Практические советы для начинающего шифу Аватара

      Под бурные овации зрителей Аанг с широкой, ликующей улыбкой пикирует вниз, приземляясь на взлетную площадку. Он лучится довольством, глаза сверкают радостью.       Он выиграл! А шисюн еще не верил! Да, Аанг на порядок младше остальных участников, но даже наставники признают его мастерство, а Акар все еще дуется, что у него, мелкого, техника воздушных шагов получается лучше.       Аанг окидывает взглядом трибуны, мечтая увидеть, как приятель давится всеми своими язвительными шуточками, но тем ни менее, уже спешит первым поздравить его.       Акара он замечает — вон он сидит в третьем ряду вместе с послушницей из Восточного храма. На Аанга он не смотрит и всецело поглощен беседой.       Аанг обиженно супится и не сразу обращает внимание, как его толкают в плечо, радостно, наперебой поздравляя с победой. — Да легче легкого! — самодовольно заявляет Аанг, горделиво выпятив грудь. Гияцо не одобрил бы подобного бахвальства, но сегодня наставник лишь с улыбкой покачает головой, позволив своему воспитаннику вдоволь насладиться заслуженными лаврами победы.       Аанг идет с другими мальчишками из своего храма в сторону трибун. Он ни за что не хочет пропустить матч по аэроболу.       Он размахивает сложенным планером, в красках делясь впечатлениями, как восходящий поток едва не сбил его с траектории и не отбросил в сторону гор, но Аанг справился с управлением и смог удержать равновесие, в итоге вырвав победу почти у самой финишной черты.       Он садится на одну из скамеек, ни на мгновение не переставая отвечать на вопросы и улыбаться, выслушивая заслуженные похвалы его мастерству.       Но все разговоры умолкают, когда женские команды из Восточного и Западного храмов выходят на поле для игры.       Аанг окидывает взглядом послушниц, не находя в их облике ничего занимательного, но отмечает их радостное выражение лиц, предвкушающее хорошую игру.       Мяч оказывается на поле, и игра начинается.       Болельщики поддерживают своих фаворитов, знакомые с игроками люди, выкрикивают их имена, подбадривая своими громкими окриками.       Аанг никого из них не знает, поэтому ему совершенно все равно, кто победит в этой встрече. Но потом, когда следом за послушницами, на поле выйдет команда его храма, то Аанг, конечно же, будет болеть за них.       Игра увлекает Аанга настолько, что он не замечает направленного на него чьего-то пристального взгляда.       Маленькая девочка — его ровесница, с большими грустными глазами. На ее голубовато-серой радужке застыла скорбь, боль пропитала ее, словно была ее неотъемлемой частью. У детей не может быть такого взгляда, особенно — у девочки, всю жизнь прожившей под защитой своих наставниц.       Девочка видела мир и не понаслышке знакома со всем его злом и подлостью. У нее взгляд взрослого человека, испытавшего в своей жизни множество тягот и лишений.       Аанг ловит на себе ее внимание, смотрит прямо на нее, сидящую на противоположенной трибуне так далеко, что невозможно, не напрягая зрения, разглядеть ее как следует. Но Аанг все равно смотрит, его сердце отчего-то пропускает положенный удар, и он, словно загипнотизированный, попавший под действие неведомой магии, не может отвести от нее глаз.       Она сидит среди одинаково одетых девиц, уставившись на Аанга, словно никого другого здесь не было.       Но Аанга толкает один из приятелей, отвлекая внимание от нее. Когда Аанг вновь пытается отыскать ее глазами, то уже не может. На том месте, где она сидела, уже никого нет. …       Рури не сразу обращает внимание, что ее руки обтянуты в яркую оранжевую ткань, а по ногам струится юбка желтого цвета, будто впитавшая в себя все краски солнца разом.       Рури испускает тихий выдох, проводит рукой по непривычно распущенным волосам, пятерней зачесывая их назад. Потом она решительно встает, направляясь подальше от трибун.       Чужая радость, возбуждение, громкие голоса и заразительный смех кажутся ей кощунственной неправильностью. Все происходящее — какой-то дурацкой насмешкой над реальностью, в которой Аанг уже месяц дрейфует в пустоте на грани жизни и смерти.       Она бродит среди коридоров Западного храма, словно призрак, избегает мест скопления людей. Пытаясь понять, что она делает здесь и что должна сделать, но не находит ответа.       Должно быть, это одно из воспоминаний Аанга, очень важное и ценное, раз он запомнил его во всех подробностях. А может, это и не воспоминание вовсе, а ловушка бога Ямы, чтобы удержать Аанга на грани как можно дольше.       Рури понимает, почему он не может так долго выбраться в реальность: здесь был свет, жили радость и счастье, здесь звучат голоса и смех его монастырских приятелей: все они живы, улыбаются ему, приветствуют. Здесь жив его наставник. Здесь нет войны, нет боли и потерь.       Рури придется стать той, кто в очередной раз разрушит его мир. Она не знает, хватит ли ей смелости во второй раз сломать его. Но она должна. Потому что все это — не реально. Аанг должен вернуться.       