Взять тело, чтобы вернуть душу

      Безымянный опять проиграл.       Хотелось бы, конечно, сказать, что виновата была погода — день выдался на удивление солнечный для конца осени, — но это было бы ложью. Безымянный мог признать, что да, эта хрупкая с виду девушка действительно побеждала его в тренировочных боях раз за разом — щурил он свой единственный глаз или нет.       Причудливый гибкий меч Фэнфэн в её руках двигался с поразительной точностью и эффективностью — это был стиль боя, выработанный отнюдь не для праздничных шествий или уличных представлений. Отрицать мастерство Фэнфэн не смог бы даже слепой.       Однако это не делало вид менее захватывающим: она сама будто становилась невесомой, ведомой самим мирозданием, воплощением философии даосизма. Словно ветер, переходящий от штиля к урагану, Фэнфэн, обычно ласковая и озорная, на их спаррингах беспощадно наносила удар за ударом, с силой неумолимой стихии направляя оппонента к поражению.       Безымянный только и мог, что пытаться удержаться на ногах, да не лишиться минимального достоинства, отдав победу в обманчиво нежные руки Фэнфэн уж слишком быстро.       Так, они сражались часы напролёт.       И только опустившись на траву в тени деревьев, Безымянный мог позволить себе прикрыть глаза на пару минут.       Но стоило опустить веки — он ожидаемо снова увидел Фэнфэн.       Фэнфэн. Он не мог поверить, что может называть Её так. Что Она сама позволила проклятому отродью так к себе обращаться.       Радость внутри шипела как добрый клубок змей, отчаянно переплетённых между собой и не слишком довольных этим фактом. Грудь распирало от этого самого шипения, от рычания, от рвущегося наружу крика. Хотелось, как же хотелось… сжать в объятиях, остаться рядом… Хотя бы запечатлеть на бумаге, высечь в камне или воспеть её сияние в лучах этого солнца, её изогнутые в тихом наслаждении любимым делом пленяющие нефритовые глаза, её тонкие запястья и чистые предплечья, щедро открытые развевающимися рукавами.       Губы Безымянного растянулись в мечтательной улыбке.       — «Потрясающая.»       Иллюзорное уединение было разрушено с ясным:       — Ты похож на цветочек, так что фамилия будет Хуа, — в сверкающих весельем глазах стоящей прямо над ним Фэнфэн не было и капли сомнений.       Безымянный, сбитый с толку из-за резкого возвращения в реальность, с недоумением посмотрел на свою «шицзунь», пока не вспомнил недавнее обещание придумать себе имя.       — Любишь же ты нести чепуху, — он довольно сощурился. — Мне нравится, спасибо.       Безы… Хуа действительно оценил выбранную Фэнфэн для него фамилию: она напоминала об Его Высочестве. О Главном: Причине, Смысле, Цели.       — «Когда мне вообще понадобилось напоминание о Нём?» — ответ Хуа на самом деле, конечно, знал.       И вот опять — стремясь уловить каждую деталь, его внимание опять убегает к Фэнфэн. Она, как всегда непредсказуемая и переменчивая, отреагировала на слова Хуа странно: отведя взгляд и покраснев ушами, с сосредоточенным лицом начала рассматривать пустую стену.       Растаяв, Хуа посмеялся, отметив про себя, как непривычно легко вырывался из груди этот звук, и прервал возникшую паузу:       — Чэн.       Забавно дёрнувшись, Фэнфэн обернулась с вопросом в глазах.       — Имя. Хуа Чэн.       Нахмурившись, она уточнила:       — Стена? Город? Ты хочешь построить город?       Не сдерживая смешок, Хуа Чэн подтвердил:       — Да-да, стена. Цветок и стена.       Вздохнув, Фэнфэн, иногда неотделимая от лишней драмы, преувеличено шокировано поднесла маленькую изящную ладонь к скрытому непрозрачной вуалью рту.       В голове Хуа Чэна проскользнула лёгким бризом нежная мысль:       — «Очаровательно».       Вот так, дурачась и издеваясь над ним, она выглядела почти беззаботно, будто забыв и о войне и о горе.       — Это ты себя так похвалить пытаешься? «Хорош собой, подобно цветку, и надёжен, как стена»? Ладно, — Фэнфэн с задумчивым видом оглядела его с головы до ног, бормоча и протягивая на разные лады: — Хуа Чэн? Хуа Чэн. Хуа Чэн. Хуа Чэн.       Присаживаясь рядом с ним и посмотрев прямо в глаза, она и сама сощурилась в улыбке.       — Недурно, недурно. Тебе подходит, Хуа Чэн.       Это был фатальный удар.       Не выдерживая, Хуа Чэн быстро отвернулся. Сердце, резко ускорившееся, грохотало в ушах. Захотелось прокашляться.       Веселье уступило смущению: иногда свет Фэнфэн ослеплял.

