Не ходите к нему, сэр!

      Проснулся Северус Снейп немногим позже полуночи. Разобрал постель, разделся. Решил помыться под жалким краном и обнаружил, что если за гусак потянуть, вытащится шланг, и получится что-то вроде душа. Так вот почему возле раковины пол под уклоном и с непонятной дыркой в полу... Хоть в камере и прохладно, теплая (не очень горячая, но сойдет) вода есть. Кривя губу, все же с удовольствием помылся и вымыл голову своим шампунем, переданным ему Минервой, обмотался большим мягким с эмблемой Хогвартса полотенцем (спасибо, Минерва!), побрился и вычистил зубы, переоделся в пижаму, надел теплые носки и забрался под одеяло. Одеяло, конечно, жесткое и неуютное, но все же не нечто грязное и несуразное, что было в Азкабане много лет назад. Тут даже пододеяльник есть, причем чистый.       Спал до завтрака. Поел прямо в пижаме. И почему-то удивился, что за ним пришли.       Как и вчера, ему дали время привести себя в порядок.       Он с приятным ощущением на теле надел свежую сорочку, расчесал чистые волосы, протер бумажной салфеткой туфли.       «И вы возвращайтесь!» — сказала ему девушка с яркими живыми глазами и теплой улыбкой, и если он действительно хочет вернуться, он должен не только держать себя, но и выглядеть достойно. По крайней мере, для себя. И для нее... Не хочется, чтобы она его снова увидела в таком виде, как вчера.       «Конечно, конечно! — буркнул он про себя. — Словно ее каждый день по Министерству мракоборцы под ручки водят, чтобы ты ее увидел!»       Почему ему так хочется ее увидеть и почему для него так важно выглядеть при ней хорошо, он даже не задумался.       Его снова долго вели по коридорам. Потом поднимали в лифте. Потом завели в какой-то кабинет в аврорате, судя по ощущениям, щедро защищенный чарами.       Объявили:       — Очная ставка!       И через пару минут в другие двери ввели Драко Малфоя, испуганного, възерошенного, растерянного.       Да что же это такое-то!!! Вчера Грейнджер, сегодня Малфой!       Северус Снейп на мгновение прикрыл глаза, чтобы взять себя в руки и успокоить сердцебиение, а потом посмотрел в глаза мальчишке — спокойно, стараясь подбодрить. А то парень, похоже, немного не в себе.       Подумал: «Почему я не Гермиона Грейнджер! Она которая одной улыбкой может выразить поддержку!»       Но Малфой от его взгляда, кажется, успокоился.       Хорошо бы.       «Что ж, парень, пришел и твой час. Знай, я постараюсь тебя спасти. Но врать ради тебя не буду. И ты даже не пытайся выкручиваться!»       — Ну что, поехали? — начал неизвестно откуда взявшийся Кингсли Бруствер. — Драко Люциус Малфой, расскажите еще раз, как вы получили черную метку.

...

