Связанные небом

      Ноги подкашивались так сильно, что казалось, я вот-вот упаду. Страх — он сковал меня, мои движения, мысли. И я ощущал лишь тяжесть веса Минами, которую нёс на руках к заветной двери, маячившей перед глазами.       Десять шагов.       Пять.       Два. — Помогите! — было сложно стучать, ведь руки заняты, поэтому я несколько раз со всей силы треснул в дверь ногой, уже после подумав, что это, наверное, неправильно, невежливо.       Но такие вещи меня сейчас мало заботили. — Пожалуйста, откройте! Помогите! — мне словно не хватало воздуха, и я дышал всё чаще и глубже, отчего голова начала кружиться. — Хозяева! Есть тут кто-нибудь? Умоляю, мне нужна помощь!       Я слышал, что внутри дома раздалось шебуршенье, но впускать меня никто не спешил. Кажется, кто бы там ни был, он хотел оставаться незамеченным. И приходить на помощь не желал.       Если бы не держал Минами — руки наверняка опустились бы от безысходности. Почему нам так сложно? Неужели такова человеческая жизнь? Постоянно, изо дня в день преодолевать не просто проблемы… а целые несчастья! Существовать, не представляя, наступит ли завтрашний день, но точно зная, что если это случится — лёгким этот день точно не будет. — Я понимаю, вы меня не знаете, но я очень прошу вас, откройте, — мой голос стал тише, силы куда-то отступали, словно их кто-то вытягивал из меня, как верёвку. — Это моя жена. Она умирает у меня на руках, и я не знаю, что делать. Она же девчонка совсем, доверилась мне, а я…       Осев на колени, я аккуратно положил Минами к дверям дома, стараясь, чтобы её кожа не дотрагивалась до снега. — Если вы меня боитесь, не верите — хорошо. Но ей помогите! Я сейчас уйду, но каждый день буду приносить вам еду, воду, дрова… Всё, что найду! — сглотнув ком в горле, я с нежностью провёл по щеке любимой. — Если заработаю деньжат — всё до последней монеты отдам — вы только помогите! Ну пожалуйста! Неужели в этом мире совсем не осталось сострадания?       В мыслях была настоящая каша, но вот что творилось в душе… и вовсе не описать. Наверное, знай я, что такое случится, уже давно раздобыл бы оружие и перерезал какую-нибудь деревню, собрав всю еду, что у них была. И не дал бы Мине заболеть!       Хотя… «Кого ты обманываешь, Ято!» — услышал я внутренний голос. — «У тебя бы рука не поднялась». И это было правдой. Я изменился. Начал по-другому смотреть на то, что казалось привычным. Будто заново родился, но остался с прошлыми воспоминаниями, которые теперь приводили в ужас. — Вы — моя последняя надежда, — опустив голову, я прислонился лбом к двери, в которую стучался. Промелькнула мысль её выбить, но… К чему это? Всех не убить, мир себе не подчинить, природу быть не столь суровой тоже не уговорить.       Если суждено быть этому… значит, суждено. Я не всесилен. Только вот Минами жаль. Она почти не видела в этой жизни хорошего.       И на этой мысли я уже было хотел подняться и уйти, как и говорил прежде, надеясь, что, увидев, как я отдаляюсь, хозяева всё же помогут Мине, ведь она без сознания и не причинит им вреда. Но вот дверь распахнулась, и мне в лицо пыхнула волна жара, заставившего пропустить вдох. — Заноси её, — услышал я, а после не сразу поверил глазам.       Передо мной стояла очень старая на вид женщина. Таких в наше время встретить — редкость. Её серая, местами сухая кожа была испещрена морщинами и складками. Руки, в которых она сжимала железный прут для ирори, — дрожали. А ростом хозяйка дома была таким маленьким, что едва доставала мне до груди.       Но меня поразила её смелость. Она нервничала, взяла в руки то, чем может себя защитить, но дверь-то отперла! Несмотря на то, что все вокруг буквально озверели из-за голода, а сёгуны накрывают своей властью всё больше городов и деревень.       Она открыла. — К огню её положи. Точно живая? — когда я встал и поднял Минами, смотрящий мне в лицо конец железной палки ненадолго показал на горящий ирори, а после — снова на меня. — Только без глупостей! Ты не смотри, что я старая. Отмудохаю так, что живым не уйдёшь! Понял? — Понял, — кивнув, стараясь не делать резких движений, я медленно прошёл к огню, расположив рядом с ним Мину. И только потом вспомнил, что мне задали вопрос. — Она дышит. Но мы давно не ели, и она замёрзла. И ещё… нога у неё больная. — Как зовут? — женщина была немногословна, но и времени даром не теряла.       