Особенный

      Но если бы Джисон знал, что своими действиями он «открывал ящик Пандоры», то однозначно бы не решился на тот первый раз. Никогда вообще. Даже не посмел бы прикоснуться, несмотря на жажды и жжение ладоней от желания близости. Потому что его Минхо, маленький, отзывчивый, стесняющийся Минхо оказался вечно голодным существом с неутолимой жаждой. Он выслеживал момент в любое мгновение свободное, пусть и мог выглядеть уставшим после работы или подработки. Дожидался, когда компьютер выключался, и просто нападал на Хана, буквально вынуждая его взять себя. И поначалу подобная игра ощущалась чем-то интересным, каждый раз оборачивалась невероятной страстью и обнажённой нежностью, готовой спалить дотла каждую клеточку в теле Джисона. Таковым оно жило продолжительное время, пока оба изучали друг друга, познавали чувствительные точки, находили удобные позы и сбрасывали стресс от повседневности. Ни запахов, ни феромонов, ничего стороннего, одна лишь безумная любовь, вырывающаяся не только словами, поддержкой и лаской, но и тактильностью. И, казалось, Ли нравилось происходящее до такой степени, что он по-настоящему слетал с катушек. Конечно, в нём плескалось что-то адекватное, когда они оставались один на один, а Хан погрязал в работе. Минхо не отвлекал, не действовал на нервы, но стоило задницу от компьютерного стула оторвать, так сразу нападал. Его руки блуждали везде, куда дотягивались, а поцелуи более не были невинным и трепетными: Минхо терял себя и обращался диким творением, кого обуздать возможно было только силой и пылкостью.       Неважно, насколько вымотанным Ли приползал в квартиру к Джисону, он просил о сексе. Или делал так, чтобы чудилось, будто инициатива исходила от самого Хана. Осознал подобные выходки альфа довольно-таки поздно: его омега разошлась не на шутку, словно вся её жизнь зависела от огненной близости. И тут даже не играли роль гормоны, течки, зовы природы. Джисон действительно думал о какой-то странной болезни, вероятно, касающейся лишь хрупких омег. А потом смотрел на свою совсем не хрупкую омегу, которая в спине прогибалась, ноги шире раздвигала и даже сама насаживалась на возбуждённый член. В общем, на больного Минхо похож не был. Скорее сам Хан таковым становился, ведь сил в его организме практически не оставалось, а Ли планировал перебраться к нему полноценно. Каждый раз он приносил с собой всё больше вещей, которые, естественно, не разбирались по одной простой причине: рука бралась в руку, и Минхо тянул Джисона или в душевую, или в постель. Ни в каком порно Хан ничего подобного не видел, не слышал, не лицезрел. Ли Минхо облачился в настоящий грех, отказаться от которого невозможно было, а именно он высасывал все соки. В прямом смысле. Лишь до узла они ни разу не добирались, и то только из-за страха Ли, испытавшего ядовитую боль при неудачной попытке.       Переменилось скомканное принятие происходящего тогда, когда Минхо перешёл невидимую границу адекватности. Пока Хан спал крепким сном, Ли оседлал его ранним утром, воспользовался его телом, удовлетворяя себя. От этого, от пугливых движений, от текущей смазки, от рук на своей груди, пальцы которых царапали кожу на ней — Джисон и пробудился. Ему до отвратительного было хорошо и упоительно, пока подтянутое тело двигалось, поднимаясь и опускаясь на дрожащих ногах, принимая в себя сочащийся предсеменем член до самого основания. А сжимать плотную талию, аж кожа горячая пульсировала, голову просто напрочь срывало, ведь стонал Минхо удивительно звучно и красиво. Словно ничего более потрясающего с ним не делали. Только Джисон устал от такого направления их отношений. Ему даже казалось, что разговаривали они намного меньше, чем сексом