Беречь и защищать (18+)

Сокджин не был лебедем. Он не был драконом. Он был… просто божеством. И даже не его утончённая, воздушная красота делала его им — хотя именно она заставляла Тэмина, едва увидев герцога, задыхаться от желания ночами в ставшей вдруг такой пустой и холодной постели. Сокджин был словно из другого мира, где не знали зависти и подлости, где не ведали о жадности и зависти, о грязи и похоти — где было лишь лёгкое, горьковато-нежное умиротворение. Именно так ощущал себя Тэмин, когда вечерами приходил в покои Сокджина и встречал его мягкий, всегда чуть печальный и растерянный взгляд. Этот бета словно каждый раз удивлялся, что король находит возможность проводить в его комнатах все вечера. А Тэмин уже через короткое время их знакомства не мог себе представить, что в этот раз будет иначе. И пусть Минхо смотрел с напряжённым укором, когда он оставлял на полпути документ, который они составляли вместе для очередного посольства в Амнерис — пусть. И слова его, всегда тихие, всегда со взглядом в сторону: «Вы словно бы и на себя не похожи рядом с ним, Ваше Величество» — всё пустое! Пустое! Потому что не мог он обвинять Тэмина в пренебрежении к государственным делам, никак не мог! Как никогда раньше Тэмин кипел жаждой деятельности, он словно летал на крыльях, решая десятки вопросов едва ли не одновременно — о послах на свадьбу брата, чтобы враги не встречались, но при этом были все; об отпоре Востоку и вновь забродившему Эсэму; о сделках на западных границах с племенами, которые неожиданно прислали вестников с новыми предложениями мира, хотя издавна были серьёзными врагами Бантану. Дела не кончались, их все было не переделать, а Минхо просто… Неважно! Тэмин так много времени уделял этим самым делам, так уставал решать что-то, что касалось огромной массы чужих людей, что, когда этих дел становилось чуть меньше и наступал очередной вечер, он не имел иного желания, как снова оказаться в тишине покоев своего жениха, одетых в серо-синее с тонкими шитьём серебра по гардинам. Там никто не преследовал горячими пристальными взглядами, никто не смел врываться с какими-то новыми проблемами, никто не тревожил его усталую душу чем-то неожиданным и чужим. Да, да, сто раз прав Минхо, говоря, что Тэмин скрывается там, что нашёл там безопасное убежище — и пусть, Тэмину ничуть не стыдно! Рядом с Сокджином ему было хорошо! Чудные, огромные глаза герцога Кима таили целый мир — и весь этот мир хотя бы на этот вечер принадлежал ему, Тэмину! Не Королю Монгуну, не принцам Тэхёну и Чонгуку, не кому-то ещё — нет. Только альфе Ли Тэмину, счастливому жениху прекрасного беты, чей мягкий тёплый голос лечил его израненную душу и дарил сладкие мечты! Это только Минхо говорил: «Кажется, он всем становится менее чужим, лишь с Вами, кажется, слишком уж почтителен», — и говорил так, словно это плохо! Но ведь это глупость, глупость! Почтительность, искренность и чуть стеснительная заинтересованность — таким и должен быть истинный жених Короля! К тому же то тут, то там Тэмин слышал обрывки разговоров, из которых следовало, что герцог Ким каждый день занят с раннего утра и до самого вечера, что очень бодро и резво под его руководством идёт подготовка к свадьбе принцев, что он уже и кареты сам осмотрел, в которых будут встречать счастливых женихов, и к садовникам сам спустился, чтобы отобрать лучшие цветы для гирлянд и дать советы (на удивление ценные) по тому, чем и как украсить свадебную спальню будущих мужей. И на кухне его хвалят за умение выбирать быстро, объяснять чётко, восхищаться искренне. И с поставщиками он договаривается ловко, и успевает где-то там, за пределами Хаба, выбрать лучшие ткани для одежды себе и своей свите. А уж свита-то, которая состоит уже из десятка восторженно на него смотрящих молодых омег, разносит по замку о нём столько всего прекрасного, что диву даёшься: и куда подевали эти змеи свои