Нет цены великому

Девин быстро расстегивал черную рубашку — и не мог сдержать широкой ухмылки. Честер на постели вздохнул с ещё большим трагизмом в голосе. — Ты думаешь, я не высыпаюсь, что ли? — спросил он почти обиженно, сжимая и разжимая скованные за спиной ладони. Наручи на крепких кистях и особый ошейник сцепляла широкая полоса черной кожи, легшая вдоль позвоночника, ещё один ремень под грудью прижимал её тесно к телу — в строгих оковах Честер не мог толком двинуть руками, даже если бы захотел. Но Охотник был бы не Охотник, если бы не пытался. Да, не зря Девин сказал клинингу на этой неделе заправить постель в игровой темной простыней: на фоне насыщенно-синего обнаженное тело выделялось четко, словно жемчуг на бархате… — Так вот, ты не прав! Я не засну! Такое воодушевляющее начало — и только чтобы положить меня на полчасика в темный угол? Поверить не могу! Девин сдернул рубашку с плеч, даже не тратя время на расстегивание манжет, и оставил на скамье, там же, где чуть приглаженной кучей лежала чужая одежда. Аккуратно снял обувь, туфля за туфлей, поставив её на пол как можно более тихо… Видимо, недостаточно тихо. Честер чутко приподнял голову. — Не игнорируй меня! — возмутился он. Плотная повязка закрывала его глаза, но по прикидкам Девина любовник уже должен был привыкнуть к темноте. — Ну да, у меня встало, пока ты меня раздевал — но у кого бы не встало, когда его так трогают? Мне кажется, это было сделано специально! Я протестую! Взявшийся за ремень Девин не засмеялся в голос только потому, что запланированный сценарий нравился ему слишком сильно. Но, конечно, о каких сценариях вообще может идти речь с его рысёнком? С этим самоуверенным, нахальным брэтом? В жалобы и бесстыдное нытье Охотника Девин не верил ни на секунду: во-первых, пульс и кровь выдавали его ничуть не уменьшившееся возбуждение, а во-вторых — сколько бы Честер ни возмущался, он даже не попытался сдвинуться с места. Так и лежал, как Девин его оставил: на животе, с закрепленными на пояснице руками… Даже ноги иначе не уложил. Потому что двигаться Девин ему запретил, а вот говорить — нет. Охотник глубоко вздохнул, перебирая пальцами. Его запах свежо отдавал грозой и озоном — и дурманящим хуже мака возбуждением. — Я знаю, что ты в комнате, — произнес Честер твердо. Девин выровнял снятые брюки, чтобы не испортить стрелки, и сложил рядом с рубашкой. — Что всё ещё не ушел. Я бы услышал, как щелкнул замок на двери. Давай, сделай уже что-нибудь. Или ты просто так меня лапал? — А ты не боишься, что я как раз ничего не сделаю? — поинтересовался Девин с любопытством, и сильные пальцы тут же застыли. — Опасаюсь, — признался Честер неожиданно открыто. — Но тогда я лучше буду лежать неудовлетворенным и в темноте с ощущением, что я для этого что-то сделал. Девин хмыкнул. На бледных ягодицах едва заметно проступали желтоватые синяки после вчерашней порки, и в одном месте даже можно было угадать узор прорезей на паддле. Вид был приятным, но Девин старался не засматриваться… А какого, впрочем, черта? Девин быстро стянул носки, не отрывая взгляда от подставленной взгляду задницы. О, он очень хорошо помнил и вес паддла в руке, и приглушенные мычащие звуки, и задыхающиеся, полные удовольствия ругательства. И как Честер сжимался и подрагивал на его коленях, когда… И как смотрел сегодня всего десяток минут назад — пьяный от поцелуев, послушный его рукам, без слов позволяющий раздеть его, гладить, трогать, мять покрытые следами ягодицы… Высвободить из боксеров вставший член оказалось отдельным удовольствием. — Мне было бы приятней, — произнес Девин размеренно, уложив белье к остальной одежде, — если бы ты проявил чуточку терпения. — А мне — если бы ты уже что-то сделал, — парировал Честер. — Поэтому мы оба в одинаковом положении. Одинаково неудовлетворенном. На это заявление Девин всё-таки не сдержал