Grand Pas

Песня к главе: Элли на маковом поле — Бэмби

Дорога расстилалась впереди, проваливаясь в темный подмороженный ноябрьский вечер. По сторонам мелькали сполохи тепла: окна коттеджей и ветхих хрущевок, завлекающие вывески шашлычных, сигнальные огни велосипедов, чьи владельцы все еще отказывались попрощаться с летом. Встречные фары попадались редко. Мало кому был нужен Питер в такой час — наоборот, все возвращались в пригород с работы. Вдоль обочины теснились липы, дубы и каштаны, и их спутанные голые ветви напоминали трещины, через которые в осень задувает зима. Где-то рядом прогудела электричка. — Так ты расскажешь, что это за место? — в очередной раз поинтересовался Максим, и Олег все так же лаконично отозвался: — Сестрорецк. Максим родился в Ленинграде, вырос в Петербурге, но его познания о Сестрорецке сводились к бесплатному пляжу на берегу Финского залива и санаториям, один из которых где-то в конце девяностых стал его личной тюрьмой на неделю: матери как-то резко дали путевку, он помнил, что собираться пришлось чуть ли не за день. Пока остальные мальчишки бегали по заброшенным корпусам заводов, взрывали петарды и шугали интеллигентных питерских бомжей, Максим изнывал на водных процедурах и давился компотами из кураги. Лучшей частью той поездки стала драка с ровесником, таким же скучающим пацаном лет десяти, который отобрал у Светки воланчик для бадминтона. Бадминтон Светка еще не освоила, потому что была ростом с ракетку, но воланчик ей очень нравился. Она заливалась горючими слезами, пока старший брат не восстановил справедливость. Санаторный хулиган оказался какой-то хилый, Максим его тюкнул всего пару раз, но к матери потом прибежала его бабушка, и нагоняй получили все: и обидчик, и Максим, и даже Светка за что-то. В итоге они с этим пацаном подружились и еще пару месяцев созванивались по домашнему телефону. — Белоостров, — задумчиво произнес Максим, глядя в окно. — Если мы в города играем, тебе на «к», — усмехнулся Олег. — У электрички до Сестрорецка конечная Белоостров, — Максим понятия не имел, зачем это вспомнил и, тем более, сказал. — Никогда не ездил туда на электричке. — Почему Сестрорецк? У тебя там дом? — Ты серьезно думаешь, что место, которое я хочу тебе показать, — это мой дом? — по интонации Олега было ясно, что Максим, как обычно, сморозил глупость. — Мне заняться, по-твоему, нечем? — По-моему, нечем, — срикошетил Максим, поворачиваясь к нему от окна. — Иначе ты бы не вез меня в ебеня ночью накануне моего концерта. — Во-первых, сейчас семь вечера. Во-вторых… — Все-все, — Максим засмеялся, примирительно поднимая руки. — Не заводись. Еще Сестрорецк вроде бы известен своим парком. И каким-то, кажется, шалашом. О! — Ты знал, что в Сестрорецке находится шалаш Ленина? — Макс… — Молчу. «Ягуар» раскатывал перед собой луну приятным белым светом фар и плыл по трассе мягко и бесшумно, словно карибский хищник на ночной охоте. Олег в этот раз не включил свою музыку, Максим тоже не отважился предложить. Помалкивал даже навигатор, и салон тревожился тишиной. Они выехали с Гривцова в сторону севера больше получаса назад, миновали спальные панельки, готовую на старт ракету Лахты, пригород с милым названием Лисий нос, и за все это время Олег не озвучил конечную цель их маршрута. «Одно место в Сестрорецке» звучало интригующе, бесспорно, но Максиму хотелось еще каких-нибудь вводных. С ними было бы легче избавиться от ощущения, что тебя повезли на убой. Этап, когда Максим не доверял Олегу и считал его двойным, тройным или еще каким-то там агентом, давно прошел, после передачи папки с уликами против себя самого уж точно, поэтому беспокоиться на этот счет не стоило. Какой бы сюрприз Олег ни задумал, угрозы для Максима там нет. Он понимал это разумом, но, к сожалению, каналы связи между разумом и телом перебились после дачи, и взять под контроль инстинктивные реакции порой было трудно. Пускай сейчас стояло совсем другое время года, деревья сбросили листья, пожухли цветы, и за окном уже стемнело, а не как тогда, нагло и дерзко среди белого дня, Максима вновь везли куда-то в пригород по трассе, и он, сражаясь с воющей внутри сиреной, напряженно ждал, что вот сейчас, за тем столбом, за этим или, быть может, где-то здесь мелькнет облезлая вывеска «Овощебаза», и сразу после автомобиль свернет налево в лес. Присутствие Олега, которое обычно успокаивало, теперь работало наоборот. Олег не объяснял, зачем им сдался Сестрорецк, а еще, в отличие от тогда, на нем был не светлый цитрусовый аромат, а второй его, с оттенком сплина, незаметно обволакивающий одиночеством и печалью. Чем дольше они сидели рядом, тем чаще «Ягуар» превращался в глазах Максима в «Эскалейд». На это не влияло даже то, что Олег за рулем, а Максим на пассажирском. Казалось, сзади в любой момент может прозвучать знакомый им обоим голос, который с ехидной усмешкой потребует телефон на досмотр. Корчиться в паничке перед Олегом точно не хотелось, и Максим, подбадривая себя тем, что слабость крайне неуместна и не такие у них с Либерманом отношения, держался из последних сил. Силы эти, увы, закончились где-то в районе Разлива. Ну а дальше все, мать его, как всегда. Сердце съехало с ритма, стало трудно дышать, и по лбу поползли капли пота, издевательской щекоткой предвещая озноб, потерю ориентации и прочие радости жизни. — Я окно приоткрою, ладно? — неизвестно, на что Максим рассчитывал, тратя последние крохи самообладания на выравнивание голоса. Руки, потянувшиеся к кнопке, все равно тряслись. — Ты в порядке? — послышался озабоченный вопрос. Салон «Ягуара» потек, Максима начало подташнивать, и показать свое бесцветное лицо Олегу он не рискнул, надеясь отдышаться свежим воздухом. Мимо проплывали оставленные на зимовку дачи: потухшие без белых ночей, обнаженные и сиротливые без зелени на грядках, они, как брошенные псы, оглядывались в поисках хозяина и грустно ждали его возвращения. Что на северном направлении, что на южном, везде эти дачи были похожи, везде оживали с людьми, а без них умирали, и грунтовые дороги, сходящие с главной трассы, напоминали одна другую, и столбы те же самые, и баннеры на них с рекламой новостроек, Охта-парка, загородных спа — Максим постарался вдохнуть, но ребра замотало цепью. — Макс? — Все ок, — выдавил он и дальше почувствовал, как «Ягуар» тормозит, приближаясь к обочине. Ну вот только этого… План по сокрытию своего состояния был, похоже, успешно провален. «Ягуар» мягко остановился, и за спиной Максима открылась водительская дверь. Мгновенно отвернувшись от пассажирской, Максим вперился в подсвеченную фарами дорогу и остервенело задышал. Сейчас все пройдет. Сейчас все будет нормально. Не надо носиться с ним, как с ребенком. И не надо на него вообще смотреть. Почему в салоне загорелся свет? Вырубите свет нахер. Все, поехали отсюда. Незачем устраивать драму. Ничего не случилось. Все в порядке. Это просто… Пассажирская дверь подалась наружу, и свежий воздух, которого Максим так жаждал, хлынул на него волной. Да сука. — Макс, — Олег присел на корточки возле машины. — Макс, посмотри на меня. Он, как обычно, делал вид, что полностью контролирует ситуацию, но звучал при этом взволнованно и немного потерянно. И еще он был без куртки в пять градусов на трассе. — Куртка где твоя? — тремя раздельными вдохами возмутился Максим. — Какая куртка? — не понял Олег. — Твоя. — Какая моя… Так, — Олег подался внутрь салона и отстегнул ремень безопасности. — Давай-ка подышим. Он взял его за плечи и развернул к себе от лобового стекла. Максим совершенно этого не хотел, но совершенно забыл, что можно сопротивляться. Ноги, которых он почти не чувствовал, как-то сами вывалились наружу и уперлись в гравий, заземляясь. Стало полегче. Мужаться больше не имело смысла, и Максим, признавая, что раскрыт, устало навалился предплечьями на бедра. Его знобило. — Вот, — Олег вложил ему в руку бутылку воды, которая все это время пряталась где-то в «Ягуаре». В ответ Максим заставил себя кивнуть, кое-как отпил и, еще немного подышав, смог даже сфокусироваться. Олег продолжал сидеть перед ним в одном свитере и выглядел так, будто Максим прямо тут и умрет, а тело придется куда-то девать. — Ты не бойся, у меня бывает, — прохрипел Максим. — Щас все пройдет. Он поднял бутылку, чтобы смочить пересохшее горло, и тут услышал: — Я не подумал, прости. Хорошо, что не отпил, а то бы выплюнул все обратно. — Зря я повез тебя за город, — Олег сообразил, что Максима не просто укачало, и расстроенно мотнул головой. — Для тебя это триггер, особенно в моей компании. Кажется, теперь они были квиты: Олег впервые стал свидетелем панической атаки Максима, а тот, в свою очередь, прежде не видел столь искренне кающегося Либермана. Даже компромат на самого себя Олег притащил в Театр менее виновато. — Как ты себя чувствуешь? Мне вызвать «Скорую»? — Да какую «Скорую», Олег?.. — Я не знаю, что делать. Максим вскинул взгляд так резко, что Олег не успел отвернуться. — Если я могу чем-то помочь, скажи, — с готовностью добавил Олег, и Максим до того потерялся, что попросил: — Надень куртку. — Давай вернемся в Питер, — словно не расслышав, предложил Олег. — Сестрорецк не лучшая идея. — Ага, чтобы это все в итоге было зря, — Максим отсалютовал ему бутылкой и сделал большой демонстративный глоток. — Мне уже лучше, поехали. — Макс… — Что Макс? — Я не хотел. — А когда вы в лес меня увозили, хотел? Он сам не понял, как это вырвалось. Олега передернуло, будто слова Максима ударили его порывом холода или разряда тока. Зная строптивый характер, с которым имеет дело, Максим догадывался, что Либерман сейчас не в шутку оскорбится, высадит обидчика на трассу, хлопнет дверью и фыркнет выхлопной трубой. Ничего этого не случилось. Слегка оправившись от внезапности нападения, Олег постарался все сгладить: — Я понимаю, что ты на эмоциях… — Нихера ты не