Беречь и защищать (18+)

Джин проводил Тэхёна и Чонгука долгим взглядом, налил себе полный бокал из бутылки, которая первой оказалась рядом, и припал к нему, словно жаждущий. Всё в голове у него мучительно мутилось, в груди теснилась тоска, вокруг стоял шум и гам: гости, проводив принцев аплодисментами, улюлюканьем и пошлыми смешками, словно тут же о них забыли — накинулись на еду и напитки, снова заиграла развесёлая музыка, снова поднимались бокалы и вино текло рекой. Джин угрюмо смотрел по сторонам и понимал, что ему будет невыносимо тяжело здесь — на севере. Подобные торжества на юге всегда сопровождались пышным балом, с чудесным, украшенным цветами и богатыми тканями залами, с изысканными нарядами и столь же изощрёнными закусками и напитками, который были расположены на небольших столах. Они предназначались не для того, чтобы набить живот или напиться до состояния совершенно свинского, а для того, чтобы подкрепить силы и поднять дух гостей, основным развлечением которых были танцы, слушание музыки в исполнении отличных королевских музыкантов и просмотр представления, посвящённого прославлению любви и брака в исполнении заранее нанятых артистов какой-нибудь известной труппы. Здесь же вокруг было столько грубости и откровенного, пошлого, пьяного буйства, что Джина начало подташнивать почти сразу. Намджун ушёл вслед за принцами, и Джин понимал, что тот отдаёт важные распоряжения об охране замка в эту непростую ночь, что на нём остались гости и всё остальное, о чём должен был думать Чонгук. Теперь всё это было на плечах правой руки владельца Бигихта, герцога Ким Намджуна. Однако, несмотря на это полное понимание ситуации, в груди у Джина постепенно и всё более осознаваемо разгоралась обида. Он почувствовал себя брошенным, отвергнутым даже. С тоской он смотрел на огромное блюдо, полное разделанных тушек жирных жареных каплунов, которое только что принесли и поставили прямо перед ним слуги, на чавкающих напротив альф, которые в развесёлом своём настроении поглядывали на него довольно откровенно, не стесняясь того, например, что рядом с каждым были свои омеги — супруги или сыновья, так как в основном гостями были владетельные альфы окрестных земель. А те, что были помоложе, смотрели ещё наглее, прищуривались, окидывали раздевающими взглядами, а то и подмигивали. Подташнивало Джина и от их вида, несмотря на то что на самом деле большинство из них были на самом деле весьма красивы. Но так же, как на чопорных и лицемерно поджимающих губы омегах эта красота как-то не смотрелась, словно была натянута поверх обыденного и весьма непривлекательного нутра — причём натянута небрежно, неумело, — так и на альфах, несмотря на их высокий рост, широкие плечи, тёмные блестящие волосы и ровные, приятные черты лица, были слишком явственны следы разврата и жажды удовольствий. Такая жажда накладывает свой отпечаток на любую данную природой или выверенную человеком красоту. А внутреннюю чистоту, светлую и невинную душу или открытые и честные помыслы, которые заставляют глаза светиться звёздами, а улыбки делают невыразимо обаятельными — всё это никак нельзя было ни нарисовать, ни натренировать, ни купить, чтобы красота была истинной, свежей и манящей. Эти горькие мысли роились в голове у Джина, уже весьма отягощённого вином и мясом — вкусным, надо признать. Он не знал, можно ли ему уже уходить или нельзя, он не понимал, что теперь ему делать — всю эту ночь, пока он будет мучиться неизвестностью. Он многое бы дал за право и возможность узнать, что там, за закрытыми дверями, будет делать с его нежным принцем неплохой альфа, но тем не менее грубоватый и нетерпеливый северянин. Одно было ясно: Тэхён, скорее всего, выберет покой, так как боится безумно, а это — Джин был уверен — никак не будет способствовать их сближению. Увы. С такими «чудными» мыслями спокойный сон ему точно не грозил. Он поискал