der schlechteste

      Последующие две недели прошли для Августа, как один день. Его снова настигла та привычная суетливость, что преследовала на каждом шагу в Германии. Вот только она теперь, почему-то, напрягала не так сильно, как раньше.         Квартира внезапно перестала походить на стерильную коробку, даже приняв вид какого-никакого уюта, пусть и временного, за счет того, что Аггу устраивал в ней легкий беспорядок, возвращаясь сюда ближе к ночи, а то и под утро.         И засыпать здесь стало даже как-то спокойно.         А все остальное стало привычным, каким-то ненавязчивым. Аггу даже не пытался сопротивляться происходящему. Все эти разговоры, встречи, какие-то совместные прогулки, вылазки. Постоянное общение, которого Август на самом деле боялся, но которому в какой-то момент стал немного радоваться. Даже когда ему казалось, что он вырвется, хотя бы ненадолго, сможет побыть один, отдалиться, спрятаться — Йост и Теун находили новый повод снова вытащить его из квартиры.         Сначала это раздражало. Напрягало. Август ловил себя на мысли, что тратит время впустую. Он ведь хотел просто уехать, исчезнуть, отдохнуть от всего, а вместо этого его будто забросили в водоворот, не спрашивая, готов ли он к этому.         Но со временем происходящее перестало казаться таким невыносимым.         Иногда он соглашался на совместное времяпрепровождение сам. Иногда просто не успевал сказать «нет».         Но что Августа удивляло — он не чувствовал отвращения к этому. Напряжение — да. Что-то непривычное — да. Но не отвращение. Не то, что всегда вставало стеной между ним и людьми. Аггу даже ловил себя на том, что временами, сидя где-то в этой вечной круговерти чужих голосов, думал, что ему здесь не так уж и плохо.         Хотя это чувство пугало.         Йост, например, был куда менее навязчивым, чем могло показаться на первый взгляд. В его вечных подколках и попытках втянуть Августа в разговоры не было ничего отталкивающего. Йост не давил. Он как будто действительно пытался помочь, подтолкнуть к чему-то, чего сам не понимал. Будто он видел, чувствовал, может, что Августу сложно.         И, Боже, как же это все-таки напрягало.         Он давно привык к одиночеству. Привык к тому, что все разговоры с людьми — это или необходимость, или пустая форма вежливости. Здесь все шло иначе. Каждый раз, когда Йост переводил на Августа взгляд с очередным вопросом — о жизни, о музыке, о его любимых фильмах, — Аггу чувствовал, будто его вдруг начинают слушать. По-настоящему. И от этого было неловко.         Но еще страннее было то, что он отвечал. Иногда односложно, иногда, чтобы сбить с себя лишнее внимание, пытался обернуть все в сарказм, скрываясь за привычной маской неискренности. Но это не срабатывало. Йост всегда ухитрялся вывести разговор обратно на нужный ему курс, будто специально. Будто видел то, чего не замечали другие.         Теун же был другим. Мягче. Он задавал вопросы осторожно, будто боялся спугнуть. И это раздражало Августа даже больше, чем напор Йоста. Как будто его правда пытались понять, как будто им правда было не все равно. Безразличие было бы для Аггу более привычным, чем то, что он наблюдал теперь.         Но, несмотря на это, он все равно продолжал быть с ними.         Аггу пытался объяснить себе, почему. Может, дело в том, что ему просто некуда было больше идти? Может, потому что Йост и Теун с какой-то удивительной настойчивостью продолжали звать его с собой при любом подвернувшемся случае? Может, он боялся сказать «нет»?         Или, может, ему просто нравилось?         Нравилось, как Йост иногда усмехался в его сторону, словно у них была общая, никому больше не понятная шутка. Нравилось, как Теун невзначай спрашивал, нравится ли ему в Амстердаме, а потом добавлял, что Аггу может обращаться, если вдруг понадобится.         Нравилось, как в какой-то момент он вдруг поймал себя на мысли, что с этими людьми легче дышать.         И с Йостом тоже. В том числе.         Особенно.         Вместо коротких взглядов издалека — теперь разговоры. Внезапные, ни с того ни с сего. О чем-то совсем простом, о чем-то, на первый взгляд, неважном. Теперь они действительно общались больше. Это были настоящие диалоги, а не те короткие фразы, которыми Август обычно отделывался. Йост оказался еще более легким в общении, чем предстал изначально. Ему, очевидно, нравилось говорить, рассказывать, делиться, причем без оглядки на то, слушают его или нет.         А Август, к своему удивлению, слушал.       А еще было удивительное — и пугающее — ощущение того, что Йост… обращает на него внимание. Не как раньше, когда он просто сверлил взглядом, пытаясь вытащить что-то из Августа через молчание. Нет, теперь это было иначе. Йост спрашивал его мнение, предлагал что-то обсудить. Даже, бывало, подшучивал, но так, что Август не чувствовал в этом подвоха.       Поначалу это било по нервам.       