Проверка смелости

      — Мне незачем лгать, — пробормотал Мегуми. — И доказывать я тоже ничего не собираюсь. Я сказал, что видел.       Тодо развёл руками. Говорил он громче, разгоняясь, словно ветер, который силится раздуть жар спора.       — Я не сказал, что ты лжёшь. Я сказал, что никто не видит всех этих вещей, кроме тебя. По-твоему, это значит одно и то же?       Но Мегуми только повёл плечом. Он склонился над тарелкой, выбирая следующий кусок мяса, — не то хотел сильнее позлить Тодо, не то злость его и вовсе не заботила.       — Я думаю, до Изменения предки этих тигров жили в зоопарке, — ответил он наконец. — Если климат стал мягче, значит, они смогли здесь выжить.       — Так а что ты сделал, когда встретил тигра в лесу? — вклинился Юджи.       Тодо хмыкнул.       — Полагаю, молился, что его не заинтересует на обед такая костлявая тушка.       — Думаешь, у тигров тоже есть тип? — усмехнулся Мегуми.       И Юджи разделил с ним смешок, спрятав от Тодо, словно их общий секрет.       Сам следил за разговором, пожёвывая рис, — голоса вливались в гул столовой, и каждый подбрасывал реплики в костёр, точно щепки.       После того вечера на пляже — с ломаным печеньем и поисками черники — Мегуми пошёл на ужин за ним и с тех пор каждый раз делал так же, словно они знакомы много лет и давно привыкли к этому. Вынимали разговор из общей беседы, как жемчуг из раковины, и после забирали с собой на террасу — за полночь вместе с чаем и натянутыми до подбородка одеялами.       — Ты отпугнул его, — догадался Тодо.       Он кивнул.       — Я зажёг сушняк. На огонь даже тигр не полезет.       — А я подумал… — поспешил вставить Юджи.       — М?       — Как они знают, что нужно бояться огня?       Тодо ел — не успел спустить его с небес на землю каким-нибудь логичным объяснением. А сам поймал взгляд Мегуми — тот ждал молча, словно приноровился к тому, что ему нужно немного поразмышлять и подобрать слова.       Он когда-то пытался читать книжку англичанина Джека Лондона — выбор в школьной библиотеке был так себе, и ему сунули в руки эту, потому что он любил повести про приключения и героев.       Так вот Джек Лондон писал о персонаже, который попал в доисторические времена — когда человек был не хозяином мира, а боялся лишний раз отойти от стоянки, чтобы не стать добычей для хищников. Рассказывал он, конечно, об англичанах да и книжки были скучные, но сцены оттуда въелись в память, как изображения вымерших животных на стенах пещер, — до сих пор наведывались к нему перед сном. Только теперь у главного героя вырисовались черты Фушигуро — он почему-то был с луком и стрелами и в старинном синем кимоно, словно сошёл с гравюр.       А если тигры не сталкивались с людьми, откуда они знают, что огонь опасен?       — Я имею в виду…       Но договорить не успел. Перебили голоса из лобби — в столовой прислушались, оборвав беседы на полуслове и вытянув головы, словно всполошенный косяк рыб. Мегуми сидел ближе всех к выходу, так что выскочил он первый. И когда сам последовал за ним, застрял между столами — за разнотравьем женских кимоно и причёсок.       — Что случилось? — пробормотал он Тодо. — Где Маки?       — Я полагаю, у подруги.       Шёпот зашелестел по столовой, словно треск огня, который пробирается по подлеску. Выхватил пару слов       ребёнок       девочка       раненая       — Это девочка Такада, — проговорила женщина впереди них. — Младшая.       — Дайте пройти! — рыкнул Тодо.       И ему освободили проход — вдвоём выбрались в лобби, словно провалились в открывшуюся в земле расселину. Тодо опустился на корточки, и его ладони легли на дрожащие плечи Нобуко Такады — точно сломавшая крыло птица в его руках.       — Уведите её кто-нибудь, — запричитали на ухо.       — Да разойдитесь вы! Хватит мешать.       Юджи обернулся — с другой стороны женщина в зелёном кимоно, как разлившаяся краска, протискивалась сквозь комнату с аптечкой. Ей протянула руку другая, и Юджи, наклонившись, разглядел между ног девчоночьи сандалии — чьи-то босые ступни размазали кровь Тацуко Такады по полу.       — Она задержалась на улице после заката, — пробормотала Нобуко, зажимая слова ладонью. — Мы с Маки пошли её искать и…       — У кого бинты?       — Держи, вот.       Голоса — словно мячики для игры в пинг-понг — не уследишь ни за одним.       