Custos Cordis

Иногда Шото думает о том, что же творится в голове у его старшего брата. Эта мысль посещает его редко, но иногда Даби делает что-то совершенно ему несвойственное. А может наоборот свойственное, но хорошо сокрытое в глубинах его разума. Иной раз пироман смотрит на него, не говоря ничего и если обычно чужой взгляд не трогает, в такие моменты сложно представить что Тойя хочет сделать. В какой-то момент эти поглядывания стали несколько раздражающими. Из-за них не получалось сосредоточиться. Поэтому он решил спросить прямо. — О чём ты думаешь, когда смотришь на меня? — фильм на фоне не кажется настолько интересным, как пожирающий буквально его глазами раз через раз Тойя. И он ведь даже не скрывается. Только на мгновение снова приподнимает голову. Даби улыбается, неожиданно широко и тянется рукой к лицу младшего брата, касаясь шрама и оглаживая его кончиками пальцев. — Когда как. Иногда о том, как было бы без тебя. Иной раз о том, как бы было здорово убить тебя. Но чаще всего просто о том, что ты не смотришь на меня. Это так, мелочь, но знаешь, иногда хочется. — он говорит не то серьёзно, не то издевается, Шото ещё не до конца понял, однако, кажется сам пирокинетик уточнять не собирался, поэтому младшему Тодороки снова пришлось спрашивать. «Словами через рот, Тодороки-кун! Надо говорить, чтобы человек тебя слышал. Иначе не работает.» Так когда-то сказал ему Мидория. И в общем-то оказался прав. — Хочешь, чтобы я смотрел на тебя? — уточняет больше для себя Шото. — Кто знает. — Даби ведёт плечами и снова переводит взгляд на экран ноутбука. С той поры разговора об этом Шото не заводит. Однако взгляд на себе ловить не перестаёт. Но с тех пор эти слова не идут у него из головы. Он успел всё-таки неплохо понять своего брата за тот период общения, что у них был и для себя уяснил одно: Тойя практически никогда не говорит что-то просто так. Его мысли часто прямые, но имеющие множество подтекстов, достаточно скрытых, если не понимать что он имеет ввиду. Поэтому в какой-то момент Тодороки задался вопросом: а что, собственно, значит для Тойи то, что на него будут смотреть. Будет смотреть тот, кто принял его. Будет смотреть человек, который отнял у него всё. Мыслить в подобном направлении не хотелось, но он знал, что отчасти из-за него Тойя потерял отцовское внимание и любовь. Всё то обожание и надежды. Фактически, своим рождением Шото перечеркнул годы жизни Тойи как человека. Как сына. Как любимого ребёнка. Так что же значит его незамысловатая фраза? Стоило задать её по другому, но пока он всё не мог понять как именно. — Мне нужно посмотреть... Но как? — спрашивает он сам у себя, проводя часы в медитации и пытаясь найти ответ самостоятельно. Получилось ли? Нет. В голову лезли всякие мысли, но они не были правильными. Ничего путного он так и не надумал. Что крайне раздражало. У него были поверхностные знания в психологии людей, но этого было крайне мало, чтобы разобраться в том омуте мыслей и подтекстов, что всегда окружали его старшего брата. И это бесило. Факт того, что он ходил вокруг ответа достаточно долго раздражающе вился под кожей. Спросить напрямую всё не получалось, повода не было. Да и почему-то это казалось слишком личным. Что-то, во что он пока не имел права лезть. В конце концов Тойя ещё не до конца доверился ему. На подобное требовалось куда больше времени, чем он изначально думал. Даже если ему казалось, что хрупкий мост доверия окреп, этого всё равно было недостаточно. Один разговор мог разрушить это до основания. Поэтому он отмалчивался. До поры. Тойя редко спит с ним, но порой он засыпает и несколько часов лежит практически неподвижно. Тогда, в один из таких ночей, Шото, не сумев заснуть, решает посмотреть. Он слишком загружен мыслями и непонятными пока ещё чувствами, которые то разгораются внутри, то потухают. Он смотрит на лицо спящего брата почти не отрывая взгляда, пальцами слабо перебирая темные пряди волос, ведь бедовая преступная голова так уютно лежит на его плече. Тойя закрытая книга и прочитать его удаётся редко. В такие моменты проще не дышать, чтобы не спугнуть момент. Он думает об этом долго, настолько долго, что проходит почти несколько месяцев, пока не случается тот самый роковой день, который разделяет его жизнь на до и после. Жуткая травма едва не отправляет его на скамейку запасных, а то и вовсе на дно без возможности восстановления, но благодаря чудо-врачам и их навыкам он довольно быстро встаёт на ноги. Единственное, что период восстановления даёт ему сполна покопаться в себе. В тот долгий месяц он чертовски много думает о том, через что прошёл он, а так же через что в своё время прошёл его старший брат. Он немногословен на приеме психотерапии, но его врач кажется понимает его по тем немногочисленным ответам, что он даёт. — Тебе страшно пережить это снова и это нормально. — его психоаналитик повторяет это нечасто, но он как-то чувствует и видит, что Шото снова погряз во мраке своих мыслей. — Тебе нужно посмотреть на ситуацию под другим углом. Он вообще много чего говорил, но эти слова отложились особенно ярко. Посмотреть под другим углом. Посмотреть