И приятен ты мне, и противен

      Однажды, когда он был немного младше, чем сейчас, и ему было неинтересно о том, что происходит за пределами того, что он знает, Чонгук испытал чувство со схожими симптомами и почти с такими же обстоятельствами. Чувство, которое течёт по венам и кровью разносится по всему телу, заставляя сердце тяжело стучать. В тот раз он испытал восторг; была ночь, его друзья помогли ему сбежать из каюты и, миновав охрану, они смогли подняться на палубу. План был прост: спустить одну из шлюпок и попробовать нырнуть в воду. План провалился: погода была не на их стороне. Гроза отшумела быстро, а дождь лил всю ночь. Чонгук испытал восторг. Ранним утром, после дождя, небо было необычайно красивым, а воздух — прохладным и свежим.       А сейчас… Сейчас он не может определить своё состояние как панику или же ужас. Это был первый зимний месяц. Он без верхней одежды; начинался шторм, и с ним спустились с корабля на шлюпке. Волны били о края их лодки, и вода переливалась через кормовую часть. Она была ледяная. Чонгуку связали ноги, и, когда принялись за руки, командуя, чтобы он не двигался и не раскачивал этим шлюпку, кто-то сверху крикнул его похитителю, чтобы он поднимался наверх. Голос был едва слышен из-за шума волн и дождя. Ему приказали сидеть, пока к нему не вернутся, и Чонгук не знал: это паника или ужас. Двигаться не хотелось из-за холодного ветра и промокших туфлей.

* * *

      Прошло чуть больше сорока часов перед тем, как план Чимина пришёл в действие. Все были на своих местах и делали свою работу точь по расписанию. И как человек наученный опытом, он знал, что если всё идёт по плану сейчас, то в последний момент всё может свернуть не туда. Первый капитан трижды перепроверил позиции и, несмотря на то, что он учёл даже погодные условия, не мог учесть того, что его не посвятили во все планы генерала. Чимин заметил, что помимо доверенных ему людей, на корабле присутствовали ещё те, кто входил в первый отряд первого полка, и они не были частью его плана.       У него могло бы быть время для того, чтобы подумать, что происходит, если бы что-то не испортило его план и в условленное время передача Чонгука не сорвалась. Его интуиция подсказывала, что то, что на корабле были люди Хосока без ведома Чимина и то, что передача сорвалась, как-то между собой связанны. Но у него не было времени об этом подумать, потому что в следующую минуту их раскрыли, и началась потасовка.       Шум и неразбериха отвлекали внимание — Чимин это понимал, как и то, что это внимание отвлекают не просто так, как и то, что их раскрыли не просто так. Но у него была четко поставленная цель, поэтому все его мысли были сосредоточены не на Хосоке, а на том, что ему нужно найти Чонгука.       Чимин сбросил с себя промокшую под дождём верхнюю одежду, которая скрывала его мундир, достал револьвер и пошел обыскивать каюты. Это заняло не больше семи минут. И со стремительно портящейся погодой Чимину в голову приходит самая логичная мысль о местонахождении Чонгука. Он издаёт раздражённый звук и бежит на палубу.

* * *

      Чонгук было решил, что ему повезло, что его руки не успели связать, но он слишком поздно понимает, что ему необходимо было освободить себе ноги. За новым ударом волны шлюпка перевернулась — он оказался за бортом и больше не смог пошевелиться. Он чувствовал, как его тело свело судорогой, а легкие начали наполняться водой.

* * *

      Чимину повезло: дождь стихал, потасовка почти закончилась. Он легко пробрался сквозь людей на палубе и ни разу не поскользнулся. Повезло — так это назовёт Чимин, полностью проигнорировав свою подготовку и намеренно забыв о тренировках во всяких погодных условиях.

Любой солдат бы с этим справился, а ему повезло.

      Чимин прыгнул за борт сразу же, как обнаружил перевернутую лодку.