глазами Хосока — но и его не увидел: видимо, он пошёл вслед за принцем или ушёл к слугам, когда его господин отправился в покои наречённого. Своему Динжо он сразу сказал, что на вечер и ночь он свободен: спать всё равно не получится, а раздеться в постель он сможет и сам. Так что теперь вокруг него не было ни одного лица, на котором мог бы с удовольствием остановиться его взгляд. «Да не наплевать ли на всё! — с раздражением подумал Джин. — Можно подумать, первое такое противное событие в моей поганой жизни! Тоже мне… Ну, да, хотел поговорить с Джуном… — В груди его что-то томно и больно дрогнуло, он потёр грудь и пьяно ухмыльнулся. — Только он не горит желанием говорить… Наверно… Он, кажется, вообще не горит желанием…» Думать дальше об этом было уж совсем больно, так что он, наконец, решился, встал и понял, что ноги его слегка подводят: колени подрагивали и его словно вело вбок. Он тяжело опёрся на стол и закрыл глаза, стараясь переждать подкатившую к горлу дурноту. И в этот момент чьи-то тёплые руки накрыли его плечи и ласковый мягкий голос проговорил над ухом: — Я вижу, Вам нужна помощь, герцог? — Мн-не… — Он попытался повернуть голову, чтобы понять, кто его поддерживает и старается оторвать от стола. Джин в него вцепился, боясь, что всё же не удержится и упадёт. — Мн-не… да, кажется… — Пойдёмте, я провожу Вас до Ваших покоев. — Мне надо… — Джин пытался понять, почему в голове у него всё крутится и перед глазами мелькают странные тени с искристыми краями, но у него не получалось вызвать из сумбура хоть какую-то мысль и додумать её до конца. — Мне… к Тэхёну… — Нет, нет, прекрасный юноша, вам точно не к Его Высочеству. — Голос того, кто теперь полностью поддерживал его и, кажется, куда-то вёл, был чуть насмешливым и в то же время — печальным, а плечо, на которое Джин опирался, — довольно крепким и, по ощущениям, надёжным. Он глубоко вдохнул, когда нежданный помощник вывел его из шумного и душного зала, и с наслаждением замычал: воздух в коридоре был немного сыроватым, но свежим, а когда они подошли к высокому узкому окну и из него пахнуло ночной свежестью, Джин наконец-то смог продышаться, набирая полную грудь воздуха и постанывая при выдохе. В голове у него постепенно прояснилось — и он, наконец, смог полностью открыть глаза. Лекарь Пак стоял напротив, опираясь на противоположную стену спиной и, скрестив руки на груди, смотрел на него ласково и насмешливо. — Вам лучше? Джину не то чтобы лучше было — просто он мог, наконец, понимать, что с ним. Да, он был пьян. Вино, которым поили гостей на помолвлении, оказалось коварным: пилось как водица, а давало в голову и делало ватными ноги. — Лучше, — прохрипел он. — Не думал, что так… напьюсь… Он попробовал вскинуть голову, однако она упрямо валилась на грудь — тяжёлая, полная густого, тупого тумана — так что никаких сил не было её держать даже ровно. — Пойдемте-ка, я Вас провожу до Ваших покоев, — мягко сказал Чимин, и его заботливые руки снова оказались у Джина на плече и талии. — Пойдёмте, Ваша Милость, негоже такому прелестному бете среди пьяных альф в одиночку пировать. Я прикажу принести Вам вина послаще и знаменитого Бигихтского пирога со сливами в Вашу комнату… Главное, чтобы никого не встретить сейчас… О… чёрт… — Чимин! Джин чуть поморщился, когда радостный, светлый голос, мягкий даже в этом вскрике, ударил ему в виски. — Чимин! Вот ты где! — Господин герцог… Вы всё же здесь… «А Чимин не так чтобы рад этому… как его… как его зовут? — Мысли в голове Джина чуть путались, но огромные умоляющие глаза, обращённые не на него, и виноватую, но счастливую улыбку он узнал сразу. Вот только… — Как же тебя зовут-то, а, красавчик?..» — Чимин, не надо так, прошу тебя! Какой я тебе герцог, после всего, что у нас с тобой… — Я попросил бы Вас! — Голос Чимина взвился, он почти крикнул, а пальцы его отчего-то крепче сжали руку Джина. — Ох… А