на себя и на человека под другой плоскостью. Смотреть не на человека, заглянуть глубже, в саму суть. Шото думает об этом почти до самого конца реабилитации, а за несколько недель до окончательного возвращения в академию на своих двоих, наконец-то решается на шаг, к которому шёл порядка двух месяцев с небольшим. Пришло время выложить все карты на стол. — Тойя, эй, Тойя. — Шото тормошит чуть задремавшего пирокинетика и чуть ерошит влажные после душа волосы. — Могу я кое-что сделать? — Валяй. А что? — Даби запрокидывает голову назад, упираясь ей в грудь младшего и смотрит немного сонно, но всё равно в его ярких глазах горит вопрос. Младший Тодороки не отвечает. Он просто усаживается перед братом лицом к лицу и смотрит, положив ладони на чужие плечо и шею. Он не смотрит конкретно в глаза, это бессмысленно, но его взгляд скользит по лицу, снова и снова. Словно он читает дико интересную книгу. — Что ты...? — Даби даже спросить толком не успевает, брат аккуратно прикрывает его рот рукой и придвигается ближе. — Я пытаюсь понять. И заодно смотрю. Пироман хмурится, но руку не спешит убирать, лишь вздыхает ощутимо, обдавая теплом ладонь и чуть ссутулится, чтобы было удобнее. И смотрит в ответ. Его взгляд ленивый, без искорки интереса сейчас, но Шото видит что-то ещё. В этой адовой синеве есть что-то такое, что всё ещё слишком личное для Тойи. Что-то такое, что пока не получается понять. Он придвигается ближе, настолько, что нос почти касается носа старшего. Ещё немного и он бы уткнулся ему в щеку. Но вместо этого давит ладонями на плечи, всё-таки прекратив закрывать чужой рот. Даби скалится, собирается что-то съязвить, но Шото просто прикладывает палец к губам. — Что ты надеешься там увидеть? — в конце концов не выдержав, спрашивает Тойя. — Не надеюсь. А увидел. Я знаю, что ты не любишь об этом говорить, но... Я ведь был причиной твоих проблем. — Шото нависает над братом, а его волосы обрамляют лицо так, словно он вот-вот сделает что-то запретное, но он лишь говорит, тихо, без лишних эмоций, но твердо, не спрашивая, утверждая, — Когда я появился, отец попытался оградить тебя от этого всего. А что это значило для тебя тогда? Отказ. — Шото касается чужой щеки рукой, — Я не понимал... Тогда. Но наверное это было больно. Ты ровнялся на него, боготворил, надеялся стать лучшим для него. А по итогу тебя подвело собственное тело. А следом отец допустил много ошибок. Я много думал об этом. Но я знаю так мало о тебе, о том тебе, который тогда ещё жил с нами. И... Знаешь, я хочу понять. Если только ты позволишь. — он сидит на чужих бедрах и держится рукой на плечо, склонившись над чужим лицом. — Тойя... Даби под его рукой каменеет, но Шото не боится. Он знает, что идёт правильным путём. Он выжидает с минуту и убирает палец с губ. Где-то внутри было опасение, что сейчас его как минимум столкнут, а как максимум попытаются сжечь, но ни того, ни другого почему-то не происходит. — Ты ничего не знаешь... — произносит тихо пирокинетик сквозь зубы, — Не тебе говорить об этом сейчас, чудо селекции. Ты видел лишь верхушку айсберга. Может ты и думаешь, что что-то там понимаешь, но нет. Ты не знаешь, не понимаешь, ведь ты никогда не был в моём положении... — последнее он практически рычит, словно вот вот рванет к чертям, чтобы перегрызть глотку Шото. — Так расскажи мне. — просит младший брат, продолжая смотреть, не отпуская и не испугавшись этого дикого тона. Он лишь выдыхает, чуть сжав ладонь на плече Тойи. — Расскажи мне что ты чувствовал. Дай мне наконец увидеть. Пожалуйста. Как это было, брат? Что произошло в нашей семье? Мгновение и вот он уже прижат к постели, а Тойя оказывается сверху, вжимая его буквально в матрац. Взгляд у него совершенно другой: дикий, горящий и теперь Шото видит там целое огненное море эмоций. Даби скалится, у него изо рта вырывается небольшое облачко пара, но он всё равно пока ещё может контролировать себя. Но кто знает, что будет дальше? Возможно, это станет для Шото концом. Эта мысль проскальзывает так легко, что он даже не думает что это плохо. Он концентрируется на Тойе. Смотрит, впитывая чужое безумие и позволяя ему себя поглотить. Сейчас или никогда. — Хочешь знать, каково это было? — вкрадчиво интересуется Даби, сжав слегка руки на плечах парня. — Я расскажу, малыш Шото, ведь ты вряд ли помнишь то время так же хорошо, как я. Да и большую часть ты и подавно не знаешь. Шото не отрываясь продолжает смотреть, почему-то сейчас это кажется важным и нужным. Завтра он будет дико сонным, но сейчас это не важно. Важно то, что время раскрыть карты кажется пришло. — Он гордился. — начинает Тойя, и Шото чудится какая-то горечь в его словах, — Он гордился моим талантом. Надо же, пламя было лучше его собственного и это в первые несколько лет тренировок! Он смотрел на меня и я видел гордость, чувствовал, что могу сделать всё, знаешь, абсолютно всё, если он попросит. Я был в самом эпицентре жаркой любви нашего папочки, малыш, пока в один прекрасный момент моё тело не надломило это. Я оказался неустойчив. К чертовому пламени. Тело, доставшееся от матери, оказалось слабым и не выдерживало вообще никакой