понимаешь, — Максим пихнул ему бутылку и рывком развернулся обратно к лобовому стеклу. Краем глаза он видел, что Олег продолжает сидеть на корточках возле открытой пассажирской двери и, сжавшись на пластиковой бутылке, его рука даже не двигается. Резкая перемена настроения Максима выбила его из колеи, и он действительно не знал, что должен делать. Это Максим от своих приступов уже устал, а Олег с ними никогда не сталкивался. — Хватит мерзнуть, поехали, — бросил Максим в сторону, чтобы хоть как-то разбить повисшее оцепенение. Олег молча закрутил крышку бутылки, кинул не глядя на заднее сиденье и вернулся за руль. Пассажирскую дверь он закрыть забыл, и Максим сделал это сам, хлопнув со всей дури так, как с «Ягуаром» еще никто, наверное, не обращался. Он был очень зол. До предела. До трясучки. Вот таким он стал после дачи: панические атаки, вспышки ярости, депрессивные мысли — легкая, «незаметная почти», как врач утешала, форма ПТСР. — Я больше месяца ходил в гипсе, потом еще два восстанавливался, — швырнул Либерману Максим, едва тот пристегнул ремень безопасности. — Я ночью просыпался в ужасе, что больше не смогу играть на барабанах. У меня руки тряслись, я не мог держать палочки. Мне все пришлось начинать с нуля. Олег на него не смотрел. «Ягуар» плавно откатился от обочины и, пропустив грузовой каршеринг, пристроился следом. — И когда я наконец почувствовал себя лучше, вернул подвижность, стал увереннее и пришел с парнями на репетицию спустя три сраных месяца перерыва, хочешь знать, что произошло? Олег молчал, но отсутствие реакции не останавливало Максима. Внутри все кипело, обжигая так больно, что терпеть просто не было сил. — Я стал задыхаться после нескольких ударов в бочку, — со злорадным триумфом объявил Максим. — Мы сперва не поняли, почему. Я даже играть толком не начал, устать не мог. Уж не настолько я растерял физическую форму. Олег включил поворотник и объехал каршеринговый минивэн. Дорога впереди была свободна. — Мы списали на волнение, я вступил еще раз. Ударил по тарелкам. То же самое, — продолжал Максим. — Я пацанам старался не показывать, они так долго ждали моего возвращения, верили в меня, я не хотел их подводить. Не хотел казаться слабым. На пэде все было нормально, а за установкой я еле дожил до конца. Любой удар в рабочий барабан разрывался вот здесь, — он стиснул куртку на груди. — Тарелки прямо в мозг мне били. Я надеялся, так будет только поначалу. Но это повторялось, снова и снова, и без таблеток репетиции для меня обычно заканчивались приступами. Я не знаю, как пацаны это терпели. Как не выгнали меня такого нахер. Ты понимаешь, что больше всего на свете я хотел вернуться за барабаны, но, даже вылечив руку, все равно не мог играть? Может быть, Олег и понимал, но выражение его лица оставалось непроницаемым. — Через какое-то время до меня дошло, — Максим добрался до кульминации. — Я понял, почему удары по томам вызывают панику. Знаешь, почему? Никакого ответа. — Потому что они напоминают мне звуки выстрелов. Он никому об этом не рассказывал: ни Василю с Богданом, ни даже Артему. Ни разу не упоминал, что в том лесу в него стреляли. Казалось, если молчать, то и сам забудет. Решит, что привиделось, пока лежал в коме, что воспаленный мозг от стресса исказил реальность, добавил туда киношных клише, все перепутал и усилил драматичность. Ведь не могли же в него в самом деле стрелять, разве это не бред? Разве он не придумал? За то время, что Максим провел в «Медоре», он почти вытеснил выстрелы в бессознательное или куда там вытесняют страшный опыт, не укладывающийся в рамки разумного. Его избили впятером, Марат цинично сломал ему руку, угрожал повесить на дереве, обставив все как самоубийство, — и помимо этого, в него еще и стреляли? Ну бред же. Оказалось, не бред. Отчаяние, в которое Максим впал после первой репетиции на Красном треугольнике, он пережил сам, безмолвно гневаясь на собственную слабость, на новые проблемы, когда, казалось, все проблемы позади, ну и, конечно же, на тех, кто был виновен. Олег, который обычно вел автомобиль одной рукой, вцепился в руль обеими, но продолжал молчать и не отводил глаз от дороги. — Я хожу к психологу, я пью таблетки, мне стало лучше, спасибо, что поинтересовался, — уколол Максим. — Но это происходит в том числе из-за тебя, и ты даже не представляешь, как я устал. Как устали все мои близкие. И не надо меня утешать, и не надо говорить, что ты понимаешь. Ты вообще нихуя не понимаешь и не можешь понять. Тишина, в которой ехали дальше, ослепляла так же, как свет дальних фар. Если Олег не высадил Максима посреди трассы, то должен был хоть развернуться в обратную сторону, эффектно провизжав колесами через две сплошные, и увезти его обратно в Питер. Чего он точно не должен был делать, так это терпеть. Не в его это стиле. Абсолютно. Он же, черт побери, Олег Либерман. Ты ему слово — он тебе десять, если не двадцать вообще. Но от водительского места никакие слова не звучали. Максим сжимал кулаки, осатанело вгоняя ногти в кожу, пока боль не парализует кишащий в груди хаос. Почему он не поехал в Питер? Почему он молчит? Какого хрена между ними происходит?.. Эмоции постепенно утихали, сходя на нет так же произвольно, как возникли, и после сестрорецкого вокзала Максим уже снова мог себя контролировать. Жаль, что он не забывал свои приступы. Сейчас это было бы кстати. В адекватном состоянии Максим, конечно, не бросался обвинениями, не язвил и не хлопал дверьми, а потому, остыв, ощущал теперь неловкость и продолжал отворачиваться от Олега к окну. Первой вменяемой мыслью, прокравшейся в мозг после срыва, было легкое напоминание самому себе о том, что за психолога, которого Максим упомянул, платит не кто иной, как сидящий рядом Олег. Ну и пошло-поехало. Пока «Ягуар» грациозно огибал колдобины на сестрорецком асфальте, прокладывая путь через рассыпавшиеся, как кубики из разных наборов, хрущевки и таунхаусы, в душе Максима расползалась вина. Олег появлялся в «Медоре» исключительно по делу, но при этом был в курсе всей истории болезни, оплатил Максиму палату, сутки в которой стоили как в «Астории», и взял на себя расходы по амбулаторному лечению, от которых Марат после выписки уже отказался. Без Олега Максим бы не лечил свою «легкую форму» ПТСР, ему бы ее, вероятно, вообще не поставили, и он бы так и не сумел вернуться за ударную установку, потому что бесконечные триггеры ему бы этого не позволили. То, что Максим до сих пор наблюдался в «Медоре», а не в поликлинике по месту прописки, было заслугой Олега, а они это даже не обсуждали, будто пятизначные, а то и шестизначные суммы, которые регулярно поступали в «Медору» для «М.В. Громова» от «О.Я. Либермана», были в порядке вещей. Да, Олег работал на Марата. Да, он участвовал в разборках на даче. Да, он поехал в тот лес. И да, черт возьми, это он придумал план с вырытой могилой, а когда Марат все похерил, прикрыл его жопу легендой об аварии, к которой невозможно придраться. Но если бы Олег не заснял все тайком на видеорегистратор, против Марата не начали бы расследование. Если бы он не сливал внутреннюю информацию, это расследование, как и десятки прошлых, не получило бы хода. И если бы он не оставил Максиму телефон в том лесу, Максим был бы попросту мертв. Захотелось срочно допить всю ту воду с заднего сиденья, а лучше вылить ее себе на голову. Устав трусливо пялиться в окно, Максим собрался с силами и все же повернулся, чтобы начать разговор, однако в этот момент «Ягуар» остановился у парка, и Олег, словно догадавшись о намерениях Максима, быстро вышел на улицу. Пока Максим соображал, что теперь делать и надо ли подрываться следом, Олег обогнул капот и открыл пассажирскую дверь. Максим принял это без возмущений. Они молча вошли в парк, где, несмотря на темноту, было довольно много гуляющих, и так же молча двинулись вперед по центральной аллее, обласканной приветливым светом фонарей. Свежий воздух действовал отрезвляюще, что, с одной стороны, не могло не радовать, но с другой, давило на голову и легкие еще более сильной неловкостью, точно перенасыщение кислородом. Сунув руки в карманы модного бомбера, в ослепительной белизне которого растворялись лет пять, а то и семь реального возраста владельца, Олег шел неспешно, но уверенно, отлично зная, куда ведет Максима, хотя, возможно, уже не зная зачем. Чтобы отвлечься от повисшей между ними паузы, Максим огляделся по сторонам и постарался вспомнить какую-нибудь информацию о парке. Пришлось поднапрячься, но в итоге уроки петербурговедения, которые когда-то преподавали в школе в качестве такого загадочного явления, как обязательный факультатив, и детские санаторные архивы подкинули Максиму, что парк называется «Дубки», основан был едва ли не Петром Первым, а центральная аллея, где они с Либерманом так душевно фланируют, выходит прямиком на берег Финского залива, вдоль которого и расположены здравницы. В темноте было не особо понятно, но Максим представил, что все деревья вокруг них действительно дубы. Может, Олег купил путевку в санаторий? Максим бы не отказался отлежаться денек-другой в целебных ваннах после завтрашнего концерта. Да и вообще по жизни. Оказавшись у воды, Олег, тем не менее, повернул в сторону, противоположную пляжу с домами отдыха, и в том же спокойном темпе направился прямо по гальке мимо людей, наблюдавших за вечерним Финским заливом. Наблюдать там, сказать по правде, было нечего из-за темноты, но это, как обычно, никого не смущало. В точности как летом, когда на Курорте бурлит жизнь, народ расселся прямо по наклонным бетонным плитам, воткнутым в песок сплошной волнорезной стеной, и наслаждался атмосферой. Вместо летних полотенец сидели на подолах курток, кто-то накинул капюшон для защиты от ветра, больше психологической, потому что ветра сегодня не было и в помине, какие-то компании, подготовившись, попивали чай