Иногда Аггу ловил себя на том, что инстинктивно отводит взгляд, едва Йост открывает рот. Будто боялся, что сейчас его снова застигнут врасплох. Но в конце концов это начало менять форму. В какой-то момент Август понял, что перестал считать взгляды. Йост говорил — он отвечал, иногда даже не задумываясь. Это было непривычно.       Йост был непривычным.       Август смотрел на него — не специально, а как-то между делом, будто просто находил взглядом то, что было ближе всего. И в такие моменты его собственное поведение казалось ему нелепым. Он ловил себя на том, что думает, как Йост умудряется быть настолько легким и настолько настойчивым одновременно. Как он заставляет людей крутиться вокруг себя. Как у него хватает энергии на все это.       И еще, наверное, на то, чтобы таскать за собой Августа.       Вместо поглощающей изнутри тревоги пришло другое чувство — легкое, почти неуловимое. Аггу не сразу понял, что это. Может, что-то вроде свободы. Или тишины внутри.         Ему правда нравилось — он почти признался в этом себе. Но все равно оставалось ощущение подвоха.         Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком неожиданно, чтобы не ожидать удара.         Проведенное с Йостом время сделало их ближе. Незаметно, еле осязаемо. Август всегда очень явно и четко ощущал что-то подобное, потому что такие чувства резко выбивались из привычного уклада его жизни, были малознакомыми, даже чуждыми.       Йост заполнял пространство своей энергией так же, как сейчас заполнял его дни. И Август — что самое странное — начал привыкать.       Привыкать к тому, как Йост говорит. К тому, как он жестами подтверждает свои слова. К тому, как он иногда внезапно замолкает и становится почти серьезным.       Это не казалось чем-то плохим. Но Август никак не мог понять, почему его это волнует.       И эта тревога, таящаяся где-то на заднем фоне, вновь шевелилась, напоминая о себе. Слишком непривычно. Слишком… хорошо.       Август не знал, как точно описать эти перемены. Слишком многое происходило чересчур быстро, но при этом как-то плавно, естественно, без надрыва. Как если бы его медленно затягивало в воду — не так, чтобы он испугался и начал сопротивляться, а так, чтобы он даже не заметил, когда оказался полностью погружен.       Йост действительно стал ближе. И это было не из-за того, что они стали чаще разговаривать, или что Август теперь не вызывал себе такси сразу после очередной встречи. Это проявлялось в совершенно незначительных мелочах. В том, как Йост вдруг начал анализировать его состояние, не проговаривая этого вслух. В том, как он иногда смотрел на Августа — немного дольше, чем нужно. Как спрашивал что-то глупое, замечая, что Аггу молчал слишком долго.       Эти мелочи… Они вызывали странное, почти болезненное тепло внутри. Оно разливалось по телу, как горячая волна, затапливая все. Тепло было настолько непривычным, что Август порой ловил себя на желании от него избавиться. Ему хотелось замкнуться, спрятаться за бетонными стенами привычной отчужденности, но с каждым разом это становилось все сложнее. Йост пробирался сквозь эти стены так легко, как будто их и не было.       Теун, казалось, замечал это, но никак не реагировал. Он держался на безопасном расстоянии, но при этом был рядом. Танту умел быть ненавязчивым, и это Августу нравилось. С ним было проще, потому что он не пытался копать глубже, не заглядывал в трещины на поверхности. В отличие от Йоста.       Йост.       Он стал частью этого странного времени, которое вдруг начало походить на что-то почти уютное. Аггу все еще не до конца понимал, почему он так реагировал на Йоста. Почему ловил каждую его фразу, каждую интонацию, как будто искал в них что-то большее, чем там было на самом деле. Почему после разговоров с ним оставалось такое ощущение, словно Йост пытается сказать ему что-то, чего сам не понимает.       Но больше всего Август не понимал, почему он позволял этому происходить. Почему не разрывал эту цепь. Почему не возвращался к своей привычной жизни, где никто не пытался его понять.       Просто с Йостом было по-другому. Слишком по-другому. И, может, впервые в жизни ему это нравилось.       Впервые за долгие годы его внутренний монолог не был таким громким. Казалось, что все эти голоса — критичные, требовательные, шумные — затихли, когда рядом оказался Йост. И это было одновременно пугающе и успокаивающе.       Но чем больше Август привыкал к этому состоянию, тем больше росло чувство, что все это ненадолго. Будто он позволил себе слишком многое. Будто вот-вот все закончится, и его снова выбросит на берег.       А пару дней назад Йост, следуя своему обещанному, но на время забытому предложению, все же прочитал Августу «Флориду» на английском.        Это случилось на студии, когда они в очередной раз проводили время втроем  с Теуном. Тот в моменте отошел в ближайший магазин за пивом, а Йост, уже подвыпивший, вдруг словил какую-то витающую в воздухе меланхолию и внезапно вспомнил об обещании.        Его голос был слегка сбивчивым — Йост словно торопился, но при этом продолжал. И даже несмотря на странную спешку, на не совсем связную речь, на спонтанность чужой идеи, Август слушал настолько внимательно, как будто от этого зависела его жизнь.       