Он прошерстил взглядом комнату и приметил Маки на лестнице. На ступеньку ниже стоял Мегуми — она говорила ему что-то на ухо, но не похоже, чтобы он её слушал. Сложил руки на груди, уставившись в никуда поверх гомона.       Словно был не здесь — не в этом времени и не с этим раненым ребёнком.       — Её сильно задели? — шепнул Юджи без разбора.       — Не могу понять.       — Вы что, не видели, сколько крови? Бедные родители.       Прежде чем узнал голоса, они исчезли, как утонувшие в костре сухие листья.       Он поднял руку и помахал Мегуми, словно собирая сачком его рассеянный взгляд, и Мегуми кивком указал на лестницу       я ухожу       идёшь со мной?       Сам стал пробираться через толпу. Вышел к террасе за лестницей и уже думал было прошмыгнуть за ним, не оглянувшись на роящиеся в лобби голоса, но остановился.       Кто-то плакал.       Юджи прислушался — почудилось, что сюда долетел плач Нобуко Такады, как когда отчётливо слышишь чей-то голос посреди шторма, только это была не она. Звук шёл с террасы.       Он бросил взгляд на лестницу. Тени густели, словно электрический свет признал поражение и перестал бороться с темнотой. И конечно, Мегуми не звал его — наверное, он ушёл, потому что не хотел встреч со своими собственными воспоминаниями. Но это ведь не значит, что он должен оставаться с ними один.       — Я сейчас, — сжал кулак Юджи и отодвинул перегородку.       С террасы хлынула тишина — сменила свежестью ночи затхлую прохладу лобби, и только теперь он понял, какой внутри стоял шум. Юджи закрыл дверь и, мотнув головой, чтобы стряхнуть отзвуки, двинулся по деревянному настилу. Как кот, тихо — предлагая свою компанию, даже если вместо этого погонят прочь метлой.       — А, Юджи, это ты. — Нитта повернулась к нему.       Она вытерла нос кулаком — так же делали ребята-пятилетки, которые без присмотра носились по сендайским улицам. У неё с собой был фонарь, и её глаза блеснули парой луж после дождя.       — Я только хотел… — он запнулся.       Говорили же не лезть в дела старших — а он слишком любил совать во всё на свете свой нос.       И с этой мыслью пришло осознание, что ни один человек в Кадзэ но кайган не видел его ребёнком.       — Мне побыть с вами или уйти?       — Побудь, — ответила Нитта и слабо улыбнулась. — Если ты не против.       Её ладонь мелькнула — хлопнула по полу, словно касаясь лужицы растаявшего света посреди ледяной ночи, — и он двинулся к ней, чтобы сесть рядом.       От ветра здесь защищал забор, только и всего. Побудет с ней тут, пока не застучат зубы или Нитта его не прогонит.       Пристроившись, Юджи поднял взгляд — тремя этажами выше под колодцем звёздного неба темнела их терраса, и он поёжился. Значит, так его видели со стороны. Словно для людей чужая жизнь это укрытый чернотой балкон, куда не заглянуть и не дотянуться.       Хотя в нём уютно, если рядом есть кто-то ещё.       Фушигуро этого никогда не скажет, но ему тоже нужна компания. С того вечера Мегуми и сам сопровождал его, словно бродячий кот — готов принимать еду и тепло, пока гладят и кормят, но держался настороже и к рукам подходил с опаской, словно помня о том, что уличных животных после кормёжки не позовут домой.       — Ты слышал что-нибудь? — спросила Нитта. — Про Тацуко.       — Нет. Но я могу вернуться и узнать. — Он указал себе за спину. — Я только…       — Давай позже, ладно?       И Юджи опустил руку.       — Но я только надеюсь, что с ней всё будет хорошо. Ну то есть… Кто-то уже принёс аптечку. Я надеюсь, ей помогут. Ну и…       Что ей не будет больно.       Когда умерли родители, это единственное, что его заботило.       — Я могу кое в чём признаться? — спросила Нитта.       — Конечно.       — Я каждый день надеюсь, что произойдёт что-нибудь, что заставит нас всех остаться здесь. Один раз я подумала: «Пускай кто-нибудь приедет и скажет, что все города в мире захвачены, и это единственное безопасное место». — Нитта повернулась к нему. — Я плохой человек?       Юджи помотал головой.       — У нас здесь своя жизнь, — пробормотала она. — Здесь мы можем решать за себя. А кому мы будем нужны где-то ещё? Что делать тем, кто не может работать? Жить на головах друг у друга в трущобах?       Она провела ладонью по лицу, словно пыталась успокоить себя прикосновением пальцев-льдинок — заживить, как прикладываешь лёд к ожогу, воспалённую кожу.       