И когда она видит его перед собой, столкнувшись с ним в одной из галерей несколькими часами позже, ей кажется, что она просто разрыдается. — С тобой все в порядке? — взволнованно спрашивает Аанг, увидев ее такую растерянную и бледную. — Нет, — совершенно честно отвечает Рури, после опуская взгляд, чтобы не смущать его своим пристальным вниманием. — Я совершенно точно не в порядке. — Могу я тебе чем-то помочь?       В голосе Аанга звучит искренность, но эта искренность адресована человеку, которого он видит впервые в жизни, а потому Рури не чувствует от него должного волнения. Это не ранит, но оставляет на сердце неприятный осадок. — Где твоя наставница? — тем временем продолжает Аанг. — Давай, я отведу тебя к ней? — Наставница? — не понимает Рури. Потом, конечно, соображает, что раз она в наряде Кочевницы, значит окружающие считают ее одной из них, а у юных послушниц непременно должна быть наставница.       И вот это уже причиняет боль. Аанг хочет передать заботы о ней кому-то другому, он не узнает ее, не помнит, а сама она так бесцеремонно вторглась в какое-то важное для него воспоминание, привнося в счастье нечто темное и мрачное. — Я позову ее! — с энтузиазмом говорит Аанг, и уже готов помчаться на поиски несуществующей женщины, как Рури, не отдавая себе отчет, ловит его за руку, вынуждая остаться. — Не надо никого звать, — мягко просит она. — Да и некого. Это ведь просто сон. — Сон? — с непониманием переспрашивает Аанг. Его взгляд опускается на ее руку, все еще продолжающую удерживать его, но он не чувствует в себе и толики смущения или отторжения, как непременно почувствовал бы раньше. Он даже делает полшага ей на встречу, чтобы оказаться ближе, и уже сам некрепко стискивает ее пальцы своими. — Сон, — кивает Рури. — Потому что, когда ты проснешься, у тебя будут татуировки Мастера, а дом будет за тысячу ли…       О том, что дом будет лежать в руинах, а все, кого он знал и любил уже сто лет как будут мертвы, Рури не добавляет. Не решается.       Аанг с недоумением хмурится, пытаясь разгадать эту шараду. Девочка перед ним странная во всех отношениях, и хоть выглядит вполне здоровой, но что-то в ее взгляде говорит, буквально кричит, что это не так.       А еще он будто бы знает ее. — Как тебя зовут? — быстро спрашивает Аанг. — Ты не знаешь? — с неким удивлением отзывается она. — Нет. А должен? Мы же встречаемся впервые… — Я — твоя Берегиня, — говорит Рури.       Холод сковывает его сознание, услужливо выталкивая на поверхность смутные воспоминания о чем-то важном, заставляющим сердце ускорить свой ритм.       Почему-то Аанг представляет себя в пустыне, чувствует на своей коже жар полуденного солнца и прохладу ночи, которая не приносит облегчения. Он слышит чей-то ласковый шепот, говорящий интонациями этой девочки, и ему чудится в темноте ее улыбка. Ласковое прикосновение ее пальцев к его щеке вызывает приятную дрожь, чувство предвкушения сворачивается в груди теплым, пульсирующим комком, от которого не хочется поскорее избавиться, но сохранить так долго, как получится.       Это сбивает с толку. — Я не понимаю…       Рури грустно улыбается, делает шаг, кладя ладонь на его щеку (совсем как в его странных мыслях) и с нежностью проводит по гладкой коже подушечками пальцев. — Наверное, тебе так больно вспоминать… Но ты должен, А-эр.       Непривычное ласковое обращение отзывается в нем волной приятно покалывающих мурашек. К щекам приливает кровь, и на миг Аанг отводит смущенный взгляд. — Но… что я должен вспомнить?! — в полной растерянности восклицает он, найдя в себе смелость еще раз взглянуть на нее.       Глаза девочки блестят от слез, губы едва заметно дрожат. Она вдруг кажется Аангу старше, цвета, что она носит — темнее, а глаза не серые — охровые, и имя… такое неподходящее этой внешности… Таким именем могли назвать кого-то в Царстве Земли или, на худой конец, где-то на окраинах страны Огня.       Наваждение спадает, стоит Аангу лишь раз моргнуть. Девочка перед ним вновь не старше десяти, одета она совершенно точно в наряд послушницы, а глаза сейчас кажутся темными, но совершенно точно — серыми.       Аанг подается вперед, желая рассмотреть ее получше. В темноте галереи это сделать непросто, но у него все равно получается выхватить некоторые черты.       Он никогда не видел ее раньше. Тогда почему боль, отчетливо читающаяся в ее взгляде, вызывает в нем такие странные эмоции?       Аанг подается этому сиюминутному порыву — кладет руки ей на плечи и неловко притягивает в объятия. Ему хочется пожалеть ее, сказать, заверить, что она не одна, что он поможет и останется рядом столько, сколько потребуется.       Что это с ним? Он никогда не касался никого так бесстыдно и тем более никогда в своей жизни не трогал ни одну девочку. А сейчас это далось ему так легко, словно он имеет на это право, будто он точно знает, что к ней единственной он прикоснется с такими нежными, трепетными чувствами.       Ее руки взлетают у него за спиной, касаются лопаток, а после стискивают ткань его одежды, словно боясь отпустить. — А-эр, — повторяет она. — Пожалуйста, ты должен вспомнить. — Вспомнить что? — едва слышно шепчет он в ответ.       Но девочка не отвечает. Аанг чувствует холод под своими руками, а после с удивлением делает по инерции несколько шагов вперед, более не ощущая никакой опоры. Рядом никого нет.