И, сидя рядом с Йостом, слушая столь личную исповедь, почти дрожа от смешивающихся в единый круговорот эмоций, Аггу многое понял.       Йосту не нужна была музыка. Йосту не нужно было ничего выдумывать, приукрашивать и дополнять чем-то нереальным, несуществующим.        Ему просто нужно было быть. И эта его фантастическая энергетика, странное чувство болезненного удовольствия, открытость и искренность — все это существовало само собой, вместе с Йостом, с его мыслями, эмоциями, чувствами. Их не нужно было подтверждать, поддерживать, чтобы они чувствовались.       Достаточно было, чтобы Йост просто появился где-то в пределах поля зрения — и то, что он излучал, уже заполняло окружающих полностью, без остатка.       И Августа тоже.       Он бы никогда не смог написать так. Он бы никогда не смог искренне признаться в том, что ему больно. Он бы никогда никому ничего подобного не доверил.       А Йост мог.       И поэтому в глазах Аггу он казался кем-то нереальным.        Слышать ту песню, которая ранее вызвала в Августе бурю эмоций даже без знания того, о чем она, сейчас было почти болезненно. Теперь, когда он четко понимал смысл, в горле появился какой-то непритный комок, а внутри защемило.        Но больше эмоций вызывал даже не текст, а осознание происходящего момента. Йост читал Августу лично. Без музыки, без толпы людей перед ним. Спонтанно. Случайно. Пьяно и от этого даже более искренне. Чувство настоящности, реальности происходящего вгоняло в тревожный мандраж.       Август не понимал, что вообще происходило с ним в тот момент. Почему он так внимательно слушал голос Йоста, смотрел на его лицо, пытаясь прочитать на нем каждую эмоцию, почему от услышанного с каждым новым словом становилось все больнее, хотя ставить себя на место других и ощущать чужие чувства Августу было сложно, почти невозможно.        Куча то и дело рождающихся «почему» без единого ответа.        Август сидел на диване, слегка подавшись вперед, как будто любое неосторожное движение могло разрушить этот странный, напряженный момент. Голос Йоста дрожал и спотыкался, будто он пересказывал собственные раны, которые еще не успели затянуться. Каждое слово было пропитано чем-то, что Август даже не пытался полностью понять — он бы просто не смог. Он не знает, что это такое. Он не чувствовал ничего подобного никогда.       Студия казалась слишком тихой. Каждое слово Йоста будто оставалось висеть в воздухе, затягивалось в стены, как следы дыма. И эта тишина была слишком громкой для Августа, слишком ощутимой. Она давила на грудь, как будто пыталась вогнать его в ту же уязвимость, в которой сейчас находился Йост.       Йост не смотрел на него. Он словно растворился в тексте, в тех эмоциях, что вытягивал из себя. Его взгляд рассеянно скользил по полу, по оборудованию напротив, но никогда не касался Августа. Будто боялся, что поймает чужой взгляд, и этот невидимый барьер, который защищал его уязвимость, будет разрушен.       А Август смотрел. Просто смотрел. На дрожащие пальцы, которые Йост вдруг сжал в кулак, на то, как он машинально теребил край своей майки, будто это могло хоть как-то помочь справиться с потоком эмоций. Он ловил каждую мимику на его лице, каждое движение губ, каждый вздох. Слишком внимательно. Слишком напряженно.       И чем больше Август слушал, тем сильнее внутри него росло что-то необъяснимое. Как будто Йост снимал с себя слой за слоем, обнажая что-то настолько живое, что это было почти непереносимо.       Эта искренность резала. Она как будто выворачивата Августа наизнанку, заставляя его чувствовать. Не потому, что он хотел этого, а потому, что Йост буквально затягивал его в свой мир — своей меланхолией, своей искренностью, своей уязвимостью.       Слова накатывали волнами. Одно за другим, они проникали слишком глубоко, оставляя за собой чувство опустошенности, но другой, не той, что стала для Августа почти родной.       Ему стало вдруг слишком холодно, хотя в помещении было тепло. В груди будто что-то оборвалось, но в то же время зажглось странное, мучительное чувство благодарности.       В моменте трудно стало смотреть прямо на Йоста.       Он был слишком настоящим, слишком искренним, даже в самых незначительных, казалось бы, вещах. Эта его небрежная, грубоватая манера заставляла Августа ощущать себя нелепым, искусственным.       Он бы так не смог.        И эти слова Аггу готов был вырезать, выжечь у себя на груди, словно проклятие, словно клеймо.       Август вдруг стал ощущать себя чужим в этом месте. Нет, не потому, что Теун тогда был где-то снаружи, а они с Йостом остались вдвоем. И не потому, что сам Йост заставлял его чувствовать себя не там, где нужно.       Нет, вся причина таилась в самом Аггу. Он думал о том, как мало мог предложить взамен в ответ на чужую искренность, как много он скрывал, как глубоко закопал то, что должно было стать частью него.       Йост был тем, кем он никогда не сможет быть. И эта мысль — странная, неприятная, но одновременно греющая где-то внутри — вгрызалась в сознание отныне постоянно.

