Бушующий океан между ними

Любоваться украдкой молодым мичманом – Пеллью не думал, что это когда-то произойдет с его жизнью. Неладное он почувствовал еще тогда, когда этот юноша с большими карими глазами, как у дикой лани, и выбивающимися из хвоста прядями волнистых, как море за бортом, волос, вошел в каюту доложить о своем прибытие в его подчинение. Но подчинился в тот момент капитан Пеллью, пусть на миг, но подчинился, охватившему его чувству и желанию. От замелькавших перед ним картин возможностей, о которой он уже давно не думал, Пеллью сглотнул и разразился заготовленной грубой речью о том, что не потерпит на своем судне смутьянов и дуэлянтов. Но ему все же пришлось терпеть близкое присутствие одного из самых желанных призов в его жизни. Наклоны головы в знак покорности старшему, поднимающийся в неуверенности взгляд и абсолютное непонимание подтекстов – в этом весь был Горацио Хорнблауэр. Его наивность и полное доверие к нему поражала капитана. И именно это сдерживало его, каждый раз напоминая, что за невинное существо стоит перед ним и хмурит тонкие линии бровей, пытаясь понять смысл его двусмысленных фраз. Пеллью никогда не хотел становиться одни из тех капитанов, у которых младший офицерский состав порой не мог сидеть, но чем дольше они были в море, тем больше начинал понимать эту слабость плоти. Это ощущение проснувшейся молодости и страсти. Но все же Пеллью считал себя не таким капитаном. По крайней мере не тем, на которого выходившие из каюты юноши смотрели пустыми глазами, на дне которых плескалась боль и отчаянье. Он держался от каких-либо действий, используя все резервы своей дисциплины и самообладания. Он ждал, смотрел, вытягивал юношу на разговоры, давал ему поручения, проявлял доверие, от которого потом сам лез на стенку то вылавливал его из лодки с пленными французами, то отпаивал после управления горящим кораблем. Невинные карие глаза с собачьим преданным взглядом порой пылали такой отвагой, что Пеллью становилось все сложнее держать руки при себе, а желания под контролем. Горацио рос на его глазах из юного мичмана в молодого мужчину с лейтенантскими погонами и славой храброго и находчивого офицера. Хоть он и был безродным сыном простого врача, его подвиги на море не оставили его незамеченным для более крупных и настойчивых рыб из высшего света. Не успел Пеллью представить своего офицера на балу, как Хорнблауэра уже окружили акулы, в которых наивный Горацио видел людей. Еще никогда, даже после тех масляных взглядов капитана Фостера, Пеллью не хотелось так сильно увести и спрятать Горацио у себя, для себя. Под конец вечера его даже стало злить дружелюбие, которое лейтенант так щедро одаривал всех, с кем разговаривал. Эта улыбка и мягкие карие глаза, что так нравились Пеллью. Тихий смех на очередную глупую шутку какого-то молодого лорда. Зарумянившиеся от выпитого вина щеки… - У вас сейчас из ушей пар пойдет, адмирал Пеллью, - сказал знакомый вызывающий голос рядом с ним.    - Адмирал Фостер, - учтиво поклонился Пеллью поджимая губы от неудовольствия вновь общаться с тем, кого при всем желании и обязанности не мог уважать. - Боже правый не трудитесь изображать дружелюбие, - в своей прямой манере сказал адмирал. – Но лучше потрудитесь сделать лицо попроще и дать Хорблауэру спокойно заводить нужные знакомства и… отношения, - сказал капитан Фостер, улыбаясь на еще больше напрягшегося Пеллью. – Выглядите как ревнивая пожилая женушка, когда молодой супруг смотрит на дам посвежее. Пеллью чуть не задохнулся от возмущения и злости от такого сравнении и от того, что его мысли стали доступны этому человеку. - Адмирал Фостер, - начал он максимально спокойно, - кажется вы глотнули лишнего и начали нести чушь, – Фостер и правда был подвыпившим, но его глаза давали понять, что он все прекрасно понимает и говорит то же, что и сказал бы в трезвон состоянии. - Можете отпираться, адмирал Пеллью, но себя вы вряд ли обманите, - фыркнул он и подозвал слугу с еще одним бокалом. – Господин Горацио видный молодой мужчина, не вижу ничего странного, что он стольким приглядывается. Но другим в отличие от вас хватает смелости признать это и продемонстрировать свой интерес. И помяните мои слова, Адмирал, на одно из этих демонстрирований он ответит, а вы так и будете… - Адмирал Фостер, м-мое почтение! - Горацио подошел к ним улыбаясь и по тому как он немного качнулся при остановке оба адмирала поняли, что лейтенант уже не трезв, но старается держаться. - Хорнблауэр! – так же приветственно воскликнул адмирал Фостер. – А мы как раз о вас говорили. Так вы правда умудрились прошмыгнуть между вражескими кораблями по туману? Завидное везение! – Горацио покраснел от похвалы и потупил взгляд посмотрев на них своим взглядом от которого оба адмирала затаили дыхание, а Пеллью после постарался грозно посмотреть на Фостера, но тому и раньше было все равно. - Если бы не знания данные мне адмиралом Пеллью и не его команда я бы не смог, - сказал Горацио и посмотрел на приосанившегося Пеллью со всей теплотой и уважением, что мог сейчас сконцентрировать в себе. - Вы преуменьшаете свои заслуги, лейтенант. Как обычно, - улыбнулся Пеллью, вздыхая от накатившей нежности, что всегда вызывал в нем Хорнблауэр. Горацио лишь пожал плечами и тоже улыбнулся, смотря себе под ноги. Фостер вздохнул осознавая, что похоже они оба безнадежны. - Сегодня вы центр всеобщего внимания, лейтенант, - улыбнулся ему адмирал Фостер. – Признайтесь, кто из окружающих вас дам или