нагрузки. Он затаскал меня по врачам, а когда это всё выяснилось, я чувствовал одно: гнев. На себя, на него, на всех вокруг, потому что с того самого момента всё и пошло под откос. Не сразу, но папаша перестал так сильно налегать на тренировках, а потом и вовсе попытался запретить мне тренироваться. Это было в момент, когда появилась Фуюми и Нацуо и тогда я ещё не сдался. Я вкалывал как проклятый, чтобы только удивить его. Я пытался найти лазейки, не опускал руки, ведь мне с самого детства твердили только о том, что я ДОЛЖЕН ПРЕВЗОЙТИ ЕГО, Символ Мира, стать следующим, ведь папаша не смог. Тогда ещё не смог. Я не мог просто от этого отказаться. Никто не откажется от заложенной мечты просто так. Шото почувствовал как тело брата начинает нагреваться в порыве эмоций и пустил холод по телу, но Тойя этого кажется даже не заметил, он вошёл в раж и теперь слова лились из него, словно плотину, которую он годами держал закрытой, наконец-то прорвало. — Что чувствует ребёнок, когда родитель говорит на протяжении нескольких лет одно, а потом просто просит забыть о мечте! Он чувствует разочарование. В себе. И не будь я таким упертым, то бросил бы, как Нацу советовал, но я не мог. Я не мог оставить попытки. А потом ещё до кучи родился ты, идеальный, лучшее творение, то, что он хотел изначально. Тогда-то я и понял, что это конец. Я возненавидел тебя. — голос Даби упал до опасного шёпота, но Шото продолжал слушать, хоть мурашки и бегали по рукам и спине. Он чувствует дыхание Тойи на своем ухе и старается не позволять себе забываться. — Я думал о том, что могу убить тебя, ведь тогда отец снова обратит на меня своё внимание. Знаешь, тогда, в какой-то момент меня перемкнуло и когда отец в очередной раз отчитывал меня за нанесенные огнём ожоги, я взорвался. И напал на тебя. Мама успела среагировать, остудить, но с тех пор Отец держал нас порозень. Ты был так близко, но так далеко, Шото, ты был оберегаем им, мамой, всегда в центре их внимания. Это разозлило меня ещё больше. Тогда я понял, что если не найду способ снова завоевать его внимание, не заставлю снова смотреть на меня, я просто сгорю. Тогда я ещё не знал, что буквально. Тогда трещины, оставленные Им, стали ещё заметнее. Частые ссоры, нестабильная психика нашей мамы. Он так хотел лучшего ребёнка, будущего героя, который займет место Всемогущего, что забыл о том, что есть ещё люди. Ему было плевать на меня. Нас стала разделять огромная пропасть. Я пытался поговорить с ним, долгое время, но он игнорировал меня, вместо этого снова и снова требуя чтобы я забыл о своей мечте. Но это ОН вложил в меня эту мечту! Как забыть то, что считается практически заповедью. Я хотел только одного: чтобы он снова вспомнил обо мне. Снова похвалил, сказал, как круто у меня получается. Но вместо этого я снова и снова и снова и снова натыкался на его безразличие! — Даби тяжело выдыхает, его мелко колотит и кажется он готов вспыхнуть, но Шото всё ещё поддерживает холод, не давая ему сделать этого. — Я хотел, чтобы он гордился мной. Я должен был быть на твоём месте. Понимаешь? Я должен был получить его одобрение. Его любовь. Он должен был смотреть на меня. Шото видит, теперь видит. Зависть. Боль. Горькая обида. Непринятие. Обречённость. Злость. Всё это смешалось и вылилось во взрывоопасный коктейль. И ещё до кучи целая куча эмоций, которые различить сразу практически невозможно. Он слушает и от каждого сказанного слова сердце заходится в груди болью. Его брат хотел быть услышанным. Принятым. Любимым. Ведь он отобрал у него это. Один только этот факт делает невероятно больно на почти физическом уровне. — Я сгорел. Я так хотел удивить его, что тренировался до изнеможения. До боли и выжженных конечностях. Я даже пробудил пламя, которое бы точно впечатлило его. — Тойя наклоняется ещё ниже и почти касается носа младшего брата своим. — Я сумел выйти за чёртовы пределы, понимаешь? Я смог. И я собирался доказать, что меня рано списывать со счетов. Но он не пришёл. Он не пришел на пик Секото. Я так расстроился, что не смог потушить разгоревшийся огонь. Меня научили лишь повышать градус, но никак не снижать его. Тогда огня было чертовски много, сейчас я наверняка смог бы сделать больше, но тогда... Его было много, так много, словно вся моя боль и зависть вылились в том пожаре. Я горел так ярко, так больно, я умолял его прийти и помочь мне, в этой чертовой агонии я всё ещё думал только о нём. Но никто не пришёл. Никто не спас меня. И я сгорел, практически до нуля. Безумие захлёстывает волной и огонь то и дело срывается с лица и волос Даби. Шото рывком прижимает его к себе и всё вокруг заполняет пар. Слишком жарко, душно, но он не отпускает его. Это работает и Даби, охлаждённый, с мокрыми следами на футболке, затихает. Какое-то время они лежат так, молча, пока Шото не чувствует, что дрожь Даби не сошла на нет. Видимо порыв удалось успокоить, пока он не вышел в более маниакальную фазу. — Испугался? — невнятно спрашивает пирокинетик, лёжа в чужих объятиях. — Нет. Ты мог спалить квартиру. Не надо. На сегодня я достаточно услышал. Остывай. — младший Тодороки поглаживает горячую спину, пытаясь