***

      Рури открывает глаза.       Какая-то женщина рядом громко отчитывает кого-то, сетуя на нерасторопность неудачника. Рури не сразу понимает, что обращается женщина к ней и ругает, по всей видимости, ее.       Рури удивленно моргает, опускает голову вниз, глядит на свои руки, отмечая, что они больше не принадлежат ребенку. Эти руки похожи на ее собственные, только без застарелых белесых шрамов, такие нежные — прозрачно-бледные с виднеющимися венками на запястьях.       Ее шрамы — это вся ее жизнь, со всеми ее взлетами и падениями, победами и поражениями. Ошибки, за которые она получала свои отметины, были важнейшими уроками, без которых она никогда бы не стала той, кто она есть.       Но шрамов больше нет. Эти руки никогда не знали тяжелой работы, их не опаляло безжалостное солнце и не обдувал ледяной ветер, их не приходилось обматывать бинтами, в попытке остановить кровь, не приходилось штопать по живому раны, а по ночам скулить от боли, потому что так невыносимо они пульсировали после тяжелых, изнурительных тренировок. — Ты все поняла? — обращается к ней женщина.       Монахиня, — догадывается Рури. Выбритый лоб, витиеватая татуировка стрелы, яркая струящаяся по телу ткань. Значит, Рури вновь оказалась в теле Кочевницы. Должно быть скромной, тихой, услужливой девочки, никогда не знающей никаких трудностей. Белые ручки и нежная кожа — лучшее тому подтверждение. — Поняла, — покладисто кивает Рури, чтобы только от нее поскорее отстали.       Аанг должен быть где-то здесь. Все ее мысли только об этом, и Рури нет никакого дела, что там ей пытается втолковать незнакомка.       Монахиня вздыхает. — Ничего ты не поняла! — устало констатирует она. — Ты еще не вошла в возраст, так что держись подальше от мужчин. Твоя задача — позаботиться об их бизонах.       Рури снова кивает.       Вошла в возраст? Должно быть, это одна из этих дурацких ритуальных встреч, о которых вскользь упоминал Аанг.       Что он там рассказывал ей? Что реальность оказалась куда прозаичнее, чем представлялась ему по россказням его старших приятелей. Какая-то монахиня из жалости к его смущению и юному возрасту напичкала Аанга какой-то просветительской чепухой, и до встречи с ней ее драгоценный ученик верил в эту дичь.       Выходит, это тот самый день?       Рури с трудом отвязывается от монахини, заверив ее, что и близко не подойдет ни к одному из мужчин и вообще не попадется никому на глаза.       Удовлетворившись таким ответом, монахиня, наконец, отпускает ее.       Рури не знает, где искать Аанга. Но, как и в прошлый раз, доверяется их связи и позволяет ногам самим нести ее вперед.       Быстрым шагом она пересекает двор, спускается по крутой лестнице к стойлам, минует их и теперь бежит по тропинке вдоль крутого склона туда, где по не принадлежащим ей воспоминаниям, старшие послушницы собираются поупражняться в своем мастерстве.       Она находит Аанга у обрыва. Он сидит, скрестив ноги и подперев голову рукой. Вид у него задумчивый, со стороны может показаться, что печальный.       Рури сглатывает, собирая всю свою силу воли в кулак, чтобы подойти к нему, выглядя при этом беззаботной. Он должен вспомнить ее, вспомнить связанные с ней добрые, хорошие воспоминания, а не те, где она уходила, оставляя его одного. — Заблудился? — лукаво интересуется она.       Аанг подскакивает, испугавшись такого внезапного появления.       Увидев ее, его глаза широко распахиваются, то ли в узнавании, то ли просто от неожиданности встретиться с кем-то в этом безлюдном месте.       Все же сейчас там — в главном зале, общаются, знакомятся, едят всякие вкусности и пьют травяные настои. Аангу сказали, что ему пить их еще рано. — Я… нет. Просто… — он растерянно трет затылок. Татуировки украшают его руки и голову, и сейчас он так похож на того мальчонку, с которым она познакомилась в тот осенний день в колонии страны Огня. — Постой, — внезапно сурово говорит Аанг. — Это же ты!       Рури улыбается, заинтересованно наклоняя голову. — Я, — кивает она. — Куда ты тогда исчезла? — Видимо, меня перебросило в другое твое воспоминание, — пожимает она плечами. Аанг с недоумением хмурится. — То есть как это? Мое воспоминание? О чем ты?       Наверное, ее слова действительно кажутся ему абсурдными. Аанг ведь не знает, что реальность, окружающая их, создана в его голове. Рури про себя чертыхается, не зная, как вести себя и что делать.       Не придумав ничего лучше, она переводит тему: — Почему ты здесь? — Я… просто решил побыть немного один, — застенчиво бормочет Аанг. — Нет, я имею в виду, разве ты не должен был остаться в своем храме? Ведь эта встреча для… хм… более взрослых людей.       Аанг бросает на нее резкий, возмущенный взгляд. — Я уже не ребенок и имею право здесь находиться! — он указывает на свои татуировки, как бы подкрепляя материальным доказательством свои слова.       Рури усмехается. А ведь точно, как она могла забыть, что татуировки Мастера у Кочевников — знак совершеннолетия. Видимо, никто не предполагал, что среди их Народа однажды родится самородок, и уже в тринадцать сделает то, что некоторым не удавалось и к двадцати.       