острые жала, которые натачивали, когда Сокджин только-только прибыл в Хаб? Минхо, конечно, скажет: «Вам в пору начать ревновать герцога Кима к этим красавчикам из свиты, что так и вьются вокруг него, он ведь бета, да говорят, уж очень с ними ласков!» — но Тэмин лишь смеётся над этими словами! Нет, он не ревнует. Совсем. Каждым взглядом своим, осанкой, гордо вскинутой головой — всем собой прекрасный Сокджин показывает, что любая такая мысль о нём — оскорбление. Он чист и светел, словно луна на небе. Вот только луны не достигнуть и никому её в руки не взять, а его… Тот поцелуй, который Тэмин забрал у Сокджина, был самым приятным из всех, что были у него, достаточно многоопытного альфы. О, как сладко юноша в его руках дрожал и жмурился, весь пылая смущением, как трогательно дрожали его ресницы, как мил он был в своей попытке сжать свои сладкие губки, это было возбуждающе сладко! Чем-то на самом деле этот поцелуй напомнил ему первые поцелуи с Чимином. Тот тоже терялся, жмурился, но покорно открывал под напором Тэмина рот, впуская своего повелителя, своего завоевателя — и сдаваясь ему на милость, позволяя забрать полностью. Так было и тут: Сокджин поддался ему, приоткрыл ротик — и Тэмину снесло голову от восторга. Кажется, он был грубоват, но юноша не вырывался, не отталкивал, дышал часто, а потом глаз не смел поднять — весь охваченный стыдом от того, что его, возможно и не первый, но точно самый горячий поцелуй забрали вот так — неожиданно, без спроса. Хотя кто спрашивает, когда целует? Однако больше всего поразили Тэмина и заставали его трепетать всем сердцем слёзы Сокджина после поцелуя. Бета явно был растерян, он, может, даже был немного обижен, хотя Тэмин извинился и объяснил, что сдержаться не было никакой возможности, но… слёзы… Они умилили Тэмина до глубины души. Этот прекрасный, чистый, невинный лебедь будет его! И — да! — это для Тэмина давно не просто брак ради сохранения короны! Это брак по любви! Попробовав на вкус этого чудного бету, Тэмин теперь точно от него ни за что не откажется! И никакой Минхо ему не помешает… не помешает… И всё же чем дальше, тем больше Минхо тревожил Тэмина. Мысли о нём всё чаще носили какой-то смущённый и виноватый характер, язвили сердце странной, словно от занозы, болью. Ведь Минхо всё почувствовал в тот вечер, когда они поцеловались с Сокджином? Тэмин вышел тогда из покоев своего жениха в упоении, в каком-то животном восторге от того, что теперь он может хотя бы иногда вот так касаться своего возлюбл… воз… Глаза Минхо, который, по привычке втянул ноздрями, когда Король подходил, стали стальными. Не в смысле — острыми, в смысле — серыми. Словно там пыль осела. Этот альфа всегда и всё знал про него — про своего Короля. Да, герцог Ким не пах, но вот как пахнет возбуждённый и что-то там получивший Король, Минхо точно знал: не раз дежурил он у покоев Суджи, чтобы никто не помешал Тэмину любить своего истинного. Нанюхался всякого. Вот и сейчас он, кажется, всё понял. Ни слова не сказал Тэмину, деревянно поклонился и, молча сопроводил так же молчавшего смущённо господина до его покоев, откланялся и ушёл, так и не проронив ни слова. А Тэмин… Тэмин заставил себя не думать о нём. Этот альфа никогда не будет принадлежать ему. Этот альфа — только друг, настоящий, верный, искренний друг! Так к чему мучить обоих и давать надежду?! Почему Тэмин не может попробовать быть нормальным, счастливым, честным женихом для своего беты?! Почему, ну, почему он должен испытывать вину перед Минхо? И почему, дьявол их всех побери, ему стало так тошно, так горько в своей постели, когда он, наконец, лёг в ту ночь спать? И всю эту ночь вместо поцелуя возлюбленного беты ему снились тёмные от горя и гнева глаза альфы — альфы, который должен был только другом. А стал… Нет. Никем не должен стать. Потому что Минхо — альфа! Альфа, которого Тэмин ни за что не станет унижать званием