Преодоление трудностей

Осматриваясь в столовой, Мичидзо вновь неизбежно погружается в поток мыслей, возвращающих в итоге к одному и тому же — к осознанию своей слабости и бесполезности на фоне всех остальных в этом корпусе, выглядящих такими сильными и уверенными. Дзёно невзначай касается его руки, и воспоминания смешиваются, бегло подсвечивая то один, то другой эпизод тех времён, когда всё только начиналось. Когда Сайгику, арестовавший его, вёл за собой по коридорам, обхватив за запястье ладонью вместо наручников. — Они же бесполезны на тебе, да? Ну а так, если дёрнешься, я сломаю тебе руку. Неуместно мягкий голос и лукавая улыбка, с которой он наклонялся к его лицу, устрашали ещё очень долго. Всего остального, пережитого в тот день и дни после, ему хотелось никогда больше не вспоминать. Невольно ёжась, он убеждает себя, что сейчас не имеет больше смысла об этом думать. Он пережил то время, давно об этом не вспоминая, и присутствие Дзёно прямо сейчас вселяет уже совершенно иные чувства, что медленно прорастали в течение нескольких лет, застилая собой то, что когда-то его пугало, оставляя теперь лишь уверенность и комфорт от ощущения его близости. Сейчас Мичидзо понимает и не может этого отрицать — он не хотел бы быть здесь без него. Хоть и не знает, куда они движутся и к чему всё это приведёт. Запах чего-то, что не является бобовыми консервами, способствует нетерпению, разливающемуся в животе, и в этот миг ему хотелось бы думать только об этом. О прекрасной тарелке рисовой каши с ломтиком белой рыбы, что оказывается на его подносе и ощутимо делает этот день лучше. Как и привычные прикосновения Дзёно, с улыбкой склоняющего голову в его сторону, опуская ладонь на его плечо. — Не так плохо, да? Тачихара кивает. После утомительно долгой недели он наконец-то действительно чувствует себя почти хорошо. Сайгику шёпотом замечает, едва заметно морщась: — Но на следующее свидание лучше всё-таки своди меня в ресторан. Мичидзо нервно усмехается от его слов, напоминающих о странных обстоятельствах настоящего, и гадает, долго ли это будет теперь продолжаться и должен ли он всё-таки прояснить что-то или же вовсе прекратить, пока не стало поздно. Но ему так не хочется ничего испортить. Да и думать об этом всерьёз — тоже. Ни Тэтчо, ни Теруко в столовой нет, а незнакомые военные, кажется, не обращают никакого внимания, сосредоточенно занятые обедом за другими столами. Тачихара даже может себе позволить слегка расслабиться, перестав слишком много думать и загоняться. Поддавшись ощущению приятной сытости, он с усмешкой бросает: — Почему я, может, сам сводишь? А то тебе, блин, не угодишь. Сайгику, хмыкнув, аккуратно вытирает салфеткой уголки губ, не съев и половины тарелки. С загадочной улыбкой протягивает: — Думаю, ты догадываешься, как мне угодить. Мичидзо кашляет, прикрывая рот ладонью, пытаясь спрятать по-глупому расплывающуюся улыбку — если не от Дзёно, то хотя бы от всех вокруг, если они вдруг заметят. Лишь сдавленно выдыхает: — Боюсь представить. Он старается не думать о том, чего ещё ему могут так ненавязчиво наговорить на глазах у всех, одновременно пытаясь подавить этот странный азарт, всё больше разжигаемый столь двусмысленным поведением. Он вспоминает лицо Теруко, неоднократно просившей не делать глупостей, затем её же ухмылку, с которой она требовала показать любовь. И что-то не складывается в его голове. Он всего лишь хотел бы задержать мгновение этой странной лёгкости, пока она не обернулась чем-то тяжёлым, отчего будет болеть голова и отчаянно колоть в груди. Справится ли он с этим? Он чувствует себя лучше, чем во время тренировки, когда все мысли были сосредоточены только на собственной слабости, но не должен расслабляться чересчур сильно. Тем более — перед грядущим разговором с Теруко, который, возможно, не принесёт ничего хорошего. Будто прочтя его мысли, Дзёно тут же поддерживает, говоря: — Она не съест тебя, ты же помнишь. И заботливо провожает от столовой до её кабинета, то и дело ненавязчиво поглаживая по спине. Мичидзо не отстраняется, про себя признавая, что эти знаки внимания и правда всё больше успокаивают, а не смущают. В этом ведь нет ничего такого. Но вслух лишь усмехается: — Ладно уж, я справлюсь, необязательно меня так обхаживать. — Конечно справишься. Вперёд, — Сайгику улыбается, наконец убирая руку, и, быстро постучав, открывает перед ним дверь, моментально растворяясь в воздухе. — Чёрт, — Тачихара шипит, слишком резко оставшись в одиночестве. Через дверной проём взгляд падает на сидящую в кресле Теруко и её задранные на стол сапоги. — Да заходи уже! — она машет ему, не поднимая глаз от