* * *

      Тэхён был не совсем в сознании, когда к нему ворвались и снова куда-то поволокли. Он было решил, что это тот самый момент, которого он должен был подождать, но ожидания не оправдались. Это не было частью его псевдо-спасения. Его бросили на пол в другой каюте и на прощанье наступили на руку со сломанными пальцами. Боль отрезвила, и Тэхён напряг все своё тело для того, что найти опору в стене и подняться на ноги. «Дилетанты», — думал он, когда просто открыл дверь каюты. Вероятней всего, они думали, что он будет не в состоянии выйти, поэтому не стали закрывать дверь. Тэхён не знал, откуда у него были силы и желание, но он просто для себя решил, что раз его всё равно спасут, он приложит все усилия для того, чтобы помочь им. Он самостоятельный и далеко не беспомощный, а соответственно это не в его правилах ждать, когда кто-то придёт и решит его проблемы. Особенно, если этот кто-то — Хосок.       Он не знал, где находится, куда ему идти, но внутренний голос упрямо кричал, что там, откуда доносился шум, должно было быть весело.       Направленный на него револьвер, удар тупым предметом по затылку, сломанные кости — это то, на что Тэхён рассчитывал и к чему был готов. Намджун в дверном проёме, когда ему оставалось так немного до палубы — это то, чего он не ожидал даже в самом оптимистичном сценарии. Он удивлён. — Это приказ или ты понял, как скучна твоя жизнь без меня? — говорит Тэхён. Его голос бодр, а по виду становится понятно, что ему не так уж и легко поддерживать такой тон. — Я оставил тебя без присмотра Тэхён всего на день, а ты вляпался в неприятности. — Да, согласен, что всё выглядит спланировано, но, правда, я не подбирал день своего похищения к твоему отъезду. Намджун не торопился сделать хоть что-либо, он так и стоял в проходе. Тэхён быстро смекнул, что вся эта спасательная операция завершена и у них есть всё время мира, чтобы так и стоять и не думать о том, что пора уходить. За время своего похищения Тэхёна посещали разные мысли, и он был убеждён, что первое, что запросит — это горячую ванну. Сейчас это не имело никакого значения. — Как насчет того, чтобы сбежать? Генерал — придурок. Море открыто, корабль можно угнать, а я не ел несколько дней и могу потерпеть еще столько же, пока мы не прибьемся к берегу. Губы Тэхёна растянулись в бессознательной улыбке так счастливо, что Намджун готов был согласиться. — Я думаю, для начала тебя нужно показать врачу.

* * *

      Выплыв с Чонгуком на поверхность, Чимин не знал, что делать дальше. Когда он прыгал за борт, то совершенно не думал о том, как поднимется обратно на корабль, но ему повезло во второй раз, потому что Чонин вовремя заметил Чимина, прыгающего за борт, и когда они выплыли, он сбросил им верёвочную лестницу.       Оказавшись на палубе и прокашлявшись водой, Чонгук пришёл в себя. Его лёгкие горели, вдох застрял где-то на середине, и он никак не мог вобрать воздух. Чонгук чувствовал, что его держат, что-то говорят, но все слова сливались с общим шумом. Его плечи трясутся от холода, а глаза почти не моргают. Он отдаленно понимает, что всё, что ему нужно — это успокоиться. Его сердце колотится о рёбра, он не знает, как успокоиться. Он пытается выдохнуть и медленно моргает.       Звуки перестали сливаться в один сплошной шум. Он понял, что сидит, на его плечи что-то давит — он моргает ещё раз и видит перед собой Чимина. — Всё хорошо, дыши. Просто дыши.

* * *

      Этот инцидент не предали огласке, в скрытых рапортах его обозначили как «очень дождливый день». Пострадавших со стороны команды Чимина не было. Отряд, засланный за Тэхёном под командованием Намджуна, так же не понёс потерь. Все остальные заключены под стражу.

