Декабрьский вальс

Если бы мне суждено было прожить тысячу лет, я бы принадлежал тебе все эти годы. Если бы нам предстояло прожить тысячу жизней, я бы хотел, чтобы ты была моей в каждой из них.

Мишель Ходкин.

      — Я буду ждать тебя.       Приглушенный голос, отрешенный взгляд, осторожность походки — Юля не замечает за собой этих изменений, но они начинаются сразу, как только подруги попадают в громадный зал приёмов, разрушенный стихиями переливающимися из века в век. Девушка и сама не знает, было ли это ответом на вопрос Ксюши или кому-то ещё, но позади слышатся удаляющиеся шаги.       Скрежет пыли и камней постепенно стихают за спиной Паршуты, оставляя лишь фантомный звук. В ушах начинает звенеть, а в голове вертятся туманные мысли.       Среди холодных стен лишь пустота. Но внутри всё трепещет: это нечто большее, чем заброшенный замок, — некогда тут кипела жизнь, короли вершили судьбы людей и принимали гостей из далеких стран, готовились к войне и проживали заурядные дни, веселье лилось через край на балах и проливались реки слёз по павшим воинам. Это не просто место — это многовековая история.       Юля неспешно ступает по некогда глянцевому, а теперь покрытому слоем серой пыли полу, рассматривая каждую деталь, сохранившуюся до прежнего времени: каменная кладка, несущая в себе голоса призраков прошлого, опавшие фрески с потолка, когда-то бывшими показателем богатства, частично сохранившиеся витражи, прежде преображавших мир вне замка, руины изящных лестниц, по которым величественно спукались венценосные особо со своими спутниками.       Она старается передвигаться неслышно, дабы не нарушить покой и не спугнуть тихо звенящую песню давних лет. Спиной буквально ощущает на себе вибрации далёкого прошлого, стирающих границы реальности настоящего.       Огромный чертог, который освещается благодаря двум хрустальным инкрустированным вытемненным металлом свечным люстрам и четерым каменным очагам, мягко изливающим своё тепло на немногий народ, пронизан напряжённым шепотом и волнующимися взорами, один из которых принадлежит ей самой.       За высокими окнами не видно ни зги, но пламя свечей отражается от парящих хлопьев мягкого снега, резко контрастируя с происходящим внутри, но при этом не умаляя суровости большой залы. Огромные полотна с гербами скрывают за собой тяжесть непреклонной справедливости, сохранившейся в каждой трещинке стен.       Взор мечется между лицами тихо переговаривающихся людей, но не цепляется ни за одно из них, скользит по каждому миллиметру помещения. Пока не натыкается на него.       Вот на троне восседает внимающий прошениям правитель, одетый в дорогой угольный камзол, расшитый красными нитями и застегнутый на все золотые пуговицы, однако на ногах не отличающиеся от обуви обычных кавалеристов черные ботфорты с ремешками по бокам. На его голове нет венца, но все присутствующие не нуждаются в наличии физического символа власти, потому как всё естество человека буквально кричит об этом. Он строг при всём своём величии, прямая выправка и искрящий жгучим льдом взгляд, пронзающий душу, заставляют нервно сглатывать даже самых бывалых гвардейцейв. В нем живет непоколебимый дух справедливости, силы и мудрости. Напряжённые плечи слегка подрагивают, его грудь вздымается в такт дыханию, пальцы медленно перебирают по металлу трона. Он будто не слушает, погруженный в свои тяжкие раздумья, только это лишь видимость.       Как только просьба бедняка выслушана, в зале воцаряется молчание, кажется, суровый правитель отклонит жалобу, но глаза его смягчаются и плечи расслабленно опускаются — он больше не напряжен, а уже в следующую секунду обещает разрешить вопрос в ближайшее время, тут же отдавая приказ ближайшим советникам.       На следующего человека Его Величество смотрит уже не так: он облокачивается на подлокотник, подперев ладонью мужественную челюсть, однако поза обманчива, поскольку взгляд вонзается в очередного просящего, точно ястреб в добычу. Лебезивый лорд не замечает опасности в глазах напротив, в то время как там сидит хищник, играющий со своей жертвой.       После речи знатного человека от правителя летят ненавязчивые вопросы, воспламеняющие надежду внутри жадного вассала с поросячьими глазками. Он льёт елей в уши присутствующих и развешивает низкие поклоны, не понимая, что угодил в капкан. Толпа мгновенно смолкает, когда на губах Его Милости плавно растягивается улыбка, не предвещающая ничего хорошего для корыстолюба.       