кутюр» — но в чём смысл корпеть над образом, если тебя постоянно хотят раздеть? Такова цена губительного магнетизма инкуба. Стоит только вскользь коснуться его тела и вдохнуть притягательный феромон, как человек, словно мошка, путается в сетях клейкой паутины похоти. Из ловушки, к счастью, можно выбраться живым, но только через постель.       К гостям инкуб Хёнджин спускается в чёрных шёлковых штанах без нижнего белья, в которых при движении отчётливо виден контур его, во всех смыслах, достойного достоинства. На плечи накинут чёрный шёлковый халат, который, будучи распахнутым, струится по воздуху, чем очень нравится своему владельцу. Единственное, на что Хёнджин тратит своё время при подготовке к празднеству — это на то, чтобы подчеркнуть все привлекательные детали своего оголённого точёного торса. На нём тонкий пояс-цепь, украшенный бриллиантами, что выделяет талию и соблазнительные тазобедренные косточки; пирсинг вдет в оба соска; несколько цепочек свисают с шеи, подчеркивая и без того манящие ключицы. В аккомпанемент ко всему, в ушах — по ряду серёжек разных форм, а по центру нижней губы аккуратная полоска кольца. Тёмные прямые волосы небрежно собраны на макушке в хвостик, а остальные спускаются по шее и слегка завиваются, ещё влажные после душа.       По идеально вычищенному клининговой службой полу и ковру, раскинутому по ступеням, Хенджин ступает босиком, на левой его щиколотке поблёскивает браслет. Остановившись у основания парадной лестницы, Хёнджин приветствует собравшихся и поднимает бокал с лёгким игристым, ознаменовав тем самым начало празднества. Но не отпивает ни глотка и сразу проходит к гостям, чтобы лично засвидетельствовать присутствие каждого.       Вампиры, оборотни, ведьмы, колдуны и даже гномы — все знакомые, с кем так или иначе сложились взаимовыгодные отношения. На закуску им приглашены люди, но обязательно совершеннолетние и Посвящённые — то есть те, кто заранее осведомлены, куда и зачем идут. На закуску самим людям подаются блюда от шеф-повара. Алкоголь и что покрепче (настоящая кровь) разносятся услужливыми официантами, а коктейль можно заказать в специально обустроенном баре в гостиной или на кухне. За музыкальное сопровождение ночи отвечает именитый пианист-вампир. И даже парочка врачей контролирует состояние вампирских доноров и других смельчаков, кто решил сегодня поэкспериментировать — вроде как замутить с оборотнем во взошедшую этой ночью полную луну. Заботливым организатором предусмотрено всё для комфорта гостей и собственного спокойствия.       Как любой уважающий себя инкуб, больше всего Хёнджин ценит равноценный обмен. С тёмных сущностей он не способен кормиться (за исключением ведьм и колдунов), зато вполне может заключать с ними союзы и в нужный момент дёргать за ниточки. Ведь, когда ты не самый сильный из населяющих сумеречный мир, хитрость и коммуникация — твоё главное оружие.       Так и особняк достался инкубу в качестве подарка от одного из вампиров, что решил покинуть Корею. Хёнджин ещё носом поводил, ведь тот был, на его вкус, оформлен чересчур мрачно: вот эти вот багровые шторы, мебель из красного дерева, чёрные стены, золотые канделябры, но главное — декор из человеческой кожи. У вампиров свои приколы, но вот Хёнджин их не особо разделяет, так что попросил знакомых гномов поправить антураж. У тех, как ни странно, оказалась рукастая ремонтная бригада, которая в счёт оплаты всё теми же золотыми подсвечниками вынесли весь мрак из дома и заменили его на чудесный ар-деко. Теперь эстетический вкус Хёнджина полностью удовлетворён, остаётся только парить по особняку и чувствовать себя истинной богемой. За всю эту роскошь следует благодарить именно способность Хёнджина очаровать — не только пользуясь чарами инкуба, но и просто по-дружески расположить к себе.       