Наш Сынминни

В общежитии всё шло своим чередом. С весёлого вечера кино прошла неделя, и парни уже вернулись к расписанию, теперь более-менее отдохнувшие. На носу были выступления, тренировки, походы на различные шоу, всё это вновь требовало внимания, времени и сил, а ещё общей концентрации на работе. В целом, к этому их старому ритму было легко заново привыкнуть. Считалось ещё и то, что Сынмин просто обожал эту рутину с утренним кофе, записью песен, совместную работу и то, как они всё ввосьмером возвращались домой на машине, кушая по пути макдональдс за деньги старших. Лидер мог быть уверен, Сынмин правда хорошо провёл свои выходные, но всё же больше всего обожал своих мемберов за их работой вместе. И что касалось того случая... Казалось, что всё хорошо, никто ничего не говорил и косо не смотрел. Мемберы общались между собой как обычно, правда, иногда просачивалась эта неловкость, но уже со стороны самого Сынмина. Лино-хëн тоже не стал относиться к нему по-другому, просто чуть больше тëрся рядом и нежничал чаще обычного, но пока что ничего такого они снова не повторяли. Значит, всё должно быть в порядке, верно? Но вот небольшой момент: был тот, кто знал, кто стал свидетелем не только ушами, но и глазами, широко распахнутой драматичной душой. Хëнджин. Он никак не мог выветрить из головы это воспоминание, которое по понятным причинам плотно засело в памяти. В тот день он просто обнимался с Феликсом на диване, пока остальные болтали и смотрели аниме. Было хорошо и немного лениво, хотя Минхо, ходящий туда-сюда, притащивший и потом унëсший Сынмина прямо на руках, отвлекал от полного расслабления. И все привыкли к их выходкам, которые можно списать на привычные игры, можно улыбнуться и посмеяться, но не над тем, что случилось прямо во время просмотра, когда всеобщее внимание было отодвинуто далеко от них. Хëнджин сначала не понимал, думал, что шумят как обычно, он правда старался не обращать внимания, но эти двое сидели прямо у подлокотника, на который опиралась его рука. И, блять, он никак не может отделаться от увиденной краем глаза картинки почти что расплавленного в руках Минхо Сынмина. От образа ангельского тела, сладкого прогиба в позвоночнике и раскрасневшихся в темноте щëк. Нет, он отдаст должное, ведь ребят правда почти не было слышно, не считая мелких перешëптываний и непривычных выдохов младшего, от которых почему-то холодели кончики пальцев. Феликс спрашивал пару раз, почему Хëнджин так замирает и внезапно задерживает дыхание, но тот лишь отмахивался, ссылаясь на задумчивость по поводу сюжета аниме. Если бы! Его нога тогда нервно качалась, а голова так и норовилась повернуться, чтобы посмотреть ещё немного, продлить это странное чувство внутри. Всё это на самом деле не давало покоя Хëнджину день за днëм. Он смотрел на этих двоих, чувствуя себя так странно и смущённо, словно увидел то, что нельзя было видеть. Минхо и Сынмин вообще вели себя как обычно, и, кажется, больше не занимались таким. По-крайней мере, они не попадались в поле зрения и слышимости Хвана. Хотелось с кем-то это обсудить, но ведь это было бы неправильно. Он постоянно думал, а вдруг ему показалось? Но этого просто не может быть! Он точно видел, как рука Минхо гладит Сынмина под его дурацкими мини-шортами, что устроили в голове переполох. Да даже не в этом дело. Это определённо было за пределами его картинки мира, образа Минхо-хëна и его маленького очаровательного Сынмина, ужасно невинного и непорочного. В его голове совершенно не укладывалось то, что его двое самых не тактильных мемберов могут встречаться друг с другом и молчать об этом. Хëнджин всю неделю засыпал с мыслями о том, чем они занимались, когда пришли в Сынминову комнату, ведь старший вернулся в свою лишь глубокой ночью. . Хëнджин вздыхает, брызгая холодной водой в лицо, чтобы освежиться. Сегодня ему нужно прийти на репетицию, желательно избавившись от этих всех мыслей, потому что в прошлый раз он не мог толком даже выполнять нужные движения, лишь украдкой смотря в большое зеркало на Сынмина, который танцевал и дурачился. В дверь ванной повторно стучатся, поэтому он накидывает полотенце на плечи и кивает на "доброе утро" от Джисона, что занимает ванную