От стен эхом раздаются два шага, сделанные советником, который что-то шепчет на ухо своему сюзерену, на что второй молча внемлет и не отводит глаз от своей жертвы. Он выжидает, пытаясь растянуть удовольствие. Человек напротив начинает нервно переминаться с ноги на ногу, в отсвете огня блестит пот на лице, дыхание учащается, пока все остальные остро чувствуют опасность и не шевелятся, боясь навлечь гнев на себя.       Монарх твёрдо поднимается с неудобного трона, небрежно, но мягко и пружинисто спускается по шести ступеням. Он окидывает взглядом чертог, на мгновение задерживаясь на ней, и дальше смотрит только перед собой, свысока, больше на лице улыбки нет, только холод и сталь — перед лордом не король, перед ним палач. И каждое последующее слово буквально рассекает воздух, точно кнутом, а затем режет остриём приговора.       Жадный лорд лишился своего титула ещё до того, как ступил в большой холл дворца. А в ближайшее время, вполне вероятно, лишится головы за все свои преступления, которые сейчас озвучивает десница короля.       Сам правитель, скрыв каждую эмоцию за метелью равнодушия, слышно ступает к выходу, и каждый шаг отражается эхом от стен древнего чертога, словно ставя точку после каждого слова Правой руки. Напряжение вокруг нагнетается звуком трещащих поленьев.       Приговор озвучен. Милости не будет. Бывший лорд кричит, брыжет ядом проклятий и умоляет помиловать, но к тому моменту его уже не слышно — всё перекрывает недовольный ропот толпы, начинающей высказывать свой гнев, направленный на виновного. А вот Его Величество уже скрылся в чёрном коридоре.       Десница громко объявляет об окончании аудиенции: все прошения на сегодня выслушаны. Стража уводит истерично кричащего некогда знатного человека под звуки немноочисленной, но озлобленной толпы.       Прочистив горло, Десница привлекает к себе внимание, заставляя стихнуть голоса, и объявляет последнюю новость на сегодня: пир по случаю седьмой годовщины правления Его Милости и завершения года состоится уже сегодня в полночь. Народ быстро сменяет свое настроение — теперь уже довольные возгласы разносятся по всему чертогу.       И действительно, через несколько часов в соседней огромной зале, где были расставлены столы со всевозможными явствами, собирается вся знать этого королевства.       Это помещение значительно отличается от предыдущего. Золото стен и высоких столпов отражает каждый всполох даже самой маленькой свечи. В самом центре стоит огромная роскошно украшенная ёлка, подле которой менестрели играют очередную балладу, пока вокруг площадку для танцев заполняют люди. Длинные столы, расставленные по периметру, накрыты красными атласными скатертями, между блюд стоят канделябры, а столовые приборы без конца бликуют. По левую сторону расшитые сусальной нитью занавески приоткрывают зимнюю ночь за высокими окнами. По правую — длинная галерея, проходящая по верху и огражденная резными перилами, демонстрирует портреты каждого правителя, в прошедшие века царствующего на троне, где сейчас восседает он.       Голову на этот раз утяжеляет широкая корона из чёрного металла изображающая гербы великих домов, оплетенных терновой лозой, и над каждым сияет багровый рубин. Его лаконичный наряд остался прежним, дополненный лишь бархатным красным плащом, закрепленным на левом плече серебряной цепью и брошью в виде змея. Всё тот же снежный взгляд остаётся непроницаемым, пока он оглядывает своих подданных, сдержанно кивая приносящим дары и вежливо отвечая благодарностью.       И вот вновь его взгляд останавливается на ней. Король, не разрывая зрительного контакта, жестом подзывает стражника и что-то говорит ему. Рыцарь безоговорочно подчиняется и исчезает из поля зрения: нет сил оторваться от кружащих во вьюге снежинок в глубине глаз правителя. В ушах теперь гремит не музыка и людской говор, а шумит участившийся пульс, точно завороженная, она всё же делает сначала один шаг назад, затем ещё и ещё. Вырывается из плена магического взгляда и отворачивается, наконец делая вдох полной грудью.        