мужчин больше приглянулся вашему глазу? – Пеллью напрягся, стараясь не выказать при Горацио своего недовольства этой темой и такой возможностью. - Простите, Адмирал? – переспросил его Горацио все еще улыбаясь. - Смелей, юноша! – Фостер поднял бокал. – Мы с Адмиралом вас не выдадим избраннику. Специально остановился он на мужском кандидате, зля Пеллью сильнее. -  И при случае можем похлопотать, - Фостер подмигнул ему. -  Все же вы уже не мальчик, а мужчина, а нормальные мужчины в этом возрасте обзаводятся партнером или семьей, как правило. Улыбка слетела с лица Хорнблауэра, его взгляд утратил блеск опьянения обществом и вином, возвращая свою цепкость как перед сражением. Столь резкие перемены удивили обоих адмиралов. - Боюсь, адмирал Фостер, – начал Горацио, словно взвешивая каждое слово и вернув губам легкую улыбку, что не очень-то сочеталась с похолодевшими глазами, - что в делах такого толка я малоопытен. Но буду рад познакомиться с вашим супругом и узнать вашу историю любви, чтобы подчеркнуть из нее нужные мне знания, сэр, - Горацио вежливо поклонился, прикрывая свои дерзкие слова нормами этикета. Оба адмирала замерли. Адмирал Фостер открыл рот, чтобы что-то сказать, но факт того, что его уделал этот юнец, опять, не давали словам в опьяневшем мозгу сформироваться в что-то настолько же колкое. Супруги или супруга у адмирала Фостера не было и об этом было известно всем присутствующим. Вдруг адмирал Пеллью стал смеяться, что вмиг развеяло надвигающийся скандал. Челюсти адмирала Фостера сомкнулись, возмущенно клацнув от упущенного момента. Но тут же адмирал признал, что первый начал задирать Хорнблауэра и его замечание о несоблюдении им же самими этой брачной нормальности еще малая цена. Обычно те, кто затевают игру с этим офицером оказываются либо в плену, либо на морском дне вместе с их кораблями. - Что ж господа, вынужден откланяться, - выдохнул тот сердито, все еще слушая смех Пеллью. - Оставляю вас наедине. Вам это определённо нужно, - адмирал Фостре удалился, а Пеллью подавился смехом возвращаясь к своим невеселым думам. Они вместе с Хорнблауэром проводили удалившегося адмирала взглядом. - Простите меня, Адмирал, - начал Горацио. Его только что суровый взгляд вновь стал мягким и открытым. – Я позволил себе лишнего, - ответил он на вопросительный взгляд адмирала Пеллью. - Не берите в голову, Горацио, - улыбнулся адмирал, желая притянуть к себе молодого мужчину и погладить по курчавым волосам, чтобы развеять его совестливость. – Фостер завтра об этом и не вспомнит, учитывая сколько он выпил. - Думаете он прав, сэр? – спросил его Горацио после минуты молчания. - О чем? – не понял сначала Пеллью тоже погрузившись в раздумья. - О браке, сэр, - щеки Хорблауэра залились румянцем, а взгляд упорно не встречался с глазами Пеллью. В груди адмирала неприятно кольнуло. - У вас кто-то есть на примете? – спросил Пеллью быстрее чем подумал и прикусил щеку изнутри, надеясь, что Горацио и сейчас проявит свою наивность и не заметит ревностно-возмущенных ноток в его вопросе. - А… Эм… не совсем, сэр, - щеки Горацио стали еще краснее и взгляд все так же сверлил пол.  - Вам кто нравиться, - выдохнул Пеллью. В его словах не было вопроса, он был не нужен, достаточно было посмотреть на смущенного Хорнблауэра, чтобы все понять. Пеллью хотелось стукнуть себя чем-то. Разве могло быть иначе? Это он был уже в возрасте, с начавшими блестеть седыми волосками в шевелюре и морщинами вокруг глаз. А Горацио был молод, свеж, красив и успешен. Перед ним были все двери этого мира, в то время как Пеллью в свои уже вошел. Это мысль еще раз убедила его в том, что он правильно поступил, не став выказывать притязания на этого удивительного мужчину. Пеллью не сомневался в себе, в том, что он мог бы сделать Горацио счастливым, и уж точно любил бы его не за гремевшую славу и перспективы, а любил, помня каким нескладным и неуверенным был молодой мичман, ступив на палубу его корабль. Но Хорнблауэра ждало блестяще будущее, и рядом с ним должен был быть кто-то такой же блистательный, а не начавший стареть адмирал. - Да, сэр, я… я… мне нравиться один человек, - взгляд Горацио мазнул по лицу адмирала и вновь устремился в пол. - Почему же вы еще не с ним или с ней? Уверен кто бы не занял ваше сердце он будет счастлив, когда вы заявите на него свои права, - даже в сильнейшие штормы Пеллью не чувствовал такого сильного ухода земли из-под ног. Но он утешал себя тем, что рано или поздно это произошло бы, и ему еще повезло, что поздно, и он так долго мог пробыть в этих грезах. Он старался заставить себя радоваться за обретшего любовь Горацио. - Боюсь, что нет, сер, - печально выдохнул молодой лейтенант. – Он старше меня в чине и возрасте, сэр. И похоже не заинтересован во мне… так, - сказал тот тише. Пеллью впился в погрустневшее лицо своего лейтенанта и стал злиться. Не на Горацио, он не мог злиться на него, он злился на того, кто смог завладеть мыслями Хорнблауэра и не ответить взаимностью на столь чистое чувство это прекрасного человека. Пеллью стал лихорадочно думать кто смог так приблизиться к Горацио, перебирая всех старших по званию и по возрасту с кем лейтенант был знаком. Адмирал Фостер отпал первым, лейтенант Буш, с котором он часто видел Горацио, тоже, они были одного звания. Майор Котар? Француз успел обольстить его лейтенанта в той операции? Майор Эдрингтон? После той миссию во Франции Горацио был бледнее и печальнее обычного. Лица сменялись один другим, но ответа не находилось, все казались недостаточно подходящими.  - Этот негодяй знает о ваших чувствах? – решился спросить он. Лицо Хорнблауэра вытянулось, в глазах зародился привычный уже протест. - Что вы, сэр, он не негодяй, он один из самых достойных людей, которых я знаю! – пыл с которым говорил Горацио вновь разнесся болью в груди Пеллью. - Что же этот достойный человек так с вами поступает? - Он… он не знает о том, что я… - паника отразилась в лице лейтенанта и он замялся. Затем его лицо успокоилось, а глаза стали уставшими и бесстрастным. – Простите меня, Адмирал, я перебрал и омрачил вам этот прекрасный вечер своими глупостями. Разрешите откланяться, - и не дождавшись этого разрешения лейтенант Хорнблауэр обратился в бегство, скрываясь в толпе. Пеллью остался стоять в расстроенных чувствах все еще продолжая перебирать в уме имена и лица тех, кто мог завладеть сердцем его лейтенанта. Поспешный уход так же удивил его. Хорнблауэр был не из тех людей, кто убегали от неприятных или тяжелых разговоров. Он не мог понять, что именно чувствует по этому поводу – злость, обиду, тоску? Стоило ли ему порадоваться, что Горацио в отличие от него не ушел с головой в службу и ему уже не грозило будущее одинокого адмирала? Или же наоборот опечалиться этому, рисуя картину, где затуманенный любовью разум Хорнблауэра не увидит надвигающейся беды и не придумает один из своих хитроумных планов? Пеллью выпил еще пару бокалов и, как только почувствовал приближение спиртового тумана в мыслях, покинул мероприятие, смиряясь со всем, что ему принесет эта жизнь. Новое назначение не заставило себя ждать и они вновь были в привычной себе среде – в море. На первый взгляд отношения между ними словно и не изменились после того вечера, но Пеллью чувствовал, что это не так. Его лейтенант словно старался избегать его общества, говорил только по делу и почти не смотрел ему в глаза. Это задевало адмирала, и он волей не волей стал также обращаться к Хорнблауэру холоднее, как и должен был поступать капитан корабля со своим подчиненным. Их взаимная отчужденность, замеченная уже старшими офицерами, продолжалась почти несколько месяцев, пока на горизонте не появился вражеский корабль. Испытание, пережитое ими уже десятки, если не сотни раз. Гром боя двух кораблей, свист пушек и треск дерева со всех сторон. Адмирал Пеллью не переставая выкрикивал команды. Слежка за действиями противника, анализ ситуации, просчитывание следующего хода, состояние команды, корабля, какой приказ отдать и кому – капитан должен одновременно думать над столькими вещами, чтобы вывести свой корабль и команду к победе. Краем глаза в этой суматохе он видел спину Горацио. Лейтенант был со своими людьми, слушал его команды и направлял их дальше, организовывая суетящихся матросов на абордаж. Кажется, что бой длиться мгновения, когда на самом деле судьба сотен людей решалась изнурительными часами. Через шесть часов с момента обнаружения вражеского корабля Пеллью стоял на палубе испанского галеона. Это был один из самых больших его военных призов, плюс все те деньги, что вез отбившийся от конвоя галеон с испанским золотом и серебром. Удача озолотившая его и команду. В радостных мыслях о победе мелькнуло лицо его лейтенанта. Горацио сможет купить себе новое обмундирование, рубашки, чулки и ботинки. С чем с чем, а с деньгами его мальчику не везло, разве что за игрой в вист невезение ненадолго отступало. Эти мысли обрадовали его даже сильнее чем собственный приумножившийся капитан. Стоило вновь предложить Горацио открыть счет в банке и положить часть под проценты, чтобы когда денежная фортуна вновь от него отвернулась ему было полегче. Взгляд капитана заметался по лицам команды, как его, так и только что захваченной, Горацио всегда шел первым и вел своих людей в бой, он должен быть где-то рядом и радоваться победе со всеми, окидывая его, Пеллью, восхищенным взглядом. Но Горацио нигде не было. Решив, что он все еще с командой в трюме, гасит оставшиеся искры боя, Пеллью вернулся мыслями к менее приятным вещам.   Для капитана наступил новый этап волнений и забот, нужно было правильно организовать плен испанцев и перекинуть часть команды на галеон, чтобы плыть домой с таким жирным призом. Нужно назначить капитана на призовой корабль. И Пеллью знал кого он выберет, кто справиться с этой задачей лучше всех его лейтенантов. - Лейтенант Буш! - выцепил Пеллью ближайшего офицера. Буш был хорошим моряком, исполнительным лейтенантом, полностью заслуживающим это звание, но... Пеллью всеми силами порой старался не выказывать ему своего раздражение или недовольства его частым присутствием рядом с Горацио. Благо Уильям Буш в понимании подтекстов был не умудренее самого Горацио, иначе беды могло бы и не миновать. - Мистер Буш, передайте лейтенанту Хорнблауэру мое почтение и желание немедленно его видеть. - Адмирал…, - лейтенант замялся, с лица схлынула радость победы. К сожалению, Пеллью умел читать людей куда лучше, чем оба его лейтенанта. Он все понял, но все равно гнал от себя это осознание. Палуба стала уходить из-под ног. - Адмирал, - еще раз сказал замявшийся Буш, набираясь духу. Хоть он многого не понимал в отношениях людей, но отношение Пеллью к своему другу Горацио и Горацио к Пеллью понял прекрасно и с первого взгляда. С их первого взгляда друг на друга, - мистер Хорнблауэр получил пулю в голову, в последний раз я видел его, когда матросы уносили его с палубы. Мне жаль. Не будь Пеллью сражен этой новостью