Возлюбленный владыки моря

      Дилюка чуть не разорвало от счастья и гордости, когда старейшина вытащил из всей кучи глиняных табличек — табличку с его именем. Стать на один день «невестой» бога было почетно: юношей и девушек, избранных главным лицом праздника, буквально ставили в один ряд с богами.       Улыбнувшись своему нареченному, ожидавшему в толпе зрителей и получив в ответ столь же шалую улыбку, Дилюк последовал за жрицами храма: следующую неделю его ожидал пост и всевозможные приготовления. Нужно было сшить наряд, совершить множество жертвоприношений, приготовить подарок богу, а самое главное — самому не упасть в грязь лицом, накрепко выучив фразы для церемонии.       Он спал ночами, а днем прилежно трудился, жрицы будили его с рассветом, расчесывали алые кудри редкого цвета крови, совершали омовение и натирали маслами: Дилюк ощущал, насколько чистым и пронзительным становится его аромат, стражи альфы даже на улице замирали и жадно дышали, ощущая жертвенного омегу, и если бы шею Дилюка уже сейчас не сдавливало помолвочное ожерелье, кто знает, стали бы они противиться искушению украсть у него хотя бы поцелуй.       Утро дня праздника для юноши наступило неожиданно. Принесли его одеяние, заплели волосы, украсив их цветами и ажурной заколкой, нарядили в золотые украшения, обули в новые сандалии из непонятного материала, весящие непомерно много, и если бы Дилюку пришлось пройти в них более двух шагов, наверное, он упал бы.       Его усадили в паланкин, накинули сверху отрез тончайшего газа, словно сделанного из паучьих нитей, и четверо альф подняли его и понесли. Дилюк ощущал возбуждение и пах тоже им: сегодня он — избранник бога морей, а завтра вернется в объятия своего любимого, и тогда им будет позволено до срока вкусить друг друга, а после пожениться. Если бы Дилюку не повезло, пришлось ждать бы еще целый год, так что юноша ничуть не жалел, что вложил свое имя к именам других.       Они посетили храмы и он благословил масла, принял подарки и принес жертву на алтаре: лично вспорол горло изумительному жеребцу. Его кровью Дилюку начертали сакральные символы на лице, груди и спине, символизирующие богатство и плодородие, потом он испил вина из чаши и оставил вторую на алтаре для своего божества.       Молитвы шли весь день, толпа следовала за паланкином неотступно, самые впечатлительные, получив благословение, уходили домой и любили супругов — аромат юного омеги действовал на них, как мощнейший афродизиак и кубок вина одновременно.       К ночи путь утомленного Дилюка был окончен в храме на берегу, альфы опустили паланкин, жрицы помогли снова совершить омовение и вновь намазали маслами его тело и волосы. — Что теперь? — он обратился к старшей жрице, и та улыбнулась, поманив его рукой. — Твой путь лежит в храм на острове, тебе нужно добраться туда на лодке, оставить подношение на алтаре, а после можешь вернуться обратно, — женщина провела ладонью по его щеке. — Ты был изумителен, бог остался доволен. Рыбаки сегодня вернулись с невиданным уловом, а завтра нас ждет новое прекрасное утро, если ты окончишь ритуал. Ступай, дитя.       Она проводила Дилюка до лодки, и тот послушно взялся за весла. Море охотно тащило его лодку к острову, маяк на вершине которого горел путеводной звездой.       Дилюк успешно причалил, оставив лодку лежать на песке, и отправился в храм. Среди огней были видны тени. Старшая жрица приветливо встретила его и помазала лоб священным маслом, от которого сильно пахло оливками и розмарином. — Оставь дары на алтаре и ступай на утес, тебе нужно будет поклониться морю. После можешь быть свободен, — старшая жрица улыбнулась и отступила от него, а Дилюк отправился исполнять ее указания.       Стоя на утесе, он кланялся с облегчением — день был тяжел, а за полную неделю он соскучился по любимому и теперь ему хотелось поскорее вернуться в город, разыскать его и провести с ним всю неделю — в животе разгорался огонек, и вскоре тело потребует, чтобы он был со своим альфой, в их первый раз, по-настоящему.       Сзади раздался шорох камней, Дилюк развернулся и уже открыл рот, чтобы поблагодарить жрицу за помощь, как в солнечное сплетение ударило. Воздух выбило из груди, и больше вдохнуть он не успел — перед глазами потемнело, в ушах засвистел ветер, а потом он упал в воду и драгоценности потянули его на дно. Несколько секунд фигура на вершине всматривалась в бьющие о скалы воды, но никто так и не всплыл, и удовлетворившись, она ушла.       