* * *

      Тэхёну вправлял сломанные пальцы Хосок. Он сделал это крайне аккуратно. Ему наложили повязки, кости обещали срастись через месяц. Тэхён почти что успевает оправиться ко дню рождения старшей дочери семьи Кан. Он не собирался принимать приглашение, но у него всё ещё был план, по сценарию которого он обязан присутствовать на всех важных мероприятиях. Как он мог забыть, помимо сожалений об утраченном счастливом времени, у него был жизненный план. Одной его части, той, что хотела жить, всё ещё было интересно, как далеко он сможет зайти в своих стремлениях. Перевесит ли его боль всё то хорошее, что у него было. Достаточно ли в нём обиды для того, чтобы дать этому чувству вырасти. Способен ли он на такие поступки вообще, а самое главное — хочет ли. — Какова ваша позиция в конфликте и дальнейшие действия? — Тэхёну нужно было знать всего самую малость, чтобы предугадать всё оставшееся. — Мы не станем отвечать Западу, просто проигнорируем, — Хосок задумчиво перебирал бинты. — Хочешь, чтобы я поверил в этот бред? Дерзость и напускная храбрость никогда его не подводили. И этим у него неплохо получалось привлекать к себе внимание и располагать к диалогу. Возможно, это просто стратегия поведения, возможно, черта характера. Тэхён не знал. — Хочешь сказать, я три дня провёл, не видя солнечный свет, просто так? Мою светлую голову похитили, а все возьмут и закроют на это глаза? Я оскорблен. Завтра же расскажу паре газет о том, что я глубоко несчастен, проживая свою жизнь в этом королевстве. — Пресуществление войны — не выиграть, а разрушить планы. Запад всё ещё остаётся закрытым королевством, в то время как мы полностью открыты миру. А тех, кого мы взяли, конечно же, исключительно благодаря тебе, сами расскажут всё, что нужно. Ты знаешь, мои люди могут заставить говорить. Тэхён, демонстрируя свою перевязанную руку, на мгновение прикрывает глаза, словно раздумывал. — Хм. Я сейчас, может быть, кажусь вам всем бесполезным, но я с радостью готов оказать помощь. — И какую же? — Готов подержать того напыщенного идиота на мушке. И совершенно случайно, конечно, это будет случайно, мой палец соскользнет, и я убью его. После его слов Хосок, посмеявшись, отложил коробку с бинтами и встал с кресла для того, чтобы покинуть покои Тэхёна. Ему нужно было дать время для того, чтобы подумать над предложением остаться дома. Наверняка, после всего того, что с ним приключилось, ему будет некомфортно одному. — Отдохни до ужина. Сокджин хочет с тобой поговорить. — Какая честь выпала на мою долю, — говорит он с театральным вздохом. Это не было любезностью со стороны Хосока, вправить ему сломанные кости, как и со стороны Сокджина — позволить ему остаться здесь. Если задуматься, то он устал от их фальшивой заботы, устал от того, что они подвергают его такого рода издевательствам. Будто он в них нуждается. — И как совпало с тем, что мне удалось узнать так много интересной информации о мире, где не оказалось ваших людей. — Ты сократил нам хлопоты вдвое. Он уходит, а Тэхён остаётся один в своей комнате. Это навевает воспоминания, от которых он бежал. Он переводит взгляд на комод и одиноко стоящую на нём клетку.

«зачем оставаться, если можно уйти»

Уйти. Тэхён всё ещё не знает, зачем им нужен, но убеждён, что у них на него планы, а он, в свою очередь, сделает всё, чтобы их разрушить. Когда он даёт себе забыть о том, что в этом мире он существует отдельно от Сокджина, Юнги и Хосока, и способен на большее, чем простой инженер Восточного королевства, все его желания сводятся к волнительному желанию простелить себе голову, когда они будут больше всего в нём нуждаться.

* * *

      Ужин в семейном кругу был похож на плохо отрепетированную пьесу. Тэхёна очень забавляло то, что они все вели себя так, будто не его когда-то отослали подальше. Хосок привычно переговаривался с Суён. Тэхён увиливал от участия в разговорах, показательно кладя в рот кусок еды каждый раз, когда от него ждали ответа. Он почти не чувствовал вкуса, но упрямо продолжал давиться для того, чтобы его не трогали. Ему удавалось это проворачивать, пока к ним не присоединился Юнги. Опаздывать на ужин — дурной тон, что никогда не было ему свойственно. Тэхён с интересом наблюдает за тем, как Юнги щурит взгляд глядя на Суён. — Злодейка, — говорит Юнги, расправляя салфетку после того, как садится за своё место, — что ещё мне от тебя ждать? — Должно быть, я ошиблась, когда назвала тебе время, — говорит Суён. — Носил бы ужин официальный статус, тебя бы просто не пропустили. — Мне бы сообщили о времени уполномоченные люди, можете не беспокоиться об этом. — Я меняю свои перчатки реже, чем шесть раз в день. Можешь выгнать меня, — Тэхён не заступался за Юнги перед Суён, как делал это раньше, Тэхён хотел уйти под любым предлогом. — Это ведь вопиющее нарушение этикета, так?       Этот ужин всё ещё был карикатурно неправильным, и все его мысли были направлены на то, чтобы разобраться,что именно у него так болит внутри.       Это не было вызвано его болезнью, эта боль не была физической.