А с ответом сразу не нашёлся.       Сам-то привык. Как-нибудь со всем справится, какие бы ни были трудности.       Только никогда не думал, что может хотеть чего-нибудь от своей жизни, пока не взглянул на ту фотографию порта.       — Маки пытается уговорить Мегуми, чтобы он поехал с ней в столицу, — добавила Нитта.       — Да?       Подтянул колени к груди — холод взялся покусывать его, начав с пальцев ног.       — Я хочу, чтобы он согласился, — прогнусавила она. — Но я не могу заставить себя сказать ему. — Она подняла руки ладонями вверх, словно пытаясь набрать ими горсти света. — Как будто время утекает у меня сквозь пальцы.       Глянул на её руки. Вложить в них нечего, только в его собственных стиснутых кулаках загорелся уголёк — он обязательно что-нибудь сделает. Что угодно. Он должен сделать этот мир лучше, чего бы ему это ни стоило.       — Прости, — усмехнулась она. — Ты не должен был это выслушивать.       — Всё в порядке. Вы…       — Я же обычно не такая. И ты для этих мыслей слишком юный.       Тыльной стороной ладони Нитта вытерла глаза — спрятала смущённый взгляд, изобразив улыбку, словно чтобы вернуть им роли в истории, где она пытается защитить его и весь этот город.       Юджи прислушался — шум за перегородкой стих, пока они говорили, и за забором застрекотали цикады. А он даже не успел прикинуть, что будет делать дальше. Не заметил, как лето двинулось к сентябрю — к удлиняющимся ночам и размытым грунтовым дорогам.       Поднял голову. Их терраса так и чернела под небом — всё ещё высоким и бесконечно звёздным, и обманчиво летним.       Его ведь не нужно спасать. И ничто не помешает ему собрать вещи — не больше, чем привёз с собой — и, оглянувшись лишь раз, помахать рукой Кадзэ но кайган. Рисовому полю, брошенным лодкам и шахматным псам. Только к пожиткам, которые хотел забрать с собой и сложить в шкатулку с грошовыми драгоценностями, добавил бы воспоминание о той ночи, когда Мегуми уснул у него на плече.       В груди отдалось давящее эхо, словно взамен ему придётся оставить здесь часть своего сердца.       Разве это справедливо, что они должны попрощаться так быстро?       Почему Мегуми вообще так приклеился к этому берегу? У любого другого клочка земли есть преимущество перед Кадзэ но кайган — там нет живут его дурные воспоминания.       Как будто не погнался за ним по пляжу в тот день.       А если он вновь передумает, когда они попрощаются? В следующий раз, может быть, уже не получится его нагнать.       — Похоже, все разошлись, — проговорил он. — Хотите, я схожу узнаю, как дела?       — Пойдём вместе, — ответила Нитта.       Она встала — фонарь в её руке проколол тьму, словно светлячок, — и они двинулись в лобби вдвоём.       За перегородкой пусто — пахло влагой и, будто по полу прошлись кисточкой, блестели водяные разводы. Из воздуха словно вычерпали всю жизнь до самого донышка.       Единственный силуэт Юджи приметил на лестнице.       — Кто-то должен был научить её не ходить одной, — пробормотала Маки. — Сколько раз я говорила, что нельзя быть такими беспечными.       — Как она?       Маки подняла взгляд — тёмный, злой и уставший — в таких ответы читаются даже без слов.       — Я понял.       — Идёмте отдыхать, — сказала Нитта. — Некоторые дни чем быстрее закончишь, тем лучше.       С Маки они обменялись кивками, и она двинулась в столовую — светлячок сопроводил её, точно верный компаньон.       Такие им всем сегодня не помешают.       — Доброй ночи, Нитта-сан! — пожелал Юджи вслед.       Голос зазвучал слишком бодро, как фальшивая реплика актёра со сцены, и он одними губами попросил прощения.       — Ненавижу их, — процедила Маки.       Обернулся на её слова — она стиснула кулаки, словно жалея, что не была рядом с Тацуко и не смогла защитить её от проклятий. Да хоть разорвать их голыми руками, если потребуется.       — Ещё больше ненавижу то, какие они трусливые, — выплюнула она. — Вместо того, чтобы напасть на меня или Тодо, они выбирают тех, кто слабее и меньше.       Как раненые хищники.       — Но почему проклятия ненавидят нас? — спросил Юджи. — Почему они охотятся на нас даже теперь?       Маки вздохнула.       — Да какая разница?       — Ну может…       — Поговори об этом с Мегуми, — оборвала она. — Мне всё равно.       — Я уговорю его поехать с нами в Сендай, — выпалил он — и огонёк разгорелся ярче, словно чтобы не сомневался, что слова выплеснулись из самого сердца. — Нитту-сан тоже. Мы все уедем и будем в безопасности.       Лица Маки не видел — из-под тени чёлки послышался смешок.       — Ты не всё знаешь про Мегуми, — ответила она. — Он будет счастлив, когда останется здесь один.       — Ты о чём?       Лучше бы и дальше прятала свой взгляд. Прошиб холодом, словно сам он тоже виноват в чём-то.       — Попробуй спросить, почему его не трогают проклятия. Он разозлился, что тебя поселили рядом с ним, потому что боялся, что с тобой случится то же, что и с Цумики. Но правда в том, что у него не хватает смелости отстаивать то, во что он верит.       Юджи нахмурился.       — Да что… Что отстаивать? Я ничего не понимаю.       — Я тоже не понимаю.       Она встала — стиснув кулаки, словно всё ещё надеялась отомстить кому-нибудь сегодня ночью, — и её силуэт растаял в темноте.       В лобби залегло дурное предчувствие. Такое тяжёлое, что побоишься двинуться или даже вдохнуть, лишь бы не столкнуть кость домино перед всей грядущей цепочкой — что-то должно произойти, и он ничего не сможет с этим сделать.       До четвёртого этажа он добежал на ощупь. Как будто если поспешить и никто-ничто его не увидит, то он будет в безопасности, и все будут в безопасности, и он сможет перегнать все события, какие бы в будущем ни случились.       — Мегуми? — постучался Юджи в его дверь. — Ты здесь?       — Я сплю, — отозвался он.       На языке заворочались слова, точно испорченная каша, — ты не хочешь выйти на террасу? ты уже слышал про Тацуко? я не думаю, что нам сегодня лучше оставаться одним — но он ничего не сказал.       В своей комнате лёг в постель, не зажигая светильник.       Всматривался в темноту — лишь отпечаток света на сетчатке, — ведь если он уснёт, то увидит сандалии, которые поднимают песок в воздух, или фотографию порта, или напуганное проклятие, что прячется в лодке.       Или незнакомую девушку — Цумики, — которая раньше жила в его комнате.

***

      Внутрь пробрался рассвет. Словно сквозь щели в окнах нанесло песок с пляжа. И ему что-то снилось — образы или звуки, которые нигде не начинались и ни на чём не заканчивались.       Юджи сел в кровати. Одеяло упал с плеч, обнажив его сырому воздуху, и он потёр глаза. Сегодня это был не сон — он действительно услышал в коридоре шаги.       Вышел из комнаты — свет тёк в гостиницу бестелесный и тонкий, словно солнце ещё не успело наполнить его весом. Не то догадка, не то чутьё — он подбежал к окну, которое выходило на пляж, и прищурился в ранних сумерках.       Наверное, так мог выглядеть мир до начала времён — пейзаж без сожалений и оттенков, лишённый всякой жизни. И единственная тень, которая вскоре всё изменит, двинулась к только что созданному юному морю.       Юджи спустился по лестнице. Бросив обувь, он вышел босиком — на улице под ступнями заскрипел песок, прохладный и мягкий. И пляж встретил его шумом шторма, словно он очутился внутри ракушки.       Единственную чёрную точку, как отбившуюся от стаи птицу, Юджи нашёл у кромки воды.       Мегуми поклонился морю. Словно здороваясь с божеством и прося у него благословения, которого не хватало его имени. Следом снял рубашку — оставил лишь поясную сумку и шорты. И только затем дошло, что он собирается делать.       Когда сам добежал до воды — море лизнуло ноги холодом, — Мегуми отплыл уже на несколько метров от берега.       — Что ты делаешь? — крикнул Юджи.       Ветер бросил слова обратно в лицо. Брызги ошпарили живот, и он зажмурился, сцепив зубы, — следующая волна обхватила плечи. Он оттолкнулся от песка и ногами заколотил воду.       — Итадори!       Открыл рот — прошибло солью до носа. Сквозь линзу воды серое небо и серое море смешались в шторме.       — Зачем ты пошёл сюда? — крикнул Мегуми. — Возвращайся на берег.       — Без тебя не уйду.       — Я не собираюсь возвращаться. Я знаю, что делаю.       Перед следующей волной Юджи оттолкнулся руками — хватанул воздух ртом — и сморгнул воду с ресниц. Другая подхватила сама и дала сделать ещё один вдох. Наверное, так и нужно — не бороться, а следовать вверх и вниз за волнами.       Мегуми подплыл к нему совсем близко. Лицо облепили влажные кончики волос, и он смахнул их со лба, словно шторм его ничуть не заботил.       — Со мной всё будет в порядке, — проговорил он.       — Но это же самоубийство, — выпалил Юджи. — Нас в любой м…       — Юджи.       Голос спокойный — и в глазах умиротворение, которое не отличишь от безумия. Словно человек, который долго откладывал опасное и тяжёлое дело и наконец-то набрался мрачной решимости исполнить свой долг.       На следующей волне Юджи обернулся — до берега метров двадцать. Их двоих давно должны были бы убить проклятия.       — Почему тебя никто не трогает? — спросил Юджи и глянул на него. — Почему нас никто не трогает?       — Ты собираешься возвращаться или нет? — рыкнул Мегуми.       — Нет.       — Тогда держись рядом со мной. И постарайся не думать ни о чём, что может вызвать у тебя эмоции. Понял?       — Да, но…       — Нам нужно спешить.       Мегуми махнул рукой, и над водой мелькнула его макушка.       — Проще сказать, чем сделать, — пробормотал Юджи.       Вообще-то он кинулся в море, оставив на берегу мысль о том, что толком не умеет плавать. Загребал воду обеими руками по-жабьи, как учат детей, и сквозь резь в глазах выглядывал над волнами чёрные волосы.       Хотя бы так никаких эмоций       ни од ной       если налегать на силу, а не на технику. Держать ноги ближе к поверхности и ни за что не глядеть вниз — лишь бы не увидеть в воде силуэты.       Мегуми пару раз остановился, чтобы подождать его — не подгонял, только один раз спросил, точно ли он хочет продолжить. Но сам вроде бы приноровился и привык. Всему можно научиться, если будет практика.       Скала, которая обрубила пляж, осталась позади — дальше берег оказался весь из камня, и вдали завиднелась коса с одуванчиками бесполезных, сохранившихся ещё со времён Изменения ветряков. Утренняя дымка понемногу собралась в плотные тучи — ветер гнал их по небу, точно небесный погонщик. И тень Сигнального острова на горизонте обрела очертания острых камней и криков птиц.       Юджи обернулся вновь — песчаный берег от них теперь был дальше острова, — и из-за городских зданий выглянули холмы. С заросшими дорогами, заброшенными городами и историями из далёкого прошлого.       Даже если ему суждено умереть сегодня, то хотя бы он исполнил свою мечту о море.       И другую — он был здесь не один.       — Тут сильное течение. — Мегуми поравнялся с ним. — Возьмём немного вправо.       — М-г.       — Возле острова будет легче.       Самому не хватило сил ответить — только показал большой палец вверх.       Когда у берега море притихло за волнорезом, он едва заставил себя обрадоваться — перед глазами застыло серебристое марево       вдох и выдох       одна рука и другая       пальцы коснулись скалы — сердце билось чаще волн. Он подтянулся — счесав ладони об острые камни — так быстро, как только смог, словно у берега его напоследок цапнет проклятие, — и без сил упал на землю.       Воздух протискивался в обожжённую глотку.       — Мы доплыли, — словно не веря самому себе, прохрипел Юджи.       — М?       Он поднял голову. Мегуми распластался на спине, не то кривясь, не то улыбаясь — нагая грудь вздымалась, ловя воздух.       — Мы доплыли, — повторил Юджи.       — Я был на шестьдесят процентов уверен, что всё получится.              — Так много? — выдавил усмешку он.       И откинул голову, закрыв глаза, — так, наверное, чувствует себя рыба, которую поймали и, продержав пару минут на воздухе, всё-таки выпустили обратно в воду — пока не отдышался и чувства не вернулись вместе с холодом и впившимися в спину камнями.       По крайней мере, с острова некуда бежать от его вопросов.       Он сел — встретился с Мегуми взглядом, и тот отвернулся, делая вид, что всё это время смотрел на море. На кончиках волос собрались капли — стекли по груди и животу к поясной сумке.       А думал, загар его не любит — по сравнению с руками и лицом торс у него совсем белый.       — Что? — теперь Мегуми подцепил его взгляд, словно удочкой.       — Ничего, — пробормотал он.       — Ну да, у меня тоже.       — Я только не могу понять, почему мы до сих пор живы. Я думал, лезть в воду — это верная смерть.       Юджи повернулся к морю. Покалывание соли на коже принесло щекотку мурашек, и только теперь он осознал, как далеко они заплыли — в дни, когда над Кадзэ но кайган собирается хотя бы лёгкий туман, берег отсюда увидеть невозможно. И тогда здешние течения, словно пересмешники, принимаются водить тебя за нос в белёсой пустоте, норовя в шутку или в наказание обмануть очередного глупца и выбросить в открытый океан.       — Я могу рассказать тебе, — ответил Мегуми. — Только если ты пообещаешь, что хотя бы попробуешь понять меня.       Взгляд у него темнее хмурых туч.       Он кивнул.       И Мегуми наклонился к поясной сумке — раскрыл застёжку и окунул ладонь внутрь. Оттуда по пальцам скользнула тьма — потекла вверх по запястью и, словно браслет, залегла на его предплечье. Устроившись, оно открыло глаза и высунуло раздвоенный язык — попробовать на вкус утренний солёный воздух.       — Это п… — Юджи пересел ближе. — Это что, проклятие?       — М-г.       Мегуми поднёс палец ему ко лбу и погладил, словно питомца — змея прикрыла глаза, как будто могла угреться под его рукой.       — Но как… Как оно тебя слушается? Как это вообще?       — Не знаю, — он пожал плечами. — Я нашёл первого, когда мне было года четыре. Я уже почти не помню.       — Первого?       Глупый вопрос — видел ведь его руки.       Проклятия позволяли приручать себя, но оставляли ему шрамы взамен, чтобы не забывал, что когда-то они тоже были дикими.       — И другие проклятия тебя не трогают? — спросил Юджи.       — Обычно да. Они, конечно, не все идут на контакт, но от тигров опасности больше. Для меня, по крайней мере.       — А кто тогда ранил Куро?       — Мой сменщик решил, что проклятия хотят напасть на его драгоценную брагу. Мне пришлось разбираться. Светиться я ведь тоже не могу.       Но Маки знала.       И вряд ли Мегуми первый, с кем случилось такое. Как когда-то давно двое учёных одновременно придумали телефон — было бы смешно, если бы они позвонили друг другу и испугались до чёртиков. Как тигры, которые не знали, что должны бояться огня, люди и проклятия вышли из мира, где не знали, что должны бояться друг друга.       Наверное, так было бы в идеальном мире — он заканчивается с голодом тигра и на кончиках стрел.       — О чём ты думаешь? — спросил Мегуми.       Юджи обернулся. Углядел над скалой белую макушку — маяк наносил точку краски на никому теперь не нужные карты.       — Поднимемся?       Он кивнул. Открыл сумку, чтобы пустить проклятие обратно, но, видимо, слушались они не всегда — змея не спешила прятаться. Встретились взглядами, и Юджи хмыкнул — можешь оставить, мол, мне оно не мешает.       По пути к маяку — стопы резали счёсанные ветром скалы — Мегуми оглядывался на него, словно ожидая подножки или удара со спины. Наверное, за то, что заставил его жить по соседству с проклятиями. Или что втянул в эту историю.       Когда забрались выше, ветер принялся трепать влажную одежду, — босыми ступнями зашлёпали по лестнице, спеша к двери. И пара чаек когтями скрежетнули по поручням на маяке, словно напоминая им, что когда-то этот остров принадлежал людям, но теперь они здесь гости.       Изнутри маяка дохнуло сыростью — но хотя бы затхлым теплом — среди застоявшейся тьмы чудилось, что идти сквозь здешний воздух всё равно что брести по колено в воде.       Разбавили звуком шагов по витой лестнице.       — Я слышал, раньше сюда тоже плавали, — сказал Юджи. — Это что-то вроде проверки храбрости, да?       — Чушь, которой занимаются пацаны, когда им исполняется восемнадцать, чтобы кому-то что-то доказать.       — Кто бы говорил, — заметил Юджи.       Из темноты донёсся смешок.       Спина Мегуми белела в густеющей тьме, и он поднял руку, чтобы схватиться за него в шутку — спрятал касание обратно в кулак, словно мог обжечься, если дотронется нагой кожи.       — Моя сестра тоже хотела доплыть сюда на своё совершеннолетие, — добавил он. — Ей кто-то сказал, что ни одна женщина на это не способна, и её это жутко разозлило.       — Не представляю, как разозлилась бы Маки.       — Ещё бы… — Прервал стук, и Мегуми буркнул: — Ч-шёрт.       — Что?       — Дверь.       В конце лестницы и со скрипом в несказанных петлях — на них обоих упал пасмурный свет. Утро так и не разгорелось, как отсыревшая спичка.       Юджи обвёл взглядом окна — словно пытаясь вобрать в себя вой ветра и соль на языке, и приглушённые крики чаек, и бескрайнюю морскую рябь — в этот миг он понял моряков, которые в Средние века уплывали на своих деревянных посудинах открывать новые земли. Здесь кажется, что ты способен на всё, словно бесконечность моря втекает в тебя вместе с воздухом и переливается через край.       