Вечеринка по случаю вхождения молодого, по меркам сумеречного мира, инкуба в первую сотню лет в самом разгаре. Хёнджин как раз располагается на роскошном диване в своей не менее роскошной гостиной, как к нему тут же прилипает парочка людей. Ни минуты покоя. Красные следы на их шеях подсказывают, что они уже послужили сытным ужином кому-то из вампиров, но Хёнджин не против забрать у них ещё немного — только на этот раз неосязаемой энергии либидо, по питательности уступающей разве что человеческой душе.       После нескольких соитий за вечер, Хёнджин не жаден и впитывает совсем немного, когда целует губы одного парня, а следом переключается на второго. Люди стонут под аккомпанемент фортепьяно. Даже от минимального контакта они начинают требовать продолжения, царапая Хёнджина по обнажённой грудной клетке и моля уединиться с ними в одной из спален на втором этаже. Однако Хёнджин людские желания не разделяет и не хочет продолжать. Пока нет. В конце концов, парочка человеческих пиявок наскучивает, так что Хёнджину приходится отцепить от себя их губы-присоски и найти себе занятие поинтереснее.       Например, пообщаться с почтившем его своим присутствием колдуном и по совместительству давним другом Сынмином. Среди гостей уже прошёл слушок, что у Сынмо сегодня в наличии новое зелье, которое продлевает оргазм аж до десятка минут. Хёнджин находит колдуна в зоне библиотеки и своим появлением отпугивает щупленького паренька, явно его потенциального клиента.       — Со старостью тебя, мой любвеобильный друг! — салютует Сынмин, тут же прячась за бокалом с кровавым вином (вином с добавлением человеческой крови, почитаемым как среди вампиров, так и тёмных магов). — А что не голым вышел? Говорил, что с каждым юбилеем будешь всё больше раздеваться.       Хёнджин усмехается. Колдун, в отличие от него, правда, одет подобающе: в костюм чёрного цвета, а выглядывающий белый ворот рубашки украшен крупной брошью с малахитом под цвет его ярко-зелёных глаз.       — Я к этому стремлюсь, но пока сохраняю интригу. Рад, что ты приехал. Но какими судьбами? Ты вроде говорил, что будешь в Танзании.       — Обижаешь, как я мог пропустить «вечеринку века»? — усмехается Сынмин и чокается с Хёнджином, который снова вооружился игристым и снова не делает ни глотка. — Пить с тобой, конечно, скучнее некуда.       — Поверь, с моей жаждой не веселее.       — Лучше не рассказывай. Мне страшно представить, чего тебе стоит выглядеть так свежо для ста лет.       Друзья смеются, снова чокаются, а затем Хёнджин всё-таки решает проверить правдивость слухов.       — Ты ко мне пожаловал с подарком? Что там за новое зелье?       — Вечно тебе от меня только одно надо.       — Радуйся, что не то самое, что от других.       — Даже не представляешь, как радуюсь каждый раз, когда принимаю свой уникальный анти-инкубо-фил. Я, кстати, усовершенствовал формулу. Проверяй.       Сынмин подмигивает, ставит бокал на высокий столик неподалёку и протягивает свою ладонь для рукопожатия. Хёнджин, тоже отставив шампанское, хитро прищуривается и пожимает руку друга своей. Мгновение, и в его сознание устремляются обрывки тайных фантазий Сынмо. Уже пятой по счёту, конечно, оказывается связанная с Хёнджином. Дружбу с инкубом фантазиями о нём, как говорится, не испортишь.       — Так, значит хочешь кончить на мои проколотые соски?       Сынмин выдёргивает руку и покрывается едва заметными пятнами румянца.       — Чёрт, всё ещё надо дорабатывать! — лепечет он.       Хёнджин давно привык, что его вожделеют абсолютно все. Разница только в том, что кто-то этому сопротивляется, задавая иные рамки для отношений, а кто-то поддается соблазну. Сынмин всегда относился к первой категории и потому пару лет назад начал разработку уникального средства, которое помогло бы снизить или полностью нивелировать действие чар инкуба. На вопрос «Зачем?» он ответил, что «это средство для своих», имея в виду близких друзей Хёнджина, чтобы те больше не боялись лишний раз его коснуться.       — Надо дорабатывать, да. Но уже результат хороший.       — Да?       — Да, фантазию про себя я увидел не в первую секунду, значит, моё влияние снижается.       — Наверное…       Сынмин снова берёт бокал, делает несколько крупных глотков и погружается в пространные магически-научные рассуждения о сочетаемости компонентов. Хёнджин прерывает его монолог, потому как всё равно не понимает, о чём речь, и возвращает разговор в интересное для себя русло.       — Так что там по поводу зелья, продлевающего оргазм?       — Есть такое, да. Но это новинка. И как любая новинка, оно весьма нестабильно. Собираю сейчас обратную связь по побочным эффектам, пока опробовало около тридцати существ и всего десять людей. У всех что-то своё проявляется, вывожу закономерности.       — Инкубы или суккубы среди испытуемых есть?       — Нет пока. Хочешь стать первым?       — Если у него не такой слабый эффект, как у твоего анти-инкубо-фила, то я готов опробовать.       — Нет, эффект там точно не слабый, и в этом, собственно, проблема. Но даже интересно, как оно сработает на тебе, учитывая твою изначальную природу. Так что — держи. В честь твоего праздника бесплатно.       Сынмин протягивает маленькую тёмно-зелёную склянку на миллилитров двадцать. Хёнджин, в предвкушении облизнувшись, убирает её в карман штанов. Сегодня и опробует, выберет только привлекательного напарника для тестирования.       — А на людей как влияет обычно?       — Там не поймешь, они мешают его с алкоголем, и, думаю, из-за этого отключаются. В общем, наиболее частый симптом — отключка ещё во время оргазма. Но попробуй выбрать трезвого партнёра для чистоты эксперимента.       — Понял. А у сумеречных что проявлялось?       — Там всё ещё интереснее. У вампиров вот…       Посреди увлекательной беседы о колдовском допинге и его побочных действиях, внимание Хёнджина привлекает яркое свечение, сначала озарившее коридор, но тут же проскользнувшее дальше в холл. Хёнджин с Сынмином в непонимании переглядываются и, не строя догадок, сразу отправляются вслед за загадочным явлением. Привлекло оно, однако, не только их двоих. Все тёмные слетаются на свет, словно ночные мотыльки на фонарь, и Хёнджину даже приходится прокладывать себе путь, активно пользуясь статусом организатора вечеринки. Он обходит гостей, порой даже расталкивает и в конечном итоге добирается до цели.       В центре гостиной, расправив чудесные полупрозрачные крылья бабочки с сиренево-розовыми мерцающими прожилками, стоит не кто иной, как Фей. Хёнджин аж обомлел, да и все пораскрывали рты, а у некоторых особо впечатлительных начала капать слюна (оборотни вечно не могут вести себя прилично в светском обществе). Настолько это невиданная удача — лицезреть вживую существо из высшего сословия светлых. Чтобы внять всей феноменальности его появления, достаточно знать, что феи никогда не контактируют с тёмными напрямую, они привлекают посредников — людей или светлых чародеев — да и живут они в своём отдельном, недоступном для смертных и «недостойных» бессмертных мире. Потому впервые за свой век Хёнджин видит Фея так близко.       На правах хозяина Хёнджин выходит вперёд, а затем дважды хлопает в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание и безапелляционно заявить, что столь почтенный гость пожаловал именно к нему, а значит — можно перестать глазеть и расходиться кто куда. Слышится всеобщее недовольство и фырканье, кто-то рычит, но Хёнджин буквально встаёт в позу и всем своим видом (и сложенными на рельефной груди руками) выражает непринятие дальнейших препирательств. Сынмин на это только многозначительно вскидывает брови, а затем в своей излюбленной манере Копперфильда исчезает в клубах тёмно-зелёного дыма. Вместе с ним, к счастью, испаряется ещё с десяток существ. Остальные разбредаются по углам, перешёптываясь и только голодно поглядывая.       Хёнджин сосредоточивает всё своё внимание на дивном видении, так нежданно-негаданно освятившем его скромную обитель тьмы и разврата. Несколько восторженных вздохов и пара порочащих честь комментариев чуть не срываются с его губ, пока он вновь и вновь ласкает взглядом снизошедшее до него совершенство… Нет, не так, люди слишком опошлили это определение. Перед ним предстал сам абсолют, апогей и первооснова — вот так, и не меньше.       