ты… Ты куда его ведёшь? Это же герцог Ким? Да? Чимин… А… А зачем ты… Джин хотел было светски приветливо улыбнуться герцогу Хвану — а, да, точно — однако улыбку уползла куда-то вбок, как и всё тело, словно его дёрнули в сторону, перекособочилось. — Я веду Его Милость в его покои, Хёнджин, и не вздумай что-то сейчас сказать. Ты уже своим взглядом оскорбил и меня, и несчастного герцога. — Я не хотел! Ты не можешь знать… Хорошо, хорошо, только не смотри так! Давай я помогу. Джин почувствовал, как уверенные и крепкие руки перехватывают его талию с другой стороны, и он невольно перекинул на них вес, однако руки Чимина с него не исчезли. — Я не нуждаюсь в Вашей помощи, господин… — Чимин! — Голос Хвана был полным тоски. — Ну, пожалуйста, хватит уже! Ты достаточно меня наказал, правда, я… Я не выдержу, если ты снова сбежишь или так же, как в Хаёнхоне, отстранишься и… — Мы не будем разбираться сейчас в том, что произошло в Хаёнхоне, герцог Хван. Кстати, Ваш несчастный… ммм… протеже тоже здесь. Джин жалобно всхрипнул, когда его уверенно дёрнули так, чтобы он встал прямо, и потянули вперёд, помогая уже с двух сторон. А тихий и, кажется, весьма смущённый голос Хван Хёнджина зазвучал уже над его ухом: — Я знаю, знаю. Бедняжка Нини… Мой папа так ужасен с ним! Ты бы знал, как Нини плакал… Прости, прости! Я умоляю: прости меня за то, что увидел тогда! Мы вовсе не этого хотели, мы шутили, мы не всерьёз! — Никому так не показалось. И целовались вы… Оказывается, голос Чимина мог быть тусклым и отстранённым. Но в нём всё так же звенела тоска. Альфа устал от того, что было вокруг, и это было явственно слышно. И даже молчание, которое упало тяжёлым камнем после этих его слов, было муторным. Джину, по крайней мере, так показалось, потому что его снова повело и он зашатался в руках своих помощников. — Тише, тише, прекрасный герцог, ещё несколько переходов — и мы будем на месте. «А со мной Чимин говорит ласково, — с ужасно приятным чувством подумал Джин. — На меня он не злится, как на этого… Хёнджина». — Прости меня, Чимини, пожалуйста… — Хёнджин произнёс это тихо, но с таким надрывом, что у Джина немедленно в груди разлилось щемящее чувство жалости: юноша явно страдал от того, за что просил прощения. — Прости… Я знаю, что Нини ты простил… — Нини совсем мальчик, и он омежка! — Чимин был возмущён, его голос, суровый и жёсткий, поднялся к высокому потолку и позвучал едва ли не эхом. — Конечно, вы оба должны были думать, когда затеяли свои игрища, но на тебе, герцог Хван, как на альфе, лежала основная ответственность, и ты это понимал. Как и то, что мне будет всё равно, а вот репутация Нини пострадает! Это ко всему тому, что уже у него в этой репутации намешано! — А ты… Ты совсем не ревновал меня? — тихо спросил Хёнджин, чуть помолчав и перекинув руку Джина себе через плечи поудобнее. — Хотя нет… не отвечай. Мне и так больно, не надо… добивать меня. — Я сказал не об этом! Джин невольно скривился в улыбке: Чимин явно шёл на попятную. И если слова до Джина доходили не самым лучшим образом, то по интонации — болезненно рваной — он уловил, что Чимин задет. Странно… Джин никогда раньше, напиваясь, не пытался никого слушать, а ведь так на самом деле очень даже отлично всё слышно было. — Неважно, — тихо ответил между тем Хёнджин. — Мы не добились ничего с Нини. Он хотел вывести на чувства того, кто ему нравится, однако этот альфа упорно видит в нём лишь младшенького братца, хотя они вовсе и не родня. А ты… Я чуть не потерял тебя. Так что я уже достаточно наказан. Может, хватит меня так… мучить? — Я ничего не делаю, чтобы мучить тебя, — едва слышно ответил Чимин. — Это всё неправда. — Ты бегал от меня три месяца, Чимин. Прятался, запрещал мне помогать... И вот я здесь, но ты и здесь ведёшь себя, будто мы чужие! — Я был занят! И ты видел это! И твой папаша меня едва ли не преследует по пятам, с тех