всё-таки не давать брату значительно перегреться. На то чтобы жар сошёл на нет требуется значительное количество времени. Но успокаивается Даби раньше, просто позволяет Шото себя охлаждать. Это приятно и в какой-то степени похоже на массаж. Он прикрывает глаза и в какой-то момент даже почти проваливается в лёгкое марево, но тут Шото снова слегка тормошит его. — М? Ты ещё что-то хочешь сказать? — вполголоса интересуется Даби. — Да. Кое-что. Слушай... Я не могу заменить его. Никогда не смогу. Но... — Тодороки крепче сжимает руки, обнимая сильнее, — Тойя... Могу ли я смотреть на тебя. Смотреть сейчас, раз не мог тогда. Это не искупит вину моего рождения и того факта, что мы все поломаны. По факту это вообще ничего не изменит, ведь ты всё равно будешь видеть во мне лишь так называемое чудо селекции... Но... Я хочу... Хочу попробовать. Ведь ты мой брат. Это тяжело говорить, тяжело осознавать, но он полон решимости сделать для брата хотя бы что-то. Но когда он переводит взгляд на Тойю, то всё что ещё хотелось сказать, пропадает с языка. Тойя слабо улыбается, так, что скобы почти не натягивают кожу. Но Шото научился видеть эти лёгкие улыбки, которые многие бы не заметили. Даби слегка трётся носом о нос, давая понять, что услышал. — Ты уже смотришь. Разве нет? Смотрел тогда в Хосё и сейчас. Ты не отворачивался, даже если я обещал тебя убить. Ты не побоялся сказать это мне в лицо, даже зная, что тема семьи является моей больной темой. Ты не боишься. Смотришь уверенно и без опаски. Именно такой взгляд я и хотел бы видеть. — теплые пальцы оглаживают ладонь и Шото чувствует, как крошечный огонёк надежды разгорается внутри. Его услышали. Его поняли. Ну разве это не прекрасно? Злость и нервозность старшего брата, пришедшая на волне рассказа о прошлом, постепенно сменяется какой-то теплой насмешкой. — Ты не отец, не старатель, но ты другой. И это не плохо. Я рад, что спустя столько лет получил возможность узнать тебя. Я думал, что ты пойдешь в папашу, но ты даже тут изловчился стать другим. Вроде бы и пляшешь под его дудку, но на самом деле у тебя свои взгляды на это всё. Я так рад. Так рад, Шото... Он чувствует улыбку Даби кожей, ослабляя хватку. Ему кажется, что в груди у него помимо надежды крошево из стекла, разбитой личности его старшего брата, ребёнка, который просто хотел быть замеченным. Это всё ещё требует обдумывания и глубокого анализа, но не сейчас. Сейчас он хочет немного отдохнуть. Ведь от потока откровений голова казалось раскалывается. Но перед этим хотелось всё-таки сделать последний рывок. И шагнуть в пропасть, на дне которой горящая в синем пламени душа его Тойи, его брата. Человека, который сделал для него больше за столь короткий срок, научил столь многому, чем собственный отец за долгие годы. — Тойя. — Да? — Посмотри на меня сейчас. — Посмотреть? — Да. Посмотри. Только не отводи взгляд, хорошо? — Шото перехватывает чужую ладонь снова и сжимает в своей. Пальцы брата тонкие, костлявые, чуть более длинные чем его собственные, но сейчас они так легко укладываются в его ладонь. Он сжимает руку, переплетая пальцы и медленно моргает, когда Тойя снова нависает над ним. Он смотрит в горящую синеву и медленно подаётся вперёд, касаясь свободной рукой щеки пирокинетика, ведь тот вынужден упираться одной рукой, согнутой в локте о постель, чтобы не упасть. Мягко огладив стык между ожогами и целой кожей, Шото касается его губами. Снова и снова и снова. Он касается скоб, мягкой, но грубоватой сгоревшей кожи, не тронутых ожогами мест и всё это лишь немного прикрыв глаза. Он не даёт себе сомневаться. Он говорит, пока ещё есть силы и решимость. — Я. Буду. Смотреть. На. Тебя. — шепчет на грани слышимости, продолжая сжимать чужую руку в своей и проходиться поцелуями по замершему в удивлении лицу. — Клянусь тебе. Я больше не дам тебе идти через это в одиночку. Больше никогда. Поэтому пожалуйста... Даби чуть усмехается, но молчит, следя за каждым движением и в какой-то момент просто прижавшись лбом ко лбу брата. — Ты так быстро вырос. Поверить не могу, что ты даёшь мне такие обещания. Но не говори больше ничего, сегодня с нас двоих достаточно откровений. — пирокинетик наконец-то улыбается, его омут эмоций снова тих и спокоен. Он расслабляется, падая рядом и утыкаясь носом в ухо брата. — Иначе мы скажем много лишнего. — Правда? — Шото водит пальцем по большому пальцу Тойи и задумчиво смотрит в потолок. — Наверное... Но знаешь. Тогда... Когда я чуть не... Я вспомнил тебя. Наш разговор недавний как раз. Тойя замирает, после чего Шото снова видит его голову сбоку. Он чуть хмурится, понимая, что именно Шото имеет ввиду. Каждый раз, стоит ему об этом вспомнить, как внутри поднимается злость. Но не на младшего. На других. Не уберегли. Не уследили. Да и он тоже хорош. Себе даже оправдания искать не хочется, плевать, что тогда его вообще в стране не было... Всё равно вина гложет. Он чуть его не потерял. Когда он стал так сильно привязан? В какой момент желание убить превратилось в желание не потерять и оберегать? Да, по своему, но он до сих пор иногда вздрагивает от мысли о том, что было бы, не успей