      Драко, сбиваясь, волнуясь, то и дело вскидывая взгляд на Снейпа, рассказывал... Про все. Про Темного лорда в их доме. Про то, как Темный лорд рассердился на отца и как маме было трудно. И как Темный лорд только ради того, чтобы наказать его отца и помучить его мать, дал ему поручение убить Дамблдора и привести Пожирателей смерти в Хогвартс, и как даже не спрашивал, хочет ли Драко метку, а просто сказал, что завтра церемония.       После перерыва на обед (Снейпа и Драко покормили здесь же, в этой комнате), снова и снова взглядывая на кивающего ему Снейпа, подробно рассказывал о том, как он пытался выполнить поручение, и у него не получалось, и как в последний момент не смог... И если бы не Пожиратели смерти, которых ему пришлось пустить в школу, Дамблдор не был бы убит.       Северусу Снейпу было одновременно жалко Драко и противно на него смотреть. Он знал, что младший Малфой трусоват. Но вот так плакать, размазывая сопли...       Хотя... Можно попытаться повернуть это ему на пользу.       — Снейп, тебе есть, что добавить? — спросил Бруствер, когда Малфой закончил и его сводили в уборную привести себя в порядок.       Умывшийся, но все такой же растрепанный Драко сидел, опустив голову.       — У мальчишки просто не было выбора и иного выхода, — пожав плечами, спокойно сказал Снейп. — Он, как и его мать, были заложниками ситуации.       — Напомню тебе, Снейп, что Драко Малфой совершеннолетний!       — Сейчас да. А когда получил метку, ему только исполнилось 16. И, напомню, мальчики из таких родов, как Малфои, всегда, в любом возрасте, зависят от своих семей.       — Ты был его деканом в то время, когда он пытался убить Дамблдора, что можешь рассказать о его поведении тогда?       — Парень трусил. Он откровенно боялся того, что ему предстояло делать. Его попытки подсунуть Дамблдору проклятый артефакт или отравить вино, которое планировалось подарить Дамблдору, выглядели жалко. Дамблдор считал неправильным препятствовать Драко, считал важным тянуть время. Жаль только, мы недодумали, что могут пострадать другие люди. Хорошо, что никто не погиб, но все же...       — Ты сейчас можешь списать на Дамблдора все, что угодно! Никто не может подтвердить или опровергнуть твои слова!       «Интересно, почему допрос и очную ставку проводит сам Министр? — подумал вдруг Снейп. — А, впрочем, это хорошо, Бруствер не будет издеваться над мальчишкой, а авроры не всегда могут держать себя в руках».       — Дай мне сыворотку правды! Или спроси Дамблдора. Минерва МакГонагалл, думаю, пустит тебя в директорский кабинет.       — С Дамблдором поговорю обязательно! А сыворотку правды, боюсь, ты сможешь обмануть!       — Приятно, что ты считаешь меня столь сильным волшебником, Бруствер! Но, сожалею, сыворотку правды обмануть не могу даже я. Особенно ту, что варил сам. Кстати, ту сыворотку, которой пользовались последний год в Ордене Феникса при допросах пойманных Пожирателей и их министерских прихвостней, варил я, другой зельевар вам ее только передавал.       — Не понял! Ты был директором-Пожирателем под Воландемортом и варил для Ордена веритасерум?!       — Ннн-да!       — Бэнкс! — это уже автору, который вел протокол допроса. — Запиши это в список вопросов, которые надо будет задать Дамблдору!       И снова Снейпу:       — То есть ты утверждаешь, что все было именно так, как рассказывает Малфой?       — Да.       — И что у парня действительно не было выбора?       — Какой может быть выбор у мальчика, когда ему говорят, что если он не справится, убьют его и его родителей?       — На все-то у тебя есть ответы, Снейп!       — Бруствер, я педагог, я 17 лет работаю с детьми!       — Малфой уже совершеннолетний!       — Ты это уже говорил! Но пока он ученик Хогвартса, он для меня ребенок, за которого я отвечаю, насколько это возможно! И, предвосхищая вопросы, отвечаю вне зависимости от того, из какой он семьи!       — Ладно, ладно! А что ты скажешь про участие этого ребенка в пытках? Некоторые пленники его опознали!       — Привлекать Драко к пыткам — это было наказание Нарциссе Малфой за то, что она с домовиками тайно передавала пленникам еду. Кроме того, Темному лорду не хватало пытать только пленников, многие из них были уже сломлены. С его стороны это была пытка для Драко. Темный лорд наслаждался мучениями мальчишки, которого заставляют применять пыточное проклятие к другим людям. То есть, по моему мнению, если оно что-то значит, Драко Малфой тут скорее сам жертва пыток, чем палач. Когда мальчик возвращался в школу, он был вообще не в состоянии сосредоточиться учебе, его самого трясло, как после круциатуса. Кстати, именно поэтому я настаивал на том, чтобы Малфой остался в школе еще на год, когда оформлял опеку, у него ужасающие пробелы в знаниях за 7 курс. Он не сдаст ЖАБА сейчас.       — Знаешь, Снейп, меня сейчас меньше всего интересует, как сдаст Малфой ЖАБА или не сдаст!       — Я остаюсь директором школы и опекуном Малфоя на время его обучения в школе, и не могу не думать о том, как он учится. Что тебя еще интересует?       — Сегодня больше ничего. А, нет, но это уже не для протокола. Он правда твой крестник?       — Нет, конечно! Разве Малфои доверили бы крестить первенца нищему полукровке, пусть и с меткой? Просто в какой-то момент нам было удобно пустить слух об этом, чтобы прикрыть мое повышенное внимание к мальчишке. Драко Малфой был в опасности с первого же дня возвращения Темного лорда, я за ним приглядывал.       — Ясно!       И мракоборцам:       — Уводите обоих. Я сначала сам гляну протокол, а после ужина по одному приведете каждого, чтобы они прочитали и подписали.       Уже уходя, Северус Снейп услышал, как Бруствер давал новое распоряжение:       — Поттера завтра ко мне прямо с утра. И будьте готовы вызвать Уизли и Грейнджер. Предупредите МакГонагалл, что она тоже может понадобиться.

...