занимались. Порой хотелось в слезах позвонить Чану и попросить ненасытную омегу забрать домой, угомонить. Кто мог подумать, что смущающийся, невинный, девственный Минхо обернётся чуть ли не суккубом. — Ты уверен, что надо это всё? — тихо спросил Ли и схватил Джисона за руку, стоило подойти к нужному кабинету. — Да. — Но, Ханни! — звонко, аж посетители больницы обернулись. — Ирино, моя любовь, — нежность в ласковом прозвище сочилась и заставляла Минхо краснеть, чему Хан не переставал удивляться, ведь ещё утром этот человек заталкивал своими пальцами в себя сперму обратно и даже не пытался сгореть со стыда, — у меня нет больше сил. Так не должно быть, понимаешь? — Так и скажи, что я тебя не возбуждаю, — губы надулись. — У меня уже член болит, — на самое ухо, и Ли вздрогнул, неосознанно прижимаясь к пылающему жаром и усталостью телу. — Ты самая ненасытная омега, которая могла только на свет появиться. — Разве это проблема? — Минхо продолжал дуться, ведь на самом деле не понимал, почему Хан вёл себя именно так. — Я уверен, что это проблема. Идём.       Когда в коридор вышла знакомая Ли медсестра, Джисон, по-прежнему крепко сжимая руку Минхо, затащил его в кабинет. По сей день он помнил, что Ли сказали в тот раз — следующая течка должна будет оказаться проведённой с партнёром. Того требовал и возраст, и организм Минхо, подверженный чужому влиянию. Хан же считал, что до этой самой течки он не доживёт, да и не мог прочувствовать перемен в теле Минхо, словно близость превращала его в нечто отрешённое от мира, пусть и невероятно красивое. Складывалось впечатление, что эта самая течка была каждый день и яростью выплясывала на костях лихорадочным жаром. И оно определённо не виделось чем-то нормальным. Поэтому, спустя долгие споры с самим собой, Джисон решил отвести свою омегу к врачу и проконсультироваться: в чём же могла быть причина такого поведения. По ночам, пока Ли прижимался со спины и отчаянно урчал, потому что обнажённая кожа соприкасалась с такой же обнажённой кожей, Хан читал статьи об омегах и их повадках, которые ранее царили в отношениях с подавляющими альфами. Ничего подобного в них он не находил, отчего загонялся всё сильнее. А уже утром вновь поддавался на соблазнительные выходки Ли. Позорно не мог отказать ему в этих неправильных жаждах. Не находил ничего более приятного, чем скользить руками по нежной коже, раздвигать сильные бёдра, впиваться пальцами в мягкую плоть до такой степени, чтобы оставались красноватые следы. Следы принадлежности. Хуже Джисону становились в те моменты, когда он брал Минхо сзади, обвивал его за талию руками и глубоко толкался в разгорячённое тело, которое хотело больше, быстрее, сильнее. А после ярчайшего оргазма утыкался носом в то место на потной коже, где требовалось поставить метку, готовую навсегда связать их. По крайней мере такая навязчивая мысль не собиралась голову покидать, даже если никаких подтверждений теорий истинности уже найти не удавалось. В общем, шло всё не туда, куда мечталось. — Нужно подождать, пока анализы будут готовы, — голос врача вывел Хана из задумчивости, куда он погрузился, забившись в углу кабинета. — Ты как? — к нему подошёл Минхо и ласково притронулся к плечу. — Не отпустило ещё?       