Фениксы

Чимин, наконец, чувствует себя лучше. Выходит из ванной, где, вымотанный токсикозом, даже задремать успел ненадолго на теплом полу. На часы смотрит. Понимая, что опаздывает, начинает собираться торопливо. Сегодня у него в клинике работа, потом до позднего вечера прием в «Асане», а значит, хоть какой-то шанс увидеться с Шивоном. Послезавтра Чимин отправится в Ульсан, чтобы проводить в Токио папу и Юнги. А потом… Он не знает, что делать. Или знает? Чимин не видел Шивона больше недели, не слышал уже несколько дней. За год, что двое встречаются, такого не было никогда. Как бы ни был занят омега, каким трудным, напряженным ни выдался бы день у альфы, как минимум разговорами по телефону заканчивался вечер обоих. Он вообще с тех пор, как начался их роман, крайне редко звонками завершался. Двое почти всегда вместе засыпали. И вот всю прошедшую неделю Шивон обещал с Чимином встретиться, заехать, позавтракать, поговорить. Но так и не сделал этого. Еще пару недель назад Пак сказал бы себе уверенно: альфа не смог, и на то объективные причины имелись. Но сейчас внутри все огнем обиды и страха жжет, и омега шепчет правду, которую сердце подсказывает: – Не захотел. И Юнги не захотел тоже. Дружить, просто общаться. И ушел безмолвно, внезапно, ничего не объясняя. Но для Юнги Чимин всегда был только другом. А Шивон? Омега столько раз слышал от него: «Люблю». И эту любовь носит под сердцем. Как носил когда-то свою. От Юнги. Чимин не сразу полюбил Юни, хотя отца его каждой клеткой любит много лет. Чимин почти полюбил Шивона, но малыша от него уже любит. Безусловно, нежно, сильно. Почему так? Одно Небо знает. Быть может, это компенсация Чимину, который мучился и страдал ужасно оттого, что любовь к Юни пришла отнюдь не в тот момент, когда омежка на свет появился. Для этого еще время понадобилось. Хотя могло ли быть иначе? Ведь Чимин сам был ребенком, когда украл, а потом вынашивал и рожал своего. Один. Без альфы, который расписался со своим омегой за полсуток до того, как на свет появился его сын. Другое дело Шивон. Все его поведение, все отношение к Чимину до недавнего совсем времени говорило о том, что альфа любит и по жизни с Паком идти собирается. И омега искренне считал, что предложение не за горами. И во время свиданий, походов в ресторан, театр или на модную выставку, непременно получая в подарок роскошные букеты от альфы, всякий раз готовился и к тому, что за цветами последует футляр с кольцом. Что же, Чимин, сам не зная того, был абсолютно прав. И кольцо было куплено, и с днем, когда он вручит украшение омеге, Шивон определился. А потом что-то пошло не так в медицинском центре. Ше хотел ясности, поэтому поход в ресторан, где собирался попросить руки и сердца омеги, перенес на более поздний срок. Но проклятое «что-то» начало набирать обороты и обрастать неприятнейшими фактами. И Шивон вообще забыл обо всех сроках. Опуская все подробности, их с отцом семейный бизнес, объективно, один из лучших в Сеуле частных медицинских центров, оказался на грани банкротства. А главный бухгалтер, финансовый директор и ведущий программист, которые не один год блестяще справлялись со своими профессиональными обязанностями и в какой-то момент начали пользоваться неограниченным доверием отца и сына Ше – где-то в теплых оффшорных зонах. Там же, наверное, где теперь находились впечатляющие суммы, что троица умело и осторожно выдаивала из «Асана» не один год, а напоследок вывела все подчистую. Центр от силы месяц мог еще кое-как продержаться на плаву, а потом наступало время выплаты процентов по кредитам банкам, фирмам-производителям медицинского оборудования, фармацевтическим компаниям, с которыми «Асан» работал напрямую. Сотрудники же уже не получили заработную плату за прошедший месяц. И все уверенно шло к тому, что и в следующем подобное повторится. Отец и сын Ше лихорадочно пытались найти выход из создавшегося положения, до последнего не желая придавать огласке истинное положение дел и обращаться к правоохранителям. И даже Чимину, которому доверял целиком и полностью, Шивон не готов был рассказать о степени финансового пиздеца, что, подобно снежной лавине, приближался неумолимо к порогу современного роскошного центра. Невыносимо было выставить себя перед омегой идиотом, которого свои же подчиненные вокруг пальца обвели, все труды обесценили, все надежды и планы обнулили. Всегда уверенный в том, что у него все под контролем, властный, умный, успешный, альфа места себе не находил, тем не менее, пытаясь найти... место, где помогут. Человека, который поможет. Не деньгами, так возможностью в короткие сроки и, главное, без огласки отыскать пропавшие. Без толку. Или он просто не там искал. *** Однажды вечером Ше Бонг вызвал сына к себе в особняк и спросил без обиняков: – На что ты готов пойти, чтобы спасти «Асан»? – Я, отец? – Именно ты. Шивон, измученный, уставший, вымотанный, поднял на Бонга глаза, сказал глухо: – Давай напрямую, пожалуйста. Но могу сразу сказать, если это что-то противозаконное… – Брак, Шивон. Это просто выгодный брак. – И у тебя есть кто-то на примете? Или, быть может, правильнее сказать, кто-то запал на меня и готов платить за то, чтобы я его нежно любил или хотя бы качественно трахал? – едко спросил Ше. – Сынок, я ни в коем случае не принуждаю тебя к женитьбе, – отец откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. – Просто позволю себе еще раз напомнить о том, чего нам стоит ожидать и к чему мы должны успеть подготовится. Прежде всего, морально. Пару недель – в «Асан» придут кредиторы, и тогда скрывать истинное положение дел мы уже не сможем. Окажемся в центре ужасающего скандала, который, само собой, будет на руку нашим конкурентам, хотя репутация «Асана» по части оказания медицинских услуг всегда была безукоризненна. И нынешнее положение дел не профессиональными косяками вызвано, а подлостью и жадностью тех, кому мы незаслуженно доверяли. Пока следователи будут искать воров, центр, в который вложено столько сил, труда, заботы, любви, закроют и выставят на торги вместе со всем имуществом. Наши великолепные специалисты уйдут к конкурентам. Наше личное имущество тоже будет распродано. Мы останемся нищими и голыми, даже на съем жилья не хватит денег. Устроимся в клиники, будем работать под чьим-то началом, как сотни рядовых врачей. Но и тогда из наших зарплат часть денег будет уходить банкам. Имеется, конечно, шанс, что хотя бы что-то из украденного будет найдено и возвращено... Шивон задумался, на автомате засунул ладонь в карман свободных модных штанов, нащупал там небольшой футляр. Достал, перебирая меж пальцев, раскрыл, глянул на красивое золотое колечко и захлопнул тут же крышку. Бонг вздохнул, указательным пальцем ткнул в бархатную коробочку: – Вот это судебные приставы заберут у тебя тоже. Если ты собираешься подарить кольцо тому мальчику… Как бишь его? Пак Чимин?.. А не другому омеге. – Другому? Хватит ходить вокруг да около, расскажи мне все. Картина, нарисованная тобой, просто отвратительна. И хотя ничего нового я не услышал, со стороны все еще мрачнее, еще невыносимее кажется. – Все очень просто, Шивон. У меня есть старый приятель, ты знаешь его, Тен Гису… – О! Владелец заводов, газет, пароходов… При этом ханжа, каких свет не видел. – Нас он интересует сейчас как владелец. Когда-то я вовремя диагностировал у него рак, провел операцию, курировал дальнейшее лечение. С тех пор прошло много лет. Болезнь так и не вернулась. Он здоров, счастлив, работоспособен невероятно. Фантастически богат! И да, ты верно заметил, в каком-то смысле это очень правильный альфа. Примерный муж и отец, приверженец… эм-м-м… традиционных семейных устоев и ценностей. Много лет назад, поняв, что излечился во многом благодаря мне, он взял с меня слово: если я буду в беде, то помощи попрошу у него. Два дня назад, когда мы испробовали все возможности решить нашу проблему, я позвонил Тену и рассказал все. Он согласился помочь сразу. Сказал, что очень рад возможности отдать долг… И я обрадовался тоже такой... гхм... бескорыстной помощи. Мы договорились встретиться сегодня утром и обсудить все. – Встретились, я так понимаю? – Да, только у него планы поменялись немного. Он готов перевести на счета клиники всю необходимую сумму, как только ты подпишешь, – Бонг вздохнул, – брачный договор с его сыном. – Да с хрена ли?! Его сын меня в глаза не видел, я этого парня знать не знаю! Может, блевать буду при одном взгляде на него! Или он, меня увидев, возненавидит сразу. Или наша ненависть будет обоюдной. И что это, блядь, вообще, за средневековый подход к заключению брака?! – А ты не хочешь рассмотреть вариант, согласно которому вашим обоюдным чувством для начала будет симпатия? – спокойно спросил Бонг. – И да, у них так испокон веков велось: отцы выбирали сыновьям-омегам мужей. Самое забавное, все эти браки были счастливыми и крепкими. И детишки в них рождались здоровые и красивые. Тен оказался не так прост и не столь великодушен, как мне представилось поначалу. Вообще, глупо было ожидать этого от бизнесмена его уровня. Насколько я понимаю, он заинтересовался нашей семьей. Тобой – особенно. Шивон, я ведь не преувеличу и секрет никакой не открою: ты у меня красивый мальчик. Высокий, сильный, и эти глаза твои зеленые, и улыбка невероятная. Омежья зазноба. Да вдобавок умница, хирург талантливый, детский хирург, а это несравнимо большая зона ответственности! И уровень сложности подчас выше. Ты понравился Гису. Ты, по словам альфы, очень понравился его сыну, что не могло не понравиться отцу. Он в любом случае выбирал бы Саёну альфу на свой вкус, но такое единодушие относительно тебя у Тена-старшего и его сына не могло не радовать. – Как же это мерзко! Чувствую себя товаром каким-то! Вещью, рабом, которого обсуждают и продают, не интересуясь его мнением. – Шивон, я не Тен и не собираюсь принуждать тебя к браку. Но все-таки, – хмыкнул, – взгляни на товар, который тебе предлагают взамен. Я же скажу только, что Саён – выпускник юрфака Сеульского национального университета, работает по специальности в компании отца и под его присмотром. – А что это за омегой присматривать надо? Давно не ребенок ведь, как я понимаю. – Не ребенок, верно. Но, согласно вековым семейным устоям и ценностям, Гису всячески опекает омегу до брака и снимает с себя ответственность за его жизнь, здоровье и судьбу, только передавая супругу. Вместе со всеми этими