Молодой, на вид не старше двадцати (хотя, зная фей, ему может оказаться и пару тысячелетий), с золотистыми прямыми волосами до плеч, в золото-серебряной кофте, испещрённой стразами, белых брюках и берцах, да ещё со светящимися крыльями — фей буквально ослепляет. Хёнджин — не вампир, солнца не избегает, но после общения с тёмными ему на контрасте хочется прикрыть глаза рукой или же пасть на колени подобно молящимся при виде ангелов. Последних, к слову, сумеречным вовсе не дано узреть, так что феи — единственные крылатые, которыми хоть изредка, хоть издалека, но позволено любоваться.       А любоваться есть чем. Фей словно снизошёл с картины Вермеера, автора того известного полотна «Девушка с жемчужной серёжкой». Оригинал Хёнджину однажды довелось увидеть в ходе путешествия по Европе. Имеющий в своей вечной жизни лишь одну подлинную страсть — живопись, Хёнджин на долгие часы застыл у шедевра, не в силах отвести взгляд. У девушки был настолько пронзительный живой взор, что казалось, ещё мгновение, и с её приоткрытых губ сорвётся слово, и она позовёт в свой красочно-масляный мир. Не раздумывая, Хёнджин был бы рад последовать за ней. Как и рад теперь утопать в не менее выразительных глазах Фея, цветом напоминающих лавандовый прованс. Или изучать его лицо, созданное по стандартам средневековой живописи, не иначе, разве что с едва угадываемым азиатским акцентом. Его светлые длинные волосы гелем зачёсаны назад и открывают слегка заострённые уши, а в них — асимметричные серьги, одна из которых оказывается с жемчугом.       — Ты ошибся адресом, Чудо? Или, наоборот… Искал именно меня?       У людей принято вызывать именинникам стриптизёров. И если кто-то настолько креативен и щедр, что подарил ему самого фея, то Хёнджин тотчас хочет узнать имя этого гения, потому что лучшего подарка на столетие инкуба и придумать нельзя.       — Нет, я не ошибся, — только и отвечает он, показывая свой непривычно глубокий голос, и резко и холодно обрывает: — Не тебя.       — Жаль.       На его щеках и носу под слоем тонального крема прячутся солнечные поцелуи, поверх них по молочной коже рассыпаны блёстки. Особенно много глиттера скопилось в уголках глаз, что напоминает следы от слёз, ведь у фей они, правда, блестящие — было дело, Хёнджин смотрел такое порно, пускай фей в нём и не был настоящим.       Только вот пожаловавший крылатый взирает на хозяина дома взглядом далёким от слезливого, наоборот. Одаривает сиреневой искрой вызова, то и дело отвлекаясь на то, чтобы в поиске кого-то просканировать пространство.       — Кого тогда потерял?       — Не твоя забота. Я найду и сразу же уйду.       А вот это уже было грубо. Даже пианино стихает. Хёнджин приближается на расстояние пары шагов и взирает сверху вниз на не самого приветливого, но тем более вызывающего интерес гостя. В сочетании с серебристым украшением на переносице ответный взгляд Фея кажется острым.       — Думаешь, можешь прийти без приглашения в мой дом и искать кого-то?       — Мне не нужно приглашение. Я пришёл забрать. Заберу — и мы сразу же уйдём.       — Интересно, и кого же мог потерять в пристанище самых тёмных представителей сумрака тот, чьи крылья светятся так ярко?       Переобщавшись с многовековыми вампирами, Хёнджин перенял их привычку изъясняться витиевато или «по-вампирски», как он сам это называет. Однако начинает он так говорить лишь изредка, чаще всего в присутствии того, в ком заинтересован.       — Я ищу своего брата.       — М-м, дай подумать. Готов поклясться, что из феечек тут только ты.       Хёнджин обходит Фея, заставляя того зеркально ему поворачиваться, и особенно внимательно рассматривает большие диковинные крылья. Будучи расправленными, они всё же незначительно трепещутся, готовые в любой момент взмахнуть ввысь. Их крепление скрывается под золотистым одеянием, и Хёнджину тут же хочется увидеть спину Фея обнажённой, коснуться и мерцающих розовых крыльев, и мест, где они соединяются с кожей. Наверняка, они особенно чувствительны.       — Он не такой как я. Он мой сводный брат.       — Не похожи, значит… А что по особым приметам?       Хёнджин уверен, что не видел в особняке кого-то кроме людей или тёмных, но сразу решает всеми правдами и неправдами удержать Фея. Если для этого придётся рассказывать сказки про брата и даже его разыскивать — это меньшее, на что он готов пойти. Крылатый сам виноват, что спустился со своего недостижимого пьедестала высшего сословия. Теперь так просто обитель нечисти ему не покинуть.       — У него нет крыльев.       — Полукровка? Прости, но это делает его похожим на всех Посвящённых. Скажи мне, как его зовут, и я узнаю, здесь ли он.       Они снова становятся друг напротив друга.       Хёнджин не может отвести взгляда от крылатого совершенства. Кто-то похожий на Фея, пускай и отдалённо, представляется с трудом. Кажется, что в мире не может быть ещё одного столь же невообразимо дивного создания. Тем более без крыльев. Хёнджин видит их впервые (те жалкие искусственные копии из порно не в счёт), но уже признаёт безоговорочное поражение. Помимо мерцающих розово-сиреневых продольных и поперечных жилок они покрыты переливающимися чешуйками, которые пленяют своей ни с чем не сравнимой красотой.       — Я найду его сам.       — И как думаешь искать? Если бы он был здесь, он был бы среди гостей.       В подтверждение слов Хёнджин обводит рукой гостиную, и все, кто до этого делали вид, что увлечены личными беседами, больше не скрываются и смотрят только на хозяина дома и его особого гостя. Крайне заинтересованными выглядят гномы — тем только покажи что-то блестящее, как они тут же начинают планировать кражу в особо крупном размере.       — Видишь кого-то знакомого среди них?       — Не ври, что здесь все. Я хочу увидеть, что на втором и третьем этажах.       — Вот как…       Хёнджин показательно делает вид, что задумывается, прижимая указательный палец к губам, а сам внутренне только забавляется над целеустремлённостью Фея.       Несомненно, его можно было бы пропустить осмотреть дом, тем более что Хёнджин убеждён, что никакого фея-полукровки в нём нет. Слух о нём разошёлся бы быстрее, чем о новом секс-стимуляторе от Сынмо. Но так Бабочка упорхнёт, а без него ночь уже не будет так чудесна и мила. Вот так живёшь сто лет и не знаешь, что всё это время тебе страстно чего-то (а точнее, кого-то) не хватало. А потом встречаешь — и уже ни за что не хочешь отпускать.       — Так я пройду?       Видно, что Фею едва хватает терпения, и он, если потребуется, готов прорваться и через Хёнджина. Однако его утончённая природа совсем не вызывает опасений. Хёнджин шагает к Фею так близко, что теперь может разглядеть, что у его глаз от зрачков по радужкам расходятся мерцающие голубые лучики — словно кометы летят в лавандовом бескрайнем космосе.       — Я не позволю мешать уединению моих гостей.       Хёнджин говорит вкрадчиво и не оставляет пространства для возражений. В сумеречном сообществе инкубов ценят за то, что те с почтением относятся к тому, что происходит за закрытыми дверьми. Вот и для Хёнджина постель — алтарь, а возможность уединиться с объектом своих желаний — священное право каждого.       — Я не помешаю, только посмотрю.       — Только посмотришь, м-м? Так ты из таких?       Фей делает шаг в сторону от Хёнджина, и тот преграждает ему путь, другой шаг — новый блок. Руки Хёнджин пока что уважительно держит при себе, но если крылатый сопротивленец продолжит гнуть свою линию, придётся и силу применить. Силу соблазнения, разумеется.       — Нет. Не пытайся манипулировать моими словами.       — Что ты… Просто, если ты не заметил, у нас тут вечеринка. Повод есть, мы празднуем. Может, присоединишься? Расскажешь про брата, так мы его и найдём.       Хёнджин поднимает руки перед собой в жесте невиновного, пока стреляет взглядом в наблюдающих за ними гостей. Среди зрителей он замечает ещё одного своего друга Чанбина, покинувшего ради такого шоу кухню, где вообще-то должен был следить за баром. Сынмин стоит позади него, усмехается. Следовало догадаться, что его трюк с исчезновением в дыму был не более, чем очередной издёвкой, и уходить он никуда не собирался, только позвал Чанбина.       — Встречное предложение. Ты перестаёшь тянуть время и дашь мне осмотреть дом, после чего твоя вечеринка продолжается.       Стоит признать, что чем больше Хёнджин изучает Фея, тем чётче понимает, что, как минимум, его внешность не наскучит ему и после нескольких ночей. К тому же он проявляет характер, а это ещё занятнее. Жертвы инкубов или, как они их называют Очарованные или Ведомые, так себя не ведут. Они в прямом смысле ведомые и отдадут многое за то, чтобы Хёнджин хотя бы вскользь обратил на них внимание, а не будут ждать, пока тот уйдёт с их пути. Даже при условии, что у Фея есть цель найти брата, он всё равно не должен быть столь равнодушным к обаянию инкуба. Это просто невозможно, на своём веку Хёнджин с таким не сталкивался.       — Даже если твой брат здесь, он тут явно по своей воле.       — С чего ты взял?!       Крылатый ерепенится. Его прелестные крылья складываются, а сам он взирает с недоверием и оскорблённостью. Конечно, высшее сословие не должно быть замечено в компании низшего, и тем более по своей воле.       — Это моё основное требование. Знакомый колдун наложил на дом заклинание. Любой, кто попробует войти в него не по своей воле, не сможет этого сделать.       — Почему я должен тебе верить?       Хёнджин улыбается, искренне и широко. Ему даже хочется рассмеяться и процитировать Дона Корлеоне из известного фильма: «Ты приходишь и просишь что-то у меня, но ты просишь без уважения», но сдерживается. Вдруг феям не знакома американская классика кинематографа.       — А почему нет?       Они настолько близко, что Хёнджин может протянуть руку, коснуться лица Фея и стереть с него какое-либо сомнение. Одно прикосновение — и крылатый окажется в его власти, после чего не сможет думать ни о чём, кроме своих сокровенных желаний. Всё остальное уйдёт на второй план, даже потерянный брат утратит всякое значение. Позади Чанбин показывает похожую сценку, издевательски касаясь щеки Сынмина, а тот тянется к нему будто за поцелуем.       «Придурки», — качает головой Хёнджин, а сам и правда переводит взгляд на щёку юноши перед собой, представляя её молочную мягкость. Как никого и никогда, Фея хочется коснуться. Но вместе с тем, непривычный трепет перед невиданным ранее созданием не позволяет варварски вторгнуться в его пространство.       — Потому что инкубы заманивают людей и делают с ними, что захотят. Против их воли, — последние слова Фей выделяет с особым нажимом, а глаза его сверкают злостью, меж бровей появляется морщинка. — Это то, кто вы есть. Так что верить тебе — последнее, что я стану делать. И по тому, как много ты болтаешь, я только больше в этом убеждаюсь.       Кто-то из зрителей издаёт удивлённое «ах», кто-то — смешок, большинство перешёптывается. Если в начале диалог ещё можно было назвать мирным, то сейчас очевидно, что верховный светлый не настроен дружелюбно. А значит, для всеобщего спокойствия собравшихся Хёнджин должен его обезвредить и увести. Как раз в одну из спален на втором этаже, куда он так рвётся.       — Против воли, говоришь.       Хёнджин действует резко, его рука взмывает в воздухе и почти касается щеки Фея… Как в тот же миг ему не менее резко в оголённый торс упирается что-то твёрдое и остроконечное. Опустив взгляд, Хёнджин с удивлением обнаруживает волшебную розовую палочку со звездой на конце, очень похожую на те, что рисуют феям человеческие дети. Только тут звёздные пики оказываются острее ножа, легко раня кожу и пуская по ней тонкую струйку крови. Ранка тут же заживает, но Хёнджин всё равно остаётся под впечатлением, а лаванда в чужих глазах теперь видится ему дикой.       — Не смей прикасаться ко мне, инкуб.       Рука Хёнджина застывает в воздухе, а потом опускается, как было велено. Хищная натура пробует сопротивляться чужой подчиняющей магии. Но она порабощает тело вместе с прикосновением палочки. Положение безысходно.       — Меня зовут Хёнджин.       — Мне неважно. Я сказал, я здесь ненадолго. Найду брата, и мы уйдём. С твоей помощью или без. Отходи.       