И приятен ты мне, и противен

      Монстр, живущий внутри, давно спит, не просыпается и не напоминает о себе. Чимин сам о нем не вспоминает: нет ни времени, ни надобности. А тревожность, сопутствующая ему верным другом, решила явить себя, как только по стенам выстроенной ограды пошли трещины беспокойства. Тревожность путает мысли, обращает на себя внимание, но Чимин отводит от неё взгляд и держит взор на поставленной цели. Ненавистно знакомые чувства окутывают стальными цепями, разум туманится и Чимин теряется в темноте, где одна лишь тревожность мерцает. Скрипя зубами, он смотрит прямо и пытается убедить себя не сдаваться, плетясь в туманном лабиринте сознания.

Чонгук у заклятого друга Тэхёна, что может пойти не так?

       Два месяца Чимин прорабатывал их путь наверх и зря — момент упущен. Ему нужно начинать сначала и будет легче. Он уже знает нужных людей, у него есть средства, все даты, он выучил всю новую дворцовую стражу и их расписание. Он знает, кто и на каких позициях стоит, он знает, когда в городе не будет Хосока. Но попытка, сосредоточиться на новом плане, терпит крах, потом ещё один и ещё.

Тэхён не позволяет пойти и узнать, как он.

       Заводная птичка скрипела, разбросанные по столу, бумаги перемешались — Чимин уже не знает, в каком порядке следует их читать: не помнит, не хочет попытаться. Теряется в мыслях, что вкривь и вкось проносятся в голове тысячами безликих прохожих. Бьют, иногда только, вспышками осознания, будто плечом пихают при столкновении, и Чимин стопорится, оборачивается и вслед смотрит, а тут уже другой прохожий и другое озарение. Два месяца упорной работы пролетели, как пару часов, а эти два дня тянутся дольше, чем те пять месяцев пустоты и застоя.        Ким наблюдает, Чимин сутулится, подкручивает заводных зверей, смазывает, затем ломает и собирает по новой. Тэхён его и на спор вывести не может, Чимин соглашается с ним и хмурится: ключ не поворачивается — он забыл вставить пружину. Чонгук умудряется мешать даже когда его нет, Тэхён начинает злиться.        У Кима нервы сдают на третьи сутки. Не хотелось признавать, но без Чонгука было странно. Непривычно. Ещё и Чимин работать не хочет. Тэхён хватает Пака за плечо, вырывает из-за стола и говорит собираться. Сыльги не будет доброй так долго и не хватит им жизни расплатиться за её услуги. Тэхён до сих пор расплачивается. Слишком много она у него забрала, и отдавать свой ходячий эксперимент, как очередную плату, он не собирался. Много чести.

* * *

      Чонгук просыпается лишь на третий вечер после операции: шея и грудь перевязаны, голова тяжелая, вокруг легкий шум, будто помехи. Он часто моргает и замечает, что рядом на стуле спит Чимин. Знал бы Чонгук, что впервые за эти дни. Он медленно вдыхает, морщится от боли и на выдохе, будто сознается: — Хён, кажется я все-таки болен. Голос хрипит. — Не неси чушь, — Тэхён тоже был в комнате. — Прекрати приковывать к себе внимание. И так доставил нам проблем. Поднимайся, нам нужно уйти раньше, чем вернется Сыльги. Тэхён шипит не скрывая раздражения, стряхивает невидимые пылинки с рук, кричит Чимину, пихая в плечо, чтобы тот просыпался и кидает в Чонгука его рубашку с сюртуком. — У вас семь минут на сборы и мы уходим, почти неделю потеряли. Лодыри. Дверь за Тэхёном громко хлопает, Чонгуку по вискам бьет шум.        Снаружи под козырьком, курит Намджун, когда замечает Тэхёна, предостерегает, что если он собирается влезть или уже влез в историю, то ему лучше быть еще аккуратней. Слышал, что в Нижний город к властям попало изображение бывшего работника Санбрейка, а еще приказ о передачи в столицу, и если это он, то лучше залечь на дно. Тактика «я всем говорю, что я Ким Тэхён и сбежал из Санбрейка» по принципу «хочешь спрятать — положи на самое видное место» может перестать работать. Потому что люди поймут — не сумасшедший, не шут и сразу дадут адрес дома. И никакая добрая слава местного мастера его не спасет: за Тэхёна награда немыслимая, от того и желанная «дворянский титул и неприкосновенность». Монарх слишком высоко оценил его голову. Тэхён залезает к Намджуну в карман. Достаёт от туда железную коробку с сигаретами: вынимает одну и прикуривает у него, возвращая коробку назад. Тэхён затягивается и отвечает, что это невозможно: его портретов или фотографий не существует, но будет рад увидеть свое лицо на розыскных листовках.       Они еще говорят о своём, о личном, и когда выходят Чонгук с Чимином, Намджун прощается. Жмет Тэхёну руку, аккуратно передает ему записку с адресом — его можно найти там ночью и ранним утром, Сыльги об этом не знает. — Эта Мегера действительно связалась с той сектой? — спрашивает Тэхён на прощанье, на что Намджун неоднозначно машет головой. Может сам не в курсе, а может это Тэхён чего-то ещё не знает. Потому что для Тэхёна та девушка в пышном платье, с тяжелым металлическим каркасом вокруг хрупкой талии, и эта «сектантка» в коротких шортах и кожаном фраке — никогда не были для него одним человеком. По крайне мере, потому что с этой он не связан никакими брачными договорённостями.