      Как же хочется помыться после всего этого! Ощущение липкости, словно он не мылся не несколько часов, а несколько дней, было навязчивым и раздражающим. Жалкий мальчишка, распускающий сопли от страха, собственные циничные расчетливые попытки сыграть как раз на его слабости, чтобы его спасти, желание как-то поддержать его, если не словами, то хотя бы взглядами... При этом абсолютно без лжи. Хорошо хоть, Малфой тоже не пытался врать, а то бы запутался и не выпутался. Вообще сейчас говорить правду — сама верная стратегия, помогает сохранить разум здоровым. Ну и если в самом деле применят сыворотку правды, не будет расхождений. А расхождения в показаниях могут оказаться фатальны.       Удастся ли отстоять Драко, неясно. Одна надежда, если не удастся, что тот долго в Азкабане не выдержит, сдастся в первые же дни, такие, как он, сдыхают там почти мгновенно. Годами жить в Азкабане никому не пожелаешь. Нарциссу только жалко. Тоже та еще сучка, но все равно жалко. Она любящая жена и мать, и в самом деле заложница.       Хорошо хоть, Поттер за нее вступился в первые же дни после победы, и ее не отправили в Азкабан, а домашний арест с домовыми эльфами в хорошем доме с хорошей едой и большим садом — это вообще ни о чем.       Вот ведь интересная история... Оказывается, Поттер выжил в том числе и благодаря Цисси. Как она решилась обмануть Темного лорда! Кому, как не Северусу Снейпу, знать, как это непросто! Понятно, что она сделала это из-за сына и мужа, было ясно, что им не жить, если Темный лорд победит. Или все же только из-за сына? Впрочем, неважно.       Вот же судьба у Поттера. Не первый раз его от смерти прикрыла материнская любовь...       Вспомнив про Лили, Северус Снейп привычно вздохнул и погрузился в привычную для него боль. Прости, Лили, что у твоего мальчика такая сложная судьба... Но он вырос, он сильный, смелый, и как говорит его подруга Гермиона Грейнджер, у него чистая душа, которая сама, как щит, для него.       И может быть, это судьба, что ты родила его от Поттера? Хоть я и не верю в судьбу, и ты это знаешь, мы говорили с тобой об этом. Надо же, Поттер — наследник Певереллов и Даров смерти. Это наследство тоже стало его зашитой. Да, бузинная палочка не смогла бы его убить.       Кстати, Дамблдор же знал, что Поттер наследник Даров! Но почему-то не учел, что палочка не убьет наследника своего первого хозяина, и готовил мальчишку к смерти. Но магия, она такая... У нее своя, иногда весьма замысловатая, логика.       Как там сказала Грейнджер? «Вы с Дамблдором просчитались!» Да, у Поттера есть своя душа, и Темный лорд выбил из его тела только кусок своей душонки.       Что-то тут не сходится!       Может, поговорить с Дамблдором об этом?       Впрочем, нет. Ничего ему, Северусу Снейпу, не хочется обсуждать со стариком. Все, умер. Разве что для школьных дел понадобится, все же директор Хогвартса — это навсегда.       Так хочется в Хогвартс! К сильной, хоть и холодной, Минерве. Хотя, может, не такая она и холодная, вон какую передачку ему собрала. К сильной, хоть порой и чересчур поддающейся эмоциям, Поппи. Даже к Роланде, которая пыталась его убить в начале весны, но раньше была хорошей и веселой подругой. Поговаривали, что она хотела быть Снейпу не только подругой, но через его неприступность не пробралась ни одна хогвартская женщина.       Он вздохнул. Да, он всегда предпочитал разделять работу и любовниц. Все его немногочисленные женщины были не из школы. И все были только для тела, если честно. Последняя, магла, знающая о волшебном мире, потому что в семье был волшебник, была очень расстроена, когда он сказал ей, что все, им придется расстаться. Она не была удивлена. Когда заметила, что его метка на левом предплечье начала набухать, прямо спросила: «Это значит, что он вернется? И призовет тебя?» Он молча кивнул. Она попросила его дать ей время привыкнуть к этому. И он дал, они встречались еще несколько раз. Когда он уходил от нее насовсем, она плакала, целуя его метку. А он думал только о том, что, кажется, у него сполз презерватив. Через пару месяцев, когда метка уже жгла, он нашел ее, выяснил, что она не беременна, и помог ее семье перебраться в Южную Америку. Выполнив на прощание еще одну ее просьбу: не стирать ей память о себе. И он не стер, зная, что и она, и он рискуют.       Может, разыскать ее?       Но зачем?       Уехала так уехала.       Все ушло, что было когда-то значимо, все померкло.       Нет, конечно, не все. Лили... Она навсегда. Свет его души, его маяк, его самая чистая радость и самая жестокая боль, его самая большая вина и его самые лучшие воспоминания.       Но все же как хочется в школу! Там сейчас, летом, впервые за 17 лет его преподавания, собрались потрясающие ученики, умные, сильные, интересные личности. Тот же Лонгботтом чего стоит! Совершенно неожиданно вырос устойчивым человеком и сильным волшебником! Бывает же! А робкая Аббот выросла во вторую Минерву — грамотную, строгую, способную одним словом справиться с любым учеником. А Паркинсон... Такая стойкая в своей жуткой ситуации! Была бы парнем, он бы за нее не беспокоился. А девочку наследники сольют и глазом не моргнут. Или выдадут замуж за нужного им волшебника много старше ее. Как она без его, Снейпа, поддержки? А Грейнджер! Кто бы мог подумать, что из зубрилки и зануды, не умеющей себя вести, вырастет такая талантливая, такая смелая, такая кристально чистая душой волшебница! При этом еще и красивая будет, когда еще немного подрастет и станет женственнее. У нее и так красивая кожа, будто золотистая. И волосы, когда ухожены, уже не торчат во все стороны, а ложатся кудрями. Надо будет для нее сделать бальзам для волос, а то в этих своих странствиях она их плохим уходом, конечно, подпортила...       Да что же это такое-то! Почему он снова о Грейнджер думает в таком ключе!!! Кожа, волосы, женственность! Забудь, забудь, забудь!       Нет, не работает тут беспалочковая магия, и вообще нельзя к самому себе обливиэйт применить...       Северус Снейп лениво, даже не понимая, что именно он ест, поужинал, надел теплые носки и лег на кровать поверх одеяла и отдался затягивающей тупой бесцветной тоске.

...

