Grand Pas

Песня к главе: Порнофильмы - Молодость

Когда Максим зашел в комнату Артема, тот перекладывал одежду со стула на кровать, чтобы освободить его и забрать на кухню. Действовал Тёма лениво и нехотя, а в выражении его лица отсутствовал всякий энтузиазм по поводу возвращения к шумной компании панков. Понаблюдав за ним некоторое время, Максим аккуратно прикрыл дверь и для надежности подкатил к ней домашний балетный станок. — Ты что это задумал? — Артем недоуменно обернулся, держа в руках скомканные кучей светло-голубые джинсы. Максим обожал эти джинсы, то, как изящно они облегают длинные Тёмкины ножки, как подчеркивают своим воздушным цветом невесомость его походки. В этих джинсах, особенно надевая их с клетчатой рубашкой навыпуск и солнечными очками в пол-лица, Тёма становился озорным модником, и даже кудри его, припорошенные золотом, казались более игривыми и упругими, чем обычно. В такие моменты Максим сомневался, не грезит ли наяву: уж слишком его Тёма был притягательным. Все линии его тела словно обрисовали смычком, он зачаровывал благородной утонченностью, но вместе с тем как много в нем таилось света... Ничуть не заносчивый, не избалованный состоятельностью своей семьи, земной мальчишка, которому не чужды доброта, участливость и забота о ближнем. Тёма поверил в Максима, еще даже его не зная. Тёма купил для него электронные барабаны и поддерживает его на каждом повороте этого авантюрного пути. Кем бы он был сейчас без Тёмы? Менеджером по продажам, который внутри себя давно истлел. — Ты не хочешь туда возвращаться, — Максим шагнул вглубь комнаты и, выудив у Артема джинсы, бросил их на кровать. Артем осунулся, не скрывая раздражения: — Бесит меня этот Василь. — Да, я заметил, — Максим с улыбкой погладил Артема по щеке. Он по-прежнему учился смягчать природную неуклюжую грубость и прикасаться к Тёме бережно. Кажется, у него получалось, потому что Артем все реже напрягался и все чаще льнул навстречу. Вот и сейчас он прикрыл глаза и влюбленно потерся щекой о ладонь Максима. А потом грустно вздохнул: — Пойдем обратно. — Зачем? — Максим коснулся его талии и чуть нажал, подтягивая ближе. Артем растерянно хлопнул ресницами, но уже через секунду кленовый взгляд заиграл плутовскими искорками. — Нужно помочь Филу… — Артем обвил Максима за шею, слегка прогибаясь в пояснице. С кухни донесся очередной взрыв хохота. Не обращая внимания на вопли и гитарные риффы, Максим положил руку Артему на затылок и тут же провалился пальцами в шелковистые кудри, будто в нагретый солнцем песок. Охряные глаза лучились так близко, что перехватывало дыхание. — Пусть Фил сам это разгребает, — произнес Максим, почти касаясь губ Артема своими. — А ты? — Артем весь задрожал от внезапной настойчивости, так не похожей на Максима. — А что я? — Ты не хочешь познакомиться с Василем? И пообщаться с музыкантами? «Тёма…» — нежность Максима едва не хлынула через край, чтобы затопить их обоих. Даже сейчас, весь колыхаясь в его объятиях, Артем переживал о его интересах. Ну что за сокровище. — Да нахер их. Я хочу побыть с тобой, — Максим подался вперед и наконец тронул поцелуем доверчиво приоткрывшиеся губы. Внутри бушевал прилив вдохновения, и Максиму не терпелось поделиться им с тем, кто заслуживал этого в самую первую очередь. «Спасибо тебе, Тёмка… — Максим стиснул Артема, погружаясь в его близость со вкусом лимонного чая. — Я готов двигаться дальше. Я ко всему готов, черт возьми, только будь со мной рядом». Насчет Василя Максим не переживал. Василь никуда от него не денется. В ближайшее время уж точно… Максим быстро расправился с пуговицами на рубашке Артема и расстегнул ширинку его хлопковых брюк. Под пальцами было туго и горячо, и Артем дышал так жарко, что Максим, не утерпев, забрался ладонью под резинку белья. Артем издал короткий стон и придвинулся ближе. За дверью дробью простучали шаги, зазвенели чьи-то голоса. Не размыкая поцелуя, Максим массировал Артема внутри его боксеров, в очередной раз сходя с ума оттого, какой его недотрога твердый и крепкий. Артем отчаянно мял футболку у Максима на спине и несколько раз пытался тащить ее вверх, но останавливался, понимая, что тогда Максиму придется убрать руку. С кухни раздалось вступление к соляге из Nothing Else Matters. В дверь стукнули: «Вы идете, нет?» Испугавшись, Артем дернулся от Максима, но тот лишь замотал головой и вновь привлек его к себе. — Ненормальный, — возбужденно выдохнул Артем. Щеки у него раскраснелись, он весь взъерошился, и Максим хотел его до безумия. Вытащив руку из боксеров, Максим стянул с себя футболку, сдернул с Артема рубашку, а затем подтолкнул его вглубь комнаты, но не к постели, а дальше — к трехчастному окну во весь рост с роскошным видом на Исаакиевский собор. — Ты что, серь… — Артем не успел договорить: Максим развернул его и прижал грудью к стеклу. От внезапного холода Артем охнул, по коже у него пролетели мурашки, и он покорно развел ноги шире, позволяя Максиму спустить к щиколоткам его брюки и боксеры. Такая доминантность была у них впервые, но Максим знал, что она заводит Тёму. И что пора перестать ее стесняться. — Бешеный, — Артем повернул к нему голову. Глаза у него полыхали. — Это окно видно из соседнего дома. — Отлично, — пользуясь возможностью, Максим взял Артема за горло и снова поцеловал. Вдалеке зазвонил домофон, все оживились: видимо, еду привезли. Максим тем временем одной рукой расстегнул свои джинсы и приспустил их, продолжая целовать Артема и вдавливать его в окно. Артем постанывал от предвкушения и так призывно ерзал, прогибаясь в пояснице, что Максим не стал мешкать. Это был не первый их секс за сегодня, а потому, плавно погружаясь в податливое тело, Максим решил уже не осторожничать. Прикрыв глаза, Артем запрокинул голову и рефлекторно повел руку вниз, но Максим перехватил ее, прижал обе ладони Артема к стеклу и, навалившись ему на спину, задвигался короткими толчками. — Макс… — шепотом взмолился Артем. Поясница его просела ниже, позволив Максиму сменить угол и задевать внутри чувствительную точку. Вздрагивая, Артем беспомощно хватал ртом воздух. Стекло покрылось испариной. Ладони Артема то и дело пытались соскользнуть, но Максим держал их крепко. Зарывшись носом в спутанные кудри, он хрипло порыкивал и вбивался внутрь, утратив всякую связь с реальностью. Артем обессиленно выдыхал его имя, поддергивался навстречу, и позвоночник его так соблазнительно обрисовался в прогибе, что хотелось повторять его контур языком, пока Тёма не достигнет экстаза. Максим нажал вперед, впечатал Артема в стекло всем корпусом, заставил свести ягодицы, и оба они не сдержали стона от внезапной тесноты и выпуклости каждого движения. В дверь снова постучали, даже за ручку дернули — таким бесцеремонным мог быть только Филипп. Хорошо, что Максим догадался поставить там балетный станок. На этот раз Артем не испугался, слишком погруженный в близость, а Максим возбудился еще сильней и на мгновение представил, что их увидели: в спущенных штанах, у запотевшего окна, в момент, когда он вошел до конца и, вскрикнув, застыл, сотрясаясь от блаженства… Шаги по коридору удалялись. Максим размашисто дышал Артему в затылок и, постепенно приходя в себя, осторожно двигался во влажной глубине, чтобы продлить эйфорию. Артем не шевелился. Ему тоже хотелось прочувствовать эти нежные последние скольжения. Наконец Максим покинул его тело и поцеловал сзади в шею — Тёма это очень любил. А сейчас, возбужденный, он на каждое прикосновение реагировал, как раскаленная конфорка на воду. Повернув его к себе лицом, Максим накрыл поцелуем безвольные губы, а затем подогнул колени и спустился вниз по взмокшему юношескому торсу. Тёма был таким тонким, что Максим запросто обхватывал его ручищами и больше не позволял вырваться. Не спеша, растягивая удовольствие, он долго припадал поцелуями к его упругому животу и втягивал в себя восхитительный, терпкий от страсти аромат его кожи, прежде чем Артем, не выдержав, положил руки ему на затылок и направил по адресу. Этого Максим и ждал. Он обожал, когда Тёма так делает. Лопатки коротко стукнулись о стекло, и Артем непроизвольно толкнулся навстречу обхватившим головку губам. Максим и не думал раньше, что так полюбит оральный секс. Еще только воображая себя с парнями, Максим считал минет унизительным занятием и напрочь отвергал эту мерзость. Но стоило встретить Тёму, как вопрос прояснился сам собой. Максим и не скрывал, что кайфует в процессе, особенно видя, насколько Тёме хорошо. Обнаженный, распаленный, Артем изгибался в роскошных позах, и все его аккуратные мышцы напрягались под кожей, будто осыпанной бриллиантами. С ракурса Максима это зрелище выглядело поистине фантастически. На контрасте с трепетной робостью та крепкая мужественность Артема, что норовила толкнуться поглубже в горло, сводила Максима с ума. А когда Тёма до синяков вцеплялся ему в плечи, стонал необычно низким осипшим голосом и наконец достигал разрядки, Максим вообще отправлялся в открытый космос. На кухне вовсю шел новый концерт сегодняшнего вечера, и кто-то — Филипп, разумеется, — ожесточенно с кем-то спорил. Максим с Артемом лежали прямо на полу под окном и никак не могли отдышаться. — Ты мне очень нравишься таким, — вдруг признался Артем зардевшись. — Каким? — Максим притворился, что не понял, хотя на самом деле просто хотел понежиться в Тёмкиных объяснениях. — Когда ты такой спонтанный… и решительный… и безбашенный… и берешь меня… — тут Артем осекся, и Максим бережно его приобнял, расплываясь в довольной улыбке: — Буду таким почаще. — Только не очень грубо, ладно? — попросил Артем. — Не хочу, чтобы секс напоминал насилие. Это чересчур. — Да, конечно, — Максим чмокнул его в макушку. — Главное, чтобы тебе было хорошо. Артем с благодарностью ткнулся носом ему под бок. — Все еще хочешь обратно к Филиппу? Может, останемся здесь? — ласково поглаживая Артема по спине, проурчал Максим. — Там куча народу, они даже не поймут, что нас нет. Побудем вдвоем, посмотрим что-нибудь про этого, как его, который тебе нравится. Полуумного. — Полунина, — вздохнул Артем. — Ну так что? — мягко настаивал Максим и, предвосхищая следующий вопрос, добавил: — С Василем потом пообщаюсь. Возьму у Филиппа номер. Лучше спокойно, с глазу на глаз, чем сейчас. Он был уверен, что Тёма сдастся, но тот упрямо качнул головой: — А вдруг они догадаются? И я не хочу бросать там Фила. Да будь он неладен, этот его Фил. Вряд ли увлеченные алкоголем, музыкой и неожиданно общительными зрителями панки догадались, что произошло в дальней комнате, зато вот Филипп сообразил без труда. Едва Артем с Максимом вернулись на кухню, как тот смерил их выразительнейшим взглядом исподлобья, выгнул бровь высоченной дугой и презрительно фыркнул. Красный, как помидор на ветке, Артем плюхнулся за стол подальше от Филиппа и поближе к Роме. Максим же в очередной раз оправил футболку, пригладил всклокоченные Тёмкиными руками волосы и демонстративно уселся возле Филиппа, пышущего истовым возмущением праведника. — Завидуй молча, — хмыкнул в его сторону Максим, стягивая себе из общей коробки кусок «Маргариты». Филипп задохнулся от негодования и бурчал после этого еще пару минут: «Вы бы прямо здесь разложились», «Что, настолько приспичило?» — но Максим не реагировал. Открыв приятно шикнувшую баночку стаута, он жевал пиццу, потягивал пиво, украдкой посылал улыбки Артему, любовался тем, как он ловит их, очаровательно смущается и вдвойне усердней тараторит что-то Роме, и просто ждал, пока Филипп наворчится и успокоится. Все это время ритм-гитарист и басист «Мертвого кречета» импровизировали и наигрывали заученные соляги, как бы пребывая в своей андеграундной атмосфере, но в то же время выпендриваясь перед зрителями. Максим легко узнавал мелодии, но вот то, что он слышит их живьем посреди кухни на Гривцова, когда на другом конце стола сидит Тёмка, а рядом, точно склянка серной кислоты, разливается Филипп, не укладывалось у него в голове. Конечно, объединение панков и балетных танцовщиков само по себе было уникальным явлением. Не зря Артем так поражался этому по пути в магазин за алкоголем. Но исключительность момента Максим прочувствовал именно от музыки, оттого, что она раздается в этих стенах, в такой разношерстной компании. Казалось, схлестнулось два параллельных течения. Самое поразительное, что ничего страшного от этого не случилось. Обе половины компании негласно выбрали лидеров: у панков это был Трушный, у балетных, разумеется, Филипп. Именно они как самые активные заводили разговор и направляли его в нейтральное русло. И хотя представители элитарного искусства и андеграунда далеко не во всем сходились во взглядах и периодически не понимали друг друга, общение не затухало. Даже напротив, и те, и другие не стеснялись задавать вопросы и радовались возможности поделиться чем-то в ответ. Стимуляторы в виде алкоголя, пиццы и фастфуда отлично помогали коммуникации. К тому же, насколько бы разными ни были участники спонтанной вписки, некоторые песни роднили всех. Особенно Максиму понравилось хоровое исполнение «Районы-кварталы». Филипп и Трушный солировали, остальные кое-как подпевали, путая и забывая слова, в том числе и сам Максим, но в общем и целом у них получилось продержаться оба куплета и почти что весь второй припев, в середине которого кто-то окончательно сбился, сбил остальных и вся эта куча-мала разразилась хохотом с нечленораздельным воем и мычанием. В какой-то момент Максим