Лунный кот

Лини выводит ему одному понятные узоры на чужой груди, веки слипаются, погружая в полудрёму, ресницы мерно дрожжат под светом ламп. У него блаженное выражение лица, губы расплылись в улыбке и так застыли, совсем не напрягая лицевые мышцы, настолько естественным было это выражение. Ризли дышит в макушку и поглаживает по привычке, не желая отрывать рук от мягкой вспотевшей кожи. — Сколько времени? — слова сливаются, Лини протяжно зевает, утыкаясь носом куда-то в шею. Ризли шевелится, сбивая плетение рук и ног. Мальчишка мычит, откатываясь на край кровати, снова зевает и потягивается совсем по-кошачьи, вытягивая руки и выгибая спину, потирая пальцами затёкшую поясницу. Он улыбается невозможно довольно, сидит на коленях, запутавшись ступнями в сбитом пуховом одеяле. Ризли силой воли не задерживает взгляд, он копошится в разбросанных вещах и наконец находит свои наручные часы, которые берёг и носил всегда при себе. — Смена через час, — герцог демонстрирует три бегущих стрелки. Лини опирается о постель, подползая ближе и хмурясь, высчитывая что-то в голове. — Должен успеть, — кивает, вынося свой приговор. Оживляется мгновенно, спуская ноги вниз. — Лини, ты не обязан... — Я самодостаточный и не собираюсь пользоваться твоим служебным положением, — хитринка в глазах никуда не исчезает, — хотя соблазн велик. — Лини! — Ризли ругается совсем притворно, и это знают оба. — Хва-атит манипулировать моим именем, — он поднимается в полный рост, ловко вклиниваясь между островков мятой одежды, вставая на мыски, чтобы сократить разницу в росте, хотя она всё ещё смотрелась идеальной, и Лини не скрывал, как ему нравилось соотношение их конституции тел. Его тонкие бледные пальцы на больших мозолистых ладонях Ризли, он слегка сжимает, поддерживая равновесие. — Я могу начать обижаться. — Боюсь, — мужчина щурится, а Лини на момент становится серьёзнее. — Тебе это не понравится, поверь мне, — он опускается на полную стопу и смотрит исподлобья, — проверять не стоит. Ризли легко перенимает настроение партнёра, он уже неплохо чувствует все его скачки настроений и мнений. У него на лице то выражение, которое приемлет только послушные кивки и мягкие выражения, Ризли невесомо целует приоткрытые губы, произнося обещание прямо в них. Лини светлеет на глазах, всё такой же взбалмашный и игривый. Они вместе разбирают вещи, складывая по стопкам, Лини находит тот комплект, что Ризли приносил ему ещё в ванную, так на сгибе локтя и донёс до спальни. Мальчишка ускользает по знакомому коридору, отбиваясь от наглых рук, которые вызывались помочь. Его душ быстрый, а тело обнажённое и хлопковая ткань прямо поверх мокрой кожи, так что слегка липнет и продувает сквозняком. Лини вскользь смотрит на себя в зеркале, на себя совершенно другого. Юноша с влажными волосами, полотенцем на плечах и растёгнутой у горла рубашке счастливо улыбался в отражении. Лини провёл пальцами по щекам, обвёл линию скул, показал розоватый язык тому мальчишке в зеркале, который уже всё знал и понимал, который перешёл когда-то обозначенную грань. И он был успокоенно радостным, таким тихим счастьем, которое в кругу семьи у очага. Лини знал это чувство, крепко сжимал ладонью там, где кротко билось его сердце, покорённое урагану новых ощущений. Он любил Ризли, очень любил, почти как животное, и отпустил бы уже с выдранными клыками и рычанием, а вместе таким воспитанным был, к рукам ластился и щурился солнечно, сияя белозубой улыбкой. Накрутил прядь на палец, щёлкнул костяшками по стеклу, усмехаясь своим мыслям. До конца срока оставалось несколько недель, он вставал на носочки, чтобы доставать до склонённой головы Ризли, вплетался в его распущенные волосы, хватался за кончики, спотыкаясь и падая, трещало железо высоких сапог, мужчина подхватывал за талию и под коленки, поднимая выше, на свой уровень. Поцелуи на влажной коже шеи, поцелуи ниже в распахнутую горловину и укус