Grand Pas

Музыка к главе: Мумий Тролль - Малыш

«Солярис» улыбался пасмурному утру глянцевито-рыжими боками, довольно урчал и порыкивал после сервиса и сразу выделялся среди других автомобилей в пробке своей раздражающей жизнерадостностью. Максим воткнул в магнитолу флэшку с плейлистом из 500 величайших песен по версии журнала Rolling Stone, приоткрыл окно и врубил систему. 50 Ватт. Заткнет любой соседский русский рэп. В девять сорок пять офис еще был пуст. Контейнер в холодильник, задницу в кресло, гарнитуру на ухо, взгляд бежит по почте. Вроде бы все как обычно. Обычный день сурка. Где-то поет Киркоров, едва вошедшие коллеги планируют пятничный поход в бар, Танос долбится в WhatsApp. В этом антураже изменилась лишь одна незначительная, никому не заметная деталь: Максим вдруг почувствовал себя живым. — Доброе утро, Татос! Рад вас слышать, — Максим принял входящий и крутанулся на стуле. Игорь, Леха и Алена прервали беседу, покосившись на товарища. — Дела замечательно! Дайте мне буквально полминуты, и я введу вас в курс дела. — Че с ним? — шепнула Алена стоявшему рядом Игорю. Тот состроил недоуменную гримасу. — Может, увольняется? — предположил Леха. Да в общем-то, ничего и не случилось, просто многолетняя мечта Максима, единственная, которая до сих пор теребила в нем не отмершие нервные окончания, обрела долгожданную форму. Теперь он знал, что его мальчик, его тот самый, существует. Он живет в Питере, ему не больше двадцати, у него прелестные каштановые кудри, в которых хочется запутаться пальцами, и большие карие глаза. Озадаченный и растерянный, он кажется совсем еще ребенком, но, наверное, стоит только его рассердить, как длинные брови нахмурятся, и в миловидных чертах проступит природное, по-мужски решительное благородство. Он не плод воображения. Он есть, он настоящий, и у него в руках сосредоточилась вся суть Максима, вся его подноготная. Разве можно предложить своей мечте менее ценный подарок? О том, что мальчишка мог просто оставить пакет в вагоне, или отдать сотрудницам метро, или выбросить в ближайшую урну, Максим предпочитал не думать. Каким жестоким нужно быть, чтобы отвергнуть коллекцию винила и кассет? Боже, он ведь так юн, что, наверное, уже не застал кассет. Максим сам не знал, что с ним творится. На сердце щемило. Он думал о мальчике из подземки постоянно, днем и ночью, и чувствовал радость оттого, что наконец-то его увидел. Максим даже не пытался искать свои вещи, как-то сразу решив, что они будут подарком. В глубине души он понимал, что прикрытие совсем уж идиотское и пакет он не ищет только потому, что боится его найти. Как у теток в метро, так и у самого мальчишки. В первом случае это будет означать, что мимолетное видение всего-навсего земной пацан, которому дела нет до чужого старого барахла, а во втором, что ему, напротив, не плевать, и тогда... Здесь сердце у Максима пускалось в бешеный пляс. Сразу вспоминались все попытки познакомиться на сайтах, одно-единственное свидание, трясущиеся коленки и бесконечный стыд. Нет, он ни за что не станет его искать. У этого мальчика, конечно, есть девочка. Или еще появится. Незачем врываться в его правильный мир своим извращением. И незачем разрушать свою последнюю мечту. Поэтому Максим мечтал и был доволен этой мечтой. Казалось, ничто не способно испортить ему настроение: ни Таносовское нытье в ухо, ни ядерно-розовые нарощенные ногти Алены, которыми она методично цокала по клавиатуре, ни сочащаяся из коридора вонь разогретой в микроволновке рыбы — ничто. Но в три часа дня раздался звонок на личный номер, и Максима будто в один момент выключили. — Да, привет, — бесцветно ответил он сестре. — Привет, — как и в начале любой беседы, Светлана с выразительной усталостью вздохнула в трубку. — Макс, ты на работе? — На работе. — Слушай, у тебя есть планы на вечер субботы? Серегина мать нам подарила билеты на балет, а ему смену поставили, надо замениться. Всем уже позвонила, все заняты. — А мама что? — спросил Максим. — Мама в Финку едет, ты че, забыл? — Светин тон окрасился осуждением, впрочем, ненадолго. — Ну так ты как, можешь? — А что за балет? Где, во сколько? — Блин, ты еще ломаться будешь, что ли? — Света начала раздражаться. — Ты свободен или нет? Если свободен, пошли, какая тебе разница? Ты с семьей своей вообще не видишься, тебя племянник уже в лицо не помнит. «Потому что племяннику стоит хоть иногда отрываться от планшета», — пронеслось у Максима в мыслях. Вслух же он сказал: — Я просто не очень люблю балет. Это было деликатным эвфемизмом. На самом деле, причисляя себя к андеграундной тусовке, Максим до сих пор упрямо отвергал все «элитарное». Его воротило от театральных чистоплюев, он ненавидел оперу и никогда не понимал балет с его пуританскими сюжетами, однотипными движениями и снобизмом. Мужики в колготках Максима тоже не возбуждали. Одна мысль о том, чтобы потратить три-четыре часа в выходной на это странное, отдающее нафталином действо нагоняла на него тоску и скуку. Но Свете аргумент не зашел. — Ты че, издеваешься надо мной? — риторически оскорбилась она. — «Лебединое озеро», третий ряд