***

      — Че делаешь?       Август взял трубку на четвертом гудке — Йост посчитал. От скуки, скорее, чем преследуя какую-то конкретную цель. Он смотрел куда-то себе под ноги, на кроссовки, теребил джинсы рукой и слушал эти самые гудки. Ждал.       — Сплю, — ответили на том конце. Йост усмехнулся.       — Ну и зря.       Он замолчал, шумно дыша в динамик. Аггу тоже молчал, не задавал вопросов, не пытался выпытать, какого черта Йост вообще звонит ему сейчас. Так даже проще. Йост не хотел объясняться. Да он бы и не смог, наверное, сказать что-то внятное и осмысленное.        Сам не знал, зачем позвонил. Просто записал номер Августа впервые во время последней встречи, а сегодня, листая контакты, наткнулся на чужое имя и нажал скорее инстинктивно.       И гудки считал. На пятом хотел сбросить.        — Ты не занят? Ну, кроме того, что ты спишь… — спросил лишь ради приличия.        — Нет, — Август ответил как-то быстро, резко, а Йост в этот момент прикусил губу слишком болезненно, словно испугавшись чужого ответа, что послышался почти мгновенно.       — И тебе, наверное, скучно?       — Нет.       Йост вздохнул как-то разочарованно, ожидая какого-нибудь другого ответа. «Какого-нибудь» — потому что не был уверен, что именно хотел услышать.        Появилось желание просто попрощаться и сбросить вызов. Или просто сбросить. Или себя в воду — в один из каналов Амстела. Собственно, все варианты хороши.        Но ни один из них сделать так и не получилось.       — Ты чего звонишь-то?        Рано радовался.       — Просто, — Йост плечами пожал, будто Август мог его сейчас видеть.        — Просто? Серьезно?       — Ну, ты же дал мне свой номер. Я подумал, что можно, — он оправдывался, словно ребенок. Голову вниз опустил, а потом спросил осторожно: — Можно же?       — Звонить мне ночью?       — Просто звонить тебе.       Йост ожидал услышать вместо ответа короткие гудки. Мысли мешались.        Глупость какая.       — Можно.       Он услышал это отчетливо. Заулыбался и пальцы в волосы запустил почти инстинктивно.       — Спасибо.        Йост всегда считал себя человеком легким. В том смысле, что проблемы не задерживались в его мыслях надолго. Зашли, посмотрели, как устроено, и ушли искать место потеплее. Обычно он смеялся над этим — мол, уж лучше быть дураком, чем заморачиваться.       Но иногда все-таки накрывало. Редко (хотя не то чтобы), но метко. До невыносимого.       Эти временные минуты слабости были не депрессией, не тоской даже. Скорее, тяжелой пустотой, которая откуда-то приходила, занимала место внутри и не уходила, пока сама не решала, что пора. Йост пробовал бороться с этим по-разному. Работал до изнеможения, пил, уезжал куда-то на пару дней или закрывался в студии. Но ни одно из средств не помогало.       Иногда казалось, что он вот-вот разорвется от этого чувства. Как будто оно слишком большое для его маленькой и легкомысленной оболочки.       Сегодня было особенно хуево.       Весь день прошел в каком-то тумане. Каждое слово, каждая мелочь раздражали до скрежета зубов. Йосту хотелось кого-нибудь обнять, но одновременно с этим, — чтобы его никто не трогал. Хотелось, чтобы все исчезли, но при этом, чтобы хоть кто-то остался.       И, конечно, чтобы этот кто-то понял.       Сложно сказать, в какой момент он начал пить. Наверное, сразу после того, как осознал, что трезвость сегодня не поможет. Пиво, потом еще, потом что-то крепче. Дома оставаться не хотелось — стены будто сжимались, давили на виски. Поэтому он вышел.       Йост всегда выходил из дома, когда становилось невыносимо. Гулял без цели, пока ноги не находили какой-нибудь тупик.       На этот раз тупик оказался у воды.       Теперь Йост сидел на бетонном парапете у канала, свесив ноги вниз, и смотрел, как блестит вода, отражая уличные фонари. Йост не чувствовал холода, хотя он был — не пронизывающий, но ощутимый. Это, наверное, тоже из-за алкоголя.       В голове крутились какие-то обрывочные мысли. Про то, что он дурак. Про то, что он, вроде бы, нормальный, но одновременно с этим чересчур странный. Про то, что его, наверное, никто не понимает.       Йост не плакал. Сейчас — нет. Просто нечем было как будто, хотя он вполне себе мог, вспомнив что-нибудь грустное, зарыдать просто для галочки.       Периодически такое состояние накрывало Йоста внезапно. Оно было похоже на приступ — без предупреждения, без явных причин. Казалось, что все в его жизни было нормально: концерты, тусовки, друзья. Но эти приступы раз за разом ломали картину, показывали пустоту за хрупким картонным фасадом.       Йост взглянул на телефон, словно проверяя, не сбросил ли Август вызов. Секунды звонка на экране текли сами собой. Йост закинул голову назад, чтобы посмотреть на облака, но увидел лишь грязное оранжевое свечение от городских фонарей. Они раздражали его глаза. Он отвел взгляд, уткнулся в свои кроссовки и попытался сконцентрироваться на чем-то одном. Рядом стояла бутылка, полностью пустая. Мысли продолжали клубиться, спутанные и рваные.       — Это все? — разорвал тишину голос Августа.       — А что ты еще хотел услышать? — Йост качнул головой, теперь уже не глядя ни на свои кроссовки, ни на воду под ними. — «Привет, мне херово, сижу тут один, думаю, кто бы меня спас»?       — Не то чтобы…       — Я вот тоже так думаю.        Август молчал. То ли думал, что сказать, то ли просто ждал чего-то.       Йост снова перевел взгляд на воду под ногами. Черная, как нефть, она отражала ставшие внезапно уродливыми огни города — рваные полоски, смешанные с бликами. Они размывались, как и его мысли. Он пнул кроссовком что-то невидимое, качнувшись вперед.       Йост шумно выдохнул в трубку, будто этот жест мог вытолкнуть из него часть накопившейся тяжести. Он потер лоб рукой, словно пытаясь выгнать из головы хаос. Говорить хотелось и не хотелось одновременно.       — Честно? — Йост все-таки решил продолжить, но голос прозвучал так тихо, что Август мог бы и не расслышать. — Даже не знаю, зачем я тебе позвонил.       Август все еще молчал на другом конце, и это тянущееся молчание, как ни странно, не напрягало. Йост почти ощутил его присутствие, как будто тот действительно сидел рядом, на этом же парапете.       Йост усмехнулся — коротко, грустно.       — Блин, забей. Это тупо.       Он потянулся за бутылкой, но вспомнил, что та уже пуста. Пусто было и вокруг, и внутри.       Йост убрал телефон от уха, сощурился. Экран немного расплывался перед глазами, и он пару раз промахнулся пальцем, пытаясь инстинктивно куда-то нажать.        Спустя несколько долгих секунд Йост отправил в чат с Августом свою геолокацию. Почти машинально.       — Слушай, — начав, он помедлил, будто взвешивая, стоит ли продолжать. — Я там тебе кое-что отправил.       — Чего? — голос Августа был ровным, но с ноткой недоумения.       — Глянь.       Не дождавшись ответа, сбросил вызов.        Йост уставился на экран, который быстро погас, оставив его наедине с собственным отражением в черной поверхности.       Спутанные мысли продолжали роиться в голове, как комары. Йост пытался поймать хоть одну, чтобы зацепиться за нее, но все расползалось, ускользало. Было странное, щемящее чувство, будто он сделал что-то неправильное, но тут же ему вдруг стало все равно.       Йост снова поднял голову и посмотрел на городские огни, которые размывались в его глазах. Пьяно размывались. Голова слегка кружилась, и что-то внутри него щемило так, что хотелось сжать грудь ладонью, чтобы остановить это давление. Йост уставился на телефон. На пальцы, которые держали его. Вцепился в него так, что костяшки побелели, и только в этот момент понял, как сильно напряжен. Он разжал пальцы, но напряжение никуда не ушло, оно просто перекатилось куда-то глубже, в грудь, под ребра, сдавило там так, что снова захотелось сжаться всем телом, будто от холода.        Руки казались чужими.       Да что с ним вообще происходит? Почему по обыкновению Йост чувствует себя почти замечательно, но стоит ему только хоть раз позволить себе коснуться густой печали, так она тут же затягивает его, словно болото, из которого не выбраться?         Он ненавидел в себе эту черту. Ненавидел быть таким дотошным по отношению к себе же, к своим чувствам. Ненавидел максимализм, который с возрастом никуда не делся. Йост словно проживал каждую рождающуюся внутри него эмоцию в тысячи раз ярче, чем все остальные люди. Когда все было действительно хорошо, это по-настоящему радовало. Йосту даже не нужно было напиваться или принимать вещества, как это делали другие — он видел, он знал, он ненавидел и это тоже, — чтобы заходиться в какой-то почти убийственной радости. Это было странно. Но Йост не чувствовал в такие моменты себя неправильным.        Хуже было в те времена, когда его охватывала далеко не радость. Как, например, сейчас. Проще было бы уж совсем ничего не чувствовать, ни грамма, ни толики того, что роится в нем каждый раз, словно куча насекомых. Но Йост так не хочет. Йост готов терпеть. Йост готов чувствовать — боль, страх, удушающую тоску и почти разрывающее изнутри разочарование. Просто чтобы не очерстветь вкрай.        Он понимал, что причина его состояния банальна. И от этого становилось еще хуже. Сколько раз он говорил себе, что давно должен быть выше этого? Не париться из-за вещей, которые не зависят от него. Не вгонять себя в эту чертову меланхолию, из которой потом выбираться сложнее, чем из самых жестких похмельных утренних состояний.       Но сколько бы Йост ни убеждал себя, стоило только зацепить в нем что-то незажившее — и все. Он скатывался.        Иногда это была работа: он мог зациклиться на каком-то косяке, на невысказанном слове или незаписанной строчке, и потом накручивать себя до изнеможения, будто от этого хоть что-то могло измениться.       