* * *

      После ужина Тэхён собирался встать и уйти вслед за Суён. Вещи, которые рвали его душу на части провоцировали тошноту, и он молил о том, чтобы ему позволили оставить их и он смог уйти. Он был даже согласен на то, что останется здесь на ночь. Он был предельно вежливым, когда направлялся к выходу из зала, но Сокджин его не отпустил и вечер продолжился в библиотеке. Тэхён сидел на ковре, упираясь спиной в кресло, и слушал, как Юнги рассказывал всем о его самочувствии, будто это важно. Будто они должны об этом знать или будто они как-то улучшат его положение. — Занятная история, — Сокджин рассматривает шпагу горизонтально, держа лезвие на уровне своих глаз. — Болен и болен. Это ведь поправимо? Тэхён хотел ответить брату, но вместо этого, маскируя раздражение улыбкой, молча кивнул. Хосок, возникая перед Тэхёном, будто из ниоткуда, протягивает ему шпагу. — Давай. Будет обидно, если ты потерял хватку. — У меня сломано три пальца. — Твоя левая рука цела. — Я не смогу левой, — говорит Тэхён, после чего Сокджин смеётся. Хосок оглядывается на него, потом смотрит на Юнги и смеётся тоже. — Он очевиден? — спрашивает Юнги, понимая, что все давно в курсе их маленького секрета.       Тэхён прогоняет это неприятное чувство, которое пронзило его, когда он услышал слова Юнги. Он не спросил, очевидно ли то, что Тэхён человек с преобладающей левой рукой. Юнги спросил, очевиден ли Тэхён.       Тэхён даже не пытается скрыть недовольство, принимая предложенную шпагу. — Более чем, — Хосок делает несколько шагов по направлению к Сокджину, чтобы взять шпагу у него. — Тэхён, знаешь, как ты неосознанно выдаёшь о себе мелочи, которые скрываешь, считая, что сможешь меня обыграть? Обыграть. Тэхён так часто слышал это слово. Оно всегда повисало над ним, стоило ему подойти к Хосоку. Как планка, до которой ему следует дорасти, чтобы попытаться до него достать.       Хосок просит Тэхёна встать на табурет, который использовался для того, чтобы достать книги с верхних полок. И затем толкает его в спину, отчего не ожидавший Тэхён, падая по наклону вниз, резко выставляет вперёд ногу, делая на неё упор, и удерживает равновесие. — Ты в своём уме? — кричит Тэхён Хосоку. — Я давно заметил, что при несознательных действиях ты начинаешь с левой ноги. Так что можешь брать шпагу в руки и показать, чего достиг за это время. Я не буду напорист, — Хосок отходит и немного разминает кисть со шпагой Сокджина в руке. — И таких мелочей, которые ты пытаешься скрыть, Тэхён, очень много. Юнги многозначительно посмотрел на Сокджина, ожидая от него откровений или чего-то подобного. Тэхён так же смотрел на брата с немым вопросом.       Тэхён знает, что не должен подчиняться эмоциям, и он знает, почему такая простая вещь, как эта, так его задела. Это не потому, что он, как говорил Юнги, потерял элемент неожиданности. Это потому, что они знали то, что никто кроме них с Юнги знать не должен был. — Я заметил это, когда ты прострелил ему ногу, — сквозь свои мысли Тэхён слышит голос брата. — Он был каким-то неловким? Словно не может правильно распределить вес при ходьбе. — Да, поэтому я и выбрал левую. Думаю, это было для него очень и очень неудобно. — Подумать только, как ты мог сотворить такое? — Хотел его проучить. Как-никак, — говорит Хосок, — солдат подчиняется командиру, а не королю, а моего приказа он ослушался. — Браво, — Сокджин хватается за сердце, — так больно мне ещё никто не делал. Тэхён смотрел на Хосока с Сокджином, которые вели свою беседу, не замечая никого вокруг, и перевёл свой взгляд на Юнги. Тот же, как это было всегда, молчал; молчал и Тэхён и не знал, как ему уйти. Насколько обременительно всё это для него было.

* * *

      На следующий день, перед ужином, Хосок зашёл попрощаться: его выходные закончились, и он возвращался в столицу. Тэхён не выходил из своей комнаты весь день и не позволял никому войти, а те, кто мог нарушить его покой, даже и не думали его беспокоить. Он действительно объявил себе выходной. Он пролежал в кровати, глядя сквозь потолок добрую часть дня. У него немного саднило горло, и кружилась голова, но даже это не заставило его встать с постели. — Ты всегда был глух к моим словам, — голос Хосока звучал до одурения заботливо и разочарованно. Тэхён знает, почему он звучит именно так. Хосок — не Юнги или Сокджин, в нём были жалость и сострадание. Хосок звучит так, потому что картина перед ним довольно жалкая. Тэхён так рад, что не видит себя со стороны. Ему хватает того, что он мог это представить. — Молчание тебе больше к лицу, хён. Оставь свою жалость кому-нибудь другому. Он смеётся, несмотря на боль, он смеётся даже тогда когда начинает чувствовать вкус своей крови во рту. Хосок просит его подняться, когда протягивает стакан с водой и между делом интересуется, не спустится ли он к ужину; обещает, что, кроме Суён, ему компанию никто не составит. — Я правда хочу сделать вас рабочим классом, — говорит он совершенно искренне, — а Юнги — запереть в башне. Не думаю, что это сделает меня счастливым, но я так сильно этого хочу, что готов терпеть вашу притворную заботу. — Не мог бы ты быть менее драматичным и перестать демонстрировать свою слабость. Я закрою на это глаза лишь на этот раз. Тэхён снова смеётся, уже тихо, его плечи подрагивают. — Трудно быть смелым, смелым для того, чтобы признаться кому-то в своих слабостях. Как видишь… — Так признайся. Может, это и сделает тебя счастливым.