из термоса или вино из пластиковых стаканчиков. Парочки ожидаемо обнимались, с романтичным трепетом вслушиваясь в шелест прибрежных волн, или пытались сожрать друг друга в поцелуе, как чайки, — ну, этим дела до волн уже не было. Олег аккуратно обходил их всех, шагая по камням и плитам, а Максим просто шел следом, пусть даже отдавал себе отчет, что они целенаправленно удаляются от людей, освещения и даже вспыхивающих то здесь, то там огоньков лодок. Минут через десять, найдя уединенное место, куда почти никто уже не забредал, Олег остановился и сел у воды. Максим сел рядом. Несколько минут прошло в молчании, нарушаемом лишь мягкими, точно сани по снегу, перекатами волн да птичьими воплями из необъятной глубины неба, а потом Олег, не отводя глаз от залива, произнес: — Это я отдал приказ стрелять. — Что?.. — вырвалось у Максима. Он больше растерялся от внезапности, чем успел вникнуть в суть. Олег пододвинул ближе ноги по бетонной плите и обхватил руками колени. — Я сказал, чтобы стреляли в воздух. Максим не знал, что на это ответить. Признание повисло между ними, точно дымка, размывающая обзор. — Я надеялся, так ты поймешь, в какой мы стороне, — не получив реакции, объяснил Олег. — И сможешь убежать. — Да я бы в жизни не понял, в какой вы стороне, там звук шел со всех сторон разом, — удивился Максим, но голос прозвучал как-то задушено и беспомощно. Олег кивнул: — Ты прав. И помолчав, добавил: — Но я ничего не мог сделать в тот момент. Волны продолжали вальсировать по камням, равнодушные ко всему вне зоны их досягаемости. — Он бы убил нас обоих, да? — обронил Максим раньше, чем успел остановиться, но Олег себя тоже остановить не успел: — Да. Его глухой выдох развеял туманную вуаль по ниткам. — Я не подумал в тот момент, как эти выстрелы на тебе отразятся, — Олег подобрал с земли плоский камень и начал перебирать его в пальцах. — Да и потом было как-то не до того. Ты чуть не умер и… В общем, я не хотел, чтобы все так вышло с барабанами. Я не хотел тебе навредить. Мне очень жаль, что я причастен к твоим трудностям и не могу помочь их решить. — Ты и решаешь мои трудности, Олег, — возразил Максим. — Если бы ты до сих пор не оплачивал… — Давай не будем, — перебил тот, кидая камень в воду. — Я делаю это ради себя, а не тебя. — И медицинскую карту мою ты тоже ради себя наизусть выучил, да? Олег поджал губы, подыскивая ответ, но в итоге решил отклонить тему с опасного направления: — Я рад, что тебе стало лучше и что завтра ты даже выйдешь на сцену. Это можно считать победой над ним. — Ты придешь завтра? — не то чтобы Максим рассчитывал на утвердительный ответ, но по привычке все же поинтересовался. Наблюдая, как на заливе покачиваются огоньки лодок, Олег откликнулся с едва заметной усмешкой: — Ты правда хочешь, чтобы я пришел? — Почему нет? — Мне там не место. Брови Максима поползли вверх: — С чего ты взял? — Макс… — Нет, серьезно, — он не дал закончить. — Ты что, забыл, как бухал с нами на кухне до трех ночи? — Ну я бы не назвал это… — И как чуваки отвечали на миллион твоих вопросов про музыку и группу? — Ну не миллион… — И бизнес-план, который ты составил «от скуки»? — Максим выдернул руки из карманов, чтобы изобразить кавычки, на которые Олег все равно не посмотрел. На этот аргумент у него, однако, возражений не нашлось. — Я понял твою мысль, — произнес он с улыбкой в голосе, намекая, что тронут дружелюбием Максима. Потяжелевший тон при этом дал понять, что тема закрыта. Хрена с два. — Я помню, ты говорил в самом начале, что избегаешь людей, не хочешь сближаться и нарочно всех отталкиваешь, — полез на рожон Максим. — Ты боишься, что кто-нибудь станет мишенью для Марата из-за тебя. Дорожка была очень скользкой, и Максим готовился к тому, что следующий камень, который Олег поднимает с земли, полетит ему в голову, но этого не произошло. Олег просто-напросто промолчал — а значит, согласился. — Я, Артем, все ребята на Гривцова уже мишень для Марата, — стараясь не давить интонацией, напомнил Максим. — Нет смысла нас отталкивать. — Ты даже не представляешь, на что он способен. — Представляю, — Максим непроизвольно подался ближе, как будто таким образом его слова доходили до адресата успешней. — Я знаю это от Артема, я видел те кошмарные фотки, которые ты приносил в «Медору», и мне на себе пришлось… — Нет, Макс, — второй камень полетел в залив. — Ты вообще не представляешь. — Так расскажи мне. — Зачем? — Чтобы не держать в себе. Олег уперся в колени предплечьями и на длинном выдохе наклонил голову вниз. Предчувствие того, что они забрались на опасную территорию, зыбко дрожало у Максима в груди. Спугнуть доверие можно было любым ошибочным действием, но и бездействием тоже, и Максим балансировал на канате между одной фатальной пропастью и другой. — Я понимаю, о чем ты, — выждав паузу, чтобы собраться с мыслями, отозвался Олег. — Я не боюсь, что вы станете мишенью для Марата, потому что с этим я могу что-то сделать. Я боюсь, что вы станете мишенью для меня. Максим похолодел: — Поясни. — Марат превосходный манипулятор, ему нет в этом равных, ты и сам знаешь, — Олег поежился, потянувшись за новым камнем. — Вся его жизнь построена на манипуляциях. Он использует их виртуозно. Он даже не осознает этого, но раз за разом добивается своего, вертя людьми как хочет. Добавить тут было нечего, и Максим просто кивнул в знак согласия. Если даже он сам на той даче поверил, что Марат любящий опекун, который всего лишь переживает за воспитанника и обязательно все поймет, надо только объяснить правильно, то Артему эта сволочь и подавно запудрила голову. За проведенные рядом с Цепакиным годы Артем пострадал от его игр как никто другой. — Он всегда знает, на какие точки давить. Я тоже не исключение, — продолжил Олег. — Чем лучше он тебя изучил, тем больнее потом бьет, и мне от него прилетает прицельно. Как бы ты ни готовился, в моменте ему сложно противостоять. Для этого нужно стать роботом, который вообще ничего не чувствует. «Что ты и пытаешься сделать», — едва не выпалил Максим. — Через пару лет после того, как я переехал из Москвы в Питер и начал работать с Маратом, произошла одна история, — Олег уже шевельнул рукой, чтобы бросить камень в воду, но вдруг передумал и вместо этого стал задумчиво поглаживать пальцами острую кромку. — Мы заключали договор с довольно влиятельным человеком. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что у меня ноги подкосились, когда я в первый раз услышал его имя. Максим затаил дыхание вслушиваясь. Ему не нравилось уже начало этой истории. — Договор был долгосрочным, на много миллионов, в его подготовке участвовали десятки людей, переговоры шли больше полугода, — равнодушно перечислил Олег. — Для Марата это было очень важно, и все понимали, что любой проеб им дорого обойдется. — А тебе тогда было…? — Двадцать три, — уточнил Олег. — И я был готов на все, лишь бы заслужить его одобрение. После этих слов в памяти Максима сам по себе возник их ночной разговор у Фонтанки, когда Олег, расхрабрившись от шавермы, признался, как быстро и жестоко развенчался в его глазах культ личности Марата Цепакина. Значит, случай, который Олег пересказывает сейчас, произошел еще до падения идеалов. И до мыслей о суициде, невольно добавил про себя Максим. — Поскольку я закончил юрфак и у меня был диплом, причем красный, я уговорил Марата подключить меня к переговорам, — продолжал тем временем Олег. — Опыт у меня был нулевой, профиль не подходил совершенно, но я так сильно хотел участвовать, что Марат согласился и отдал меня своим юристам. Мы начали работать, начали встречаться со второй стороной, с тем человеком, его представителями и подрядчиками, все время были на созвонах, в общем, очень плотно взаимодействовали. И если поначалу я хлопал глазами, то постепенно втянулся, разобрался в делах, понял, что юристы Марата ни на что не годятся, и мы их уволили. После этого я повел договор сам. Я видел, что Марат мной доволен. Он наблюдал за мной, присутствовал на моих встречах. Он будто… — Олег осекся, поймав себя на откровенности, и Максим даже сквозь темноту различил, как на его щеках проступил румянец. — Я выбивал для него лучшие условия, но он гордился не этим, а мной. Понимаешь разницу? Максим понимал. А еще ему становилось жутковато от предположений, чем может кончиться эта история, потому что добром она точно кончиться не могла. — Я очень старался, из кожи вон лез, пытался выслужиться перед ним и… — Олег снова повесил голову. — Это все так убого звучит. Максим попробовал его ободрить: — Ты был другим человеком тогда, и Марат для тебя много значил. — Очень много, — печально подтвердил Олег и вернулся к прерванному рассказу. — В итоге мы встретились на подписание договора. Торжественно было до тошноты. От нас делегация, от них делегация, все при параде, вечером планировали театр, ресторан. Максимальный пафос. — И что-то не по плану пошло, да? — Максим не мог больше терпеть. — Подписание договора — это чисто символическое событие. Условия, сроки, исполнители, объемы, спорные моменты — вся хренотень давно согласована, — пояснил Олег. — И вот мы сидим за огромным столом, Марат берет ручку, чтобы поставить подпись, и в этот момент нас всех просят удалиться из зала, потому что тот человек хочет еще что-то обсудить с Маратом наедине. Мы Михайловский замок арендовали ради этого, чтоб ты понимал. — И что было дальше? — Максим от напряжения тоже схватил камень и начал яростно вертеть его в руках. — Они общались минут пять от силы, а потом Марат вышел и заявил, что договор отменяется. — Почему? — Он ничего не объяснил, но я в жизни не видел его таким свирепым, — покачал головой Олег. — Он схватил меня за локоть и уволок оттуда в машину, как будто я… будто я был в чем-то виноват. Мы уехали в его квартиру на Приморском проспекте, и он велел мне не высовываться. Я пытался выяснить, в