разложенных перед ней бумаг. — Живее, у нас куча дел! Её голос звучит звонко и, на удивление, почти не кажется раздражённым. Наконец посмотрев на него, севшего напротив, она хитро улыбается, убрав ноги со стола и сложив руки под подбородком. — Ну? Как тебе здешняя кухня? — Ну… — Ладно, у нас нет на это времени, — она бойко перебивает, словно не сама же задала вопрос, и, сощурившись, замечает: — У нас в принципе мало времени, чтобы показать результат и не облажаться. И не застрять здесь на всю жизнь. Ты, кажется, сильнее всех переживаешь об этом, да? Под её пристальным взглядом Мичидзо чувствует себя уязвимым, но в то же время — защищённым, ведь теперь их опора именно она, и она делает всё, чтобы сохранить отряд и вернуть ему былую славу, он это понимает. Благодаря ей он ещё с ними, до сих пор жив и может видеть, ведь она позволила Йосано излечить его, более того — сама обратилась за её помощью, пусть это и было крайней мерой, на которую так не хотелось идти руководству. Из-за которой он теперь чувствует себя таким слабым. Всё это он тоже уже понимает. Теруко пристально смотрит, склоняя голову. Со вздохом произносит: — Знаю, нам всем сейчас тяжело, но это временные меры. И знаю, ты растерял все усиления, но твоя сила не в них, ведь так? К тому же, в здешней лаборатории ещё посмотрят, что с тобой можно сделать. Тачихара кивает, готовый к любым необходимым процедурам, лишь бы снова почувствовать себя в строю. Лишь бы не подвести их. Хлопнув в ладоши, Теруко командует: — Тогда вперёд! — и шустро забирается ему на плечи. Мичидзо неловко встречать взгляды незнакомых военных, идущих мимо по коридору, но те быстро отворачиваются, словно ничего необычного не происходит, и он невольно вспоминает, как раньше Теруко могла подолгу кататься на его плечах по всей территории штаба, где для всех это было привычным делом. Ему не хочется вновь надолго погружаться в воспоминания, гадая, будет ли он когда-нибудь снова чувствовать себя так, как бывало в самые спокойные моменты в отряде, когда ему правда казалось, что он обрёл наконец своё место. До того, как всё разрушилось на его глазах. Теруко, одной рукой держащаяся за его волосы, другой неожиданно мягко чешет ему за ухом, словно коту, и активно комментирует их маршрут. В этот момент она кажется не совсем такой, как обычно. Впрочем, она всегда успокаивалась на его плечах, и Тачихара втайне гордился тем, что может на неё так влиять. Дзёно говорил, у него особый талант, и всегда скидывал на него заботу о её выходках, а сам при первой же возможности растворялся в воздухе, стоило ей замаячить на горизонте. То, что хоть в чём-то Мичидзо справлялся лучше него, тоже добавляло необъяснимой гордости. Правда в тот день, когда она застукала их на одном футоне, они оба не справились, что было весьма унизительно. Это болезненное воспоминание вновь вынуждает испытать неловкость и чуть не споткнуться на ровном месте. — Ты в облаках, что ли, витаешь, эй! — Теруко дёргает его за ухо. — Мы пришли, говорю, открывай. Она суёт ему электронный пропуск, и он послушно прикладывает его к указанной панели. Мигает зелёная лампочка, и массивные белые двери, ведущие в медблок, разъезжаются, впуская внутрь. Внутри всё белое — светло и ужасно чисто, что заставляет зажмуриться на пару секунд. В воздухе витает запах стерильности. Мичидзо чувствует себя грязным, и по спине проползает неприятная дрожь. Теруко наконец-то слезает с него и тянет за собой за руку. Блеснув глазами, она усмехается: — Не трясись так, больно не будет. Я обо всём уже договорилась. Это и пугает. Взгляд скользит по множеству белых дверей с номерами, за одной из которых, в конце коридора, их встречает немолодой врач, выглядящий уставшим и не спавшим пару ночей. Он смеряет отстранённым взглядом поверх очков и указывает на белые стулья напротив его стола. Тачихаре всё больше становится не по себе. Работники таких мест редко выглядели счастливыми — словно им самим требовалась медицинская помощь. Он помнит, как в штабе, во время плановых операций, ему хотелось закончить поскорее и как можно дольше туда не возвращаться. Теруко представляет их, и врач, задав пару вопросов, сходу начинает сыпать какими-то терминами, на что она оживлённо кивает, словно знает все их значения. Тачихара сомневается, что это так, но кивает следом за ней и, не задумываясь, подписывает предложенные ему бумаги, потому что, в любом случае, выбора у него нет. Повторные операции ему проводить не собираются — по крайней мере, пока. Из всего сказанного и бегло прочитанного он извлекает лишь то, что на данный момент руководство решило, что его тело обойдётся курсом каких-то