Она берет его за руку, поднимая ту повыше, будто хочет получше рассмотреть рисунок синей стрелы на его кисти.       Аанг потрясенно замирает, озадаченный таким внезапным вторжением в его личное пространство, но руку вырывать не торопится, напротив, он с робким любопытством наблюдает за ней, не сводя взгляда с ее лица. — И правда, — наконец, заключает Рури. Она поднимает взгляд и хитро улыбается ему. — Ты уже взрослый. Тогда почему ты не вместе со всеми на празднике?       Аанг медлит, прежде чем ответить. Он неловко отворачивается, бормоча в сторону: — Мне там не понравилось. — Да уж, должно быть, это и правда шокирующее зрелище. — А почему ты здесь? — быстро осведомляется Аанг. — В смысле, если ты уже взрослая, то должна быть там, а если нет, то отправиться в другой храм.       Рури пожимает плечами. Ответа у нее нет, да и ее, в принципе, мало волнует, почему эта молодая Кочевница, в теле которой она оказалась, осталась в своем храме, а не отправилась на дурацкие соревнования по полетам в другой. — Ради тебя, — находится она с ответом. — Я хотела тебя увидеть. — Увидеть меня? Зачем? — удивляется Аанг. — Потому что я скучала, — совершенно честно отвечает Рури. — А ты скучал по мне, драгоценный?       Аанг вздрагивает, слыша такое обращение, мурашки бегут по всему его телу — не от смущения, вовсе нет, а от нахлынувших ощущений, воспоминаний, которые никак не хотят формироваться в целостную картинку.       Но он помнит журчание небольшой, пересохшей за лето речки и ее, одетую в черную одежду, перемещающуюся по скользким камням так легко, словно она была магом воздуха.       Но постойте-ка! Она и есть маг воздуха, а этой реки и ее в черной одежде никогда не было в его жизни!       Аанг хмурится, пытаясь разобраться с воспоминаниями, которые так похожи на давнишний, уже успевший позабыться сон. И с тягучим, распирающим грудь чувством, когда он смотрит ей прямо в глаза. Сейчас они блестят в свете заходящего солнца, впитав в серую радужку яркие краски заката.       Ее глаза светятся то золотом, то краснотой, а потом — в один миг — делаются насыщенно оранжевыми, в цвет платья на ней. — Наверное, я действительно еще слишком юн, чтобы быть здесь, — вздыхая, признает Аанг. — Нет, тебе просто это не надо, — легко парирует Рури. Она все еще держит его за руку, и Аанг не чувствует от столь долгого контакта никакого дискомфорта. Ее пальцы теплые, мягкие, кожа нежная; от нее пахнет хвоей и мятой, и Аанг ловит себя на мысли, что хочет уткнуться лицом ей в плечо, вдыхая в себя ее запах и ощущать на своей спине ее нежные руки.       Осознав свои такие бесстыдные желания, Аанг вздрагивает, торопливо выдергивая руку из захвата ее пальцев и прячет за спиной. Не сразу, но ему удается побороть первую вспышку смущения, и он с неким вызовом бросает: — Но ты же сама говорила, что пока не попробую — не узнаю, — заявляет он, и с недоумением наблюдает, как ее губы растягиваются в широкую улыбку. — Говорила, — соглашается она. — Но не здесь.       И правда, она ничего подобного не говорила, но Аанг уверен, что эти слова звучали между ними. Откуда взялась эта уверенность?       Аанг не понимает, и весь их разговор кажется ему настоящим помешательством. Но ему хочется остаться с ней, говорить, даже если она продолжит произносить все эти непонятные вещи.       Почему? — Ты вспомнил меня, А-эр?       Аанг тут же кивает, но потом быстро качает головой. Под своим вопросом она явно подразумевала что-то другое, будто он должен знать ее, знать очень хорошо, хотя Аанг видит ее второй раз в жизни!       Рури тихо выдыхает. А потом делает шаг, беря его лицо в свои ладони, с затаенной болью во взгляде, в котором через край плещется мольба, говорит: — Ты должен вспомнить меня. Ты должен вернуться, А-эр. — Мне надо вернуться, да, — невпопад бормочет Аанг. — Мне надо домой. Гиацо, должно быть, сильно волнуется. — Гиацо поручил тебя мне. Я твоя Берегиня, помнишь?       Снова это слово. От него у Аанга начинает болеть голова, и когда он смотрит на нее, то в груди пульсирует, разрастается нечто, чему он не может дать никакого определения.       Но хочется импульсивно поддаться вперед, обнять так крепко, чтобы рукам сделалось больно. Не отпускать. Он и не замечает, что его руки давно лежат на ее талии, пальцы цепляются, комкают яркую ткань ее платья.       Рури читает его мысли в его глазах, а кроме этого, она чувствует его смятение.       Рури не знает зачем, но она берет его за руку и ведет за собой в храм.       Взрослые Кочевники с интересом поглядывают на них, с недоумением переглядываются, но провожают их легкими улыбками и тихими смешками.       Аанг смущен от подобного внимания, чувствуя себя крайне неуютно. — Зачем мы пришли сюда? — с опаской спрашивает он.       Девочка не отвечает. Но ее рука смыкается на его пальцах крепче, и Аангу чудится, словно между их соединенными ладонями вспыхивает настоящее пламя. Одергивать руку не хочется — это пламя теплое, согревающее, словно ласкающее кожу, оно наполняет его энергией.       