партера, середина. Семь штук за билет. Ты когда еще на таких местах посидишь? — Да я бы никогда не сидел. Говорю же, я не люблю балет. — Макс, перестань. Меня свекровь живьем сожрет, если не найду, с кем пойти. Денис тебя сто лет не видел. «Лебединое озеро» надо посмотреть. Потерпишь. Максим глубоко вдохнул и медленно-медленно выдохнул. Спорить с ней бесполезно. — Ладно. Хорошо. Где и во сколько? Вечером в субботу, попросив таксиста остановиться на улице Пестеля, они неторопливо шли по заставленной машинами Моховой в сторону Белинского. Света надела одно из лучших своих платьев, из струящегося серебристого атласа, на бретелях, с длинным разрезом по ноге, в тон к нему подобрала украшения и сапоги, накинула сверху стильный теплый пиджак, накрутила умопомрачительную прическу. Все бы прекрасно, но на дворе по-прежнему стоял промозглый март, пачкающий сапоги, а прическа так и норовила раскрутиться обратно от высокой влажности. Дениса Света нарядила в черный костюм с бабочкой, который покупала на первое сентября. На их фоне хлопковая рубашка Максима в бело-коричневую клетку, брюки-чиносы песочного цвета и темный блейзер выглядели довольно нелепо. Надо было заранее обговорить дресс-код, но Максим понимал, что для сестры это полноценный выход в свет, она бы ни за что не согласилась одеться попроще, а сам он категорически не хотел таскаться в деловом костюме еще и в выходной. Так что Максим решил притвориться дураком и разыграл великое огорчение, когда явился за наряженными Светой и Денисом в своем смарт-кэжуал. — Мы вообще-то в театр собрались, ты в курсе? — поприветствовала его сестра, открывая заднюю дверь такси. — Так, Денис, садись. Куртку свою расстегни, а то вспотеешь, потом простынешь на улице. И вот сейчас они тащились по Моховой к зданию Театра русского балета со скоростью Светкиных сапог, окруженные другими зрителями, большинство из которых тоже предпочли не вечерние наряды, а смарт-кэжуал или вообще повседневную одежду. Поначалу Светлана делала вид, что ничего не замечает, но в фойе театра, сдав в гардероб свой пиджак и куртку Дениса, не выдержала: — Понаехало всяких, ходят тут, как у себя в деревне. В театр нормально нужно одеваться. Не знаете, как вести себя, так не приезжайте в Питер, сидите дома. До начала спектакля оставалось двадцать минут, так что Максим предложил прогуляться. Не интересуясь высоким искусством, он никогда прежде не был в этом Театре русского балета да и слышал о нем разве что краем уха, но вот само здание с точки зрения планировки и отделки неожиданно его зацепило. Это было что-то среднее между Мариинским-2 и БКЗ «Октябрьский» на Лиговском: по-советски симметричные фойе и массивные пологие лестницы, но при этом современный ремонт с прозрачными подсвеченными ступеньками, блестящей плиткой, стеновыми панелями под янтарь и шикарной многотонной люстрой в виде дождевых струй, спускающейся из-под самой крыши до первого этажа, где, потянувшись, можно было потрогать переливающиеся капельки руками. Не так Максим представлял себе нафталиновый театр. Слишком уж все было новым. Света потащила их на второй этаж и попросила Максима щелкнуть ее с откровенно скучающим Денисом на фоне люстры. — Чтобы сзади ничего не было видно, кроме ниток люстры, понял? — командовала она. — Чтобы я полностью была на хрустальном фоне. Он хорошо смотрится с платьем. Так, Денис, стой нормально, улыбайся. Макс, отойди немного. Ровно снимай. Ну ты хоть говори, когда фоткаешь, мы же позируем. Денис, ты перестанешь меня бесить сегодня или нет? Ты можешь улыбнуться для фотографии нормально? Максим сделал около миллиона кадров и вручил сестре телефон для их немедленного контроля. — Свет, я отойду, давай потом встретимся в зале. — Ты куда? — потребовала она. — В туалет, куда еще. — Дениса своди тоже. — Я не хочу, мам, — впервые за весь вечер подал голос восьмилетний Денис. — Нам потом в зале три часа торчать, я тебя уже не выведу, — Света подтолкнула сына в направлении Максима. — Давай, тебя дядя сводит. После этого она сосредоточенно уставилась в телефон и отвернулась. Максим крайне не любил оставаться с племянником наедине, он просто не знал, что с ним делать. Тот, похоже, тоже не знал. Денис смотрел на дядю настороженно, молча и внимательно, по привычке ожидая приказов. Не придумав ничего лучше, Максим просто взял его за руку, чтобы не потерять, и повел через толпу в направлении туалета. На полпути, когда табличка с буквой М уже отчетливо виднелась на одной из автоматических дверей, Максим присел перед Денисом на корточки и сказал: — Так, мелкий, план такой. Ты идешь в туалет и потом ждешь меня около него, понял? — А ты? — нахмурился Денис. — А мне надо по взрослым делам. Это может быть долго. Не пугайся и не теряй меня. Я за тобой приду. Ты сходишь сам в туалет? Этот вопрос был лишним. Денис не в шутку оскорбился. — Мне восемь, — ответил он тоном, каким обычно напоминают родителям «Мне восемнадцать». — Понял, принял, — Максим поправил на племяннике сбившуюся бабочку и повернул его в направлении туалета. — Вперед. Часы сверять не будем. Проконтролировав, что Денис благополучно добрался до места