сразу после. И вообще, чудилось, что не только он был таким задумчивым и немного подозрительным. Словно ещё несколько человек могли просечь маленькие игры Минхо и Сынмина тогда, но не показывали это, хотя больше походило на больное воображение. В любом случае, хотелось рассказать кому-нибудь, но первым рисковать Хëнджин не решался, он бы ни за что не посмел раскрыть тайну и тем самым поставить подножку, если это могло называться так. — Хëн, не делай такое лицо, а то морщины раньше появятся. Перед ним возникает Сынмин, который широко улыбается своей шутке и немного смеëтся, прежде чем тыкнуть Хëнджина прямо в лоб. А тот широко раскрывает глаза, как всегда немного ошеломлëнный от хаотичности младшего. Глупый маленький щенок, даже с утра успеет подразнить. Почти что моментально прежние мысли улетучиваются куда-то, оставляя цель отвоевать честь своей пока что безморщинной молодости. — Эй! Ты такой грубый! — Хëнджин тыкает Сынмина в ответ. Сначала также в лоб, а потом в мягкую щëку, живот и рëбра, когда это перерастает в лëгкую щекотку. Оба громко смеются, привлекая внимание ещё не до конца проснувшихся Чанбина и Феликса за столом. Чанбин ворчит, а Феликс широко улыбается, болея то за одного, то за другого. Это невероятно смешит, но через пару-тройку минут, когда воздух заканчивается от интенсивной маленькой перепалки, они становятся тише. Хëнджин ловит себя на том, что держит руку на груди Сынмина, вздымающейся от отдышки. Там сильно бьëтся сердце, живое и весёлое, такое же очаровательное как и его хозяин, смешно моргающий и не сводящий любопытного взгляда. Сынмин тяжело дышит через рот, всё ещё с улыбкой, и кладёт свою ладонь на грудь Хëнджина в ответ. И, ловя игривое подмигивание, старший думает, что всегда был под чарами этих милых глаз, которые в последнее время действовали на него лишь сильнее. Он никогда не скрывал своей маленькой влюблённости в Кима, и два их быстро бьющихся — пусть из-за смеха — сердца, тому подтверждение. Хëнджин много раз говорил об этом, и много раз видел, как фанаты вырезают его фразочки для видео, восхищаясь, но мемберы правда никогда не прятали своей сплочённости и привязанности друг к дружке, словно семья. Он вообще считал, что скрывать такое — настоящая глупость и преступление. А ещё он просто был безнадёжным романтиком, иногда слишком нелепо и громко выражая свою любовь, но на самом деле никогда не был отвергнут кем-то из своих на данный момент близких людей. — Идите кушать, пока мне не пришлось вас звать отдельно, — взявшийся из ниоткуда Минхо заставляет обоих вынырнуть из маленького мирка, предназначенного только для Сынмина и Хëнджина. Они оборачиваются, видя, что все уже сидят за столом, и Хван, если честно немного смущается. Иногда он правда слишком залипает, не замечая этого, а глупенький Сынмин всегда вот так, прямо как и сейчас, сразу же ускользает из-под носа, стоит отвлечься всего на секунду. Проходит ещё около сорока минут кушанья-одеваний, и все собраются в прихожей, готовясь вместе покинуть общежитие. Этим утром должно быть общее занятие с новой хореографией, а после полудня личные расписания, так что решили сейчас выехать все вместе. Хëнджин как раз надевал ботинки, когда его глаза зацепились за двух его любимых макнэ. Чонин так мило завязывал полосатый шарф на Сынмине, ласково поправляя краешки, чтобы не развязался, при этом наигранно кривя губы, хотя сам же и подошёл. Ну что за прелесть? А Сынмин в его круглых очках выглядел ещё кукольнее и смешнее, похожий на совëнка или какого-нибудь студента из Гарри Поттера. К ним почти сразу присоединился Чан, расправляя капюшон и разглаживая на Сынмине чуть смятую куртку, а затем подхватил его на руки, кружа до возмущённых ворчаний. Хëнджин правда чуть не лопнул от того, как сильно прильнула любовь, щемящая сердце. После этого он схватил Сынмина и держал за руку всю дорогу, и даже в машине, и даже когда они уже зашли и должны были переодеться — всё равно держал, не спуская глаз с того, как младший переплёл свои пальцы с его. Хëнджин даже почти не вспоминал и не оглядывался на Минхо, пусть и задумывался время от времени, не будет ли тот ревновать, если у него с Сынмином что-то есть. И вообще, держаться за