Если честно Джисон не совсем понимал, от чего же его так сильно мазало: от мыслей собственных, от обилия выкаченной крови, от глубокого взгляда мужчины, который так и хотел что-то спросить, но не спрашивал. Он даже принять к сердцу не мог, что и его утянули сдавать анализы, хотя вроде привели к врачу омегу. И теперь эта омега возвышалась да смотрела сверху вниз своим взволнованным взглядом, продолжая поглаживать раскрытой ладонью плечо. Вторая же рука Ли покоилась у него животе, в самом его низу, и тоже осторожно касалась. Ему только сделали узи, и Хан даже представлять не хотел, насколько могло быть подобное неприятным: для омег и медицинское оборудование некоторое виделось настоящими орудиями пыток. И когда Джисон поймал взглядом на бледном лице слабую улыбку, то, проигнорировав в кабинете нахождение врача и медсестры, усадил Минхо к себе на колени. На подобное действие Ли шумно выдохнул и неловко прижал Хана к себе, позволяя ему бессовестно воровать его тепло. Подрагивающие пальцы моментально запутались в густых волосах, пропуская мягкие пряди нежно, играючи. И спустя несколько минут Джисон расслабился: тревога рано или поздно должна была утихнуть окончательно. Поглаживания по голове и спине убаюкивали, отчего на мгновения удалось потеряться и забыться. А когда Минхо негромко заурчал, всё вообще перестало иметь хоть какой-то смысл. Джисон крепче обхватил его за талию и прижал теснее, попутно пытаясь уткнуться носом ему в шею, словно ожидал поймать там запах чайной мяты, но, конечно, его приветствовал там только аромат духов. Однако и оно теряло краски, ведь его всего обволакивало настоящее тепло, и со слухом игрались вибрирующие звуки. Никакой секс, никакая интимная близость не могли сравниться с тем, насколько яркие ощущения распускались сейчас. Врать себе не хотелось ни в какой из вселенной: тело Минхо нравилось в любом его состоянии, оно возбуждало, соблазняло, сводило с ума одновременной мягкостью и силой. Только в эти волнующие мгновения намного сильнее сводило с ума то, каким открытым был Ли. Казалось, что Хан чувствовал каждую мелочь в нём, на том самом уровне, как альфа вникал в свою омегу, хотя ничего природного не воздействовало. — Стало легче? — нежность тона тихого голоса беззастенчиво заплясала на коже мурашками. — Может воды? — Мне лучше, — заверил Джисон и встретился взглядом со взором заинтересованным врача. — Пришли результаты? — Да, — мужчина опустился на стул и приступил к изучению принесённых бумажек.       Не очень охотно Ли поднялся с коленок Хана, чтобы подобраться к столу и усесться напротив врача. Неуверенными шагами Джисон прошёл следом и встал позади Минхо, тут же руки устраивая у него на плечах, будто демонстрировал своё присутствие и поддержку. Бормотание невнятное особо ничего не давало понять, но Хан подлавливал потемневшим взором, как в переживаниях Ли комкал ткань своих штанов. Конечно, оба боялись услышать что-то неприятное, или же, наоборот, понять, что такое поведение нормальное. Последнее пугало только Хана, потому что он до сих пор страшился того обращения Минхо в дикое создание, да и в целом от отношений он по-прежнему хотел другого. Хотя, как про себя рассуждал, многие альфы душу продали бы за такую омегу. Только Джисон был от Минхо без ума по иным причинам. Его истинные, искрящиеся чувства зародились тогда, когда и помыслить о том, кем они оба являлись, возможным не виделось. Интересным чудился момент, что Ли — трепетная омега, но всё внимание же уделялось совершенно другому: поведению, характеру, шуткам, заботе, отзывчивости и глупым поступкам. Тому, как звонко Минхо мог смеяться с каких-то странных вещей. Или как он перенял привычку сначала набивать едой щёки, а лишь после пережёвывать. Или Хан упивался моментами, когда Минхо чего-то не понимал и начинал часто моргать, пока его щёки и уши непроизвольно покрывались румянцем — самое прекрасное зрелище, которое ему доводилось созерцать. — В последний визит вы говорили, что от нового препарата у вас тошнота, — опираясь на собственные записи, вещал врач. — Когда она прошла? — Ну… — Ли замялся. — Не проходит до сих пор, — рука Джисона сжала плечо, отчего Минхо вздрогнул и еле слышно простонал. — Почему