* * *

«Не говори Чимину» Тэхён и Чонгук обращаются друг к другу одновременно, когда утром встречаются на кухне, пока Чимин спит. И Чонгуку кажется это правильным, а Тэхёну удобным. Оба сходятся на том, что отвлекать Чимина не стоит. У обоих появляется секрет, который для Чонгука становится плотным фундаментом доверия, который для Тэхёна является точным залогом того, что Чонгук не будет мешаться. У него кончается терпение. — Ты в порядке? — Чимин потягивается в дверях, садится за стол, в ожидании завтрака. Чонгук заставляет себя виновато смеяться. — Все хорошо. Тэхён говорил, что мне не следует спускаться туда — сам виноват. Ты же знаешь, почти год прошел, а мне всё ещё сложно привыкнуть к загрязненному воздуху. Не переживай и прости за причиненные неудобства. Обещаю, этого больше не повторится. Я так часто тебе мешаю и стыдно так, что я готов сквозь землю провалиться! Вот прям здесь и сейчас! Хён, мне так жаль. Чонгук тянет гласные, смеется вместо пауз, режет хлеб и показывает Чимину всем своим видом, что ему не больно. А больно в груди чертовски, ещё и швы чешутся, но Чимин о них не знает. Он в целом ничего не знает. Пусть так и будет дальше. — Постарайся не думать об этом и не беспокойся обо мне. Я чувствую себя прекрасно. Сыльги показала некоторые хитрости жизни здесь для таких безнадежных, как я. Хён, я больше не буду доставлять тебе неудобств. Прости! Чимин молчит, выдыхает: вот и долгожданное спокойствие. Он уверен, что не будь волосы окрашенными, то проснулся бы с полностью седой головой. Он действительно очень волновался. — Тогда я должен еще усерднее стараться, чтобы мы вернулись домой. — Сопливая сцена, — Тэхён вяло хлопает. — Ты с завтраком там скоро? У некоторых людей работа стоит.