ручки тоже было их маленькой общей привычкой, хотя чаще всего ладошкой Кима завладевал Чанбин, но никто действительно не мог жаловаться на это. Рука Сынмина просто ощущалась хорошо: нежная и поразительно мягкая, ведь он всё ещё часто занимался с музыкальными инструментами. Но, тем не менее, подушечки пальцев походили на подушечки пушистых лап, когда те особо крепко и прилипчиво цеплялись за чужие, переплетаясь особым образом. Однажды, ещё во время, когда парни съехались все вместе в их первое общежитие, Сынмин долго шутил над Хëнджином, когда тот беззастенчиво попросил разрешения немного поухаживать, позаботиться о младшем. Это было почти невинно-детское предложение без намёков, прямое и искреннее. Но Хвану даже тогда было всё равно на эти хихиканья — которые, вообще-то, не являлись насмешками — , ведь младший сам позже сказал, что готов быть дураком ради любви. Не важно, если это было для шоу, Хëнджин, когда подрос, взял это на вооружение. Так что сейчас, спустя время, он спокойно расстëгивал чужую куртку, развязывал полосатый шарф и шнурки на низких ботинках, при этом беспечно напевая песню. Только Сынмин уже колотил его по плечам, ворча и пытаясь упрекнуть, хотя на самом деле вообще был не против, настроение такое просто. Это было заметно по тому, как он очаровательно дерзко хмурился и замолкал, ненамеренно надувая губы. Пора бы привыкнуть. Хван сам немного смутился своей неожиданной привязанности, выплеснувшейся в этой форме именно здесь и сейчас, снова что-то вспомнил. Он ещё немного посуетился возле Сынмина, а через минуту быстро ушёл к собственному шкафчику. На него пару раз кинули взгляды, но на самом деле, видеть то, как Хëнджин заботится о ком-то никому уже не казалось странным. Он кучу раз вот так возился с Феликсом и Чонином, ухаживая и выслушивая, иногда прилипал и всё такое. Он действительно не скрывал любви, и в своей безусловной заботе был немного похож на Чана и Минхо. Просто с Сынмином это было немного... по-другому. Самую крошечную незаметную малость, но она чувствовалась, если приглядеться, прислушаться к ритму сердца, которое никогда не врёт — Хëнджин уверен в нëм. Тренировка выдаëтся чуть легче на этот раз, хотя невозможно не подмечать про себя, как Минхо теперь более смело и свободно гуляет руками по телу Сынмина, когда поправляет его движения, иногда обменивается с ним взглядами и тайными поцелуями за ухом. Хëнджин подсмотрел совершенно случайно, когда пошёл в сторону туалета и увидел этих двоих в коридоре. Это в каком-то плане горячо, но в голове роятся вопросы и снова что-то сжимается при мысли о том, что те двое могут тайно встречаться. После очередного взгляда, ускользнувшего к ним, думаются разнообразные вещи: Например, Сынмин второй по высоте, но сильно уменьшается, становясь хрупким рядом с большими накаченными старшими и Чонином. Не возможно соврать об этом, Хëнджин действительно думал, как бы смотрелся рядом, ведь он был чуть мускулистее и выше. Как бы лежали его руки на талии, или как бы Сынминовы тонкие аккуратные пальчики зарывались в его волосы, держали бы за плечи, пока собственные губы награждают дрожащее тело осторожными бархатными поцелуями от самой макушки до кончиков пальцев на ногах. Или же то, что Сынмину на самом деле нравится, когда его трогают, но лишь тогда, когда он сам просит. Когда он подходит и бесцеремонно садится на тебя или обвивает руки вокруг шеи и просто мешается, залезая в твой телефон, чтобы поиграть. Он иногда бывает слишком приставучим, и этим часто пользуются, ведь неизвестно, когда появится ещё такой шанс. Чан слишком уж этому радуется, сразу же захватывая Сынмина в свой медвежий плен на несколько часов. И это даже ещё не всë. — Хоть бы постеснялся, — Чанбин хмыкает рядом, кладя ладонь на плечо. Хëнджин вздрагивает, понимает, что уже в открытую загляделся. — О чëм ты? — он ловко уворачивается от метания намëками и немного ëжится от громкого хохота. — Не придуривайся, сталкеришь их? — Хëнджин снова переводит взгляд на Сынмина и Минхо, которые лежат на полу. Они словно всегда молчат, когда вместе, но общаются через глаза, слишком пронзительно и лично, почти интимно. Хван немного завидует, почти ревнует, но пока что не пытается