Мы справимся

— Тош, подъём! — в этот раз ребёнок просыпается очень быстро, садится и лезет к папе обниматься, — Привет, малыш, привет. Как спалось? — Хорошо, — Антон зевает и отпускает папу. — У нас с тобой душик и запрет на мочеиспускание, помнишь? Сходишь перед выходом. — Нууу, — тянет мальчик, — Это сложно… — Понимаю, зайчик, но нужно постараться. Пойдём, а то не очень в мокрых штанишках, правда? — мужчина понимает, что результат будет виден ещё не скоро, но он уже пытается понять, какого размера лужа на пелёнке на кровати, и не стала ли она меньше. — Мы сегодня с Мишей в садике хотим построить башню из всех-всех-всех кубиков, — говорит парнишка, пока раздевается и залазит в душ, — Как думаешь, у нас… ммм… получится? — стоит воде из душа начать журчать, как организм ребёнка тут же, словно нажали кнопку, сообщил о естественной потребности, заставляя поджаться. — Получится, конечно. Давай-ка быстренько, оп-оп-оп, — мужчина, понимая сильное желание сына помочиться, подмывает его быстрее обычного и выключает воду, — Всё, заяц, дыши, не паникуй, уже вытираемся, — Попов промакивает ребёнка полотенцем, пока тот всё ещё неуверенно переминается с ножки на ножку. Как только старший надевает на кроху чистые трусики, Антон без напоминаний бежит завтракать. Чем быстрее он поест и соберётся, тем быстрее сможет облегчиться. Классический омлет, какао и овсяное печенье улетают за пять минут, чистит зубы он за минуту, а одевается мальчишка за все три. Когда Арсений замечает, как сын уже бежит к ванной, пока он успел только одеться, то сразу останавливает того вытянутой рукой. — Что за спешка, Антон? — Писять хочу, — нетерпеливо выдаёт парнишка, потянувшись ручками к промежности. — Так! Что я говорил про руки? — в миг становится строже Попов, хмурясь, а ребёнок резко становится ровно, — Какой туалет? Мы ещё не выходим. Ты позавтракал? — Да! — Всё съел? — Да! — А зубы чистил, умывался, причёсывался? — Зубы чистил, — кивает малыш, сжимая бёрдышки сильнее. — Сколько ты их чистил? Пять секунд? — недовольно спрашивает мужчина, — Нет, сейчас ещё раз при мне чистишь. — Нееет, пааап! — хнычет мальчик, немножко приседая и вставая вновь — моча всё подступает к выходу, причиняя тоненькую боль в паху, — Я описяюсь сейчас! — отчаянно объясняет он. — Нет, не описяешься, — вдруг опровергает родитель, заставляя парнишку замереть, — Ты же не совсем малыш, ты в состоянии чуть-чуть потерпеть, я знаю. Плюс, ты уже оделся, будет не очень хорошо, если ты намочишь свои штанишки только потому, что не дождался похода по-маленькому. Нам нужно буквально две минуты, я уверен, ты справишься. Прекрати думать, что не удержишься и обмочишься, — Арсений говорит уверенно и чётко, хотя сам в свою же новую тактику верит мало. Мальчишка вздыхает рвано и поднимается на специальную ступеньку, чтобы достать до раковины, — Давай-давай, мочи щётку, полощи рот. — Но… вода журчит… — И что? — Мне так сильнее хочется, ты же знаешь, — обвиняюще говорит Антон, глядя на папу через зеркало. — Тебе так сильнее хочется, если ты или на унитазе, или купаешься. Сейчас ты просто чистишь зубы, не думай о туалете, думай о зубках, — старается верить в происходящее брюнет, открывая кран и позволяя воде течь в раковину. Антон вздыхает и начинает чистить зубки по правилам. Он держится хорошо, и поначалу Арсений не видит подвоха и радуется успеху, но потом замечает, что вторая рука мальчика находится аккурат между ног, сжимая писюнчик через штанишки. — Антон, руку мне вторую достал быстро! — требует мужчина и сам отнимает детскую ладонь от промежности через несколько секунд игнорирования, — Ты почему не слушаешься? Разве ты описялся сейчас? М? — Попов показательно смотрит вниз и трогает штанишки, проверяя сухость, — Нет, ты отлично терпишь. Так зачем трогать себя? — Страшно намочить, — неуверенно объясняет младший, смывая пасту, полоская ротик и умываясь, — Теперь можно пописять? — Пока нет, — смягчается Арсений и слышит разочарованный вдох, — Я сказал «сходишь перед выходом», а мы ещё не выходим. Мне нужно помыть посуду, а тебе причесаться. — Но я не вытерплю… — Вытерпишь. Узнаю, что твои ручки были тут, получишь по попе, понял? Я тебя очень люблю, малыш, но ты меня не слушаешься, а это очень важное правило… *** — Ты готов? — брюнет заходит к сыну через семь минут замечая того сидящим на стульчике с крепко сжатыми