чем дело, что произошло, что я сделал не так, но Марат оставил меня в квартире и пропал. Мне было запрещено ее покидать, меня караулили четыре охранника, без которых я даже поссать не мог, и на мои вопросы ни Марат, ни его люди — никто не отвечал. Я тогда чуть не рехнулся. Все записи перебрал, всю историю переговоров вспомнил, пытался разобраться, где я так охуительно накосячил, и понять, что со мной теперь сделают. Это продолжалось больше недели, и за эту неделю я, наверное, ни разу не поспал нормально. — Но он ведь ничего с тобой не сделал, да?.. — голос Максима ощутимо просел, выдавая владевшую им тревогу. — В конечном счете мне все-таки удалось узнать через разных людей, что происходит, — слишком погруженный в воспоминания, Олег проигнорировал вопрос. — Договор не просто отменился. После Михайловского замка Марат и тот мужик находились на пороге войны. Ты смотрел «Крестного отца»? Знаешь, что это значит? Про залечь на матрасы и все такое? Вот что там творилось без меня. — Да что такого он ему сказал?! — оторопел Максим. В самом деле, с какой стати два гангстера вдруг собрались стрелять друг в друга, если обо всем уже договорились? — Марат не хотел, чтобы я знал, но я бы все равно узнал, конечно, — Олег с силой сдавил камень в кулаке, а, когда разжал, на ладони остались глубокие вмятины. — В общем, когда тот человек остался с Маратом наедине, то повел такой разговор, что… что у Марата есть мальчик, юрист… Максим оцепенел: — Да ну нет. — Заявил, что подпишет договор, если Марат уступит меня ему, — покрутив камень, Олег все-таки швырнул его в залив. — Хотя бы на одну консультацию. У Максима просто слов не было, кроме одного: — Пиздец. — Знаешь, что я подумал, когда впервые об этом услышал? — Олег вдруг усмехнулся. — Я так возмутился за Марата. Неужели нельзя было позаботиться заранее и домогаться меня на предыдущих встречах? Зачем надо было тянуть до подписания? Этот уебок просто хотел показать свою власть, заставить Марата выглядеть жалко и выполнять любую его прихоть ради договора. Я был так оскорблен за нас всех, что забыл оскорбиться за себя. — Только не говори, что ты согласился на… — Максим сглотнул раскалившее горло бешенство, — «консультацию» с тем мужиком ради Марата. Ты же этого не сделал? Это же не с такой концовкой история, да? Впервые за все время, что они сидели у залива, и, пожалуй, даже впервые после приступа в «Ягуаре» Олег посчитал нужным повернуться к Максиму лицом. Несмотря на строгость возмутительно безупречных черт, в прозрачном, как колодезная вода, взгляде плескалась улыбка. — Ты очень трогательно за меня волнуешься, спасибо. — Блять, Олег, — Максим едва удержался, чтобы не двинуть ему куда-нибудь. — Я не согласился, не переживай, — с посветлевшей интонацией сообщил Олег, вновь сосредоточившись на прибрежных волнах. — Да и Марат бы мою жертву не оценил. Я просто ждал в тылу, пока между сторонами шли новые переговоры. Войны никому не хотелось. Был риск засветиться перед ментами, да и жертвы с обеих сторон были бы неизбежны. Но Марат дико злился, просто ужасно, и переговоры шли тяжело. В итоге разрулили, пожали руки, хотя о заключении договора можно было, конечно, уже забыть. Полгода работы, миллионы долларов — все в пизду. Но надо отдать должное, тот человек принес Марату извинения. Он объяснил свои действия тем, что не знал о моем особом положении. В его глазах я был всего лишь смазливым мальчиком, пусть и толковым, и ничего в моем с Маратом общении якобы не намекало, что я уже принадлежу ему. Почему все, что касалось личной жизни Марата, звучало так мерзко? Максим не знал, куда деваться от отвращения и яростных призывов совести разобраться с этим уродом раз и навсегда. — Когда все улеглось, Марат приехал ко мне на Приморский проспект. Я все еще жил там под домашним арестом или типа того, — история подошла к концу, но волнение в голосе Олега почему-то вновь начало набирать обороты. — Я хорошо помню наш разговор. Были только мы вдвоем, без охранников. Он принес эту связку с пивом, где по двенадцать штук, как она называется? Неважно, мы сидели до глубокой ночи, общались, пили, было как-то… не знаю, душевно, — Олег сунул руки в карманы бомбера и нахохлился, втянув голову в плечи. — Мы никогда так раньше не сидели. Я даже заподозрил, что он меня в конце застрелит, поэтому такой добрый. Олег засмеялся, а вот Максиму что-то не стало смешно. — И когда наступил вот этот момент откровений под светом от вытяжки, — подвел к сути Олег, — он сказал, что хочет донести до меня одну важную вещь. Чтобы я знал. И запомнил. Тут Олег замолчал — в обычное время Максим бы решил, что специально нагнетает интригу, но сейчас уловил, как ему тяжело говорить, и дал время собраться с силами. — Марата очень сильно критиковали за отказ от договора, именно среди своих, — почувствовав, что готов, продолжил Олег. — Многие даже не знали толком, что произошло. Ходили какие-то слухи. Тема щекотливая, так что старались пресекать болтовню. Но в любом случае народ не понимал, почему Марат все свернул и не пошел на уступки. А мне он там на кухне сказал, что не мог поступить иначе. И что если бы это произошло не на подписании, а раньше, на любом из этапов, неважно каком, он сделал бы то же самое. Потому что, — Олег споткнулся, вдохнул судорожно, как перед падением, и Максим непроизвольно двинулся ближе, будто мог подхватить. — Потому что он заступался не за себя или свою гордость. Он защищал своего сына. И пока сердце Максима летело с горы, Олег тихо добавил: — А это самое важное. На несколько минут панорама Финского залива замерла, точно фотоснимок. Накаты волн бережно обняли камни, большие чайки распахнули крылья, превращаясь в небесный узор, а люди, сидевшие вдоль берега на камнях, неожиданно стали двухмерными. — Он назвал тебя сыном?.. — Максим обронил это едва различимо, и если бы не замершая вокруг них реальность, Олег бы вряд ли услышал. — Да, — кивнул он. — Тогда он впервые меня так назвал. Пока Максим судорожно искал точку опоры после нового уточнения отношений Марата и Олега, сам Олег дополнил рассказ новостью о том, что именно Марат помог ему с рестораном: дал стартовый капитал на безвозмездной основе, участливо интересовался, как продвигаются дела, старался задействовать связи, чтобы поддержать советом или полезными контактами, пригласил всех знакомых на открытие, договорился о рекламе, страховал на первых порах и всегда напоминал, что Олег может на него положиться, что собственный ресторан — это большое достижение, что он гордится тем человеком, каким Олег стал. — Он так и говорил, что гордится мной, прямо сиял, — на губах Олега промелькнула обреченная улыбка. — Ресторан для меня очень важен. Не из-за одобрения Марата, а, скорее, наоборот, потому что Марат к нему не причастен. Да, он помог мне финансово, за что я искренне ему благодарен, и он был рядом, когда я в этом нуждался. Но ресторан — это мой бизнес. Ни Марат, ни его люди там не участвуют. Это место, где я могу быть другим, — Олег помолчал немного, а потом решил: была ни была. — Нормальным. Это слово, взмыв в воздух над галькой, резануло Максима по легким. — Когда мы только открылись, Марат заявил, что будет проводить через меня деньги, — Олег поворошил камни носком ботинка и подобрал очередной. — Он проводит их через все, к чему прикасается. В том числе через Театр, как ты знаешь. Максим печально кивнул. — Я запретил, — поднеся камень поближе к лицу, Олег внимательно вгляделся в узор. — Я тогда, наверное, впервые в жизни выступил против него в открытую. Мне было плевать, что он со мной сделает. Я любил свой ресторан и не мог допустить, чтобы Марат запустил в него руки. Я закрывал глаза на все, что он делает, сука, на все, — камень со свистом полетел в воду, и сердце у Максима больно сжалось, зная, какие тайны кроются за этим коротким все. — Но ресторан я бы ему не отдал. Максим не был уверен, осознает ли Олег, что его истовая готовность идти до конца означала борьбу за свою независимость и личность, а не только сам ресторан, но, похоже, именно в тот период на свет появился человек, который сидел сейчас рядом. — В итоге он отстал от ресторана? — осторожно поинтересовался Максим, видя, что Олег проваливается в тяжелые мысли. — Да, отстал, — отозвался тот. — Иначе я бы давно сидел на коротком поводке у твоего Богдана. — Ты бы нашел способ выкрутиться, — усмехнулся Максим, чтобы слегка разрядить обстановку. — Я понимаю, почему Артем не может перестать с ним общаться, несмотря на… — Олег вздохнул, и улыбка, что мгновением раньше осветила его лицо благодаря стараниям Максима, вновь померкла. — С ним рядом в самом деле чувствуешь, что на тебя не плевать. О тебе беспокоятся. Ради тебя готовы на жертвы. Ты в приоритете. Ты семья. Марат постоянно играет с чувствами других, но при этом остается искренним. У него все от сердца: все его зло и все добро. Он вырастил Артема, обеспечил его будущее, переписал на него дачу, пытается ввести в свой бизнес. И меня он взял под крыло, помог мне с рестораном, отпустил в Америку, чтобы я стажировался и жил, как он сказал, «на всю катушку», хотя я был нужен ему здесь и он на меня полагался. Он заботится о нас обоих как умеет, обо мне и об Артеме, и у него хорошо получается до тех пор, пока все не идет по пизде. — Как там в лесу? — ненавязчиво напомнил Максим, и его вопросительная интонация поскакала по камням риторическим эхо. От возвращения на дачу Олег скривился, но Максим должен был узнать кое-что еще: — Если он относится к тебе по-отечески, неужели бы смог убить вместе со мной? Внезапно за спиной Олега, где кромка берега вливалась под корни деревьев, послышался шорох. Максим непроизвольно вздрогнул, хватаясь за первый попавшийся камень. Сомнений не было: их выследили. Сейчас Марат покажется собственной персоной и быстро завершит чересчур откровенную беседу. Паника взвилась