назначения, Максим с облегчением выдохнул и двинулся в сторону бара. Несмотря на то что очередь за шампанским и бутербродами собралась приличная, план сработал, и Денис послушно дождался дядю возле туалета. Максим даже не представлял, какую бы феерию устроила Света, узнай она, что брат оставил ребенка без присмотра и пошел прибухнуть. Но риск того стоил: от коньяка Максиму заметно полегчало. На входе в партер обнаружилась суровая дама-капельдинер в форменном бордовом платье и с веером программок в руках. От десятка одинаковых балерин в короткой белой пачке, замерших в позе умирающего лебедя, у Максима на секунду зарябило в глазах. — Либретто сто рублей! — то и дело восклицала капельдинер. — Пожалуйста, либретто! — Скажите, у нас правая сторона? — Света с гордостью протянула капельдинеру билеты. Та бегло глянула в отпечатанные строчки, равнодушно протараторила: — У вас третий ряд партера, центр, можете заходить с любой стороны. После чего еще усердней завела свое: — Либретто сто рублей! Света была полностью удовлетворена. Она вошла в зал грациозной походкой, как истинная леди, которая может позволить себе третий ряд партера, центр. Сына она при этом оставила на попечении Максима. — Давай договоримся так, Денис, — начал Максим, по-прежнему ведя его за руку. — Я Дэн, — буркнул племянник. — Ладно. Давай договоримся так, Дэн, — пошел на второй круг Максим. — Сегодня у твоей мамы очень важный вечер. Она редко бывает в театре и хочет, чтобы все прошло идеально. — Театр отстой. — Я знаю. Но твоей маме здесь нравится. Поэтому нам с тобой ни в коем случае нельзя ее раздраконить. — Разчего? — Разозлить, — перефразировал Максим. — Мы с тобой будем спокойно сидеть и смотреть балет, даже если нам не нравится. Хорошо? — Балет скучный, — заныл Денис. — Ты прав. Но это ради мамы, — терпеливо настаивал Максим. Коньяк явно пошел на пользу его социальным навыкам. — Мы будем паиньками и постараемся не заснуть и не канючить. Идет? Денис не выразил особого энтузиазма. — Если продержишься до конца, я тебе что-нибудь куплю, — достал козырь Максим. Племянник тут же оживился: — Что??? — Ну что ты хочешь? — Плейстейшн. — Ну... что-нибудь попроще. — Смарт-часы. — Какие блин смарт-часы?! — психанул Максим. — Короче, куплю тебе игру для компа с дополнениями, идет? Денис радостно закивал. — А коды скачаешь? — Скачаю, — Максим вздохнул и кивнул племяннику на проход между креслами: третий ряд. Света уже наслаждалась обзором со своего места, восторженно глядя на сцену и по сторонам. Зал представлял собой закономерное продолжение встречавших зрителей фойе: отделка благородным красным деревом, новенькие кресла, светильники в агатовом стекле, на темном занавесе реалистичная проекция ночного озера в лесу. Лаконичная, аккуратная, ненавязчивая роскошь. Расположение мест при этом в полной мере соответствовало театру оперы и балета: партер, бенуар, бельэтаж и три высоченных яруса с ложами. Закос под Мариинский-2 вышел не хуже оригинала. В такой обстановке, продуманной, современной и чистой, нафталиновый дух совсем не ощущался, и Максим почти забыл, где находится. О предстоящем классическом балете напоминали лишь два факта: разнобойное пиликанье готовящегося оркестра и пожилая питерская интеллигенция. Через пятнадцать минут после третьего звонка свет наконец потушили, и по залу разлился серьезный мужской голос, который сперва по-русски, а затем еще и по-английски попросил выключить мобильные устройства и напомнил, что фото— и видеосъемка строжайше запрещены. После этого откуда-то из-под сцены в оркестровую яму выплыл дирижер. На него тут же рухнул световой луч, зал взорвался аплодисментами, а Максим неожиданно осознал, насколько близко сидит. Дирижерская лысина блестела впереди отчетливо, как маяк в темном океане, и, казалось, при желании ее запросто можно пощупать. Дирижер скромно поклонился залу, отвернулся, настроился, поднял палочку, и оркестр затянул увертюру. В ожидании открытия занавеса Максим поглядел на сидевших рядом Свету и Дениса, убедился, что сестра погрузилась в искусство, а племянник честно исполняет договор, и почувствовал истинное облегчение оттого, что теперь можно расслабиться до самого антракта. Максим родился в Ленинграде, но балет смотрел от силы пару раз и то в глубоком детстве, еще до того, как решил, что все элитарное — не трушное. Он не стеснялся своего невежества и не хотел разбираться в происходящем, например, следить за сюжетом или задаваться вопросами о том, где, собственно, лебеди, где хотя бы балерины в коротких пачках, кого изображает сияющий солист в расшитом бисером пиджаке и почему он забыл надеть к нему штаны, кто все эти люди в нарядах от Шекспира, которые заполонили сцену, и чему посвящен их вальс. Максим наблюдал за танцем безо всяких эмоций, и единственным, что он честно признал и чем восхитился, были роскошные декорации, такие же богатые, гармонирующие с ними и друг с другом костюмы исполнителей и симметричная расстановка толпы народа в рисунки. Картинка выглядела красиво, чего уж греха таить. Особенно с третьего ряда партера. Солист в белых колготках упорхнул со сцены, но