***

      Хуа Чэн занимался приготовлением ужина. Это не было чем-то новым для него — большую часть сознательной жизни Чэн заботился о себе самостоятельно. Взять на себя уборку подвала и готовку было для него не только не в тягость, но даже приносило моральное удовлетворение: Хуа Чэн не любил оставаться в долгу, а Фэнфэн действительно невероятно помогла ему. И продолжала помогать: обучением чтению, контролю ци, совершенствованием техники ведения боя. Не говоря уже об её… участливости. Об этом в присутствии Фэнфэн лучше было не думать, иначе Хуа Чэн не смог бы остаться неосмеянным — лицо его в такие моменты неизменно заливалось краской, к сожалению, отлично заметной на бледной коже.       Тем не менее надо сказать — Фэнфэн была строгим, но справедливым учителем.       Поэтому после последнего спарринга, когда оба увлеклись и ненамеренно перегрузили его всё ещё восстанавливающееся тело, она, признавая свою ответственность, не только настояла на том, чтобы ученик провёл весь следующий день в покое, но и сама осталась с ним. Очень показательный случай, учитывая очевидную страсть Фэнфэн к тренировкам. Впервые за всё время их знакомства она пропустила своё занятие с мечом.       Теперь Фэнфэн изнывала от скуки, даже вызвавшись помочь в готовке.       Она, как Хуа Чэн отметил для себя ещё давно, почти в самом начале их общения, очевидно росла в достаточно обеспеченной семье, а потому скудные умения в этой области были ожидаемы. Более того, он уже успел оценить их результаты, из-за чего признавал необходимость внимательного контроля за процессом.       Это было даже забавно: Фэнфэн нарезала овощи так, будто представляла на их месте смертельного врага. Лицо её было поразительно напряжено. Фэнфэн была предельно сосредоточена и серьёзна, что, если честно, было даже немного обидно — на их поединках она была совершенно расслаблена, кажется, не прикладывая и половины от демонстрируемых в этот момент усилий.       Стук ножа был до того громким, что оставалось только поражаться качеству донышка, всё ещё целого, хотя и имевшего на себе глубокие зарубки и царапины. Кусочки, к счастью, получались приемлемыми.       — Фэнфэн, достаточно, — смешок вырвался из Хуа Чэна непроизвольно. — Не переводи продукты.       Она злобно посмотрела на него, но промолчала и остановилась, не сводя пристального взгляда и отслеживая любое его движение.       Пришло время добавить в кипящий бульон подготовленные ингредиенты, чем Хуа Чэн и занялся.       Продолжающая наблюдение Фэнфэн негодующе спросила, изогнув брови совершенно отчаянным образом:       — Я не понимаю, Чэнчэн, — в голосе слышалось почти искреннее страдание. — Я же делаю всё точно также. Почему у тебя выходит так вкусно?       — Ты, очевидно, не справляешься с добавлением нужного количества приправ: то жалеешь, то кидаешь с избытком. Всё просто, — он, не отвлекаясь от готовки, поучал её. — Просто будь внимательнее.       Протерев ближайшей тряпкой запотевшее лицо и руки, Хуа Чэн не удержался и потрепал Фэнфэн по голове. Её чёрные, блестящие волосы, не скованные заколками и лентами, сегодня особенно притягивали взгляд — лишённая привычного стимула, она поленилась собрать их с утра. Обычно она делала небрежный хвост — такой, что выдержит интенсивную тренировку, но не более. Внешний вид причёски мало заботил Фэнфэн.       Хуа Чэн не знал, зачем он это делает, но пальцы сами собой прошлись по прядям, чуть поправляя их, а после заправляя за ухо, мимолётно касаясь крепления вуали.       Фэнфэн недовольно вскинула голову.       — Но я очень внимательна!       Хуа Чэн с недоверием уточнил:       — Также внимательна, как во время еды?       Фэнфэн пристыженно замолчала: неловкость в обращении с палочками неизменно смущала её саму. Оправданно, если честно: в особенно плохие дни Фэнфэн, уходя в свои мысли, могла сломать и все три пары — во время завтрака, обеда и ужина. Хуа Чэн иногда задавался вопросом, каким образом у неё вообще всё ещё было чем есть до того, как он начал стругать ей новые палочки через день.       