переманить внимание на себя, наслаждаясь чужими переглядками издали. — Иногда это выглядит крипово, Джинни. — А? Чанбин хлопает его по спине, фыркает и отходит, чтобы пошуметь в другом месте, раздражая ушные перепонки перепуганного Чонина. Бедняге всегда так достаётся. Хëнджин почти хихикает, смотря как он дëргается и безрезультатно пытается отползти от Чанбина, но сосредоточен на этом лишь до тех пор, пока не чувствует чужой жгучий взгляд на своей щеке, плавно перетекающий на приоткрытые губы. Хван поворачивается обратно, ловя Сынмина за разглядыванием. Ох, его эти маленькие ухмылочки. Узнать бы, где научился быть таким наглым, но таким милым. Лучше это не становится, когда Сынмин наигранно безразлично отводит глаза, обратно принимая свою ленивую позу, распластавшись на спине по полу. Нет, он никогда на самом деле не играл так с его волнением, значит и сейчас не мог, у Хëнджина просто скачет пульс и неожиданный прилив чувств. Если он ещё немного потренируется, всё будет хорошо. Почти что так и происходит: он отдаётся танцам, как обычно, промокая насквозь. В голове только мысли о том, как забиты мышцы от интенсивных движений. Он упирается руками в колени, сгибаясь, и тяжело дышит, его ноги немного трясутся, но всё хорошо, за то знает, что отлично поработал сегодня. Дальше его расписание, в отличие от остальных, свободное, и Хëнджин решает немного порисовать, чтобы расслабиться, когда приедет в общежитие. Он выпрямляется, зачесывая мокрые волосы назад, снова улавливает Сынмина, который улыбается, больше не скрываясь. Хëнджин почти смеëтся от выражения его лица. — Хëн, ты так здорово танцевал сегодня! — он немного дразнит, но не врёт, правда любовался своим Хëном, таким замечательным и страстным в танце. В пластичном теле таился необыкновенный стиль, идеально гармонирующие женственность и маскулинность. Возможно, Сынмин слишком долго смотрит. — У тебя вроде как время свободное, да? — Я собирался порисовать. Чего так смотришь? — маленькая пауза с очаровательной ухмылкой. — Если у тебя после вокала дел нет, может, попозируешь тогда? Вдохновение кончилось, Сынминни, — Хëнджин говорит почти на одном дыхании последнее предложение. Он давно мечтал написать его портрет хотя бы по плечи. Он бы так сильно хотел! — Пожалуйста? Брови удивлённо поднимаются, когда Хëнджин получает отрицательное мотание головой. Сынмин объясняет, что: "во-первых, позирование обычно занятие не быстрое, а во-вторых, он не чувствует себя настолько уверенным в себе для такого". Нет, в целом, у него здоровая самооценка, и судя по куче особых комплиментов, которыми Лино-хëн одарил его, он действительно замечательный, хотя смущëнному мозгу кажется обратное. А Хëнджин неожиданно открывает в себе способность делать это самое милое личико из Кота в сапогах, когда становится нужно. Сынмин умиляется, щипая старшего за щëку, вызывая тем самым тихое "ой", в итоге, спустя ещё несколько минут уговоров, конечно, соглашается. . После урока вокала Сынмин почти всю дорогу думает об этом. Настолько ли он привлекательный, как о нëм говорят? Он перебирает пальчиками шуршащую ткань на подоле своей куртки, пытаясь немножко подумать и успокоиться. Чувствуется что-то волнительное при мысли о том, что его будут рисовать, возможно, слишком внимательно рассматривать, а потом и вовсе оставят этот портрет себе и повесят на стену. Сколько Сынмин себя помнит, он всегда смущался пристального внимания от Хëнджина, особенно, когда пытался что-то сказать, а этот наглый лез чуть ли не в лицо! Ох, это будет совсем не легко. Скоро машина останавливается у общежития, и Сынмин вместе с менеджером выходят из неë. Ветер на улице заставляет поëжиться. Менеджер провожает почти что до дверей и вежливо прощается, а Ким заходит внутрь, чувствуя, как немного оттаивает в тепле здания. В прихожей только куртка и обувь Хëнджина, остальные всё ещё по своим занятиям, но, возможно, это и к лучшему. Он снимает верхнюю одежду и моет руки в ванной, невольно прихорашиваясь перед заляпаным зубной пастой зеркалом. Хочется отчитать Джисона, но это останется на потом. Нужно выглядеть хорошо, если на тебя будут пялиться, по крайней мере, полтора часа, хотя обычно раньше это не особо