понял, что напрочь забыл о существовании Василя. Удивительно, но зачинщик всего происходящего сейчас действа вел себя как типичный убийца вечеринки, который игнорирует веселье, глядит на всех букой исподлобья, а на попытки расшевелить его рычит и раздражается. Гитара Василя стояла в прихожей. Он и не думал за ней сходить. Петь он тоже отказывался. С Филиппом он не разговаривал, даже не смотрел в его сторону. К Максиму обратиться не пытался. Создавалось впечатление, что он разочаровался в своей затее, и подумывает, как бы скорее сбежать. Но это ведь он заварил кашу. Пускай расхлебывает. Он, а не Трушный должен смешить компанию историями из своей рокерской жизни, болтать с Максимом про барабаны, сыпать вопросами о балете и комментировать все подряд, поддерживая градус. Он, а не ритм-гитарист должен играть соляги. Однако Василь оставался самым тихим и неприметным. Даже Артем — да что Артем — даже Рома не стесняясь болтал с парнями из «Мертвого кречета» и подпевал известным песням. Ксюша пока не сдавала позиций и регулярно тормошила «своего парня», но и на это он реагировал вяло: ему надоело притворяться. Максим тронул за локоть сидевшего рядом Филиппа: — По-моему, Василю с нами не очень. Может, вмешаешься? — Как? — выплюнул Филипп. Он, к слову сказать, тоже старательно избегал Василя, будто простой обмен взглядами мог в ту же секунду раскрыть натуралам всю правду. ­— В смысле как? — удивился Максим. — Позови его по имени и втяни в разговор. — Да не хочет он ваших разговоров. — С чего ты взял? От такого, в сущности, безобидного вопроса Филипп театрально ахнул, захлопал ресницами, выждал драматичную паузу, будто после тяжкого оскорбления, и от души плеснул на Максима кипятком: — Ты блять серьезно считаешь, что разбираешься лучше меня? Ты его первый раз видишь. — Фил, — Максим закатил глаза. — Я вижу, что человеку хреново и надо что-то сделать. — Он сам прекрасно знает, что ему делать, — пригвоздил Филипп. Максим качнул головой: — Сомневаюсь. — Вот че ты доебался, а? — Филипп схватил со стола бутылку сидра. — Оставь его в покое. Если бы он любил трепаться, то не тащил бы в квартиру этих конченых придурков. — Потише ты, — Максим бросил встревоженный взгляд на парней из «Мертвого кречета». К счастью, из-за музыки и хохота те ничего не услышали. Без особой надежды, но все же Максим обратился к Филиппу вновь: — Может, хоть попробуешь его разговорить? — А может, сам попробуешь, раз я говно последнее и мне на него плевать?! — полоснув Максима ледяным взглядом, Филипп агрессивно качнул ногой под столом. — Да как ты умудряешься видеть оскорбления там, где их в помине нет? — Максим безнадежно вздохнул и повернулся к Василю, собираясь наконец прервать его отчуждение, спасти его от одиночества и сказать ему… Он будто влепился в бетонную стену: Василь перехватил его взгляд. Как и прежде, когда Трушный впервые произнес на этой кухне заветное слово «барабанщик», в глубине смоляных колодцев чиркнули спичкой. Максим больше не был одним из. Василь отделил его от прочих друзей Филиппа, закинул крюк, вцепился намертво, и Максима прожгло изнутри острием. Он все же попал в эпицентр. Взгляд Василя гипнотизировал. Будто кровь после укуса змеи, все мысли сгущались, становились тягучими и медленно твердели в голове, готовые выдавить мозг из черепной коробки. В статике Василь был только мальчишкой с острыми плечами и запястьями тоньше, чем у Артема. Такие запястья Максим бы легко обхватил двумя пальцами и, наверное, ими же мог раздавить. Но добавить в картинку динамики, и юношеская хрупкость обрастала такой броней, что волосы на затылке шевелились. Мальчишка с тонкими запястьями, минуту назад образец апатии, вдруг становился источником беспрекословной власти. Максим забыл, что собирался сказать ему да и собирался ли вообще. Он сидел парализованный и едва переводил дыхание, не в силах сбросить чугунную цепь, которую Василь накинул ему на шею. Заметив интерес, Василь откликнулся вниманием. Но это было не такое внимание, какого обычно ждешь от человека: он не улыбнулся, не помахал, не поздоровался, не кивнул — ничего такого. Он ушел в скрупулезный анализ. Что бы Максим ни делал с тех пор, как их взгляды встретились: прихлебывал пиво, обращался к Артему, ковырялся в комбике с парнями из «Мертвого кречета», обсуждал с Трушным музыку, пререкался с Филиппом — Василь следил за ним не отрываясь. Все остальное утратило для него значение. Он наконец нашел, чем себя занять, и перестал реагировать даже на Ксюшу. Его не волновало, что такая жадность очевидна для окружающих, что Максим чувствует себя не в своей тарелке и что Артем уже явно напрягся. Василь буравил Максима глазами и молча подмечал в нем каждую — каждую — крохотную мелочь. — Так, что происходит? — напрямик спросил Максим у Филиппа. Его в жизни так нагло не препарировали. Он даже смутился и ощутил, что самым банальным образом краснеет. Ну этого еще не хватало. Наверное, в такой странной ситуации Филиппу следовало взволноваться так же, как Артему, но Филипп и не думал о чем-то там волноваться. Поведение Василя его забавляло. — Разожми очко. Ты ему понравился, — как всегда, деликатно пояснил он Максиму. — В смысле понравился? — приподнял брови Максим. — В смысле понравился? — эхом прошипел Артем. Но Филипп только хмыкнул, решив сохранить интригу и подождать дальнейшего развития событий. А дальнейшее развитие сводилось к тому, что Василь, вдоволь насмотревшись, захотел перейти на следующий этап отношений и познакомиться по-настоящему. Максим понял это, потому что тактика круто сменилась. Вместо сбора данных полевые действия. Теперь, стоило Максиму податься вперед, Василь подавался тоже. Когда Максим хотел заговорить, Василь вспыхивал надеждой: уж не с ним ли. Обратиться к Максиму первым Василь не решался. Он всего лишь горланил во дворе через стадионные колонки и поцеловал взасос незнакомую девушку. И влюбил в себя Филиппа за три дня. Проявить инициативу для знакомства с другим музыкантом – это уже, конечно, перебор. Само собой, застесняешься. Максим настолько терялся под его напористым взглядом и настолько не понимал его логики, что рассердился и плюнул на благородный порыв помочь. Это же ему неймется познакомиться. Вот и пусть достанет голову из жопы, вернее выйдет из своей зоны комфорта, и познакомится первым. Максим вел себя как ни в чем не бывало и, общаясь со всеми вокруг, нарочно игнорировал Василя, пока тот наконец не сообразил, что его динамят и действовать надо самому: или сжать волю в кулак, заговорить при всех через стол и тем привлечь внимание не только Максима, или… Посреди очередной веселой истории Трушного Василь повернулся к нему и отсек: — Тебе пора. Филипп фыркнул от смеха. Бесцеремонность