в груди, и Максим, готовый обороняться, не мог взять в толк, почему так спокоен Олег. Тот даже не шелохнулся, продолжая обнимать колени и меланхолично покручивать гальку между пальцев. Неужели воспоминания настолько притупили его инстинкт самосохранения? В какой момент ему стало плевать?.. Пока Максим соображал, из кустов на берег, хихикнув «А, ой», выпали две девицы в горнолыжных куртках. На Марата они были не похожи. Недоумевая, как оказались в стороне от парка, девушки заковыляли по камням вдоль берега навстречу основному скоплению людей. Щебеча о чем-то своем, они даже не заметили сидящих у воды. Максим проводил девушек растерянным взглядом. Он настолько провалился вслед за Олегом во вселенную Марата, что минутное возвращение к нормальной жизни выбило его из колеи. Ну, возвращение и в самом деле получилось минутным. Дождавшись, пока девушки удалятся на достаточное расстояние, чтобы не слышать чужих разговоров, Олег ответил на предыдущий вопрос: — Да, смог бы. Он бы убил меня в том лесу. В голове Максима это совершенно не вязалось с отеческой заботой, о которой так усердно повествовал Олег, и, хотя великая любовь нисколько не мешала все тому же Марату домогаться Артема, он не поднимал на него руку, не угрожал расправой и, тем более, не пытался ее осуществить. — Я не понимаю, — сдался Максим. Нисколько не удивившись, Олег лишь горько усмехнулся: — Это понимают только я и Артем. Чем больше Максим узнавал о том, что происходит за закрытыми дверьми жизни Марата Цепакина, тем больше появлялось новых тайн, несостыковок и вопросов, и даже при всем своем многолетнем опыте взаимодействия с самыми разными людьми Максим по-прежнему не представлял, с какой стороны распутывать этот клубок. — Марат убил бы меня в том лесу, — упрямо повторил Олег, — а потом устроил бы мне пышные похороны, построил храм и каждую неделю приносил цветы на мою могилу. По всему его дому стояли бы мои фотографии, и любой, кто вякнет про меня хоть одно недоброе слово, на следующий день валялся бы в канаве с проломленной башкой. Вот такой Марат человек. Если вкратце. — Господи… — Максим с мучительным стоном провел руками по лицу. У него сдавали нервы, и он просто не представлял, как Олег живет в этом блядском цирке каждый день на протяжении десяти лет. Счастье, что Артем смог оттуда вырваться и, занятый в Вагановской академии, а потом Театре, проводил с Маратом все меньше времени. — Как ты… как ты можешь…— Максим захлебнулся воздухом, пытаясь поймать разбегающиеся мысли. — Ты так спокойно об этом говоришь. Без эмоций. Без надежды. На лице Олега не дрогнул ни один мускул. Изумление Максима было ожидаемым, да и суть сказанного откровением не стала. Однако комментировать это Олег отказался, переходя к основной теме: — Я боюсь, что, когда он узнает о расследовании, а он узнает, — в этом Олег тоже не сомневался, — он начнет манипулировать мной. Надавит на жалость, напомнит, сколько добра мне сделал, начнет рыдать, что я его предал, что я ему как сын. Будет меня обрабатывать, требовать выбрать между ним и тобой, пока я не сломаюсь. После этого он выкачает из меня всю инфу и пользу, какую можно, и убьет. — Олег, хватит. Пожалуйста, — каждый раз, когда он говорил про убийство, Максима передергивало. — Я пытаюсь тебе объяснить, — с завидным упорством нажал Олег, не решаясь, однако, повернуться к Максиму лицом. — Это реально. Это один из возможных сценариев. Да, он поганый, но ты должен иметь его в виду. — Да не хочу я иметь такое в виду. — Если я тронусь умом и решу, что мое место с Маратом, я не хочу навредить тебе и Артему. — И какова вероятность, что ты тронешься умом? Можно в процентах? — Ты на меня злишься, это нормально. Тебе нужно время уложить в голове то, что я пытаюсь донести, — терпеливо гнул свою линию Олег. — Я просто хочу, чтобы ты понимал разницу. Я не собираюсь тебя предавать, я не рассматриваю возможность возвращения к Марату. Я остаюсь на твоей стороне. Но не забывай, что Артем по-прежнему с ним общается после всего, что он с ним сделал. Не забывай про то, что я тебе сейчас рассказал. Когда Марат узнает о расследовании и начнет на меня давить, я могу перестать себя контролировать. Конечно, я буду сопротивляться, но гарантировать успех здесь нельзя. Если тебе так проще, можешь сравнить этот процесс с деменцией. — Я не злюсь. Олег бросил на Максима недоуменный взгляд. — Ты сказал, что я злюсь и что это нормально, — повторил Максим, не заметив, как голос надтреснул взволнованным хрипом. — Я не злюсь на тебя. Я хочу, чтобы, когда он узнает о расследовании, ты был рядом со мной, а не с ним. В зависшей тишине раздался стук выпавшего из руки камешка. Среди всех сценариев, которые Олег, как марвеловский Доктор Стрэндж, просчитывал на сто шагов вперед, не оказалось самого простого: Максим не позволит ему остаться с Маратом, если правда о расследовании выплывет наружу. Вспышка ничем не прикрытой уязвимости, страха и жажды поверить мерцала у Олега в глазах, пока он лихорадочно метался взглядом по лицу Максима, ища подвох. Но никакого подвоха не было. Что бы Олег там себе ни придумал, от чего ни готовился бы обороняться, Максим знал, что он не будет делать это один. Не будет и все. — Те бумаги… — вполголоса обронил Олег, ощутив, что пауза между ними затянулась. Ему было неловко, и он нервно заламывал пальцы под рукавами бомбера, думая, что Максим, который продолжал смотреть ему в глаза, этого не замечает. — Из… из налоговой. Которые я отдал тебе… В твоем кабинете… — Да, я помню, — спокойно кивнул Максим. — Я отдал их как раз на случай, если… Если случится то, о чем я тебя предупредил, — с трудом вернув утраченный контроль, закончил Олег. — Если Марат заставит меня с ним работать, если я перестану мыслить здраво, если ты почувствуешь, что я опасен, у тебя есть способ защититься от меня. — Да, и я его сжег. — Ты что?! — брови Олега подпрыгнули вверх. Он и сам едва не подпрыгнул. Но Максим на это лишь безразлично повел плечами: — Надеюсь, это были не единственные твои копии. Хотя, если единственные, так ведь даже лучше? Еще какое-то время Олег таращился на него в немом шоке, но, убедившись, что Максим не шутит, со свистом выдохнул и растер ладонями лицо, точь-в-точь как сам Максим до этого. — Я же ради тебя стараюсь, неужели нельзя просто… — Просто что? — перебил Максим. Тон его оставался ровным и вкрадчивым, как если бы он утешал ребенка. — Списать тебя со счетов? Бросить при первой возможности? Ты же вроде знаешь меня, должен понимать, что я не такой человек. — Я уже вообще ничего о тебе не понимаю. — Да перестань, — Максим улыбнулся, придвигаясь чуть ближе, чтобы шелест воды не перемешивался с речью. — Не такой уж я и сложный. — Мне нужно быть уверенным, что ты не пострадаешь из-за меня, — стоял на своем Олег. — Я должен знать, что у тебя есть рычаг давления, что ты в безопасности, что я не втянул тебя… — Давай я сам разберусь, ладно? — Да не разберешься ты сам! — огрызнулся Олег. Но спорить с Максимом, по крайней мере сейчас, было бессмысленно, так что, немного помолчав, Олег все же принял горькую участь и смиренно вздохнул. — Окей, придумаю что-нибудь другое. Казалось, тема исчерпана, однако Максим, заняв доминирующую позицию, уже не собирался отступать: — Не надо ничего придумывать. Просто перестань, ради бога, просчитывать варианты собственного убийства и позволь мне быть рядом. Останься на Гривцова, если наш план не сработает. Мы решим это вместе. — Макс… — Я не буду прятаться в бункере, пока тебе грозит опасность. Судя по напыщенному виду, Олег опять собрался препираться, но этот порыв оказался рефлекторным, потому что осознание услышанного, нагнав чуточку позже, заставило его замолчать. Он повернул к Максиму голову и только в этот момент заметил, как сильно сократилось разделявшее их пространство. Объявлять свои страхи на весь Финский залив больше было не нужно. Максим сидел на расстоянии шепота. — Ты самый упертый человек на свете, — сообщил ему Олег. Эта мысль явно была законченной, но Максим смотрел безотрывно, требуя договаривать, смотрел так, будто знал, что именно Олег боится озвучить, и подбадривал его взглядом, уверенный, что сработает. — И если честно… Сработало, улыбнулся Максим. — Мне приятно, что ты избавился от бумаг. В какой момент та полуночная встреча в кабинете начальника пиар-службы Театра русского балета дополнилась алкоголем, Максим до сих пор не мог вспомнить. Как-то само произошло, естественным образом. Передав документы и убедившись, что Максим больше не злится на непрошеную помощь в трудоустройстве, Олег обрадовался, но клубок, в который он замотал себе нервы, пока ждал Максима в темноте, распутывался неохотно, и оттого даже со стороны было очевидно, что состояние у него слегка шальное. Глаза смеялись, а пальцы, которых Максим коснулся, когда принимал бумаги, оставались безжизненно ледяными. Всегда последовательная и стройная, речь Олега тоже казалась чересчур возбужденной. Собираясь уходить, он как-то слишком суетился. Отпускать его такого не хотелось, да и Максим, чего уж там, испытывал облегчение от их примирения. В этой ситуации самым логичным решением представлялся коньяк, который они благополучно и выпили. Затем был второй коньяк, ром и что-то еще из «шкафа для переговоров», как звал его Максим. Заболтавшись, они ничего вокруг не замечали: ни скорости опустошения бутылок, ни их количества. Легкость, с которой складывался разговор, отчасти даже пугала. Максим вроде понимал, что значит быть на одной волне, но с Олегом они каждый раз будто погружались в ракету и стартовали в космос. Если бы не тошнотворная слащавость понятия «родственные души», Максим бы именно так это все и назвал. Олега что-то подразвезло, и он, завалившись на диван, упрашивал Максима сделать селфи, попутно декламируя феноменальные стихотворения некоего «старшего лейтенанта В.