вальс не закончился. Шестнадцать пар, по восемь с каждой стороны, зеркально исполняли танцевальные фигуры, потом вдруг кружились, менялись местами, разбегались и снова пускались в пляс. В какой-то момент пары разделились, партнеры выстроились заслоном вдоль кулис, а партнерши продолжили ансамблем сильных и независимых. Несколько быстрых движений и поворотов вокруг своей оси — и вот они уже вернулись к кавалерам, а на смену из кулис выскочили четыре солистки. Мотив слегка сменился, балерины начали исполнять прыжки и перебежки на пуантах. В этот момент Максим обратил внимание на движение в задней части сцены, явно выбивающееся из общей гармоничной картины. Это был некий герой событий в костюме арлекина: облегающий водолазный комбинезон, правая половина которого черная, а левая красная, на голове такой же двуцветный колпак с ушками. Персонаж неторопливо и вальяжно прогуливался по заднику, так, будто не имеет к происходящему никакого отношения, и развлекался сам с собой. То положит ладони на бедра и начнет вышагивать по-кошачьи, то вдруг махнет пальцами по одному из помпонов на колпаке, то остановится и, скрестив руки на груди, придирчиво понаблюдает за танцующими. Наконец он приблизился к импровизированному каменному столу с четырьмя кубками в углублении сцены, постоял немного, как бы обдумывая ситуацию, а дальше, взяв один кубок, бесцеремонно смахнул все остальные на пол, запрыгнул на столешницу, выразительно выставил перед собой согнутую в колене ногу и, качая другой, сделал вид, что пьет. Максим глазам своим не верил. Они точно на балете? Отняв кубок от губ, арлекин покрутил его перед собой и, равнодушно кинув туда же, куда предыдущие, вновь принялся наблюдать за танцующими балеринами, то кокетливо поводя плечом, то задумчиво обрисовывая губы кончиком указательного пальца. Смотреть на кого-то другого стало просто невозможно. Нахальный персонаж в черно-красном комбезе перетягивал к себе все внимание. Вдруг он соскочил со столешницы, легко махнул обратившимся к нему балеринам, как бы приветствуя их в ответ, и побежал вперед — танцевать. И начал прямиком с разножки в шпагат. Музыка потяжелела, арлекин, приземлившись, повернулся вокруг своей оси на одной ноге, снова прыгнул в разножку, снова повернулся, снова прыгнул... Максим насчитал шесть шпагатов подряд. Повернувшись в последний раз, он как ни в чем не бывало стрельнул залу глазами, дразня цокнул по полу ножкой и отскочил в сторону, освобождая сцену для других. Но для Максима других здесь уже не было. Он сидел в третьем ряду, видел мимику на лице арлекина, и никакой свет, грим, костюм и образ не могли сбить его с толку. Перед ним был мальчик из метро. В первую минуту Максим, разумеется, списал все на последствия коньяка и свое разгулявшееся воображение, но, чем пристальней он наблюдал за арлекином, переместившимся в переднюю часть сцены, тем больше утверждался в своей правоте. Это был он. Вне всяких сомнений. Он. Он. Вальсовые пары продолжали танцевать, а он все заигрывал с залом: выскочит из кулис, сделает несколько умопомрачительных па, закружится в пируэте, поднимет ручку, проводив ее взглядом, и снова скрывается из виду. Он кривлялся и манерничал, каждое движение дополнял нарочитым изяществом, каждую позу выделывал до гротеска, истинно наслаждаясь собой и своим разгильдяйством. Но при этом, как ни странно, танец его оставался отточенным и полностью подконтрольным разуму. Прыжки были по-мужски высокими и сильными, длинные ножки натянутыми, как струны, так что сквозь комбинезон проступали крепкие аккуратные мышцы икр и бедер, и Максим просто представить себе не мог, что человеческий позвоночник способен так выгибаться, да еще и в повороте. Ему очень хотелось увидеть арлекина не только между вальсовых пар, но и в сольном танце, вот только сюжет «Лебединого озера» почему-то крутился вокруг других персонажей, особенно солиста в белых колготках. К счастью, вскоре у арлекина состоялся небольшой веселый дуэт на мотив польки с очередной балериной из многолюдного вальса, где она выплясывала на пуантах, а он пытался ее перехватить, чтобы подарить маленькую розу. Взаимная игра выглядела харизматично. Арлекин ничуть не расстраивался от неудач. Вновь отвергнутый прекрасной балериной, он падал на одно колено, выразительно прижимал ладони к груди и закатывал глаза, а потом с упоением вдыхал аромат розы и опять вприпрыжку бежал за своей недосягаемой любовью. Максим довольно быстро подметил актерские данные мальчишки. Во время сюжетных сцен, когда персонажи якобы общаются и выясняют отношения, он всячески пытался мешать действию, влезал между героями, передразнивал их движения и дурачился. Он так раскрепощенно и уверенно держался на сцене, так мастерски схватывал внимание публики и так живописно передавал свою роль, что Максим в конце концов ощутил за него настоящую гордость. Наблюдая только за арлекином, Максим вообще не знал, что делают остальные люди и как развиваются события, но при этом он точно понял момент окончания первого акта: его арлекин вдруг выбежал в центр сцены, занял исходную позицию и принялся вращаться на левой