* * *

      Тэхён сбежал из своих покоев, которые никто не охранял, чтобы чего-нибудь выпить в отдалённой части дворца. Ему нельзя и, скорее всего, он об этом пожалеет, но он больше не мог смотреть в потолок. Все его самостоятельные попытки уснуть не увенчались успехом, хотелось вновь попросить запереть его в ящике и не трогать пару дней.       Навряд ли, за ним следят в пределах этих стен, но Намджун даже не пытается скрыть то, что его тут быть не должно. Он молча стоял в дверях. Тэхён толком не знает, должен ли что-то говорить. — Я давно не видел кошмаров, — говорит Тэхён, звуча совершенно не искренне. — Жесты, манера речи, поза, выражение лица, — он думал, хотя он и выпил не так много — его мысли не хотели складывать в слова. Тэхён с дрожью выдыхает: — По всему этому можно определить, что испытывает человек перед тобой. Можно контролировать мимику, но забыть о положении тела. Можно контролировать и лицо, и тело, но не глаза. — К чему такое длинное предисловие? — его взгляд был презрен. Тэхён смотрит на него: голова немного приподнята, будто он глядит на него свысока. — Даже по тебе это понятно, а по нему — нет, — такое бывает, когда он начинает чувствовать грусть. Когда Тэхён думает много о том, о чём не должен и о чем не хочет. — Не знаю, ненавидишь ты меня или нет, но составлять мне компанию ты не всегда рад. Тэхён невольно задаётся вопросом, как бы трезвый и совершенно не расстроенный он начал этот разговор. — Меня больше не устраивает временное сотрудничество, — говорит он твёрдо. — Как насчёт того, чтобы сменить хозяина? У генерала таких, как ты, десятки, а у меня никого. Значит, он может заменить тебя в любой момент, а я всегда буду здесь. Давай же, мне не так много осталось. Он не дал и минуты на размышления, и, чтобы увеличить свои шансы на положительный ответ, сделал то, что сделал бы любой человек на его месте — пригрозил насилием. — Или я тебя пристрелю, и ты никому не достанешься. По спине Тэхёна пробегает дрожь. Он всё равно умрёт, поэтому никогда не убедится в том, что Намджун его обманывает. Ему будет достаточно того, что он будет рядом сейчас и когда это чувство настигнет его вновь. — Место, куда можно будет вернуться? — Место, куда можно будет вернуться.

* * *

«Познать грусть — значит, разобраться в том, что приносит тебе боль»