П. Пидоренко», которые он хрен знает откуда взял. Был там, например, такой пассаж: Я на тебе поправлю покрывало И чай тебе покрепче заварю А кто тебя обидит дам в ебало Обидчиков друзей я не люблю Олег смеялся над этой нелепостью, и Максим смеялся с ним вместе. Было классно. Веселые приятели и беззаботный вечер. Наверное, они оба нуждались тогда в этой иллюзии. Но в конце концов настало время прощаться, Олег ушел, сославшись, как обычно, на дела, и ровно в ту секунду, когда дверь за ним прихлопнулась, внутри Максима щелкнул выключатель. Какие у тебя дела? Ты же пьяный в говнище. После вспышки обиды на то, что Олег его бросил, Максим вперил взгляд в мутный экран телефона и наконец узнал, сколько времени они провели в кабинете вместо изначального плана выпить по рюмке и разойтись. Очевидно, что Артем давным-давно освободился, переоделся и ждет, если еще не уехал с Филиппом из Театра. Максим открыл переписку, затем решил, что лучше позвонить, но буквально за секунду до вызова в груди снова щелкнуло, и Максим отшвырнул телефон в сторону. Стало так стыдно, что зубы свело. Артем был один, пока он распивал тут с Олегом. Это разве нормально? Это же полная дичь. Никакого права звонить Артему у Максима сейчас не было. Пьяный и провинившийся, он не заслужил ни единой крупицы его внимания. Настроение, расцветшее от стендапа Олега, полетело вниз со скоростью Бустера на Диво-Острове. Максим открутил крышку на бутылке виски и хлебнул из горла. Перед глазами плыло. В ушах звенели распадающиеся логические цепочки. Стало душно, жарко, противно от себя самого, воздуха категорически не хватало, так что пришлось дернуть галстук и ослабить ворот рубашки. Плевать, все равно никто не увидит. По кабинету витал аромат таинственности и печали, ускользающий шлейф которого Максим ловил на диванных подушках. Теперь он понимал эти духи и знал, что они кричат о помощи. Сегодня Марат ограничился пощечиной «в воспитательных целях», а завтра решит в тех же целях поломать ноги или выбить глаз. Он неадекватен. Его надо держать на привязи. Максим ощущал совершенную беспомощность и продолжал заливать ее алкоголем в надежде стереть из памяти лиловую гематому на скуле Олега, аккуратно заретушированную тональным кремом, отметины пальцев на загорелом предплечье Филиппа, опустошение в припухших глазах Артема, самых прекрасных на свете глазах — глазах любимого человека. Почему Марат до сих пор на свободе? Сколько тонн улик еще нужно собрать, чтобы закрыть его раз и навсегда? Куда уехал Олег? Что эта мразь с ним сделает? Как забрать его оттуда? Как не сходить с ума, зная, что он там? Шелест Финского залива вернул Максима в реальность. — Я задам тебе один личный вопрос, — приглушенно обратился он к сидящему рядом Олегу. — Не отвечай, если не хочешь. И прости, если лезу, куда не должен. Олег перевел плечами как будто от холода, как будто ему наплевать, на самом деле несмело допуская Максима в свою жизнь. — Сколько тебе было лет, когда ты попал в детдом? Максим догадался об этом уже давно: по лоскутным намекам, обрывкам бесед, тому, как в «Бентли» Олег говорил «взрослые» вместо «родители», ореолу одиночества и смирения, всегда окружавшему его титановую независимость, его принципу жить каждый день как последний — просто, наверное, верить не хотел и оттого отказывался сложить разрозненные факты в единую картину до тех пор, пока не начал готовить презентацию ресторана Le Roi Soleil для переноса банкета «Ромео и Джульетты» и не увидел на сайте небольшую плашку о том, что ресторан участвует в проекте помощи выпускникам детдомов. Копнув в интернет поглубже, Максим выяснил, что из детдомовских в Le Roi Soleil весь обслуживающий персонал, некоторые повара и даже пара руководителей, то есть в общей сложности больше половины сотрудников. Да, Олег активно занимался социальными и благотворительными проектами, это становилось ясно уже на пороге его страницы в Инсте, но насчет ресторана, который он не афишировал, интуиция подсказывала Максиму, что все обстоит немного иначе. Вероятно, он не имел права погружаться в эту тему. Вероятно, он должен был прямо здесь и отступить. Но на душе саднило — обломки биографии, которые Олег ему вбросил, срастались вместе в ретроспективе — и Максим вбил в поисковик «Детский дом города Таштагол». Он ожидал увидеть трехэтажные корпуса знакомого петербуржскому глазу грязно-желтого цвета — солнечного по задумке архитекторов или болезненного по более емкому определению Достоевского — но вместо этого с фотографий засиял роскошеством и новизной технологичный кампус прямиком из Сколково. Аккуратные домики со свежим ремонтом, собственная территория, разлинованная ландшафтным дизайном, спорткомплекс с бассейном, просторные жилые комнаты, опрятные пространства — детский дом в Таштаголе выглядел как нарисованный в графическом редакторе проект, который амбициозные чиновники никогда не воплотят в жизнь. Максим не мог поверить своим глазам. Это был самый обычный детский дом с самым государственным названием «№ 1». В маленьком Таштаголе он и был единственным. Упертое отрицание, схватившись за последнюю наивность, усмехнулось мыслью о том, что после детства в таких условиях привычка Олега к люксу неудивительна, но иллюзии неизбежно разрушались, и Максим восстановил причинно-следственную связь. Страшно было представить, сколько денег Олег вложил в ремонт детского дома, и еще страшнее, откуда их взял. Но это не меняло главного: все догадки, которые Максим так настойчиво отрицал, оказались правдой. А когда Олег признался, что Марат назвал его сыном, отпали даже самые упрямые сомнения. — Мне было шесть, — бесстрастно, словно ждал этого вопроса уже давно, отозвался Олег. И даже хотя Максим все знал, при этих словах не смог удержать потрясенного вздоха. Шесть лет. На год меньше, чем ему самому, когда погиб отец. — Я плохо помню… — Ты не обязан… — Максим встрепенулся и коротко кашлянул, прогоняя из голоса хрип. — Можешь ничего мне не объяснять. — Ты сам спросил, разве нет? — Олег отделил от гальки очередной плоский камень. — Родителей не стало, когда мне было четыре. Мы жили в собственном доме в Таштаголе. Дом, небольшое хозяйство. Я помню, как бегал за курами, — он усмехнулся, легко подкинув камень на ладони. — Так, наверное, и не скажешь. Максим вообще не знал, что сказать, разрываясь между желанием обойти стороной это ужасное прошлое и равносильным желанием позволить Олегу выговориться и облегчить душу. — История банальная, по сути, — Олег продолжил перекатывать камень в руках, как если бы его это успокаивало. — Зря считают, что каждая семья несчастлива по-своему. Из-за этого я никак не могу смириться, что мой случай далеко не уникальный. — Он вас бил? — вырвалось у Максима. Олег не удивился смелости догадки и, подождав секунду-другую, кивнул. Озвучить это за него — меньшее, чем Максим мог бы сейчас помочь, и, к сожалению, единственное. — Они постоянно скандалили, мне тоже прилетало, — стал рассказывать Олег. — Отец был вспыльчивым, но быстро остывал. Наорет, влепит затрещину, табуреткой в стену грохнет, а через пять минут уже весь в соплях извиняется. Наверное, поэтому мать от него и не уходила. Верила, что он ее любит, только, не знаю, бесы в нем или типа того. — И однажды он не рассчитал силу удара, да? — очень тихо предположил Максим. Лучше оказаться неправым и получить галькой в глаз, чем заставлять жертву насилия самой говорить о нем вслух. — Семь ножевых, — подтвердил Олег. — Как я потом выяснил. Максим закрыл лицо руками: — Господи… — Я прятался под кроватью и помню, как они кричали друг на друга, а потом кричал только он. — Жесть какая… — Ты сам спросил, — упрямо напомнил Олег. Голос его подломился, и в звонком отзвуке металла Максим различил тень обиды. Похоже, закономерное шоковое состояние собеседника Олег воспринял как неготовность принимать правду или даже неверие в нее и решил, что зря разоткровенничался. Максим бы мог попытаться убедить Олега, что все наоборот и он очень ценит его доверие, но вместо этого показал вовлеченность иначе: — Как ты выбрался из дома после случившегося, помнишь? Олег мотнул головой и ответил так, что у Максима кровь заледенела в жилах: — Я не выбрался. Иногда мне кажется, что я все еще там. Шестеренки в голове Максима закрутились с чудовищной скоростью, и полотно, которое, казалось бы, почти готово, вдруг начало выплетаться в очертания того, кто превратил в кромешный ад и жизнь Олега, и жизнь Артема, и жизни всех, с кем в принципе пересекался на своем пути. История мальчишки из Таштагола в самом деле не осталась за закрытыми дверьми дома его родителей. Она продолжилась в Марате. И все же ошеломление от этой несложной в общем-то истины отошло на второй план. Куда важнее сейчас было выяснить, чем закончилась та страшная ночь, и предложить помощь, если она уместна. — Твой отец, он… — слова смывало с берега заливом, и Максим напрасно старался ухватить их скользкими пальцами. — Его посадили, да? Или он… ты сказал, он… Что угодно, любая развязка, лишь бы этот монстр не добрался до прячущегося под кроватью ребенка. — Было очень темно, я видел только бахрому по краю накидки, — вновь заговорил Олег. — Такая тупая старушечья бахрома с кисточками. До сих пор ненавижу. Пусть он пойдет в другую сторону. — В какой-то момент крики стихли, и я услышал, как он зовет ее по имени. Пожалуйста. — Он, видимо, начал отходить от своего припадка ярости. Был такой отчетливый звон в темноте, я тогда вздрогнул. Наверное, у него нож из руки выпал. Не вспоминай про ребенка, сволочь. — Я слышал, как он воет. Ужасно. Невыносимо. По-звериному прямо, — Олег обводил подушечками край камня, гладкость которого давала ему зыбкое успокоение. — Мне было четыре года, но я точно понял, что случилось страшное, и не вылезал из-под кровати до рассвета. У Максима мурашки бежали вдоль позвоночника. Хотелось что-то