ноге, то подгибая правую к колену и проворачиваясь одним махом, то вытягивая ее в сторону и начиная быстро припрыгивать на опорной вокруг своей оси. Он крутился нечеловечески долго, не сбавляя темп и не сходя с одного места, так что зал наконец разразился аплодисментами, под гром которых он завершил серию вращений тройным пируэтом, опустился на одно колено, легко взмахнул рукой, дернул плечиком и подмигнул. Музыка оборвалась, и, пока арлекин с улыбкой кланялся, кто-то крикнул «Браво!» Только минуту спустя Максим понял, что крикнул он сам. Потом веселый праздник сменился знаменитым ночным озером, где были и балерины в коротких пачках, и солист без штанов, и злой колдун, и танец маленьких лебедей, и бесконечный изнурительный балет, но Максим уже ни на что не обращал внимания. Для него «Лебединое озеро» закончилось с уходом арлекина. Он с трудом досидел до антракта и чуть не нарушил собственный договор с племянником. Когда принц с царевной-лебедь расстались под одну из самых известных классических мелодий на свете и занавес наконец закрылся, Максим вскочил с места как подстреленный. — Ты чего? — удивилась Света. — Мне очень надо, — Максим принялся пробираться через нее, Дениса и всю остальную копошащуюся публику в сторону прохода. — Простите-извините... Извините-простите... Огибая праздно фланирующих зрителей партера, которые все как один вещали спутникам о сходствах и различиях между Театром русского балета и другими, «нормальными» театрами, то есть Мариинским и Михайловским, Максим добрался до пункта назначения: дверей в фойе. Капельдинер в бордовом платье снова стояла здесь с программками. Веер, впрочем, заметно поредел. — Либретто сто рублей! Пожалуйста, ли... — Дайте мне три штуки, — Максим возник перед ней как из-под земли, сунул в руку пятисотку, выхватил глянцевые программки и, не дожидаясь сдачи, рванул обратно. Он сам не знал, как умудрился действовать стратегически в ситуации, когда даже руки тряслись. Вернувшись на место, он без разговоров всучил по либретто Свете и Денису и, таким образом исключив их посягательства на свое, принялся вчитываться в состав исполнителей. Светлана, конечно, не ожидала, что брат так резко увлечется балетом, и на минуту даже растерялась. Впрочем, Максим всегда был с приветом, так что какой смысл удивляться его воплям из зала и пробежкам за программкой? — Макс, мы пойдем погуляем, ты с нами? — на всякий случай предложила Света. — Угу. Нет. Я уже сходил. — Ладно, хрен с тобой, — вздохнула она, убирая два либретто в сумочку. — Денис, пошли. — Я Дэн. — Штаны подтяни свои. Так, Одетта/Одиллия... принц Зигфрид... что за имя вообще... Злой гений Ротбарт... Владетельная принцесса, куча каких-то невест... Шут... Шут. Так вот кто он такой. Максим подумал, что надо выдержать паузу перед ответственным моментом, но воля подвела, и он тут же глянул в имя. Артем Елисеев. На какой-то миг ему даже показалось странным, что у гения чистой красоты есть человеческое имя и что оно, это самое имя, не фантастически уникальное, а, наоборот, простое, обычное, русское, такое, как у миллионов других, — Артем. Всего два слога, но произнесешь их про себя или шепнешь тихонько губами, и все внутри заходит ходуном. Максим вспомнил вдруг: «Имя твое — птица в руке, Имя твое — льдинка на языке... Имя твое — пять букв». Пять букв. Весь антракт Максим пытался осознать, что они находятся в одних стенах, что Артем сейчас где-то там за кулисами готовится к выходу во втором действии балета, а может, отдыхает или сидит, уткнувшись в телефон. Все это казалось невероятным. Максим всегда считал себя атеистом и прагматиком, но как после такого не верить в Судьбу? В надежде выяснить, появится ли еще Шут на сцене, Максим пробежался по либретто и наконец узнал, к чему был весь этот вальс в начале, почему вальс неожиданно сменился лебедями и что будет дальше. Оказывается, по сюжету балета солист в колготках, он же принц Зигфрид, отмечал днюху. Вальсовые пары, Шут и все отдельно пляшущие балерины олицетворяли неистовый кутеж по этому поводу. Проблема в том, что принцу было совсем невесело, он мечтал наконец-то уже найти любовь и домечтался до того, что к нему явилась сама Судьба, она же злой гений Ротбарт, и отвела его к фантастическому лебединому озеру, где живут заколдованные девицы. Там среди лебедей принц Зигфрид внезапно встретил девушку своей мечты по имени Одетта и поклялся ей в вечной любви. На этом моменте у зрителей начался антракт. Дальше, если верить либретто, принца ожидает новая вечеринка — по случаю выбора невесты. Но вечеринки, судя по всему, не его конек: снова ему все не нравится, и он грезит только о своей царевне-лебедь. Внезапно на пир является Ротбарт вместе с прекрасной спутницей, которая как две капли воды похожа на Одетту, только наряжена не в белую, а в черную пачку и ведет себя как стерва. Но принцу Зигфриду пофиг, он, как типичный мужик, не замечает разницы и бросается к черной царевне-лебедь, которая на самом деле никакая не Одетта, а ее злобный двойник Одиллия. Ротбарт ликует, настоящая Одетта страдает, потому что любимый нарушил клятву, и балет кончается