обязательствами. Саён девственник, кстати. Семья Тен не орет об этом на каждом углу, но гордится тем, что их омеги вступают в брак чистыми. – Ёп твою дивизию, какая неслыханная честь! Подожди, а альфы тоже должны быть чистыми в этом смысле? Или достаточно просто член помыть? Безумие, бред! – Шивон закипел. – О, поверь, со слов Гису, он и не ждал, что его зять будет девственником, хотя признался, что это было бы очень здорово. Мол, такой высокоморальный, с правильными устоями альфа, будет примерным семьянином и мужем идеальным, – засмеялся Бонг. – На самом деле, ему другая чистота важна. Но тут уж никаких отмазок, поблажек, оговорок. Зятем Тена Гису может стать альфа, никогда прежде не вступавший в брак и не имеющий детей. Все его отпрыски должны родиться в браке и только от омеги, наследника семейства Тен. Никаких побочных детей! Только свои! И все внимание, вся любовь, забота им. И только им. – На хуй пусть идет, старый маразматик, с устоями своими, – взревел Шин, а отец протянул ему плотную кожаную папку, которую молодой альфа вырвал у него из рук, открыл резко и… замер. Голубоглазый светловолосый молодой омега лукаво улыбался с фотографии. Очень симпатичный, с нежной, несколько смугловатой кожей, аккуратным, чуть вздернутым носом, не слишком темными бровями-полумесяцами, глазами не восточного, но европейского типа. В небольших ушах по две, одна длинная, одна покороче серьги. И замысловатый кулон на тонкой цепочке лежит меж ключиц. Простая свободная блуза и черные облегающие джинсы, стройная талия и пышные бедра. И роза в длинных, очень тонких пальцах. Уверенный взгляд, раскованный образ. Но ничего вульгарного, пошлого, грубого. Шивон изучал некоторое время омегу, потом поднял изумленный взгляд на отца, пробормотал: – Черт, я ожидал увидеть затурканного, зашоренного, забитого урода в очках с толстыми линзами. А этот мальчишка... ну да... очень хорош! И модный какой, и серьги эти... Если еще и умен… Да как в такой семье ханжеской такое чудо выросло? – Я знал, что тебе понравится, – хмыкнул Бонг. – Да и не все ли равно, как выросло? Главное, чтобы тебе понравилось. И досталось. Образованный, хорошо воспитанный мальчик. На мой взгляд, довольно модный и современный. И приданое за ним, движимое и недвижимое, о-го-го какое! Что касается ума… И вообще общения. Мы вам столик забронировали на завтра в ресторане. Или не пойдешь? Ше-младший еще раз взглянул на фото, прищурился: – Пойду... – Может, и женишься? – Может, и женюсь. – Ой, сынок, совсем забыл спросить: что ты женат не был, я точно знаю, а с детишками у нас как? Не настругал мне внуков на стороне втихомолку? Шивон расхохотался: – Ну, вот тут ты можешь быть совершенно спокоен, – констатировал, направляясь к двери кабинета. – Эй, сынок, фотографию омеги верни, – крикнул в спину отец. – Не-а, – молодой альфа улыбнулся озорно, засмеялся и вышел. Бонг потер руки, выдохнул с облегчением: кажется, «Асан» будет спасен. Для Шивона при этом нашлась отличная партия. А тот мальчик, Пак Чимин… Ну, что же делать. Найдет себе другого альфу. Жаль, конечно, терять такого отменного специалиста. Хотя и не жаль, пожалуй. Шивону этот омега теперь не нужен, а Бонг и подавно без него обойдется. – Слава Небу Омегаверсному! – возводя очи горе, счастливо шепчет глава семейства Ше. *** Шивон садится в машину, открывает папку, изучает еще раз лицо и фигуру омеги, понимая, что Саён внешне нравится ему очень. Вне всякого нравится. И, выбирая изначально между ним и Чимином, он бы еще крепко подумал, на ком из омег остановиться. Вздыхает все-таки. Чимин – воплощенная нежность. Саён? В омеге из благочестивой семьи, судя по фотографии, задора и дерзости, кажется, куча. Впрочем, он завтра узнает, прав или нет. Мобильник срабатывает. Чимин. Омега вчера безрезультатно звонил Шивону дважды, и столько же позавчера. А нынче вот только к ночи решился. Ше видел Пака сегодня в центре. Тот шел грустный в свой кабинет, а альфа как раз в особняк отца направлялся и успел спрятаться от омеги в небольшой коридорной нише. Ему в последние дни вообще не до Чимина было: столько бед на голову свалилось. Он всю неделю завтраками кормил омегу, все заехать обещал, а потом просто звонить перестал. Какие тут разговоры, когда такая беда случилась. Но теперь уж альфа точно заедет к омеге. Или в кафе какое-нибудь пригласит лучше. Расстанется с Чимином по-хорошему. Начистоту объяснит все. Ну, почти все. Почти начистоту. Но сейчас Ше снова не отвечает на звонок. Он завтра, после встречи с Саёном наберет Пака, тогда и договорится о встрече. Последней, наверное. Очень жаль расставаться с Чимином, но цена уж больно высока. Небо и так оказало альфе милость. Жениться по расчету на красивом, богатом и, кажется, умном омеге – большая удача. И главное – этот брак спасет семейный бизнес династии Ше. – Слава Небу Омегаверсному, – возводя очи горе, довольно шепчет альфа Ше Шивон, а телефон смолкает, наконец. *** Чимин, свернувшись клубком в холодной постели, аккуратно откладывает в сторону телефон. Смотрит потухшим пустым взглядом перед собой, шепчет в ночной темноте: – Снова один, – потом руку кладет на живот, гладит нежно, – но ты, малыш, не один. Папа с тобой, папа любит тебя и не бросит никогда. Успокаивается и засыпает. Юнги, свернувшись клубком в холодной постели, аккуратно откладывает в сторону телефон и раздирающее все существо желание позвонить омеге Пак Чимину. Смотрит потухшим пустым взглядом перед собой, шепчет в ночной темноте: – Один. Всегда буду один, – потом вздрагивает, улыбаясь пришедшей в голову мысли. – А что помешает мне когда-нибудь усыновить малыша? Успокаивается и засыпает. *** Чимин вяло ковыряет вилкой овощной салат – весь свой сегодняшний ужин, который все равно в рот не лезет. Странный какой-то у омеги токсикоз: начался тогда, когда ему заканчиваться пора. Первый триместр на исходе, но тошнота лишь недавно появилась, и аппетит пропал, и даже любимый фруктовый чай помоями воняет. И грудь болит так, что не прикоснуться. А еще… До Чимина только сейчас доходит, что токсикоз начался почти сразу после того, как Шивон резко ограничил свое присутствие в жизни омеги. В самом деле, до этого ведь Чимин себя прекрасно чувствовал. Потому что альфа, отец малыша, был рядом, и укутывал омегу и их ребенка своим травяным пряным феромоном, и нежностью, и заботой. И словом одним важным согревал Чимина. И омега сам уже готов был сказать его Шивону в ответ. Пусть и не дотягивал до этого чувства. Но убеждал себя, что придет к нему непременно. А еще давно собирался рассказать альфе, что не одному только Чимину, но и их с Шивоном малышу нужны теперь любовь и забота. Омега бы еще две недели назад чудесной новостью с Ше поделился. Двое как раз в ресторан собирались, но так и не пошли, не получилось у Шивона. И нормального случая не предоставлялось больше, одни альфьи «завтраки», что уж завтра он заедет точно и двое поговорят, наконец. Чимин вздыхает тяжело. За прошедшие полторы недели он не единожды набирал Шивона. И всякий раз бесполезно. Но в первые семь дней альфа хотя бы перезванивал. А в последнюю неделю не звонил вовсе и в «Асане» Чимин не сталкивался с ним. Опять судьба смеется над Чимином. Смеется казалось бы тогда, когда омега нашел свою половинку и Небо благословило их с Шивоном малышом, а Чимина еще и любовью альфы. Не того, кого хотел, о ком мечтал. Да видно судьба у омеги такая. Чимин любит Юнги. Шивон – Чимина. А пропавший куда-то Мин розу свою лживую, подлую, что омегу много лет назад колола ложью и неискренностью. Звонок раздается, Чимин тянется устало к телефону, глазам не верит: Шивон. – Да… – и ни слова больше, потому что расплачется сейчас. От обиды и вспыхнувшей крохотным огоньком надежды. – Чимин, прости, мой хороший, что пропал совсем. Я расскажу тебе все, объясню. Знаю, ты поймешь, – так мягко, ласково, тепло, нежно. – Давай встретимся послезавтра, в кафе сходим. Нам обязательно надо поговорить. Омега хотел бы ответить более сдержанно, холодно. Но у него в голосе сейчас слезы, и радость, и волнение. И тщательно скрываемый секрет от захлестнувших эмоций почти срывается с губ: – Я не могу послезавтра, папу и Юни… – спохватывается. – В Ульсан еду, папу провожать в аэропорт. Он улетает в Токио к отцу. – Юни? Никогда не слышал от тебя это имя… Тогда через два дня. Омега вздыхает: – Я, Шивон… Я все расскажу тебе при встрече. Они прощаются, и Чимин поначалу убить себя готов: впервые более чем за год он упомянул о сыне при своем любовнике. А потом успокаивается. Сколько можно молчать. Через два дня у него новая жизнь начнется. Шивон сделает ему предложение, он расскажет альфе об их ребенке. И о своем Юни тоже. И скажет, что не ждет от альфы любви к своему сыну. Но просит лишь дружелюбного отношения, терпимости и хотя бы толики тепла. Шивон любит Чимина и не раз говорил, что хочет от него детей и утопит их в нежности и любви. Значит, он сможет понять любовь омеги к собственному ребенку, и почему Чимин молчал о том, что у него есть сын, уразумеет тоже. Ше ведь признался однажды, что чужие дети никогда не будут вызывать у него никаких нежных чувств. Иначе омега давно рассказал бы своему альфе о Юни. Но вот время пришло. Чимин с небывалым энтузиазмом съедает овощной салат, ложится в холодную постель. Но это ведь ненадолго. Совсем скоро и она, и Чимин вновь будут согреты теплом его альфы, отца его будущего малыша. И Чимин постарается дать взамен столько же нежности, тепла, ласки, внимания, сколько получал от Шивона. И любви. Он в шаге. Он сделает этот шаг. Он, в крайнем случае, научится… любить Шивона. И навсегда отпустит надежду когда-то быть с Юнги. *** – Юни, – Чимин перед зоной таможенного досмотра обнимает сына крепко, – веди себя хорошо. И ты, Шиппер, – смотрит на таракана, замершего в маленькой пластиковой переноске, – тоже. Таракан шевелит усами и безмолвствует. Омежка улыбается, обнимает папу, вдыхая с удовольствием его сладкую, чистую от всяких дурацких посторонних запахов дыньку. Впрочем, что-то нежное, молочное, ванильно-зефирное примешивается, кажется, к природному аромату папы, но не раздражает Юни нисколько, напротив, нравится. Может, потому, что и сам маленький омега пахнет ванилью. Вдобавок Юнги рад тому, что папа такой веселый, довольный, сияющий сегодня, после того, как последние несколько недель был почти все время задумчивым, печальным, хоть и старался не показывать этого ни во время