      Это болезненное чувство внутри не что иное, как тени его прошлых идеалов, которых не суждено достигнуть. Он не избавился от них, как убеждал сам себя; он накрыл их плотной тканью и запрятал. Ему сложно не оттого, что он из раза в раз возвращается в начало, стараясь уничтожить для себя эти образы, а оттого, что с каждым новым разом находит среди них цепи, которые повесит на себя и не сможет потом снять. Эти цепи очень тяжелые. — Я больше не буду убегать, — Тэхён смотрит себе под ноги и видит, что скован, ведёт взглядом и обращает его на то, что стоит перед ним. Он протягивает к этому руку и тянет за плотную ткань. Ему кажется, что у него ничего не получится. Но он никогда не сможет стать свободным, если сейчас не попытается попрощаться со своими обидами — я хочу сюда возвращаться.       Тэхён, как бы не старался, не может поверить в свою ложь. Он лишь убеждает себя в её правдивости, а сам делает всё для того, чтобы вернуться сюда снова. Закрывая за собой дверь и отправляясь в новый путь, он знает, что ходит по кругу. — Я могу играть в шахматы с Хосоком, упражняться с тобой на шпаге, просить Сокджина соревноваться со мной в скачках. Я, правда, во всём преуспел, — нотки горечи звучали в его голосе, но Тэхён не говорил это потому, что должен был или от него ждали такой ответ. Он это говорил, потому что действительно этого хотел.       Ему было сложно признаться себе в том, что всё было в тягость. Он идёт новой дорогой и всё ещё таскает себя повсюду. Бывали извилистые пути, которые он проходил и на которых терял себя, которого так не хотел отпускать, к которому так привык. Тэхён знает, что с ним происходили перемены, и он слишком медленно признаётся себе в том, что он боялся этих перемен. Тэхён выучил наизусть все эти дороги, когда мог потерять себя и поэтому решил никогда ими больше не ходить. Он не хочет встретиться с человеком, о встречи с которым он мечтал, наверное, всю свою жизнь. Он хочет остаться таким собой, каким его всегда видели. В том, что он перенял какие-то привычки или черты характера Сокджина, Юнги и Хосока, нет ничего плохого. Он не должен ставить под сомнение свою личность оттого, что в нём прослеживается влияние его старших братьев. Сейчас, когда ему больно от осознания, что он может потерять себя, Тэхён чувствует себя разбито. — Было страшно. Во время тех перемен, через которые я проходил, когда был в академии, я казался себе чужим, моё тело и разум противились этому. Я пытался пресечь эти изменения, потому что боялся вновь столкнуться с тобой и понять, что ты совсем не узнаешь меня. Я так привык быть тем, кем вы хотите меня видеть. Это вросло в меня даже глубже, чем в кожу и кости.       Он смотрел на Юнги столько, сколько себя помнил, но никак не мог припомнить момент, когда он стал для него особенным. И он не хочет чувствовать себя так, будто сможет жить так, словно Юнги никогда не было в его жизни. — Наверное, останется шрам, — Юнги смотрит на Тэхёна, но указывает себе на шею. — Придётся чем-то прикрыть. Тэхён хочет набрать в лёгкие воздуха. Первый вдох обрывается на половине, в его лёгких начинает колоть, в самых уголках глаз рефлекторно выступают слёзы. Полуулыбка образуется сама по себе. — Надеюсь, он не будет болеть.

* * *

      Чонгук был простужен, лихорадка не спадала несколько дней. Не приходя в себя и не просыпаясь, он просил, чтобы хоть кто-нибудь был с ним рядом и не уходил. Это заставляло Рюджин нервничать. «Её нервозность можно было понять», — думал про себя Чонин, каждый раз выслушивая обвинения, которые он должен был передавать Хосоку. Не так давно к ним прибавились ещё и то, что он, генерал, избегает её намеренно, не возвращаясь домой.       К середине месяца его сон стал спокойным. Пока он спал его, ничего не тревожило, чего уже нельзя сказать о действительности, в которой он, если не боялся в полной мере слова, то тревожился находиться. Он не оставался один и ходил по дому в сопровождении трёх стражников, не смыкая глаз до тех пор, пока не отключится так, что на утро даже не вспомнит, как уснул. На нём несколько слоёв одежды, а на пальцах лёгкие ожоги от горячей воды или пара. Бывает, ему становится не по себе от слишком душной комнаты, его мучает головокружение, но он не даёт ни проветрить комнату, ни вывести себя на свежий воздух. Сама мысль об этом возвращает его к тому, что он промерзший до костей находится в ледяной воде.       Чонгук категорически отказывается посещать академию. Он скучал по занятиям и каким-то приятелям, но пересилить себя и выйти из дома он не мог. Попытки Рюджин вытащить его на прогулку каждый раз терпели крах, пока однажды Чимин не заглянул к ним по поручению Хосока.       Первый капитан лелеял мысль о том, что после долгого времени, наконец-то, встретится с Рюджин, но той именно сегодня не оказалась дома. До этого ему просто приходил отказ с объяснением: она не может покинуть дом. Он невзначай поинтересовался, где прекрасная сестра генерала, и ему просто сообщили, что ещё вчера поздним вечером её ждал летучий корабль до Верхнего города. Настроение Чимина испортилось, и он двинулся к выходу, когда застал Чонгука, читавшего в кресле, окружённого стражей так, будто он решил укрываться за ними, как за стенами. — Эй, ты. Леди Рюджин стала пленницей этого дома потому, что ты её никуда не отпускаешь? Я не мог добиться её компании последний месяц. Чонгук оставил свою книгу, выглянул из-за стражей и посмотрел прямо через всю гостиную на Чимина. — Я не знаю. Он говорил просто, без привычной резкости, без желания ввязаться в спор. «Спокойная интонация не присуща Чонгуку», — думает Чимин. Он не должен был отвечать так, будто правда хотел просто ответить на озвученный вопрос. Это неправильно? — Хм, — он заламывает пальцы, проходит в гостиную, проходя через широкую раму вместо двери, и становится напротив кресла. — Ты что-то не то съел? — Что? — Ты что-то не то съел? Почему ты так со мной разговариваешь? — Как разговариваю? Этот простой тон взбесил Чимина до глубины его души. — Издеваться вздумал?! Чимин смотрел на Чонгука и он был… Он не понимал, почему Чимин кричит. Он смотрел на него так, будто не понимает, что происходит. Чимин смотрит на Чонгука. Внимательно. Что-то изменилось. Он рассматривает его и замечает, как из-под вязаного свитера выглядывает рубашка, а из-под рукавов — отличный от неё цвета и ткани ещё один рукав. У него перебинтованы пальцы, и рядом с ним всё ещё находилось три человека стражи. — Сообщите мне, когда леди Рюджин вернётся, — говорит первый капитан перед тем, как уйти. — Обещала через пару дней, — так же просто говорит Чонгук, и Чимина бросает в нервозную дрожь.