он бы удивился последней фразе своего непроницательного лейтенанта. Но чувство горя, ощущение боли в груди, врезавшийся в нос запах пороха и крови, крики победы его команды – все это пронеслось водоворотом за доли секунд, однако замедляя течение времени в часы. Пеллью моргнул, оглядел всех вокруг и вернулся к своему долгу – он победил, победил большой ценой, но это еще не значит, что он имеет право предаться скорби. В море корабль всегда в опасности. Дальше все закрутилось с еще большей скоростью. Новые приказы, выстраивание маршрута, пленные, требующие к себе хорошего отношения из-за чинов и званий… Голова шла кругом и, берясь за каждое дело, Пеллью хотелось вновь выкрикнуть: «Приведите ко мне лейтенанта Хорнблауэра». Он и раньше знал, что многое поручает ему и во многом полагается на ум и сноровку своего лейтенанта, но оказалось, что он нужен ему везде. Особенно когда приходилось говорить с испанцами. Оказалось, лишь Горацио владел этим языком из всей команды. Тот проклятый плен пару лет назад, из-за которого Пеллью чуть не разругался с некоторыми лицами в адмиралтействе, однако приносил свои плоды в борьбе с Испанией.  Но теперь Горацио не было рядом, чтобы перевести в уважительной форме ругань испанцев и самого Пеллью. Но вот солнце уже близилось к чернеющему горизонту, все было распределено, приказы розданы, с боку неторопливо, как бычок на привязи, шел галеон с золотом. Они взяли курс на Англию и расправили белые паруса, тут же наполнившиеся попутным ветром. Удача, веление фортуны и покровительство моря, успокоившегося сразу после битвы. Пеллью смог выдохнуть, он выполнил поручение адмиралтейства и потери личного состава оказались не настолько большими как могло показаться по залитым кровью палубам. Даже не придется волноваться о наборе новобранцев в порту, что было вечной головной болью каждого капитана от маленького шлюпа до линейного корабля. После отчета о состоянии судов ему подали списки павших, над которыми он завтра с утра прочтет молитву и отправит их покоиться на морское дно до страшного суда. Пеллью не взглянул на список пока все не вышли из его каюты. Он хотел прочитать его имя в последний раз в одиночестве, дабы никто не увидел слабость своего капитана.   Пеллью медленно придвинул к себе листок, затем резко встал и достал бутылку рома. Только после выпитого стакана он вновь сел за свой стол и вновь придвинул список погибших и стал медленно читать одно имя за другим. «Х» должна быть в самом низу. Еще немного времени. - Смитерс, Сандерс, Трау, Торте…, - стал читать он вслух под конец, - Уолес, Уилсонс, Уотерс, Уэсли, Фитжер, Филипс, Хейг, Хокин, Холидс… Чемпен, Элмерз… – Пеллью замер. Конец списка. Он вновь пробежал всех на «Х». Хорнблауэра тут не было. Пеллью выдохнул и привалился к спинке стула, чуть сползая в бессилие. Горацио в списке не было, а это означало… – О дьявол! – выругался капитан, вновь выдыхая от облегчения. – Чёрта с два я после этого отдам тебя кому-то другому, - прошипел он вытирая выступивший со лба пот. Все его прежние переживания и отговорки про возраст, чин и прочую светскую ерунду смыли кровавые воды Гибралтара, что чуть не отняли у него любимого человека. Пеллью вновь покрылся холодной испариной, когда представил, как бы он завтра читал молитву над его телом в мешке и как из-за присутствующих матросов и офицером не смог бы сказать все, что он чувствовал к нему, каким прекрасным он его видел. Как бы он говорил о своих сожалениях что молчал, что не смог дать ему лучшего. Не дал ему любви и заботы, которые тот заслуживал. Он чуть не лишился возможности обрести свое счастье из-за всех этих надумок.  Пеллью резко поднялся в желании немедленно навестить раненого Горацио, чтобы лично убедиться в его состоянии, но застыл посредине каюты. Он только что решил отбросить все преграды, но не мог пересилить себя отбросить минимальный офицерский этикет. - К черту! – решился он, а затем вновь замер, не сделав и пары шагов. Но тут его озарила идея – он проверит всех раненых, храбро сражавшихся под его началом, так никто не скажет, что этой чести был удостоен один лишь лейтенант. На том и порешив. Довольный придумкой, Пеллью спустился к корабельному врачу чтобы узнать все. Раненый было много и пока он прошел всех стонущих или лежащих в беспамятстве матросов и младших офицеров стал терять терпение. Он хотел увидеть Горацио немедленно, хотел знать, что с ним и как скоро он сможет поговорить с ним. К сожалению и ужасу Пеллью, врач не давал его мальчику шансов пережить эту ночь. - Удивительно, что он еще жив, Адмирал, - качал головой седой доктор, прямо смотря на белое лицо с окровавленной повязкой на голове. Повидав тысячи таких лиц сердце доктора уже не дрожало, как дрожало и рвалось сейчас сердце Пеллью. - Совсем ничего нельзя сделать? – раздражение Пеллью стало выплескиваться на доктора, от чего он потупился. - Все что мог я для него сделал, сэр. Пулю вытащил, рану промыл и зашил. Впрочем, пустая трата ниток и повязок, не видел еще, чтобы с такой раной кто-то выживал, - вздохнул уставший врач. Но взглянув в глаза своего адмирала вздрогнул и замямлил вновь, - Я прикажу делать ему компрессы, может молодость и вытянет, сэр. Но на многое я бы не рассчитывал. - Благодарю вас, за старание над моими моряками, – все что вымолвил Пеллью украдкой касаясь горячей руки Горацио и покидая душное помещение. «Старый дурак», – ругал он себя в своей одинокой каюте. Смерть всегда поджидала их где-то рядом на