сказать вроде «Ты молодец, ты все сделал правильно», но это прозвучало бы жалко, так что приходилось кусать себя за кончик языка. — Утром я все-таки вышел, потому что захотел есть и все уже давно стихло, — голос Олега звучал пугающе безжизненно. Было ясно, что он старается отстраниться, ищет внутри грудной клетки выключатель эмоций и надеется рассказывать о себе так, будто все случилось не с ним, а со знакомым или даже кем-то чужим, о ком он слышал краем уха. Ему это было привычней. — Туда, откуда они ночью кричали, я побоялся соваться, поэтому… Не видел тела матери, мысленно закончил за него Максим, не отважившись открыть рот. Олег тоже помолчал, чтобы собраться с силами. Максим его не торопил. Пауза была нужна обоим. — Я вышел во двор, у нас там дверь возле кладовки, я в детстве часто… неважно, — оборвал сам себя Олег. — Вышел, в общем, во двор, и напротив крыльца там почти сразу сарай. Обычный сарай деревянный для всякого хлама. Дверь была приоткрыта, и я… — Не надо, — шепотом попросил Максим. — И он там… — Не говори, Олег, я все понял. — И он там висел. Максим посмотрел достаточно фильмов с аналогичным кадром, и воображение в ту же секунду перенесло его в Таштагол. Если бы он мог закрыть собой мальчишку, растерянно стоящего босым в траве, он бы ринулся к нему не задумываясь. Но он не мог. Неожиданный гость из будущего, он ничего не мог сделать для того ребенка. — Почему соседи не прибежали ночью на крики и не вызвали полицию? — Максим спросил это отрешенно и как-то даже формально, будто следователь из того триллера, в котором блуждало, словно в липком рассветном тумане, его сознание. — Родители часто скандалили, — напомнил Олег. — Никто не обращал внимания. Ну и не очень-то нас там, жидов, любили. — Не говори так. — Это не мои слова. — Когда твой отец выл по-звериному, они ведь должны были слышать, — не отступал Максим. — Неужели никто не подумал, что надо зайти проверить? У твоих родителей был маленький ребенок, ваши соседи не могли об этом не знать. — Макс, — каким-то невероятным образом на губах Олега промелькнула слабая улыбка, а в льдистом голосе, пробившись, расцвели подснежники. — Всем было похуй. Несмотря на его убежденность, у Максима такой цинизм не укладывался в голове. — Они зашевелились, когда увидели четырехлетнего ребенка в трусах посреди улицы, — с этими словами Олег прицелился и ловко послал камень прыгать по воде лягушкой. — Два следующих года я жил у бабушки, а потом у нее случился инфаркт. Ей было всего шестьдесят. Так я попал в детдом. О каких-то других своих родственниках я до сих пор ничего не знаю, и, если честно, мне насрать. Единственное слово «пиздец», которое выражало реакцию Максима на услышанное, казалось совершенно неправильным, и он промолчал, просто оставаясь рядом. Вода все так же перекатывалась шелестом по глянцевым камням, поглаживала их, будто любуясь блеском, и мягкие волны о чем-то перешептывались, растворяя голоса, как если бы их не было. — Ты сказал, мне не понять, что ты пережил, — через какое-то время вновь заговорил Олег, слегка осипший то ли от холода, то ли от чувств, выключатель которых сломался. — Я перегнул, извини, — немедленно отозвался Максим. На тот момент он ничего еще не знал, лишь смутно догадывался о трагическом прошлом, но не углублялся в него и точно не подозревал масштаб. Несмотря на это, от обвинений, брошенных в «Ягуаре», щеки опять обдало жаром стыда. — Мне поставили ПТСР в двадцать два года, я долго лечился, — как бы между делом сообщил Олег. — Когда я начал работать на Марата, мне пришлось… — он осекся, подбирая слова, и размыто закончил, — повидать всякое. — Мне очень жаль. — Эту историю про родителей, не считая всего Таштагола, знаешь только ты, — по-прежнему надеясь звучать нейтрально, добавил Олег. — И Марат. Но ему я не рассказывал вот так целиком. Основную часть он выяснил сам, я больше отвечал на его вопросы. — Я обещаю, что это останется между нами, — решительно заверил Максим. — И благодарен тебе за доверие. Если я чем-то могу помочь, я обязательно это сделаю, ты только скажи. Я хочу, чтобы ты знал… — он вдруг запнулся на вдохе, и сердце подскочило к горлу, не ожидав столь внезапного порыва. — Ты не чужой для меня человек. То, что ты делаешь ради меня, те стороны своей жизни, в которые ты меня посвящаешь, я это все вижу, Олег, и очень ценю, правда. И каждый раз, когда я прошу тебя прийти на мой концерт, или как-то еще участвовать в моей жизни и жизни людей, которые мне дороги, это потому что я считаю тебя своим другом. Даже когда все закончится и чем бы все ни закончилось, я продолжу считать тебя другом. Олег потянулся и подобрал с земли еще один камушек. — Другом? — Другом, да, — от чистого сердца повторил Максим. Олег на это почему-то хмыкнул, и желудок Максима в ответ дрогнул нехорошим предчувствием. — Это, конечно, замечательно, но не хочешь поговорить о том, что между нами происходит на самом деле? Олег крепко сомкнул кулак вокруг камня, а когда разжал, на коже остались глубокие вмятины. На Максима он не смотрел, зато тот смотрел не отрываясь, пока перед глазами прыгали цветные сполохи. Казалось, Олег забрался ему в голову с огромным прожектором и, щелкнув, тут же высветил предательский туман, который Максим с переменным успехом развеивал. — А что между нами происходит на самом деле? — эхом повторил Максим, пытаясь выиграть себе еще секунду форы. — Ты мне скажи. Максим сунул руки в карманы куртки и поежился от налетевшего с залива ветра. Он знал, что Олег имеет в виду. Олег знал, что он знает. Не было никакого смысла разыгрывать дурака. Да и желания тоже. — Я прошу прощения, если в моем поведении есть двусмысленность, — как можно аккуратней произнес Максим. — Ты стал мне близким человеком, это правда. Я считаю тебя своим и готов заступаться за тебя как за каждого из своих. На это признание Олег ответил только: — Скажи мне то, что ты должен сказать. — Ты посвятил меня в самую страшную часть своей жизни… — Это не самая страшная ее часть, — педантично, как всегда, уточнил Олег. — Самая травмирующая, да. Но у Марата я видел кое-что пострашнее. — Я к тому, что с тебя на сегодня хватит, — попробовал донести Максим. — Если ты хочешь, чтобы я озвучил, я озвучу, но давай не сегодня. Тем более ты и так знаешь, что я тебе скажу. — Знаю, — кивнул Олег. — Но хочу услышать это от тебя. — Зачем? Тебе будет больно такое слышать. — Это мне решать. Максим гневно качнулся туда-сюда на камнях, издав что-то похожее на протестующий рык. Вот она, расплата за малодушие. Наслаждайся. Нужно было взять себя в руки и прояснить все давно, еще на первых порах, еще после «ночного кардио». Но вместо этого Максим бегал от тумана и надеялся, что он рассосется как-нибудь сам. Добегался. Олег вертел между пальцами камень, и пальцы эти коротко вздрагивали. — Я… — Максим чувствовал, что загнал себя в угол. Человек рядом с ним открыл ему сердце и любезно предлагал теперь его разбить. — Прости, если я не держал дистанцию, которую должен был держать. Я действительно к тебе привязался. И ты действительно мне дорог. И я хочу, чтобы мы сохранили нормальное общение хотя бы до тех пор, пока Марат не сядет. — Макс, — снова перебил Олег. Голос его звучал мягко и печально. — Ты можешь перестать танцевать лезгинку вокруг меня и просто сказать мне то, что я должен от тебя услышать? Он был прав. Максим и сам не выносил полутонов и недомолвок. Все зашло слишком далеко, и разобраться в себе так, чтобы никто не пострадал и даже не заметил лишнего, уже бы все равно не получилось. Олег заслуживал знать правду, хотя, конечно, он и так ее знал, ведь именно эта правда стала причиной их знакомства и Олег был свидетелем того, что за эту правду Максим готов умереть. — Я люблю Артема, — спокойно и твердо произнес Максим. — И я его не оставлю. Олег улыбнулся уголками губ, с прицельной легкостью отправив камень прыгать по воде: — Видишь? Не так уж и больно. Вдалеке над заливом парили чайки, их не было видно в густой темноте, и ветер приносил лишь птичьи крики, разбавленные гулом крови у Максима в ушах. Он оставался возле Олега еще какое-то время, пока не вернул контроль над заиндевевшим телом и не осознал, насколько неуместным и даже насмешливым стало теперь его присутствие, еще недавно казавшееся им обоим поддержкой. Не решившись ничего больше сказать, Максим поднялся на ноги. Он и без того сказал достаточно. Да и помолчал гораздо дольше, чем было нужно. Олег на движение не отреагировал. Просто продолжал смотреть на воду, углубившись в раздумья, чувства, воспоминания, а может быть, готовый к тому, что Максим уйдет, и оттого столь смиренно спокойный. Максим не знал, что дальше, как они дальше, но очень хотел верить, что Олег будет в порядке. Развернувшись, он зашагал по памяти туда, откуда они пришли, а добравшись до парка, погуглил железнодорожную станцию. К счастью, она оказалась неподалеку. Максим прошагал весь парк насквозь, стараясь скрыться в слепых пятнах фонарей, точь-в-точь как монстр, которым он себя ощущал, и не попасться на глаза припозднившимся гуляющим, словно один его вид уже мог их ранить. Белый «Ягуар» верно ждал у входа, и Максим прошмыгнул мимо, ожидая, что автомобиль разъяренно рыкнет ему в спину, если не сорвется с места и не раскатает лужей по асфальту. До электрички оставалось около двадцати минут. Порадовавшись, что успел, Максим решил подождать на станции. Это была простая открытая платформа с парой скамеек, уже занятых подростками, которые торопились домой к комендантскому часу, и бабулями, которые круглые сутки куда-то торопятся. Электричка должна была привезти Максима на Финляндский вокзал, а там он мог без проблем добраться до Красного треугольника, где ждали Василь с Богданом. Репетиция перед концертом в любом случае обещала затянуться до глубокой ночи, но Максим задержался гораздо дольше, чем обещал