Стоило мне отойти от любимой — та сразу же принялась её осматривать. — Это Минами, а я — Ято, — прижавшись к стене, я почувствовал, как больно стало окоченевшим рукам и ногам. К ним снова подступало тепло, и захотелось потереть ладони друг об друга или сбросить заиндевелые мокрые сапоги, но я старался не издавать и звука, чтобы не сделать хуже и не напугать женщину. — Меня Нана, но всё кличут Табиба. Приелось уже, — она качнула плечами, аккуратно приподнимая голову Мины. — Вы лекарь?! — до этого казалось бы почти замершее сердце пустилось в галоп.       Неужели нам повезло? И Минами спасена? — Она выживет? — зубы стучали то ли от осознания, что не всё потеряно, то ли от того, что я начал согреваться. — Надеюсь, — Нана говорила загадками. — А пока выйди — я хорошенько её осмотрю. — Но я её муж… — начал было я.       Но женщина пронзила меня таким взглядом, что перечить перехотелось. — Кто ты этой девочке — она скажет, когда очнётся. А пока туда иди, в кухню, и не шуми там! Попробуешь чего спереть — на улице ночевать будешь. Понял?       Оставалось лишь кивнуть, хотя, признаюсь, оставлять Минами с чужим человеком было неприятно. Но она же тоже женщина, да и вредить вряд ли станет. Бойкая, конечно, но зачем ей сначала помогать, а после калечить?       И стараясь задержаться на этой мысли, я вышел в другое помещение, где было заметно прохладнее: не как на улице, но всё же. Тут не было ирори, а ещё в крыше виднелась брешь: мелкие снежинки, пролетая через неё, оседали на деревянный пол блестящими каплями, отчего в воздухе витала ещё и неприятная влажность.       «Наверное, Нана не смогла забраться наверх, чтобы заделать крышу», — сразу же подумал я, решив, что, как только солнце взойдёт и ветер утихнет, я попробую всё починить. Даже если мы в этом доме ненадолго, пусть и на одну ночь — я хотел помочь этой женщине. — Зайди! — спустя недолгое время раздалось из-за чуть покосившейся сёдзи. И я тут же бросился на зов. — Что случилось? — я увидел, как Нана закрывает голые плечи Минами, делая это медленно и даже бережно. — Ничего. Не мёрзни там. Тебя ещё лечить не хватало, — пробурчала она, но я прекрасно понимал: будь эта женщина злой — ей было бы плевать на меня. — А теперь слушай. Жена твоя, говоришь? — Да, — я увидел небольшой деревянный табурет и сел на него, не спрашивая разрешения.       Вдруг она скажет о чем-то ужасном? — И давно вы вместе? — это больше походило на допрос, но я отвечал, не думая. — С весны, — по спине пробежал холодок, хоть в комнате и было жарко. — Стало быть, любишь её? — Нана не унималась, смотря на меня так странно… — Больше жизни, — прозвучало, может, не очень, зато это была правда. — Она умирает, да? Поэтому вы спрашиваете?       Хотелось, чтобы это закончилось: ожидание и ощущение натянутых, словно канаты, нервов. Но я не торопил Табибу. Лишь снова глубже вдыхал сухой воздух комнаты. — Думаю, выживет. Если к утру очухается — так точно, — женщина перевела на Минами взгляд. — Спасибо… — Не перебивай, когда говорю! — тут же услышал я и, склонив голову в знак почёта, замолчал. — Есть и худо, — продолжила Нана чуть погодя. — Нога. Нормально ходить девочка уже не сможет, хромая останется до конца жизни. Время будет — полегче станет, приспособится, но попервой тяжко придётся. Больно, — женщина вздохнула. — С лёгкими тоже беда, но я подлечу, поправится. А вот ребеночка, боюсь, потеряет. На теле совсем жира нет, одни кости! Так что готовься. Вот.       Сначала её слова были для меня очень туманными. Я явно слышал первую часть фразы: про ногу, хромоту и что Мине будет больно ходить. Меня это ужасно опечалило, и вторую часть, про больные легкие, уже вроде бы и слышал, но не осознал. Конец же слов Наны и вовсе словно утонул в мыслях. Я вообще никак на них не отреагировал, смотря на Минами и будто без слов умоляя её открыть глаза.       Но после, заметив, как хозяйка дома странно на меня смотрит, понял: я что-то упустил. — Простите. Я… Что вы сказали? — я напрягся, ожидая, что Табибу снова на меня прикрикнет за невнимательность, но в её взгляде было сочувствие. — Говорю родить она не сможет. Но ты не отчаивайся. Девка-то молодая, успеете ещё.       