Скрестив пальцы

Джисон молчит весь путь до дома, и подаёт голос лишь тогда, когда Минхо сворачивает в нужный ему проём. — Ты собираешься спать? — спрашивает он, передергивая плечами. В лесу всё еще темно, глубокая ночь медленно протекала через опушку. Минхо, не оборачиваясь, кидает: — Если листья лягут. Джисон вспоминает, как Ли говорил, что не может спать. Страшные сны мучали его из-за невыполненного обещания, о котором Джисон и не знал. Чувствуя себя неловко, он уточняет: — Тебе страшно засыпать из-за кошмаров, да? Минхо останавливается у деревянной скамьи. Смотря перед собой, он пытается вложить в ответ как можно меньше эмоций: — Сегодня ночь откровений? Джисон молчит, пока подходит к проёму и опирается на него плечом. Неловкость медленно отходит, а на смену ей просыпается забытая уверенность. У него есть чёткое ощущение, что этот диалог происходит далеко не впервые, когда Минхо всё-таки поворачивает к нему голову, ожидая, пока он или уйдет, или ответит на его вопрос. На лице Ли рисуется хитрая нить, проходящая через все его черты, когда тишина затягивается. Делая вид, что его тут не было, он подходит к пледу, который лежал на скамье аккуратно свернутым рулетом; расправляет его и нарочито медленно растягивает, разглаживая каждую неровность; всё ещё не обращая внимания на его присутствие, подходит к самодельной конструкции, похожей на станок, где висело несколько комплектов одежды, в том числе более легкая, для сна, и начинает растёгивать крепления на плечах. Стягивая тяжелую деревянную конструкцию, Минхо продолжает молчать. Легкий звон металических зажимов и глухой удар дерева по полу — единственное, что Джисон слышит. Хан не отрывает взгляда от темного силуэта Ли, не зная, что делать дальше — было ли это настоятельной просьбой уйти или очередной забавой он так и не понял. Складывает руки на груди, продолжая опираясь на проём. Минхо тянется к горлу, обхватывая пальцами горловину туники, что на нем была. Тянет вверх нарочито медленно. Даёт шанс отвернуться. «Он думает, я спин чужих никогда не видел?» Джисон не отводит взгляда, лишь сжимая руки на груди покрепче. Ли стягивает тунику через голову окончательно. Обнажённая спина почти светится в темноте, когда он расправляет вещь в руках и вешает на поручень. Джисон видит, как рельеф спины меняется, мышцы перекатываются в зависимости от его растянутых движений. Хан сглатывает подступающий ком. Уже не просто не желая, а не в силах отвести взгляд он смотрит, как Минхо, продолжая игнорировать его присутствие, тянется к верёвке, которая заменяла ему ремень. Тишина, поглотившая дом-дерево целиком начинала его съедать, как он недавно всю коробку ягод. Быстро и с охотой. Опустив голову и всё еще стоя к нему спиной, Минхо возится с узлом долгие минуты, за которые Джисон осмотрел его спину вдоль и поперек. Хотел ли он смотреть на это дальше? «Как будто мне не стоило оставаться здесь, — думает он. — Ещё немного и это выйдет за рамки». Минхо оборачивается. Сталкивается блестящим в темноте взором с ним и сразу же растягивает губы в улыбке, когда понимает, что все это время он покорно ждал. — Поможешь? Ли указал головой вниз — туда, где был узел, который он, по удаче, не мог развязать. Улыбается так нахально и открыто, что в горле пересыхает, а ветки встают в лёгких непреодолимой приградой, которую Джисон не может проломить долгие секунды. Да и, по-моему, он не особо и хочет открывать рот, но ему приходится: — А если бы меня не было? — Джисон кашляет, чтобы выровнить голос. Сжимает губы, когда чувствует, как напряглись руки. Понимает, что теряет контроль над ситуацией с огромной скоростью. Минхо лишь пожимает плечами. — Так поможешь лучшему другу, или страх одолел? Хан отталкивается от проёма. Опускает руки и поворачивает голову в сторону — туда, где был коридор, ведущий в его комнату и выдыхает. Если это была ловушка, то Джисон на нее повёлся. — Просто помочь развязать? — Ага, — отвечает Ли. — Что же ещё? «Ты с без верхней одежды, смотришь внутрь и говоришь загадками, — хочется ответить ему. — Что мне, по-твоему, думать?» Джисон качает головой и делает шаг в проём. Подходит к Минхо ближе и останавливается совсем рядом. Ли разворачивается к нему лицом полностью, и теперь он видел не только спину. Тело Минхо, объективно, было подтянутым, почти блестело и переливалось, маняще для глаз и слишком для того, чтобы не разглядывать. Но Хан не смог иначе. Застыв на месте, он тёк взглядом по его телу. Минхо на это лишь взялся пальцами за узелок в районе пуговки штанов. Чуть потряс ее в стороны, перетягивая внимание. — Вот, — он поднимает взгляд на его заставшие глаза и чуть хмурится. — Ну дела. Видишь хоть, что показываю? Джисон наконец