* * *

       Тишина была настолько тяжелой, что казалось её никто не мог выдержать. Коридор был пуст и на всём этаже не было ни души. В полной мере почувствовать, давящую на плечи тишину можно было, лишь зайдя в кабинет: генерал сегодня был не в настроении. С утра не было никого, кто решился хотя бы пройти мимо его дверей. Еще майор, не желая попадаться под горячую руку и уезжать из города на выходные, притворился больным, отправив в самое пекло бесстрашного, как его окрестили свои же, солдата. Едва ли Тэмин осознавал своё положение, но твердо знал: сегодня попадет кому угодно, но не ему, потому что Чон Хосок был предельно обходителен и мягок к бывшему третьему полку второго округа. Затишье перед бурей — не более, и это понимали все.        Тэмин кладёт на стол стопку бумаг, ещё не подписанных, и ждет ту, что заберет в штаб. Стоит прямо, смотрит сквозь стену, не двигается. Хосок, отложив перо, поднял взгляд на солдата. — Сержант Ли Тэмин, первый округ, второй полк, пятый отряд, по приказу майора и на его замену прибыл. — Где Ким Чонин? — Сражен лихорадкой, сэр. Хосок презрительно глядит снизу вверх на Тэмина. — Через час первый и второй отряд первого полка должны быть готовы к отбытию в Верхний город. А Ким Чонин должен быть здоров к нашему возвращению. — Остальным, что прикажите? — Патрулирование по расписанию, — генерал собирает документы и ставит на край стола, уже кипа подписанных бумаг. Каждая из них — смертный приговор. — Свободен. — Есть, сэр. Тэмин отдал честь, забрал стопку, развернулся и широким шагом покинул кабинет генерала. Проверять документы не станет: в приказах о смерти всё ещё не было ни одного имени их бывшего третьего полка и вряд ли появится в ближайшем времени. Откуда пришла такая уверенность — Тэмин не знал, но продолжал ее держаться.        С тех пор, как Пак Чимин сбежал, начались бесконечные допросы и слежка за его отрядом и близкими — но никто ничего не знал. Хотели бы, однако капитан никогда не посвящал никого в свои замыслы. Когда Хосок понял, что информации ни от кого не дождется — вместо предполагаемого расстрела, перевёл третий полк второго округа в свою группу. С момента расформирования их прошлого строя прошло восемь месяцев, а страх быть отправленным на эшафот — никак не отступает, у большинства. Хосок каждую неделю выписывает нескольким солдатам билет в один конец.       Тэмин заходит в штаб, оставляет документы у секретаря, передает приказ генерала и, отправив третий и шестой отряд в город, уходит. Сегодня у него был выходной.       Вернувшись в свой корпус и в свою комнату, Тэмин снимает черный мундир, смотрит на него от чего-то долго, перед тем как убрать в шкаф и переодевается в гражданское. Он задумался о том, что был бы больше рад, если бы знал, где Чимин и был предан за это трибуналу, чем тому, что надевает каждый день эту ненавистную форму.        Черный мундир ценится в Восточном королевстве больше всего, потому что все знают, что это цвет личной военной группы генерала армии Чон Хосока. Носить черный мундир могли лишь достойнейшие из всех представителей рода людского — говорят так. Этот мундир был некой маркой качества и мог расцениваться как дворянский титул, потому что это личная гвардия монарха, что сопровождает его везде и держит оборону королевства. Дослужиться до этого нельзя, как и выслужиться. Хосок по своим каким-то, только ему ведомым, алгоритмам выбирал себе людей: второй полк его округа изменчив, а первый — нет. Люди, входящие в первый полк и первые пять отрядов, считались элитой всей армии, отличались отряды и полки в округе Чона по галунам на черном мундире. Так что и внутри была своя иерархия.        Чимин когда-то от этого отказался, чем вызвал резонанс и волнения. Ждали все, что генерал повесит его в знак измены, но тот, всем на удивление, решил сделать вид, что ничего не произошло. Чимин свой отказ прокомментировал просто «мне красный больше к лицу», чем только подначивал других ненавидеть себя больше, и даже больше, чем думалось. Временами, казалось, врагов и завистников у первого капитана в армии превышало количество людей в самой армии. На сплетни он не реагировал, подставы ловко избегал, а генерал продолжал делать вид, что Чимин не отклонил его предложение таким наглым образом. А еще Чимин был единственным военным не в черном мундире, кто входил в личный военный совет монарха, и раздражал всех ярко-красным пятном на этом черном полотне.        Позже генерал приказал, пошить новую форму с чёрными манжетами, чтобы тех хоть как-нибудь можно было отличить от дворцовой стражи. Чимин был не против, ему не сложно рукава подвернуть.        Чимин был младшим офицером, но руководил полком как майор. Чимин был ниже многих по статусу, но ценен был как Хосок. Чимин хотел всегда оставаться первым капитаном, потому что внимания к нему так меньше, а возможности в определенных ситуациях у него были как у генерала. Только Хосок снисходительно, будто по голове его гладил, говорил, что не быть ему генералом никогда, и не в звании дело, а в мышлении. Быть может Чимин и вел себя скромно, но таковым не был — Хосок это и имел ввиду, погубит Чимина самомнение, еще и упасть с пьедестала будет больно. Правда последнее случится только, если Пак начнет замечать очевидные вещи, а не умело продолжать игнорировать, будто их и не существует.        Люди издевательски шептали за спиной, что «дворцовой страже», как их прозвали из-за формы, не сделать никогда военной карьеры, не быть признанными. Отряд Чимина выслушивал день и ночь разные вариации их деятельности. Да, просто в шеренгу стоят по праздникам у дверей, а не на площади; да, пользы нет; да, из-за капитана никто из них не получит повышения; да, парадно-выходная форма, но как же Тэмин скучает по красному цвету.       В день суда Чимина, Хосок устроил целое представление: зачитал длинный послужной список, чем пытался расположить к виновному, но перечеркнул все заслуги к концу. «Измена короне» Попытался сделать вид, что милосерден и оправдывать его, ведь два крупных конфликта избежали лишь благодаря ему, но что же поделать — оказался не верен светлости его, а зачем среди них такой нужен. С тяжелым сердцем, как огласил на весь зал, зачитал приговор: «Младший офицер третьего полка, первый капитан первого отряда Пак Чимин с сегодняшнего дня лишается всех званий и со следующей минуты признается врагом Восточного королевства», снял погоны и нашивки, арестовал имущество и отряд — до установления в пособничестве.        А на утро, когда обнаружилось, что он сбежал — Хосок тут же приказал поменять цвета дворцовой страже и сжечь на площади всю форму третьего полка. Тогда опасались все, что их постигнет та же участь, но Хосок по доброму выдал всем черный мундир. «Сложно терять командира, но за его грехи не должны расплачиваться вы»        В армии, их полк стал официальным изгоем, потому что на черном мундире лишь два серебряных галуна — не золотых даже. Подобное издевательство било многим по гордости больше, чем всё остальное. Они в черном мундире — но заклеймены уродами в семье, в черном мундире — но даже в сопровождение сопровождения монарха не входят, они в черном мундире — но продолжают стоять во дворце и на учения ходить с третьим полком, который до недавнего времени был четвёртым. Они высмеяны больше прежнего.       Чёрный мундир был как знак признания генералом и монархом. А для них, как отметка того, что они пешки на доске, которыми жертвуют в самом начале.