Иногда — отношения. И не только романтические, но и дружеские, семейные. Это почему-то задевало его больше всего. Стоило кому-то из близких слегка отвернуться от него, задержаться с ответом или, Боже упаси, дать понять, что у них есть жизнь вне Йоста, как в голове сразу начинался спектакль: «А вдруг я недостаточно хорош?» или «Может, меня вообще просто терпят?»       Йост ненавидел в себе это. Ненавидел эту зависимость от людей, хотя на публике делал вид, что он самый независимый человек на свете. Да и сам иногда почти верил в это.       Но только почти.       И сейчас было то же самое. Йост пытался убедить себя, что он просто выпил лишнего, что это лишь усталость после концертов, после работы, после всей этой бесконечной жизненной вакханалии. Но в глубине души он знал: причина была в нем самом.       Как всегда.       Йост откинулся назад, уперся ладонями в холодный бетон позади. Дрожь прошла по телу, но ему было все равно.       Он вспомнил голос Августа. Спокойный, равнодушный. Почти безучастный. Может, Йост и правда зря все это затеял. Но в тот момент, когда он нажимал на чужое недавно появившееся имя в списке контактов, ему казалось, что так будет проще. Или лучше. Или никак.       Август, наверное, подумал, что Йост просто идиот. Звонить кому-то среди ночи, не сказать ничего толкового, просто дышать в трубку, бросать фразы, не думая, как они звучат. Но Йост был именно таким. Сейчас — да.       Йост потер пальцами переносицу, будто это могло прогнать все лишние мысли. Но они никуда не уходили. Раздражающее давление внутри не ослабевало, только становилось сильнее, обволакивая грудь, сдавливая, не давая нормально дышать.       В голове продолжала вертеться главная мысль. Навязчивая. От нее было противно.       Август. Почему Йост позвонил именно ему? Почему не Теуну, не кому-то другому из сотни знакомых? Наверное, потому, что никто из них не был настолько… чужим? Наверное. Глупо, так неправильно будто бы, нелогично, но от этого сейчас почему-то было легче. Проще позвонить тому, кто тебе, по сути, никто, чем объясняться с теми, кто тебя, вроде как, знает.       Но Август ответил. И теперь, когда разговор уже закончился, Йост не мог решить, рад он этому или нет.       Он подумал о том, что Аггу, скорее всего, не приедет. Боже, конечно, не приедет. Это ведь был просто случайный знак, просто молчаливый намек, который легко проигнорировать, сделать вид, что его нет. И Йост почти хотел, чтобы так и было. Чтобы никто не приехал, чтобы никто не увидел его вот таким.       Потому что, ну, а что он скажет, если Август все-таки окажется здесь? Как объяснить эту бессмысленную импульсивность, этот звонок, эту тишину, в которой он все еще тонет?       Снова посмотрел на воду.       Было бы проще просто прыгнуть.       Мысль пришла внезапно и так же быстро исчезла. Йост усмехнулся — горько, хрипло, сам про себя. Ему никогда не нравилась идея смерти. Он хотел чувствовать, даже если эти чувства причиняли боль.       Йост зажмурился, слегка двинувшись вправо. В какой-то момент стало неважно, что о нем подумал Август после этого глупого звонка, да и вообще — приедет он или нет. Важным было то, что Йост сделал хотя бы что-то, чтобы попытаться выбраться из этой ямы.       Пусть даже это было так глупо и нелепо.

***

      — Ну и занесло тебя…       Йост вздрогнул. Он узнал этот голос — в последнее время слышал его уж чересчур часто. Поворачивать голову, дабы подтвердить собственные подозрения, не хотелось. Да и смысла не было. Тут два варианта — либо Йост уже сходит с ума, либо это действительно Аггу.       Первый вариант проверять у него уж точно не было желания. Второй мог подтвердить себя сам.        Шаги — тихие, короткие — заставили Йоста почему-то напрячься. Теперь он снова жалел, очень жалел, ужасно, что вообще позвонил. Пива больше не было. Иной храбрости и импульсивности — тоже.       Йост остался один. С Аггу наедине.        Стоящий сзади упорно молчал, ни слова больше не произносил, будто бы действительно намереваясь сделать так, чтобы Йост усомнился в собственной адекватности.        Он, правда, делал это обычно и без чьей-либо помощи… Но теперь ему вообще не нужно было напрягаться. С этим, кажется, справился кто-то другой.       Снова шаги. Медленные, размеренные. Август не торопился. Просто опустился рядом, свесив ноги вниз. Не касаясь, не задавая вопросов.       Йост не посмотрел на него даже — краем глаза только если, случайно. Уставился в воду. Отражения светились криво, рвано. Голова шумела, будто там крутилась испорченная пленка с одними и теми же кадрами. Его ошибки. Его слабость. Его жалкая попытка позвонить и сказать… что?       Что сказать?       Он даже не помнил, что наплел там в трубку.       Йост хмыкнул. Нервно. Беззвучно. Сжал руки в кулаки. Он снова чувствовал себя маленьким, нелепым мальчишкой, которого слишком часто били жизнью по затылку. Словно все, что он делал — это разбивал нос об очередную реальность, в которую сам же и вляпался.       Август молчал.       Йост чувствовал, как его щеки начинают гореть. Не от холода — его, кажется, вообще не существовало этой ночью. Скорее от стыда. От какой-то странной, неконтролируемой злости.       