Женщина медленно провела по волосам Мины, задержавшись на висках, слегка массируя их пальцами. — Да мы… не планировали, — я не представлял, к чему этот разговор, но, как будто снова зазвенев в комнате, прошлые слова Наны зазвучали у меня в голове.       «Ребеночка, боюсь, потеряет»… «Готовься»… «Ребеночка»… «Одни кости»… — Она беременна?! — вскочив с табурета, я снова упал, только не на него: промахнувшись мимо, ударился об твердь холодного пола, но ничего не почувствовал.       В ушах тут же появился противный звон. По голове будто ударили чем-то тяжёлым. А лицо стало гореть так, будто я сидел у открытого огня, который вот-вот спалит мне брови.       Руки задрожали. Тело перестало слушаться.       Меня накрыла паника. Непонимание. Как это — беременна? Когда? Что? Как?! — Этого не может быть! Точно не может! — Мне-то можешь поверить! — Нана выглядела несколько оскорблённой. — Я уже столько детей на этот свет приняла — со счёту можно сбиться! Думаешь, почему я цела? Козу мою никто не трогает? Меня все знают, и хоть от дел отошла, нет-нет, да заявляются: хромые, косые, больные. А я помогаю всем, даже плату не беру, коль давать людям нечего, — покачав головой, она теперь смотрела исподлобья. — А ты, вместо того чтобы на мои знания грешить, лучше бы о жене заботился! — Я делал что мог! — бросил я, понимая, что, наверное, это не совсем правда. Злясь на себя, но не желая этого показывать. Испытывая такой жуткий страх, каков ранее был мне неизвестен. — Я пытался дать ей всё, но я… — Просто человек, да?       Нана подняла голову и теперь, наоборот, глядела с прищуром. Казалось, она знает обо мне или… догадывается? Хотя нет, с чего бы это? Она всего лишь старая женщина, что живёт в этой развалюхе и…       «И которая видит тебя», — снова этот голос в голове: он словно и принадлежал мне, но был звонче и злее.       Наверное, в иной ситуации мне стало бы интересно, откуда она, какого рода, почему её дар лечить так силён, что эту женщину обходят стороной, уважают. Но… меня занимали иные мысли. — Я правда старался, — сердце колотилось вовсю. Даже покалывать начало. — А это уже неважно, — с этими словами хозяйка дома побрела в угол комнаты, где была ещё одна дверь, только совсем маленькая. Я думал, она куда-то ведёт, но за ней скрывалась кладовая, откуда Нана достала толстое и очень тёплое на вид одеяло. — Что сделано — то сделано. Зима нынче вон. Суровая! Многие померли или уехали на заработки — полдеревни пустует! Так что вам ещё повезло. — А она знает? Минами? — я начал вспоминать странности, что творились с любимой в последнее время: перепады настроения, постоянные слёзы, голод, слабость. — Она знает о ребёнке? — Думаю, знает, — встряхнув одеяло, Нана положила его поверх девушки, плотно подоткнув края. — Месяцок третий-четвёртый уже на сносях, точно не скажу. Говорю — худая твоя девка очень. Трудно понять. Может и больше, но дитя в ней слабое. Я это чувствую.       Третий-четвёртый? Выходит, это случилось, когда мы только приехали в поместье Каори. И Минами работала в полях, голодала, спала чуть ли не на земле, тяжести таскала… будучи… — Почему она мне не сказала? — поднявшись с пола, я вновь сел на табурет, поставив руки по бокам от себя: голова так кружилось, что я боялся снова упасть.       Зачем она так поступила? Понимала, что носит ребенка, нашего ребенка, и молчала? — Вот это не знаю. В душу к тебе заглянуть не могу и к ней тоже. Может, ты её обижал, а? — женщина посмотрела на меня с еле заметным осуждением. — Да никогда! — крикнул я, тут же прикрыв рот рукой. — Извините. Но… нет. Я и пальцем её…       И снова перед глазами тот день, а точнее, та ночь. Я был пьян. Я был не в себе. Я обидел и даже унизил, взяв силой. Будто Мина — моя собственность.       Неужели она меня боялась? Так переживала за мою реакцию и приняла решение, что лучше подвергнуть себя неоправданному риску, чем сознаться? Я правда настолько ужасен в её глазах?       