Этот жест кажется до боли знакомым, словно это некое сакральное признание, предназначающееся и существующее только для них двоих. — Рури! — негодующе восклицает Аанг, когда не получает ответа слишком долго.       Ее плечи напрягаются, но, когда она оборачивается к нему, подхватив со стола травяной, приятно пахнущий напиток, на ее лице сияет улыбка. — Значит, ты все же узнал меня, А-эр? — Прекрати меня так называть! — из чистой вредности просит Аанг, но тут же жалеет о своих словах. Потому что на самом деле ему приятно, когда она зовет его так. — И зачем же мне это делать? — пожимает она плечами и всучает ему в руки стакан. — Ты сам позволил мне называть тебя так, как я хочу. Так что поздно жаловаться.       Аанг машинально делает глоток, дабы унять поднявшееся в душе волнение. Вкус у напитка резкий и тягучий, бьет в голову чем-то неправильно-тяжелым, и оседает в груди теплотой. — Но это… Это смущает… И все смотрят, — добавляет он почти умоляюще. Он надеется, что Рури поймет, что тоже должна испытывать такое же смущение.       Смущение и правда есть, но оно будто теряется за распирающей его тело теплотой. И чем больше он отпивает из стакана, тем сильнее обостряются эти ощущения. Аанг шумно сглатывает, ему жарко. Он оттягивает ворот своей одежды, надеясь, что так станет легче дышать, но легче не становится. — А какое нам дело до всех? — простодушно изрекает Рури, внимательно наблюдая за ним и ловя каждую эмоцию, каждое выражение, сменяющиеся на его лице. — Важно лишь то, что хотим мы сами. Я хочу тебя называть так. А ты можешь называть меня так, как хочется тебе. — А-Ри, — немного подумав, с робкой улыбкой говорит Аанг.       Рури слегка наклоняет голову к плечу. Ее глаза светятся теплотой, они наполнены светом, от которого у Аанга перехватывает дыхание. И как ему могло показаться, что у нее серые глаза? Да вот же они — совершенно точно темно-золотистые, как жидкое золото, как теплое пламя свечи.       Он тянется к ней, неловко хватая за руку повыше локтя. Сердце в его груди стучит неровно, горячо, течет вниз, растекаясь где-то в животе настоящим пожаром. Аанг вдруг ловит себя на мысли, что она снова, как и тогда, внезапно исчезнет. И это кажется Аангу таким страшным, ведь он не хочет, чтобы она сейчас уходила. Он ведь хочет шагнуть к ней ближе, обнять так же, как обнял тогда; хочет сжимать ее руки, чувствуя между их соединенных ладоней тепло живого огня. — Не уходи, А-Ри, — просит он. — Не исчезай, не оставляй меня больше одного. — Я всегда буду с тобой, — со все серьезностью заверяет Рури. Ее ресницы опускаются, пряча взгляд, в котором всего на долю мгновения промелькнула печаль. — Но не здесь, не в этом времени. Ты должен вернуться ко мне. — Но сейчас-то ты здесь… — тихо произносит Аанг, не став ломать голову над очередным ее бессмысленным высказыванием. — И сейчас, прошу тебя: не уходи.       Рури задумчиво пробегается взглядом по его лицу и согласно склоняет голову. Она берет со столика еще один стакан и залпом осушает его. Она делает вдох, на ее щеках проступает очаровательный румянец, а глаза искрятся чем-то столь завораживающим и притягательным, что Аанг, даже если бы захотел, не смог бы отвести от нее взгляд. — У нас впереди вся ночь, — с задумчивой полуулыбкой говорит Рури. Она смотрит на Аанга так, словно решается на что-то очень важное, то, что изменит их раз и навсегда. — И если мне будет позволено, то я хочу остаться.

***

      Солнце печет так, словно хочет спалить все живое на Земле.       Рури стягивает с плеч верхний халат, бросает, не глядя, в заросли можжевельника.       Ее тело вновь испещрено шрамами, костяшки сбиты, а кожа шершавая и обветренная. Рури внимательно изучает каждую отметину, не находя многих из тех, которые появились после ее четырнадцатого лета. Выходит, ее закинули не настолько далеко вперед.       Рури кусает губу, чувствуя слабость в ногах. Она знает, что должна двигаться, должна найти Аанга чего бы ей это не стоило.       Лес вокруг тих, и неприветлив. Полуденный зной вынудил всех лесных обитателей попрятаться по норам в ожидании темноты и пришедшей вместе с ночью прохладой.       Но прохлада не придет. Рури знает это. А еще она знает, что после вот такого зноя обязательно разразится буря.       Но сейчас на небе нет ни облачка, солнце безжалостно печет, вынуждая то и дело оглядываться по сторонам в поиске хоть какого-то ручья.       Лес, да? Что могло понадобиться Аангу в лесу? Делает привал после очередного путешествия к кому-то из своих друзей?       Рури просто идет, следуя туда, куда ведет их связь, и, наконец, выходит к пещере в самой глубине леса. Она большая и просторная — места достаточно, чтобы здесь с комфортом расположился бизон. Наверное, это логово лосельва, но в это время года у них нет детенышей, поэтому и пещера осталась без хозяев.       Аанг сидит, привалившись спиной к стене и не сразу замечает ее появление.       Но когда он поворачивает в ее сторону голову, то Рури видит его грусть, растерянность и печаль. Но и тихую радость, что она пришла, Рури видит тоже.       