службе, но отчего-то после стольких испытаний и подвигов сложно было поверить, что Горацио и правда мог так просто умереть от шальной пули какого-то вонючего даго. Теперь он был в руках Бога и доктора. А Пеллью лишь оставалось пить в одиночестве и шептать пустоте все то, что он так и не сказал ему. Дни шли, а предсказания доктора так и не сбылось. Горацио не умер в первую ночь, о чем капитану утром сообщил вскользь Буш на мостике. От охватившей его надежды Пеллью даже забыл, что вышел для смены курса. Хотелось тут же ринуться вниз в душную крохотную офицерскую каюту, где теперь был Горацио. Но сперва обязанности капитана. Солнце сменялось луной, а луна солнцем, но глубокий сон Горацио так и не проходил. Рана хорошо заживала стараниями доктора и Буша, который делил с Горацио каюту и заботился о своем друге, стараясь не задумываться о частых визитах адмирала. Все на корабле старались не задумываться об этом. Что делает капитан судна дело самого капитана, а не их ума. Лишь отважные люди лейтенанта Хорнблауэра: Стайлс, Меттьюс и другие, сидя в углу под палубой и ремонтируя канаты тихим голосом перебрасывались словами об их дорогом лейтенанте, с которым они прошли столько подвигов. – Как думаете господин Хорнблауэр скоро очнётся? – в очередной раз спросил Стайлс. – Стайлс, вяжи крепче, – буркнул Меттьюс, тоже переживая за жизнь Горацио. Чем дольше Хорнблауэр не приходит в себя тем меньше шансом, что он очнётся. Житейская мудрость, которую мужчина вынес со многих боев, как морских, так и уличных. – Может нашему капитану нужно поцеловать его, как в сказке про спящую красавицу? – вновь подал голос Стайлс, от чего окружающие его матросы поперхнулись воздухом, но задумались. – Стайлс! – пришел в себя Меттьюс. – Думай, что говоришь если не хочешь болтаться на рее. – Ну что?! – зашептал Стайлс. – У него давно на лице написано, что хочет. От чего не сейчас? - на это матросам нечего было сказать. – Вдруг бы помогло! И тогда господин Горацио нами бы командовал, а не… – А не кто? – раздался над ними голос лейтенанта Буша. Все матросы побледнели и медленно повернулись к Бушу. Первым на защиту встал Меттьюс. – Лйтенант… – начал седовласый моряк. – Меттьюс! – перебил он его грозно, – Стайлс! – все виновато молчали, ожидая наказания. – Впредь прежде чем болтать подобное подумайте, как бы на ваши россказни отреагировал сам лейтенант Хорнблауэр, – матросы пораженно замерли, открыв рты. Бледное скуластое лицо их лейтенанта встало перед глазами, карие глаза вспыхнули недовольством и разочарованием в них, губы поджались и окаменели. Матросы сглотнули и опустили головы еще ниже. – Простите нас, сэр… – прозвучал нестройны хор голосов. – Сэр, - вновь подал голос Стайлс. – Да, Стайлс? – голубые пронзительные глаза Буша впились в него, молча говоря думать, что он говорит. Стайл потупился, но вздохнув все же задал свой вопрос. – Как там господин Хорнблауэр, сэр? – Буш был не обязан отвечать, но все впились в него взволнованными взглядами, заставляя его в очередной раз поражаться способностям Хорнблауэра командовать людьми так, чтобы они потом желали ему не смерти, а скорейшего выздоровления. - Ему лучше. Скоро он очнется, - сказал он уверено, хоть и не чувствовал ее в себе.  – Так что поторапливайтесь привести тут все в порядок, что бы лейтенант Хорнблауэр вновь сознание не потерял от увиденного, - он смерил их своими льдинками, развернулся и стремительно вышел, думая о состоянии своего друга. Волей не волей мысль о спящей красавице и принце, который разбудил ее поцелуем, прокралась в него.  Хорошо, что об этом услышал он, а не кто-то другой. Вряд ли бы пришедший в себя Горацио был бы рад услышав о том, что его подчиненных повесили за эти фантазии. Дни продолжали бежать, становясь неделями. Рана от пули на виске Горацио превратилась в багровый рубец, который легко можно было спрятать за буйными волосами. Он похудел, стал еще белее и был словно выточен не самой умелой рукой скульптора из дорогого материала, таким угловатым он казался. Он дышал, глотал предложенную ему пищу, но в себя так и не пришел, вгоняя Пелью, Буша и большую часть корабля в расстройство. Доктор разводил руками и уже стал намекать на прекращение страданий больного, который по его мнению глаза уже не откроет. Но убийственные взгляды окружающих быстро заткнули это идею ему в глотку, особенно взгляд их капитана, что старался не терять надежду вновь посмотреть в большие карие глаза своего лейтенанта. - Привезу тебя в Лондон и запру в поместье, - шептал Пеллью одинокими вечерами, глуша вино. - День был спокойный, ветер северо-западный умеренный, Стайлз опять чуть не нарвался на кошки, и как вам удалось еще мичманом подчинить это ходячее недоразумение? - тихо говорил Буш протирая влажной тряпкой лицо, грудь и руки своего товарища, своего друга и, как он в тайне даже от себя надеялся, своего будущего капитана. В таких подавленных настроениях осуществлялось плавание “Неустанного”. Но переживания за своего лейтенанта не оправдание невнимательности, которая позволила врагам подобраться слишком близко к прославленному кораблю флота Ее Величества. Как само море - быстрое, неуловимо меняющееся, стремительное и сокрушительное, бои на нем имеют такой же характер. Шторм порой подкрадывается также незаметно как и диверсионный отряд, заползающий словно спрут по трапу и в пушечные отверстия. Но… - Враг на корабле! - раздалось вместе с выстрелом и ударом падающего кричащего тела. Шторм боя разверзся. Звучный