Подношение богу было совершено, и теперь весь год сети рыбаков будут полны рыбы, а колодцы — пресной водой. Поля дадут богатый урожай, и нет сомнений — жизнь одного мальчика ничто, когда вопрос касается милости для всех горожан.       Старшая жрица так и не увидела, как стройная фигура пронзила толщи воды, подхватывая обряженного в золото и длинные ткани юношу и утаскивая в скрытую пещеру.       Вход в пещеру был под водой, и никто из жителей суши не смог бы обнаружить ее, но Левкотеа уже несколько сотен лет была русалкой, а что важнее, она была сиреной, и чары ее голоса заманили в глубины моря не одного моряка.       Мальчик у нее в руках умирал: грудь его была полна воды, падение и удар тоже не принесли пользы, но Теа не пугала бы своих собратьев, если бы не знала, как и это использовать себе на пользу. В пещере она уложила юношу на камень, сняла украшения и одежду, и запела заклинания. Боги не смогли бы отказать ей в первой и последней просьбе — своей кровью и чужой угасающей жизнью Теа вымаливала себе сына. Когда он захрипел, делая последний вдох и выдох, она прижалась к его губам, выдыхая и расправляя легкие, наполняя их силой. — Ты станешь самой страшной карой этих вод, мое дитя, — пела колдунья и вливала в чужие губы свою кровь. Она текла по горлу, смешивалась с переданной силой и отравляла юное тело, изменяя его.       Часы до рассвета подходили к концу, когда тело на камне забилось, пальцы заскребли грудь, бессильную сделать вдох, и Левкотеа споро утащила его под воду. Там изменения только ускорились: мальчик бился в руках, кричал, теряя последние крохи воздуха, но тот больше был не нужен: ребра прорезали тонкие щели жабр.       Ноги тем временем схватились прозрачным коконом, и Теа едва не расплакалась от облегчения: через положенное время ее кровь смогла преобразовать две бесполезные конечности в прекрасный хвост, на котором вскоре наросла крупная коралловая чешуя. Уши мальчика заострились, а скользнув пальцами между губ, Теа нащупала клыки — отпрыск получился хищным, и это было хорошо. Ее кровь в этом мальчике была сильна, и на тонкий аромат омеги, разнесшийся вокруг, уже начали сплываться рыбешки и акулы. Просто отлично — безмозглые хищники станут отличной свитой ее мальчику. — И последний мой дар, мое дитя, — прошептала женщина, и стала подниматься на поверхность. Они всплыли, ее мальчик машинально выпустил воду и задышал воздухом — это тоже было хорошо, остальные русалки могли жить, только дыша под водой. Ее ребенок был сильнее их и Теа собиралась сделать все, чтобы так и осталось.       Она запела: это должно было стать ее последним заклинанием, но результат чаровства позволит ей отомстить тем, кто изгнал ее жить в пещере под островом с процентами за все годы.       Единственная из оставшихся сирен и одна из немногих самых сильных колдуний подводного мира, Левкотеа, лишенная короны и королевства, которым можно править, своему новому сыну она дарила ту же силу, что позволила ей подняться на вершину: опальная королева передавала своему принцу свой голос сирены — силу, способную подчинить себе не только моряков, но и других русалок.       Закончив, она нежно погладила чужое горло, проследив, как на тонкой коже проявляется и тут же заживает волшебная печать, не давая чужому глазу сходу определить в юноше еще одну сирену. — Как ты прекрасен, мой возлюбленный сын, — нежно прошептала колдунья, поцеловала мальчика в лоб, полюбовалась собой в отражении сваленных в стороне украшений и оставила свое дитя отсыпаться.       Впереди его ждет новая жизнь: он должен научиться петь, есть рыбу и охотиться на других существ, но пение было первоочередным. Сирена, которая не умеет своей песней украсть чужую волю — это мертвая сирена.       Город же у моря спустя три месяца был разграблен и сожжен, а все его жители или были убиты, или проданы в рабство, жрицы же морского бога все до единой стали имуществом воинов. Многие из них не выдержали подобного и вскоре наложили на себя руки. Их господин и бог так и не пришел им на помощь.       Где-то в глубинах океана, две сирены пели, призывая силы неподвластные людям себе на помощь, и подводные обитатели в ужасе уплывали прочь, бросая дома; те, кто не успевали обратиться в бегство, вскоре подчинялись двум заведомо более сильным захватчикам.       Дилюк все чаще касался ожерелья на своей шее и вздыхал с неявной тоской, а его вечно прекрасная мать только улыбалась тонкими губами, поглаживая нежную щеку. — Я подарю тебе возможность гулять под луной и солнцем, дитя мое. Но время еще не пришло — ты еще не окреп, — и Дилюк покорно опускал ресницы, соглашаясь.       Наступит день — и он сможет увидеть Кэйю.       Только бы еще не стало слишком поздно.