Она заходит в пещеру, садится рядом с ним и берет его обе руки в свои. — А-эр, — тихо зовет она. — Что случилось? — Это ты, А-Ри? — с едва заметной улыбкой спрашивает он. Должно быть, у нее другое лицо, наверное, это лицо даже принадлежит ей, но Аанг все равно узнает ее и не задает никаких вопросов насчет ее изменившегося облика. — Я сбежал. — Сбежал? — переспрашивает Рури, а потом вспоминает, почему он так поступил. — Тебе сказали, что ты Аватар? — Ты знала?! — тут же вскидывается Аанг, но Рури крепче стискивает его руки, поглаживая большими пальцами в успокаивающем жесте. — Конечно. Ведь Берегиня может быть только у Аватара. — Я все еще не понимаю, что это значит, — качает он головой. — Ты знаешь, — мягко возражает Рури. — Просто захотел забыть.       Блеск перламутрового камня отблесками сияет в его воспоминаниях, пылающий меч в руках коленопреклоненной Рури, с почтением склоняющей голову перед ним, обдает его лицо, словно наяву, порывом чистой энергии.       Аанг морщится, вырывая руки из пальцев Рури, и зажимает пульсирующие болью виски. — Я… — он пытается что-то сказать, но боль такая сильная, что на мгновение лишает его способности видеть и слышать. А потом он осознает себя в чьих-то объятиях. Рури держит его в своих руках, прижимая его голову к своему плечу, шепчет что-то успокаивающее, но Аанг не может разобрать ни слова. — Мы не выбираем свою карму, — говорит она. — Но выбираем путь, по которому можем пойти. Ты — Аватар, и это твоя работа. А моя работа оберегать тебя. — Мне не нравится, как это звучит, — честно признается Аанг.       Рури давит улыбку, когда прижимается щекой к его лысой макушке. — Мне тоже. Поэтому я сама выбрала это, и теперь пойду за тобой куда угодно. Даже спущусь во все восемь кругов ада, но всегда буду рядом.       Аанг прижимается к ней крепче, неловко обнимает ее, хватая ее за туловище. Сейчас, когда она рядом, все действительно кажется проще. И ему легче. — Ты со мной, потому что ты Берегиня? — с болью спрашивает Аанг. — Я с тобой, потому что люблю тебя.       Аанг тут же поднимает голову с ее плеча, с непониманием смотрит, пытаясь понять, шутка ли это или ему просто послышалось. — Что? — растерянно переспрашивает он. — Я люблю тебя, — повторяет Рури с такой возмутительной простотой, но так искренне, что сердце сладко замирает и хочется, чтобы она повторяла свое признание вновь и вновь. — В прошлой жизни, в этой, и в грядущей. И если ты решишь остаться здесь, не возвращаться ко мне в реальность, то я останусь с тобой, и мы отправимся на суд бога Ямы вместе. — Ты хочешь… умереть? — пораженно переспрашивает Аанг. — Нет. Я хочу жить, — отвечает она, ни на мгновение не отводя от него взгляда. — Но если ты решишь иначе, то я последую за тобой. Я сама тебя об этом когда-то просила, помнишь?       Аанг помнит. Воспоминание яркой вспышкой появилось перед ним, словно происходило прямо сейчас. Он, взволнованный тем, что смог найти среди войны учителя магии огня, и она, растерянная, кажется злой от перспективы учить его. А потом… — Мы уже в аду, да? — тихо спрашивает Аанг.       Он шевелится, меняя положение их тел, и теперь это он держит Рури в своих руках, а она, в полу сидячем положении, приваливается спиной к его груди. — Не знаю. Может быть. Но ты еще не умер, а мой огонь пока не погас. Поэтому, полагаю, мы все еще живы. — Почему ты говоришь, что я… могу умереть? — Ты должен вспомнить сам, — со вздохом, нехотя говорит Рури. — И если я умру, ты правда умрешь вместе со мной? — Да, — не думая ни мгновения, отвечает она. — Без тебя моя жизнь не имеет никакого смысла. И, может, в следующей нам повезет больше, и мы сможем встретиться и узнать друг друга. — Ты не умрешь. Я не позволю. — Аанг крепче сжимает ее в своих объятиях, боясь, что как и в первый раз она просто растает, исчезнет.       Без нее он уже не может представить себя. И так же, как и Рури пойдет за ним куда угодно, так же и Аанг последует за ней куда бы она ни шла. И он сделает все, чтобы его А-Ри жила.       Утром они выбираются из душной пещеры, забираются на Аппу и летят обратно в храм.       Рури не знает, зачем, но может, там будет какая-то мистическая дверь, через которую они оба вернутся в реальность?       Небо затягивается черными тучами, море под ними бурное, волны поднимаются все выше и выше. — Надо переждать где-то бурю, — перекрикивая ветер и гром, кричит Рури. — Негде! — так же громко отвечает ей Аанг. Он натягивает поводья Аппы, пытаясь уйти из-под шквалистого ветра, но Аппа теряет равновесие и падает в море. Ледяная волна накрывает их.       А потом вспышка, обжигающий холод сковывает все тело. Рури в последний момент успевает схватиться за Аанга, чтобы не потерять его в этом бурном потоке, и успевает заметить, что его глаза ярко светятся, а их заковывает в толщу льда.       Боль пронзает ее тело, каждую клеточку сковывает неистовый холод. Рури из последних сил пытается кричать, но не может. Она больше не чувствует Аанга рядом, а сама она проваливается в чернильно-черную темноту.