ножками и обезьянкой в руках, на которую было направлено всё внимание. Кажется, потребность и правда немного отошла, — Писять будешь? Или уже в садике? — усмехается Арсений. — Буду, буду! Я сейчас уже совсем описяюсь, пап! Нельзя же так! — грустно пищит Антон и, не забыв игрушку, семенит в ванную, почти не размыкая ножек. Он спешно поднимает крышку унитаза, оставляет обезьянку на полу, расстёгивает пуговичку и спускает с ножек штанишки. Трусики, на которых красуется маленькое пятнышко брызнувшей мочи, спускаются следом. Маленький животик с таким же маленьким мочевым пузырём пульсирует, надувшись и, задевая его случайно сильнее положенного, парнишка закусывает нижнюю губку в нетерпении. Кроха берёт в ручки писюнчик, и из того выстреливает моча быстрее, чем мальчик направляет его ровно. Жёлтые капли остаются на сидении, на стенках унитаза, но вскоре попадают ровно. Знакомый журчащий звук наполняет комнату и Антон выдыхает, наконец расслабляясь. *Всё-таки успел…* *** Уже вечером, после ужина, чая и какао, отец с сыном пошли в зал: ребёнок сел рисовать, а мужчина встал за гладильную доску, включив на телевизоре новости. — Пап, — неуверенно зовёт мальчик, перестав раскрашивать собаку, точно такую, какая бегает у них во дворе. — Что, солнышко? — брюнет продолжает гладить брюки, выпрямляя складочки. — Я писять хочу, — признаётся он и с интересом ждёт, что скажет папа. — Хорошо, — Попов отставляет утюг и приносит из своей спальни лист А4, — Так-с, у нас на очереди второе упражнение — «терпение». Помнишь, как его делать? — Ну… Терпеть? — А какие правила? — мальчик молчит, надувая губки — любые правила ему не очень нравятся, — Ручками ты себя вот тут, — Арсений указывает себе между ног, ведь до ребёнка тянуться далековато, а поймёт он и так, — Не касаешься, не зажимаешь, ножки свои не скрещиваешь, не сводишь их вместе, а расставляешь широко — твой писюнчик должен держать водичку сам. Он свободен, поэтому сидишь спокойненько, занимаешься своими делами и терпишь как можно дольше, — раскладывает по полочкам родитель, — Так что рисуй и не думай о туалете. Если что, скажешь мне. — Понятно, — вздыхает Антон, возвращаясь к рисованию. Через десять минут мальчишка ощущает сильный позыв, животик будто простреливает какое-то внутреннее нажатие, толкая мочу к уретре. Парнишка вздрагивает, успев к этому времени расслабиться. Сидеть ровно становится слишком трудно — теперь ощущение скорой «мокрой аварии» не даёт забыть о туалете. Посмотрев на папу, мальчишка понимает, что он занят за гладильной доской, периодически отвлекаясь на телевизор, но на него, терпящего Антошку, не смотрит совсем. Ребёнок, рискуя, тянется одной своей ручкой вниз, аккуратно обхватывает свой надутый писюнчик через домашние серые шортики и немного наклоняется вперёд на стол, чтобы получше скрыться от родителя. Он продолжает рисовать медленнее, мысленно контролируя сжатую руку. Арсений, случайно посмотрев на часы на экране, понимает, что прошло уже целых пятнадцать минут с момента Антонового терпения. Время для неумеющего удерживать мочу ребёнка большое, а потому странно, что он ещё хотя бы не заёрзал или не заныл. Мужчина переводит взгляд на сына, что продолжал рисовать. На первый взгляд, всё было нормально, но потом брюнет смотрит на ножки, которые прекрасно видно под столом. — Антон, я сейчас буду очень сильно ругаться, — обращает на себя внимание старший, отставляя утюг, — Где должны быть руки? — прикрикивает Попов, заставляя итак напуганного ребёнка вздрогнуть. Малыш чувствует, как в его трусики резко и быстро стреляет водичка, отчего мычит, сжимая себя между ножек, — На стол вернул руку быстро! — Папуль, — хнычет мальчик, ощущая острое желание помочится, — Мне надо в туалет… — Я не могу тебе верить, ты меня не слушаешься! — возмущается Арсений, но сын не двигается, — Тошааа, руку сюда доставай, хватит себя зажимать, это некрасиво, в конце концов, — мужчина садится на корточки перед детским столиком и тянет вверх одну из ручек Антона. Тот пищит тут же и начинает плакать, параллельно чувствуя, как в момент «отрыва» из него вытекает ещё чуть-чуть сдерживаемой жидкости. Нежная кожа писюнчика чувствует промокшее бельё, отчего становится холоднее. Дикое желание писять подкрепляется неприятными ощущениями описяной ткани трусиков. — Я не могу больше терпеть, пап, отпусти меня в туалет, — слёзно