любовника! Альфа, который никогда не ляжет под Тэмина, который подомнёт его под себя, скрутит в два счёта и… Каждый раз на этом месте у Тэмина дёргало внизу живота горячим — и он в бешенстве гнал от себя эту мысль. Нет! Ни за что больше он не будет снизу, он столько наелся этого с Суджи, что — точно нет! К тому же у него есть жених. Каким бы ни был жадным до утех, Тэмин никогда не изменял даже тем, кого трахал на правах признанных любовников! Да, таких было не так много, но всё же! Речь не шла в этом случае о развратных королевских забавах, об омегах, уложенных на спину на спор в пьяном кругу друзей, или о шлюхах из борделей или из будуаров высшего света — тем более, что с ними Тэмин не мог никогда ничего полноценно получить: они все воняли и бесили его. У него было много опыта, но тем, кому он отдавал хотя бы часть своего сердца, он хранил верность. Он искренне был влюблён в своего первого омегу Ён Махёна, с которым познакомился, когда отдыхал в королевской резиденции в Эсэме, родном городе его папы. Любил все три месяца, что они смогли уделить друг друг. Махён был старше его на пять лет, и у него был кое-какой постельный опыт. Именно он был первым, кто учил будущего короля Монгуна премудростям постельной любви. Он обворожительно пах фрезией, разрешил подступиться к себе очень быстро, ни в чём не отказал, был терпелив и нежен, отдал всего себя. И ни на кого, кроме этого высокого весёлого юноши Тэмин все три месяца не смотрел, а потом едва не пошёл к отцу с просьбой обручиться с ним. Махён отговорил, мягко посоветовал подождать и проверить чувства. А накануне отъезда обратно в Хаб, когда шёл к Махёну с мольбой поехать в Столицу вместе с ним, Тэмин случайно услышал разговор омеги с его слугой. И выяснил, что Махёна наняли за солидную цену именно для того, чтобы юный принц познал прелести телесных утех. Как специальную шлюшку, который разрешит сделать всё, чего захочется неопытному и горячему альфе, покажет, как сделать приятно, и не будет ныть, если в принце взыграет кровь и он чуть перестарается в своей страстности. Влюблённость как рукой сняло, Тэмин горько плакал в своей комнате всю ночь, чувствуя себя полным идиотом, который влюбился в того, кто ничего к нему не испытывал, кому заплатили за вздохи, взгляды и стоны. Это было больно. И отчего-то по-глупому, по-детски обидно. Именно после этой истории Тэмин стал замечать за собой отвращение к омежьим ароматам: он испытывал тошноту и приступы горечи во рту, когда дышал возбуждённым омегой. Это ужаснуло его, он долгое время пытался преодолеть в себе, насиловал свою натуру и никому не говорил об этом. И ненавидел вспоминать о своей первой любви. Хранил он верность и прекрасному лекарю Пак Чимину, по крайней мере, пока Суджи не пришёл в его королевские покои с признанием в любви. И Суджи он никогда не изменял, хотя порой безумно хотелось! Так что уж точно он не станет изменять своему белому лебедю, своему Сокджину. Даже мысленно. Нет. Ни за что! А Минхо… Он должен сам справиться со своими чувствами, раз уж не может иначе! И это правильно, правильно, правильно!.. Но глаза Минхо снились ему и на следующую ночь, и ещё раз, и ещё… И теперь смотреть в них наяву было трудно. Тэмин старался не смотреть. В сторону смотрел, поверх его головы — но не в лицо. Мысль отлучить от себя Минхо, отослать его куда-нибудь подальше, чтобы исчез с глаз и не мучил душу и сердце, пришла ему только раз — и он содрогнулся от страха. Нет! Только не это! Без него, без этого альфы с его мудрыми советами, с его поддержкой, с его умениями и полным понимаем всего, что так было дорого Тэмину — он не справится! Нет… Они оба должны преодолеть это всё в себе, альфы они или кто? Они должны справиться! Минхо сам не раз говорил, что настоящий альфа всегда добивается того, чего хочет, и никогда не упускает своего! А значит, Тэмин не упустит — и добьётся, обязательно добьётся!