Томура найти тех врачей. От этого порой хочется разодрать себе внутренности, чтобы вытащить это зудящее чувство внутренних переживаний. Но они цикличны. Как и мысли об отце и семье. Это то, что он хоронит глубоко внутри. И сейчас, смотря на задумчивое лицо Шото, невольно перед глазами проходится вереница воспоминаний. То, что он чувствовал, смотря на него крошечного, сильно различается с тем, что испытывает прямо сейчас и уже довольно длительное время. Так когда это случилось... — Ты думал об этом в такой момент? — он кривовато усмехается, но не спешит осуждать. Сам был не лучше. — Я испугался. Что не хватит сил, выдержки. А твои те слова подарили что-то вроде стимула. Не помню уже. — Шото слегка сжимает свободную руку в кулак. — Не хотелось там умирать. Спасти людей да, но вот умирать мне было... — Страшно. Это всегда страшно. Не только тебе, всем. — Даби отнимает собственную ладонь и просто падает рядом, теперь тоже смотря в потолок. На этом разговор кажется законченным, Шото буравит потолок взглядом, мысли в голове тихо жужжат, пока ещё не разворачивая целый рой, как это будет потом. Так кажется ощущается релакс. Он отдыхает, пока ещё есть возможность, ведь совсем скоро всё снова войдёт в прежнюю колею жизни. Всё-таки ему очень сильно повезло. Если бы ребята тогда не успели, он мог погибнуть. Мучительно. Прикрывая глаза, он старается не думать об этом. *** Иногда кошмары прошлого преследуют его по ночам. Иногда всё то, что он хотел забыть снова даёт о себе знать. Иногда эти кошмары связаны с семьёй. Иногда с тем, через что он прошёл в тот роковой день. Но каждый раз именно последнее вызывает фантомное ощущения боли во всём теле, словно он снова проходит через этот ад длиною в почти несколько часов. Эти видения всегда цикличны. Из них нет выхода и порой Шото кажется, что его собственное подсознание желает ему смерти. Потому что проснуться бывает чертовски сложно. Он словно задыхается каждый раз. Первые несколько дней после операции он и вовсе боялся закрывать глаза, потому что накатывала паника, что боль вернётся и он больше не проснётся. Медсёстрам приходилось колоть ему успокоительные и снотворные, чтобы он нормально спал. В течении следующего месяца реабилитации отход ко сну стал самой настоящей пыткой. Он не мог измотать себя, чтобы уснуть от усталости, нет, ему были противопоказаны любые физические нагрузки какое-то время, кроме очень небольших тренировок для восстановления ходьбы, но они не давали ему той усталости, какую бы обеспечила нормальная тренировка. Врач прописал снотворные, но Шото старался засыпать самостоятельно, ведь прекрасно понимал, что дальше ему придётся с этим жить. Психоаналитик помогал, но ровно до того момента, как Шото закрывал глаза. Там, в собственном подсознании, снова и снова он проходил через ад. Советы по контролю сна не помогали. После того как он вернулся в академию Айзава какое-то время наблюдал за ним и бывало так, что он просыпался от ощущения теплой ладони учителя на плече. «Ты снова теряешь контроль над причудой во сне.» — читалось в глазах не высказанное, но мужчина только потирал глаза пальцами и давал Шото слабые успокоительные, которые передавала Исцеляющая Девочка. С ними спалось уже спокойнее и на утро он не чувствовал себя овощем, как с более сильных. Айзава ни разу не ставил ему это в вину, просто делал всё, что мог, будучи классным руководителем. И Тодороки благодарен ему за это. Ещё через какое-то время он перестал просыпаться от холодного, пробирающего ужаса и вроде бы даже сумел восстановиться. Ага. Как же. Для окружающих так и было. А для Шото каждая ночь становилась испытанием на прочность. Не дать себе сломаться. Не выпустить причуду от очередного кошмара. Даби, который начал забирать его на ночь после того, как Сотриголова убрал надзор, помогал, как мог. Иногда хватало его присутствия, а порой Даби приходилось буквально тормошить брата, чтобы тот пришёл в себя. Да, спать получалось мало из-за этого, но пирокинетик не жаловался, лишь хмуро смотрел на беспокойно спящего каждый раз. — Когда-нибудь это закончится. — тихо вздыхал Шото, пытаясь устроиться поудобнее и снова заснуть. — Когда-нибудь, — эхом повторял Даби, зная, что это не так. Они оба страдали от этого. Тойя всё ещё горел заживо во сне. Шото шёл через ад того самого дня, когда он чуть не умер. Наверное, только поэтому они могли помочь друг другу, другие не понимали какого это. Шото хотел бы избавиться от этого, правда, но понимал, что психика ещё долго будет подбрасывать ему не самые приятные воспоминания об этом. *** У Айзавы появлялось всё больше вопросов. Троица из его класса за последний год влипала в неприятности с таким завидным упорством, что возникало ощущение, что они не просто так во всё это лезли. И если в случае с Бакуго и Тодороки вопросы были в какой-то степени косвенными, то вот к Изуку их накопилось с лихвой. Шота до последнего момента не хотел отмечать странности в ребёнке, что так рвётся помогать людям, даже во вред себе, но сейчас игнорировать это стало практически невозможно. Он с самого начала сильно выделялся на фоне других, иногда поступая нетипично