вы не пришли? — мужчина посмотрел на Ли с порицанием поверх очков. — Так это… Каждый раз так. После течки всегда с трудом усваиваются блокаторы. — Но не несколько же месяцев, — голос врача не дрогнул, хотя, например, Джисон чувствовал, как тому хотелось отругать Ли. Потому что даже самому Хану с трудом удавалось привыкнуть к мысли, что Минхо — единственная омега на всю больницу и, вероятно, на весь Сеул. — По анализам могу судить, что данный препарат совершенно не подходит вам. — И что делать? — боязливо спросил Хан. — Отменять. Если бы, — тяжёлый вздох, — своевременно был бы совершён визит с жалобами, то мы бы могли раньше отменить эти блокаторы. Теперь только снижение дозы. Через семь дней полная отмена. Вместе с подавителями. — С подавителями? — заикнулся испуганно Минхо. — Я не могу! У меня работа, подработка… И, что, будет течка через семь дней? — Данные блокаторы работают вместе с подавителями, поэтому иного варианта нет, — строго. — Течка не наступит. Слишком маленький срок от последней. Но и препараты принимать до её начала нельзя будет.       После этих слов наступило полнейшее отрешение Минхо от реальности. С неприкрытым волнением Джисон опустился на соседний стул и взял дрожащие руки Ли в свои, дабы погладить. Он с энтузиазмом выслушивал все наставления, запоминал каждое слово, пока отчаянно гнал прочь неприятные мысли. В нём жило понимание того, насколько всё услышанное разрушало сознание Минхо, который чуть ли не зубами цеплялся за разноцветные таблетки и их яд, несмотря на то, насколько его уничтожало это. Потому что считал, что лишь они позволяли ему жить, а не существовать. Но вот обстоятельства резко переменились: он был обязан обнажиться целому миру или запереть себя в четырёх стенах, только бы не позволить узнать про себя. Сколько бы ему ни говорили, поверить в доброту и снисхождение от посторонних людей к его второму полу он не мог. Альф действительно было много по сей день, но тех, кто умел улавливать и распознавать запахи, не очень, однако виделось, что Ли хотел себя обезопасить, даже уже будучи в отношениях. Его опыт чтения статей и давних историй про ужасные вещи, совершаемые сильным полом в сторону омег, сейчас раскрывался безумным ужасом. Поэтому такой вердикт и оказался ударом под дых. А когда мужской голос, чья тональность была изучена за годы бесконечных опытов над телом, заговорил и о самом Хане, что-то надломилось ощутимее под рёбрами, вызывая учащённое биение сердца. Из-за этого Минхо моментально повернул голову к Джисону, и тот ответил тем же. О чём-то таком и думать не приходилось ранее. Джисон никогда не связывал происходящее с Минхо с собой, да вот ему всё же порекомендовали отказ от блокаторов. От звучности наставлений и расставленных акцентов о связи глубокой омеги и альфы, Ли дёрнулся. Легче не становилось от осознания и того, что всё ради него осуществлялось. Наверное, совсем чуть-чуть он признавал свою вину в собственном состоянии, а принимать не желал. Хотя внимал истине: плохое самочувствие, рвота, невозможность нормально питаться и дикая жажда секса — результат неправильных блокаторов, которыми Ли травился, только бы не дать себя раскрыть. Приходилось пожинать плоды, взращенные своими руками. Будь он умнее, а не таким трусом, привыкшим плыть по течению, обратился бы за помощью. Однако пока его омега спала, его мало вещей тревожило.       