приезда в Ульсан, ни в видеозвонках. Но Юни все папины плохие эмоции чувствует своим маленьким любящим сердечком. Как и понимает сейчас: папино хорошее настроение, радость – не игра, как было совсем недавно. И он говорит себе, что напрасно, быть может, попросил Намджуна присмотреть за папой. А еще надеется очень, что никогда не услышит больше того тревожного, навязчивого аромата, что еще недавно сплетался с запахом Чимина. Обнимает, поцелуями осыпает и нежно-нежно: – Папочка, я люблю тебя больше всех на свете. Ты самый лучший у меня. И я… Мы с Шиппером будем вести себя очень хорошо. – Я тоже люблю тебя, зефирка, – прижимает крепко, чувствуя вдруг накативший невесть откуда безотчетный страх за сына. Животный. Все существо обжигающий лютым холодом. Но тут же и проходит все. И Чимин забывает адресованный в эти секунды себе же вопрос: за какого из двух своих детей он боится сейчас? И почему? Он обнимает теперь еще и папу, который тоже радуется отличному настроению сына, его сияющему взгляду и искренней улыбке. Через два часа, у панорамного окна стоя, Пак Чимин провожает взглядом улетающий в Токио боинг Japan Airlines. *** Чимин одет в простую белую рубашку и светло-голубые джинсы, которые подчеркивают по-прежнему тонкую, несмотря на тринадцать недель беременности, талию. Стилист красиво уложил его волосы, а омега нанес на губы немного розоватого блеска. С остальным «макияжем» справились отличные эмоции, в которых Чимин купался, ожидая вечера и встречи с Шивоном. Легкий румянец, сияющие глаза, очаровательная улыбка. И Чимин – само очарование тоже. Легко, изящно, грациозно идет к своему альфе. А Шивон? Как бы ни было, он не может в момент, по щелчку, перестать восхищаться природной красотой омеги. Его улыбкой чудесной, походкой невесомой, плавными дразнящими движениями бедер. А еще?.. Шивон носом втягивает природный аромат омеги. Такой знакомый и такой другой сейчас. В нем, кажется, больше сладости стало, но не приторной нисколько, не навязчивой. Нежной, приятной, необыкновенно притягательной. Шивон всегда обожал чиминов природный запах. И альфе нравилось невероятно самому раскрывать, распалять его. Дразнящими поначалу ласками и мягкими прикосновениями. И аромат будто дразнил в ответ. Касался нежно, невесомо чуткого альфьего обоняния, проникал в легкие, в кровь, вместе с нею спускался ниже, распаляя плоть. И ласки становились все ярче, и прикосновения жестче. И аромат раскрывался от них еще больше, и распалял еще сильнее страсть и желание. И так по бесконечному, казалось, кругу. Пока, наконец, медовое, теплое, желтое Чимина не превращалось в солнечное, невыносимо горячее, страстное, остро-сладкое. И миллионами маленьких солнц вспыхивало на пике в телах обоих, а потом гасло, гасло, и вновь становилось мягким и нежным. Но оставалось привлекательным и желанным. Альфа принюхивается вновь, знакомые, едва слышные крупицы в усилившемся природном аромате Чимина ловит. И... останавливает себя. Аромат экс-омеги, как и сам Чимин, не должны волновать его больше. Но альфий феромон невольно, против воли хозяина, кажется, отвечает на запах не пары, усиливается, устремляется к омеге. И Чимин слышит, и улыбается еще ярче. Спешит навстречу. А Шивон улыбается сдержанно, обнимает, на мгновенье кратчайшее задерживая в объятьях. И отстраняется, когда Чимин делает робкую попытку поцеловать хотя бы в щеку. Неухоженную, небритую, с колкой щетиной. Да и сам Шивон, всегда элегантный, свежий, модный, выглядит уставшим и помятым. И брюки, и рубашка у него пожеванные, и растрепаны волосы. И душа растрепана. Но вот она-то – в самом деле. А внешний вид? Шивон готовился специально. И выглядит теперь, как человек, заслуживающий понимания. И прощения. Двое садятся за маленький столик. Альфа говорит – омега слушает. Ощущая, как сентябрьский ранний вечер, не по-осеннему теплый, уютный, превращается в февральскую ночь, хмурую, ветреную, люто-холодную. И надежда замерзает, и радость в беспробудный сон погружается, и перед глазами омеги стоит почему-то кровать в его маленькой спальне, горкой снега заметенная. Потому что Чимину на роду, наверное, написано быть одному. Без пары, точнее. И в холодную постель всегда в одиночестве ложиться. Что же, Чимину не привыкать. Теперь, по крайней мере, у него есть отличная работа и достойная очень зарплата. А о том, что родители скажут, о чем будут шептаться коллеги и немногочисленные знакомые, омега не будет сейчас думать. Ему надо собраться с силами, чтобы просто встать и уйти, без слез и истерик. Шивон вынужден вступить в брак по расчету, жениться на нелюбимом омеге, потому что только так можно спасти «Асан», его любимое детище, в которое они с отцом столько сил, труда, надежды и любви вложили. И денег. Очень много денег. Детище Шивона – «Асан». Ребенок Шивона – крохотное безымянное зернышко под сердцем омеги. Что же, быть может, Ше не откажется от малыша, раз вынужден отказаться от Чимина. Альфа так и говорил – вынужден. И голос дрожал, и губы кривились, и слезы выступали из глаз. Чимин никогда не видел Шивона таким. Убитым и разбитым, растерянным и потерянным. Мертвым. И он все повторяет и повторяет слова прощения, и просит о понимании, и о том, чтобы дружба между ними сохранилась непременно. Об этом когда-то уже просил Чимина другой альфа. Пак тоже попросит понять его, но и отказ без единого слова примет. Да и стоит ли вообще просить Ше хоть изредка видеться с сыном? Стоит ли вообще говорить о малыше? Чимин ведь промолчал уже однажды. Когда любил сам. А теперь вот его любят. Любили то есть. Но результат – один: Чимин – один. Нет, он скажет. И пускай альфа решает сам. А омега уже решил, что уйдет из «Асана». Но на основной работе, конечно, останется. И справится до родов. А потом… «Папа, отец, простите, простите меня. Я просто хотел быть счастливым, я любимым хотел быть. Я, как у вас, хотел. Чтобы вместе и навсегда, чтобы поддержка, понимание, любовь. Я думал, что нашел. Да ведь, в самом деле, нашел. Все было бы отлично, если бы не…» А Шивон пухлые маленькие пальцы омеги сжимает мягко, нежно. И вновь глухо, со слезами: – Прости, любимый мой. Прости. Он накануне сжимал так же длинные, тонкие пальцы своего жениха. Тот позволил ему единожды, когда Ше прощался, проводив омегу до дома. А в ресторане они разговаривали много, и смеялись, и шутили, и рассказывали о себе друг другу. И интересов общих у них нашлось немало, и тем для разговоров тоже. И омега был само очарование-обаяние. И умный, и веселый. Шивон и был очарован. Хотя и чувство к Чимину не делось пока никуда. Но с таким омегой рядом, Ше не сомневался, он тоже будет счастлив. И забудет о своей любви. Или, лучше сказать, влюбленности. И Шивон совсем уже готов распрощаться с Чимином, он даже спросить забыл, кто такой этот Юни, который с папой Пака в Токио летит? Наверное, их домашняя собака. Или кот. Да, какое это имеет теперь значение. Ше на часы бросает взгляд, а Чимин замечает это и чувствует, как вновь накатывает тошнота. Говорит себе, что его тошнит от предстоящего одиночества. Потом на Шивона смотрит и как есть: – Я тоже хотел сказать тебе, я жду ребенка. Альфа замирает в изумлении, дышать перестает кажется, а потом бьет наотмашь: – От кого? Чимин пытается уверить себя, что Ше не хотел обидеть. Что задал вопрос на автомате. От удивления, неожиданности, от всего, что свалилось на него за эти недели. Уверяет себя в том, что, не случись такая беда, Шивон целовал бы его сейчас, и на руках кружил, и вновь повторял, что любит. Что счастлив. Как будто от этих уверений становится легче. А вот от вопроса тошнит. Чимин рукой прикрывает рот, летит в уборную, не замечая, с каким страхом, отчаянием, тревогой, а потом и раздражением, и злостью смотрит ему вслед Шивон. Звонок мобильника Чимина заставляет альфу вздрогнуть. Омега всегда с собой телефон носит или прячет подальше, когда рядом есть кто-то. Словно в мобильнике какая-то тайна страшная спрятана. Шивон, смеясь, заметил как-то: – Чимин, признавайся: у тебя там телефоны и фотографии других поклонников? А омега хмыкнул и выдал-поддразнил: – Одного только, но самого верного, любящего и любимого. И засмеялся, и под подмышку залез Шивону, и заурчал, довольный. А альфа прижал нежно, понимая прекрасно, что омега шутит просто. А может, и не шутил? Может, есть, в самом деле, другой альфа. И вот этот невесть откуда взявшийся ребенок не от Шивона вовсе? Он впивается глазами в экран, в отличного качества фотографию, на которой улыбающийся Чимин прижимает к себе хохочущего маленького омегу, такого же пухлогубого, как и он сам. А еще Ше видит абсолютно одинаковые по форме мизинчики на руках, трогательно-крохотные. Омеги специально прижали их один к другому. У Чимина «пятнашка» подлиннее, конечно, но похожи они, как две капли воды. «Любимая зефирка», гласит надпись под фото. И тут же обонятельная память в нос бьет фантомным запахом теплого молока с тончайшим ванильным оттенком, который Ше снимал с тела, с кожи омеги, когда Чимин возвращался из Ульсана. Города, в который Пак неизменно ездил один, чтобы проведать родителей. И это только малая часть правды. Он ездил туда… к сыну? Скорее всего, этот Юни – сын Чимина. Шивон вспомнил, как около года назад впервые почувствовал кроме чиминовой дыни что-то совсем еще детское, наивное, трогательное. Отдающее молоком и ванилью. А еще любовью. Но другой совсем. Не опасной для альфы. Скорее и почему-то делающей уязвимым Чимина. И вот они, знакомые-незнакомые нотки, которые в аромате омеги он уловил, едва двое встретились около часа назад. Снова молоко и ваниль. Это атомы, крупицы крохотные запаха ребенка, что носит Чимин. И феромон альфы, что, казалось, так бесконтрольно вел себя, едва Шивон уловил молочно-ванильное, всего-то реагировал на крохотную частичку своего, родного. И альфа реагировал. Против воли, против природы, против Небес! Шивону предстоит сейчас сложнейший разговор и просьба, после которой Чимин, наверняка, пошлет альфу далеко и подальше. Но у Шивона просто нет выбора, и есть теперь знание, которое заставит, вынудит омегу принять выбор Ше. Альфе безумно жаль, однако между спасением «Асана», причем такой приятной ценой, и залетевшим от него Чимином, Шивон, не колеблясь, выберет центр. И будущее свое нормальное выберет, обеспеченное и в кресле руководителя, а не рядового сотрудника, зависящего от прихоти начальства. Чимин возвращается, тяжело плюхается в