в выступающую косточку ключицы. Лини смеётся, потому что приятно и щекотно, потому что очень-очень хочется с ним заигрывать и целый день не отлипать. До смены десяток минут, он шнурует свои тёмные ботинки, затягивает туго и оставляет узлы-бантики. Ризли усмехается, но ничего не говорит, он заправляет кровать, шумя одеялом, пока мальчишка подпирает собой стену и пыхтит, расправляясь с последними складками на рубашке. Глупая привычка быть идеальным, от которой не так легко избавиться, но очень приятно забывать в обществе Ризли и других рабочих, которые обычно смотрели на лицо и руки, по привычке проверяя намерение и наличие оружия. Лини стоит у железной двери, играясь с механизмом, даже не пытаясь всерьёз разобраться с ним. Он был в инженерии далеко не так хорош, как Фремине, который от скуки с самого детства подбирал шестерёнки и другие железяки, собирая из них забавных игрушек, они с его взрослением оживлялись, прибавляя в наборе функций. Лини давно говорил заводить свою мастерскую и патентовать детские игрушки, но всё как-то не случалось, а теперь можно подключать Ризли с его страстью к проектированию — в основном оружия, но Лини верит в его способности. Ризли подходит со спины, крепкие мышцы мажут по худым плечам мальчишки, который оглядывается, сохраняя игривое выражение, накидывая руки на шею, как лассо. Поцелуй затягивается, так не хочется отстраняться и выходить наружу ко всем чужим людям, Лини мычит и тянет стопы, опираясь полностью о хорошую стойку партнёра. Мужчина привычно переплетает пальцы, перетягивая на себя, так что чёрные шнурованные ботинки Лини соседствуют с холодным металлом высоких сапог Ризли, задевают ткань дешёвых брюк, едва не рвут, но мальчишка успевает опуститься вниз. Его отросшая чёлка легла на глаза, Ризли, как зачарованный, медленно отвёл пряди в сторону, убирая за ухо. — Твоя косичка, — пальцы коснулись волос у виска. Лини поднял руку, ощупывая место, где не было привычной части причёски. — Заплети ты, Линетт уже не успеет, — он улыбается кротко, а Ризли предательски вздрагивает, задерживая руку за ухом, так что Лини не разбирает его ответ. — Конечно, — это больше для себя, чем для него. Пальцы не слушаются и ломаются, пока он неловко выплетает тонкую косичку. У Лини короткие волосы, пусть и отросли за время срока, приходится постоянно брать новые пряди, чтобы хватило и вышло более менее прилично. Ризли порой прибирал детей, которые раньше попадали в Меропид по ошибке в возрасте и долго не выживали, но это было так давно, что казалось какой-то прошлой жизнью. Теперь перед ним стоял Лини с полуприкрытыми глазами и откинутой на плечо головой, послушно подставляющийся под прикосновения и фыркающий на скрепляющий косичку поцелуи. Завязывают ленточкой вдвоём, пропуская узел бантом, пряча за ухо. — Очень красиво, — Лини не видит, только трогает. Его улыбку Ризли выжигает в сознании, он не отвечает, потому что боится сбить это ангельское выражение. Если сейчас коснуться, то он, кажется, разлетится пылью по стенам, оставит Ризли в одиночестве сгнивать по грамму в день, пока плесень не расползётся кляксами на выбеленном потолке и ржавых стенах. — Ну, пора? — Лини неловко, и он старается скрыть это невинным хлопаньем ресниц. — Пора, — Ризли вслепую активирует механизм, синхронно опуская рычажки вниз, мальчишка отворачивается, пытаясь уследить за работой рук, пока мужчина не сводит с него взгляда, коротко целует в макушку, чувствуя, что волосы ещё немного влажные. — Смотри, не простынь. — Не простыну, — в его голосе чётко проскальзывают нотки чисто подросткового неповинования, раздражения на излишнюю заботу, но Лини быстро смягчается, когда дверь в полумрак перехода отворяется. Его шаг — первый. Он тянет Ризли за собой, крепко держа за руку, и всё это так необычно, ново на вкус. Мужчина идёт за ним нога в ногу, забывая думать, он не уверен, что закрыл за собой, просто потому что Лини