Новая упаковка какого-то очередного препарата не виделась больше спасанием, ведь его воздействие должно было нейтрализовать эффект от блокаторов. Что очевидно приравнивалось к смерти, пусть и не физической. По крайней мере Минхо ударился в самобичевание, будто завтра собрался умирать. В голове он разыгрывал сценки из дешёвых фильмов, где главный герой трагично погибал, не сумев победить свой недуг. Подобные мысли даже улыбку вызвали неровную, на оскал до боли похожую. Но и тут всё мрачное перебил Джисон, когда решил погладить коленку ласково, щекоча. При этом он внимательно продолжал слушать врача и его рекомендации, совсем не торопился сконцентрировать всё внимание на Ли, который в свою очередь продолжал пялиться на стол, где покоились цветные таблетки. В глубине души он надеялся, что его тяга к Хану никак не была обусловлена свихнувшимися гормонами, ошибся. Хотя осознавал перемены своей омеги в распускающиеся страстью моменты. Подмечал и то, как иногда его агрессивная жажда причиняла дискомфорт альфе, однако старательно закрывал на всё это глаза. Теперь же, когда лицом ткнули в реальность, стало стыдно. И этот жар собственной ошибки перекрывал пламя от понимания будущего неотвратимого. Но тёплая рука, сползшая с коленки выше по бедру, успокаивала ворох жужжащих мыслей. И Минхо искренне не понимал, отчего Джисон оставался таким спокойным. Для него виделось странным то, настолько Хан спокойно отнёсся к факту прекращения употребления спасительного яда — успокаивало лишь то, что Ли многого не знал об организмах альф и просто думал о лёгкости переживания подобного. Но только удалось утихомирить дрожь и злость на самого себя, как болезненно ударил новый вопрос от врача: — Ваш отец не в курсе, верно? — Минхо незамедлительно вскинул голову и обратил свой взгляд на мужчину. — Он вчера приходил с супругой, заходил к моему коллеге по поводу новостей о подходящей омеге. — Нет, — достаточно резко отозвался Джисон. — И я не хочу, чтобы он что-то знал. — После отмены блокаторов в любой половой акт должны использоваться средства контрацепции, — после кивка на слова от Хана продолжил врач. — И по истечению десяти дней я буду вас ждать на приём, — к Минхо. — Чтобы удостовериться, что всё протекает нормально.       Не в силах ответить что-то внятное, потому что почти кожей ощущалось негодование Хана от упоминания родителя, Минхо согласно промычал и перехватил ладонь чужую, тут же пальцы переплетая. Всецело и полностью он доверил бумаги и рецепты Джисону, а сам просто находился рядом, пережёвывая произошедшее. Наблюдал за тем, как всякие справки аккуратно складывались в специальную папку, как мужчина заполнял вручную карточку Минхо, что, казалось, выделяло его ещё больше вместе с его недугом. Но мысленно возвращался к словам о том, что папа Хана посещал когда-то этого же врача на протяжении всего срока беременности и делал это в тайне от своей семьи. Ощущалось, даже для Джисона услышанное стало открытием, и он поник ещё заметнее. До его квартиры они ехали в полнейшей тишине, пока одна принятая таблетка заставляла Ли погружаться в какое-то бессознательное состояние. Ему только удалось вновь привыкнуть к отсутствию в себе обилия чувств и эмоций, теперь же смешение препаратов и снижение дозы готовилось окончательно уничтожить сознание. К таким качелям адаптироваться не виделось возможным, так ещё и понурый Джисон, который обычно улыбался ему так ярко и открыто, чудился отчуждённым. Во всём радовало лишь одно — в венах действительно угомонились желания порочные, хотелось просто лечь и уснуть. Поэтому Минхо практически сразу отправился в ванную, проигнорировав кухню, а после горячего душа завалился в постель и закутался в два своих одеяла, которые отстоял у Джисона в честной битве. Спустя достаточно продолжительное время, в какое он умудрился задремать, в спальню вполз сам Хан со стаканом воды и уже подготовленными таблетками. Достаточно неохотно Минхо поднялся, чтобы съесть порцию привычной отравы, и рухнул в подушки обратно, но взгляд от растерянного Джисона не отводил.       