      Двое мракоборцев доставили Гермиону Грейнджер к воротам Хогвартса в Хогсмиде и сдали на руки высокой статной немолодой мракоборке, пришедшей ее встречать. Та осмотрела Гермиону с ног до головы, почему-то хмыкнула.       Сказала:       — Если хочешь прогуляться, можем идти, не торопясь.       Гермиона кивнула.       — Тогда два правила. С разговорами ко мне не приставать. И если толкну тебя, падать на землю лицом вниз, прикрывать голову руками и не отсвечивать, и ни во что не вмешиваться!       Удивленный взгляд.       — Ну вот, уже начались вопросы! Объясняю первый и последний раз: мы вроде выбили всю мерзость с территории школы, но нельзя быть уверенными, что в Запретном лесу никто не спрятался и не захочет напасть на нас. Я знаю, ты умеешь биться, но сейчас ты под моей ответственностью, так что просто не мешай мне делать мою работу, если случится заварушка. Ясно?       — Ясно!       Никто на них напасть не пытался. Шли до замка, словно гуляли. Было тихо, звездно, спокойно. Не легко, нет. Не безмятежно. Но угрозы не ощущалось. Поэтому Гермиона наслаждалась тишиной, которую только подчеркивали стрекот кузнечиков или кого там, она не очень в этом разбирается, и пенье ночных птиц. В лесах, в которых они с Гарри и Роном прятались, она ничего этого не замечала. Да и были ли птицы и насекомые в лесах зимой? Тогда любой шорох пугал, а тишина всегда казалась зловещей. Неужели можно вот так идти во тьме, ориентируясь лишь на тень замка с редкими освещенными окнами, и не прислушиваться, не держать наготове палочку? Хотя держать наготове палочку она, похоже, будет всю жизнь. И, на самом деле, это правильно — держать волшебную палочку наготове. Всегда.       На входе в замок Гермиону встретила профессор МакГонагалл и, кивнув мракоборке, повела ее в больничное крыло. В ту же комнату, где Гермиона провела предыдущую ночь.       — Поужинайте, мисс Грейнджер, и поговорим!

...

      Вернулась МакГонагалл только через час. Махнув палочкой, превратила больничную табуретку в мягкое кресло, опустилась в него устало.       — Как вы себя чувствуете, мисс Грейнджер?       — Хорошо, профессор МакГонагалл!       — Как ваше кровотечение?       — Почти стихло, слава магии!       — Боли, зуда нет?       — Есть еще немного и то, и другое.       — Скажите Поппи, она выдаст вам мазь, после вечернего душа воспользуетесь.       — Хорошо.       Пожилая ведьма долго смотрела в упор на свою ученицу, потом, после тяжелого вздоха, наконец заговорила о том, о чем вообще-то надо было поговорить сразу, еще вчера, но не вышло.       — Итак, мисс Грейнджер, главный вопрос, собираетесь ли вы подавать в Министерство магии заявление на Рональда Уизли?       — Нет, конечно!       — Конечно? — удивилась МакГонагалл.       — Я не считаю Рональда плохим человеком. Он просто дурак. Ну и... я... я же сама виновата...       — Сами виноваты? Вы действительно так думаете, мисс Грейнджер?       — А что тут думать, профессор? Это так и есть. Я сама приехала в его дом, жила там, не спорила, когда ко мне относились как к его невесте, и он до этого прямо говорил, что хочет... секса со мной... Так что...       — Когда Рональд говорил, что хочет секса с вами, что вы ему отвечали?       — Что я не хочу! Но я же не уехала после этого!       — В ту ночь, когда он ворвался к вам в комнату, он спрашивал вас, хотите ли вы сейчас быть с ним?       — Мммм. Нет!       — Вы говорили ему, что не хотите, останавливали его?       — Останавливала!       — И он не остановился?       — Нет!       — И сделал вам больно?       — Скорее противно, чем больно.       — Так в чем вы виноваты?       — В том, что приехала в его дом и не уехала, когда он первый раз сказал, что намерен... спать со мной. Что позволила думать, что со мной можно... так. Что была доброжелательна с ним.

...

      Как же трудно объяснять каждый раз каждой девочке, что ее согласие общаться с мальчиком не равно согласие на секс всегда и везде, когда и где мальчику хочется! Будь это свидание или приезд в гости, как в случае Грейнджер. Да и ехала она не к Рональду и не выходить замуж, а в семью, которую считала своей, в дом, который давно уже стал ее домом в волшебном мире. Ей, Минерве МакГонагалл, с ее опытом работы с детьми, вообще кажется, что девочка ехала скорее к Молли как к маме, дочкой, потерянной несчастной девочкой, которой нужна забота, а не женой к мальчику из этой семьи.       То, что этому мальчику нужно от жизни только, простите за грубые слова, пожрать и потрахаться, — это точно не вина Гермионы Грейнджер. И то, что девушка доверяла давнему другу и не ощущала от него опасности, не вина.       Да даже если бы она ехала выходить замуж! В любом случае, прежде чем лечь в постель, надо бы поинтересоваться, а хочет ли девушка этого сейчас? Маглы называют это принципом согласия. В магическом мире, к сожалению, это понятие не так распространено. Как, собственно, и сам принцип. Созрела, улыбаешься, ходишь на свидания, целуешься —значит, готова и к всему остальному.       Сколько девочек рыдало тут при ней в больничном крыле, когда для них оказывалось неожиданностью, что вообще-то она обязана «выдать секс», а не согласна, так никто тебя и не спрашивает, и вообще, сама пошла на свидание!       И как они обычно ошарашенно смотрят, когда им говоришь, что если не договаривались, что свидание закончится сексуальным контактом, то нет, не обязана. И даже если договаривались, имеешь право передумать и в любой момент сказать нет. И вообще, в теме интимных отношений есть только одна обязанность — уважать желания партнера или партнерши! Все, абсолютно все должно быть не просто добровольно, не просто по взаимному согласию, а по взаимному желанию! А если с чьей-то стороны желания нет, то это уже принуждение и... насилие.       Собираясь погулять с парнем, объясняла и объясняла профессор МакГонагалл по несколько раз в год (за исключением, разве что, последнего года) попавшим в сложные ситуации девочкам, ты просто хотела хорошо провести время! И совсем не хотела, чтобы тебя принуждали и насиловали!       И нет, твоей вины нет ни в чем. Даже если ты уже разделась, а потом испугалась, передумала. Мальчик может сердиться, обижаться, быть недовольным. Но остановиться он должен. Нет — значит нет.       Даже если ты была неосторожна. Даже если заигрывала. Даже если сама сначала хотела. Даже, даже, даже... Сказала нет, — значит нет. Может быть, не сейчас, может быть, вообще нет. Но нет — значит нет.       Если он не слышит это твое нет, виновата не ты. Это он принял решение не остановиться, принудить, применить насилие. Ты ни в чем не виновата.