очень тепло улыбнулся в тот момент. Чёрт, ему хотелось подарить весь мир и больше, не то что своё сердце — оно давно в ловких руках иллюзиониста. Лини поднимается на носочки, целует в щёку и прощается как-то быстро, немного скомканно: в двери кабинета Ризли стучит постовой. О, как герцог мило злится на служащего в тот момент, но мальчишка уже растворяется тенью, с лёгкой усмешкой здороваясь с напуганным парнем в форме. Главное в эти моменты делать вид, что так и должно быть, разумеется, планировалось и всё идёт ровно по расчёту. Он не успел запомнить лица, а Лини, шутя и виляя коридорами, добирается до нижних этажей, заступая на смену в срок. Там Линетт, которая смотрит осуждением, и особенно тихий Фремине, отходящий от них на два шага в минуту. Братишка знал, что бывает, когда двое кошачих сцепляются: летят комки шерсти, скулёж, вой и кровь от острых коготков. Линетт точила их и слова на кончике языка целых два дня, на неё опасно было долго смотреть — риск ослепнуть. А вот она прожигает охотно, у Лини уже вся спина вспотела, пока он подставляет машине шестерёнку, механически обтачивая со всех сторон до искусственного блеска поверхности. Отбрасывает в ящик, берётся за новую, снова точить острые углы, снова в ящик, за следующую... — Линетт, милая, — он пробует самым ласково нервным тоном, какой смог бы выжать сейчас, не поворачиваясь на девушку, у которой шерсть топорщилась, а хвост ходил из стороны в сторону. — О, ты вспомнил, что у тебя есть сестра! — всё плохо и запущенно, очень запущенно. — Линетт, — Лини сам себе сейчас очень напоминал умоляющий тон Ризли. — Внимательно слушаю, — её осуждающий взгляд сейчас прострелит ему оба колена, чтобы сразу ниц и просить прощения. — Мне нет оправдания, — Лини поворачивается и прикладывает свободную руку к груди, выражая всю степень раскаяния, — но дай я хотя бы попробую. — Рискни, — Линетт прищурилась, всё же заметно смягчаясь в своём недовольстве. — Задание прошло гладко, контракт заключён, — сошёл на шёпот, придвигаясь ближе к сетре. Эта инфомация не для общих ушей, а только для её навострённых. — Условия взаимовыгодные: мы возьмём людей Ризли, предоставляя им протекцию и снаряжение по необходимости. — Он поверил в то, что Фатуи хотят защитить людей? — Линетт прищурилась. Этот жест ужасно напоминал дотошность и проницательность «Отца». — Он поверил в то, что «Отец» хочет защитить людей Фонтейна, — Лини надавил на имя. Сестра усмехнулась, кивая головой, давая знак продолжать. — Осечек не было, кроме того, что теперь весь верхний мир, вероятно, пытается раскрыть его личность. «Дебор Отель» будет неплохо скрывать, но вопрос времени, там было слишком много свидетелей из персонала ресторана. — Беспокоишься за него? — она проверяет куда больше чувства, чем реальное положение дел. Лини ведёт плечом, как будто вопрос ему неприятен. — Да, но... это очень удобная кандидатура, ты сама говорила, — взгляд проницательный, так что вздрагивает теперь Линетт, внимательно смотря в ответ на брата. — Узнать едва ли что-то выйдет, тут ещё постараться нужно. А так — волнуюсь. Не хочу, чтобы про него пошло это клеймо «якшается с Фатуи». — Люди здесь, — она обвела рукой рабочих, под наблюдением главного, забрасывая ещё одну шестерню на конвеер, — скорее ещё больше его зауважают. — Это правда, — Лини улыбнулся уголками губ, тихо пиная сестру ногой, чтобы не отвлекалась от работы. Это редкий случай, когда их поставили рядом, близких и друзей наоборот раскидывали по разным цехам, чтобы не болтали, но если тихо и прилично — то охранников и главного по цеху можно было упросить, в чём Лини был мастером и виртуозом. — Но нас с тобой и так чудом пронесло, давай не гневить судьбу. Линетт хмыкнула на знакомую осторожность близнеца, она выдержала паузу, давая с головой погрузиться в свои мысли, руками машинально выполняя однотипную работу, от которой они с ума не сходили, только потому что