На себя. На этот вечер. На эту бесполезную, глупую и почти детскую импульсивность, которая всегда гнала его в самые тупиковые ситуации.       Йост не знал, куда деть руки, куда смотреть. Казалось, каждое движение — неправильное, лишнее, слишком громкое. Он не привык к тишине. Она его пугала.       Август ничего не говорил, и это убивало.       Йост потер ладонями лицо, будто это могло стереть пьяную дурь из головы. Сожаление накатывало волнами — медленно, вязко. Взгляд упрямо цеплялся за рябь на воде, за фонари на другой стороне улицы, за собственные руки, которые то сжимались в кулаки, то бессильно разжимались. Пальцы дрожали.       В груди все еще болело.       Краем глаза Йост заметил: Август сидел расслабленно, как будто его здесь вообще не было. Спокойный. Уравновешенный. Или просто равнодушный. Йост не знал, что хуже.       Дышать стало чуть сложнее. Будто эта чужая невозмутимость вытягивала воздух из легких.       Пальцы дрогнули. Губы дернулись, будто собираясь что-то сказать, но так и остались сомкнутыми. Йост боялся открыть рот — из него могло вырваться что угодно. Глупость, злость, признание. Он не хотел ничего из этого.       Август сидел. Смотрел, наверное, на ту же воду.       Йост отвел взгляд от отражений и выдохнул. Резко. Слишком громко. Словно воздух был не нужен.       Он действительно старался не смотреть в сторону Аггу. Сначала. Йост думал, что так легче, чем замечать каждую мелочь, каждый жест. Но вот — угол зрения чуть сдвинулся, как по инерции, сам по себе. Август сидел так, словно был здесь всегда, словно это его место. А эти очки на лице — нелепая деталь, которая почему-то бесила Йоста.        Он не понимал, зачем Август их носит. Все время. Даже сейчас. Особенно сейчас, когда ночь, и, казалось бы, рядом не было никого, кто мог бы разглядывать его так пристально, как это делал Йост.       Он прищурился. Скользнул взглядом дальше, на резкие линии скул, на слегка сжатые губы, на тень от оправы, которая делала лицо Августа каким-то чужим, неестественным. Это бесило еще больше. Йост не отрывался. Как будто зацепился взглядом и не мог теперь уже отвести его.       Йост перевел взгляд обратно на очки. Засмотрелся. Точнее, попытался разглядеть сквозь них глаза. Ничего, разумеется, не увидел. И это злило еще больше. Это делало Августа чужим. Непроницаемым. А Йост терпеть не мог, когда у него не было возможности докопаться до сути, до самого центра.       — Ты их вообще снимаешь когда-нибудь? — вдруг выпалил он, сам удивившись собственной дерзости. — Ну… очки.       Август вздрогнул, словно вообще не ожидал, что Йост соизволит заговорить. Он медленно повернул голову, замер на секунду.       — Снимаю, — ответил Аггу коротко.       — А сейчас?       — Что?       Йост снова посмотрел на него. Прямо, пристально, с вызовом.       — Снимешь сейчас?       Август откинулся назад, упершись ладонями в холодный камень позади себя. Пальцы медленно пробежались по шершавой поверхности, будто он пытался успокоиться.       — Нет, — короткий, ровный ответ, но сдержанная напряженность ощущалась в самом воздухе.       Йост нахмурился, чуть подался вперед.       — Почему?       — А зачем? — Август произнес это спокойно, но небрежно, почти вызывающе.       Йост не знал, зачем. Просто хотелось. Почему-то именно сейчас. Именно тогда, когда они наедине.       Отказ, конечно, был ожидаем, но почему-то именно в этот момент он воспринял это слишком остро. Не потому, что Август не захотел — Йост уже успел понять, что тот редко идет навстречу. А потому что в отказе было что-то личное, почти оскорбительное. Как будто Йосту не хватало чего-то, чтобы заслужить доверие, даже малейшее.       — Ладно, — выдохнул он, глядя куда-то мимо.       Аггу резко сел ровно, выпрямил спину, но не ответил. Ни слова. Несколько долгих секунд висело лишь напряженное молчание, а потом он вдруг медленно потянулся к очкам. Йост замер. Чужая рука, кажется, чуть дрожала, или ему просто показалось.       Август снял очки так, будто это требовало от него невероятных усилий. В первый момент он не поднял взгляда, оставил его где-то на уровне колен, с сжатыми губами и тенью недовольства на лице. Йост молчал. Просто смотрел. Пялился, если быть точнее.        Когда Аггу посмотрел прямо на Йоста, соблазн броситься в воду стал почти невыносимым.       Глаза. Глубокие, чуть уставшие. Немного злые — или нет, скорее, защищающиеся. В них было слишком много всего: усталость, раздражение, внутренняя борьба. И что-то еще, на первый взгляд незаметное, но цепляющее. Йост хотел смотреть дальше. Хотел разглядеть там все, чего не мог видеть раньше. Хотел сполна насытиться, найти там, возможно, какую-то необходимую, но неизвестную ранее информацию, которая, вероятно, изменила бы его отношение к Аггу. Может, даже кардинально.       