...

      Гермиона Грейнджер слушала пожилую ведьму молча, глядя то на нее, то в окно, то на свои руки.       — Понимаешь меня, Гермиона?       — Не совсем. Вы просто успокоить меня хотите, чтобы я меньше переживала?       — Нет. Меня возмутило, что ты обвинила себя в произошедшем!       — Я создала ситуацию, когда Рональд неправильно понял меня!       — Но ты эту ситуацию прояснила, сказав, что не хочешь секса с ним, так?       — Да!       — И ты все равно не понимаешь?       — Все равно не понимаю! Как бы Рональд ни поступил, я должна была думать своей головой! Закрыть комнату на замок на ночь, если не хотела, чтобы ко мне кто-то заходил!       — Так, дорогая, стоп! Возьмем обратный пример. У тебя есть доступ в покои директора. Считаешь ли ты, что, раз он не закрывает спальню, у тебя есть право в нее заходить?       — ПРОФЕССОР МАКГОНАГАЛЛ!!!       — Поняла?       — ЭТО ДРУГОЕ!!!       — Чем другое?       — У меня с директором нет личных отношений! А с Рональдом Уизли есть!       — Хорошо, скажу иначе. Когда ты была влюблена в Рональда, возникала ли у тебя мысль забраться к нему в постель, не спрашивая его, можно ли это сделать? Ходила ли ты прошлым летом в его комнату ночью, чтобы обнять его, уже спящего?       — ПРОСТИТЕ? КОНЕЧНО, НЕТ!       — Это тоже другое?       Гермиона замолчала.       Все, все в ней бунтовало против слов ее декана.       Но почему? Вроде же профессор МакГонагалл все верно говорит? По меньшей мере, логично.       — Прости, Гермиона, — женщина не заметила, что давно уже перешла с ученицей на ты, — я напомню тебе одну твою собственную историю. Тебя это может задеть, но я должна ее вспомнить. Помнишь, как ты пригласила Маклагена на вечеринку к Слизнорту, и Маклаген затащил тебя под омелу?       — А причем здесь та история? — спросила Гермиона, судорожно думая, откуда МакГонагал это знает.       — При том, что тогда поведение Маклагена вызвало у тебя только возмущение. Несмотря на то что ты сама пригласила Кормака на этот вечер.       — Я просто пригласила его! Предполагалось, что мы будем болтать, сидеть рядом за столом, потанцуем. Ну, может, слегка обнимемся, чтобы позлить Рона! Целоваться я не планировала! Кормак перешел границы!       — А сейчас ты поехала в Нору, потому что там твоя волшебная семья, а ты одинока. Ты хотела просто жить в семье и готовиться к экзаменам. Но Рональд перешел границы. Почему это вызывает у тебя не возмущение, а чувство вины?       Гермиона задумалась.       Профессор МакГонагалл ждала. Гермиона Грейнджер из тех, кто сразу обдумывает то, что слышит. И если ей нужно время, чтобы подумать, она ей его даст. Есть девочки, которым не нужно позволять замыкаться в себе в такие моменты, особенно если понятно, что они растеряны и не знают, что думать и что делать. Мисс Грейнджер другая, к ней нужны свои подходы.       — Знаете, профессор, первая реакция у меня действительно была возмущение, — заговорила задумчиво Гермиона. Я потому и смогла сбросить Рона с себя и убежать, что возмутилась. И я не чувствую вины. Но... Как бы объяснить вам. Я действительно была не очень осторожна и действительно не сделала ничего, чтобы предотвратить это. И... Сейчас, сосредоточусь.       Взрослая ведьма в изумрудной мантии снова ждала.       А молодая в джинсовой курточке снова смотрела в окно.       В комнату заглянула школьная целительница, кивнула в ответ на легкое качание головой декана Гриффиндора и ушла. Еще не время ей подключаться к разговору.       — Я не изучала законы на эту тему и прецеденты. Но по тому, как относятся к... к изнасилованиям в обществе, я могу предположить, что все или почти все в Министерстве обязательно ткнут меня носом в то, что я сама приехала в дом Уизли, что позволила считать себя невестой Рона, и вообще... любила его. И все сведется отнюдь не к тому, что Рон меня неправильно понял, а к тому, что это я неправильно поняла ситуацию и обманула мальчика. Нет, я не чувствую себя виноватой. Но... я все равно сама виновата. Надо было вести себя иначе, чтобы не было недопониманий.       — Но ты же понимаешь, дорогая, что именно Рональд Уизли принял решение применить насилие?       — Да никакого решения он не принимал! Он просто решил, что раз я тут и я его девушка, мы должны, как он сказал, простите, трахаться! И все! Он даже не понял, что это насилие! Он не насильник, не преступник, он просто дурак. Мне надо было уехать, когда он первый раз об этом заговорил! А раз не уехала, он решил, что я согласна, просто не сегодня.       — Так никакого решения не принимал, или решил, что вы должны спать вместе, и решил это за обоих?       — Хм.       — Знаешь, согласие обычно выражается одним простым словом — да. Или словами «я хочу», «приходи ко мне сегодня ночью», или вообще «Рон, ну когда же наконец!»       — ПРОФЕССОР МАКГОНАГАЛЛ!       — Судя по твоему возмущению, ничего из этого ты не говорила.       Гермиона рассмеялась.       — Нет, не говорила!       — То есть заявление ты подавать не будешь? — раз девушка начала смеяться, пора возвращаться к главной теме.       — Нет, не буду!       — Что ж, это твое решение! — проговорила профессор МакГонагалл, поднимаясь. — Я могу только уважать его. Вне зависимости от твоих доводов. Хотя твои доводы, я должна признать, звучали убедительно.       — Спасибо!       — Скажи, а что ты хочешь? — спросила декан Гриффиндора, превращая кресло обратно в табуретку.       — Странный вопрос, когда он без конкретики. Но в контексте разговора скажу, что я хочу поскорее забыть все это, выбросить из головы. Делать здесь, в Хогвартсе что-то полезное. Такое, где от меня что-то зависит! Я хочу... как бы это сказать... Можно, я попытаюсь не прямо сказать, а обрисовать, на что это похоже?       — Да, конечно, Гермиона!       — Я ощущаю это, что как будто бы во мне появилась вмятина, и я уже не такая, как была. Поначалу даже было страшно, что меня это изменило навсегда, что я теперь «не такая», «другая», как будто поврежденная. Даже с раной, со шрамом на руке не было такого ощущения, хотя это клеймо будет со мной всю жизнь. Мазь профессора Снейпа помогла, шрам не тянет, он стал бледнее. Но след все равно остался. Его будут видеть все, при ком я решусь ходить в одежде без длинного рукава, его будут видеть мой муж и мои дети когда-нибудь, мое «грязнокровка» станет частью и их жизни. Но даже это клеймо не заставляет меня чувствовать себя испорченной. А вот осознание, что меня... изнасиловали, заставляет. Но мне это не нравится! Я хочу жить свою жизнь! Как будто ничего не было! Как будто была просто неудачная попытка сближения, и мы с Роном расстались! Просто не получилось, просто разные, просто не подошли друг другу! Я хочу просто выровнять эту вмятину во мне! Хочу стать такой, как была!       Гермиона не замечала, что уже почти кричит.       МакГонагалл слушала. Когда надо, кивала. Когда надо, делала удрученное или сочувствующее лицо.       Она знает, что каждая девочка переживает это по-своему. Кто-то так и не сможет никогда скинуть с себя ощущение испорченности. Кто-то не сможет выбраться из горя, страха, изумления, отчаяния. Кто-то делает вид, что ничего и не произошло, храбрится. У Гермионы Грейнджер еще относительно легкий случай. Нет серьезных физических травм, даже девственность сохранилась. Кстати, надо поговорить с Поппи, как так вышло. Она в безопасности и она не будет встречать своего насильника каждый день, как это происходит, когда девочка возвращается в общежитие своего факультета, ходит на занятия и видит мальчика или мальчиков каждый день, и каждый день боится новых нападений, насмешек, издевательств. Этот страх, это постоянное чувство небезопасности может свести с ума. И иногда девочки, не выдержав этого, бросают школу. и какая у них может быть дорога без образования?       И что очень, очень хорошо, у Гермионы Грейнджер есть желания. Это значит, что она, похоже, в контакте с собой. Очень часто девочки словно теряют себя. Словно они уже не они. Не знают, не понимают, как им дальше жить, что им делать и зачем. Не знают, какие они теперь. У Гермионы Грейнджер есть главное — убежденность, что ее жизнь принадлежит ей, а не другим людям (другому человеку, тому, кто решил напасть на нее). Вот этот контакт с собой и ощущение контроля своей жизни, по ее многолетним наблюдениям, и помогает девочкам восстановиться и жить нормальной жизнью после произошедшего.       При этом прожившая весьма некороткую жизнь ведьма отдавала себе отчет в том, что мисс Гренйджер просто повезло, что она не потеряла себя. Через их с Поппи руки проходили не менее сильные девочки, которых насилие ломало.       Но при этом бесследно такое все равно вряд ли пройдет...       Никто не может сказать, не выбросит ли Гермиону Грейнджер в ощущение того ужаса, того стремления защититься, сбросить с себя мужское тело, убежать, когда в какую-то ночь ее любимый муж, кто бы он ни был, навалится на нее ночью в постели, и где-то внутри нее произойдет смешение — тогда, с насильником, было так же... Те же ощущения, тот же лунный свет в окно, те же тени, тот же запах постельного белья, — и что-то перемкнет, и тело отреагирует точно так же.       Неизвестно, сможет ли она впредь дружить с мужчиной. Сможет ли доверять мужчине. Поверит ли, что есть мужчины, которым нужно от женщины не только, чтоб готовила поесть и всегда была готова предоставить свое тело, как это надо Рональду Уизли.       Дай ей судьба и магия достойного партнера...