* * *

      Чонин смеялся от того, как Чимин старательно расписывал план по выгулу Чонгука. Они был в доме Хосока, когда Чимин влюблённо слушал рассказ Рюджин и её опасения. Ему даже пришлось пару раз подстраховать горе спасителя, пихнув под бок, чтобы он совершенно натуральным тоном, будто не прослушал всё то, что она говорила, отвечал: «да, какая неприятность» и «это так грустно». Чимин пришёл пригласить её на спонтанную прогулку, так как совершенно неожиданно патрулировал с Чонином местность и сейчас у них было время отдыха. Рюджин вежливо отказалась, ссылаясь на Чонгука, и Чимину пришла в голову великолепная идея вернуть ему радость нахождения вне дома. — Очень жаль, что у меня тогда не было возможности запечатлеть твой самодовольный вид. — Что ты имеешь в виду? — Да так. Что ты там у генерала выпросил? Ты, кажется, хотел, чтобы тебя от кого-то избавили. Кто же это был? Никак не вспомнить. — Я делаю это исключительно, чтобы расположить к себе леди Рюджин. Из-за этого трусливого Чонгука она не может составить мне компанию на дивную прогулку. — И что по плану? — По моему личному — скормить Чонгука собакам, чтобы больше мне никогда не мешал, и посвятить свободное время прекрасной сестре генерала. — Он же всего лишь ребенок. — Отчего не перестаёт быть для меня самым главным врагом. — Хорошо, твои мечты я услышал, а что насчёт завтрашнего дня? — Попробую вывести его на тренировку по стрельбе, а не получится… — Просто будешь ждать? Чимин был раздражён. — Да, мне нужно его доверие.

* * *

— Как ты и говорил, на балу встретятся военные чины, подчиняющиеся генеральскому штабу. Думаю, что смогу их спровоцировать на пару откровений. — Звучит слишком хорошо, — Тэхён, сцепив руки в замок, потянулся, Намджун покосился на него с недоверием. — Что? — Ты какой-то расслабленный? — Я расслаблен, — говорит Тэхён. — Нет, ты не напряжён, — в его голосе всё ещё было отчётливо слышно недоверие. — Это и значит быть расслабленным. Я всегда такой. — Случилось что-то хорошее? — Да, военные чины, подчиняющиеся генеральскому штабу встретятся на балу, и ты спровоцируешь разговор, который случайно услышит Пак Чимин. — Ты плохой лжец. — Скорее, актёр. Всегда было сложно совладать с положительными эмоциями, негативные — поддаются мне намного легче. Он улыбался.