для подростка и рискуя собственной жизнью вопреки всему. Маленьких сигналов было много, но собрать всё это воедино получилось только сейчас. Айзава не спешил с выводами, ведь не спросив самого Мидорию в лоб, он лишь будет предполагать. А это нерационально. Если ему хотелось разобраться, стоило начать с тех, с кем Изуку был ближе всего. Ииду и Очако он отмел сразу. Почему-то интуиция ему подсказывала, что эти двое знают не больше, чем он сам. А вот Бакуго и Тодороки что-то определенно могли знать, но так просто ни один ни другой говорить не станут, зная их упрямый характер. Ведь даже тогда, в участке, когда их допрашивали, Айзава понял, что они лгали. Умело, не спотыкаясь даже в самых странных вопросах, словно их кто-то подготовил. Казалось Цукаучи тоже это понял, но всё списали на шоковое состояние и ребят отпустили с миром. Потом то, что произошло с Тодороки. По словам Старателя Мидория и Бакуго явились чуть раньше них буквально на пару минут. Да и то что после в больнице они были уверены, что Шото спасут. Откуда они знали? Это не было похоже на просто веру. Это была чистая уверенность в исходе операции. И больше верил именно Изуку. Опять же. Откуда? Были ещё моменты, гораздо более незначительные, но собирая их вместе, Айзава понимал одно: портрет Мидории Изуку не соответствует тому, что он видит. Казалось бы, парень уверен в том, что делает, но иногда говорил вещи, которые вряд ли мог знать человек его возраста. Это наводило на не самые лучшие мысли. Но самым большим вопросом для Айзавы оставалось одно: тот случай со спасением Бакуго. Всемогущий сказал, что когда они с героями напали на штаб Лиги злодеев, Изуку там не было. Был только Бакуго. А потом, со слов Бест Джинса, стало понятно, что Все За Одного появился с Изуку вместе и позволил парню отбиться, а так же спасти про героя. Тогда этим не особо заинтересовались. Кто-то предположил, что Все За Одного хотел достать причуду мальчишки, но у него ничего не вышло. Однако, было ещё одно огромное но, которое сам Айзава не сказал тогда никому. Руки Изуку были в ужасном состоянии, когда он видел его в последний раз с Котой. Он был уверен, что Изуку действительно был серьезно ранен, с такими травмами ему бы неделю пришлось восстанавливать повреждённые связки и мышцы. Но когда его спасли с поля битвы, руки были абсолютно целы. Зачем Все За Одного лечить того, чью причуду он хочет забрать?... Что-то тут совсем не сходилось и теперь, когда непонятные люди забрали Изуку с собой, Сотриголова осознал, что слишком долго игнорировал очевидную проблему. Всемогущий так же, как и он, не знает ничего существенного, но так же что-то скрывает, однако, то, что скрывает бывший символ мира явно связано с его работой в прошлом, хотя тогда был вопрос о том, при чем тут собственно Изуку? Что он знает? Вопросов становилось всё больше. Хотелось рычать от досады, ведь практически все они должны были вести исключительно к Мидории, который точно должен знать намного больше, чем говорит. Айзава сверлит взглядом отчёт, словно тот нанёс ему личное оскорбление и пытается сосредоточиться на работе, пока глупые мысли совсем не лишили его покоя. Мидория скоро вернётся. И тогда Айзава выведает всё, что нужно. Он и так слишком долго игнорировал очевидное. Рядом опускается стакан с кофе и Шота резко переводит взгляд на вставшего рядом с его столом Всемогущего. — Ты сидишь тут уже более трёх часов. Дай себе немного отдохнуть, — вполголоса произносит Тошинори. Айзава смотрит на него, на кофе, на него и снова на экран своего ноутбука. Что ж. Отдохнуть, говоришь... — Хорошо. Ты не мог бы закрыть дверь с этой стороны. Хочу поработать без лишних ушей. — Мне тоже уйти? — с мягким смешком спрашивает Яги. — Нет. Ведь поговорить с тобой мне следовало ещё давным давно, Всемогущий. Ключ поворачивается и кабинет закрывается, теперь никто не сможет зайти и прервать их. Тошинори оборачивается и смотрит вопросительно, явно не понимая о чём речь. Или хорошо притворяясь. Нервы у усталого про героя на пределе. В деле имени Мидория Изуку слишком много неясных моментов. Пришли время это исправить. — О чём ты хотел поговорить? — Яги опускается на диванчик, сцепив руки в замок и избегая взгляда Айзавы. А вот сам Шота смотрел на него в упор, прихлебывая так заботливо принесённый кофе. Надо же. Черный, без сахара, прям как он любит. — О том, откуда у Мидории его сила, — рубит с плеча Сотриголова, наблюдая как Всемогущий буквально каменеет, застывая парализованным изваянием, что буквально объят тревогой. Это так очевидно, но пока он больше ничего не говорит, только сверлит мужчину долгим, пристальным взглядом. — Значит... Ты тоже понял. — мужчина наконец отмирает и вздыхает, слегка расслабившись. — Наверное, мне не стоит удивляться, это было очевидно и, как бы я не пытался скрыть, ты бы всё равно понял, рано или поздно. — Рассказывай. То, что мальчишка с таким трудом освоил причуду, хотя казалось бы, живёт с ней довольно давно, слова Бакуго о том, откуда же у него сила. Всё это долгое время меня озадачивало. Конечно, мальчишка мог и скрывать, но чтобы настолько не умело ей пользоваться... У него