Или… дело в другом? Ведь я не раз жаловался, как мне сложно, как тяжёл груз ответственности за чужую жизнь. А если Мина просто не захотела признаваться, что на кону ещё одна? Не желала сделать хуже?       Каков бы ни был ответ — всё из-за меня. Я виноват! Я не справился! А поплатится за это ни в чём не повинное дитя, которое ещё даже не родилось, так что ли?       Хорошо, что я сидел. Голова закружилась ещё сильней. Меня затошнило. Я вновь посмотрел на Минами. Она лежала почти неподвижно: лишь её грудь еле-еле вздымалась от вздохов, а глаза иногда подрагивали в такт биения сердца.       Было странно понимать, что она лежит у огня не одна. И внутри неё пока ещё бьётся другая жизнь. Человек! Которому я нужен. Который ещё не знает меня, не понимает, не слышит, но я уже ему нужен! — Вы уверены, что… он не выживет? — произнеся это, я ощутил, как голос дрожит против воли. — Никто не может быть ни в чём уверен, сынок, — похоже, Табибу увидела, как я переживаю, и поэтому смягчилась. — Уж столько годков лекарем служу, такого перевидала!.. И чудеса случаются, да! На всё воля Богов. Как они повелят — так и будет.       Но легче от её слов не стало. Вот он я — Бог, сижу тут совершенно беспомощный, неспособный защитить одного-единственного человека! Хотя теперь, выходит, двух. — Тогда можно вас попросить? — облизнув сухие губы, я вновь взглянул на Минами. — Есл… Когда она очнётся — вы ей про это не говорите. Что ребенка может потерять. Успокойте, скажите, мол, хорошо всё. Ладно? — Но разве это что-то изменит? — женщина невесело улыбнулась. — Но если просишь — скажу, скажу. Не переживай. А пока сам погрейся. Зуб на зуб же не попадает.       А после поднялась и пошла в кухню, плотно закрыв за собой дверь. Чуть позже через щели в стенах оттуда начали доноситься немного резкие, но приятные ароматы трав. Так пахло и у лекаря, у которого я покупал лекарства летом. Это меня успокоило.       Я снова попытался осознать, что совсем скоро могу стать… отцом. И ведь какова вероятность? Из несметного количества Богов похвастаться таким могут с десяток. Чтобы Бог и человек смогли породить дитя — их связь должна быть не просто крепкой. Нерушимой! Предначертанной и судьбоносной. — Вот бы ты скорей проснулась, — прошептал я, ощущая, как меня тянет дотронуться до живота Минами. — Я всегда говорил — ты удивительная, необыкновенная и единственная такая, но… Я и думать не мог!       Отчего-то захотелось смеяться. — Знаешь, я давно смирился, что есть вещи, недоступные мне. Как и всем Богам. Без своих шинки мы не всегда понимаем, что есть зло, а что — добро, не разбираемся в людях и человеческих чувствах, не ощущаем многообразия удовольствий этого мира, не понимаем, каково это — быть слабыми, но в то же время очень сильными. Но с тобой… Мне это стало доступно! И не только это. Я… — взяв Минами за руку, я отметил, что она стала тёплой и сухой. — Год назад я не верил, что могу полюбить, а теперь вот… Я — отец? Я… Я вот произношу это, а всё равно не верю. Но я рад, Минами! Я счастлив! И так хочу сказать тебе об этом.       Хотелось верить, что она слышит это и потянется ко мне, проснётся. — Я очень гордый для того, чтобы признать это потом, когда придёшь в себя, поэтому скажу сейчас, — страх не уходил, но будто стал моим спутником. Он давал силы улыбаться. Подстёгивал говорить, когда хотелось выть и кричать. — Помнишь, ты упоминала историю, про которую вам рассказывали в приюте? Что все души связаны небесами и могут быть счастливыми, только если встретятся? — конечно, ответа не последовало, но я его и не ожидал. Сделал паузу, обдумывая свои слова. — Так вот — это правда. И ты… мы тому доказательство! Представляешь? Мы с тобой… предназначены друг другу, и теперь в этом нет сомнений!       Не переставая улыбаться, я склонился, поцеловав Мину в губы. — Мне так хочется ещё раз сказать, как сильно я тебя люблю. Но подожду. Ты поспи ещё немного, наберись сил, а я буду тут, хорошо? Рядом с тобой.       Поджав губы, я старался не заплакать. Вдруг Нана войдёт? Не хотел показаться тюфяком в её глазах. Поэтому, ещё раз дотронувшись до волос Минами, я аккуратно пристроился рядом, прямо на полу, положив голову рядом с её рукой. Ощущая аромат её кожи. Надеясь, что череда наших неудач, наконец, закончена. — Рядом с… вами.