Последнее звучит как новый магический приказ, так что Хёнджин отходит, пока спиной не упирается в стену. За развернувшейся сценой жалкого подчинения одного инкуба по-прежнему наблюдает толпа гостей. Чанбин присвистывает и заботливо интересуется, не нужна ли Хёнджину помощь, на что он, сохраняя честь, отказывается. Хёнджин напрягает пресс из-за давления волшебного острия на него, дышит редко, но всё же не теряет своего задора. Пользуясь тем, что пока что ему не приказали молчать, он усмехается и язвит:       — У меня тоже есть волшебная палочка, которой я могу потыкать.       — Рад за тебя, натыкаешься после моего ухода.       Звезда впивается сильнее, так что Хёнджин даже не сдерживает стон, сознательно при этом делая его более откровенным. Он закусывает пухлую нижнюю губу и использует один из своих фирменных томных взглядов с толикой высокомерия — репетировал его перед зеркалом десятилетия.       — Не знал, что феям нравится БДСМ.       — Тогда ты многого не знаешь о феях, — подытоживает дивное создание, прежде чем превратиться в чистейшее воплощение зла.       На миг опустив палочку, крылатое Чудо изящно ею взмахивает, да так, что Хёнджин после этого его жеста взлетает по стене в воздух и зависает практически под потолком. От неожиданности он вскрикивает, но тут же берёт себя в руки, не давая лишнего повода для издевательств. Поздно. Откуда-то снизу уже слышится Чанбиново: «Хённи, точно помощь не нужна?». Хёнджин не отвечает, ему не до того, его по воздуху тащат прямо к величественной люстре из прошлого столетия — единственной оставшейся нетронутой при редизайне вампирского интерьера — и останавливают в нескольких сантиметрах от её хрустальных капель. Наверное, стоит поблагодарить, что удерживают его хотя бы в вертикальном положении и не вниз головой. Некстати обнаруживается, что люстра пыльная — всё-таки у клининговой службы гномов есть свои ограничения. К радости последних, Хёнджину быстро становится не до пыли.       Фей мягко отрывается от пола, грациозно взмывает. Его роскошные крылья едва хлопают, и по воздуху он не летает, а, скорее, плывёт. На бабочку это не похоже, а вот на ведьму на метле, только без метлы — вполне. Хёнджин злится, так что сравнение Фея со всем прекрасным временно недоступно.       — Опусти меня на пол! Немедленно! Не провоцируй лучше!       — Какой грозный! И что ты мне сделаешь?       Хёнджина кружат вокруг люстры, Фей летает от него по диагонали. Яркие лучи от люстры расходятся по его лицу и отражаются от нанесённых блёсток, делая то подобным ангельскому. Хотя нет, куда там, демоническому и только. Гости охают, некоторые смеются, а Хёнджин впервые за свою столетнюю историю ощущает себя в смятении от полностью утерянного контроля. Вот так и получается, что феи — чуть ли не самые могущественные существа, которые могут позволить себе практически всё, даже испортить чей-то вековой юбилей.       — Зачем ты это делаешь?! — снова предпринимает попытку докричаться до крылатого Хёнджин. — Прекрати!       — Ты не хотел показывать мне дом, а я не хочу прекращать.       — Хёнджин, скажи — и я помогу! — кричит Сынмин.       — Не надо, я справлюсь.       Хотя Хёнджин понятия не имеет, как именно он справится, терять ещё и гордость он не намерен. Фея веселит его упорство. Он подлетает ближе, разворачивает Хенджина спиной к люстре и снова прислоняет палочку к его обнажённому торсу, на этот раз не давит, а, едва касаясь, ведёт от бриллиантового пояса на талии до проколотого соска, замирая в опасной близости от него. Кожа Хёнджина электризуется, по ней бегут мурашки.       — Можешь поводить так чем-то менее острым, я не против.       В ответ ухмылка и блеск лавандовых глаз.       — Ты мне неинтересен, инкуб.       Хёнджин даже на миг забывает, в каком положении находится, и что причиной всему послужил этот сверкающий светлый демон. Настолько сказочно бесподобно тот выглядит на своих полупрозрачных крыльях бабочки, что, несмотря на проявляемую дерзость, порождает только с десяток порочных фантазий. Особенно ярко представляются позы, в которых его можно взять, используя способность к полёту.       