кресло, делает небольшие глотки воды из стакана, прячет тут же в почтальонку телефон, который Шивон предусмотрительно повернул экраном вниз. Альфа взглядом скользит по лицу омеги и говорит абсолютно равнодушно: – Тебе звонил кто-то. Омега вздрагивает: – Кто? – Я сам по телефону разговаривал, когда звук твоего услышал… Чимин, да мне какая вообще разница! Я… Ты извини меня за такую реакцию ужасную на твою новость. Просто столько всего свалилось на меня за этот месяц… Чимин голову опускает, кивает: – Я хотел сообщить сегодня, думал, у нас… Да, неважно теперь, что думал, – шепчет хрипло, вытирая по вернувшей вдруг старой детской привычке мокрый от слез нос ладонью. Вот только Нами с его гигантскими носовыми платками и теплыми дружескими объятьями нет рядом. Никого нет. И Чимину прямо сейчас хочется бросить все и уехать к друзьям в Макпхо, и там выплакать, вырыдать случившееся с ним дежавю: пусть и при других абсолютно обстоятельствах он забеременел, результат одинаковый – омега вновь один. Или в Японию улететь, стать на колени перед родителями, прощения просить. Хотя не виноват ни в чем. И сам уже намекал осторожно папе, что у него есть альфа, и отношения с ним очень серьезные, и все, кажется, идет к тому, что и замужество, и семейная жизнь для Чимина возможны. Но в подробностях ничего не рассказывал. Словно останавливало что-то. Впрочем, Юнбин и так видел, что сын изменился, ожил, похорошел, стал чаще улыбаться. И настроение у него неизменно было отличное, когда в Ульсан приезжал. И изредка едва-едва слышный аромат базилика несся от одежды и от тела сына. И папа радовался необыкновенно, но вопросов не задавал. Иногда, очень-очень редко только, вскользь, о Юнги спрашивал. А потом прекратил вовсе, потому что Чимин грустнел всякий раз и погружался в тяжелую задумчивость. И взгляд тускнел, и настроение потом еще много часов было подавленное. Чимин слезы, что бегут из глаз, вытирает: – Я думал, может, ты захочешь потом… Когда малыш родится… Видеться иногда… Но если нет… Ты скажи только… Я все пойму. Из «Асана» уйду скоро. Месяц доработаю только. Да у меня и сил сейчас нет работать много. Поднимается тяжело, а Шивон за руку берет: – Сядь, пожалуйста. Ты не можешь уйти просто так, сообщив мне эту новость. Я… знаешь… Я у тебя спрошу, а ты у себя. Пожалуйста, прошу только. Не сердись… не психуй, не удивляйся сразу. Подумай, правда. Зачем тебе этот ребенок? Омега смотрит молча, но в глазах изумление, шок, неверие. – Чимин, я не смогу видеться с ним. Семья моего будущего мужа… Я ведь не все рассказал: не знал, что ты в положении. В общем... Я... никогда и никак не смогу с ним общаться. А жить с пониманием того, что у тебя где-то рядом совсем есть ребенок… И ты не можешь увидеть… Не можешь навещать иногда… Это безумно тяжело. И тяжело от понимания того, что ты один будешь тянуть такую ношу. Ты хоть понимаешь, насколько это тяжело? Зачем тебе это, Чимин? Зачем тебе ребенок? У меня все-таки есть совесть... И я поэтому считаю... Омега молчит, сидит с полуоткрытым ртом, капля-слеза на носу зависла. Шивон касается ее осторожно, а Чимин отстраняется и, глядя в глаза альфе, злым хриплым шепотом: – Совесть? Да, конечно. Это ведь она тебе подсказывает сейчас задавать мне такие вопросы? Зачем мне ребенок? А тебе он зачем был нужен? Ты говорил, что наших с тобой детей утопишь в любви и нежности. Ты еще три недели назад говорил мне, что любишь, что хочешь семью. А сколько раз за этот год я слышал такое. А сейчас? Неужели за то время, что мы не виделись, все чувства прошли? Все, что было так важно, обесценилось настолько, что ты вот такие вещи говоришь мне? Такие вопросы задаешь? – Чувства остались, Чимин, поверь, – в глазах, в голосе – боль, тревога. – Но обстоятельства изменились радикально. Я их заложник. И ты… Прости… Ты в каком-то смысле тоже. – Заложник? Нет, Шивон. Я свободен. И от тебя тоже. Только не думал никогда, что мы вот так расстанемся. Что ты вопросом своим перечеркнешь столько хорошего, что было между нами. Но, может, так и надо? Может, мне теперь уходить будет проще? Я ведь очень счастлив был с тобой. Ты вернул мне веру в то, что я могу быть счастливым. Что у меня может быть семья. И… любимый, любимый альфа. Что же, за этот год счастья я очень благодарен тебе. Наш… Мой, только мой ребенок. Раз он не нужен тебе – можешь забыть о нем. – Чимин, – стальное спокойствие слышно в голосе. И говорит альфа медленно, четко, как будто малышу-несмышленышу, чтобы дошло, чтобы понял и согласился, – это не твой, а наш ребенок. И я тоже имею право... м-м-м... принимать участие… Я еще раз повторю: если бы не условия, в которые нас с отцом поставили подонки, заслужившие когда-то наше доверие, я был бы рад и счастлив. У тебя же, в самом деле, есть выбор, кроме выбора быть со мной. Во всем остальном… Подумай, рассуди здраво: ты молод, необыкновенно хорош собой и, вне всякого, очень быстро встретишь кого-нибудь. У тебя работа интересная и великолепные карьерные перспективы. Ты занимаешься научной деятельностью, через три месяца должен лететь в Париж на конференцию детских реаниматологов, а потом в Штаты, на подобное же мероприятие. Вместо этого будут бессонные ночи, грязные подгузники, сопли и поносы, бесконечный ор и хныканье. И отложенная карьера. И лишний вес, и хроническая усталость, и раздражение, и унылый однообразный быт. Потому что ты один будешь. А если на родителей воспитание ребенка взвалить собираешься, так и вовсе грош цена твоему «я сам». Подумай. Взвесь все минусы. Оцени плюсы. Ты просто отложишь появление ребенка. А потом, когда придет время и рядом будет любимый муж, родишь. И вы вместе будете воспитывать вашего малыша, и любить будете вместе. Его и друг друга. И заботы делить пополам. Посмотри на меня. Это я плачу своей свободой, чтобы спасти то, что годами упорного труда создавал. Это я обречен жить с нелюбимым, возвращаться домой и проводить время с ним. И постель с ним делить. – Мне очень жаль, Шивон. Правда. Но я свой выбор сделал и не изменю его. Ребенок – это не только пеленки и бессонные ночи, хотя спорить с этим глупо. Но и ты, и я тоже детьми были. И пачкали подгузники, и по ночам орали. Кажется, ни наши родители, ни миллионы других от этого не умерли. И любить нас не перестали. И карьера у них не заглохла. А внешность? Истинно любящий альфа уж переживет как-нибудь парочку лишних килограмм на теле своей пары. Да их и сбросить ведь можно. Мне-то вообще беспокоиться не о чем. Со мной рядом все равно альфы не будет. К тому же некоторые омеги расцветают, родив. Становятся еще более привлекательными, чувственными, красивыми. А малыши. Они ведь, знаешь, растут. И со временем в ответ на твою любовь дарят тебе всю свою, до капельки. И первую улыбку, и смех, и первое «агу». И слово первое. И шаги. И все свое доверие, и веру в то, что их любят, не оставят, помогут. Мой ребенок… Он совсем крохотный сейчас, но у него уже бьется сердце, и качает кровь, и его сущностное развитие идет полным ходом. И он ощущает уже вкус околоплодных вод. Ты не виноват в том, что случилось. Но и малыш не виноват тоже. Да и при чем тут вообще ты? Это мой ребенок, только мой. Я уже люблю его. Очень-очень люблю. И он появится на свет непременно. Подожди немного. Я скоро уйду из «Асана» и перестану мозолить тебе глаза. А из твоей жизни, обещаю, я навсегда уйду уже сегодня вечером. Альфа голову опускает, стискивает зубы, желваки ходуном ходят. Он очень хочет все решить по-хорошему. Да он еще толком не знает, как будет по-плохому, если придется. А ведь придется же. Но у него точно есть как минимум один козырь. Маленький, но такой, что и туза козырного, наверное, уделает. Хотя тут ведь не туз, а набор клеток. Неожиданный, опаснейший, который вновь под смертельный удар ставит судьбу «Асана» и его владельцев. – Чимин, пожалуйста. Я не все сказал тебе, но ты сейчас не оставляешь мне выбора. Основное требование моего будущего тестя… Нет, не требование даже, ультиматум, приказ, безоговорочное условие. Брак с его сыном возможен только для альфы, который никогда не состоял в браке... – Какие проблемы? Если помню, мы не женаты с тобой, – Чимин вздыхает устало, а Шивон… Рука, которая дарила омеге столько мягких, нежных прикосновений, столько ласк и тепла, теперь стальной хваткой его запястья сжимает. Альфа притягивает Чимина к себе: – Ты не дослушал, омега. И у него не должно быть детей! Не. Должно. Быть. Детей. Чимин смотрит, замерев, пока до него доходит смысл сказанного. В глазах крохотная искорка страха мелькает. – При чем тут это? – Он благочестивый очень альфа. И семья такая же. Ему важно, чтобы его зять был образцовым семьянином, всю любовь и заботу только семье адресовал и детям от его мужа. – Как бы твой будущий тесть, – Чимин усмехнулся горько, – если он, в самом деле, такой благочестивый, отреагировал, узнав, что ты своему бывшему предлагаешь от ребенка избавиться. – Это угроза, Чимин? Или дурацкий вопрос? – Хватит, Шивон. Успокойся и запомни: я никогда не напомню тебе ни о себе, ни о своем ребенке. Я ведь сказал уже не раз: это только мой ребенок. – Это наш… Наш… Э-м-м, плод. И пока он есть… Прости, что я говорю тебе такие чудовищные вещи. Мне просто не остается больше ничего… Пока он есть, я не могу ни в чем быть уверен. И жить спокойно тоже не могу! – Ты можешь быть уверен. О моей беременности до сих пор не знает ни одна живая душа, – Чимин, сам не зная, почему, намеренно обманывал сейчас. Намджун единственный знает, но обещал молчать. – Я хотел рассказать тебе первому. Я даже УЗИ делал не в Сеуле, а в Ульсане, в маленькой частной клинике. Я даю тебе слово, никто не узнает, что отец – ты. – Да похер на твое слово, Чимин! Похер, блядь! Мы не афишировали никогда свои отношения, но и не скрывали их особо. Если через пару месяцев кто-то из коллег или наших общих знакомых увидит тебя с пузом! Черт возьми! Ты идиот настолько, чтобы не понять, кого запишут в отцы твоего ребенка! А если это дойдет до Тэн-нима! А то, что дойдет, можно не сомневаться даже! Ты со своим ребенком ставишь под удар не только мою клинику, меня и мою семью, но всех, кто работает в «Асане». И всех, кто идет сюда за квалифицированной помощью и получает ее! И будет, будет получать впредь! И твой ублюдок не помешает этому. И ты не помешаешь! – Ни я, ни мой ребенок не виноваты в том, что случилось с «Асаном», – Чимин из последних сил держится, чтобы не зарыдать от этих чудовищных