      ...

      — Я думаю, вы выправитесь, мисс Грейнджер! — волшебница снова перешла на официальное обращение. Пора заканчивать разговор, на сегодня хватит.       — А у меня есть выбор не выправиться? — Гермиона уже брала себя в руки.       — Разумеется! У вас много выборов, только не все вас устроят!       — Это да...       — Значит, так! Сегодня вы останетесь еще на ночь в больничном крыле. Мадам Помфри вас еще раз осмотрит. Завтра вы будете работать здесь. В общежития уйдете, как только целительница вас отпустит. Староста-девочка выделит вам место в спальне. Я больше не заведу с вами разговор об инциденте с Рональдом Уизли, но если вам самой нужно будет поговорить или поплакать, вы всегда можете прийти ко мне или к Поппи. Просто скажите «надо поговорить наедине», и мы обе поймем. Сколько бы времени ни прошло. Но, хочу подчеркнуть, в повседневной жизни особого отношения к вам не будет.       — Да оно мне и не нужно, особое отношение! Спасибо вам, профессор МакГонагалл! Я буду думать о том, что вы сказали.       — Хорошо, готовьтесь ко сну, мадам Помфри навестит вас немного позже. Спокойной ночи, мисс Грейнджер! Я вас не расспросила о том, что было в Министерстве, но я и так знаю, Министр появлялся здесь на несколько минут, пока вы гуляли. Хочу сказать, что вы поступили правильно, и ваша реакция вызвала у всех очень высокие оценки! Если вы ничего больше не хотите сказать мне, я бы пошла. Мне еще надо выполнять свои директорские обязанности!       В первый момент Гермиона очень захотела сказать, что видела в Министерстве профессора Снейпа. Но не сказала. Было какое-то странное ощущение, что это личное, только ее... Что не надо никому знать об этой их встрече. Такой неожиданной и такой... хорошей?       — Спокойной ночи, профессор МакГонагалл!

...

      Мадам Помфри забежала всего на несколько минут, задала вопросы о самочувствии, выдала мазь и успокоительное, сказала, что осмотрит ее завтра и что все разговоры, если они нужны, тоже завтра.       Засыпая, Гермиона долго ворочалась. Казалось, что вмятина на ней чисто телесная, и ей неудобно в ее помятом и перекособоченном теле. Что бы сделать, чтобы это ощущение прошло быстрее?       Разбудили ее в 5 утра.       Над ней стояли заспанные мадам Помфри с Ханной Аббот с мантиями поверх пижам.       — Гермиона, вам надо срочно пройти в гостиную Пуффендуя!

...

      Возле входа в гостиную Пуффендуя стояли мракоборцы.       Внутри толпились ученики, многие даже не надели мантии поверх одежды, в которой спят, профессор МакГонгалл, профессор Стебль и несколько мракоборцев.       Дальше все шло для ничего не понимающей Гермионы, как кадры французского кино, снятого по какому-то безумному комиксу. Она смотрела такие фильмы несколько раз в кинотеатрах на каникулах вместе с отцом. Когда они выходили из кинозала, отец воодушевленно рассказывал ей, что такое раскадровки, планы и тому подобное. Гермионе было интересно его слушать. Тем более он знал, что говорил. Когда-то он придумал для их семейной клиники серию рекламных буклетов в виде комиксов. Мама больше предпочитала британские костюмированные, в исторических декорациях кинодрамы, поэтому фильмы по французским комиксам было только их с папой времяпровождением. Было...              Кадр 1.       Резкий, истеричный голос Драко Малфоя:       — Я сказал, что я пойду с вами! Я уже отдал свою волшебную палочку! НО. МНЕ. НУЖНА. ГЕРМИОНА. ГРЕЙНДЖЕР.       Кадр 2.       — Я тут, Малфой! Что случилось?       — Спасибо, что пришла! — голос Малфоя стал обычным, немного надменным. — В моей кровати под подушкой моя мантия, семейная, возьми ее! Если я... не вернусь, передай ее моей матери!       — Я должна копаться в твоей постели?!       — Прошу тебя, Грейнджер...       Кадр 3.       — Мисс Грейнджер, сделайте, что он просит, он нам уже надоел, а у нас приказ не применять к нему силу! — мракоборец, один из тех, кто вчера сопровождал в Министерство ее саму, смотрит на нее устало и немного насмешливо.       Кадр 4.       — Пойдем, Гермиона, — Невилл Лонгботтом берет ее за руку, — я провожу тебя в нашу спальню.       Кадр 5.       Невилл копается в постели Драко, ничего не находит.       Кадр 6.       Странная мысль. Постель Малфоя, хоть на ней и явно уже спали, свежая, пахнет легким незнакомым парфюмом и чем-то живым. И не вызывает отвращения. Не то что постель Рона. Хотя, конечно, все это неприятно.       Кадр 7.       Растерянный Невилл отступает. Она сама поднимает подушку, под ней сверток — мантия, перевязанная кожаным ремешком.       Кадр 8.       Невилл смотрит на сверток в ее руках с замешательством, потом негромко говорит:       — Я правильно понимаю, что лучше не задавать вопросов?       — Правильно.       Кадр 9.       Она показывает сверток Малфою и у всех на глазах прячет его в свою бисерную сумочку.       Кадр 10.       Малфой выдыхает и улыбается. Протягивает руки для наручников. Мракоборцы надевают на него магические наручники и уводят. Вместе с ними идет профессор МакГонагалл.       Кадр 11.       Гермиона подходит к мадам Помфри, и теперь уходят они.       Кадр 12.       В дверях Гермиона оглядывается и ловит цепкий взгляд Пэнси Паркинсон.