ушло полтора года на то, чтобы освоить до пятнадцати процентов. Что достаточно неплохо, но всё же... Дети с врождённой причудой так себя не ведут. У меня первые несколько месяцев было достаточно стойкое ощущение, что он только только начал понимать как ей управлять. Ещё и твоё наставничество. Такое совпадение возможно только в низкобюджетных фильмах, где актеры играют просто отвратительно. Градус раздражения почти достигал пика, но Айзава чувствовал этакую потребность высказаться и Всемогущий не перебивал его, слушал, но всё ещё не смотрел в глаза, отведя взгляд вбок. — Да, ты прав. Но я должен взять с тебя слово, Айзава, что об этом разговоре не узнают. — Смотря что именно ты собираешься мне рассказать, Всемогущий. — О силе юного Мидории... Но думаю ты понимаешь, что есть вещи, которые так просто общественности не раскроешь. Мы можем обсудить детали, но не в академии. Через час они оба уже были на том же самом пляже, где когда-то Мидория и начал свой путь. Айзаве пришлось проявить огромное терпение и выслушать всё от начала до конца. Про переданную силу, про Все За Одного и то, почему именно Изуку стал сосудом. Теперь всё вставало на свои места. И неопытность в обращении. И травмы. Всё это было лишь от того, что Мидория понятия не имел как стоит управляться с такой мощью. — Вы оба идиоты. — Шота смотрит на море, отпивая холодный кофе из стаканчика, что они взяли по пути сюда. — Расскажи ты мне об этом раньше, я смог бы подобрать для мальчишки индивидуальную программу и ему бы не пришлось так себя травмировать. Ты отвратительный учитель, Всемогущий. — Знаю. Пока он не стал заниматься самостоятельно, он всегда себя травмировал. Я переживал, но не знал, как иначе. Ни я, ни Гран Торино по другому не умеем. — Он мог умереть. — хлестко отрезает про герой. — И ты прекрасно это понимаешь. Но ладно. Говоришь, Бакуго в курсе всего этого? — Да, он, как и ты, сам дошёл до того, что сила юного Мидории ему не принадлежит. Ну, не принадлежала изначально. Сейчас он свободно ей владеет. — Допустим. Но остаётся ещё несколько вопросов, которые меня беспокоят. Например, эти люди. Кто они, откуда, почему вдруг заинтересовались Мидорией? Откуда они вообще о нём знают? — Ответов на это у нас пока нет. Я пытался найти что-то через свои источники, ничего. Эти люди крайне оперативно подчищают за собой любые следы. Но... Я не думаю, что они хотят навредить юному Мидории. Я перечитал контракт несколько раз и там то тут, то там есть упоминание о том, что это исключительно аналитическая работа. С чего бы вдруг какая-то тайная организация вдруг заинтересовалась юным Мидорией как аналитиком? Всё это тоже не даёт мне покоя. В конце концов, он конечно умный мальчик, но явно не настолько, чтобы им интересовались спецслужбы и сверхсекретные организации. А так ведь и до появления Интерпола не далёко... «Если дело уже не обстоит хуже...» Айзава очень не хотел верить, что мальчишка замешан в чем-то незаконном, но пока факты и мелкие детали говорили не в его пользу. Кури он, сейчас бы точно затянулся, чтобы выпустить напряжение, что скопилось в теле. Голова заболела от этого потока странных мыслей. — Нам остаётся только ждать. Через пять дней он вернётся домой. Тогда и спросим. Но наверное директору и остальным об этом лучше не знать. — предположил Всемогущий. Айзава кивнул. Как бы он не доверял директору, а в этом сначала им бы разобраться самостоятельно. В конце концов это уже далеко не то дело, в которое стоит лезть одному. — Тебя подвезти? — спросил Всемогущий, когда они поднялись с пляжа обратно к машине. — Нет. Мне нужно подумать. Прогуляюсь пешком. — Айзава махнул рукой и шаркающей походкой двинулся в другую сторону. Всемогущий вздохнул. Занимался рассвет. *** Бакуго с дико колотящимся сердцем отложил наушник в сторону. То, что он услышал не есть хорошо, очень не хорошо. Чертов Деку своим внезапным отъездом навёл на себя кучу подозрений и сейчас Айзава уже знает какую-то часть. А откуда собственно об этом знает Бакуго? В телефоне Айзавы Мидория ещё пару месяцев назад установил прослушку, когда они подарили учителю новый телефон после того, как старый разбился из-за несчастного случая на тренировке. И до сих пор это крошечное устройство не подавало никаких сигналов. Сегодня его разбудил низкий гул от «черного» телефона, который ему и половинчатому нехотя подогнал Томура. — Используйте только их для связи с нами. Не таскайте их с собой постоянно, только в крайних случаях. Таким было предупреждение от Шигараки. Удобно, да и к тому же телефон был связан с устройством, которое называло себя Кара. Искусственный интеллект, который обрабатывал много поступающей информации и мог предупредить о внезапных изменениях. Полезная вещь, особенно в работе Изуку. Бакуго же не думал, что когда-то она пригодится и ему тоже. Но сегодня ночью браслет впервые подал призраки жизни, разбудив его вместе с телефоном. Кара записывала практически все разговоры Сотриголовы, но какая-то часть за ненадобностью потом терлась самим Изуку, а что-то сохранялось. Сейчас Мидории не было, поэтому копия записи была отправлена Бакуго, как лицу