его не разочаровала. В глазах Василя группа «Мертвый кречет» давно выполнила свою задачу, и сейчас панки не помогали, а, наоборот, лишь мешали его плану. Максим чуть не ахнул от свалившегося на него откровения: вся эта кухонная вписка стала возможной только с молчаливого позволения Василя. Когда вписка ему надоела, он щелкнул пальцами — и закончил ее. Но ничего этого не осознавая, Трушный расслабленно проверил время на экране телефона. — Ого! Половина двенадцатого! — он глянул в окно, за которым слегка приспустился занавес сумерек. — Да, Васян, ты прав. Олька три раза звонила. Я даже не слышал. Он ненадолго вышел в прихожую, а, вернувшись, печально заявил, что жена требует его домой. Ритм-гитарист и басист не захотели оставаться в кругу балетных танцовщиков без своего предводителя и тут же сочинили, почему тоже засиделись. Пока в следующие пять минут все провожали музыкантов, Максим экстренно подбирал с пола свою челюсть. — Ребят, вы не против, если мы потом заскочим за инструментами? — Трушный кивнул на разобранную барабанную установку с усилителями, высоченными колонками и кучей проводов. — Тут без машины никак. — Да, без проблем. Не парьтесь. Заберете, как сможете, — в один голос стали уверять балетные, а затем, Максим даже моргнуть не успел, дверь хлопнула, и в прихожей стало тихо. Еще какое-то время Василь не спускал с двери многотонного немигающего взгляда, будто часовой, готовый к далеко не желанным гостям. Не дай бог музыканты бы решили вернуться: эти глаза испепелили бы их похлеще огнеметов. Максиму даже показалось, что металл слегка выгибается, прилепляясь к дверному проему, и дверь больше не открыть. Вот черт. Может, не стоило игнорировать его так уж настырно? И проявлять к нему внимание тоже. Да мало ли в Питере гитаристов? Можно найти кого-нибудь другого. Каким бы талантливым ни был этот пацан, жуткий он пиздец. Заметив, что Василь отворачивается от двери в его сторону, Максим сделал глубокий вдох и приготовился к лобовому столкновению. Но нет. Черные лазеры рассекли его напополам, проверив, что он никуда не делся, а дальше Василь направился к Ксюше с абсолютно серьезным, взвешенным и прочувствованным раскаянием: — Извини, пожалуйста, что втянули тебя в обман. — Ой да забей, я не первый день живу с геями, — беспечно отмахнулась Ксюша. Кроме Филиппа она единственная здесь воспринимала Василя как человека, а не мину. — Но если что, я уже встречаюсь с Артемом. Поделите там меня. «Эм, что?» — Максим обратил недоумение к стоявшему у противоположной стены Артему, но тот лишь передернул плечами: «Ерунда». — Все, спектакль окончен, гаснет свет, — зевнула Ксюша. — Ты классно целуешься, Вася. — Спасибо, — смутившись, хмыкнул Василь. Комплимент застал его врасплох, и могущественный демон сразу превратился в неуклюжего чертенка. Ах вот оно что, продолжал рассуждать Максим, он умеет быть и таким. — Я же правильно сократила имя? — на всякий случай уточнила Ксюша. — Просто я от твоих друзей ничего кроме Васяна не услышала. — Да, правильно, — Василь потупился, взъерошил волосы и переступил с ноги на ногу. Повисла неловкая пауза, и даже Максим ощутил, как мучительно Василь придумывает, чем бы ее заполнить. — Как насчет не отбивать моего парня у меня на глазах? — язвительно зашипел на Ксюшу Филипп. — Твоя комната в той стороне. Спокойной ночи. Но Ксюшу, само собой, было не пронять таким выпадом. — Слушай, Вась, ну зачем тебе этот брюзга? Пойдем-ка лучше со мной, — раздвинув губы в соблазнительной полуулыбке, она подмигнула Василю и протянула к нему изящную балетную ручку, по которой Филипп щелкнул кончиками пальцев: — Не беси меня. — А то что? — смеясь повернулась к нему Ксюша. — За волосы меня оттаскаешь? Они пререкались еще с минуту, но в итоге Ксюша примирительно чмокнула Филиппа в щеку, а тот игриво шлепнул ее по ягодицам, провожая спать. Когда Ксюшина дверь закрылась с глухим одиночным стуком, Василь шепнул: — Спасибо, Филипп. Максим с Артемом оторопело переглянулись. Во-первых, здесь никто не звал его полным именем. А во-вторых, за что спасибо? Но Василю и Филиппу было ясно за что. Укутав своего дикаря теплотой, Филипп потянул его к себе за запястье: — Пожалуйста. Но я не всегда смогу отгонять от тебя людей. В голосе его легонько прозвенел колокольчик иронии. Это было совершенно не похоже на обычного Филиппа, который только что метал ядовитые дротики в Ксюшу. Ехидство исчезло. Подвохов можно было не ждать. Этот Филипп внушал доверие и безопасность. Он ободряюще поглаживал Василя по руке и смотрел на него так искристо, что не только Василь, но и стоявшие рядом Максим, Артем и Рома ощутили приятное покалывание в кончиках пальцев. — Ты как? Нормально? — мягко обратился к Василю Филипп. Но тот не ответил. Взгляд его скользил по лицу напротив, пристально изучал каждую черточку, благоговел, восхищался, словно Василь встретил Филиппа впервые и был впервые сражен его красотой. Перевитая чернильным узором рука выскользнула из руки Филиппа и наощупь притронулась к его талии. Филипп невольно вздрогнул, быть может от холодка, проникшего под рубашку, но Василь не дал ему отдернуться. Проведя руку дальше за спину, он обнял Филиппа так бережно, словно тот был коллекционной гитарой, и подтянул к себе вплотную. — Ты так и не сказал, понравился ли тебе концерт, — не скупясь на чувственные паузы, одними губами прошелестел Василь. Свободная рука его поднялась, пальцы коснулись пряди, отбившейся от зачесанных набок волос Филиппа, и аккуратно уложили ее на место. — Конечно понравился, — выдохнул Филипп. Он не мог и шелохнуться, заколдованный под защитным куполом, где Василь теперь мог любоваться им сколько пожелает. — Я всегда хотел устроить такой концерт, — рука Василя соскользнула с волос на висок, обернулась тыльной стороной, поласкалась о скулу о щеку. Филипп, сам того не замечая, наклонил голову ей навстречу. — Было некому. — Мне еще не пели серенад, — усмехнулся Филипп, целуя раскрывшуюся ладонь. — Я думал, парни поздороваются, оставят инструменты и уйдут. Вписку я не планировал, — пояснил Василь с горячей надеждой на понимание, словно Филипп испытывал по поводу сборища на кухне такое же отторжение, как и он сам. — Это называется гостеприимство, волчонок, — подавшись навстречу, Филипп чмокнул его в лоб. — Все в порядке. Василь успокоился от его слов и понимающе кивнул. За его бесконечную нежность, за преданный взгляд распахнутых глаз, за то, как целомудренно он прикасался, и как убаюкивал в чувствах, не говоря ни слова, — в него точно можно было влюбиться. Филипп и не скрывал, что влюблен. Его ладони лежали у Василя на лопатках, от жадного внимания он раскраснелся, будто подросток, а на каждое слово или прикосновение реагировал трепетным