* * *

      Хосок не церемонился,не церемонился бы если бы не Рюджин, вставшая на защиту Чонгука. — Даже когда позорят имя семьи, надо быть более сдержанным, — говорит Хосок, когда Чонгук полностью игнорирует его просьбы начать собираться. Этим должен заниматься кто угодно, хоть дворецкий, но точно не Хосок. — Собирайся. — Я никуда не пойду. Я останусь дома. Чонгук не капризничал, не вёл себя так, чтобы досадить, как обычно это делал. Он был мягок и обходителен. Не напоказ, а совершенно искренне и по-доброму просто. — Послушай, я буду там — тебе нечего бояться. — Я решил, что останусь здесь.       Как Рюджин представляла себе то, что Хосок без применения силы вытащит его из дома — он не знал. Он мыслил тактически, мог выйти из любой ситуации, но плана на решения текущей проблемы без угроз у него не было. Он тёр переносицу, когда за его спиной распахнулась дверь и вошёл Чимин. Его жизнерадостный голос, приветствующий их, обозначал лишь то, что Хосок узнает что-то, что приведёт его в ярость. — Как нагло и часто ты вторгаешься в мой дом без приглашения? — Я хотел спросить: я остаюсь в столице или моё приглашение в силе? — Все подписанные бумаги у старшего по званию, Чимин. Покинь мой дом. — Чонгук, а ты уже собрался? — нагло и показательно проигнорировав Хосока, Чимин махнул рукой Чонгуку.       Младший лишь мотнул головой и перевёл взгляд на Хосока, говоря «я остаюсь». Чимин прокашлял в кулак, обращая на себя внимание генерала, и, когда он к нему, наконец, обернулся, попросил выйти. Хосок, бросив «собирайся, Чонгук», последовал за Чимином. В коридоре Чимин заверял генерала, что если он ему позволит, то он лично сам через пару дней привезёт Чонгука в Новый город. Генерал может отправляться уже сейчас, а Чонгука он морально подготовит. Подобная дерзость без соблюдения формальной субординации раздражала Хосока с каждым днём всё больше и больше. Он смотрит на Чимина и с неохотой соглашается. Выбирая из двух зол, где Рюджин с ним не разговаривает, потому что он силком тащит Чонгука к выходу, или ту, где Хосок может сохранить себе нервы и спихнуть ответственность, он выбирает Чимина.       Через три часа Хосок с сестрой и парой подчиненных покидают столицу.

* * *

      Чимин в полной мере воспользовался тем, что являлся гостем в доме генерала. Он пообедал, потом покопался в его кабинете в поисках сердца в банке — Чимин был уверен, своё сердце генерал вырвал и спрятал, сохранив на память, или же расписания его дня, чтобы знать, когда и где ему, Чимину, следует появляться чаще. Он должен был как можно чаще быть в поле зрения генерала. И не найдя ничего интересного, позвал Чонгука сесть с ним и поиграть. Хорошая партия в шахматы длится достаточно долго для того, чтобы успеть поговорить обо всем насущном. — Ты лжёшь! — говорит Чимин. — Я не верю. — Я говорю правду, — растерянно отвечает Чонгук, будто правда забыл о своём навыке. — Я никогда не играл в шахматы. — Ты живешь с генералом и… — Он редко меня развлекает. Чаще мы с ним просто о чём-то спорим. А в академии я прогуливал половину занятий. План Чимина хоть и не работал так, как он задумал изначально, но работал, как должен был. — Так, хорошо, посмотри внимательно, — он расставляет все фигуры на доске, — запомнил? — и после кивка Чонгука резко все с неё смахивает. — А теперь расставь по тому порядку, который был. — Ты шутишь? — он смотрел на Чимина недоверчиво. — Нет, Чонгук. Я спросил, запомнил ли ты, и услышал положительный ответ. — Я не запомнил. — Совсем ничего? — На твоей стороне были чёрные, на моей — белые. Чимин вспомнил, почему так сильно ненавидел заниматься с Чонгуком. Он несерьезно относится к учебе, он невнимательный и поверхностный. Но разница была в том, что тогда его назначили, и он не мог сделать… Первый капитан наклоняется вперёд и ставит Чонгуку щелбан; тот сразу же хватается за лоб и вскрикивает. — ЭЙ. — Расставляю ещё один раз, а ты запоминай. — Не буду, — Чонгук, намереваясь встать с кресла и уйти, останавливается под пронзительным взглядом Чимина. — Хм, тогда как насчёт пари? Научишься играть — ставишь щелбан мне, можешь даже прилюдно: позовём Чонина. Не научишься — ну, тогда я забираю твой обед. — Всего один? — Хочешь ещё и ужина лишиться? — он вызывающе вскидывает бровь. — Щелбан. — Хорошо, давай два. Или за каждую выигранную партию. Идёт?       Чимин старался расположить к себе Чонгука. Он выигрывал партию за партией, разжигая интерес, и, когда Чонгук немного улучшил тактику, Чимин стал ему поддаваться и театрально злиться, говоря, что просто расслабился. На следующий день, когда Чимин проиграл в семнадцатый раз, предложил Чонгуку прилюдно его опозорить на дне рождении Кан Сыльги. Чимин обещал, что не отойдёт от Чонгука даже на полметра и, помимо всего этого, они смогут использовать Хосока, чтобы он наливал им напитки или что-то в этом роде. Чонгук согласился.