***

      Рури бредет по пляжу. Она совершенно точно в своем теле: это ее руки, ее одежда и катана, которую подарил ей когда-то Нуэ, привычно оттягивает крепление на поясе.       Рури останавливается, прикладывает ребро ладони к бровям, пряча глаза от яркого солнца. Близится вечер, и солнце отражается в морской воде тысячью красно-золотыми переливами кристаллов.       Вдалеке на вершине холма виднеется монастырь. Когда Рури приходилось ездить по этой дороге, она видела его раньше в отдалении и знает, что там готовят лекарства и духи, потом распространяющиеся по всему Северо-западному побережью.       Север.       Воспоминания, нахлынувшие на нее, словно штормовая волна, заставляют Рури прикрыть глаза и сделать глубокий вдох.       Там все началось, именно там ее жизнь превратилась в хаос и в этом хаосе она отыскала свой смысл.       Рури не жалеет и даже не задумывается о правильности принятых ей решений. Раньше ее жизнь была бессмысленной и жалкой; она отнимала чужие жизни за деньги, подставляла других, надеясь поиметь с этого свои выгоды; меняла партнеров, порой даже не утруждая себя узнать их имена. В своей жизни она причинила другим много боли, но ничего из этого не находило отклика в ее душе.       А теперь…       Аанг — последний человек, которого она могла бы полюбить, просто потому что они слишком разные, живут совершенно в разных мирах и отвечают на удары судьбы тоже по-разному.       Но тем ни менее, вот она — здесь. Ломает свою душу, гасит собственное пламя в надежде, что Аанг очнется.       До того мгновения, когда она увидела, как он падает, сраженный ударом молнии, она не до конца понимала собственные чувства к нему. Но осознав, что может потерять его, все сошлось в одной точке, стало таким до дрожи очевидным и понятным, что больше у нее не было никаких сомнений и вопросов.       Рури разворачивается в противоположенную от монастыря сторону, снимает сапоги и, держа их в руках, босиком идет по рыхлому песку, позволяя ласковым волнам омывать ступни.       Впереди виднеется небольшой драккар, прибитый к берегу штормом. На корпусе зияет несколько пробоин, если залатать, то, может, посудина еще сможет вернуться в море, но тот явно находится здесь уже не первый месяц, выглядит обветшалым и заброшенным.       На форштевене в виде головы морского змея, Рури видит знакомый силуэт.       Аанг сидит, прижав колени к груди, локти покоятся на них, а сам он, опустив голову, смотрит вдаль, размышляя о чем-то, отнюдь, не радостном.       Он не замечает ее приближения, Рури огибает драккар и какое-то время может понаблюдать за ним. Одной рукой она касается влажных, поросших мелкими ракушками и илом досок.       Наконец, Аанг замечает ее. Он медленно выпрямляется, поворачиваясь корпусом к ней и печально улыбается.       Он словно ждал ее здесь все это время и ее появление не вызывает в нем ни малейшего удивления. — Рури, — произносит он с едва заметной, притаившейся лишь в уголках его рта, улыбкой. Он спрыгивает к ней на песок и протягивая ей руку, словно приглашая прогуляться вместе с ним.       Рури хватается за его пальцы и дальше они идут плечом к плечу, не говоря друг другу ни слова.       Идут медленно; Рури зарывает босые пальцы ног в рыхлый песок, притормаживает, наблюдая как волна смывает оставленные ими следы.       Если Аанг решит не возвращаться из мира снов, то там, в реальности, после них останется хоть что-то или жизнь так же смоет все следы их существования?       Рури тяжело и грустно думать об этом.       Аанг чувствует ее настроение, поэтому останавливается. Он садится на песок, увлекая следом за собой и Рури. Она устраивается у него под боком и кладет голову ему на плечо.       Так, в молчании, они сидят, наблюдая как солнце скрывается в воде, оставляя за собой ярко-бордовую, светящуюся полосу. Словно предзнаменование неизбежного конца. Последние мгновения, когда они могут сидеть вот так рядом, быть вместе и сказать друг другу все, что долгое время копилось в душе.       Аанг тоже ощущает близкий конец. Сейчас он такой же, как Рури помнила его: в темно-зеленой одежде, которую он, очевидно, носил в Ба Синг Се, с отросшими, темными волосами, закрывающие уши и щекочущие загривок. Он помнит все. И, по идее, раз он вспомнил, кто она и зачем пришла за ним сюда, то они должны вернуться, но по какой-то причине они не возвращаются. Наверное, уже и не вернутся. — Когда тебя нет, я оказываюсь в других местах: в лесу, на вершине горы, у подножия извергающегося вулкана и в заснеженной Тундре, — внезапно нарушает молчание Аанг. — Там меня встречают мои прошлые воплощения. Они говорят со мной, рассказывают о себе, своей жизни, ошибках, трудностях, радостях и сожалениях. И знаешь, что я понял? — Рури молчит, ожидая продолжения. Аанг набирает в грудь воздуха и раздосадовано выпускает его обратно. — Что все Аватары — просто люди, у нас есть свои слабости, мы совершаем те же ошибки, что и другие, чувствуем, как все, живем, как все. Ты была права, сказав, что быть Аватаром — просто моя работа. Но это другие причислили нас к буддам, возложили на нас ответственность за целый мир. И правда в том, что на самом деле, мы просто должны хранить границу между миром живых и духов. А не решать проблемы всего мира. — Мир всегда требует от всех многим больше, чем человек способен дать. А от того, кто обладает силой богов, ожидают невероятных свершений.       