просит мальчик, вытирая нескончаемые слёзы и ёрзая на стульчике, пытаясь удержаться от «мокрой аварии». — Нет, Тош, не пойдёшь. Раз ты не можешь терпеть сам, будешь терпеть со мной, — вдруг говорит Арсений, придумав, как выполнить указание врача «не зажиматься», — Идём в ванную, чтобы сразу быть рядом с унитазом, — зовёт он и берёт парнишку за ладошку, уверенно напрявляясь в комнату, где намочить что-либо не являлось проблемой. Мужчина садится на край ванны и сажает ребёнка к себе на колени. Он берёт руки мальчика в свои и укладывает их на детские бёдра, сам разводит ноги пошире и за ними раздвигает и ножки мальчишки, — Вот, отлично. Терпим спокойненько, — довольствуется позой Попов, понимая, что теперь ребёнок действительно не может ни зажать себя рукой, ни свести вместе коленки. — Кхм, кхм, кхм, — плачет негромко Антоша, пытаясь высвободить сначала ручку, но её крепко держал папа, потом соединить ножки, но их держат его собственные ручки, управляемые папой. Он в ловушке, а животик раздувается всё сильнее, — Па-ап, ну я же писять хочу, ну зачем? — Тош, мне тоже не хочется тебя мучить, но лучше ты мне всю одежду намочишь, чем я буду бессмысленно переживать на протяжении месяца, а ты будешь меня обманывать и зажиматься. Ты пойми, я же ругаюсь, просто потому что хочу, чтобы ты научился сдерживать себя, — объясняет Арсений, пока малыш затих, — Мог бы сейчас рисовать, отвлёкся бы на рисунок, а теперь мы будем так садиться каждый раз и терпеть вместе, раз ты сам себя контролировать не можешь. И это только ради тебя, малыш, на мокрые шортики я ругаться никогда не буду, а вот на зажимание — буду. Понял меня, солнце? — почти ласково заканчивает старший, целуя сына в щёку. — П-понял, папуль, но я сейчас описяюсь, — всхлипывает мальчик, пытаясь зажаться всем телом, как ёжик. — Ничего страшного, если так случиться. Давай подождём ещё немного, я уверен, ты справишься, — уверяет брюнет, не давай крохе согнуться. Проходит не больше минуты, как Арсений чувствует напряжение всего тела мальчишки, а после замечает появление мокрого пятнышка на серых шортиках прямо над выпуклостью писюнчика. Но пятнышко не растёт, а Антон по ощущениям напрягается слишком сильно. *Терпит, зайчик… Вот так и надо терпеть, родной мой, так ты должен сдерживаться и пересиливать себя, а не просто капризничать…* Дождавшись этого отчаянного момента, мужчина, не обращая внимание на детский плач, мысленно начинает считать до тридцати, решая выдержать для начала хотя бы это время. Антоша просто плачет. Все силы уходят на то, чтобы сдержать рвущийся наружу поток мочи. Он почти трясётся на руках у папы, настолько напрягается, пытаясь также напрячь сам писюнчик. Арсений досчитывает только до пятнадцати, как малыш начинает бурно вырываться, дёргать конечностями, а серенькие шортики начинают становиться темнее в паху. Маленькое мокрое пятнышко превращается в огромное пятно очень быстро. Мужчина отпускает сына, ставит на пол перед унитазом, спускает с него шортики с трусиками и сам направляет во всю писающий писюнчик в нужное место. Да, забрызгал немного ванную, но большая часть мочи всё-таки оказалась в нужном для неё месте. — Ты мой умница, ты мой мальчик сладкий, молодец, заяц! — свободной рукой Арсений, стоящий позади, тепло обнимает хнычущего Антошу за животик. Уретра малыша продолжает брызгать жёлтенькую мочу с сильным напором, а старший аккуратно успокаивает сдувающийся на глазах низ животика ребёнка, продолжая удерживать меленький Антошин писюнчик. Вскоре детский поток прекращается, Попов, вытерев сына туалетной бумагой и сразу смыв, отпускает мальчика, но тот разворачивается и резко обнимает отца. — Ну, мой хороший, ты большой молодец. Я тобой горжусь, солнышко, — приговаривает мужчина, пусть парнишка уже и не плачет. Кроха по-прежнему стоит голенький, ступнями чувствуя спущенные мокрые шортики с трусиками, — Антош, ты когда напрягся и смог сдержаться последний раз, помнишь? Было пятнышко на шортиках, но ты его остановил. Это огромная победа, Тош. Вот именно в тот момент ты стал по-настоящему сдерживаться, причём сам, без рук или ног! То, что немножко описялся, ничего страшного. Я думал ещё чуть-чуть тебя подержать и отпустить, но многовато замахнулся. Шортики постираются, как и всегда, а ты снимай маечку и залезай в ванну, сейчас наберу немного, просто чтобы ты полежал, погрелся…