Наверное, после путешествий они были до смерти счастливы, когда видели свет маяка на горизонте.       Он положил руки на лампу — жатое стекло в металлическом каркасе — и закрыл глаза, словно надеясь услышать, как под ладонями пульсирует сердце, которое тоскует по кораблям и огню.       — Я думаю, мы должны использовать это, — сказал Юджи.       — М?       — Ты должен рассказать Страже обо всём, что знаешь, — и, выглянув из-за фонаря, добавил: — Мы вместе расскажем.       Мегуми обернулся — с прижатыми к бокам локтями и напряжёнными плечами он словно злая промокшая птица. Только долговязая фигура у него колкая, чтобы не позарились ни проклятия, ни тигры.       Если бы он мог точно так же коснуться его — не так уж страшно исколоть шипами ладони — и, закрыв глаза, ощутить биение сердца.       Если бы мог разделить с ним то, что почувствовал сам.       Они чуть не умерли, и он никогда не чувствовал себя настолько живым.       — Вообще-то из-за всего этого моей семье пришлось переехать сюда, — ответил Мегуми. — Соседи потребовали у моей приёмной матери, чтобы она сожгла наш дом, когда узнали. Они нас практически выгнали.       — Но если всё объяснить…       — И потом меня обвинили в том, что произошло здесь, — перебил Мегуми.       — Не думаю, что кто-то тебя винит.       Он покачал головой.       — Когда моя сестра умерла, её мать сказала, что это моя вина, — проговорил он. — И я почти уверен, что она рассказала обо всём Нитте перед отъездом. Так что… — Мегуми прищёлкнул языком. — Не знаю, о чём это говорит, раз она дала тебе ту комнату. Сам решай.       — Но теперь же ты знаешь, что это не так. Имею в виду…       — В любом случае мне это надоело, — он фыркнул. — Я терпеть не могу своё имя, но даже эта фамилия теперь не моя. Я не ищу ничьего понимания. Я вообще не знаю, что ищу здесь.       И отступил на шаг, словно чтобы прикусить язык — чтобы никто не увидел, что на самом деле он не такой собранный, как всем кажется. Словно если он проявит эмоции хоть раз, все решат, что он слабак и размазня.       Выглядел он уставшим — видимо, мысли о сестре подтачивали его изнутри, как долгая болезнь, и даже лекарство не принесло облегчения. Может быть, Тодо прав — подкармливать горе нельзя, но разве кто-то способен от него отвернуться.       Юджи подошёл ближе. Подбадривать он умел не лучше, чем плавать, но сегодня правильные слова слетались к нему, как на свет — мошки.       Остановился у Мегуми за спиной — за его плечом вдалеке наверняка уже проснулся город.       — Когда я уехал из дома, я тоже не знал, что ищу, — сказал он. — Мне часто говорят, что я удачливый. Мол, я всегда оказываюсь там, где нужно. Но на самом деле я только хватаюсь за всё, что вижу.       Мегуми ничего не ответил — постукивал пальцем по поручню, и под беззвучную мелодию у него на руке спало проклятие.       — Я как-то помогал своему приятелю с починкой дома, — продолжил Юджи. — Когда мы закончили, его мама предложила мне переждать у них дождь, но я отказался. А по дороге пошёл такой сильный ливень, что я спрятался в заброшенном отделении почты и проспал там всю ночь.       Добился усмешки.       — А ещё как-то сразу после того, как заболел мой дедушка, я потерял кошелёк и неделю ел у соседей. Было жутко стыдно.       Нить слов, на которые он должен был нанизать смысл, таяла, но Мегуми всё равно его понял — он прыснул, прикусив смешок на языке.       Не то догадка, не то чутьё — каким бы сдержанным и рассудительным он ни казался, Мегуми тоже из тех, кто мог бы всю ночь продрожать непонятно где по собственной глупости. Правда он вряд ли посеял бы свои единственные деньги.       — Мне жаль насчёт твоей сестры, — добавил Юджи. — Я подумал, что она бы мне очень понравилась. Ну и я бы болел за неё, когда она решилась бы сюда поплыть.       В уголке рта у Мегуми тоже словил улыбку — словно благодарность, — исчезла быстро, как и все хорошие вещи.       — Ты бы ей тоже понравился, — ответил он. — Я решил, что либо докажу свою правоту, либо умру. Оба варианта меня устроили.       — Нет. Ты проживёшь сто лет и посмеёшься, когда вспомнишь этот разговор.       — Ты что, пытаешься проклясть меня?       — А что, похоже? — хохотнул Юджи. — Подумать только, что кто-то вспомнит моё имя спустя восемьдесят лет.       — Я бы и так не забыл тебя, Юджи Итадори.       Почему-то проще представить, что Мегуми проживёт долгую жизнь, а не он сам.       Повернулся к нему лицом — всполошил проклятие, и оно забралось по руке на шею, ткнувшись головой под волосы. Хвост — острый, как игла морского ежа, — опустился во впадину ключицы.       Думал, от них должны оставаться склизкие следы, как от улиток, или ожоги, как от щупалец медузы, но ничего такого. Только гусиная кожа, но в этом можно винить ветер и море.       — Оно холодное? — спросил Юджи.       И Мегуми протянул руку.       — Осторожно. Не жалуйся, если укусит.       Он потёр пальцы и, дохнув теплом на удачу, поднёс костяшку к голове змеи. Мегуми раскрыл ладонь.       — Оно боится, — объяснил он. — Попробуй взять меня за руку.       Ткнулись кончиками пальцев, и он первым сцепил их ладони в замок. Думал, провалится, словно в лунные тени, где вечная тьма и холод.       Оно оказалось прохладное — как промокшие ботинки под летним дождём — и невесомое — как запомнившаяся когда-то давно и навсегда утерянная мелодия. Проклятие переползло к нему с неохотой, словно не до конца доверяя рукам, на которых не смогло оставить шрамы.       Он поднял взгляд — такие крадут дыхание. Щёки у Мегуми покраснели — не спишешь ни на закат, ни на жару.       — Но ты хотел, чтобы я понял, — произнёс Юджи.       — Ты о чём?       — Ты сказал, что тебе не нужно ничьё понимание. Но ты хотел, чтобы тебя понял я.       Поймал его за руку, как мошенника, — и румянец на щеках сделался гуще.       — Это другое.       — У меня тоже, — передразнил он.       — А ты поплыл за мной, хотя думал, что я собираюсь свести счёты с жизнью. И что мы оба здесь умрём.       — А… Ой.       Вместе глянули на проклятие — словно не давая им расцепить руки, оно оплело обе ладони. Самому положило голову на запястье, слизывая кровь с царапин, а Мегуми обвило пальцы длинным хвостом.       Не заметил, кто первый подался вперёд — у Мегуми тёплые губы, и Юджи хохотнул, потому что они оба, похоже, целоваться не умели. Но он ведь научился держаться на волнах — в любом деле главное практика.       Не заметил, как согрелись руки.       Делился теплом — ледяная ладонь на спине — Мегуми касался его, словно держал в руках ленту воздушного змея, приспуская её и у края хватаясь вновь.       Словно проверял, не ускользнёт ли он, если дать ему больше времени.       Не выдернут ли прямиком у него из ладоней.       — Ты смелее, чем я, — пробормотал Мегуми — впитал слова не из звуков, а из прикосновения губ. — Если хочешь, мы можем оставить это здесь.       Юджи покачал головой — улыбнулся, задев своим кончик его носа.       — Вообще-то у меня есть другая идея.       Проклятие соскользнуло к нему на руку, и он повернулся обратно к фонарю.       — Я бы съел чего-нибудь, — произнёс Юджи. — А ещё я думаю, мы можем попробовать зажечь маяк.       — Ты серьёзно сейчас думаешь о еде?       — А что?       Мегуми покачал головой — тронул губы костяшкой, словно стирая с них нервный смешок.       — Здесь полно всякого барахла, — Юджи указал себе за спину. — Я не сильно разбираюсь в электронике, но мы можем посмотреть, как тут всё работает. Ну и найти пожевать что-нибудь.       — С тобой невозможно.       — Ты как-нибудь справишься, — усмехнулся он и поднял руку. — С проклятиями же справляешься. Я не намного хуже.       В этот раз не рассмешил его.       — Если мы включим маяк, нам придётся объясняться перед всеми в городе.       — Да, но нам не придётся им ничего доказывать, — заметил Юджи. — Я подумал, что тебе будет проще, если ты не один.       Ничего оставлять здесь он не желал — наоборот, забрать с собой кое-что. Такое же ценное, но более осязаемое, чем воспоминания и памятные вещицы, которое расставлял бы на тумбочке в своей следующей одинокой комнате.       — Я не обещаю, — проговорил Мегуми. — Но я подумаю, пока мы будем разбираться. И у нас есть ещё одна проблема.       Передразнил его ухмылкой.       — Да какие у нас здесь могут быть проблемы?       — Даже если мы сможем включить маяк и найти тебе что-нибудь поесть, — Мегуми выдержал паузу, и почудилось, что он тоже прячет усмешку. — Нам ещё нужно будет вернуться домой живыми.       Юджи глянул на проклятие у себя на руке и пожал плечами — они как-нибудь справятся. В этом он не сомневался.