сильно волновало. Может ли это волнение что-то означать? Хëнджин в своей комнате. Он уже давно тут сидит, бездумно делая маленькие зарисовки птиц и животных, пока не слышит как шумит входная дверь. Он быстро смотрится в зеркало, что стоит совсем рядом у стены, поправляет свой растрëпанный тëмный хвостик и немного подтирает чуть расплывшиеся тени на нижнем веке. Шаги Сынмина почти что не слышно в тишине здания, он заявляет о своём присутствии лишь в виде звуков включеной воды или открывания дверей, когда ходит туда-сюда. На секунду что-то холодеет в животе. Придёт ли он к нему? Но забавная макушка просовывается в дверь уже спустя пару секунд. — Только не долго, ладно? Мне нужно писать дневник. Хëнджин послушно кивает и встаёт со своего места, берёт Сынмина за руку и усаживает на обитый мягкой тканью стул, немножко поворачивая, чтобы получить ракурс 3/4. Это выглядит почти идеально и свет из окна хорошо ложится на лицо, сразу же подчёркивая нужное настроение для целой, ах, картины! Тело Сынмина почти просвечивает, его аккуратные тонкие руки опираются на сиденье стула между худых коленей, спина, как всегда, просто идеально прямая. Сразу хочется написать что-то маслом, что-то такое великое и прекрасное, вошедшее позже в историю как самая большая драгоценность в мире. Их крошка Минни на фоне луга и чистого неба, со своей этой улыбкой и в беретике, как самая настоящая лесная фея, манящая за собой безобразно нагло. Но у них не так много времени, а ещё у Сынмина, оказывается, урчит в животе. — Я обещаю, что куплю тебе потом что захочешь, ладно? Потерпи чуть-чуть, я постараюсь сделать эскиз побыстрее. Эскиз? Ладно. Сынмин кивает и теперь просто сидит как его посадили. Он обводит взглядом комнату и понимает, что не был здесь как минимум две недели. Стопочки с картинками на полу немного подросли, в глаза бросился исписаный холст... Тут всё заполнено красотой и уютом, хаосом и порядком, немного пахнет маслом и сладкими духами, словно каждый день здесь лакомятся спелой вишней или пьют любимое Сынминово кофе. Любой, кто зашёл бы сюда, понял, что эта комната Хвана. Ушки алеют от мысли, что тут хочется целоваться днями на пролёт. Странное чувство не покидает Сынмина, поэтому он вновь поднимет глаза и внезапно встречается с Хëнджиновскими. Тот что-то напевает себе под нос, удивительно, как этого не было слышно. Он смотрит несколько секунд, затем снова трогает кисточкой бумагу, очаровательно поворачивает голову вбок, разглядывая и хмурясь. Он всегда так похож на чудесного зверëныша, когда рисует. Теперь, когда не смотрят, Сынмин опускается взглядом ниже на ровный нос, чуть распахнутые губы, линию челюсти, шею... Красиво. Перескакивает на ключицы под открытой светлой майкой, бицепс, предплечье с венками, на котором татуировка. Татуировка? — Хëнджин, что это? — любопытство берёт верх сразу же. Сынмин выпрямляется на стуле, внимательно разглядывая плавные линии на руке Хвана. Узор напоминает рыб и драконов, плывущих по венам. — Что? А, это? — Хëнджин вздыхает и поднимает неловкий взгляд со своей руки на Сынмина, стараясь не отводить его, хотя почему-то хочется. — Это... Это акварель, ничего необычного. Мне было скучно, пока я тебя ждал, и я нарисовал это. — Серьëзно?! — Ким подскакивает с места, совсем позабыв, что его рисовали. Он подходит к старшему, хватая его за руку, вглядываясь в узоры поближе и повнимательнее. Он и правда настоящее искусство. А у Хëнджина ëкает в груди. Он чувствует мягкие ладони под своими пальцами, внимательные глаза на предплечье и, пожалуй, самое жгучее на свете желание обнять и прижать к себе. — Я тоже такое хочу, Хëн! — почему-то от слов становится слишком тепло где-то в животе. Красивое, радостное и немного удивлённое лицо его Сынмина так приятно ощущается даже на небольшом расстоянии. Хëнджин не может удержаться от того, чтобы взять за руку в ответ и притянуть чуть ближе, фиксируя между своих ног. Руки перемещаются на талию, заставляя мягко стукнуться бëдрами о чужие, на что Сынмин ойкает и становится ещё более удивлённым. Очаровательно. — Стой смирно. Не боишься запачкаться? — большой палец левой руки машинально находит путь, залезая под краешек футболки, чтобы чуть пригладить