***

— Брат! Чонгук шагал к нему широкими шагами, на его лице сияла улыбка, и у Тэмина отлегло от сердца. Слава Далёкому, Чонгук не сердился, наоборот — кажется, был очень счастлив. — Гуки, — шепнул Тэмин, крепко обнимая младшего к себе, — мой Гуки! — Не стоит называть меня этим именем, Ваше Величество, — засмеялся в ответ Чонгук, — я едва ли не замужний альфа, солидный и вскоре очень семейный человек! Тэмин смеялся в ответ и снова и снова стискивал его в руках. Как же он по нему соскучился! Почему-то именно теперь, не чувствуя за спиной ставшего таким привычным настороженного и насмешливого взгляда Суджи, он осознавал, как легко и приятно вот так — обняться с родным человеком! Не бояться, что кто-то осудит излишне горячие объятия с тем, кого подозревали в заговоре, не стесняться проявлять свои чувства, наплевал на всех, кто рядом, потому что не было тех, кто осуждал его привязанность к младшему, который — Тэмин ведь это отлично понимал — очень его любит! Чонгук смотрел на него широко открытыми, полными изумлённой радости глазами, и отвечал ему такими же крепкими объятиями. — Я скучал, — проговорил он на ухо Тэмину. — Но всё же позволь сначала… Хочу тебя познакомить… — И он завертел головой. А взгляд Тэмина за его плечом уже нашёл того, о ком он так беспокоился. Принц Тэхён был по-настоящему восхитительным омегой. Тонкие черты лица, живые глаза, изогнутые и удлинённые к вискам, словно на картине восточного мастера, ровный носик и пухлые губы. Да, и тогда, в детстве, он был очаровательным, но сейчас этот оленёнок превратился в настоящую горную лань, словно выточенную Небесным мастером из лучшего мрамора! — Познакомься, брат, я знаю, что вы знакомы, но всё же в качестве моего Первого Принца ты его ведь не знал! — Взгляд Чонгука сиял такой любовью, что Тэмин от всего сердца и со светлой душой позавидовал ему — такому счастливому и одухотворённому в этом своём счастье! «Я буду так же счастлив! — мелькнуло у него в голове. — Когда овладею своим лебедем, когда сделаю его таким же радостным и умиротворённым, как этот юный принц, — я стану таким же невозможно, глупо счастливым!» И он широко и искренне улыбнулся смущённо моргающему под его пристальным взглядом Тэхёну и протянул ему руку. — Добро пожаловать в мой дворец, дитя моё! — Тэхён склонил голову и хотел было поцеловать ему руку, но он не дал: сжал его пальцы в ладонях и тут же отпустил, делая шаг назад. Повторять ошибок, сделанных с Сокджином, он не собирался. — Надеюсь, все приготовления, что мы сделали, будут вам в радость и через неделю вы станете мужьями, отпраздновав поистине пышную свадьбу, которой будет рад весь Бантан! — Через неделю? — тут же растерянно переспросил Чонгук и кинул почему-то тревожный взгляд на Тэхёна. — А… А вроде бы герцог Ким Намджун говорил, что надо пройти все обряды, так что две недели — разве не… — О, нет, — засмеялся его внезапной робости Тэмин и хлопнул его по плечу. — Это я через две недели собираюсь пройти обряд Королевского помолвления со своим женихом. Но это мы готовим тихонько ото всех, в узком кругу знающих, хотя мне ужасно не терпится сделать моего Сокджина своим! Думаю, ты понимаешь, о чём я. — И он весело подмигнул тут же отчего-то напряжённо нахмурившемуся Чонгуку, кинувшему быстрый взгляд куда-то в сторону. — Не волнуйся, драгоценный мой братишка, вы с милым принцем Тэхёном будете первыми, и всё, чем богат Хаб, к вашим услугам. — Он окинул взглядом широкий двор и весело спросил: — А где же твой верный друг герцог Ким? Я хочу пожать ему руку за то, что берёг тебя всё это время, пока я не был рядом с тобой! Поистине, Гуки, тебе пора и его называть старшим братом! Я столь многим ему обязан, что готов наградить его всем, что он попросит, за то, как много и верно служил он моей короне! Он ещё продолжал улыбаться, однако вдруг ставший каким-то не по-хорошему цепким взгляд Чонгука его насторожил. Младший как-то криво улыбнулся и кивнул головой в сторону и чуть назад. Тэмин улыбнулся и даже отступил. Герцог Ким Намджун стоял в нескольких шагах от него. Как и всегда, он был в своей маске, однако его взгляд… Тэмин невольно подобрался внутри и, удивлённо нахмурившись, отступил под этим взглядом — таким он был тяжёлым, каким-то дьявольски тёмным. Однако тут же герцог склонился перед ним в низком поклоне, и Тэмин тряхнул головой. Показалось. Жуть какая-то показалась ему во взгляде этого верного пса Чонгука. Тэмин на самом деле уважал герцога Кима, хотя и испытывал к нему смешанные чувства. Этот альфа был хитрым, умным и имел