С его тёмных волос капала вода, стекала по накаченной груди и бессовестно облизывала небольшую татуировку компаса под одной из ключиц. Вроде Ли уже привык лицезреть её на красивом теле, только взор всё равно прилипал к вбитой в кожу чёрной краске, маня притронуться подушечками пальцев или губами. Да и в принципе было тяжело перестать взглядом потемневшим скользить по каждому изгибу; напряжённой мышце, пытающейся сквозь смуглую кожу прорваться; да и от широких плеч отвлечься не виделось реальным, особенно когда позорно в голове вспышки-картинки возникали, где он самолично за них хватался, пока его в мягкий матрац втрахивали. Стоило подумать о таком, как уши болезненно запылали, и Ли полностью спрятался под одно из одеял, при этом ногами остервенело зашевелил: жаждал прогнать порок подальше. Противостоял этому будто и Джисон, который рядом завалился и весь этот кокон тепла обнял, лениво просачиваясь через ткани к обнажённому телу. Прохладные ладони бессовестно притронулись к бархату кожи, на что Минхо отреагировал тихим стоном, однако не отодвинулся. Пугливо доверялся и раскрывался бережным касаниям да пальцами комкал согретые собственным жаром одеяла, когда чувственные поцелуи посыпались по шее и ключицам. Под рёбрами пожар готов был раскалиться, как и обычно бывало, воздействие же принятой ранее новой таблетки не дозволяло подобному произойти. Да и Хан рядом в клубок свернулся, ожидающий проявления защиты и с его стороны. — Есть не хочешь? — поинтересовался Минхо, устроив руки на мягких ягодицах Хана, проникнув под резинку широченных серых штанов. — Хочу полежать с тобой, — тихо, тоскливо. — Ты сильно зол? — Не знаю, — честное признание. — Запереться дома не такая и проблема, а вот уволиться… Не хочу бросать всё это. — Думаешь, нужно? — Джисон поднял взгляд тёмных глаз на Ли и часто заморгал, в то время как его мягкие черты лица облизывал искусственный свет, сочащийся их разных уголков комнаты. — Раньше омеги работали, поэтому, — пожимание неуверенное плечами. — Знаешь, я думал об этом, — осторожно Минхо пригладил подвившуюся прядь ещё сырых волос на голове Джисона и слабо улыбнулся вздёрнутому носу на очаровательном лице. — Твой папа, например. Он такой! Такой! И не прятался, а я, — на секунды Ли смолк. — Ты расстроен, что я говорю про него? — даже если Хан и пытался скрыть то, что его это напрягало, Минхо поймал перемены в нём каким-то внутренним чутьём. — Нет, конечно, — неровная улыбка. — Просто, — он поднялся на постели и укутался в своё тонкое одеяло, а Ли залип позорно на складочках кожи на животе, — я скучаю. На самом деле, — пауза, — скоро очередная годовщина, как его не стало. Поэтому, любое воспоминание о нём меня… Печалит. Но это такая, приятная печаль. — Мне жаль, — отозвался Минхо и тоже устроился сидя, при этом сокрыв своё тело.       На нежность голоса Джисон улыбнулся более задорно и чуть голову вбок склонил, изучая взором румяные щёки и поджатые из-за какой-то странной неловкости губы. Совсем тихонько, высунув руку из-под тонкой ткани, Хан толкнул Ли к стене, безмолвно прося облокотиться на неё спиной, чему тот и последовал. Хватило всего лишь нескольких скомканных мгновений, прежде чем Джисон устроил голову на ногах Минхо, чтобы в его волосы без сомнений запустили пальцы, погладить, приласкать. Что Ли и сделал, погружаясь в тихий рассказ о невероятной любви. И поверить действительно было непросто, что такое возможно. Как и в то, насколько переменилось всё. Слышать о безграничном восхищении альфы своей омегой чудилось безмерно воодушевляющим и волшебным. Раньше о подобном только читать приходилось, потому что в своей жизни Ли не знал настоящих альф, а свою омегу вообще ненавидел. А