***

      Не помню, как задремал, но я сразу же проснулся, стоило Минами начать дышать чуть чаще. Её грудь вздымалась и опускалась почти в такт с моей, а ресницы подрагивали, словно она вот-вот откроет глаза.       Спросонья я не сразу вспомнил всё произошедшее: было лишь одно желание — поскорее увидеть, что Мина очнулась, и почувствовать облегчение. Но с мыслью о её беременности вернулся и страх.       Он не был первобытным — тем, который ощущаешь в схватке с особо сильным противником, или тем, другим, окутавшим меня во время спасения Минами из горящего дома. Сейчас всё было иначе. Наяву не было передо мной ничего пугающего или ужасающего, что могло навредить мне или Мине. Не существовало противника, которого можно победить, решив все проблемы. Лишь время… Сейчас именно оно пугало.       Что будет дальше? Этот и другие вопросы не просто всплывали в мыслях — оседали там. И не хотели покидать.       Сумеет ли Минами поправиться? Действительно ли она может потерять ребёнка? Как долго Нана позволит жить у неё? Дотянем ли мы до весны, чтобы я мог найти источник заработка? Не придут ли сёгуны в эту деревню, чтобы убить одних, а других — забрать?       И чем слабее становились оковы отступающего сна, тем больше вопросов становилось. И они мучили меня. Пытали. Хотелось, чтобы прямо сейчас кто-нибудь рассказал, что ждёт дальше. Пусть там боль. Пусть разочарование. Пусть потери, но лучше узнать об этом сразу, а не жить в неведении, строя планы, надеясь… — Где я? — глаза Минами ещё не открылись, но она уже пришла в себя.       Её покрытые коркой и до этого слипшиеся губы были бледными, сухими. У меня появилось желание поцеловать их, чтобы хоть чуть-чуть увлажнить, но я не хотел напугать Мину. — Всё хорошо, родная. Это я. Ято. Ты в безопасности, — положив руку на её макушку, я медленно-медленно поглаживал волосы любимой, говоря тихим и, как мне казалось, нежным голосом. — Я рядом с тобой. Слышишь? Рядом. — Пить… хочу, — голос Мины был хриплым, слабым, но она, наконец, открыла глаза. — Воды… можно?       Я хотел было пойти в кухню, поискать что-нибудь, как увидел стоявший у ирори сосуд. Ранее его тут не было: видимо, пока я спал, Нана принесла его и поставила к огню, чтобы он был тёплым. — А лечебный чай подойдёт? — от жидкости приятно пахло травами, и даже захотелось самому сделать глоток. — Давай я немного приподниму тебя и помогу. Вот так. Осторожно.       Хоть паника и продолжала стучать в висках, я стал счастливее, наблюдая, как Минами пьёт. Мелкими глотками, проливая часть отвара на одеяло, но она пила то, что поможет ей поправиться. — Вот умница, — когда она дала понять, что жажда отступила, я вновь аккуратно опустил голову Мины, подложив под неё набитую соломой подушку. — Что-нибудь болит? Может, тебе холодно? — Нет, — она моргала так медленно, что каждый раз, стоило её векам опуститься, я думал, Минами снова уснула. — Так… где мы, Ято? — В доме одной доброй женщины. Она сама нас впустила и заботилась о тебе. Она хорошая! — заверил я, понимая, что воспоминания о наших прошлых стычках с местными, должно быть, до сих пор пугают мою любимую. — Она тебя осмотрела, пока ты спала. Сказала, ты обязательно поправишься!       Я одновременно улыбался и дышал урывками, отчего воздух толчками вырывался из полуоткрытых губ. — И она ещё кое о чем упомянула, — сглотнув, я несколько мгновений обдумывал, как же обо всём рассказать, и не нашёл ничего лучше, как положить руку Минами на живот. — Об этом.       А после повисла тишина.       До этого начавшее выравниваться дыхание Мины сначала вновь участилось, а после будто оборвалось. Она смотрела на меня полными ужаса глазами и молчала. А я, наоборот, готов был говорить не прекращая. Во мне появилось столько сил! И убирать руку совершенно не хотелось. — Почему ты мне не сказала? — произнёс я в надежде, что это не звучит как упрёк. — Глупая, ты переживала обо мне, да? Или боялась? Почему, Мина? — Б-боялась, — подтвердила она, и это сначала больно ранило. До тех пор, пока она не сказала истинную причину. — Боялась, ты решишь, что он не от тебя. Но, Ято! Я клянусь тебе! Умоляю, поверь — я не была ни с кем из мужчин, кроме тебя!       