слов, от обвинений нелепых, от самого огромного, наверное, разочарования в своей жизни, от собственной слепоты в отношении того, к кому душой прикипел, кому готов был сегодня отдать свое сердце. Но он и рад тому, что прозрел вовремя. Увидел, каким еще может быть его… Не его, нет… Просто альфа Ше Шивон. И на что он готов, защищая свои интересы. Чимин с силами собирается, говорит очень спокойно, будто спрашивает, советуется. Будто понимает и принимает: – Шивон, ты хочешь, чтобы я сделал аборт? Но у меня срок тринадцать недель. И нормальная беременность, и ребенок развивается идеально. Ты не можешь не понимать, что на таком сроке аборт делают только по медицинским показаниям. Ты не можешь не понимать, что, сделав аборт на таком сроке, я почти наверняка бесплодным останусь. Шивон успокаивается тут же, говорит убедительно, но теперь мягко, без нажима: – У меня есть отличный специалист. Он сделает все так, что ты еще десяток детишек потом на свет произведешь. Я договорюсь. Все будет под наркозом, с максимальным комфортом, без боли для тебя. – Для меня… – Чимин вздыхает, кивает раз за разом, а потом говорит тихо-тихо, но кажется кричит, вопит, чтобы достучаться, чтобы быть услышанным: – Ты понимаешь, что ребенок внутри меня жив и здоров? Здорового малыша, у которого сердце бьется, который способен чувствовать боль, будут рвать на куски. По частям доставать из меня. Головку, ручки, ножки. Тельце переломанное с остановившимся навсегда сердечком. Мне кажется, оно остановится, едва кюретка достигнет матки. Я помню учебный фильм. Я отлично помню, как метался, пытаясь спасти свою жизнь, крохотный плодик, который к аборту приговорили. Мой малыш старше. Да и не в этом дело. Я просто люблю его. Если ты вообще понимаешь, что это такое – любить. А я – понимаю! Я каждый день в реанимации спасаю жизни малышей, я каждый день вижу горе, слезы и отчаяние их родителей. И это мои отчаяние, горе и боль тоже. Я знаю, как умирают для нормальной жизни родители, когда на Небеса отправляются их дети. Я не видел большей радости в жизни, чем радость пап и отцов, чьих малышей мы спасаем. Я знаю цену каждой детской жизни как врач и как… – замолкает резко. – Родитель, да, Чимин? – альфа взглядом насквозь прожигает. – Да, черт возьми, как будущий родитель! И я не для того каждый день борюсь за жизнь и здоровье других детей, чтобы убить собственного ребенка. Альфа вздыхает, бьет последним аргументом, уверенный, что по-хорошему он не договорится с господином Паком: – Сколько ты хочешь, Чимин? Омега смотрит непонимающе: – Ну, сколько тебе заплатить, чтобы ты избавился от плода? – Пошел ты на хуй, Ше Шивон! – Чимин поднимается, делает шаг, когда вслед несется негромкое, с улыбкой: – У тебя ведь есть уже один ребенок, Чимин. Не так ли? Он звонил как раз, пока ты в туалете был. Зефирка Юни, который пахнет молоком и ванилью. Но ты, наверное, хочешь, чтобы ни одного не осталось? Омега оборачивается, возвращается, лицом к лицу, смотрит молча, полным презрения и ненависти взглядом. Если бы взгляд мог убивать, от Шивона и кучки пепла не осталось бы. Но аромат выдает Чимина. Его дыня страхом отдает. Шивон не объяснит себе, почему так, но понимает это отчетливо. И вспоминает. Страх Чимина пах так же крышесносно, когда Ше, будучи в подпитии, чуть не взял его однажды силой. Но вот почему не взял, что его остановило тогда, не помнит. – Оставь меня в покое! Забудь обо мне! Ты нахер мне не сдался, Ше Шивон. Пару дней – и меня не будет в твоей долбаной клинике. А из своей жизни я навсегда вычеркнул тебя уже сейчас. Не оборачиваясь, уходит из кафе. *** Чимин со связанными накрепко руками в глубоком сне лежит на заднем сиденье старой Honda, которую альфа Ше Шивон паркует сейчас у заброшенного темного здания на окраине Макпхо. Он несговорчивого господина Пака сможет теперь убедить в своей правоте. Пусть и варварским несколько способом. Но Чимину же нормальный предлагали. Он сам не захотел. И вот, не оставил выбора ни себе, ни Шивону. ***

За три дня до Макпхо

Через час после разговора в кафе Шивон паркует автомобиль недалеко от дома Чимина, смотрит на его окна, выдыхает с облегчением: в спальне горит свет. Ше набирает отца: – У нас проблема, и я не совсем представляю, как ее решить. – Что-то серьезное? Приезжай, обсудим. – Я не могу приехать, давай ты. Альфа диктует адрес, и вскоре Бонг из своей пересаживается в его машину, а потом узнает обо всем. – Что будем делать, отец? – Пока не знаю, но одно ясно: мы ни в чем не можем быть уверены, пока омега носит этого ребенка. Где гарантия, что Чимин не начнет шантажировать тебя, не родив даже. Или потом за твой счет не попытается решать любые свои финансовые проблемы. А не получив желаемого, пойдет со своим секретом к Тену. – Отец, – Шивон вздыхает, – Чимин, в самом деле, не тот человек, который может нарушить данное кому-то слово. К тому же он уверял меня, что о его беременности вообще ни одна душа живая не знает. И уж точно никто и никогда не узнает об отце. У меня нет оснований ему не верить. Но ничего нельзя исключать. И кстати, я немного припугнул его: сказал, что если трепаться будет, то может без двоих детей остаться. Черт! Чимин тоже не безгрешен, столько времени водил меня за нос! Но уверял сегодня, что все собирался рассказать. Думал, я предложение ему буду делать. – Чимина надо было все-таки уговорить сделать аборт. – Это исключено… Он ясно дал понять… Омега не просто рассердился – взбесился, рассвирепел... Бонг молчит, хмурится, а потом говорит так ровно и спокойно, словно мудрый и терпеливый школьный учитель, что объясняет подопечным задачку сложную и очень хочет, чтобы дети поняли ее: – Хороших решений в этой ситуации – одно. Чимин не согласился на нормальный цивилизованный аборт, значит, надо организовать ему нелегальный, и такой, после которого не только ребенок на свет не появится, но и его несговорчивый папа в этом мире... э-м-м-м… не задержится. Не смотри на меня так. Мы можем и рискнуть. Поверить всем его обещаниям. Пускай Чимин живет, как хочет, пускай носит в себе эту мину замедленного действия. А потом родит, и в любой момент припрет тебя к стене. Но, может, и не припрет. И все отлично будет. – В «Асане» некоторые знали, что мы больше, чем просто коллеги. Мы, в самом деле, никогда не афишировали это, но я оказывал ему иногда особые знаки внимания при всех. Правда, в последние три недели мы вообще не общались и не пересекались. Хотя оба находились в центре. – О, это как раз очень хорошо, охлаждение в ваших отношениях, наверняка, кому-то бросилось в глаза. – Когда его… – Шивон сглатывает, пальцами хрустит, – найдут, полиция непременно ко мне явится. Бонг опускает голову, улыбается: он боялся, что сын напрочь отвергнет предложенный им вариант. Но, кажется, возможная нищета, попранные в связи с нею гордость и достоинство, новое, унизительное, положение в глазах многочисленных коллег, знакомых, друзей намного страшнее и невыносимее, чем, скажем так, нерадужные перспективы одного несговорчивого омеги. – А ты скажешь, что вы в самом деле встречались, но окончательно расстались пару дней назад. И ты ясно дал понять омеге, что у него нет никаких шансов на дальнейшие отношения. Что ты собираешься жениться и знать не знал, что господин Пак в положении. Что вы поддерживали нормальные дружеские отношения, но последняя близость была у вас очень давно, и этот ребенок вообще не от тебя. Не от тебя, уясни хорошенько. И пусть кто-то докажет обратное. А Чимин? Сам-то он ничего уже не расскажет. Но, посмотри. Он отец-одиночка и скрывал это. А тут опять забеременел, и опять один остался. И что уж там ему в голову беременную стукнуло, одному Небу известно. Но он решился на аборт без огласки. С горя, с расстройства, что вновь его кинули. И вот результат. – Но что же с моей репутацией будет? Чимин – сотрудник нашего центра, а произошедшее с ним мы скрыть не сможем. Захочет ли господин Тен видеть меня мужем Саёна? – Почему нет? Да, вы встречались. Но если к произошедшему с господином Паком ты никакого отношения не имеешь? Я найду нужные слова, поверь. Мы еще так все обставим, что твое отцовство вообще будет казаться невозможным. В крайнем случае, мы просто придем к тому, с чего начали. Останемся без денег и без центра. Впрочем, повторю: мы можем оставить омегу в покое. И оказаться нищими уже завтра. Ты готов? Шивон откинул голову назад, тяжело вздохнул: – Я не думал, что готов… отправить на тот свет беременного омегу, но, кажется, еще больше не готов в нищете остаться. Бонг кивнул, а Шивон продолжил: – Да, Тен даст нам денег, но он наверняка спросит, как движутся дела с поиском пропавших средств. – Какая проблема сказать, что движутся, но кое как, что полиция не дает никаких надежд, что мы потеряли драгоценное время, что вернуть деньги, уведенные в офшор, невероятно трудно. А ты как можно быстрее женишься и сделаешь все, чтобы Саён, единственный отпрыск Гису, забеременел. И тогда Тен-старшему вообще будет наплевать на что-то, кроме будущего внука. Теперь же нам поторопиться надо. Чимин говорил, о его беременности никто не знает. И не хотелось бы, чтобы узнали до того, как омега сделает криминальный аборт и на тот свет отправится. Да и о вашем разговоре тоже лучше бы не знал никто. – Чимин был очень напуган, когда я упомянул его маленького сына и пригрозил. А ведь этот Юни не в Сеуле даже, с дедушкой улетел в Японию, там отец Чимина работает. – А в Сеуле омега один? – В Сеуле у него был я, почти с того момента, как Чимин переехал сюда. Я ничего не знаю о его друзьях, он все свободное время проводил со мной, за исключением вот этих вылазок в Ульсан к сыну, – молодой альфа задумался, закусил губы. – Впрочем, у него на прикроватном столике все время стояла старая фотография. Он там совсем юный и с таким же юным альфой стоит в обнимку. Чимин говорил, это друг детства, и он женат давно, и они не виделись больше пяти лет, а в последний год этот альфа и вовсе пропал. Так что с друзьями у омеги, очевидно, не густо. Да ему, видимо, и не до них было, раз он родил в семнадцать лет. Как только смог учиться, да так хорошо. – Шивон, мы не о том сейчас. А вот то, что друзей у Чимина нет, хорошо, и облегчит нам задачу. Самое сложное сейчас – застать омегу одного. И не дома, на улице, вечером. – А дальше? – Отвезти куда-нибудь в Ёнсан-гу, там провернуть все и бросить недалеко от жилых домов. Его найдут вне всякого, но он