тут такая история, достойная книги, пусть и с грустным финалом. Принять столь уродливую перемену в человеке оставалось каким-то нереальным: отец Джисона был совсем иным до смерти своего супруга. Да и Хан помнил его другим. Помнил его любовь к папе и с самого детства мечтал стать таким же хорошим альфой. Но, как думалось, со смертью омеги он похоронил и своё сердце. Пытался, конечно, восстать из пепла, заменить своему маленькому сыну обоих родителей и в бизнесе преуспеть хотел — сдался. Самым подлым образом. Отстранился от ребёнка, лишь бы не раниться повадками, вложенными в собственную частичку души умершим человеком. Но решил выполнить каждую просьбу, отражённую на бумаге, пока неосознанно превращал жизнь Хана в безликий ад. Зато с каким трепетом Джисон вспоминал былое, где был счастлив, весел, окружён заботой и волнительной любовью — нравилось до одури. А ещё ярче согревало сердце то, что и по сей день он не испытывал злости к отцу, не собирался понимать его, раздражался из-за бесконечного контроля, однако повторял из раза в раз; «Я люблю его и очень по нему скучаю. По прежнему нему!».       Невмоготу стало тогда, когда Ли услышал первый всхлип, сорвавшийся с мягких губ. И сейчас, как никогда в жизни, пожелалось уметь пользоваться своим убитым запахом. Помнились шелестящие слова о том, как Хану нравилась его чайная мята и с чем она ассоциировалась. Удалось только утереть слезу и постараться устроиться рядом так, чтобы спрятать обернувшегося крошечным альфу в своих объятиях. А тот не стихал, вторил без устали, насколько его папа был невероятным, и как же ему мечталось увидеть его хотя бы раз снова. Ощутить его тепло. Проститься. Хоть руки и ласкали постепенно угасающего в красках Хана, Минхо не до конца мог прочувствовать им переживаемое. Ощутил лишь импульсы того, как и сам соскучился по своим родителям. Его прям стрелой в сердце поразило: однажды их не станет, и больше некому будет сказать слова любви. Обида оставалась, но была ли она правильной? В растущем тепле, источаемым телом уснувшего Джисона, доверчиво прижимающимся к нагой коже, многое теряло свой смысл. Даже чудилось верным начать всё с чистого листа. Попробовать жить по-настоящему, лишь бы перешагнуть свой собственный страх, принять себя таким, каким его создала природа. Оно виделось очень сложным, только почему-то рядом лежащий Джисон, пусть и спал, не давал мрачным мыслям проникнуть глубже в подсознание. В какой-то момент его руки и вовсе обвились вокруг плотной талии, прижали Ли спиной к массивной груди с силой, не дозволяя отстраниться, а Минхо и не собирался. Поздней ночью он отдался препарату и провалился в серый сон, постепенно сменяющийся на нечто красивое и вдохновляющее.       И стала чем-то новым утренняя близость, после горячего душа случившаяся. Выделение смазки и возбуждение контролировать не получалось, однако в этот раз Минхо не потерял себя. Наоборот, он спешил спрятаться, а глупый, сонный, разнеженный Джисон предложил помочь, позволил сойти с ума от страсти и трепета, с которыми близость разрасталась. Удавалось прожить каждый момент и даже природу поблагодарить возможным чудилось за то, каким являлся омежий организм. Минхо цеплялся за широкие плечи и терпкими моментами подумывал, что царапал их до крови. Сам поднимался и опускался на толстом члене, ведь решился осознанно оседлать громко стонущего альфу. Сам себе давал разрешение ощущать, испытывать, распробовать, проживать. А в мгновение обращения в существо дикое смог остановиться и попросил Джисона о себе позаботиться. И собственный крик удовольствия оглушал, когда руки бёдра стискивали, а Хан толкался несдержанно во влагу и жар. Когда под громогласным удовлетворением поднимался