Рури давно знает эту правду и пыталась в меру своих сил донести ее до Аанга: он никому и ничего не должен. Но вокруг всегда звучали другие голоса, убеждающие его в обратном, и к ним Аанг прислушивался больше, ведь так принято, так учили всех — Аватар мост между двумя мирами, но поскольку он рождается человеком, то должен быть нейтральной стороной и с помощью своей силы решать все мировые конфликты. — Я спросил у Янгчен о других магах воздуха, об Амаре и Юби, о Пустынном Народе и почему о них нет никаких упоминаний в наших хрониках. — И что она ответила тебе? — тихо спрашивает Рури. Ей действительно интересно услышать ответ на этот вопрос. — Она не знала. Кочевники и сами давно забыли об этом, а Янгчен никогда не интересовалась чем-то, кроме духовного совершенствования. На этот вопрос мне ответила Киоши. — Киоши? — удивляется Рури. — Она нашла в Ба Синг Се документ — мирное соглашение, в котором говорилось, кому какая территория отходит после войны. На этом документе было имя Юби: она и в дальнейшем ее потомки на протяжении трех поколений должны были быть Хранителями пустыни Ши Вонг и гласом Воли Пустынного Народа. Следующий Аватар из Кочевников воспользовался этой лазейкой, чтобы переселить тех магов воздуха обратно в храмы и заставить жить так же, как жили все Кочевники. — Он отнял их свободу, — с грустью констатирует Рури. — Он считал, что поступает правильно, — вздыхает Аанг. — Ведь вырос, веря в то, что нашему образу жизни должны, без исключения, следовать все маги воздуха. Киоши нашла потомков тех магов, оставшихся жить вне храмов. Она сказала, что те были сильнее любого Кочевника, ведь обладали тем даром, коим наделил нас Вайю… — Свободой, — выдыхает Рури, лишь на мгновение опередив Аанга.       Аанг опускает голову, пряча грустную улыбку. — На самом деле я никогда не был свободен. За меня всегда все решали: сначала наставники, потом правила, а после — долг, возложенный на меня миром.       Рури затаивает дыхание, боясь спросить, к чему он клонит. В душе она уже знает ответ — он не вернется. Здесь, где его не удерживают никакие земные оковы, он по-настоящему чувствует себя свободным.       Рури прячет лицо на его плече, потеревшись щекой о пропахнувшую солнцем и соленным ветром ткань его одежды. Она не винит его и больше не собирается ни о чем просить. Пусть будет так. Если он действительно этого хочет, то она просто уйдет следом за ним, надеясь, что больше они не расстанутся и навсегда останутся в вечности вместе.       Звезды вспыхивают ярче, красная полоса на горизонте почти исчезает, уступая место вечной ночи.       Рури больше не тревожит это. Она ощущает руку Аанга на своем плече, как он обнимает ее, прижавшись щекой к ее макушке. — Но с тобой я свободен, — внезапно огорошивает Аанг. Рури невольно напрягается. И если бы сердце могло бы биться в мире духов, то сейчас бы заходилось, как сумасшедшее. — Я хочу вернуться. Вернуться в реальность, где есть ты. И сказать тебе…       Аанг обрывает свою мысль. Он неловко поворачивается к ней, вынуждая Рури поднять голову с его плеча, и берет ее руки в свои. — Сказать что? — шепотом спрашивает Рури. — Сказать, что я люблю тебя. И благодарен. За все. — Я подвела тебя, — едва слышно признается Рури. Она чувствует жаркий стыд и вину за это. Она должна была сделать больше, должна была вернуться сразу же, как нашла Аппу, а не распылять себя на те задачи, о которых ее даже не просили. Она с самого начала не должна была ничего скрывать от него, спросить, что сам Аанг думает об этом и решать проблемы вместе с ним, а не пытаться сделать все в одиночку.       Она подвела его и никогда не сможет простить себя за это. — Или я — тебя, — со смешком отвечает ей тем же Аанг. — Но ты здесь, и я не представляю, чего это тебе могло стоить.       Рури вздрагивает. Цена за то, что она перешла границу окажется слишком высокой. Гуру предупреждал ее, просил не делать этого, а просто довериться Аангу. Но Рури просто не могла сидеть, сложа руки, наблюдать как он лежит на узкой, неудобной койке в этой душной келье и медленно умирает.       Она скрещивает ноги, выпрямляет спину, концентрируя все свои ощущения в своем внутреннем мире. Он почти разрушен, ее внутреннее пламя все еще горит, но Рури знает, что это ненадолго.       Ответ появляется перед ней и Рури удивляется, как она не поняла все раньше. Нет никакой волшебной двери, которая вернет их в реальность; да, Аанг вспомнил все, но это слишком мало, чтобы восстановить его тело и дух. — Ты веришь мне? — спрашивает она с улыбкой. Аанг кивает почти тут же, с растерянностью поглядывая на ее позу и неосознанно почти в точности ее повторяет.       Рури поднимает руки, разворачивая тыльные стороны ладоней к нему, и Аанг делает тоже самое, касаясь ее пальцев своими. — Что ты хочешь… — бормочет Аанг. Но Рури мягким взглядом обрывает любые его вопросы. — То, что должна была сделать еще в Агне Кель. Верь мне, прошу.       Рури смотрит на него умоляюще, чувствуя, как время ускользает, играет против них, она безмолвно молит его дать ей шанс исправить все свои ошибки. И Аанг сдается.       Он закрывает глаза, следуя на ее зов.       Энергия, как и тогда, клубится вокруг них, но на этот раз не проявляется во внешнем мире, испаряясь в пустоту, — она концентрируется, словно разряд, пробегаясь от копчика до самой макушки, распахивая все чакры.       Теплый, рассеянный свет образовывается между их соединенными ладонями, бежит по их рукам, плечам, телу.       Татуировки Аанга вспыхивают и, когда он открывает глаза, то те наполнены ярким светом. Глаза Рури тоже светятся золотисто-оранжевым.       Глаза в глаза. Вспышка. Энергия смешивается, захлестывает их, словно бурный поток. Между их ладонями горит самое настоящее — бело-золотое — пламя. Аанг чувствует — и эти ощущения ошеломляют его, будто их души соединились, существуют сразу в двух телах.       Свет медленно затухает на теле Рури, ползет к ее рукам и в одно короткое мгновение растворяется в нем, наполняя Аанга чистой энергией солнца, теплом, жизнью. Он впервые так явно, так сильно ощущает свой внутренний огонь, как он горит в нем, наполняя его жизнью и силой. — Вернись ко мне, — слышит он голос Рури. Он приоткрывает глаза и со страхом видит, что мир теряет свои очертания, размывается в ярком свете и лишь лицо Рури до последнего момента остается четким и узнаваемым.       В следующий момент он распахивает глаза в душной, незнакомой комнате.       За окном занимается рассвет.