вдохом. В этот момент переминавшийся с ноги на ногу Рома пробормотал: — Пойду прибираться на кухню. — Я с тобой, — мгновенно поддержал Артем, и оба они, смущенно тушуясь, шмыгнули под арку. Максим же, загипнотизированный Василем, приходил в себя дольше других, а потому успел увидеть, как Филипп обнял его за шею и, принимая поражение в гляделках, плавно приник к его губам… — Окей, ладно, хорошо, — Максим суетливо крутанулся в сторону, понял, что не в ту, по-идиотски обернулся вокруг себя и юркнул на кухню вслед за Артемом и Ромой. Василь с Филиппом этого не заметили. Наверное, они забыли даже о том, что в прихожей вообще кто-то стоял. Роли в кухонной уборке к тому моменту уже распределились: Рома собирал со стола посуду и мусор, Артем бесился рядом. — Ну и что ты думаешь про этого его… Василя? — Артем желчно выплюнул имя в сторону Максима, точно забористое ругательство. — Ну, — Максим повел плечами, осматривая фронт уборочных работ. — Он странный, да. — И никому из нас, кроме Ксюхи, до сих пор ни слова не сказал! — всплеснул руками Артем. — Ты давай потише, они вон тут за поворотом стоят, — осадил его Максим и подмигнул в ответ на раздраженную гримасу. — Тебе он, кстати, сказал привет. — Пиздец, — Артем схватил со стола первую подвернувшуюся тарелку, отнес к раковине и с ненавистью вымыл. — Тём… — приблизившись, Максим осторожно обнял его со спины. Артем весь напрягся, лопатки воинственно торчали, даже волосы вместо мягких волн закрутились в тугие пружины. Его внезапные непримиримость и колючесть удивляли еще и потому, что сам Максим по-прежнему переживал ощущения от случившегося между ними в комнате пару часов назад. Удовольствие от Тёминой близости, страсть к нему и терпкая чувственность лишь слегка приглушились, из пронзительно острых успокоились до приятной теплоты за ребрами, что сладко растекалась вниз по телу. Вопреки накалу минуты, Максим с наслаждением тронул губами шейный позвонок, трогательно проступивший под батистовой кожей. Каким бы разъяренным Артем ни был, на подобные ласки он всегда реагировал одинаково: крохотными мурашками. — Не кипятись, — утешительно шепнул Максим, чувствуя по легкой дрожи под пальцами, что и Тёма вспомнил о недавнем. — Это просто такой тип людей. У них фигово с социализацией. Мне тоже не по себе, но Фил нас правильно предупредил. Нужно дать ему время. И отнестись с пониманием. — Ого! — Артем насмешливо фыркнул, тем самым вырвавшись из плена воспоминаний и восстановив контроль над собой. — Ты признаешь, что Фил прав? — А что такого? — Максим забрался ладонями под его рубашку, и Артем тихо охнул, когда поглаживания спустились с живота чуть ниже. — Мы с Филиппом нашли контакт. Тут к раковине подошел Рома и неловко сгрудил под струю воды следующую партию посуды: — Как-то жутковато от Василя. Максим с Артемом отскочили друг от друга и обменялись встревоженными взглядами. Голос у Ромы нехорошо подрагивал, но, быстро опомнившись и застыдившись своих слов, Рома постарался взять себя в руки: — Конечно, мы будем дружелюбными. Вряд ли он такой нелюдимый, каким кажется. Просто стесняется. Вы видели, как он смотрит на Фила? Столько нежности… Запала хватило ненадолго, и к концу своего короткого монолога Рома опять сник. — Я очень рад за нашего Фила. Он счастлив, это главное, — сделав такой жизнеутверждающий вывод с самым убитым выражением лица, Рома понуро вернулся к столу. «Какого хрена? Что у них с Пашей происходит?» — взглядом потребовал у Артема Максим. Тот лишь пожал плечами: «Видимо, все плохо». «Может, спросить его?» — Максим кивнул на Рому. Артем перепугано замахал руками: «Не-не-не! Потом!» «Когда потом?! — Максим расширил глаза. — Ведем себя так, будто нам насрать». Артем грозно сощурился: «Не сейчас, Макс». — Оставь это все. Давай мы поможем, — Максим шагнул к Роме, старательно копошившемуся возле стола, и принял у него пустые бутылки. Было странно прибираться сразу после вписки, будто какие-то задроты, но Рома бы просто не заснул, зная, что на его кухне бардак, и выдраил бы все до блеска, пусть даже в одиночку. — Спасибо, — улыбнулся Рома. Эта его улыбка чистейшей благодарности овеяла Максима добротой, и он поразился, какой же все-таки разной бывает у людей энергетика. Кто-то совсем безобидный, уютный, милый, солнечно-светлый. А кто-то наводит порчу черными глазами и пугает до трясучки. Какое-то время ничего не было слышно, кроме звона посуды, шороха мусорных пакетов и воркования из прихожей, но в конце концов Филипп и его Маугли тоже показались под ведущей на кухню аркой. Василь шел сюда явно нехотя, и, если бы не Филипп, который крепко держал его за руку и без конца подбадривал взглядами, он бы, наверное, сбежал на волю через окно. — В общем, так, — объявил Филипп, остановившись. Все прервались в своих занятиях и повернули головы. — Это Вася, — Филипп мягко приобнял за плечи мявшегося рядом Василя. — Вася, это мои друзья: Рома, Максим, с Артемом ты уже здоровался. Василь не выдавил из себя даже шаблонного «Рад знакомству» или «Привет». Он был предельно насторожен, но, стараясь проявить расположенность и угодить Филиппу, неуклюже махнул присутствующим рукой, прежде чем вновь сунуть ее в передний карман джинсов, ссутулиться и притвориться тенью. Максим доброжелательно кивнул, Рома расплылся в гостеприимной улыбке, Артем отвернулся и продолжил составлять тарелки, бросив: — Помочь не хотите? В ту же секунду световые лучи разрезали пространство в его сторону. Взгляд был чересчур пронзительным, и Максим едва не дернулся ему наперерез, чтобы заслонить Артема. Сейчас Василь без сомнения уловил неприветливый тон, но вопрос в его глазах пока прочитывался более явно, чем враждебность. Наблюдая за Артемом, Василь пытался выяснить, чем ему не угодил, однако нового выпада от раздраженного друга Филиппа не последовало. Артем продолжал помогать Роме и игнорировал Василя напрочь. Филипп тем временем оценил обстановку, скорчил недовольную гримасу, и Максим уже представил, как он капризно стонет: «Ну вам реально надо прибираться вот прям щас?», но уж если Максим понимал значение приборки для Ромы, то Филипп понимал и подавно. А потому, загасив негодование вздохом смирения, он легонько подтолкнул Василя вглубь кухни, а сам направился к Артему — Максим очень надеялся, чтобы переубедить его на счет своего диковатого парня. Неожиданно оставшись в одиночестве, Василь потоптался возле стола, словно прикидывал, можно вообще трогать чужую посуду или нет, а заодно стащил и быстренько сжевал бесхозный кусок пиццы. Пока балетные занимались делом и не обращали на него внимания, он мог запросто подойти к Максиму и завязать разговор, но он медлил, и Максим поймал на себе лишь парочку брошенных украдкой заинтересованных