* * *

       Тэмин навещает Чонина в лазарете, отодвигает белые занавески и кидает рядом с больным пакет яблок. Чонин радуется как ребёнок, показательно скорее всего. Тэмин присаживается на соседнюю койку, смотрит и думает: вот она «элита армии» — Что, сильно кричал? Тебе досталось? — Генерал? — Да ладно тебе — «генерал», — он лежит и подбрасывает одно яблоко вверх.— Его же здесь нет, да и ты не на службе. — Господин Хосок был недоволен. — Господин Хосок был недоволен, — передразнил его Чонин. — Он от своей важности лопнет скоро, а ты приближаешь этот час. — И что он в тебе нашёл? — в Тэмина летит яблоко, он, не поведя бровью, ловит одной рукой, позволяя себе опустить уважительный тон. — Грубиян грубияном. — Это и нашёл. Вам Чимин разве не позволял подобного? Я слышал он и в патрулирование с вами ходил как рядовой. О-о-о, про Чимина вообще многое говорили. Контуженный? — Наш капитан не превозносил себя и звания его не заботили, потому был со всеми на равных. Его высший статус проявлялся лишь в том, что он всегда брал на себя ответственность и всегда о нас заботился. Никто и никогда бы не позволил себе дерзости в его адрес. Не позволит и сейчас. — Чимин — шут и эгоист, вот что я скажу. То, что он вас бросил на верную смерть — тому подтверждение. А Хосок просто диктатор, но хороший черт возьми. Как думаешь, это он теневой монарх? — Чонин ещё долго говорил глупые вещи серьезным тоном, Тэмин этих теорий заговора во дворце и так наслушался, кто в это поверит? — Как такие, как они, могут защищать королевство? Я до сих пор не понимаю, как вверил им свою жизнь. — Нашего генерала не заботит подобное, потому что встать под его командование — значит лично подписать себе смертный приговор. Для него человеческая жизнь — ничто. — Зря ты так о нём думаешь, он дорожит своим отрядом. — Вот именно, что да и только своим. — Ох-х, будто вашему драгоценному капитану было дело до кого-то еще. — Наш капитан был в ответе только за нас, а господин генерал — за всю армию. — А ваш капитан дезертир, — нараспев произнес Чонин. — Нашего капитана официально разжаловали. Прошу не вешать на него чужие грехи, с этим и Господин Хосок прекрасно справляется. — Не боишься, что вас всех на расстрел завтра отправят? — Я вижу Вам лучше, — Тэмин встает и поправляет халат на плечах, оставляя яблоко на койке, — тогда разрешите откланяться. Генерал приказал Вам быть здоровым через четыре дня. Не смею больше Вас беспокоить на пути к выздоровлению. — Тэмин? Сержант останавливается, держа край занавески над головой. Чонин молчит, передумал говорить. — Хорошего тебе вечера. — Поправляйтесь, майор.       Тэмин уходит, Чонин кусает яблоко и хочет начать собираться в Верхний город — незачем злить генерала. Завтра эффектно появится на совете и заявит о целительной способности Хосока приводить в чувство одним приказом: Чонин как услышал, что генерал разрешил отдыхать четыре дня, так сразу температура ушла и сознание прояснилось. К тому же интересно ему лично увидеть, откажется ли Ким Хичоль от войны или нет. А если миновать войну удастся и монарх будет столь любезен подписать мирный договор, то начнется глава интересней: Чон Хосок созовет всю столицу на публичную казнь всего бывшего третьего полка — за неделю приглашения разошлет, показательно все, чтобы Чимина выманить. А не получится так от этих бесполезных солдат избавится. Хосок давно мечтает это сделать.