разлукой героев и мучительным одиночеством принца Зигфрида. Отлично! Возможно, Шут появится во втором действии на смотринах. Света с Денисом вернулись после первого звонка, но Максим был настолько озабочен либретто, что, сделав пару неудачных попыток, Светлана бросила затею втянуть брата в разговор и докопалась до сына. Краем уха Максим слышал, как она настойчиво требует от Дениса пересказа увиденного и выпытывает подробные развернутые впечатления. Денис отчаянно ныл, пыхтел, ерзал в кресле и всеми силами старался отвязаться, так чтобы при этом не разозлить маму очевидным невежеством, но та не отставала. В итоге Света всучила сыну купленное Максимом либретто и заставила читать вслух. Читал Денис абы как, особенно тяжело далось ему словосочетание «Владетельная принцесса», которая стала сперва «властной», затем «дательной», затем «властно-давательной», пока Света не гаркнула: «Владетельная! Она владеет! Владения у нее!», но все равно эта пытка была не такой жестокой, как описание впечатлений, так что в жалостливо слабом детском голоске даже пробился маломальский энтузиазм. Когда прозвенел третий звонок и Света со вздохом безнадежности забрала у сына либретто, Максим поймал себя на том, что волнуется. Тревожится, нервничает, отчасти паникует. Как будто он снова школьник, а этот звонок начинает контрольную по математике. При выходе дирижера сердце у Максима колотилось в такт аплодисментам. До начала действия оставались считанные мгновения, а там... А там занавес поднялся, и Артем почти сразу выпорхнул на сцену. Смотрины невест открывались вариациями Шута, и Максим, затаив дыхание, наблюдал, как его главный танцор очерчивает периметр сцены бесконечными шпагатными прыжками в повороте и как затем, словно растанцевавшись для своего главного зрителя, исполняет сольные па. Он был все такой же веселый, легкий, проворный и выразительный, но Максим смотрел на него иначе. Это был уже не «арлекин», не «мимолетное видение» и не какой-то там «мальчик из метро». Это был Артем. К сожалению, после своего фееричного выхода в начале второго действия Шут больше не появлялся. Были танцы невест с их свитами, были танцы принца Зигфрида и Черного лебедя под намозолившую память музыку, было озеро, Ротбарт, вспышки софитов и мечущаяся Одетта, но все это ничуть не трогало Максима. Он ждал поклонов, когда кордебалет Театра русского балета выстроится на сцене при полностью зажженном свете, а солисты примутся благодарить зрителей за аплодисменты. И вот наконец «Лебединое озеро» кончилось, занавес для приличия опустился, затем, выждав пару секунд, поднялся, и на фоне балерин в белых пачках и улыбающихся вальсовых пар начали один за другим появляться солисты. Артем выбежал в самом конце, после него оставались только Ротбарт, принц Зигфрид и Одетта/Одиллия, а значит, партия Шута считалась почти что главной. Максим смотрел на него не отрываясь. Он был такой чудесный, лучистый и радостный, так искренне и счастливо улыбался в своем шутовском колпаке. Совсем мальчишка, казавшийся замечательно непосредственным по сравнению с жеманным балетным образом. Он поклонился под гром заслуженных аплодисментов благодарно и застенчиво и тут же отбежал назад, где встал рядом со свитой Венгерской невесты. Солисты кланялись раз двадцать, пока их с ног до головы не завалили цветами, но Максим был только рад. Чем дольше не закрывался занавес, тем дольше он видел Артема позади принца Зигфрида и его царевны-лебедь. Однако все хорошее имеет обыкновение кончаться, и вскоре Максим уже брел вслед за сестрой и племянником к гардеробу. Света вещала без остановки и захлебывалась богатыми эпитетами типа «красиво», «интересно» и «масштабно», уверенная, что брат сзади внимает всем ее речам, а Денис то и дело заговорщически оглядывался на дядю, как бы проверяя, помнит ли тот про условия заключенного соглашения. Максим ни на что не обращал внимания. Только сейчас, немного опомнившись и возвратившись в реальный мир из мира фантастического, куда его, алчущего любви, отвел собственный Ротбарт, Максим начал понимать, что мальчик, тот самый мальчик, Артем, в руках которого сосредоточилось само его сердцебиение: золотая коллекция пластинок, все микстейпы, видеокассеты и черновики песен, — не просто миловидная кудряшка из метро. Он настоящий артист балета, который танцует в настоящем «Лебедином озере», умеет прыгать в настоящие шпагаты и крутит настоящие пируэты. Максим едва ли мог похвастаться хоть одним знакомым из мира высокого искусства. Для него это были совершенно таинственные люди. И если себя он причислял к андеграундной субкультуре, то балетных считал не иначе как закрытой кастой. Казалось бы, ему, так уверенно отвергающему все элитарное, нужно фыркнуть на этого Артема, отпустить его и забыть, ведь очевидно, что они диаметрально разные, но Максима не то что не отпускало, его потянуло к Артему магнитом настолько мощным, что своими волнами он напрочь сбил в голове полярность, напустил туда бурю и заставил сотворить что-то из ряда вон. — Свет, вы поезжайте, мне нужно кое-куда зайти, — непринужденно обмолвился у гардероба Максим. — Ты не