взглядов. «Да ну стесняется пацан, что ты его изводишь?! — сам себя обругал Максим. — Ты его старше на десять лет, познакомься ты уже первым». Он коротко выдохнул, собрался с мыслями и уже сделал было шаг к столу, но в этот момент Василь вдруг схватил пару стаканов и сунул оказавшемуся рядом Роме. — Эм… спасибо, — растерявшись, тот едва успел подхватить стаканы, чтобы они не полетели на пол. — Ты Рома, да? — внимательно уточнил Василь, хотя было ясно, что он помнит его имя. Рома кивнул. — Ты любишь готовить? — это он тоже спросил утвердительно. Стоящие позади Ромы Артем с Филиппом прервали разговор и стали косить глазами в сторону попавшего на линию огня друга. — Да, люблю, — с прежней опаской подтвердил Рома. Василь повременил, о чем-то размышляя, а после спросил уже по-настоящему: — Ты умеешь готовить тирамису? «Чего, блять?!» — мигнуло на лице Филиппа. — Умею… — полушепотом сознался Рома. — Это вкусно? — не отставал Василь. — Ты никогда не пробовал тирамису? — надо отдать Роме должное: он изо всех сил поддерживал нейтральный дружеский тон. — Это десерт с сыром маскарпоне и кофе. — Научишь меня? — прямодушно попросил его Василь. Филипп кинул потерянный взгляд на Максима, словно тот мог чем-то помочь. Ромины актерские способности тем временем вовсю выдыхались. — Научить готовить? Зачем? — он удивленно хлопнул ресницами. Василь пожал плечами, помедлил и отстраненно пояснил: — Говорят, это прикольно. «Кто из нас с ним встречается: я или ты?! — вернул Филиппу Максим. — А ты любишь кофе? — спросил Рома, немножко осмелев. — Мне нравится домашний кофе из турки, — скомкано протараторил Василь. Рома кивнул, показывая, что все в порядке и он его слушает. Ободренный поддержкой, Василь продолжил: — Не люблю напитки типа мокачино или рафа. Там даже кофе не чувствуешь. — Тогда тебе точно понравится тирамису, — заверил Рома. — Я тебя научу. Без проблем. Случайно или с тонким расчетом, но первый мостик в terra incognita Василь перекинул удачно: Рома был окружен подушками безопасности, он источал тепло и доброту, и шанс наладить с ним контакт имел любой, даже самый безнадежный интроверт. — Спасибо, — Василь благодарно улыбнулся Роме, и тот, конечно, эту улыбку вернул. Убедившись, что спонтанный диалог никому не вредит, Филипп вернулся к разговору с Артемом, а вот Максим решил действовать. Пока достигнутый между Василем и Ромой прогресс не убился о какую-нибудь новую неловкость, Максим как бы невзначай подошел к ним и выудил у Ромы многострадальные стаканы: — Я помою. Такая резкая близость выбила Василя из колеи. Сосредоточенный на Роме, он не ожидал приближения кого-то третьего и, страшно изумленный, даже отшатнулся от Максима назад. Черная вода в колодцах его глаз колыхнулась паникой. Он начал судорожно и безуспешно искать первые слова. — Привет, — мимолетно подмигнул ему Максим и тут же ретировался в направлении раковины, втайне ликуя оттого, что в спину прозвучало тихим эхом: — Привет… Он наконец сообразил, какая тактика сработает. Не напирать, не устраивать знакомств, не пытаться «разговорить», а лишь дать почувствовать, что его ждут и ему будут рады. Дальше пусть делает, что хочет. На минуту Максим словно перенесся в свой офис, где пытался найти подход к сложному клиенту. С его опытом работы ему теперь только сложных и отдавали. Рано или поздно получалось почти со всеми. Он терпеливо мыл посуду. Филипп с Артемом болтали, вскоре к ним присоединился и Рома. Это означало, что Василь опять один. Максим ничего не изменил в своем поведении, но приглашающе поставил у раковины очередную тарелку. Кухонное полотенце незаметно соскользнуло с крючка, и Василь спросил так, словно все дальнейшее уже было предрешено: — Давно стучишь? Им не требовались долгие вступления, общие фразы и пустая вежливость. Максим рассказывал. Василь слушал. Он первый слушал его так: жадно впитывал каждое слово, пропускал через нутро, прикреплял на пробковую доску и пускал по ней красные нити, составляя портрет. В отличие от Артема, Василю было плевать, что Максим бросил творчество почти на десять лет. Жизнь в тесном коконе, долгожданная надежда, борьба с рутиной, поиски компромисса и тернистый путь в попытке обрести себя заново — все это Василь пропустил мимо ушей. Он видел только конечный пункт: барабанщика. Максим был для него настоящим, полноценным, безо всяких оговорок барабанщиком. Сосредоточенно вслушиваясь, Василь хранил абсолютное молчание. Поначалу оно сбивало Максима с толку и даже пугало своей властной требовательностью, однако он довольно быстро понял, что Василь просто не хочет случайно сбить его с мысли и тем самым упустить какую-нибудь мелочь. Пускай пацан не поддерживал его вопросами, вовлеченности оказалось достаточно. Глаза Василя вспыхивали кометами от любого связанного с музыкой факта. Такая отдача в мгновение ока придала Максиму уверенности. Ничто в его речи не могло прозвучать глупо, не к месту или непрофессионально, ни о чем не стоило переживать. Интерес Василя был всецелым и очень трепетным. В бесконечно расширяющихся вселенных отражались те самые чувства, которые питал к инструментам Максим. Парнишка все понимал без слов. Ему тоже все это было близко. Вдохновленный и благодарный, Максим заливался перед ним соловьем и аккуратно утихомиривал голос, чтобы тот от эмоций не разгонялся и не дрожал так по-кретински очевидно. Лишь когда к раковине подошел Филипп, Максим вернулся в реальность, где он по-прежнему мыл все тот же стакан, а Василь вытирал все ту же тарелку. — Боже, они запечатлелись, — Филипп закатил глаза, а после выключил у Максима воду и забрал бедную тарелку из рук Василя. — Может, вам комнату освободить на ночь? — Спасибо, мы здесь посидим, — не уловив сарказма, отказался Василь. Они вернулись за стол, вернее, Василь магическим образом перенес туда Максима внутри пузыря, вне которого реальность больше не существовала. Максим повис у горизонта событий. Все, что не было Василем, стерлось до фоновых помех: вата голосов, размытая канва движений, цветные пятна вспыхивают то здесь, то там, правый бок обдувает ночной прохладой с тонким табачным следом. Максим не думал даже о том, как фантастически быстро и странно провалился в другого человека. Такие мысли не попадали в лейтмотив момента и сразу вытеснялись на периферию. В конце концов, выжав из своего рассказа последние капли, Максим отважился поинтересоваться: ­— Что ты заканчивал? — Музыкальную школу, — выпалил Василь. — И все?! — Максим округлил глаза. Он был уверен, что там консерватория, не иначе. Василь повел плечами и скромно подтвердил: — Да, все. — Для музыкальной школы ты слишком хорошо играешь, — Максим запрятал комплимент в лукавую усмешку. — Я много занимаюсь сам, — пояснил