Красное платье впол скользит по мрамору под ногами, который будто изнутри излучает свой собственный свет. Она лавирует среди танцующих, раговаривающих, спорящих, радующихся, выпивающих, кричащих восхваления Его Величеству. Через высокую арку с открытыми настежь витражными дверьми, украшенными трихитами, она ныряет из духоты в морозную свежесть.        С балкона открывается невероятный вид: снег все ещё кружит в медленном танце, внизу слышатся нетерпеливое фырканье лошадей, лай собак, звуки громких официальных приветствий и чеканные приказы стражи, а в тенях факелов видны силуэты строптивых жеребцов и повозок, из которых нескончаемым потоком тянутся новые люди. Холод не ощущается так остро, как в обычный день. Лишь приятная прохлада погружает в негу и умиротворение.       — Прекрасная ночь.       Негромкий грудной голос раздаётся позади неё, и по спине тут же бегут мурашки. Он здесь.       — Спокойная.       В ответ лишь молчание — страшно говорить с тем, кому принадлежит здесь всё. Сердце пропускает удар, когда человеческое тепло, закованное в оковы ткани, ощущается настолько явно даже на небольшом расстоянии.       Она чувствует, как он подходит ближе и становится подле неё и, опираясь на парапет, забвенно смотрит в ночное небо, где звезды уступили место снежинкам. Молчание не вызывает неловкости, только трепет и спокойствие. И ей уже не хочется, чтобы он когда-либо отходил от неё, а тело требует внимания его рук.       Её взгляд цепляется за выразительный профиль, она пытается украдкой рассмотреть короля, однако он поймал её в ловушку, снова утопая в её глазах, и, кажется, шторм в нем улегся. Когда лицо его расслабленное, он видится ей гораздо мягче, чем он показывает при всех, моложе и наивнее.       Хочется сказать столько всего, но нет мочи нарушить магию молчания, острыми речами перерезать незримую нить между ними. Страшно очнуться в одиночестве. Глаза в глаза. Только бы не нарушить хрупкую связь. Это больше, чем чтение мыслей, — это чтение книги внутреннего мира.       Ее пальцы подрагивают в поисках тепла, а между приотрытых губ вырываются облачка пара. Он здесь. Рядом.       Уголки потрескавшихся губ слегка приподнимаются, и он в приглашающем жесте протягивает ей руку, прежде сняв бархатную перчатку. И в это мгновение она осознает, что им совершенно не требуются слова, чтобы понимать друг друга. Она вкладывает свою ладонь в его, ощущая заветное тепло и грубость мозолей от меча, который теперь не прикрыт мантией.       На их плечах искрящийся снег, но он лишь добавляет выразительности бледному лицу напротив и внушительности широким плечам, а её делает похожей на королеву.       Он удерживает её руку и невесомо тянет за собой, стремясь вернуться в роскошь дворца, где музыканты играют плавную мелодию, ярко дополненную акцентами. Он кружит её на огромном пространстве, не замечая, как другие тоже начинают вальсировать рядом, а прочие собираются вокруг завороженно наблюдая. Но все они где-то на задворках сознания создают лишь фон.        И вновь глаза в глаза, и большего им не нужно. Это разговор душ. И так проходит бесчисленное количество минут, а быть может и часов, пока последний звук скрипки не заглушается чьим-то восторженным вздохом. Тепло его руки не покидает её ни на мгновение. Аплодисменты и восхваления охватывают всю залу, заполняя даже каждый темный уголок. Гости в изысканных нарядах постепенно расходятся в прежние компании, пока Его Милость неотрывно смотрит на неё, точно видит пред собой великолепное произведение искусства из дорогого хрусталя.       Аристократичные черты лица становятся острее, и жевалки начинают играть, когда он слышит бой курантов. Его губы слегка приоткрываются в намерение что-то сказать, но решительность проигрывает тревоге, только сейчас перед ней он скрывает чувства. И с губ его всё же срывается неисполнимое обещание:       — Даже через тысячи лет и в другой реальности я буду думать о тебе, я буду ждать тебя.       Слова отдаются эхом в голове, пока она, как и прежде, смотрит на осыпавшуюся фреску. А в реальность её возвращает лишь голос подруги, зовущий пройти дальше, чтобы осмотреть дворец полностью. Юля кивает больше себе и через силу делает первый шаг, шелестя тканью зимней одежды.       Снег все так же медленно садится на плечи, пока в голове, будто пародируя снежинки, кружится одна мысль, мягко окутывая сознание: «Я буду ждать тебя».