домой? — удивилась сестра, набрасывая на платье пиджак. — У меня встреча в центре, — наскоро сочинил Максим. — Извини, что не предупредил. Но Светлана, как ни странно, внезапно решила не обижаться. — Мда? — она с кокетливой иронией вздернула нарисованную бровь. — Встреча, значит? Ну и как ее зовут, твою встречу? Ясно. Активировался режим «Женить брата». Максим бы, конечно, поддержал игру, трудно ли срикошетить любым подвернувшимся женским именем и удовлетворить Светкино любопытство, но нервное возбуждение и страх опоздать подкинули в кровь адреналин, и Максим выдал в ответ: — Не помню. Не знаю. Все, пока. Созвонимся. Пока, Денис. После этого, крутанувшись, он пулей полетел к выходу. Он хотел сделать задуманное до того, как мозг это задуманное обработает и пошлет мышцам команду на отступление, поэтому действовать начал решительно: лавируя между расходящихся по Моховой зрителей, пробежал вдоль всего фасада Театра русского балета, ярко выбеленного вечерними огнями, в поисках заветной двери с надписью «Черный вход», «Служебный вход», «Вход для персонала» или чего угодно в этом духе. Такой двери не было. Но Максим не растерялся и вытащил из кармана спасительную карту. Вернее, телефон с Google Maps. Карта говорила, что служебный вход находится во внутреннем дворе. Где-то на задворках разума коренной петербуржец Максим быстро сообразил, какая катастрофа планетарного масштаба маячит на горизонте с этим «внутренним двором», но постарался свои задворки игнорировать. Следующие пятнадцать минут Максим, как идиот, носился вдоль сплошной монолитной стены зданий на Моховой улице и перпендикулярной ей улице Пестеля в надежде обнаружить посреди фасадов ту самую долбанную питерскую арку, которая ведет во внутренний двор. Арок было с десяток штук, ворота в некоторых из них поддавались лишь ключам домофона, но даже позади открытых виднелись лишь мрачные полутемные дворы-колодцы, никак не похожие на потенциальный двор Театра русского балета. Максим уже начал сдаваться отчаянию, как вдруг заметил женщину средних лет в вечернем наряде и с букетом цветов. Женщина уверенно шла в сторону одного из соседних с Театром зданий. — Простите! — Максим подлетел к ней как оголтелый. Бедняжка даже вздрогнула. — Простите, ради бога. Вы случайно не к служебному входу идете? — Ах, вам тоже туда? — женщина облегченно улыбнулась. Не маньяк. — Да, я принесла цветы для дочери, но передать не удалось. Хочу встретить ее у выхода. Пойдемте, я вас провожу. Здесь сразу не сориентируешься. Моя Марина танцевала Маленьких лебедей, вы видели? Она была крайняя с левой стороны. Это самое важное место в четверке. Кажется, что все танцуют одно и то же, но Марина ведущая. За ней трое других лебедей выходят на сцену, по ней держат прямую и диагональ. А еще она должна вывести четверку на авансцену в последних pas de chat. Когда уже нет сил, ей нужно прыгать дальше всех и тянуть остальных за собой, иначе к концу танца они так и останутся сзади. Понимаете, насколько это ответственная партия? — Да... разумеется... очень ответственная... — Максим закивал с таким увлечением, что автомобильная собачка бы обзавидовалась. Чтобы попасть к служебному входу Театра русского балета на улице Моховой, нужно было зайти в арку соседнего дома по улице Пестеля, пройти наискосок через двор-колодец, зайти там в крайнюю правую арку, миновать еще один смежный двор-колодец, свернуть из него налево и набрать на домофоне ворот следующей арки 101#101. И тогда — о чудо! — вы попадали в аккуратный вымощенный дворик с разбитым посреди него садиком и с небольшой парковкой для велосипедов. Как и предыдущие, этот дворик со всех сторон окружали здания, но одно из них явно выделялось среди прочих современным ремонтом и пластиковыми окнами. Именно там находилась дверь в Пещеру сокровищ с большой красной табличкой: «ТРБ. СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД» Максим был уверен, что ожидать артистов после спектакля в недрах питерских дворов способны только их семьи и одиночные влюбленные фанаты, но, к полному его изумлению, народ оккупировал все: крыльцо, скамейки в садике, дорожки. Стоял жуткий гомон, все общались, хохотали, курили. Публика собралась крайне разношерстная. Здесь были и чинные пожилые дамы, и мужчины средних лет, и компании молодежи. Создавалось впечатление, что закончился не балет, а концерт к юбилею Валерия Меладзе. Максим даже как-то огорчился, что не один додумался заглянуть к служебному входу. Его спутница тем временем устремилась вперед, где расцеловалась с выходившей из театра худенькой девушкой и торжественно вручила ей букет. Не зная, чем себя занять, и, уже чувствуя подкатывающие волны паники, Максим понаблюдал, как мать и дочь обмениваются нежностями, а затем удаляются в сторону арки. Толпа быстро редела по мере появления артистов, и Максим тем самым подтвердил свое изначальное предположение, что все здесь ждут отнюдь не звезд балета, но своих родных и знакомых. Время шло, сумерки сгущались, народ рассасывался, а Максим продолжал сидеть на скамейке, мониторя заветную дверь. Руки у него нервически потрясывались. Да и холодно