Василь. После этого он вновь притих, устремив к Максиму гуталиновый взгляд в ожидании какой-то вполне конкретной реакции. Растерявшись, Максим не сообразил, чего от него хотят, а Василь, конечно, не собирался помогать намеками, поэтому в конце концов Максим предположил, что парнишку надо просто-напросто подбодрить для ответного рассказа о себе. — Ты выступаешь? — попробовал Максим. Василь тут же колыхнулся воодушевлением, как огонек на конце спички, и Максим незаметно перевел дыхание: угадал. — Пишешь что-нибудь? — уже увереннее спросил Максим. — Часто вообще играешь? До сих пор Василь даже близко не производил впечатление оратора, так что Максим не ждал от него длинных монологов вопреки его истово горящим и, черт подери, гипнотически властным глазам. Вот только Максим не учел, что мальчишка удивляет на каждом шагу. Минуту назад застенчиво брякнув про музыкалку, Василь вдруг, как салют на Новый год, загрохотал красочным повествованием. Исповедь о величайшей в его жизни любви так потрясла Максима своей доверчивой, непосредственной и по-ребячески сумбурной манерой изложения, что он порой терял суть истории, переключаясь с того, о чем Василь говорит, на то, как он это говорит. Охваченный вдохновением, Василь сбросил чугунную кольчугу, вздохнул полной грудью и стал харизматичным и обаятельным. Все внутри откликалось его порывам, трепыхалось вместе с ним. Оставаться к нему равнодушным сейчас было попросту невозможно. Он раздавал энергию, как электростанция. Максим вновь видел в нем того безбашенного пацана, который, стиснув микрофон обеими руками, взахлеб орал со сцены «Йорша» и заводил толпу. Василь был готовый фронтмен группы, с какой стороны ни глянь. Он потрясающе искренне признавался, что лишь пару лет назад купил с рук свой нынешний «Ибанез», что это его первая настоящая гитара, что прежде он играл на китайском «электровесле», с которым даже у конечной станции метро стоять совестно, не говоря уж про центр города, что он пять лет пытается собрать группу или хоть найти стабильного барабанщика и писать музыку, что почти никто не соглашается с ним работать, что все его коллаборации бессмысленные и разовые, что никому не нужен вдумчивый подход к музыке. Все это время Максим испытывал идиотское желание его обнять, утешить и шепнуть, что мытарства закончились. Неудачи не подрезали Василю крылья. Он не сдавался. Он, кажется, вообще не знал, что другие люди на его месте обычно сдаются. Начинают в себе сомневаться, играют только дома, все реже и реже прикасаются к инструменту, устраиваются менеджерами по продажам… Василь не видел себя вне музыки. Он дышал музыкой. Он и музыка были одним целым. Максим даже не заметил, как он исхитрился сбегать за гитарой, чтобы наигрывать отрывки своих мелодий. Все же Василь был прав, великодушно уступив приятелям из группы «Мертвый кречет» возможность выпендриваться на вписке тремя аккордами. На его фоне парни бы ничего, кроме стыда, не воспроизвели. Пока они с переменным успехом боролись со звукоизвлечением, Василь его приручил. Проворные пальцы летали по грифу, шутливо дразня, точь-в-точь по шерсти дикой кошки: тут погладят, здесь потеребят, и вот в ответ звучит приятное довольное урчание. Казалось, что мысли Василя где-то далеко, что гаммы у него играются самоходом, а чистота идет бесплатным приложением в комплекте, но, разумеется, все это было лишь внешней беспечностью сродни той, которую Максим уже наблюдал во время его концерта под окнами. На самом деле Василь обладал тонким слухом. Мелодии он сочинял сложные, под стать своим способностям: с мудреными распальцовками, неожиданными переходами и бесконечными баррэ, но они так ему подходили и так естественно ложились на его характер, что подозрений в нарочитом снобизме даже не возникало. Максим без труда мог представить, как в ночном одиночестве комнаты Василь отрешенно перебирает струны, рождая нежные минорные мелодии… Была только одна проблема: — Ты, наверное, больше по панкухе, а я не то чтобы панк, — сознался Максим. Он думал, что такой ответ огорчит Василя и заставит пожалеть о предыдущих откровениях, но Василь нисколько не огорчился. Сомнения Максима прозвучали для него, как вызов, и он немедленно потребовал, сверкнув глазами: — Что ты любишь? Максиму стало неловко от его настойчивости и от возникшего недопонимания. Почему они не обсудили предпочтения сразу, до того, как обменялись пылкими признаниями в любви к музыке? — Мне нравится классический рок, — произнес Максим, уверенный, что вот сейчас Василь точно махнет на него рукой, ведь люди такого запальчивого характера обычно остывают так же быстро, как увлекаются. Но Василь не пошел на попятный. Вместо этого он сдвинул пальцы по грифу, повертел в другой руке медиатор, чтобы удобнее его перехватить, и принялся легонько теребить верхние струны до боли знакомыми восьмерками. — Типа такого? — он искоса глянул на Максима и, не дождавшись ответа, замурчал себе под нос: — Every breath you take… Every move you make… Удивительный все-таки мальчишка. Шкатулка с драгоценностями. Максим не без удовольствия наблюдал, как Василь, прикрыв глаза, гладит струны и вытанцовывает по тексту. От его погруженности в музыку и бережной любви к ней в груди растекалось теплое разомлевшее чувство, будто в нагретой комнате после мороза. И почему на фразу «классический рок» он вспомнил не самое очевидное: Ливерпульскую четверку, Моррисона или Джаггера? Как он догадался, что Максиму нравится Стинг? И каким образом из всех песен The Police он выбрал именно ту, которую Максиму часто наигрывал в музыкальном магазине тот самый продавец, учивший его, тринадцатилетнего пацана, стучать на книжках? Тот самый продавец, в которого он был без памяти влюблен. — Да, типа такого, — с мягкой улыбкой кивнул Максим, когда Василь, завершив песню, вынырнул из забвения. — Ты играешь очень чисто. Делать комплименты было по-прежнему странно, но сейчас исполнение так его тронуло, что он не смог удержаться. — Спасибо, — Василь смутился и скорей отвел внимание от себя. — Играешь на чем-нибудь, кроме бариков? — Могу сбацать на гитаре «Группу крови», — Максим обменялся с Василем понимающими усмешками. — То есть ты только по классике? — еще раз уточнил Василь, не особо заботясь о том, чтобы притушить в этом вопросе недовольство. Смоляные глаза прожгли Максима насквозь. Сложившаяся ситуация их обладателю не нравилась. — Двадцатый век и всякое старье, да? Совершенно очевидно не нравилась. Но Максим не просел под натиском и кивнул: — Двадцатый век. — Херня, — выплюнул Василь и для большей убедительности взбаламутил ноты, проехав пальцем по грифу. Вдруг он затараторил: — Я видел, как ты пел с парнями. Ты не олдовый. Ты зациклился на классике, потому