большие связи при дворе, хотя всегда сопровождал своего господина и в последние несколько лет не так часто тут появлялся. Однако против него всегда предупреждал Тэмина Суджи, называя герцога Кима человеком очень опасным. «Намджун — человек одной цели. Он может всем пожертвовать ради дела, в которое поверит. И вся его верность обернётся против Вас, Ваше Величество, — говорил он, — если однажды вы столкнётесь в своих интересах с Вашим братом. Впрочем, знаете, этот ведь только наш милый принц считает, что Намджун — всего лишь его советник. Поверьте, мой драгоценный племянничек сможет убедить Чонгука, в чём угодно, стоит ему поднажать — и Чонгук на гибель верную пойдёт, чтобы исполнить то, что посчитает правильным исполнить Намджун. Вы зря усмехаетесь, такое влияние опасно, не находите?» Тэмин, может, находил, но предпочитал искать точки соприкосновения с этой опасностью, а не бороться с ней. Однако сейчас, в этом взгляде, Тэмин словно увидел всё то, о чём говорил ему Суджи. И, кстати, не только Суджи. Минхо тоже как-то обмолвился о том, что предпочтёт встретиться с отрядом восточников один на один и без оружия, чем попасть во враги к герцогу Ким Намджуну. И вот слова Минхо, конечно, стоило принимать в расчёт. Поэтому Тэмин широко улыбнулся, подошёл к Намджуну, тут же почтительно отступившему на шаг и снова склонившему голову, взял его за плечи и заглянул в глаза. То есть попробовал — не получилось, так как герцог взгляда на него не поднял из почтительности. — Спасибо, дорогой герцог, — проникновенно сказал Тэмин. — Спасибо за моего брата, за то, что бережёте его и покой нашего Бантана. — Счастлив служить Вашему Величеству, Короне Бантана и моему господину, — негромко, чуть хрипловато ответил Намджун. — Не думаю, что заслуживаю столь лестных слов от Вас, Ваше Величество, я ведь всего лишь исполняю свой долг. — Ах, милый герцог… — мягко сказал Тэмин и запнулся, потому что Намджун поднял, наконец-то на него взгляд. Там, внутри его тёмных глаз, была боль. О, Далёкий!.. Герцог Ким Намджун… отчего-то ему было больно прямо сейчас! — Прошу вас, — торопливо начал Тэмин, невольно отступая, — скажите, могу я что-то сделать для вас, герцог? Думаю, и я, и Бантан очень вам задолжали! Воцарилась тишина. Тэмин в непонимании приподнял брови, он не был в силах отвести глаз от лица Намджуна, пытаясь понять, что значит его долгий, упорный взгляд в сочетании с явно затягивающимся молчанием. — Мой дорогой друг устал после дороги, братец, — положил ему на плечо руку Чонгук, и он с облегчением выдохнул и обернулся к нему. — Он обязательно подумает над твоим щедрым предложением и скажет, что ему нужно. Верно? — Он кинул короткий взгляд на Намджуна и кивнул. — А пока, герцог, прошу Вас встретить здесь Чана и Гону. — Ты кого-то потерял по дороге? — засмеялся Тэмин, чувствуя, что смех выходит неуверенным и рваным, то есть вполне отражающим его внезапно смешанное внутренне состояние. Герцог Ким смутил его, не по-хорошему смутил. Однако он чувствовал, что показывать это своё смущение ему никак нельзя. — Я послал их в Майнцу за местным шёлком для обрядовой камизы моего Тэ. Хочу ему сшить. С серебряной нитью. По традиции. Глаза Тэмина невольно широко распахнулись, и он, схватив руку Чонгука, с радостью сжал её и тихо, чтобы никто вокруг не услышал, спросил: — Ты думаешь… Ты… ты уверен? — Я провёл с ним гон, — так же тихо, заалевшись от смущения, отозвался Чонгук и кинул взгляд на Тэхёна, который командовал своим слугой, забиравшим из кареты какие-то тюки. — А теперь вот… Понимаешь, судя по всему, у него не сегодня — завтра начнётся… ну… Понимаешь? И уж тогда-то… наверняка ведь? Сердце Тэмина забилось тревожно и счастливо. О, Далёкая! Неужели всё настолько хорошо у Чонгука? Пусть, пусть, пожалуйста! И если он, несчастный Король Монгун, будет знать, что способствовал настолько большому счастью своего брата — это всё искупит! Это даст такой покой его душе! Он снова засмеялся, не в силах сдержать радость, и обнял доверчиво приникшего к нему Чонгука снова. — Я очень рад за тебя, братишка! — шепнул он. — Мы не тронем вас в эту неделю, мы отложим, на сколько надо, свадьбу, а если случится, что у вас там что затянется — я займу твоё место и объявлю помолвление с моим прекрасным Сокджином вместо твоей свадьбы. Чтобы гости приезжали не зря, чтобы никто не посмел ни в чём нас упрекнуть! Я всё сделаю, чтобы ты снова почувствовал, что Хаб — твой дом, клянусь! Чонгук молча обнял его и длинно вздохнул. Тэмин подумал — от радости и облегчения. А от чего же ещё?