доверенному, вписанному в протокол. Кажется, он был вторым или третьим. В любом случае там так же был и Шигараки, который уже точно был в курсе этого разговора. — Вот же блять. — кулак бесшумно опускается на постель и Бакуго выдыхает. — Не было проблем, так вот же вылезли. На телефон пришло уведомление: Половинчатая Проблема: «Ты спишь?...» Бакуго чертыхается. И этот тоже подорвался. Опять что ли кошмары? «Нет. Мне зайти к тебе?» Половинчатая Проблема: «Если не собираешься спать дальше.» «Нам вставать через несколько часов, так что нет, не вижу смысла.» Половинчатая Проблема: «Сам потом будешь зевать весь день.» «Если будешь и дальше правду матку рубить, хрен я поднимусь к тебе!» Половинчатая Проблема: «Ладно, ладно, дверь открыта...» Бакуго вздыхает. Шото редко просит о помощи так прямо. Но это отличный шанс передать ему то, что он услышал. Всё равно историю от Изуку о силе он уже знает. В основном корпусе тихо, все ещё спят и встанут самое раннее через полтора-два часа, так что он спокойно поднимается по лестнице вверх на последний этаж и зевает, по пути ероша спутанные после сна волосы. Да, он будет страдать днём из-за громадного недосыпа, потому что вчера они тренировались просто до победного, пока их сам Айзава не разогнал, но как уснуть после этого разговора между Всемогущим и учителем. Он тихо дергает ручку двери и та действительно поддаётся, позволяя войти. Темное помещение освещает лишь низкая лампа на столике, за которым сидит Тодороки. Точно привидение. Хотя рядом стоят и дымятся две кружки с чаем. Серьёзно? Когда он успел... Хотя, чему удивляться, это же Тодороки, он постарался. — Подумал, что зелёный чай поможет взбодриться, — тихо произносит Шото и сам несдержанно зевает. — По тебе прям видно, какой ты бодрый, — Бакуго едва сдерживает желание закатить глаза, но вместо этого тоже зевает следом. — чёрт, не зевай, иначе это превратится в пытку. — Выглядишь встревоженным. — без обиняков замечает Шото, пододвигая чашку к гостю. — Знаешь, в последнее время это моё нормальное состояние. — колко отшучивается Кацуки, но садится напротив, берет чашку и отпивает, чувствуя приятный вкус зелёного чая. Кажется, он всё-таки чувствует себя немного лучше. — Ты чего подорвался? Опять херня всякая снилась? — И да, и нет. Тревога. Никак не могу избавиться от неё в последнее время. Хотя всё ведь нормально. Ну, знаешь, за исключением... — Да я понял, можешь не продолжать. Не думаю, что это тебя успокоить, но послушай-ка это. — он кладет наушники на стол и дождавшись пока Шото вставит один в ухо, включает запись. — Нас ждёт большая проблема, когда этот задрот вернётся домой. Шото слушает запись молча, лишь иногда хмурится. — Это может стать большой проблемой, ты прав. Что будем делать? И думаешь Он уже в курсе? — Скорее всего. Пока ничего не стоит делать. Главное что мы знаем. И важно успеть предупредить Деку об этом заранее. К тому же, если свои будут встречать, то возможно наше участие и не понадобится. Но мне совсем не нравится к чему всё идёт. Ты же понимаешь, какими могут быть последствия? — Да. Стоит понаблюдать за тем, что они будут предпринимать. Шото хочет дополнить что-то ещё, но раздаётся тихий стук в дверь и Бакуго едва не опрокидывает чашку, благо она пустая. Они с тревогой смотрят на дверь и переглядываются. Стук раздаётся снова. — Кого там принесло... — ворчит Бакуго, отпирая дверь и замирая, видя Айзаву. — Сенсей? — Ты почему здесь? Вам мало было предупреждения о том, что ночью по общежитию не ходить? — он вздыхает, ведь обычно отчитывать приходилось Каминари или Минету, даже Киришиму порой, но чтобы Бакуго... Обычно он спал ровно до побудки. — Мне не спалось. Не мог уснуть. — почти что не врёт Кацуки. — Я позвал его, когда увидел, что он был в сети. Простите. — Шото извиняется без особого сожаления, но под пристальным взглядом преподавателя всё-таки слегка тушуется. — Значит снова плохо спишь. Ладно. Если продолжите вести себя тихо, то оставайтесь, но чтоб до утра не было шума. — Мы не будем шуметь. Спасибо, Айзава-сенсей. — кивает Кацуки. — Спасибо. — эхом отзывается Шото. — Но чтоб в следующий раз такого не было. — строго добавляет Айзава и уходит по направлению к лестнице. Бакуго провожает мужчину взглядом и ему кажется, что всё это время мужчина сканировал его взглядом. После того, что они услышали, ему не по себе от этого, но вид подавать нельзя. — Пронесло? — негромко интересуется Тодороки. — Вроде да. — Бакуго запирает дверь и возвращается за низкий столик. — Думаю нам пока стоит ограничить передвижения. Если уж Айзава начал что-то подозревать, лишним не будет. — Согласен. Побудем паиньками. — Шото снова зевает и опускает голову на сложенные вместе руки. — Эй, полудурок. Укладывайся нормально. — А ты? — Он у тебя достаточно большой. Вместе ляжем. Так что давай, падай. Подремаем хотя бы немного. — предлагает подрывник, отогнув край одеяла. — Бакуго, — укладываясь, Шото смотрит на расположившегося рядом парня и прикрывает глаза. — Спасибо, что пришёл сегодня. — Не болтай попусту. — шикнул Кацуки, но Тодороки чуть улыбается. Бакуго по другому заботу проявлять не умеет, что ж поделать.