смешка. Подчиняясь взмаху руки, с полки стеллажа к нему подлетел заранее выставленный флакончик. — Я вижу все твои старания, — произнес Девин как мог безмятежно, приближаясь к изножью неспешным шагом. — И я рад, что ты чувствуешь себя раскованней во время наших встреч. Но наказания, которого сейчас ты так хочешь добиться, ты не получишь. Сегодня я предпочту прервать сессию, если ты не в настроении побыть послушным. Он легко оперся коленом на высокую постель, и Охотник тут же чутко застыл. Даже забавно, как в секунду изменился язык его тела, стоило дать о себе знать. — Надеюсь, ты развлекся. Но сегодня я подготовил для тебя другую… задачу, — выдохнул Девин, не пытаясь убрать из голоса широкую, предвкушающую улыбку. — То, в чем ты, бесспорно, очень хорош. Охотник заерзал, пытаясь посмотреть на него поверх плеча — несмотря на повязку на глазах, — и Девин легко потянулся вперед, чтобы обхватить и сжать инстинктивно дернувшуюся лодыжку. Успокаивающе погладить по плоскому шраму у косточки. — Не двигайся, — напомнил он строже. Честер, помявшись секунду, опустил голову обратно, расслабил плечи под строгими оковами. — Сегодня от тебя мне нужна только одна часть. Как Девин и думал, стоило ему сдвинуться с места, как Честер застыл снова: остальные чувства заменили ему отсутствующее зрение, и он «видел» через звуки, колебания отзывавшегося на движения матраса… ощущение тепла. Девин оседлал Охотника, плотно прижавшись к обнаженным бедрам коленями, навис над жилистым связанным телом, упираясь рукой в матрас — с другой стороны от волны распущенных черных волос — и ухмыльнулся в предвкушении. — Сомкни ладони, — приказал он негромко, и Честер после небольшой заминки подчинился: сдвинул кисти, прикованные одна над другой, складывая их почти как в молитве. Девин медленно опустился ниже, перенося больше веса на руку, чуть двинул бедрами — и потяжелевший твердый член скользнул точно меж сведенных пальцев. Честер вздрогнул всем телом, и грубоватые ладони сомкнулись, почти не задумываясь обхватывая теплом. Девин чуть поежился и низко, довольно рассмеялся. — Правильно, — сказал он негромко. — Ты можешь использовать только руки. Никак не двигаясь. Честер медленно, медленно обхватил его обеими ладонями, изгибая их неудобно. Из-под повязки отлично было видно, как Охотник в секунду душно раскраснелся. Насыщенное-алое пятно румянца со скулы сползло на проколотое ухо, и даже, кажется, на плечи. Девин чуть сдвинулся, намекающе толкаясь меж сухих ладоней, и Честер инстинктивно поймал его крепче — и тут же испуганно расслабил пальцы. Это не было особенно неприятно, потому что Честер всё ещё осторожничал, и Девин тихонько рассмеялся снова. — Думаю, тебе потребуется лубрикант, чтобы сделать мне действительно хорошо, да? — второй рукой он потянулся, чтобы сомкнуть одну из бледных ладоней выше, вокруг наполовину раскрытой головки, и Честер повторил за ним, послушно и молча — и так и замер. — Не стесняйся, проси. Нравятся ощущения, правда? О, Девин отлично помнил, какие чувствительные у Честера ладони — и каково ему должно быть держать в них чужой горячий член вслепую. Зажатые меж его колен бедра Охотника дернулись — кажется, он попытался шире развести ноги или сильнее прогнуться в спине, — и Девин поцокал языком, крепче сжимая их. — Ты так хотел что-то сделать — так делай, — сказал он, хрипло посмеиваясь. — И куда делся твой громкий голос? Я хочу слышать от тебя, каково это. Что ты чувствуешь… и как. Если сделаешь всё хорошо, то кончишь. После меня. А если нет — на ремне меж лопаток есть удобное колечко. Прикую тебя в полуподвес или к стене с широко раздвинутыми ногами, чтобы не мог ни обо что потереться. Рано или поздно перехочешь. Честер содрогнулся под ним, и ладони дернулись, проглаживая вдоль ствола. Девин прижмурился в предвкушении. Его ожидало прекрасное завершение вечера.