было. Может, Артем ушел, пока Максим искал арку? Может, он пропустил его в толпе? Может, есть какой-то другой выход? Может, он пойдет через главный? Может, у солистов стихийный сабантуй, и они отмечают спектакль в гримерке, не собираясь расходиться? Максим шмыгнул носом. Мозг давно уже обработал задуманную идею и признал ее бредом, но упертость не позволяла уйти. Нашел чертов двор, просидел в нем сорок минут на холоде — должен получить результат. Или Артем выйдет из-за двери, или пусть охранник выгоняет Максима ссаными тряпками. Так, стоп. Почему у охранника должны быть тряпки? Зачем ему тряпки? Он же не уборщица. Интересно, внутри театра есть кофейный автомат? Ну тот, где кофе по двадцать рублей. Блевотина, конечно, но хоть чтобы согреться... Чувствуя, что мысли поползли и кукушка уже машет на прощанье, Максим в очередной раз поднял глаза на дверь и тут вдруг увидел Артема. Сердце долбанулось о ребра с такой силой, что чуть не вышибло их к черту из груди. Максим вытянулся струной. Главная надежда рассыпалась прахом: Артем был не один. Он шел в компании миниатюрной девушки, бывшего принца Зигфрида, щуплого паренька и еще одного молодого человека, которого можно было охарактеризовать не иначе, как ослепительный. Пятеро танцовщиков явно не ждали, что кто-то придет их встречать. Не обращая внимания на еще бродивших по дворику посетителей и оживленно переговариваясь между собой, артисты двинулись в сторону арки. Максим разглядывал Артема затаив дыхание. Он был самым младшим в компании и, безусловно, самым очаровательным. Говорил он меньше других, а на чужие реплики отзывался кроткими, нежными и проникновенными улыбками. Каждую из них Максим ощущал как удар под дых. Плавные каштановые кудри, слегка взлохмаченные и непослушные после шутовского колпака, качались в такт ходьбе, и Артем то и дело пропускал сквозь волосы пальцы непринужденным движением — точно ножом по Максиму резал. Он был совершенно неземной, воздушный, прелестный до невозможности, но в то же время по-мужски статный, и Максим никак не мог осознать этот возбудительный, вернее, возмутительный контраст. Несмотря на простую повседневную одежду, они все держались по-особому и тем самым отличались от обыкновенных людей: шагали уверенно, легко и пружинисто, расправив плечи и слегка разворачивая ступни, как будто подшучивали над гравитацией, готовые в любой момент воспарить над землей. При этом общение между загадочными существами казалось привычной болтовней дружеской компании: галдели все разом, за исключением Артема, потом кто-то крикнул громче всех, сосед пихнул его в плечо, девчонка набросила капюшон Артему на голову, он среагировал звонким голосом: «Эй! Ну хватит!», все засмеялись, но уже над чем-то другим. Как будто не они только что три часа танцевали «Лебединое озеро». Максим и то чувствовал себя более измотанным. Аккуратно, чтобы ни в коем случае не попасться им на глаза, Максим прошел за компанией через дворы и вновь оказался на улице Пестеля. Здесь артисты разделились. Принц Зигфрид, щуплый паренек и девушка подошли к черной «Киа Рио», а Артем с ослепительным другом направились в противоположную сторону. Максим знал, что поступает по-идиотски, но просто не мог оторваться и побрел следом, точно бродячая собака. Какой же он изящный! Осанка царственная, будто у настоящего принца. Фигура спортивная, но мышцы не грубо перекачанные, как от спортзала, а, наоборот, естественные и очень красивые. Узкие джинсы облегают и подчеркивают стройные ножки, а курточка короткая, так что можно любоваться... Максим поскорей поднял глаза повыше, застыдившись. Единственное, что здорово напрягало Максима, так это чересчур оживленное общение Артема с ослепительным парнем. Они постоянно сближались, касались друг друга, едва не за руку шли. Максим чувствовал, как внутри припекает и свербит, будто кто ковыряется там раскаленной кочергой, и сухая зола, ворошась, подлетает в горло, так что хочется скорее откашлять ее и сплюнуть. Максим в жизни так не ревновал. Он как-то сразу, еще там у театра, увидев Артема в повседневном облике, предположил, что ему не интересны девочки. Но не успела робкая надежда воспарить, как тут же рухнула на землю и расшиблась: Артем вдруг примкнул к ослепительному парню, ткнулся лбом ему в плечо и, отстранившись, светло улыбнулся. Максим остановился. Все, хватит. Это слишком интимно для двух друзей. Он хотел развернуться и пойти в обратную сторону, но Артем с его другом уже добрались до места назначения. Ослепительный парень будничным движением открыл водительскую дверь каршеринга, сел за руль и подождал, пока Артем заберется на пассажирское. Максим все ждал, что, скрывшись за тонировкой, они поцелуются, но нет. К великому облегчению, силуэты не сблизились. Лихо сдав с места назад — у Максима с его восьмилетним стажем аж сердце екнуло — белый «Рено Каптур» вырулил на Пестеля и погнал вслед за товарищами. Улица враз опустела. Стало как-то зябко и сиротливо. Максим вытащил из кармана телефон, заказал такси и грустно присел на колесоотбойную тумбу. Ну, вот и все. У Артема есть парень. А ты думал, в сказку попал?