Йост почувствовал, как у него слегка пересохло в горле. Эти глаза — настоящие, живые, полные чего-то неуловимого — резко лишили все происходящее легкости. Хотя, навряд ли она присутствовала и ранее. Но сейчас это казалось до невыносимого очевидным.       Йост чувствовал себя так, будто его поймали за чем-то неправильным, как будто он не должен был этого видеть.       — Ну? — Август нарушил тишину. Его голос звучал обыденно, но в глазах мелькнуло напряжение.       Йост моргнул, опустив взгляд куда-то на собственные руки.       — Я думал, у тебя там третий глаз или что-то типа того. Не удивил.       Удивил. Вот только Йост пока сам этого не осознал.       Аггу посмеялся. Тихо, коротко. Йоста пронзали почти болезненные мурашки.        Может, ему вообще это все снится?       Он, качнув ногой, чуть подался вперед. Август отреагировал сразу:       — Я приехал не для того, чтобы тебя ловить.       Йост теперь посмотрел на него почти без страха. В глаза.       — А зачем ты тогда приехал? — это прозвучало как-то резко, поэтому он поспешил исправить ситуацию, добавив более тихо: — Зачем ты вообще… здесь, — Йост неопределенно кивнул в сторону, обведя взглядом пространство.       — Я не знаю, — Аггу плечами пожал, на очки в руках уставился, будто хотел надеть обратно, но что-то мешало. — Просто тут мне меньше хочется сдохнуть, чем там, — заоткровенничал. Как будто плевать стало.        Сгорел сарай — гори и хата, называется.       Йост хмыкнул. Говорить стало проще.       — Ну, это все объясняет, — будто действительно додумавшись до чего-то гениального, Йост кивнул головой. — Может, мне тоже свалить куда-нибудь? — словно консультировался.       — Не советую, — со знанием дела покачал головой Август. — Потом не захочешь возвращаться.       — А ты не хочешь?       И ответ был очевиден.       — Не особо.       Совсем нет.       Йост посмотрел на него в последний раз. На руки, нервно теребящие резинку. На волосы, что колыхались от легкого ветра. На лицо, которое Йост постарался запомнить во всех чертах, как можно более точно. Зачем — не знал.       Просто хотелось.       Он неуклюже поднялся с парапета. Август будто взглядом контролировал ситуацию и вернулся к своему занятию — разглядыванию собственных очков — только тогда, когда Йост отошел от края, пошатнувшись после этого куда-то в бок, но сделав вид, что так и нужно было.        — Да надень уже, — прокомментировал он чужие неочевидные метания.       — Не хочу.       Удивительно.       — Странный ты человек.       — Да, — Аггу даже не противился, а потом добавил с какой-то между строк читаемой гордостью: — Страннее меня разве что ты.       Йост заулыбался, но отвернулся тут же, чтобы остаться незамеченным.       Август не скажет, что все увидел, потому что смотрел прямо на него.       — Такси вызвать тебе? — сказал он вдруг, для самого себя неожиданно, не сводя взгляда с чужой фигуры.       — Только если ты заплатишь.       И чужой смех — такой тихий и короткий — заставил Йоста напрочь забыть о том, по какой причине он вообще оказался здесь, в этом месте, зачем напился, почему так плохо было ему совсем недавно. Не то чтобы стало легче. Просто отпустило.        Йост упрямо не хотел связывать этот факт с присутствием Августа.       — Так зачем ты приехал-то? — чтобы не нагружать самого себя мыслями, он снова задал вопрос, который на языке вертелся с самого начала их встречи.       — Ну, знаешь… — Аггу сделал вид, что задумался. Его голос разрывал приятную тишину, а Йост слушал — внимательно и чутко. — Люди редко тусуются в одиночестве на каналах просто так.        Йост хмыкнул.       — Открою тебе секрет: тут все поголовно таким занимаются. Забыл, куда приехал?       — Да? — у Августа почти получилось изобразить искреннее удивление. Почему-то теперь было как-то необычно и по-детски увлекательно наблюдать за эмоциями на его лице, когда этому ничего не препятствовало. — Что-то я тут никого больше не вижу…        — Реально спасать меня приехал? — Йост взгляда не сводил, выпытывал будто.        — Да пошел ты… — усмехнулся Аггу, качнув головой. — Может, я вообще позлорадствовать хотел. Посмеяться над… страданиями. Откуда ты знаешь? — на последней фразе он снова повернул голову в сторону стоящего позади Йоста.       — Страданиями? А кто страдал? Я? — теперь попытка изобразить недоумение отразилась уже на его лице.        — Ну не я же.       — Чудной ты, — хихикнул Йост.       А Август решил выкинуть козырь:       — Зачем-то ведь ты мне позвонил.       Йост почти растерял только родившуюся былую уверенность. Действительно хотел придумать стоящее и правдоподобное оправдание, списать все на то, что под пивом вообще мало что соображает нормально. Но решил все же в подробности не вдаваться. Потому что видел, что Аггу этого не требовал.       — Проверка связи, — Йост беззаботно пожал плечами.       — И че? Проверил?       Йост под этим взглядом почти засмущался.       — Проверил, — кивнул нарочито уверенно.        А потом, подумав (точнее, на самом деле, не думая вовсе), добавил:       — Видимо, теперь буду звонить чаще.

***