поднимает глаза. Округляет их, будто его будили посреди ночи и спрашивали имя, опускает на узел, только сейчас всерьёз обращая на него внимание. — Вижу. Чтобы протянуть руку к верёвке требуется так много моральных сил, что он чувствует себя по-настоящему уставшим. Приходится наклонится, чтобы понять, в какие стороны ему тянуть — клубок был завязан не на один узелок. Цепляясь подушечками пальцев за плетение он пытается не касаться голого живота Минхо, но получается это недолго — чем больше сил Хан прикладывал, тем чаще задевал горячую кожу. Хан пыхтит и считает, что совершает подвиг, когда веревка начинает поддаваться и первый узелок распутывается, послушно перемещаясь в его покрасневших от усердия пальцах. — Зачем ты так завязываешь? — спрашивает он, выпрямляя затекшую спину. Хочется выть, когда приходит осознание, что это даже не половина работы. — Кто мешал завязать бантиком? — Бантиком? — Ли улыбается. — Это еще как? — Ты не умеешь? — Джисон запускает пальцы в волосы, когда Минхо кивает. Проводит по всей длине и говорит на выдохе, снова наклоняясь к узлу: — научишься когда-нибудь позже, ладно? Ли участливо наблюдает за тем, как он развязывает один узел за другим, разглядывая его сверху-вниз, настолько открыто и пронизывающе, что Хан осознаёт, как затекшие руки прижимаются костяшками к оголенной коже живота, ища опору. Он внутренне ликует, когда остается последний слабо завязанный узелок, который легко поддается и освобождает его от работы. Все тело затекло и молило о чем-то мягком, где он мог бы расслабить мышцы и наконец выдохнуть от напряжения. Быстрее, чем Джисон успевает это понять, Минхо тянется к пуговке, собираясь снять штаны прямо перед ним. Хан не успевает сделать ничего более адекватного, как вцепиться в чужие запястья прежде, чем темный элемент одежды исчезнет с его бёдер. — Давай ты сделаешь это, когда я хотя бы отвернусь? — чувствуя себя так, словно только что пробежал марафон, он искренне не представляет своих действий, не успей остановить Минхо. Глаза Ли вдруг отдают блик. Он склоняет голову и спрашивает: — Тогда почему ты еще смотришь? Джисон заливается краской быстрее, чем когда-либо и отходит, отпуская чужие запястья. Отворачивается, не без стыда прокручивая ситуацию в голове. Он слышит, как шуршит одежда и как Ли опирается на поручень, пока одевается. Внутри плещется стыд, но Хан не может понять, из-за чего именно. Странное чувство дежавю снова появляется в голове и становится особенно ярким, когда Минхо оповещает: — Ты можешь посмотреть. Джисон поворачивается. Легкая одежда струится по телу Ли приятным полотном, но он не заостряет на этом особого внимания. В голове до сих пор стоит образ без нее. — Если я не могу уснуть, то что с тобой? — спрашивает Минхо. Садится на лавку, опираясь на стену спиной. — Я, — он делает паузу. Слова тяжело составляются в предложения, — может быть, мог бы помочь. Ли как-то совсем издевательски усмехается. — И как же? — Эй, перестань, — ему становится неприятно от такого тона. — Хочешь, оставайся страдать кошмарами и неси это всю свою бессмертную жизнь, что и произойдет, если ты не попытаешься отвлечься. Минхо хмурится. Улыбка появляется на его лице гримасой боли. — Воображаешь, что ёрничаю? — выражение не уходит, когда он чуть серьёзнее продолжает: — не хотел. Джисон подходит ближе. С кивка Ли садится рядом на лавку и избегает прямого взгляда Минхо, пока жуёт губы. Может быть, он преувеличил свои навыки и вообще, сделает лишь хуже, но всё же тихо просит: — Ложись в полный рост, как обычно делаешь. Минхо выдерживает паузу. Ждет до тех пор, пока Джисон не поднимает взгляд. — Ну? — говорит Хан. Губы всё еще поджаты, в вновь появившейся неуверенности и легкой тревожности от возможного провала. Ли наклоняется к нему, вытягивает голову, пытаясь вытащить из его глаз все самое важное. Растягивает губы в ухмылке, мягкой, но не потерявшей озорства, когда становится довольным результатом и наконец ложится. Переворачивается на бок, подкладывая ладонь под щёку, из-за чего она приподнимается к глазам и делает его острое лицо мягче, с каплей детской забавы. — Хорошо... — шепчет самому себе Джисон. — Закрой глаза. — Минхо слушается, закрывая веки. Хан оборачивается к пледу, который служил одеялом, и протягивает к нему руки, укладывая к себе на колени. Тихо спрашивает: — Ты накрываешься обычно? В ответ кивок. Джисон встаёт, расправляя тёплый плед в руках и чуть встряхивает, перед тем как с ветерком постепенно опустить его на Минхо. Хан поправляет ткань, поднимая одеяло выше к плечам, неосознанно касаясь Ли по всему телу, пока делает это. Усаживаясь обратно, продолжает: — Представь тот день, который тебе снится. Минхо открывает глаза. Его