регулярно переходили по разным станкам, меняли типы обработки и этапы. Ещё одно достижение Ризли, во время правления другого герцога важны были только объёмы, а сколько заключённых слегло от переработки — издержки производства. — А теперь расскажи мне честно, — взгляд и тон значили одно. Лини посмотрел быстро, подметил, что хвост опустился и поник, но кончик всё ещё слегка загибался, сохраняя какую-то задумчивость и лёгкую напряжённость — Линетт по нему видела, что всё в порядке, но её заботливые мысли не отпускали, она хотела знать наверняка. — Давай после? — у него малость кривая улыбка, на которую сестра неопределённо хмурится, но легко качает головой, соглашаясь. До конца смены несколько часов, при ней необычно, но довольно просто собираться с мыслями, перекладывая события в цельные ёмкие предложения. Лини подпрыгивает на педали, отбивая механическим молотком деталь, Линетт отошла отнести свою коробку, чтобы получить новую порцию. В помещении раздавался только стук и шипенье механизмов, тяжёлые человеческие вздохи и неприятные мысли, осевшие в воздухе. До людей внизу новости доходили очень долго, несколько раз изменяя свою суть в процессе, но слухи герцог отрезать не мог, а люди кожей чувствовали, как что-то надвигается. Он пытался успокоить народ, но всё это — мёртвому припарки. На поверхности начинались настоящие волнения, пока здесь упирались в распорядок и охранников с потемневшими лицами и оружием за поясом, спорить с ними уже не так хотелось, и головы склонялись, но языки не завязывались. Лини ощущал общее напряжение, понимал отчего оно, но своих особенных мыслей на этот счёт не испытывал. Он как-то определённо знал, что выживет, мог поставить на это всё и выиграл бы — в таких вещах не проигрывает. Его судьбоносная роль не окончена, и едва ли она оборвётся в водах первозданного моря. А вот про своих близких с такой же непоколебимой уверенность сказать не мог — и здесь начиналась полоса тревоги. Но каждый болезненный раз он вспоминал строгий профиль «Отца», раскосые глаза и перечёркнутые зрачки, которые вместо страха внушали только доверие. Становилось легче дышать, с груди поднимали гирю, ломающую рёбра, перед глазами возникал образ Ризли, его ладони на талии, поцелуи в лоб и виски, так что губы соскальзывали в кромку волос, и он путался в них пальцами, мерно перебирая и чуть оттягивая, чтобы получить доступ к нежной шее, истерзать её всю. Его защита, его покой, ровная гладь заледеневшего озера. На сетчатке глаз он, в ушах глубокий голос, на языке терпкость чужого языка, на пальцах грубоватая сухая кожа, на слизистой носа отпечатался табак и рассыпчатые чайные листья. Лини без ума. Это взаимно. Линетт видит его всего насквозь, но не в точных словах. Они заканчивают смену под строгим взглядом начальника цеха, который благодарит скомканно и как бы выплёвывая слова, что для него почти подвиг. Близнецы кивают одновременно, коротко касаясь рук друг друга. Лини хочется ощутить знакомую ладонь под пальцами, он щекочет внутренюю сторону и соединяет запястья, Линетт приникает плечом к плечу, притирается, проскальзывая хвостом по спине брата. Его светлая рубашка выправлена из рабочих брюк, вздрагивает на порывах ветра из тоннелей. Переплетены пальцы, Лини умело ведёт полутайными ходами, которые скрывались только от глупых и перваков, они выходят к столовой, где сцепляются с Фремине, который, видя их взаимное спокойствие, не возражает. Его истории приглушённым осипшим голосом про мед.