намного раньше погибнет от сепсиса и кровопотери. – Отец, избавь меня от этих подробностей. Я не могу поверить, что мы вообще говорим с тобой об этом. Я жениться хотел на Чимине еще месяц назад. – Мальчик ни себе, ни нам не оставил выбора, Шивон… – Я могу, наверное, позвонить Чимину вечером, извиниться, пригласить посидеть где-нибудь. – Не можешь. Только если безо всяких звонков домой к нему прийти. Если полиция решит проверить твой телефон, звонок омеге после вашего расставания да накануне его аборта будет очень странно выглядеть. И вот еще. За Чимином бы проследить не мешало. Мало ли – сбежать решит. Но это несложно организовать. Завтра же утром найти какого-нибудь третьесортного детектива частного. Объяснить, что наш коллега нечист на руку, в махинациях финансовых подозревается. Но, возможно, и не виноват ни в чем. Вот и не хотим пока привлекать правоохранителей. Пусть последит за ним завтра после того, как Чимин закончит прием в «Асане», да и у дома омеги до утра подежурит. На всякий случай. Если он все же сбежать задумает, мы будем знать куда. Возможно, так даже проще было бы. Он совсем один в дороге останется рано или поздно. Или в каком-то городе чужом. В любом случае, завтра с самого утра приготовь все необходимые инструменты и лекарства, и простыни какие-нибудь захвати, и веревки. Шивон кивнул, задумался ненадолго: – Мы можем все сделать уже через день. Чимин сказал, что до конца недели будет работать в «Асане». Завтра и послезавтра у него прием поздний, последние пациенты около девяти вечера на консультацию явятся. Пока омега до дома доберется, одиннадцать будет. Бонг глянул в телефон: – До чего же кстати. В Сеуле послезавтра ливень. Значит, на улице вечером пусто будет. Усыпим и постараемся перенести парня в машину ко мне. Кстати, наведайся завтра в Ёнсан-гу, здание какое-нибудь заброшенное присмотри. – Еще один вопрос, отец. Я аборт омеге делал единожды, много лет назад, когда студентом был. – И я аналогично. Только на десятилетия раньше. Да ведь нам не нужно качество. В том только смысле, чтобы сделать все максимально топорно. Так, чтобы шансов у омеги не осталось никаких. Но этот выбор он сделал сам. *** – Да, пап, и я люблю тебя тоже, спокойной ночи, созвонимся завтра. И поцелуй еще раз Юни от меня. Чимин кладет трубку, улыбка уходит из голоса, с белого, как снег, лица сбегает. Омега папе ни слова не сказал о том, какой «подарок»-удар получил от своего альфы. А ведь собирался, наконец, познакомить Юнбина с Шивоном и с Юни после возвращения омег в Сеул. Перед тем, как поговорить с Юнбином, Чимин с Намджуном пообщался коротко. Не плакал, не истерил, сказал спокойно, что у него не все так хорошо, как рассчитывал, но это не телефонный разговор. Поэтому в выходные он приедет к Нами и Хоби в гости, и тогда все как есть расскажет. Намджун напрягся поначалу, кажется, нахмурился, а Пак спросил грустно: – Нами, мой визит сейчас некстати будет? – Ах ты, засранец мелкий, бессовестный! Как можно было даже подумать так! Приедешь – задницу надеру и уши, – альфа зашипел обиженно. – Лучше удуши в дружеских объятьях, – хмыкнул омега. – Конечно, удушу! – И я тоже, Чимина, – сияющий Хосок появился перед монитором, потом присмотрелся, чуть нахмурился, – а что это ты такой бледный? – Люблю вас, ребята, – Чимин проигнорировал замечание омеги и несмотря на то, что его колотило от страха, глядя на чету Ким, счастливую, влюбленную, довольную, не мог не улыбнуться. – И мы тебя любим. И ждем очень. Наверное, как никогда, – пророкотал Намджун. – Порадовать вот только вас нечем, друзья, – сказал, когда разговор прервался, Чимин, а потом набрался сил и позвонил еще в Токио. Сейчас омега лежит в постели, гладит плоский совсем живот, пытается успокоиться. Он понимает, что слова Шивона в адрес Чимина и его детей, Юни и не рожденного пока малыша, – лишь пустые угрозы, сказанные в порыве раздражения и бессилия. Но чуть ранее прозвучавшее предложение избавиться от их ребенка! Таким ледяным, равнодушным тоном сказанное… Словно речь не о крохотном человеке, сыне альфы, шла, а о родинке опасной или рубце неприглядном. Такое не простить, не забыть. Чимин вспоминает и скулит тихо. Юнги никогда не сказал бы ему так! После той их ночи он уверял искренне, что готов заботиться о малыше и Чимине, что все свои планы отложит, работать пойдет. А ведь тогда две клеточки только встретились. Сейчас же внутри Чимина крошечная жизнь, человечек маленький. И Шивон так легко готов был к тому, что она исчезнет. Что в муках погибать будет. – Мразь! Как я мог так ошибаться в тебе? Юнги, любимый мой, единственный, это плата мне за то, что старался забыть тебя. Как можно было? Мне на роду, наверное, написано быть одному. С другими не получается, с тобой – невозможно. Я больше не дам себе никаких дурацких шансов. Только шанс стать самым лучшим папой. Теперь уже для двоих. *** Чимину очень жарко. И страшно. И непонятно. Он взрослый, ему почти двадцать три. Но он в тело ребенка заключен. Маленького совсем мальчика. И сейчас он на круглой, абсолютно пустой сцене стоит, в самом ее центре. Со всех сторон – бесконечное пространство и мрак, накаленный жаром и тревогой. И идти некуда, только в темноту, в неизвестность. Омега зажмуривается, а открыв глаза, не может не улыбнуться: Юнги, которого он не видел живьем столько лет, которого не слышал даже на протяжении последнего года, стоит напротив, в каком-нибудь полуметре. Но свет падает на него так удивительно, что вся правая часть лица любимого альфы погружена в непроглядный, глухой мрак. Чимин торопится сделать к Юнги шаг, когда между альфой и омегой пол трескается резко, и сцена будто на две части ломается, и между ними – глубокая пропасть. И откуда-то сверху, из темноты – водопад. Очень много соленой воды. А Юнги пропадает вдруг, и Чимин плачет. Отчаянно, громко. Вновь глаза закрывает и, даже погружаясь в темноту, чувствует, как внешний мрак давит еще большей угрозой. И вдруг – касание маленьких теплых ручек. Омега вздрагивает, открывает глаза. Он в своем теле снова. И теперь уже рядом малыш стоит, обхватил его за ногу, смотрит, смеется. Глаза с необычным, лисичкиным, разрезом, и губки–бутончики пухлые, и чудесная улыбка. Чимин на руки малыша подхватывает, к себе прижимает, в лицо заглядывает. Это же его... Юнги? Присматривается. Нет! Не Юнги! Это сам Чимин! – Я с тобой, я люблю тебя, я улетел совсем ненадолго, – мальчик говорит нежным, как у самого омеги, голосом и пропадает вдруг. А соленая вода Чимина плотным высоким кольцом окружает. И в кольце тоже вода. И Пак, пловец отличный, захлебывается, тонет, выплыть не может. Но над этой ловушкой водной вдруг прекрасный огненно-рыжий Феникс. Идеальный, совершенный. С длинным, в рыжих завитках-перьях хвостом, с золотистыми крыльями и черными выразительными глазами-бусинами. Птица крыльями машет, а вода пламенем теплым необжигающим вспыхивает на мгновения и исчезает. И снова ребенок. На руках у Чимина младенец, у него глазки, как изумруды, зеленые, блестящие, и ручки с невозможно крохотными мизинчиками. И он тянет их к Чимину. Омега хочет улыбнуться крохе, но не может: мрак вокруг по-прежнему давит страхом, тревогой, безнадежностью. И молодой мужчина только крепче прижимает к себе младенца, понимая, что должен защитить, но от чего, не понимая. А потом Чимин снова видит Юнги, но уже вдалеке. Теперь альфа в одной руке держит огромный старинный фонарь, который источает такой яркий свет, что вся правая часть лица альфы растворяется в нем. А вторую, с раскрытой ладонью, Чимину протягивает. А на ней тоже крошечный золотисто-рыжий огонек сияет и будто движется. Чимин присматривается внимательно: на ладони альфы – тот самый прекрасный огненно-рыжий Феникс, что спас, не дал утонуть, в соленой воде – в слезах! – захлебнуться. Идеальный, совершенный. С длинным, в рыжих завитках-перьях хвостом, с золотистыми крыльями и черными выразительными глазами-бусинами. А Юнги кричит вдруг изо всех сил: – Беги, Чимин! Беги, любимый мой! И Феникс с его руки срывается, и летит к омеге. Чимин же слышит за спиной чье-то дыхание. Поворачивается. Высокий, крепкий зеленоглазый альфа стоит за спиной, потом хватает резко, к себе поворачивает, замахивается. А у Чимина зеленоглазый младенец на руках, омега не может оттолкнуть альфу, сопротивляться не может. Он замирает, ожидая удара, который в живот прилетает. И внутри все вспыхивает острой, резкой болью. А младенец на руках Чимина рассыпается, по частям, по кускам разваливается. Омега на сцену падает, но еще живет, еще видит, как к нему подлетает Феникс, и на живот почему-то садится, и из глаз-бусин катятся крупные прозрачные капли-алмазы. И боль стихает, все во мрак погружается. А Феникс вспыхивает, пеплом у тела омеги опадая. *** – Беги, Чимин! Беги, любимый мой! – Юнги просыпается от собственного жуткого вопля. Он не помнит ни капли из своего ночного кошмара. И не понимает, что стало причиной крика. Подходит к рабочему столу, фотографию забирает с собой, прижимает к груди крепко и засыпает мгновенно. А утром не пытается найти объяснения произошедшему. Кошмары ведь всем снятся. *** Чимин вскакивает в кровати, разбуженный жутким воплем Юнги из своего ночного кошмара! Он силится вспомнить. Он видел уже похожий сон. Много лет назад... И вот кошмар вернулся снова. Чимин осматривается вокруг, делает несколько вдохов глубоких, чтобы успокоиться, унять галопом несущееся сердце. Никого рядом. Он один в своей небольшой уютной спальне. И впервые одиночество не напрягает, а радует. Омега тянется к прикроватной тумбочке, забирает фотографию, к груди прижимает и засыпает неглубоко, некрепко, так и не справившись с тревогой. А утром… Чимин одно знает точно: он не вернется вечером в свою квартиру. Чимин в одном уверен: Юнги хотел предупредить о чем-то. И назвал любимым. Он впервые назвал его так. Впервые так к нему обратился. У Чимина есть час, чтобы после работы в клинике заехать домой, самые необходимые вещи закинуть в сумку и уехать в единственный город в Корее, где у него есть друзья. Но и от друзей спрятаться пока тоже. На пару дней, до выходных. Чтобы пережить, переосмыслить вчерашнюю явь и сегодняшний ночной кошмар, на явь похожий. *** У Чимина небольшой перерыв между визитами пациентов. Он идет по коридору «Асана», опустив голову, маленькими глоточками пьет воду из бутылки. Аппетита нет совсем, Пак со вчерашнего дня не ел ничего, а вот пить