уверенный голос раздавал команды пока паника и смятение отражалось в глазах только что проснувшихся солдат, давая им направление и пробуждая от дремоты. Неожиданная атака сама захлебнулась неожиданной расторопностью английского морского офицера, который мелькал молнией среди врагов короны в белой рубашке и таких же белых кальсонах. Вскоре белое стало красным от пролитой им крови. Пеллью, также разбуженный этой суматохой, поспешил встать со своими людьми и организовать их на оборону корабля. В ночной тьме стал вырисовываться вражеский корабль, что поспешил занять выгодную позицию для выстрела из всех орудий. Но Пеллью эту возможность ему давать не собирался. Бой шел по двум направлениям, один заливал кровью палубу "Неустанного", другой разворачивался в самом океане между двух кораблей. Матросы спускали паруса и выполняли приказы своего капитана, пока их собратья, подчиняясь звучным приказам расторопного офицера, скидывали в воду и лишали жизни рискнувших ступить на их палубы испанцев. Миг для одних и час для других. Время хаотично воспринимается, когда решается вопрос жизни и смерти, мужества и долга, отваги и трусости. - Лево руля! Пли! - кричал Пеллью, с удовольствием наблюдая как коленные ядра врезаются в плоть вражеского судна, разрывая его на части. Треск, хлопок и ночное небо озаряется багрянцем и грохотов взорванного порохового трюма, ставя точку в битве. Огненная волна накрывает их всех, обжигает лицо, паруса и корпус. Пеллью отдает команду тушить образовавшиеся воспламенения раньше чем ему удается открыть глаза от разверзшегося ада. Бой заканчивается на обоих фронтах. Оставшиеся солдаты вражеской страны обреченно жмутся друг к другу, бросая мушкеты и сабли. И все, от испанцев до его людей при этом смотрят лишь в одну сторону. Замешательство, первый шок и жар боя начинает спадать, появляется осознанность, понимание, радость и крик. - Лейтенант Хорнблауэр! Лейтенант! Да здравствует Лейтенант! - разнеслась внезапная, такая же оглушающая как призыв к бою в ночи, весть о чуде. - Горацио? - не мог поверить Пеллью, всматриваясь в людскую массу на палубе. Но вот он увидел его. Исхудавшую фигуру в, словно облитой кровью, рубахе и кальсонах. Это растерянное от бурного ликования вокруг него лицо во всполохах пламени горящего испанского корабля. Его лейтенант... - Боже правый! Неужели нападение предотвратил господин Хорнблауэр?! И как у него это удается каждый раз?.. - возглас его старшего лейтенанта вывел Пеллью из оцепенения. Ночной крик, поднимающий к бою... Горацио точно был фортуной этого корабля. Удачей Пеллью... - Тихо! - крикнул уже их капитан. - По местам! Пленных в трюм! Если будут сопротивляться - за борт! Раненых в лазарет! По местам, сукины дети! - конец боя не значит конец сражения, его люди должны быть собраны дисциплинированны. Этот корабль может быть не единственным в этих водах, а горящее судно лучший маяк для неприятеля. Первым кто вторил его командам был его Горацио. Он быстро организовал своих людей, а они быстро подчинились его приказам, как слаженный механизм в умелых руках. Кто-то из матросов, похожий на Меттьюса, накинул на его худые плечи китель и придержал вдруг пошатнувшегося лейтенанта. "Господи он же только очнулся!" - пришло осознание к Пеллью. Недюжинной силой воли он заставил себе командовать дальше, а не приказать увести Горацио к себе в каюту и вызвать судового врача. Чертов долг капитана! - Увезу и запру в поместье, - шептал себе Пеллью, расправляясь с делами. - Точно запру, - убеждал он себя одновременно понимая, что Горацио скорее наймется обычным матросом на какую-нибудь шхуну, чем станет сухопутной крысой в военное время. - Черт тебя дери, Стайлс! Я не ранен, мне не нужен врач! - упорство с каким все хотели отвезти его к корабельному врачу поражала Горацио и начала злить. После того как все успокоилось и корабль набирал ход, уходя от столь заметного объекта, как горящее судно, все отдаваемые им приказы сопровождались попытками его подчиненных увести его в трюм к раненым. - Но сэр, вы же только очнулись, - попытался оправдаться Стайлс, вжимая голову в плечи. - Стайлс, ты что каждый раз идешь к доктору после того как проснешься?! - пытался сдержать злость Горацио, напоминая себе о тугодумости мужчины и его большом сердце. На самом деле он действительно чувствовал себя плохо, голова начинала внезапно кружиться и пульсировать, уводя и без того качающуюся палубу из-под ног. Удивительно как он еще не грохнулся нигде с его-то координацией. К этому всему примешивалась тошнота и слабость в руках, словно он давно ничего не ел, но Горацио помнил, что он точно завтракал перед боем. Он проверил себя на наличие ран, он точно был в порядке, но тогда было непонятно отчего сабля была такой тяжелой и слабость накатывала все сильнее и сильнее, притягивая его к палубе. - Господин Хорнблауэр!? - к нему подбежал окровавленный Буш и стал смотреть на него как на внезапно вылезшего кракена. - Лейтенант... - с облегчением начал Хорнблауэр. - Сэр, вам нужно срочно к доктору, - от уравновешенного и разумного лейтенанта Буша Горацио не ожидал продолжения этого помешательства. - И я о том же ему говорю, сэр! - встрял Стайлс. Горацио сделалось еще дурнее, он прикрыл глаза и сглотнул, чувствуя волну боли, пронесшуюся в голове и сухом горле. Вокруг него засуетились матросы, два мичмана и один лейтенант. - Лейтенант Хорнблауэр, сэр! - протиснулся какой-то мичман, которого Горацио все не мог вспомнить за этой