что… — он вгляделся в лицо оторопевшего Максима, как ясновидящий, и без тени сомнения заключил: — Классика — самое нейтральное и безопасное. Ты себя боишься. Да уж, по уровню бесцеремонности он составлял достойную конкуренцию своему парню. Пока Максим соображал, чем парировать, Василь добавил на гитаре перегруз и заиграл агрессивную, жесткую и чуть придушенную панкуху. — Offspring? — предположил Максим. Василь кивнул: — Название скажешь? — Kids Aren't Alright. — Вот видишь, — удовлетворенно хмыкнул Василь. — Со вступления узнал. — Это известная песня. — Это не классический рок двадцатого века, — с чисто Филипповым ехидством передразнил Василь. — Сможешь ее отстучать? — он поднял от струн торжествующий взгляд, и Максим сурово нахмурился: — Смогу. Дойдя до конца восьмерки, Василь отнял руки от гитары: — Ты бы не собрал группу для стилизации под олдовый рок. Это уже никто не играет. Ты и сам не хочешь это играть. — Окей, ладно, — раздраженно сдался Максим. — По-твоему, я тайный панк? — Нет. — А что я тогда хочу играть? — Я это выясню, — пригвоздил Василь. После этого он вновь ненадолго ушел в себя. Смежил веки и, будто медитируя, отстраненно касался струн. Импровизация направляла ход его мыслей. Он как-то умудрялся подтягивать мелодию под рассуждения. Максим, конечно, не мог распознать, о чем конкретно он думает, однако настроение чувствовалось хорошо: оно было приподнятым и слегка встревоженным. Скорей всего, Василь размышлял над новым знакомством и некоторыми его трудностями. Самое удивительное, что даже так, в слепой импровизации, он ни на миг не забывал о музыкальной грамотности. Вот ведь выучка. Максим довольно скоро оставил скептицизм и перестал ждать, что Василь налажает. Парнишка не лажал. А если и лажал, то так мелко, что лишь сам замечал косяк. Иногда, не выходя из транса, Василь переводил произвольную мелодию в известную, начинал тихонько напевать и подлаживал голос под нужный стиль, то нежно расправляя гласные, то бархатно вкрапляя хрипотцу. Откуда он только взялся, этот феномен, где он так долго прятался? Максим был совершенно им заворожен. Наконец Василь нашел, что искал: пальцы его перебежали по грифу, он провел по струнам сверху-вниз, и у Максима что-то екнуло внутри узнаванием, прежде чем Василь лукаво глянул на него и вступил: — С головы сорвал… — Пошел ты, — засмеялся Максим. — … ветер мой колпак… — Василь бегло улыбнулся. — Я хотел любви… Но вышло все не так… Он не оставил Максиму шансов. Сколько бы тот ни закрывался классическим роком и ни открещивался от панка, были песни, которые объединяли всех. Василь знал, что его тактика беспроигрышна, а потому чувствовал себя уверенно и наслаждался победой: нахально замедлял темп, выжидал между фразами гигантские паузы, а к концу куплета уже не скрывал ликования. — И теперь… — он придавил Максима взглядом исподлобья, — у меня… — коварно ухмыльнулся, — один лишь только путь… — Неа, — Максим качнул головой. — Ну давай, — Василь весело придержал струны. — Отпусти себя уже. — Я не так много выпил, чтобы… Василь перебил его громким боем и выкрикнул что есть сил: — Разбежавшись, прыгну со скалы! Максим чертыхнулся. Ну нифига, он под КиШа молчать не станет. — Вот я был, и вот меня не стало! — проорал он вместе с Василем. Тот обрадовался, закивал и полетел наверх: — И когда об этом вдруг узнаешь ты! Тут Максим предпочел промолчать. — Тогда поймешь, кого ты потеряла! ­­— без труда довел Василь. — У тебя сколько октав?! — ахнул Максим. — Три, — простодушно отозвался Василь. — Давай дальше. Постучишь ритм? — На чем?! — Да хоть на коленке, вот не насрать? «И правда, — поддержал Максим и сам поразился тому, с какой легкостью это вышло. — Вот не насрать?» Оставшуюся часть песни они горланили хором. Василь пел роскошно, но и Максиму не было стыдно за свои кошмарные вопли. Он, будто школьница, чувствовал себя за его голосом как за каменной стеной и мог творить там что пожелает, тем более что Василь всячески подбадривал его и раззадоривал добродушным смехом. После «Прыгну со скалы» Василь начал «Куклу колдуна». Тут держать себя в руках было вообще незаконно, и Максим пошел в разнос. Используя стол в качестве бонго, Максим отбивал ритм до боли в ладонях, чтобы не отстать от пилящего на гитаре Василя. Они орали навстречу друг другу, как два идиота: «Чьих невольница ты идей! Зачем тебе охотиться на людей!» Надрывались они так свирепо, что к концу оба вспотели и запыхались. Но Василь не успокоился и, едва переведя дух, заиграл вступление к «Леснику». — Да как ты так не лажаешь, сволочь?! — всплеснул руками Максим. Василь от души расхохотался. Чего они только не перебрали: «Сплина», «Арию», «Сектор Газа»... Даже «Йорша» вспомнили, когда Максим наконец сознался, что был на том концерте в «Дыре». Василь знал уйму песен. Он не сверялся с табами, не искал на слух. Он просто начинал играть, будто с утра репетировал. Максим никак не понимал, что за чертов гений этот Василь, пока тот над ним не сжалился: — Я постоянно выступаю у метро. Хоть он и мог случайно ужалить резкостью и прямолинейностью, Максим уже не испытывал с ним дискомфорта. Они думали в одну сторону, для начала этого было достаточно. Максим выстукивал ритм по столу и орал с Василем, пока не отбил до синяков ладони и не сорвал к чертям голос. Но и после этого, отдышавшись, они снова пели и говорили о музыке — только потише. …подвернув под себя ноги, Василь покачивался из стороны в сторону и перебирал гитарные струны, уже пальцами, не медиатором, аккуратно и нежно. Утомленный голос его приглушился. Так свеча, прогорая, сохраняет тепло поближе к себе. Василь напевал: — Это все, что останется после меня… Максим рассеянно слушал, подперев голову пульсирующей ладонью. Время перестало существовать. Ничего не существовало. Белый свет обрамлял Василя. Ложился ему на плечи, просачивался сквозь его волосы, забирался под руку, посыпал, как снегом, гитарный гриф. Кто придумал, что этот мальчик опасен? Он же спасает музыкой людей. Внезапно под их купол залетел какой-то шум: шипенье, шорохи, другие голоса. Защита пошла рябью, точно матрица сбоила, и Василь с Максимом, одновременно вздрогнув, осоловело захлопали глазами. Пространство постепенно возвращало себе очертания кухни. У плиты появился Рома с лопаткой в руках. Артем в широкой футболке Максима, съехавшей с плеча, доставал из холодильника кефир. Ксюша возле окна красила ресницы перед карманным зеркальцем. Неизвестно откуда у стола возник Филипп с влажными волосами и в одном лишь обмотанном вокруг бедер махровом полотенце. Он ласково чмокнул Василя в макушку: — Ты поешь, как боженька, — и положил между ним и Максимом айфон, где светились безумные цифры 07:15. — Доброе утро, задроты.