По щекам Минами потекли слёзы, а я слушал её медленные и сбивчивые слова и искренне не представлял, с чего такие мысли. — Почему бы мне так думать? — качнув головой, я склонился чуть ниже. — Я верю тебе. Беспрекословно верю. Ты чего? — Потому что, когда я спросила про… б-беременность. Летом, помнишь? Ты ответил — это невозможно. Я думала, что схожу с ума! Считала — я заболела, но… перед тем, как мы бежали от Каори, осознала, что всё взаправду. Но я не знаю, Ято! Я прошу… — Погоди. Погоди, Мина! — крупицы понимания начали складываться в моей голове в точную картину происходящего. — Ты… Ох, малыш. Но я ведь не говорил «невозможно». Кажется, я тогда ответил, что вероятность этого настолько мала, что не стоит и беспокоиться. Но я не говорил «невозможно». Потому что это не так!       Теперь, ко всему прочему, я ощутил вину. Не разъяснил это сразу, но кто мог подумать, что со мной может случиться подобное? — О ч-чём ты? — Минами хотела приподняться, но я не дал. — Пожалуйста, отдыхай и перестань волноваться, идёт? А я всё тебе объясню прямо сейчас, но не нервничай, — погладив любимую по щеке, я вновь улыбнулся. — Тебе сейчас нельзя, помнишь?       Во мне бушевал странный прилив нежности. Не знаю, как описать. В моих руках словно находилось сокровище, что-то такое… чему не назначить цену. И это сокровище было безумно хрупким! И самым большим желанием было взять его в руки, прижать к груди и не отпускать. Беречь, беречь и беречь изо дня в день, год за годом. Неустанно. Делая это с безграничной любовью и теплом.       И это чувство грело лучше любого огня.

***

      Мы говорили до самого утра. Я, конечно, несколько раз настойчиво просил Мину вновь поспать, но она не унималась. И я отчасти понимал это рвение. В её теле рос не просто ребенок — дитя от Бога, и на месте Минами я бы тоже наверняка не смог успокоиться, пока не узнал бы всё до последней крупицы. — То есть от Богов и людей рождаются… люди, верно? — подытожила она вслух. — Ято… мо-можно я всё же поднимусь, пожалуйста. Я очень хочу сесть — спина болит. — Давай попробуем, — подсунув руку под её поясницу, я помог Мине, дождавшись, пока она сядет в позу лотоса. — С тобой точно всё в порядке?       С момента, когда она очнулась, я задал этот вопрос уже раз десять, но всё равно не мог успокоиться. — Да, — любимая качнула головой, теперь смотря на свои руки. — Но… Мне так страшно, Ято! Мне очень страшно. А теперь, когда всё подтвердилось. Я правда не знаю, что делать, — по её щекам вновь потекли слёзы. И это могло бы стать для меня привычным, но нет — каждый раз как ножом по сердцу. — Я ведь… я ведь ещё не родила, но уже ужасная мать! Я не ела толком, в этой воде на полях стояла целыми днями, а как было холодно!..       Она озвучивала мои страхи, но я пока что молчал. Утешить Мину я могу позже — пока ей надо выговориться. — Вдруг он родится больным, Ято? Что, если я уже всё испортила и этот малютка должен будет расплачиваться за мою ошибку? — Минами потянулась ко мне, ожидая ласки, и я тут же обнял её. — Я уже так сильно его люблю. Очень сильно! Когда нечего было есть, когда мороз пробирал до костей, я говорила с ним, обещала, что скоро всё наладится. Я представляла, каким этот малыш родится, какого цвета будут его глаза и волосы, но вместе с тем каждый миг корила, что ничего для него не делаю! — Ну перестань, — в этот момент оставаться рассудительным было сложно, но я пытался. — Мы предпринимали всё возможное, Мина. И даже скажи ты мне обо всём — не уверен, что вышло бы иначе, чем сейчас. Конечно, я немного злился поначалу: что ты скрыла правду, но я тебя понимаю. И впредь помни: я буду понимать тебя и дальше. Я всегда на твоей стороне, что бы ни случилось! — Но разве это меня оправдывает? — она почти скулила от горя. — Что, если с нашим малышом что-то случится? — А ты не думай об этом, — прозвучало глупо, ведь осуществить такое не просто. Поэтому я решил немного преврать. Ради душевного спокойствия Минами. — И знаешь, ты ведь не забывай: отец этого ребенка — Бог. И пусть я не самый лучший в мире мужчина и характер у меня совсем никудышный, — на этом моменте я сделал паузу, не видя, но чувствуя, что на губах Мины появилась тень улыбки, — но я сильный. Я не болею, могу голодать и жить… вечно, вроде как, представляешь? И он тоже уже сейчас намного сильнее, чем ты думаешь.       