темный взгляд не вяжется с до сих пор мягким выражением лица, когда он спрашивает: — Ты действительно считаешь, что после этого я усну? — Минхо, — просит он тише, чем до этого, — пожалуйста, просто попробуй. Ли с трудом закрывает глаза снова. Джисон видит, как напряжено его лицо и как он заставляет себя лежать на месте. — Ты можешь лечь как хочешь. Минхо игнорирует его слова, будто его тело не кричало о том, чтобы сменить позу. «Упрямый». Хан не представлял, что произошло перед его пропажей, но мог без сомнения сказать — сейчас Минхо было тяжелее всех, хоть он усердно и удачно этого не показывал напрямую. Потому что знал, что ему не понять. Держать в себе вину тяжелее любого другого греха, когда о нем стоит молчать, а вести себя по-старому, словно их знакомство произошло там, у дерева, из которого он вылез. Джисон и сам поник, но предпринял попытку стряхнуть с себя наваждение. Ли наконец сдвинулся с места: поджал ноги и почти уткнулся лицом в лавку, двигаясь ближе к краю, где он сидел. Ближе к теплу. — После того, как представишь, — тихо шепчет он, чтобы не сбить появившуюся вуаль откровения, — подумай, что рядом с тобой я, не знающий, что произошло. Джисон молчит и наклоняет голову, чтобы увидеть, как ресницы Минхо слегка дрожат от напряжения. Его лицо почти скрывается в пледе. — Как только получится, — начинает Хан, — скажи мне, что очень хочешь спать. Брови Минхо строятся крышей домика. Джисон спешит объяснить: — Просто представь, что говоришь мне это. Что я отвечаю? Джисон замолкает. Даёт Ли время, и в эти минуты думает сам. «Откуда я помню эту методику? Кто мне ее рассказал?» В голове смешалось один и тысяча различных фактов из его жизни на Земле, но от кого он их узнал так и не вспомнил. Он мог вспомнить, что успешно выполнял функцию друга-подушки-психолога, помнил эпизоды из детства сухими фактами из рода «песок жрать не стоит» и многое другое, но ни одного имени из всего этого вычленить не мог. Зато свое присутствие тут, среди высших существ и являтся одним из них было уже привычным и будто всегда в его жизни присутствующим. Его поток мыслей прерывает шепот Минхо: — Чтобы я поспал. — Отлично, — шепчет он в ответ. — Что ты будешь делать дальше? — Я хочу спать, — тянет Ли так сладко-устало, что внутри Джисона что-то громко ломается. — Так сильно хочу.. Хан не может продолжить сразу. Ломающийся звук внутри него разносится эхом, отдает в виски и жужжит, пока он собирается с мыслями, ладонями делая кучку, которая сразу же разлетается и рвется в щепки, когда Минхо добавляет так же тихо и устало: — Я так давно не спал... Джисон даже не пробует собрать все заново. Домик взорвался и порвался, выпуская из него все внутренности и эмоции, волной переливаясь на пол и струясь по дереву. — Сейчас я здесь, — выдавливает из себя Хан. — И я тоже хочу, чтобы ты поспал, Минхо. Рука аккуратно опускается на чужую спину. Уткнувшийся в лавку носом Ли подбирается к нему еще ближе, и Джисону не остаётся ничего, кроме как приобнять его за плечи. Нагретый плед приятно щекочет пальцы. — Что ты видишь дальше? — тихо спрашивает он. — Мы лежим вместе, — Минхо шепчет, так, что Джисон с трудом разбирает слова. — Что ты чувствуешь? Ли молчит. Его лицо чуть меняется, то напрягаясь, то разглаживаясь, пока он все-таки отвечает: — Нежность. Одно слово вызывает в Джисоне такое чувство дежавю, что он сдерживается от громкого выдоха. Пальцы на плече Минхо чуть сжимаются, идут выше, к шее и мягко опускаются на нее, касаясь затылка. Ли поворачивается к его руке и находит своей, беря его за запястье так слабо, что он бы без труда вырвал ее, но Джисон не делает ни единой попытки. Минхо прижимается к его руке щекой и ложится, пытаясь быть к ладони как можно ближе. Хан смотрит на Ли и не сдерживает вымученной улыбки. Веки Минхо расслабляются, привыкают к его теплу, дыхание становится редким. Джисон ощущает, как постепенно отекает его ладонь, но не думает о последствиях прямо сейчас. Он смотрит, как постепенно Минхо засыпает. Засыпает долгожданным сном, в котором, как Хан надеялся, его не будет мучать совесть. Вслед за Ли его глаза слипаются, будто примагниченные. Голову становится держать так тяжело, что после того, как он чуть не ложится поперёк тела Минхо, понимает, что ему пора. Осторожно достав руку из плена, он встает и уходит. Уходит в свою обитель и засыпает моментально, стоило переодеться и коснуться головой лавки. Джисон не видел, что Минхо проснулся почти сразу же, как он ушёл. Проснулся, потому что почувствовал, как нежность утекла из пальцев, а вместо нее перед глазами вновь возник тот роковой день и последние слова Джисона перед тем, как он пропал в дупле: «Ты ведь обещал мне, что я не забуду».