...

      Из забытья Северуса Снейпа выдернул стук открываемой двери.       Министр. Бруствер. Ничего так! Что стряслось, что сам пришел?       — Оставьте нас одних! — скомандовал мракоборцу.       Подошел и сел на край кровати.       Северус Снейп подвинул ноги.       Бруствер усмехнулся:       — Что, даже не сядешь? Выражаешь так свой протест?       — Просто шевелиться лень. А так я дремал.       — Ладно, лежи. Скажи мне, ты же сегодня старался выгораживать Малфоя? Иногда мне казалось, что ты не очень искренен.       — Я и не был искренен. Мне многое в его поведении противно. Но личная неприязнь не означает, что я буду наговаривать на него.       — Вывернулся!       Снейп дернул губой.       — Даже не пытался выворачиваться.       — Ладно. Есть у тебя мысли, что с ним делать? Судить его будут после расследования, конечно, но мне нужна все равно линия, которой я буду придерживаться.       — Означает ли это, что Министр магии спрашивает моего совета?       — Означает. Мне Малфой противен весь. Жалкий он. И мерзавчик, хоть ты и пытаешься представить его как несмышленыша. Но засудить пацана я что-то не готов. Хватит воевать с детьми. У слишком многих и так судьбы поломаны.       — Драко Малфой не несмышленыш. Он талантливый волшебник, получивший отличное семейное образование, гораздо более широкое, чем академическое. Я бы сказал, он носитель многих древних знаний и традиций. Он неглуп. Но он ведомый. И он боится. Не буду лгать, Драко долго боготворил Темного лорда, и вообще он типичный чистокровный сноб. Но для него есть надежда. Он преданный человек. Он предан семье, матери, волшебному сообществу, традициям. Он многое переосмыслил за последние пару лет. И он очень хочет выжить. Если он примет новый порядок, он примет его искренне. Мне кажется, такими не стоит разбрасываться. К тому же он наследник огромного состояния, и он будет управлять этим состоянием лучше, чем Поттер, которому может отойти все наследство Блэков, если Дарко погибнет. А он не выживет в Азкабане. Если бизнес Малфоев рухнет, а без наследника он рухнет, десятая часть волшебников или даже больше останется без работы. А Министерство останется без дотаций.       — А ты циничен, Снейп!       — Вся жизнь цинична, Бруствер! К тому же я директор школы, почти все попечители которой оказались в Азкабане.       — Давай отойдем от темы денег. Ты почему-то уверен, что мальчишка не кинется мстить, не будет опасен, если его не посадить?       — Однозначно не будет.       — Тогда предложи, что нам с ним делать! Визенгамот его только за фамилию попытается в Азкабан отправить.       — Может быть, признать его недееспособным на какое-то время? До окончания им Хогвартса. Он и так под моей директорской опекой. А при недееспособности за него будет отвечать вся школа. Сделай что-нибудь, чтобы он и на суде сопли на кулак мотал, пусть лучше вызывает брезгливость, чем желание повесить на него всех собак.       — Вариант! Обдумаю этот ход. Тебе что-нибудь надо тут, Снейп? Кормят нормально?       — Странная забота о преступнике, Бруствер!       — Преступником человека объявляет суд! Ты подследственный. Я не очень тебя люблю, но ты слишком умный, и Хогвартсу нужен хозяин...       — Такими не разбрасываются, понял.       — Да, мне будет нужен человек, который разбирается в темной магии. Вне Министерства.       — И который будет тебе обязан. Понятно. Не забудь сказать об этом Визенгамоту!       — Не язви!       Снейп снова скривился.       — Мне бы второе одеяло, раз уж ты спросил, что мне надо!       — Хорошо, принесут. Протокол сегодня будешь читать, или до завтра подождет?       — Если у тебя не будет проблем, что протокол подписан не сразу, то лучше завтра. Я бы поспал.       Бруствер кивнул и встал.       В дверях обернулся и произнес негромко:       — Поттер за тебя горой.       Через полчаса Северусу Снейпу принесли еще одно одеяло, мягче и толще, чем имеющееся, и кружку-термос с кофе.       Но легче от этого почему-то не стало... И в Хогвартс захотелось еще острее.       Снилось ему, что из рамы, предназначенной для его портрета, выплескивается. вытекает вода, и его захватывают волны. Он не хочет сопротивляться, хоть и понимает, что ему осталось всего несколько вдохов, и холодная мокрая мгла поглотит его. Но вдруг стало тихо, словно он в неожиданной зоне штиля посреди волнения, и смутный силуэт рядом, и кто-то берет его за руку, и он уже не тонет, а прижимает эту знакомую (но чью?) руку к лицу... И все исчезает.       Проснулся Северус Снейп со странным ощущением, что он выспался.