Прижавшись щекой к макушке Минами, я очень хотел и сам поверить в собственные слова, однако подтверждения им не было. Я слышал про других — рождённых от Богов, но правда ли это — не понять. Многие кланы заявляли о своём божественном происхождении, но зачастую это был способ воздействия и запугивания.       Говорят, первый император Японии, Дзимму — правнук Аматерасу, но я в такое не верю. Чтобы человеческое дитя родилось — женщина должна быть человеком тоже. Я так считаю. Возможно, Дзимму и его отец, Ниниги, и имеют какую-то иную связь с Богиней Солнца, но уж точно не родственную.       Кто-то вообще говорит, мол, Боги первыми населили землю и каждый из людского рода — их потомок, но чушь всё это. Желание превознести нас над ними, а на деле без смертных мы — никто. Живём их молитвами, их подношениями. А если в Бога не верят — он навсегда уходит в небытие. — И… наш ребенок тоже не будет болеть? Никогда? — шмыгнув носом и вытерев щёки, Мина чуть приподняла голову, чтобы посмотреть мне в глаза. — Ну, может, и будет, но не так часто, как другие. И он вырастет сильным и… таким же красивым, как… ты.       И снова я услышал в собственном голосе эти нежные ноты. — Считаешь, это будет мальчик? — похоже, Мина приняла мои слова за правду. — Не знаю. Возможно. Но я буду рад в любом случае. Я уже счастлив! — Честно? — было видно: это очень важно для Минами. — Я… а я думаю — это мальчик. Я так чувствую. Не знаю почему. И… хочешь, поделюсь кое-чем?       Она вновь села ровно и, глубоко вздохнув, положила руки перед собой. — Конечно, — по её улыбке я знал, что это — нечто хорошее, и не переживал. — Я уже придумала ему имя, — Мина застеснялась, и её щёки заметно покраснели. — Что если… Такамаса? Как тебе? — Такамаса? — я медленно проговорил это слово, будто пробуя его на вкус. — По-моему, замечательно, — искренне ответил я, отметив про себя, как красиво это имя прозвучало из её уст. — Считаешь, он станет лидером? — Не знаю, — она пожала плечами. — Он сам выберет, кем ему быть, но… я была бы рада, стань он лекарем или… кем-то, кто помогает людям, понимаешь? — Понимаю, — было так странно: обсуждать будущее ребенка, которому, возможно, даже не суждено родиться. Но я бы никогда не сказал об этом Минами. — Тогда, раз уж ты выбрала имя, позволь, я тоже кое-чего добавлю? — Тебе оно не нравится? — губы Мины чуть приоткрылись. — Ну вот, я знала, что неправильно решать такое самой. — Нет-нет. И перестань искать проблемы там, где их нет, — чуть наклонившись, я взял в свои руки её ладонь. — Я лишь подумал: почему бы мне не дать тебе… вам фамилию?       Пришлось подождать, пока любимая вновь не заговорила, переваривая услышанное. — Зачем? — она смутилась, но вновь заулыбалась. — Мы же не богачи какие. — Чего это? — я напустил на себя обиженный вид. — Ты вообще-то ребенка Бога носишь. И он, уж поверь, станет великим! Лекарем или нет — не знаю, но он, а после его дети и… дети его детей — они станут важными людьми. И у них должна быть фамилия!       Мне стало это так важно. И хоть признавать такое прямо сейчас, когда Мина сидит рядом — сложно, но рано или поздно её не станет. А после и малыша, которого мы ждём, а потом и его детей. Но я бы хотел… знать свой род. И через много-много лет встретив одного из потомков, узнать его по фамилии, что будет дана в этот самый день. — Ладно, — протянула Минами, улыбнувшись краешком губ. — И какой она будет? Красивой?       