нежную кожу над резинкой брюк. Щенок даже не переоделся с последнего занятия. Сынмин вспыхивает, и его живот чуть напрягается от ласкового касания. Что это ещё такое? — Лучше переодеться, ладно? Я могу дать тебе что-нибудь своё. "Что-нибудь своё" звучит как вещи для слащавой пары. Но почему-то это так мило и привычно, что Сынмин в сотый раз за день соглашается. Его отпускают, а потом долго роются в шкафу, выбирая. Хëнджин волнуется. Он сам не знает почему, но есть такое ощущение, словно что-то должно произойти, что-нибудь особенное и не похожее на другие их взаимодействия. Это чувство укрепляется, когда он вручает Сынмину свою майку тëмно-серого цвета, которую обычно носит, когда рисует. Она чуть покрыта пятнами от краски, которые уже не стереть, но пахнет свежестью и лавандовым кондиционером для стирки. Сынмин отворачивается, чтобы переодеться, чувствует жгучий взгляд на своей голой спине, думает о чём-то и поворачивается. Эта майка ужасно хорошо ему подходит, подчёркивает тонкость рук и немного ключицы. — Давай начнём! Нарисуй мне что-нибудь крутое, — Хëнджин беззлобно цокает языком и улыбается, удобно перехватывая чужую руку за запястье, чтобы удержать на месте. Он меняет кисть на более тонкую, макает в воду и затем в кюветку с тëмно-синей акварелью, задумывается совсем ненадолго, прежде чем мазнуть от запястья до локтя по внутренней стороне предплечья. Это щекотно и отдаётся дрожью по всему телу вперемешку с хихиканьем. Хëнджин сосредоточенно рисует линии, похожие на стебли цветов, сплетëнные между собой, вырисовывает лепестки и шипы, макая кисть уже в другую краску. Он на секунду поднимает глаза и замирает, потому что Сынмин так прекрасно, так заворожено следит за его кистью, и к этому времени, когда она останавливается, тоже поднимает глаза проверить в чëм же дело. — Сынминни, хотел бы, чтобы я разрисовал тебя полностью? Думаю, это будет выглядеть хорошо. Эта краска смывается обычной водой, — Хëнджин заверяет, спрашивает аккуратно, на самом деле, сам не понимая для чего, но словно ему просто необходимо немного побыть близко. Возможно, слишком. — Если только она смоется, — Сынмин пожимает плечами и доверчиво кивает. Ему и самому любопытно, к чему это может привести. Он не был таким слепым или глупым, и мысли о том, что это действительно спрашивалось не просто так, заставляют воздух стать горячим. Хван умел прятаться, но не сейчас. Получив разрешение, Хëнджин снова садится поудобнее на свой табурет, притягивая Кима встать между его бёдер. Ощущения чуть более острые, чем в прошлый раз. Он вновь приступает, мягкой кисточкой продолжая узор из цветов вверх по предплечью и на плечо, ловя лëгкое подрагивание от щекотки на чужом теле; с удовольствием отмечает мурашки на светлой коже, а потом поднимает руку, чтобы пощекотать шею нарисованными листочками и лепестками, повторяет это со второй рукой. На тыльной стороне ладошки расцветает бутон, который Хëнджин осторожно целует с краешку, чтобы не смазать. Сынмин смущается этого жеста, но такая нежность и трогательность слишком заставляют таять. Когда-то он мечтал о Хëнджине, как о своём принце, и, ему кажется, что это самое подходящее время, чтобы намекнуть о чëм-нибудь. На самом деле он делает это, ни о чëм не думая, просто слишком нуждаясь. Он упирается ладонью в плечо Хвана, нежно сжимает и тянет на себя, заставляя посмотреть на свои просящие и чуть неясные от лëгкого возбуждения глаза. Хëнджин, с замиранием сердца, понимает. Когда свободное место на открытой коже заканчивается, он откладывает кисть, чтобы руками нащупать краешки майки и осторожно приподнять её до Сынминовых рëбер, наблюдает, как здесь тоже разбегаются мурашки. Торс выглядит как целый холст: чистый и красивый, идеальный для акварели и губ на нём. Ладони исследуют впалый под ними живот, поднимаются чуть выше, нарочно избегая чувствительных сосков, достигают ключиц и остаются там, держа майку, чтобы глаза могли рассмотреть полностью. Сынмин чуть ëжится под взглядом, которым его любят прямо сейчас. Тело вздрагивает и тянется навстречу, когда к солнечному сплетению неожиданно прикладываются влажными пухлыми губами, а потом горячо выдыхают в этот поцелуй, заставляя голову кружиться