пункт и новые попытки изобретений, про тихого мальчика-ботаника из соседней камеры, про новые книги из библиотеки — Ризли пытался развивать образование, но больше пока упиралось в слово «пытался». По крайней мере, он создавал базу, ей искренне радовался Фремине, очень активно жестикулируя для забитого ребёнка. Ему достался лучший обед, это стало особенным праздником воссоединения, так что каждый съел по кусочку. Лини под присмотром сестры не подменял коробочки с едой — выигрыш был честным. Дата допроса нависала, мальчишка щурился, крепко обнимая брата. Они все чувствовали приближение чего-то устрашающего, но под покровительством предвестницы редко бывало боязно. Только так, легко, когда руки тремором бьёт, а взгляд обострённо острый, режет. Лини проскальзывает в их камеру на троих, Фремине ушёл по поручению с починкой чего-то за охранниками. Линетт идёт строго и ровно за братом, здесь нет дверей, а рука привычно заложена за спину, хватая воздух, где должна была быть ручка. Лини устраивается на койке, она стала их общей, но в прикроватной тумбочке женский гребень и дневник, в котором Линетт надо бы хранить свои девичьи секреты, а на деле там списки рецептов и заметки по раскрываемым делам. Мягкая обложка, заложенный внутрь карандаш, абсолютный доступ, так что близнец неторопливо листает, проскальзывая глазами по строкам упорядоченной информации. Они друг друга ловили с полуслова, им пояснения были не нужны — напарников идеальнее не найти. Фремине выходил заодно только на какие-то простые, где больше забава, чем реальная опастность, и это нравилось всем. Матрас прогибается под весом, Линетт обнимает поперёк, и эти руки — оковы. Её голова на плече, распущенные волосы скользят по ткани рубашки, колени упираются в бедро. Она приказывает: — Рассказывай. Лини усмехается, сбрасывая всё давящее ощущение в один момент. Его хитрые глаза смотрят в лицо сестре, которая ладонями по щекам ведёт, ощупывая кожу. — М-м, — он отводит взгляд, прикрывая веки ненадолго в притворной задумчивости, — я переспал с ним? Брови Линетт на несколько секунд взлетают на лоб, но быстро опускаются, пока пальцы впиваются в сгиб локтя, коготки выпущены и готовы ранить. Она послушно ждёт продолжения, выдавая всю себя с головой из-за тревожного хвоста, который вьётся и дёргается из стороны в сторону за спиной, периодически накрепко оплетая чужое предплечье. — И? — И? — Лини откровенно улыбается, открывая только один глаз, но коготки, всё таки прорезавшие рубашку и готовые пустить кровь, прибавляют ему памяти. — Всё прошло хорошо. — Точно? — Линетт ощутимо нервная, она прижимается ещё ближе, вслушиваясь в ритм сердца. У них всегда бились в унисон, а теперь пульс сбивался в сторону Ризли — зачатки ревности, зарытые в ней глубоко и навечно, пробивались зелёной травкой сквозь каменную плитку на мостовой. — Точно, — Лини накрывает её мечущиеся нетерпеливые руки своими, сжимает крепко несколько раз для верности. — Никакой боли и крови, он очень заботится обо мне. — Уж я заметила, — она фыркает, глазами указывая на записку, написанную от руки и в явной спешке. — Он мог бы этого не делать, — Лини качает головой, держа сестру за руки и смотря прямо, зрительный контакт удерживается до тех пор, пока она совсем не успокоится. — Ты ведь уверен? Что сказал «Отец»? — Он разрешил, — юноша этим немного гордится, так что его плечи расходятся, расправляются, как крылья перед решающим взмахом над пропастью. Линетт довольно усмехается и кивает, её заметно успокаивает этот факт: хозяйка дома Очага никогда бы не дала добро на то, что считала минимально потенциально опасным для своих подопечных. Особенно насчёт их партнёров, как мать зубами рвала за своих щенков. — Хорошо. А герцог Ризли — что? Ему твоя работа?.. — Он впервые в Меропид попал из-за двойного убийства, — Лини неловко улыбнулся, и эта нежная улыбка, посвящённая первой любви, никак не могла соседствовать с клеймом убийцы. Линетт коротко пробрало, так что пальцы вцепились в ладони близнеца, а с губ слетело невольное и трагичное: — Он убивал?.. Кого? Когда? — В юношестве, приёмных родителей, — Лини сам немного помрачнел, вспоминая весь подробный рассказ тогда. Он дёрнул плечом и перетянул сестру к себе на колени, так что они окончательно запутались в руках и ногах, сплетаясь, грудь к груди, сердце к сердцу. — И ты не боишься? — Линетт