к груди и мял чувствительную грудь, нарочито ощутимо розовые соски сжимая. И единственный миг, оголённую нежность изуродовавший, обернулся наличием презерватива: не подарил тех привычных ощущений принадлежности, от каких взрывалось сердце. — Нужно это обработать, — севшим голосом произнёс Минхо, изучая взглядом глубокие царапины на плечах и предплечьях, оставленные своими же ногтями. — Заживёт и так, — улыбнулся Хан. — А вот мне побриться надо точно. — Уверен? — поинтересовался Ли и притронулся подушечками пальцев к грубоватой щетине на зардевшемся лице. — Ты же не хочешь снова раздражение получить между своих прекрасных бёдер? — Минхо поймал заигрывающий взгляд и вздёрнутые брови и улыбнулся. — Так и скажи, что тебе не понравилось мазаться их кремом. — Очень понравилось, готов вечность так провести, — футболка спрятала под собой сильное тело, местами пестрящее кровавыми небольшими следами. — Но очень грустно видеть покрасневшую кожу на твоём теле и знать, что тебе больно.       Неровной улыбкой Минхо усмехнулся, будто поверил россказням Хана, и подхватил его за подбородок, притягивая для осторожного поцелуя. Ему нравилось, как Джисон терялся в такие моменты и впивался пальцами туда, куда ухватиться мог, потому что терял опору под ногами. Отдавался Ли полностью и позволял руководить собой, вести себя, прогибался под чужие желания. Чем порождал в голове Минхо разные мысли и представления о том, как будет воздействовать запах и феромоны на столь податливом человеке. Настроение изменилось тогда, когда пришлось вынужденно подумать об увольнении. Последний выходной оставался на то, дабы решение принять: а оно было одним единственным. Таковым всё видел Минхо, пока Джисон придерживался иного мнения, только собирался занять сторону Ли при любом из вариантов исхода. Старался обернуться истинной поддержкой, хотя сам не был в достаточно хорошем состоянии. Ради Минхо же держался и делал всё, чтобы не потерять самого себя. Хватался обеими руками за перемены настроения Ли к лучшему и радовался забавным моментам, которые желалось приумножать. — Слушай, я могу кое-что, вероятно, странное сказать? — почесав затылок, задал вопрос Хан, прежде чем со спины прижался к готовящему что-то вкусное Минхо. — Ты много странного говоришь, — рассмеялся тихо Ли, припоминая дневной разговор с Чанбином, где он и Хан не могли поделить самого Минхо, хотя просто изначально все пытались договориться о встрече. — Давай, я слушаю тебя. — Что, если я хочу… Очень хочу… — мялся Хан, руками грубовато сжимая мягкое тело. — Меня? — Ли развернулся в объятиях и попытался соблазнительно прикусить нижнюю губу, на что Джисон естественно зарделся. — Познакомиться с твоими родителями хочу!       Минхо подавился воздухом, ведь как раз собирался сделать глубокий вдох. Его глаза заслезились, а из-за кашля начало саднить и горло, пока Джисон достаточно встревоженно похлопывал по спине и извинялся непонятно за что. Лишь когда всё утихло, Ли поднял покрасневший взгляд на Хана и вопросительно поднял бровь, осведомляясь о серьёзности произнесённого. На что Джисон, без капли сомнений, заверил в безоговорочной жажде стать для Минхо ещё ближе. И почему-то это смутило, заставило сердце биться болезненно и яростно о грудную клетку, аж боль ощущалась. — Я хочу, очень сильно, Ирино, хочу… Если ты согласишься… Хочу когда-нибудь создать с тобой настоящую семью. — Н-настоящую?.. — перестало волновать вообще всё вокруг, даже подгорающая на сковороде еда. — Да, Ирино. С нашим общим, — Джисон подошёл вновь максимально близко и устроил раскрытую ладонь на немного выпирающем животе Минхо, в самом его низу. На той мягкости, которую сам Ли не переносил, ненавидел. — С нашим общим ребёнком.