хочется. К тому же вода помогает справляться с тошнотой, которая все никак не отпускает омегу. Совсем недавно Чимин думал, что его тошнит от одиночества, от того, что альфы, отца ребенка нет рядом. Сейчас, напротив, кажется, от присутствия Шивона. Тот как раз прошел мимо пару минут назад. Не сказал ни слова, лишь улыбнулся. Так мило, приветливо. И от этой улыбки страшно стало. Страх и так не отпускает Чимина со вчерашнего вечера, в стальных, удушающих объятьях держит. Омега не может нормально работать, не может отвлечься ни на что. И он рад безмерно, что заведующий отделением детской реанимации подписал ему заявление о краткосрочном, на неделю, отпуске. – Неважно чувствуете себя, Чимин? Устали очень? – спросил участливо. – Все так. Простите, что подвожу. – Наша работа такова, что иногда нужен такой вот спонтанный отпуск. Отдыхайте, мальчик мой, и возвращайтесь, – кивнул приветливо, отпуская омегу. А вот из «Асана» Чимин просто так уйдет. За эту работу он больше не держится и сегодня бы сбежал уже, но у него один пациент любимый маленький болел тяжело, а теперь вот на поправку идет. Чимин хочет убедиться, что у омежки все хорошо, а потом уже уйти со спокойной душой. Пак после клиники заскакивает домой, вещи кидает в сумку, выходит из квартиры, дверь закрывая на ключ. Потом вздрагивает: как он мог самое главное забыть? Возвращаться, конечно, плохая примета, но он не уедет без двух очень важных вещей. Чимин снова в квартире. Торопливо заходит в спальню, с прикроватной тумбочки забирает Феникса Юнги и фотографию. Снимок бережно кладет в небольшой холдол. Феникса – в карман худи. В зеркало, уходя, не смотрит. Плевать он хотел на приметы. Дорожная сумка летит в багажник, холдол в салон, а омега – в «Асан». У него прием через двадцать минут начинается, но Чимин успеет, кажется. И вот он идет по коридору, погруженный в свои мысли, когда в нос ударяет запах. Очень знакомый, пусть и подзабытый. Не поднимая головы, омега осторожно принюхивается, а потом… Глаза открываются, распахиваются, когда догадка, невозможная, фантастическая, озаряет сознание. Он маску, что на шею спущена, до самых глаз напяливает. Повторяет про себя: «Не может этого быть, не может!» Аромат розы… Аромат Вана… И он не один сидит у кабинета. Рядом с ним еще кто-то, и они переговариваются тихонько. Неужели же это Юнги? Небо, нет! Только не Юнги, пожалуйста! Увидеть сейчас того, кого потерял. Кого любит столько лет. Увидеть поддержку и любовь, Вану предназначенные, когда сам Чимин так одинок и слаб сейчас. Когда ему самому так нужны хотя бы искренние утешение и поддержка. А любовь? Он запретил ее себе. Глаза поднимает медленно и вновь распахивает широко, пытаясь вспомнить, когда последний раз он видел Мин Вана. Около года назад, кажется. Почти сразу после того, как пропал Юнги. Ван огромный теперь, невероятно, невозможно полный. Из него нынешнего легко скроить трех таких, каким омега был год назад. У него нездоровый румянец во всю щеку, и окрашенные когда-то, сальными прядями висящие светлые волосы, диссонируют с сильно отросшими черными корнями. Омега одет в огромный бесформенный свитшот и спортивные штаны. И он тихо, безнадежно плачет у кабинета врача. А альфа утешает мягко, обнимает, утирает слезы. Чимин проскальзывает в двери кабинета, где прием ведет один из лучших корейских специалистов по лечению бесплодия. Омега не дружит, но приятельствует с доктором, общается иногда и кофе пьет. И через пару минут едва ли не в состояние шока впадает от удивления. А еще надежда, неосознанная, робкая, как первые весенние цветы, прорастает где-то внутри. Чимин узнает, что омега пришел на прием со своим мужем, к тому же истинным. И: – Да, Чимин, не удивляйтесь, крайне редко, но бывает, что соулы не могут зачать ребенка. И, увы, еще реже лечение бесплодия у предназначенных приносит положительные результаты. А вот побочные эффекты почти всегда имеются. У господина Шин Вана последствием терапии является сильный набор веса. И, увы, полное отсутствие результатов. Им бы лучше об усыновлении подумать. Йон Шин, кстати, тоже врач, супруг Вана, никак не может убедить мужа рассмотреть такой вариант. Но теперь иной способ завести детей для них просто невозможен. Потому что все методы лечения оказались напрасны. У Пака ноги подкашиваются от всего услышанного, но, когда вдобавок он узнает имя супруга Вана... Чимин сил набирается, спрашивает спокойно-равнодушно у доктора, не является ли муж его пациента сотрудником отделения оперативной омегологии Сеульской Национальной университетской клиники. Узнает, что Шин пару месяцев назад ушел оттуда на должность хирурга-омеголога в небольшую больницу на окраине Сеула. Туда же, куда перевели на должность завотделением общей хирургии его отца, Шин Угиля. – Говорят, Шин-старший оказался не очень хорошим руководителем, не очень компетентным специалистом, к тому же нечистым на руку. Так что он еще легко отделался, – вздыхает репродуктолог и просит Чимина не распространяться об услышанном. Чимин еще о чем-то незначительном болтает с коллегой, надеясь, что Ван и его супруг уже ушли и соображая лихорадочно, где и как ему искать теперь Юнги. А он найдет, он всю Корею перероет! Они поговорят, просто поговорят или помолчат короткие мгновения. И если разойдутся даже… Чимин ведь ждет малыша от другого… А Юнги? Отчаяние вдруг охватывает, когда тоскливая, всю надежду убивающая мысль в голову приходит: расставшись с Ваном, альфа мог встретить и полюбить другого омегу. Потому и пропал. Чимин выходит из кабинета с тяжелым вздохом, взглядом тут же пересекаясь со взглядом Вана, с которым больше шести лет не виделся. Старший омега широко открывает глаза, а Чимин кивает, здоровается едва слышно и собирается уйти. Но Ван окликает негромко по имени, поднимается и тяжело идет к омеге: – Не ожидал тебя тут встретить, Чимин, – говорит, глазами прожигая, а Пак лишь молча плечами пожимает. – Красавчик… – Как дела, Ван? – Прекрасно, по мне же видно, наверное, – шипит ядовито, пока альфа, сидящий на скамье, тоже смотрит на Чимина внимательно, но без злобы и раздражения, что в глазах Вана видны отлично. – Я пойду, у меня пациент скоро… А Ван за руку хватает пухлой ладонью, и Чимин видит на безымянном пальце красивое обручальное кольцо. Только оно мало теперь омеге и передавливает кожу сильно. А Ван замечает взгляд Чимина, переводит свой на его руки, улыбается иронично, спрашивает едко: – Ты один по-прежнему, Чимин? Не нашел себе никого? Или есть кто-то? Может, и детишки есть уже? – У меня нет никого, Ван, – почему-то омеге несложно сейчас признаваться Го. А тот хмыкает коротко, злобно, потом кивает будто понимающе, не спрашивает, констатирует: – Все по Юнги сохнешь. Вот интересно, увидев сейчас такого красавца невъебенного, каким он стал, как долго ты будешь бежать от него, прежде чем остановишься. – Как ты можешь, Ван?! – Чимин закипает, сжимает кулаки. – Ты же любил его, ты боролся за него, наплевав на все и вся. Боролся так, что даже я уважал тебя. А сейчас вот так говорить смеешь?! – А сейчас вот смею… Потому что все меняется в этом мире. И любовь, которая твердыней кажется, прахом разлететься может. И моя разлетелась. Моим истинным не Юнги оказался… Чимин всю гордость сейчас отбрасывает, ненависть к Вану пихает глубоко куда-то, едва слезы сдерживает: – Что с ним? Где он? Ван, пожалуйста… У тебя есть истинный, ты любишь и любим… Юнги не нужен тебе. Да и я ему сейчас, скорее всего, не буду нужен. А Ван, слыша это, заходится в истеричном смехе и бьет словами наотмашь: – То-о-очно, ему никто не нужен сейчас, потому и свалили в неизвестном направлении. У него не стоит, и не встанет никогда. Про-из-водственная травма, Чимини, малыш. И да! Я же главное забыл, наш красавчик сейчас еще и бесплоден. И Чимин не выдерживает. Он не хотел, правда. Когда видел слезы Вана, когда с коллегой поговорил и узнал диагнозы истинных. Он жалел, искренне жалел и сожалел в настоящем, забывая о том, что в прошлом между ним и Ваном было. Но сейчас: – Так ведь и ты бесплоден тоже, Ван… Он словами-пощечинам бьет, а Ван, зашипев, отвечает Чимину настоящей так, что тот к стене отлетает, ударяясь несильно. Йон торопится к мужу, обнимает, прося прощения и понимания у молодого врача. Чимин кивает. Уходя, слышит вслед: – Ненавижу, ненавижу тебя, Пак Чимин. Пусть когда-нибудь из тебя выльется столько крови, сколько слез я пролил за этот год! Пусть вся твоя жизнь будет наполнена слезами и болью! Чимин вздрагивает – проклятье бьет подобно настоящему удару, физической болью отдает в теле. Но она ничто в сравнении с той, которую он испытал, когда слышал от Вана о Юнги. О его Юнги. Ему плевать на то, каким стал альфа внешне, что у него не стоит и не лежит. Он найдет, он согреет, он укутает любовью, утопит в ней. Его любви хватит на двоих. И он ни секунды не будет больше молчать о ней. Он будет говорить хену, кричать, пока тот не поверит! И о Юни все расскажет тоже! Он растворит в любви боль альфы. Он год назад уже мог растворить. Вот только Юнги не дал! Но Чимин понимает теперь, почему не дал. И почему пропал, тоже ясно. Он не понимает только, как мог альфа подумать, что что-то физическое удержит омегу от общения с ним. От счастья просто рядом находиться. От любви. На всю жизнь единственной. И даже если Юнги откажется, даже если малыш под сердцем станет тому препятствием, Чимин все равно будет где-то рядом. В соседнем доме, на соседней улице. И истинность Юнги не помешает омеге. Чимин ведь тоже чей-то истинный. Плевать! Он истинно любит Юнги. Он найдет его. Он не может решать за хена. Но себе даст шанс. Через час он садится в машину, перед этим набрав вновь Нами. – О, Чимина, – улыбается хен, – ты шикарно выглядишь. Наверное, все не так плохо, как вчера было. Все наладилось? – Да, Нами, наладилось. Я все расскажу через пару дней, когда приеду к вам, а пока мне надо побыть одному. Подумать, поразмыслить. Они прощаются, и Чимин направляется в Макпхо. Он еще днем нашел и снял крохотную квартирку на самой окраине крохотного же городка. Ему, в самом деле, надо все обдумать, осмыслить. Понять, где и как искать Юнги, какие слова найти для него… Он подумает сам, а потом вместе с лучшими друзьями. Но сейчас ему надо одному побыть. Непременно. А Намджун смотрит на Хосока растерянно: – Я не знаю, любимый, что делать. Чимин сказал: у него наладилось все. Он сиял просто, говоря об этом. Мы же думали