парням, а теперь еще и на дорогу потратит время. Ладно, сам виноват. Он остановился на светофоре, дождался зеленого сигнала, чтобы перейти дорогу прямиком перед ведущими на платформу ступеньками, как в этот момент путь ему откуда ни возьмись загородила белая автомобильная дверь. Максим в ужасе отшатнулся. «Ягуар» стоял прямо поперек зебры и не собирался с нее двигаться, несмотря на возмущение пешеходов, а еще заинтересовавшихся происходящим ментов на станции. Максим вперил взгляд в закрытое пассажирское окно. — Мажоры совсем уже страх потеряли! — ругнулся мужичок, обходя «Ягуар» вслед за остальными недовольными. — Напокупали прав себе, че хотят творят, мрази. Пешеходы разбежались, зеленый свет сменился красным, и на всю улицу заверещали клаксоны. «Ягуар» и не подумал шелохнуться. Водители объезжали его, отчаянно матерясь и так же отчаянно опасаясь задеть краем бампера. Максим огляделся по сторонам. Да твою же ты мать. Заметив, что с крыльца избушки, именуемой вокзалом, скатывается растормошенный полицейский, Максим резко дернул дверь, запрыгнул внутрь и бросил: — Там мент идет, погнали быстро. Олег на это почему-то засмеялся, но с места все-таки тронулся. Из-за суматохи, на которую, судя по всему, и был расчет, Максим не успел запротестовать, что ехать вдвоем в Питер после озвученного у залива не лучшая идея, но Олег, предвосхищая повисший в воздухе вопрос, объяснил, что должен дотанцевать девушку до дома. Ладно, сказал он по-другому, но суть была той же: он Максима увез, значит должен вернуть. Чертовы галантные бандиты. Салон прессовало удушающей тишиной. Не зная, куда деться от неловкости, Максим избегал даже взглядами встречаться с Олегом и таращился в окно с таким маниакальным интересом, словно там показывали что-то, кроме темени. Через некоторое время зазвучала музыка: Олег, видимо, тоже не выдержал напряжения. Ненавязчивый латиноамериканский мотив струился через монолит молчания спасительной свежестью. Максим не знал, что Олег слушает латину, и даже немного удивился, но не вкусу, а скорее, нынешнему выбору. Было невозможно представить, чтобы Олег включил такое в «Бентли», а сейчас то ли он Максима перестал опасаться, то ли ему было наплевать. — Если хочешь, включу что-нибудь другое, — неожиданно подал голос Олег, словно поймав нить его рассуждений. Максим настолько не ожидал от него инициативы, что забыл про ночные пейзажи и обернулся. Автомобильный экран высвечивал абсурдно сексуальную фотографию Энрике Иглесиаса. Олег не отрывался от дороги, и, судя по сосредоточенному выражению его лица, обсуждать с ним что-то кроме музыки сейчас не стоило. — Что тебе включить? — заметив боковым зрением замешательство Максима, как бы между делом потормошил Олег. На самом деле можно было и не спрашивать, потому что ответ Максима оставался неизменным: — Включи то, что нравится тебе. Олег кивнул и нажал пару кнопок. Сочные ритмы затухли, отправляя «Ягуар» в свободное плавание по джазовым волнам. Несмотря на то что в окружении Максима Олег был уже вторым человеком, который любит джаз, сам Максим знал из джаза разве что Луи Армстронга ну и фильм «Одержимость», даже хотя посмотрел его исключительно ради барабанов. Зазвучавшая песня, тем не менее, показалась знакомой, и Максим невольно кинул взгляд на экран, где высвечивалось название Where Do I Begin. Стоило признать, что из всей на свете музыки никакая не подходила Олегу так сильно, как эта. Чувственный баритон Рика Эстли обволакивал слух, вытесняя из мыслей сумятицу, и «Ягуар» мягко крался сквозь вечернюю мглу, изредка нарушаемую порханием встречных фар-светлячков. Вновь отвернувшись от Олега, Максим откинулся на спинку кресла. Все как-то разом навалилось: вина и стыд, отходняк после выплеска адреналина, безысходность от того, что прошлое нельзя исправить, сочувствие, передоз кислорода — и только музыка во всем этом хаосе дарила пусть и недолгий, но блаженный покой. Погружаясь в черное ничто за окном автомобиля, Максим сам не заметил, как сомкнулись глаза. Буквально на пару минут, честное слово. Просто немного передохнуть, взять себя в руки… Он проснулся от легкого прикосновения к плечу и, проморгавшись, увидел за стеклом дверь парадной на Гривцова. — Приехали, — в полтона, словно боялся разбудить, оповестил Олег. Музыка уже не играла. — Я… Да… — Максим встрепенулся на сиденье, растер ладонями лицо, кашлянул и, торопясь прийти в себя, отрешенно забормотал: — Мне не домой… У меня там репетиция… С парнями… — Там — это на Красном треугольнике? — вычленил фактическую составляющую Олег. Максим кивнул, с трудом выпутываясь из дремы, и спохватился: — Все норм, я тут выйду, дальше сам доберусь. Спасибо, что подвез. Заодно из дома кое-что захвачу. В целом так даже… «Ягуар» дернулся с места, и дверь, к которой Максим потянулся, предупреждающе щелкнула на него замком. Спорить с этим, очевидно, не имело смысла. Знавший все дворы в районе Гривцова как свои пять пальцев, Олег без труда выехал на Садовую окольными путями, о существовании которых Максим даже не догадывался. Дождавшись, пока навигатор перестроит маршрут и автомобиль аккуратно свернет на просторный Московский проспект, в этот час уже полупустой, Максим набрался смелости хоть для чего-то: — Спасибо, что подвозишь, это действительно не лишнее. В салоне вновь повисла дискомфортная тишина. Возвращаться в это состояние было совершенно невыносимо, и Максим не придумал ничего лучше, чем заполнить пространство бессмыслицей: — У нас завтра концерт, нужно отрепетировать все как следует, Василь с Богданом меня ждут. Ну то есть они пока вдвоем репают, я их предупредил, что задержусь, все ок. У нас завтра с самого утра саундчек и всякая фигня в «Ласточке», так что даже не знаю, вернусь ли домой вообще. Мда... Ты там не заезжай на Красный треугольник, ладно? Я выйду где-нибудь возле Балтийской и пешком дойду. Там тупая система пропусков, а внутри еще нет дороги, можно запросто проколоть колесо или брюхом в яму сесть. Да и из этих ебеней тебе потом выбир… — Давай останемся друзьями, — перебил Олег. — А? Повторять он не стал, прекрасно зная, что Максим услышал. На мгновение показалось, будто воздух из салона выкачало, как из вакуумного мешка с пуховиком, и дышать больше нечем. Ледяная пустота того самого космоса, в который они отправлялись во время общения, накрыла обоих безмолвием. Светофоры по пути как один загорались зеленым, но Максим не понимал, хорошо это или нет. — Ты уверен? — кое-как выдавил он. Олег отсек: — Уверен. По дороге из Сестрорецка у него куда лучше получилось взять эмоции под контроль, чем у Максима. Выглядел он возвышенно и пуленепробиваемо. Вместо человека, который на камнях у Финского залива доверил Максиму свою самую страшную тайну, рядом вновь сидел тот, кто вместо «страшная» хладнокровно уточняет травмирующая. ­— Я бы хотел остаться друзьями, я не отказываюсь от своих слов, я просто не уверен, что это возможно, — без обиняков признался Максим. Он вдруг поймал себя на том, что из всего многообразия чувств, которые сегодня испытал, лейтмотивом была растерянность. Он понятия не имел, как поступают люди на его месте, как принято поступать, какие вообще есть варианты. Весь его романтический опыт с парнями ограничивался Артемом, и у них все сложилось само собой, как будто так и было им обоим предначертано. Максим никогда не переживал любовных драм, не становился вершиной любовного треугольника, не любил кого-то безответно, не оказывался объектом такой любви. С девушками у него тоже раньше складывалось ровно, даже, пожалуй, вяло. Он должен был что-то решить сейчас для себя и Олега, но абсолютно не представлял, как это сделать. Пока он размышлял, Олег пришел ему на помощь: — Ты не сказал мне ничего нового. Я прекрасно знаю ситуацию и был готов к твоему ответу. Все в порядке. Никаких сюрпризов. По сути, между нами ничего не изменилось. Мне просто была нужна, — он прервался на усмешку, — пощечина в воспитательных целях. ­— Никогда так больше не говори. — Как именно? — Про воспитательные цели. — Но это действительно отрезвляет, — пожал плечами Олег. — Хотя на других я бы, конечно, это применять не стал. — Вот и на тебе это никто применять не должен. — Мне это помогает. — Да как ты заебал, блять, — Максим устало сполз по сиденью и услышал тихий смех, в котором очень старались скрыть нотки облегчения. Просьбы остановиться у Балтийской Олег благополучно проигнорировал и заехал на своем ослепительном, как виниры, «Ягуаре» прямиком в глубочайшие недра Красного треугольника, где Максиму пришлось направлять его вместо навигатора до самой репточки. — Зайдешь поздороваться с парнями? — без особой надежды предложил Максим и очень удивился, когда Олег, прежде чем отрицательно мотнуть головой, на долю секунды замешкался. Такой момент нельзя было упускать, и Максим быстро добавил: — Пацаны не против твоей компании. Иначе они бы не позволили тебе проверить телефоны, а Василь не предложил бы свою помощь. Пожалуйста, не принимай ее. Олег посмеялся, оценив жест заботы о друге. — И вообще-то ты с нами пил, — пригвоздил Максим тоном, отвертеться от которого, по его мнению, было нельзя ни при каких обстоятельствах. — Просто постарайся не шипеть, когда они к тебе приближаются, и все будет нормально. — Спасибо, что веришь в меня, — с иронией отозвался Олег, наблюдая, как Максим отстегивает ремень безопасности и бодро выпрыгивает из автомобиля прямо в грязь у полуразрушенного корпуса бывшего завода, куда категорически не стоит заходить. Максим наклонился к открытой пассажирской двери «Ягуара», облокотился на нее и спросил вместо прощания: — Так тебя ждать на концерте завтра? С демонстративным безразличием Олег поправил зеркало заднего вида, послал Максиму неопределенный взгляд, о чем-то тихо хмыкнул сам с собой, постучал по рулю кончиками пальцев и наконец, приняв решение, изрек: — Посмотрим.