В ожидании, они переместились за стол.       Не подумав, Хуа Чэн сказал:       — Фэнфэн, будь аккуратна. Я подготовил много палочек про запас, но потом… — тут Хуа Чэн понял, что неосторожно поднял тему, до этого зачастую старательно избегаемую ими обоими — тему его ухода. Позиция Хуа Чэна по этому поводу не изменилась — он не мог остаться. Их недавний разговор не смог успокоить ни Фэнфэн, ни самого Чэна. А проблема, острым лезвием нависающая над ними, с каждым днём неотвратимо принимала всё более драматичный оборот. Будь ситуация другой, Фэнфэн несомненно оценила бы эту иронию, Хуа Чэн был уверен.       Но его уход был неизбежен — Хуа Чэн не только был обязан Его Высочеству жизнью, но и искренне хотел помочь ему по мере возможности. И всё же… Покидать Фэнфэн было больно. Желание смалодушничать и остаться рядом постоянно мелькало на краю сознания, соблазняя поддаться искушению. Думать о том, чтобы оставить Её одной было просто страшно.       Эта двойственность приоритетов сводила его с ума и разрывала сердце.       Сникнувшая Фэнфэн фальшиво хохотнула.       — Разве я не говорила? Раньше я не ломала палочки так часто. Это всё твоё влияние — заразилась от тебя, дурачка, слабоумием.       Хуа Чэн трусливо позволил опустить этот вопрос, с ухмылкой ответив:       — Я скорее поверю, что до этого ты ела голыми руками.       Фэнфэн возмущённо вскочила с криком:       — Ты!.. — она замахнулась рукой с целью шутливо ударить его по голове, как любила делать время от времени. Но остановила движение, стушевавшись. Хуа Чэн почувствовал горечь.       Медленно опустившись на место, Фэнфэн тихо спросила:       — Чэнчэн, и всё же почему ты так… предан Его Высочеству? — она опустила голову, хватая палочки и начиная вертеть их, безмолвно предрекая им скорую смерть. — Ты уже говорил, что обязан ему жизнью. Я могу это понять: мой шишу тоже был спасён моим отцом однажды. Но ты хоть раз разговаривал с наследным принцем? Как можно вверить свою верность незнакомому человеку?       Тут Фэнфэн зачастила:       — Ты не подумай, что я хочу сказать, что он чем-то плох или не заслуживает уважения! Он замечательный! — посмотрев ему прямо в глаза, она продолжила: — Но я с ним знакома! Я много говорила с ним! Он даже немного помогал мне с мечом! Я-я…       Беспомощно закрыв лицо руками, она замолчала.       Хуа Чэн вздохнул. Внутренне поколебавшись, он, подойдя к ней, всё же обхватил Фэнфэн со спины, опустив подбородок на её плечо. И тут же мысленно укорил себя за то, что осмелился не только прикоснуться, но и привыкнуть к этому. Эгоистично полюбил её запах и тепло, делая хуже обоим.       — Когда я не знал, зачем мне продолжать бороться, Его Высочество сказал мне жить ради него, — Хуа Чэн положил руки на её, мягко оттягивая их от лица Фэнфэн и присаживаясь рядом с ней прямо на пол. — Я просто его последователь.       Она повернула лицо в его сторону и встала на колени, оказавшись невероятно близко: Хуа Чэн мог различить в чужих широко раскрытых глазах жёлтые вкрапления вокруг зрачка, ранее уходившие от внимания.       — Жить ради него?.. — Фэнфэн глухо хохотнула. — Какие же мы дураки… Все трое.       Она подалась вперёд, прижимаясь к Хуа Чэну так, будто он собирался уйти сейчас, в этот самый момент.       — Я сама, знаешь, не знаю, зачем вообще продолжаю всё это: тренировки, прятки от призыва и… — «жизнь». Он понимал. — До этого всё было так просто и ясно… Будто мой папенька генерал — и я стану генералом. Будто я всегда знала — вырасту и буду руководить войском во благо Сяньлэ и Императорской семьи. А потом — плеск! — солнце упало глубоко-глубоко под воду, сквозь которую не сможет пройти ни один лучик. И в чём же толк от генерала без солдат? В чём толк от генерала дезертира?       «Будто», ну конечно. Хуа Чэн, разумеется, понял, что это вовсе не метафора — Фэнфэн, очевидно, почти и не старалась его обмануть.       Она перестала и пытаться:       — Но я не могу сражаться за людей, отплативших за верность поколений моей семьи, за верность моего отца клеветой и собачьей смертью!.. Я не могу! — Фэнфэн крепко сжала ткань ханьфу на его груди. — Я знаю, что ни простые граждане, ни дагэ не виноваты; знаю, что меня учили лучше; знаю, что поступаю эгоистично и инфантильно. Но я даже меч отца забрать не могу!       Слова вырывались из неё как-то обрывисто, едва не переходя в рычание.       — Мне противна сама мысль, что Байи, служивший отцу с самого детства, находится сейчас в какой-нибудь пыльной сокровищнице, как трофей с охоты. Или, что ещё хуже, в руках какой-нибудь гнилой свиньи, вовремя ухватившейся за освободившееся местечко! — взгляд Фэнфэн потемнел и она, казалось, была в шаге от отклонения ци. Тем не менее, почти задыхаясь, она продолжала: — Я бы вырезала всех! Всех до одного в этом проклятом запретном городе! Я бы не пожалела ни матушку дагэ, ни, особенно, его царственного отца! Я бы упивалась этой грязной кровью! Реки Сяньлэ были бы снова полны до краёв — полны этой золотой, вонючей крови!       Её хрупкие плечи, да и сама Фэнфэн целиком, ужасно дрожали от ярости. Ткань, за которую девушка цеплялась всё это время, треснула, прорванная тонкими пальцами.       Фэнфэн громко рассмеялась:       — Даже если бы это стоило мне жизни!.. Но отец!.. Папенька сказал «не смей».       Сегодня Фэнфэн не плакала. Она на минуту замолчала, прижавшись носом к шее Хуа Чэна, который гладил её по растрёпанным волосам.       Фэнфэн продолжила едва слышно:       — Одним словом, сейчас я тренируюсь по привычке. Я не вижу в себе больше желания защищать людей, радостно празднующих казнь моего папеньки, — её тяжелый выдох пустил по спине мурашки. — Может, когда эта война наконец закончится, я буду слоняться по континенту в одиночестве или создам заклинательский орден. Подберу себе котика. Или…       Оторвавшись от шеи Хуа Чэна, Фэнфэн, снова глядя прямо на него, хмыкнув, сказала:       — Построю город.       Тут она внезапно полностью замерла, принюхиваясь.       — Суп!

***

      Суп, к счастью, не успел полностью выкипеть.       Хуа Чэн, сидя рядом с Фэнфэн, как и всегда старательно не смотрел в её сторону — есть, одновременно нося вуаль, не представлялось чем-то возможным. Так что Фэнфэн снимала её. И, хотя никто не запрещал Хуа Чэну подглядеть и узнать наконец, что скрывается под слоем плотной ткани, он этого не делал — считал подобное неуважение к Фэнфэн низким.       История, которой она поделилась, многое объясняла, одновременно рождая ряд новых вопросов.       Например, имя. Хуа Чэн и раньше задумывался о том, что оно может быть ненастоящим, взятым с целью сокрытия личности. Всё же, учитывая уровень сил Фэнфэн, её жизнь в подвале разрушенного храма Его Высочества наталкивала на такие мысли.       На ум пришло воспоминание о громкой истории, произошедшей несколько лет назад. Генерал Чжоу, до этого любимый народом, был обвинён в государственной измене, за что предсказуемо оказался приговорён к показательной казни вместе со всей своей семьёй, слугами и сподвижниками. По слухам, при задержании его дочери удалось сбежать. С тех пор её так и не поймали.       Дело о предательстве генерала Чжоу было откровенно сомнительное, отдающее фальшью. Фэнфэн была уверена, что обвинение было ложным, а Хуа Чэн не видел причин ей не верить.       Но он не мог вспомнить имени наследницы генерала.       — Так, получается, твоя фамилия Чжоу?       Послышался треск дерева — очередная пара палочек встретила безвременную кончину в руках Фэнфэн.       — Моё имя — Чжоу Фэнцянь, — до Хуа Чэна донёсся её невесёлый хмык. — Приятно познакомиться.