головной болью, как бы не пытался. - Адмирал Пеллью выказывает свое почтение и требует вас срочно к нему в каюту. Все наконец-то умолкли и отошли от него. Воздуха стало в разы больше, принося немного облегчения. Горацио мельком оглядел себя, он был грязным и кое-как одет, но решил, что его непотребный вид будет куда простительнее чем ожидание капитана. Когда он вошел в каюту своего капитана, то застал его мечущимся из угла в угол. Горацио впервые видел всегда спокойного Пеллью в таком сметенном состоянии. Не успел он под шум в голове напридумать себе совершенные ошибки во время боя, на которые так мог сердиться его капитан, и рта раскрыть для рапорта, как Пеллью быстро подошел к нему и прижал к себе. На Горацио словно вылили ушат ледяной воды, а затем сразу завернули в самые теплые одеяла и усадили у огня, давая выпить лучшего вина. Внезапные объятия Пеллью были такими шокирующими, желанными, теплыми и пьянящими, что Горацио забылся. Забыл о своем низком звании, грязи и крови на одежде, правилах и приличиях, и опустил тяжелую голову на плечо своего капитана, утыкаясь носом в ворот адмиральского кителя. Руки, повинуясь самим себе, робко легли на талию мужчины, отвечая на объятия. Пеллью еще никогда так быстро не расправлялся с обязанностями после боя, раздавая приказы словно пушечные выстрелы, освобождая время для самого важного. - Глупый мальчишка, как же ты меня напугал. Запру в поместье... - шептал мужчина, наконец-таки ощущая угловатое тело своего лейтенанта в своих руках. Раньше Горацио не казался ему настолько маленьким и хрупким, несмотря на то, что роста они были практически одинакового. - Простите капитан, - машинально ответил Хорнблауэр на непонятный упрек вышестоящего по званию. Мысли так медленно и неохотно ворочались в болезненной голове. Все происходящее казалось абсурдом, самой смелой фантазией Горацио в холодные вахты. Адмирал Пеллью ведь не может взаправду сейчас стоять и обнимать его как кого-то дорогого и любимого человека. Не может же? Хорнблауэр старался перебороть возникший в голове туман и теплую сонливость, навеянную горячими руками капитана. Приложив казалось колоссальное усилие он убедил отказывающую голову работать и вслушаться в то что говорил ему Пеллью. И к своему глубокому удивлению Горацио услышал все ту же чепуху, что говорили и матросы парой минут ранее на палубе. - Тебя нужно показать доктору, - Пеллью отстранился и стал без стеснения и такта ощупывать его, стаскивая наброшенный китель и задира окровавленную рубашку. - Сэр, я не ранен, мне не нужен доктор, - взгляд Горацио не поспевал за руками капитана, так что когда они обхватили его изможденное лицо он мелко вздрогнул от неожиданности этого касания. - Конечно нужен! - Пеллью посмотрел на него сердито и испуганно одновременно. - В прошлом сражении ты получил пулю в голову, месяц был без сознания без каких либо надежд на пробуждение! - Пеллью побледнел при мысли, что Горацио мог и не проснуться. Но его кожа была теплой под ладонями, он дышал, а так полюбившиеся ему карие глаза блестели жизнью. - Ты пришел в себя только сегодня и сразу же ввязался в бой! Тебе необходим врач! - Пеллью отпустил его голову и сжал плечи, вдавливая свои слова в них. - Месяц... я все это время был без сознания? - все стало вставать на свои места. И взгляды людей вокруг, и слабость, и боль в голове, и эти настойчивые попытки отправить его к доктору. Горацио замутило и он согнулся под тяжестью свалившегося осознания, опускаясь куда-то в темноту. Месяц... так долго он был бесполезным баластом для всех. Кто-то о нем заботился, выхаживал... А адмирал Пеллью волновался... В нос ударил мерзкий запах нюхательной соли. Горацио распахнул глаза и увидел улыбающееся лицо доктора перед собой. Миг назад он был в руках капитана а сейчас уже сидел в его кресле, укрытый одеялом. Озабоченный его состоянием Пеллью был рядом. - Поразительно, лейтенант Хорнблауэр! - глаза доктора пожирали его. - Просто поразительно, вы все таки очнулись. - Вы уверенны, доктор? - спросил растерянный Горацио, пытаясь прийтив себя и понять что происходит. Пеллью с доктором переглянулись. - Что ж, адмирал Пеллью, спутанность сознания, головные боли, дурнота, потери сознания, все это нормально после такой-то травмы. Удивительный вы человек все же, лейтенант, смогли принять бой и похоже спасли всех нас, обнаружив нападение раньше всех. Другой бы на вашем месте уже был мертв ну или лежал пластом, пытаясь вспомнить собственное имя. - Я думал, что все еще в прошлом сражении, - признался смущенно Горацио, касаясь рубца. Кожа чувствовалась стянутой, но в общем шрам почти не чувствовался. Доктор хохотнул. - И это тоже не удивительно, - погладил он жидкую бородку. - Рекомендую вам пару дней постельного режима и жидкой похлебки, вы давно не ели цельно, может заболеть желудок. А я пока подготовлю вам одну микстуру, надеюсь поможет от головных болей и головокружений. Доктор откланялся, оставляя их вновь одних. Горацио пытался думать, вспоминать, непроизвольно массируя висок и шрам от пули рядом с ним. Он не мог вспомнить выстрел, когда для него наступило это поражение, как он не понял, когда очнулся в каюте ночью хотя бой был днем, как натягивал какую-то одежду, что толкнуло его наверх к подкрадывающемуся врагу. Разум был тем, чему он мог доверить, положиться. Он столько раз выручал его, а сейчас может ли Горацио положится на него, когда он постоянно норовит уплыть. Могут ли его люди и капитал Пеллью положиться на