лишь от этого. Хëнджиновы губы исследуют грудную клетку, выцеловывая кожу, руки перетекли на узкую талию, сжимая и поглаживая длинными пальцами, словно самую дорогую вещь. Изо рта вырывается слышный стон, когда тёплые губы внезапно касаются груди, а затем смыкаются на соске, немного втягивая. Голова Сынмина слегка запрокидывается назад, и он закрывает глаза от накативших чувств, хотя до смерти хочется посмотреть вниз. Получается только вплести пальцы в волосы Хëнджина, портя его хвост, чтобы притянуть чуть ближе и молча попросить ещё. Хван мычит, когда его волосы немного стягивают, тоже прикрывает глаза и языком мокро обводит ареол по кругу, прижимая к себе дрожащее тело ещё ближе, уже полностью обнимая и поглаживая ладонями чуть выгнувшуюся спину. Сынмин шумно дышит, когда одна из рук сначала пересчитывает его рёбра, а потом зажимает второй сосок между большим и указательным пальцами, немного дразняще перекатывая его. Хочется расцвести прямо сейчас. Хëнджин реагирует на звуки сверху, довольно причмокивая, когда с характерным звуком отпускает одну бусинку, губами примыкая к другой. Он чувствует, что Сынмин не может спокойно стоять, поэтому мягко перехватывает его поперëк бёдер, последний раз горячо играя языком вокруг, а потом отстраняется, поднимая глаза. И всё как в фантазиях: расплавленный Сынмин с замыленным взглядом, его очаровательные промокшие глаза и напряжённое тело. Он совсем плохо дышит, прерываясь на тихие звуки из-за того, как слабнет лишь от поцелуев, но это ощущается хорошо. Его пальцы крепче держатся за плечи Хвана, потому что он — его единственный шанс не упасть. Они играют в гляделки теперь почти всю влажную дорожку от раскрасневшейся кожи груди и до самого пупка, пока Хëнджин не ставит маленький засос. Он уже не мог думать ни о чëм другом, когда его так явно просили. Хочется скулить, и он кусается в мягкий живот, ловя тихий звук из любимых губ. Последний поцелуй приходится на виднеющуюся тазовую косточку, пальцы умело расстегивают брюки и чуть стягивают до колен, позволяя свободно болтаться там. Сейчас совсем не до брюк, когда внимание привлекает очертание выпуклости в светлом белье. Внезапно становится так волнительно и даже немного страшно. Хëнджин медленно протягивает дрожащую ладонь, но останавливается, решая посмотреть сначала вверх на Сынмина. Оттуда смотрят с приоткрытыми губами, теми же мыльными глазами и румянцем, который с лица перешёл на шею. Хëнджин так некстати думает, что младший похож на персик или клубнику. — Сынмин, я могу потрогать тебя? — длинные пальцы невесомо касаются головки, и собственный член чуть ноет от возбуждения. — Это будет хорошо и, если хочешь, не будет ничего значить. — Да, ладно, но это смущает, — Сынмин, наверное, впервые в жизни видел, как на него смотрят с чистым обожанием и преданностью, глаза Хвана просто сводили его с ума. Он не мог бы отказать. Он чуть отворачивается, и Хëнджин снова улыбается этому милому личику. Так сладко, но он не сдерживается больше, осторожно приспуская чужое нижнее бельё, пока что даже не зная, что сделать в первую очередь. В голову лезут мысли о том, как это делал Минхо с ним тогда. Так по-свойски сжимал и гладил, а младший послушно лежал рядом, подаваясь на встречу касаниям. И если Хëнджин правда был ошеломлён этим зрелищем, это не отнимало факта того, как его собственное любопытство росло с каждым днём, даже если это тщательно скрывалось от самого себя. И если честно, оба сейчас не понимали, как невинные картинки на руках превратились в то, во что превратились. Возможно, это просто много лет, прожитых вместе и искреннее желание, которое теперь нашло свой выход. Сейчас же Хëнджин бы просто хотел исследовать красивое тело младшего, неспешно блуждая ладонями и губами, впитывать в себя его запах и всё, что тот хотел бы отдать. Но у них не было в запасе столько времени, сколько хотелось бы. В тот момент, когда пальцы сомкнулись под головкой, а большой палец чуть размазал смазку по кончику, послышался грохот входной двери и весёлые голоса. Тоже неплохо. Сынмин встрепенулся и уже собрался натянуть на себя бельё и брюки, как его запястья перехватили и крепко сжали. Хëнджин внезапно почувствовал себя таким сильным