поддерживающих медикаментов, должных «усилить его стрессоустойчивость и поднять боевой дух». Теруко хмыкает: — Считай, что это витамины. Мичидзо замечает, как врач, посмотрев на неё, сжимает губы, едва заметно покачав головой, прежде чем сдержанно добавляет: — Не превышайте указанной дозы и не пропускайте приём. Заходите ко мне каждый день до окончания курса, мы будем фиксировать все изменения и реакции вашего организма. — Изменения? — Тачихара немного хмурится, но Теруко звонко хлопает его по плечу. — Это значит, что тебе должно стать лучше после них, я же забочусь о вас, недоумок! Её голос не заставляет в этом сомневаться — разумеется, она заботится. Но на лице врача на миг проскальзывает странное выражение, которое сложно проинтерпретировать, однако он ничего больше не говорит. Лишь со вздохом передаёт баночку с таблетками — такую же белую, как всё окружение, лишённую какой-либо этикетки. Кивая, он следит за тем, как Мичидзо, согласно выданному рецепту, глотает первые две капсулы, запивая глотком предоставленной воды. Внутри становится теплее, и это странное чувство, словно он выпил что-то горячее. Врач, чьего имени он не запомнил, внимательно смотрит поверх очков, снова медленно кивая. — Хорошо. Следите за своим самочувствием. Увидимся завтра. Поднимаясь, он ощущает лёгкое головокружение, но оно тут же проходит, и Теруко уже тянет его за руку, чтобы покинуть лабораторию. Выходя, он оборачивается, ловя взгляд доктора, но он тут же отворачивается. Тачихара всё ощутимее подозревает, что дали ему вовсе не витамины, но он не может хоть в чём-нибудь упрекнуть Теруко или засомневаться в её намерениях, когда она так крепко сжимает его ладонь, говоря с привычной звонкостью: — Не волнуйся, Тачихара, там ничего смертельного. Тебе должно стать получше. Давай, неси меня отсюда, ну же! Его снова седлают, беря за волосы, и в этот раз Теруко кажется будто бы тяжелее, словно он не брал её на плечи уже сотни раз и не привык к её весу. Странное чувство окутывает всё больше, но он молча верит ей, аккуратно обхватывая за щиколотки. Он должен верить им всем, что ещё ему остаётся? Если бы он мог им довериться раньше, они бы не оказались здесь. У него больше нет шанса на ошибку, он больше не может их потерять. Он должен следовать приказам. Должен сделать что угодно, чтобы использовать этот шанс. Чтобы быть кому-то нужным. Чтобы снова обрести дом, где его бы ценили и уважали. Странное тепло покалывает внутри живота, и Тачихара не понимает, что это за ощущение, но прямо сейчас оно кажется ему приятным. А Теруко, вцепившаяся в его волосы и звонко что-то восклицающая, внезапно кажется такой славной, словно он видит её в первый раз. — Ты опять в облаках витаешь?! — А? Он опять чуть не спотыкается, но умудряется удержаться. Теруко вздыхает над самым ухом и ловко чешет за ним всеми пальцами сразу, попутно шипя: — Тачихара, будь добр, донеси меня в целости и сохранности, а потом хоть весь вечер в облаках витай. Он кивает, чувствуя себя очень странно. С губ само вдруг срывается: — Как прикажете, госпожа. Он тут же замирает. Перед глазами вспыхивают и проносятся полувыцветшие кадры прошлого, словно проектор поставили перед его лицом. Он с растерянностью вспоминает — именно эта нелепость у него вырвалась в первую встречу с Теруко, когда он ничего ещё о ней не знал. Когда принял её за ребёнка, за дочь кого-нибудь из военных, почему-то держащую в руках плеть и смешно отдающую всем приказы посреди внутреннего двора штаба, что заставило его улыбнуться — возможно, впервые после его ареста. Каким же он был дураком — дураком, с трудом переживавшим первые дни в Ищейках, которого намеренно никто не предупредил, чтобы после над ним посмеяться. А сам он, нервный и уставший, не смог придумать ничего лучше, когда она выкрикнула в его сторону: «Развлеки меня как следует, свежая кровь!» После чего она впервые оседлала его плечи и смеялась над выражением его лица, когда он увидел её удостоверение. И ещё долго это припоминала. Её голос так же звонко смеётся над ухом прямо сейчас, заставляя неловко пробормотать: — Чёрт, я… Она вдруг крепко обнимает его за шею, прижимаясь щекой к затылку. Хихикая, восторженно шепчет: — Какой ты милый, Тачихара, ты всегда был самым милым из моих пёсиков... Если отряд не расформируют, вы все будете обращаться ко мне только так. Есть, ради чего постараться, правда же? Мичидзо растерянно усмехается. Звучит странно, но, разумеется, это так — ему есть, ради чего стараться. Ради себя, ради неё, ради всего отряда. Ради Дзёно. И он не может позволить себе сомневаться. Но витамины, что они дали ему, действительно очень странные.