него как и раньше? Может ли он еще принести пользу им? Или он теперь будет падать в обморок как нежная девица постоянно? Если он больше не сможет нести службу из-за этой травмы, он больше не сможет быть рядом с ним... Зачем ему бесполезный офицер на которого нельзя положится. Чудо, что он не был отправлен на сушу в первом же порту. Эти мысли вгоняли его в отчаянье, будущее мрачнело с каждым мигом. Пеллью терпеливо стоял рядом, жадно всматриваясь в потерянное лицо своего лейтенанта, и лихорадочно думал как ему поступить сейчас. Он часто представлял момент пробуждения Хорнблауэра, как он оказывался рядом с ним, как говорил слова любви, как Горацио соглашался стать его спутником на остаток отведенных им лет. Но сейчас он был в растерянности и испытывал недостойную человек его положения... трусость. Легко было принимать решения в фантазиях под бокал вина или рома, легко было сминать в мыслях эти тонкие губы, рвать истончившуюся за плаванье рубашку на стройном теле, подминать под себе никак не изменившегося и полного сил и желания Горацио. Но это лишь грезы подобные утреннему туману над водой. Перед ним сидел бледны, сгорбившийся Горацио, сильно исхудавший за месяц на воде и жидкой похлебке, изможденный столь продолжительным восстановлением, уставший после боя, в который ему пришлось вступить едва открыв глаза, терзаемый болью физической и моральной. Как бы Пеллью хотел забрать его боль, его переживания, которыми Горацио любил себя осыпать. Но как теперь это сделать? Капитана стали терзать сомнения в правильности своего казалось бы безапелляционного решения заявить права на Хорнблауэра. Внезапно вспомнился этот загадочный незнакомец, который уже завладел сердцем его лейтенанта. Этот подлец! Пеллью так и не понял кто это, а после ранения Горацио эта туманная фигура ушла на задний план и вовсе стала ничего не значащей. Но как быть теперь? На том злополучном балу Горацио сказал, что этот человек ничего не знает о его чувствах, он старше и по возрасту и по статусу. Значит ли это что и сам Хорнблауэр понимает тщетность его чувств, согласится ли он, всегда делавший правильный выбор, ведущий к победе, на предложение Пеллью? Или останется верен неразделенной любви? У Пеллью голова шла кругом от этих мыслей, как и у Хорнблауэра от его. Горацио судорожно вздохнул решив как и всегда доверится судьбе и решению вышестоящего. Если он пришел в негодность то пусть лучше его комиссуют на сушу, чем из-за его недуга пострадают дорогие ему люди. Особенно адмирал Пеллью. Только Хорнблауэр собрался с силами задать этот вопрос о своей судьбе, наконец-то вспоминая, что он все еще в капитанской каюте и капитан стоит все это время рядом с ним, как Пеллью, отбросив все терзания, выбрал тактику нападения. Да поможет ему бог и будь что будет. Он давно не юнец, чтобы топится от отказа. - Капитан... - робко начал Горацио, поднимая голову. Но все слова и вопросы, волнующие сейчас и много ночей до этого, были смыты жаркими губами капитана. Хорнблауэр стал чувствовать как сознание вновь ускользает от него и, чтобы отсрочить эту надвигающуюся тьму, схватил Пеллью за лацканы его мундира, притягивая к себе. Пеллью пришлось быстро выставить руку и опереться на спинку кресла, чтобы не завалиться на Горацио. Как бы ему не хотелось подмять его под себя, лейтенант был не в том состоянии для таких подвигов. Внезапно Горацио осенила одна горькая мысль и его стал душить смех вместе со слезами. Он разорвал поцелуй и прижался к груди ничего не понимающего Пеллью. - Я не проснулся, да? Мне все это снится? Лишь во снах сбываются все мечты, жизнь не так добра к нам. Я не интересен капитану, он бы никогда так не сделал. Я сплю... я все еще там... - судорожно шептал Горацио ему в грудь, дрожа все сильнее. Ошарашенный таким поворотом событий Пеллью схватил Хорнблауэра за плечи и отстранил от себя еще сильнее побелевшего мужчину, заглядывая ему в глаза. - Так на том балу ты имел в виду меня?! - горячая волна осознания охватила капитана "Неустанного". - Я тот негодяй старше по возрасту и званию, который не интересуется тобой. - Сэр?.. - Хорнблауэр окончательно запутался в том, что он видел, слышал и чувствовал. То что он видел точно было последствием поврежденного пулей мозга, адмирал Пеллью не мог целовать его и уж тем-более смотреть на него с такой любовью и желанием. Но он ведь чувствовал и тепло его губ и сейчас руки адмирала были таким теплыми... Неужели все сон? Или он уже... - Горацио, ты не мертв, ты не спишь, ты наконец-то пришел в сознание, ты здесь и сейчас со мной. Ты со мной... о мой Горацио... - Пеллью сделала ради него, то что делала лишь для короля - встал перед Горацио на колени, - Ты будешь только со мной? Только моим, Горацио Хорнблауэр? - Я стал вашим сразу как переступил порог этой каюты в тот день, - пару слезинок скатились по впалым щекам Горацио. Он зажмурился от кольнувшей его череп боли. Пеллью притянул его к себе, сжимая в объятиях. Старый дурак, мнящий себя знатоком чужих душ и мыслей. Не смог сразу распознать скрытое за этими взглядами, это восхищение, эту любовь... эту боли и отчаянья безответных чувств. Пелллью, адмирал флота Ее Величества, капитан одного из самых мощных и опасных кораблей всего флота, стоял на коленях перед безродным лейтенантом и целовал рубец на его виске, который чуть не лишил их будущего и который в то же время дал им его. Пеллью уже представлял как будет смеяться адмирал Фостер, когда выпытает у него или Горацио эту историю.