волновала каждая часть его неизвестной биографии, она дотошно исследовала её тупики, держась за плечи брата и хмуро заглядывая в глаза. — Нет, не особенно, — Лини гладил по всему волнующемуся телу, задевая кончики навострённых ушей и ловя хвост за кончик, на что Линетт шипела обычно, но в этот раз всё кроме нужной информации спускала на тормозах. — Я уверен в том, что мне он не причинит вреда. Он объяснил своё убийство, отбыл срок, но не раскаялся, и я бы, наверное, поступил так же в его ситуации. Сейчас тяжело сказать: если бы кто-то причинил боль тебе тогда, то я... — Лини, — она обнимала очень крепко, говорила на длинном выдохе, — мы с Фремине очень любим тебя. Будь осторожен, пожалуйста, мы ведь волнуемся. Обе ладони обхватили мягкие щёки, у них глаза на мокром месте, и обоим немного стыдно от того, что эти искренние любовные слова говорились так редко, вызывая бушующие волны реакций. Ужасно колет под рёбрами, птицы внутри бьют крыльями по телесной оболочке, желая выпорхнуть наружу, выходят задыхающимися хрипами, сдавленным дыханием и каким-то длинным стоном, предвещающим плач. — Я вас тоже очень, — только срывающимся шёпотом он мог бы сказать это. Лини жмурится, сестра тихо всхлипывает у него на плече. — Не бойся, всё будет хорошо. Это так слабо, ужасно слабо. — Я знаю, знаю, — Линетт не любит слабости, — извини... — Ничего, не извиняйся, — волосы липнут к лицу, к мокрым дорожам на порозовевших щеках. — Я верю путешественнице и «Отцу». — Но не Фурине? — У неё здесь не последняя роль, — он тяжело сглатывает, — но в роли спасительницы я её не вижу, как ни пытаюсь. Мне кажется... нет, я чувствую, что месье Нёвиллет сильнее. Может быть духовно, но от него... — Эта аура, — подсказывает. — Да! Что-то такое древнее и величественное... от Фурины я этого не чувствую, может, она притворяется, я почти уверен, что всё это спектакль, но за ширмой мне видится маленькая ранимая девушка, а не Архонт. — Сердца Бога в ней нет, — Линетт кивает, разрозненно перебирая пряди, пока не натыкается на аккуратный бантик за ухом. — Это?.. — Ризли, — одно имя, и его хватает. Линетт накручивает конец ленты на палец, оставляет его в изящной перекрутке, убирая вместе с волосами за ухо. Их родной цвет отличался на несколько тонов: у девушки уходил в серость, а у Лини казался белее. Это вполне отражало характеры обоих. — Лини, ты не подумай, — начала скороговоркой и задохнулась на третьем слове, — я очень рада за тебя. — Знаю, — улыбка в кромку волос, поцелуй в висок, руки сколзят по позвоночнику, пересчитывают все косточки. — Он тебе тоже рад. Линетт усмехнулась совсем не по-доброму, но против говорить не стала, как бы заключая немое перемирие между ними: ей и человеком, который позарился на обожаемого брата. До этого она этой любовью не мучилась, Лини всегда был рядом, всегда выражал чувства за них обоих, не отпускал её руки, а теперь... это часть взросления — её тоже. Она ведь по вечерам виляла коридорами, добираясь до камеры Люмин, засиживалась до поздна так, что Фремине порой заходил за ней, зовя спать, ему одному становилось не по себе. — Спать теперь будешь с ним? — она знала, как это звучит, и специально не меняла формулировку, подначивая. — Нет, вряд ли. Стражники не то подумают, да и я не хочу. Мне он надоест, — Лини говорил откровенно, ни капли не стесняясь своих мыслей: близнец всегда мог прочесть в нём всё, он разучился скрывать при ней. — О как, — усмешку Линетт можно было пощупать в воздухе, она довольно зарылась носом в шею брата. — Ладно. — Разрешаешь? — отзеркалил выражение добродушной усмешки. На нём она смотрелась особенно солнечно. — Разрешаю, — Линетт фыркнула, щекоча его бока. Лини до ужаса боялся щекотки, а она нет — это было старой и нескончаемой темой споров. Потому что, ну, как так? Они кровь от крови пара, а тут взяли и не сошлись! Ризли вот тоже не боялся, и, кажется, это говорило слишком много?