пор как ты здесь! В голосе Чимина звучала горечь, и Джину снова стало его невыносимо жалко. Он решил, что душевное тепло этому чудесному альфе не помешает, и постарался придвинуть его к себе, обнимая за шею и мыча что-то ободряющее. Однако Чимин чуть испуганно всхрипнул под его рукой и тут же попробовал отстраниться. Зато крепче и как-то грубее перехватил его Хёнджин, а вопрос его прозвучал резковато и почти угрожающе: — Зачем ты… Почему ты с… ним? Это ведь странно — ты ведёшь его пьяного… куда? Лекарь Пак тяжело вздохнул. — Я всего лишь исполняю просьбу Вашего брата, герцога Кима, и провожаю его будущего мужа до его покоев. Вот тут Джин смог поднять голову. — М-мужа-аха-а? — выдохнул он. Это слово будто толкнуло в его сердце тёплой волной, и он задышал встревоженно. — Мужа?! — Герцог Хван не был столь сдержан в свой реакции, так что вскрикнул громко, так, что под высокими сводами галереи, через которую они двигались к лестнице, позвучало эхом «Мужа? мужа… мужа…» — О, Звезда всеблагая! Да разве же можно так кричать?! Он так сказал. Лично я сомневаюсь, на самом деле. — Почему это? — Хван явно был обижен. — Мой брат — чудесный человек! Он лучший альфа из всех, кого я знаю! — На миг воцарилось молчание, а потом он торопливо добавил: — Знал до недавнего времени, Чимин… До того, как узнал тебя. — Дело не в этом. — Чимин ничуть не смягчился, так что Джин пьяно улыбнулся: «Так его… так их… этих альф». — Герцог Ким, безусловно, лучший представитель вашего рода, и мы оба это знаем. Однако мы знаем и то, что Ваш папенька костьми ляжет, чтобы не дать свершиться этому… браку. — Последнее предложение было произнесено так тихо, что Джин едва его расслышал, но в его сердце тут же завозилось раздражение. — Поч… Почему это… — икнув, смог снова выговорить он. — Я это… Я, может, и бета, но… но я зато это… Я ведь выбираю! Чёрта лысого он мен… ик… чёрта лысого я ему отдам моего… ик… Джина! — Он поперхнулся и поправился: — Джуна! — Ему вдруг показалось это ужасно смешным, и он хихикнул: — Джин и Д-джун… Мы с-созданы… ик… друг для друга! Герцог Хван в ответ на эту речь засмеялся, и Джин невольно закрыл глаза: смех у этого чудного альфы был ему под стать — мягким, тёплым, словно пронизанным солнцем. — Зря смеешься, — неожиданно тоскливо сказал Чимин, и Хёнджин тут же умолк. — Они и впрямь будто созданы друг для друга, я видел их. Вот только… Эх-х… Чуется мне, что не быть им вместе. Если только они прямо уже совсем пометят друг друга — тогда, может… И то… — Метку же только на добрачии или в первую брачную ночь ставят, — с лёгким недоумением возразил ему Хёнджин. — Так что нет, пусть ждут и борются. Ну-ка, драгоценный родственник… А кем он мне будет теперь, Чимин? — Так же, как и герцог Ким Намджун — братом, кузеном, видимо. Только вот… — Ой, нет. нет, Мне слишком нравится эта мысль! Иметь кузеном бету — мечта любого у нас! — Тебе бы лишь бы иметь… — Фи, лекарь Пак, как можно быть таким пошлым? Все же поняли, что я имею в… Да чёрт. Джин засмеялся вместе с Чимином и отметил, что и этот альфа смеётся потрясающе приятно для слуха: выше и нежнее, чем Хёнджин, но с той же мягкой теплотой. — И вы тоже это… — Джин старательно собирал мысли в голове, чтобы высказаться. — Вы тоже подходите друг другу… да… И вот только тут до него дошло, что — да, да! Тот самый милый альфа, о котором говорил герцог Хван Хёнджин Намджуну, — это именно лекарь Пак! И смущённое молчание, сопровождаемое тихим сопением тащивших его на своих плечах альф, подтверждало его догадку. — Ух ты! — восхитился он. — Вот это да! Я такой молодец, что догадался! И они засмеялись уже все втроём — двое явно теряющихся в сомнениях альф и он — немного уже пришедший в себя бета. Достаточно прошедший в себя, чтобы в голове отметить для себя слова: «Если только они прямо уже совсем пометят друг друга — тогда, может…" Может. Может! Так, может, и… А?