Тем временем тот самый бесподобный снова продолжает свои фокусы с палочкой. Теперь он заставляет Хёнджина закружиться в немыслимом вихре так, что будь Хёнджин человеком и потребляя бы обычную еду, то точно оставил бы её на гостях внизу. Но у инкубов, как выясняется опытным путём, хороший вестибулярный аппарат, хоть в космос запускай (ну, или по гостиной особняка), так что Фей развлекается, как может. Слышится его переливчатый смех и какие-то присказки про то, как же так получилось, что инкуб так легко ему сдался, что его бедного становится даже жаль.       Так Хёнджина ещё никогда не унижали! Даже в тот раз, когда один из его друзей-оборотней в полнолуние не смог сдержаться и начал совокупляться с его ногой, по-прежнему пребывая в сущности волка, это и то можно было стерпеть. Но никак не безвольные полёты под потолком в свой день рождения.       Снизу собралось уже очень много наблюдателей. Вся вечеринка прервалась лишь для того, чтобы лицезреть, как её хозяин не в состоянии приструнить какого-то светлого мотылька. А Хёнджин правда не в состоянии. Все его силы скрыты в его теле, но если его не касаться и не позволять коснуться самому, то инкуб превращается в красивую куклу, не более. Побитое эго утешает только то, что, учитывая обстоятельства и характер применённой магии, такая же участь постигла бы и вампира, и оборотня — да кого угодно.       За время лётных испытаний Хёнджин теряет несколько серёжек, шёлковый халат и всю гордость. Чуть не роняет пузырёк с зельем от Сынмо, потому его предупредительно прячет в кулаке. После произошедшего колдовскому допингу точно найдётся применение, да и кандидат для теста определён.       Когда Хёнджину начинает казаться, что полёт кончится только, когда его всё-таки запустят прямиком в люстру, а потом — и в космос, его наконец опускают вниз. Ну как опускают, в метре от пола придерживают и затем безжалостно сбрасывают на твёрдую поверхность.       — Ладно, хватит с тебя.       Пока Хёнджин приходит в себя, демонический ангел всё так же мягко и невесомо покидает небеса (потолок). Он складывает крылья и с нескрываемым удовольствием рассматривает свою, теперь уже потрёпанную, игрушку.       Фей снова использует магию, чтобы поднять Хёнджина на ноги и притянуть к себе. Теперь в нескольких сантиметрах от пола его удерживает невидимая магическая рука, и она же слегка его придушивает, вырывая новый стон, но на этот раз уже далеко не наигранный.       — Так что, пойдёшь сам и покажешь мне дом? Или мне тут всех вас развесить вместо люстр?       С последним Фей обращается уже ко всем присутствующим, смиряя их лавандовым огнём и наставляя на них свою, кажущуюся такой безобидной на первый взгляд, полупрозрачную розовую палочку. Впрочем, поскольку Фей уже во всей красе продемонстрировал её мощь, то никто не решается перечить и резко находит себе занятие поинтереснее, чем глазение на странную парочку. Сынмин хочет вмешаться, но Чанбин его останавливает, видя, как Хёнджин одним только предупредительным взглядом просит не мешать. Друзья понимают друг друга без слов.       — Я по-покажу, — хрипит Хёнджин, с давлением на шее ему тяжело говорить.       К счастью, даже двух слов оказывается достаточно, чтобы Фей наконец отпустил. Хёнджин снова обретает пол под ногами и восстанавливает дыхание.       — Так бы сразу. И без выкрутасов, инкуб. Я знаю, что твоя сильная сторона — твоё тело. Не думай, что я позволю тебе себя коснуться. И прикройся.       Фей подбирает с пола упавший ранее халат и швыряет его Хёнджину. Никакого повелевания наложено не было, но всё же инкуб послушно запахивает на теле шёлковую ткань и заодно поправляет растрепавшийся хвостик на макушке.       — Может, представишься? Мы уже так близко успели познакомиться, — Хёнджин предпринимает попытку занять ведущую позицию.       На что Фей лишь фыркает и, пригрозив палочкой, указывает:       — Иди давай. И помни — никаких выкрутасов.