рассказать ему о Юнги все. Мы хотели, чтобы они встретились. А теперь, если у донсена все хорошо с этим чертовым Шивоном... Хоби подходит, садится рядом, смотрит мягко, говорит твердо: – Намджун, мы расскажем Чимину о Юнги. Даже если у него, в самом деле, все так хорошо с альфой. Пусть омега сам решает, стоит ли ему встретиться и поговорить с Юнги. Но я на колени сейчас готов встать перед Чимином и умолять его об этом. – Хоби, а Юнги? Ты уверен, что он хотел бы этой встречи? – Я уверен, нет, я знаю, я чувствую: как бы ни бежал от Чимина Юнги, как бы ни отрицал возможность когда-нибудь быть вместе с омегой, все, чего он хочет на самом деле, чем живет, на что надеется, о чем мечтает, это чтобы каким-нибудь чудом, когда-нибудь оказаться рядом со своим донсеном. И вместе с ним. – А если Чимин отвергнет Юнги? Ведь он ждет ребенка от другого альфы. И этот его звонок, такой неожиданный. – А если не отвергнет? И у него есть еще один ребенок, от Юнги! И мы не знаем, в самом деле, о чем нам хочет рассказать Чимин! Давай подождем его, выслушаем... Намджун кивнул, притянул к себе любимого омегу, погладил животик: – Знаешь, Хоби, я тоже готов стать на колени и умолять Чимина... – замолчал ненадолго, вздохнул под внимательным взглядом мужа, – чтобы он рассказал Юнги о Юни, чтобы дал им возможность встретиться. Даже если сам уйдет к Шивону. Я уверен, что одиночество Юнги, его бегство от Чимина, от прежней работы и жизни не только вот с этим шрамом видимым на лице связаны. Есть что-то еще. И может, он доверится Чимину?.. И ему легче станет, и что-то к лучшему изменится и для Юнги, и для донсена. – Я вообще, скорее, поверю, что Чимин один останется. Омега любит Юнги, всю жизнь его одного любил. Увидев своего хена, он не вернется к Шивону. Даже если не останется с Юнги, потому что от другого ждет ребенка. Если Юнги не примет его... Нам, в любом случае, надо дождаться Чимина, услышать, что он скажет. А там посмотрим, – вздыхает Хосок, а Намджун обнимает мужа, кивая безмолвно. *** – Ненавижу, ненавижу тебя, Пак Чимин. Пусть когда-нибудь из тебя выльется столько крови, сколько слез я пролил за этот год! Пусть вся твоя жизнь будет наполнена слезами и болью! Шивон, который направлялся в кабинет к коллеге, стал невольным и незримым свидетелем того, как один из пациентов центра, в слезах и отчаянной ярости захлебываясь, кричал в спину Чимину ужасающее проклятье. Пророчество. Орудием которого станет совсем скоро Ше. Ледяными обжигающими струями текут по коже альфы слова-проклятья рыдающего омеги. Внутрь просачиваются, холодя кровь, наполняя душу ужасом. Выжигая все внутри, одну внешнюю оболочку оставляя. И в этой жуткой пустоте только сердце стучит размеренно, как секундная стрелка высокоточных часов. И раз за разом, каждый стук эхом слов в ушах отдается: – Остановись. Остановись. Остановись. Альфа ладони к ушам прижимает, изо всех сил давит. Бесполезно! От того, что извне слышно, так отгородиться можно. А вот то, что из сердца идет... Не заставить замолчать. Не перестать слышать. Он дышит глубоко, по сторонам осматривается. Просторные светлые коридоры, картины на стенах, яркая удобная мебель. Каждый сантиметр, элемент интерьера – его труд, его вдохновение, его бессонные ночи тоже! И это только одна сотая "Асана". Самое простое, наименее затратное. А крутейшие лаборатории, а шикарно упакованное отделение функциональной диагностики, а современные операционные, оснащенные всеми новинками медицинских технологий. И вот из-за каких-то мразей жизнь Шивона превратилась в ад. Но из этого ада есть выход. Одна человеческая жизнь. Одно решение упрямого беременного омеги. Которое пошло в разрез с решением, желанием самого Ше. Нет! Альфа стискивает упрямо губы в полоску тонкую, кулаки сжимает. Центр будет работать, и он будет работать в центре. В своем "Асане"! В своем раю персональном. Чимин поможет сохранить этот рай. Он идет торопливо по центру, бежит от тяжелых мыслей, глушит предчувствие страшное. «Ты не в рай идешь, но летишь в противоположную сторону», – слова-пророчества яркой вспышкой проносятся в голове и, неуслышанные, бесполезным пеплом в душе оседают. *** Чимин погружен в свои мысли и не замечает маленький синий Subaru, что неотступно следует за его Hyundai. Сидящий в машине альфа позвонил несколькими минутами ранее Шивону, сообщив, что у омеги Муна Манхи, в самом деле, рыло в пуху, потому что он, судя по всему, покидает Сеул. Но альфа следует за ним и будет держать господина Шивона в курсе. Через сорок минут отец и сын Ше на скромном старом авто Бонга, который тот все продать хотел, да так и не успел, тоже покидают Сеул. Через сто километров на небольшой заправке третьесортный частный детектив Чо, которому даже истинное имя объекта слежки не назвали, получает приличную сумму денег и отбывает в Сеул. Он вора Манхи передал в руки работодателям, и теперь ему абсолютно наплевать на то, как сложится судьба мальчишки. Профессиональная карьера офицера полиции Чо тоже не задалась, когда он руки в кошельки и карманы коллег запускать начал. Был пойман с поличным, но ушел без скандала: коллеги пожалели вора, но потребовали, чтобы тот немедленно уволился, раскаялся и не вздумал даже возвращаться к работе полицейского. Всеми правдами и неправдами Чо удалось купить себе лицензию частного детектива, но его знаний, умений и пыла хватает лишь на третьесортные поручения вроде того, что сегодня было. А потом он возвращается в свою берлогу холостяцкую, релаксирует, напиваясь, и травкой иногда не брезгует. Раны прошлого топит в дыму-дурмане и алкоголе, чтобы, проспавшись потом, опять найти непыльную, несложную работу. Господин Ше знал, кого искал. И лучшую кандидатуру не нашел бы. *** Чимин на заправке лишь пьет кофе да бензина доливает полный бак. А едва до Макпхо доберется, заедет в маленький круглосуточный магазинчик, который рядом с арендованной квартирой находится, купит покушать чего-нибудь. Омега город помнит, когда-то два месяца жил здесь с Нами. Да и навигатор у Чимина исправно работает. В Макпхо, погруженный в особо темный, провинциальный полумрак, усиленный тяжелыми свинцовыми тучами, что вот-вот грозят дождем пролиться, он приезжает в двенадцатом часу ночи. Паркуется недалеко от магазина, вдоль дороги, около темного невысокого здания. Ему еще километр проехать – и доберется до временного пристанища с ключом от входной двери под ковриком. – Да, да, будет там вас ждать. Нет, не заберет никто. Десять лет уже оставляю, - поясняет спокойно флегматичный хозяин, когда Чимин переживает из-за такого вот, кажущегося ему легкомысленным, отношения к собственному имуществу. Сейчас омега накидывает капюшоны худи и куртки на голову. Под зарядившим дождем бежит в магазин, в котором, на удивление, кроме Чимина находится еще немало поздних покупателей. Капюшон свободного худи так и остается на голове, лицо прилично пряча. Омега покупает рамен, готовую жареную курочку, бутылку простой воды. У полочки со сладостями останавливается. В руки берет пачку миндального печенья, а потом глубокий вдох делает и вздрагивает: живой, настоящий горько-сладкий аромат миндаля, природный запах Юнги, ощущает вдруг так отчетливо, как если бы сам хен в паре метров от омеги находился. Чимин улыбается робко, шепчет едва слышно: – Я надеюсь, Юнги, нет, я верю, чувствую, мы увидимся скоро, – бросает в корзину пачку печенья, направляясь к кассе, ощущая вдруг вспышку резкой, острой боли под левой лопаткой. И вместе с болью необъяснимая тревога приходит. Омега расплачивается, выходя в дождливую хмурую сентябрьскую ночь. Альфа Мин Юнги после полутора суток назначенного самому себе дежурства уставший направляется домой, по пути решая заглянуть в единственный на весь Макпхо круглосуточный магазин за какой-нибудь радостью быстрого приготовления. Есть хочется не меньше, чем спать. Он выбирает из десятков быстрокаш самую любимую, овсяную, с кусочками дыни. А потом вздыхает глубоко и вдыхает нежный аромат дыни. Сладкий, теплый. Живой. Настоящий. Альфа вздрагивает: природный запах Чимина ощущает вдруг так отчетливо, как если бы сам донсен в паре метров от него находился. Юнги усмехается, брови заламывает: – Спать надо больше, господин Мин, а то не такое еще навдыхаете. А потом выглядывает из-за стеллажей, вздрагивает крупно, замечая невысокую стройную фигуру, полускрытый капюшоном знакомый профиль: очерченная резко линия подбородка, нос с тонкой хребтиной, пухлые очень губы. Но этого просто быть не может! Этот хрупкий тонкий омега не может быть Чимином! Скоро полночь. До Сеула – больше трехсот пятидесяти километров. Что омеге делать в это время здесь, в маленьком провинциальном городе? Чимин – столичный житель, работает в детской реанимации крутой столичной педиатрической клиники. Да еще в «Асане» педиатром подрабатывает. Юнги знает: искал в Интернете и нашел. Зачем искал? А вот захотелось! Имеет он, в конце концов, право знать, что донсен вернулся в Корею и здесь работает. Молодой мужчина торопливо покидает магазин, а Юнги отмирает: – Спать, немедленно, а то я еще и Вана увижу сейчас, – грустно улыбается, направляясь к кассе. *** Чимин под проливным дождем бежит к стоящей в темноте машине, замечая рядом еще одну, запаркованную, видимо, на ночь. В ней нет никого, не работает двигатель и окна закрыты наглухо. Омега багажник своей открывает, наскоро забрасывая туда пакет с продуктами. А потом слышит за спиной шорох и в прохладной свежести сентябрьского дождя острее ощущает знакомый пряный аромат. Но тут же на лицо, на нос ложится материал, пропитанный вонючей жидкостью, и сильная рука прижимает ткань к лицу, а вторая крепко придавливает спину омеги к мощной, напряженной очень груди. Нет сил сопротивляться, нет возможности кричать. Остатки сознания гаснут. Мрак перед глазами превращается в гигантскую крутящуюся бездонную черную воронку, которая затягивает в себя Чимина, все его мечты, всю, оказавшуюся преждевременной, радость, все недавние надежды. Он знает, что такое одному быть. Он только в последний год позволил себе узнать, как это, когда иначе. Когда альфа рядом. И за это сейчас расплачивается. И умирает в одиночестве от руки этого альфы. Глупый омега Пак Чимин, который безответно любил многие годы. И вот нашел на мгновенья не любовь даже, надежду. На то, что сможет, наконец, быть с любимым. С тем, кто воздухом и жизнью его был столько лет. И потерял снова. Теперь уже навсегда…