и твёрдым, ему просто было необходимо. Рука чуть сильнее сжала пульсирующий член, сделав пару движений сначала медленно и аккуратно, а затем постепенно увеличила темп. — Хëнджин! Пусти, кто-то же зайти может! — младший натурально паниковал, потому что дверь в комнату Хвана даже не была заперта, просто жалко закрыта. Картина назывется "входите, кто хотите и посмотрите на своих лучших друзей". — Хëн... Хëн... — но внезапно дыхание прерывается, как и пропадают силы сопротивляться. Когда внимание Сынмина снова здесь, на длинных пальцах вокруг его члена, он не может отказать, хотя это вновь похоже на чистую глупость и адреналин. Лучше не делает и то, что старший поднимается на ноги и легонько подталкивает его к шкафчикам, зажимая там почти всем своим весом. Он прижимается поцелуями к щекам и губам, на что Ким отвечает, стараясь не издавать громких звуков, хотя это сладкое причмокивание так и вынуждает. Поцелуй с Хëнджином и вправду ощущается так романтично и нежно, не смотря на их рискованную ситуацию прямо сейчас. Он точно знает как обращаться с хрупкими цветами, совсем как самый настоящий принц: бережно обнимает за талию одной рукой, прижимая грудью и бёдрами к себе, поэтому Сынмин не глядя чувствует чужую твёрдость своей ляжкой; его губы буквально порхают по всему лицу и плечам, даже касаются непослушной чёлки, а тяжёлое дыхание ощущается на лбу. — Если не хочешь, чтобы нас поймали, просто кончи поскорее. Всё в порядке, я уберусь, не думай об этом, — Хван облизывает пересохшие губы, наклоняясь, чтобы мягко поцеловать ухо, там ощущается его горячий шёпот. — Минни, будь послушным, — рука заметно быстро и удобно скользит по мокрому члену Сынмина, иногда останавливается, чтобы опасно оттянуть удовольствие, так что бёдра младшего сами начинают двигаться в чужую ладошку, потому что нужно поскорее, иначе их застукают. Хоть Сынмин и пытается молчать, кусая свой язык до боли, он не может сдержать тихие звуки, которые похожи на вздохи вперемешку с хныканьем. Он чувствует себя слабым, но бёдра всё равно продолжают хаотично двигаться, заставляя головку каждый раз стукаться в так кстати поставленную подушечку большого пальца. И, конечно, это не дело, получить так мало времени на приятную дрочку Хëнджиновскими руками. Особенно, когда он дурманит ритмичными чёткими движениями, словно он танцует пальцами или играет на пианино, плотно прижимает палец к чувствительной уздечке, потираясь. — Кончи для Хëна, — Сынмин чувствует, как от этих слов напрягается его живот, а губы сами по себе раскрываются в немом стоне. Он не может смущаться сейчас, внезапно крепко прижимается, обнимая Хëнджина за шею, когда послушно кончает и пачкает его руку и майку. Голова кружится, и Сынмин чувствует себя так вымотанно и глупо, почти плачет, когда рядом с дверью комнаты слышатся шаги. Хëнджин крепко держит его, обеспокоено смотрит в глаза и успокаивает мягким поцелуем в губы. — Всё хорошо, не переживай. Давай мы тебя приведём в порядок? — Сынмин кивает, чувствуя ком в горле. Его отпускают, но только на секунду, чтобы вытереть руку, а потом возвращаются, ухаживая. Хëнджин решает, что позаботится о своём стояке попозже, ведь его приоритет всё ещё перед ним. Он бережно вытирает его, помогает с брюками, снова целует в дрожащие губы и горячий лоб, так мягко гладит пальцами талию, что хочется быть ещё капризнее. Просто Сынмин чувствует себя слишком любимым здесь. Он на самом деле не знает, что сказать, просто ласкает чужие волосы, полностью распустившиеся, и молча благодарит. В комнату беспардонно врываются как раз тогда, когда они отлипают друг от друга, а Хван отходит к шкафу, чтобы переодеть запачканную майку. — Эй, вы оба тут что-ли? Феликс, смотри! — Хан, нельзя так входить без разрешения! Два котёнка хлопают глазками, рассматривая чуть ошарашенного Сынмина, уже сидящего на высоком табурете у мольберта. Тот смотрит в ответ, поправляя свои волосы. Джисон с подозрительной ухмылкой шепчет что-то Феликсу, а тот вспыхивает и словно посылает Киму извинения через глаза. — О чëм вы там шептаетесь? Хан, клянусь, однажды ты получишь, — Джисон смеётся и встречает атаку с готовностью, пока Хëнджин и Феликс обмениваются неловкими взглядами.