И казалось бы, мне задуматься. Ведь я никогда не размышлял на эту тему, не представлял этот момент жизни. Но отчего-то слово, всплывшее в мыслях, словно давно там сидело. Ждало своего мига. И само сорвалось с губ. — Отныне ты — Минами Ики, — произнёс я, чуть подрагивая от волнения и переполнявшей меня гордости. — Как тебе? _________________________ От автора. _________________________       Здравствуйте, дорогие читатели. Написанное далее очень важно, поэтому уделите ещё минуту своего времени на прочтение. Заранее спасибо.       Как вы, должно быть, заметили, эта глава оказалась намного короче других, в ней всего 9 страниц. Изначально она должна была быть длиннее, но... у меня не осталось сил и желания продолжать её, а тянуть дальше было бы уже чересчур. Поэтому... как есть. Да и окончание главы довольно милое, не находите?       Сейчас я скажу то, отчего часть из вас разбегутся, но я, кажется, уже ничего не теряю. И говорю прямо - я на вас обиделась. Да-да, как малое дитя, надув губы. Обиделась. Расстроилась. А почему? Из-за полного, почти тотального отсутствия поддержки с вашей стороны.       За последний месяц 16!! человек спросили у меня, будет ли новая глава, или каким-либо образом выразили желание узнать продолжение истории. И когда я прямо или косвенно отвечала, что... к предыдущей главе всего один комментарий (и то от моего лучшего друга), люди как-то так плавно сливались, иногда обещая что-то написать и заверяя, что понимают, как для автора важно мнение читателей. Однако... Один отзыв к 12 главе как был, так и остался. Сразу скажу, что понимаю тех, кто сильно занят: у кого сессия, экзамены или сложный период в жизни. Правда понимаю, но их единицы.       Один человек даже написал, что я, цитирую, «клянчу отзывы». Это меня добило. Клянчу? Интересное описание. Теперь когда буду приходить в магазин за колбасой - тоже буду сетовать на кассира, который «клянчит» за неё деньги. Аж... у меня эта фраза уже месяц в голове сидит! И не выходит! У меня отбилось желание вообще что-то писать. А зачем? Вот правда? К чему это? Зачем мучить себя с 14 часовым графиком и 1-2 выходным в неделю, зачем парить бету и двух гамм (которые, кстати, без должного кэшбека от читателей тоже сильно так поутратили желание читать, что я пишу, и как-то это комментировать). Зачем сидеть ночами, придумывать, писать, проверять по несколько раз? Чтобы потом выкладывать главу и видеть... пустоту?       Есть авторы, которые пишут для себя. Кто-то в стол, кто-то выкладывает работы, но им срать с колокольни, че там будет, кто прочитает и как. А я вот не такая. Я пишу не только для себя. Я знаю, чем всё кончится, и в моей голове это уже не просто текст: там целый яркий фильм по истории крутится. Мое желание писать изначально было связано с тем, чтобы приносить радость, чтобы подарить вам возможность окунуться в жизнь героев, по которым уже никогда не выйдет ни манга, ни анимэ (будем честны и примем уже сей факт).       Но я же не могу вас заставить, верно? И клянчить уж точно не буду. Выводы все, думаю, сделали. Прозвучит грубо, но как есть. Я тоже человек. У меня тоже есть чувства! Иной раз посмотришь на знакомых: мамка сына попросит мусор вынести, а он ей: «А ты мне что?» И сейчас везде так. «А что взамен, а что я за это получу, а что мне с этого будет?» И в этом мире я хотела быть почти бескорыстной. Не требовала ничего и радовалась даже 4-5 отзывам, прекрасно видя статистику и понимая, что читателей только у этого фанфика более 200! Но устала.       200 отзывов мне, разумеется, не нужно. А вот поддержка нужна. Очень. Жизнь и так полна дер*ма. Я порой в нём по горло, и хотелось бы хоть где-то чувствовать себя уверенно, ощущать тепло пусть даже незнакомых мне людей.       И да... надеюсь, глава вам понравилась несмотря на то, что она тринадцатая.       Надеюсь, до встречи. Обнимаю. P.S. Мальчиков и девочек поздравляю с предстоящими праздниками. Будьте здоровы, счастливы, любимы и удачливы. А остальное приложится ღ