паритет

      — Вау, — Чонгук оглядывает позолоченную статуэтку на резной деревянной тумбочке в длинном зеркальном коридоре. Отовсюду на него устремлены их с Тэхёном отражения, они мешаются со светом потолочных ламп, но сверкают не хуже — пестрят яркими красками их сегодняшних аутфитов. — Честно признаться, я думал, что такие произведения искусства возможно встретить исключительно в музеях или в частных коллекциях элиты общества.       — Я не произвожу впечатление обеспеченного человека? — Тэхён хрипло усмехается, щелкает пальцами, включая свет в столовой, а после проходит в сторону кухонного островка в центре зала и наливает себе воду в граненый стакан.       — Коллекционера, посещающего каждый аукцион, уж точно, — фыркнув, Чонгук следует за ним, располагается на высоком барном стуле и, закинув ногу на сидение, опирает свой подбородок о колено, принимаясь изучать черты лица омеги напротив.       После премьеры фильма Тэхён не раз выводил его на разговор, пытался докопаться до сути чужих слов и действий, осознать изменения в мировоззрении Чонгука и обозначить границы их взаимоотношений. Три месяца, которые служили лёгкой передышкой после постоянных съемок и сулили Тэхёну небольшой отдых в перерывах между правками и доработками, казались самым прекрасным периодом. Они выбирались на свидания, Тэхён катал его на кабриолете, они украдкой целовались в затонированном минивэне Чонгука на подземных парковках после концерта, ходили вместе в закрытые престижные рестораны и часто держались за руки, но дальше не заходили. Тэхён списывал всё на неопределенность, а Чонгук тактично отмалчивался: наслаждался чужим вниманием, преподносил своё собственное в не меньших масштабах, но разговоры, касательно этой темы, умело обходил стороной.       Спустя месяц после премьеры и их постоянного общения Чонгук открыто заявил, что они не встречаются. Тэхён же в его поведении находил абсолютно иные ответы: подарки в пакетах люксовых брендов под дверью квартиры, вызванное такси с омегой-водителем после тяжелого рабочего дня и букет любимых им белых пионов на пороге в офис. Это до безумия напоминало ухаживания, но Чонгук всё ещё строил глазки альфам, лестно отзывался о них даже вне камер и лишних ушей, не настаивал на очередной близости и не склонял Тэхёна к повторению того рокового дня. Чонгук просто умело существовал и менял амплуа в зависимости от ситуации, оказывал Тэхёну разнообразные знаки внимания, которые старший, в свою очередь, считал исключительной благодарностью за проведенную когда-то вместе ночь и поддержку в трудную минуту. Несомненно, это льстило — получать подарки от известного почти во всем мире Чон Чонгука, но Тэхён — человек приземленный и объективно любящий ясность происходящего; он негодовал. Потому и попросить Чонгука о внеплановой встречи после рабочего дня казалось ему абсолютно нормальным.       — У тебя дома также висит картина одного именитого художника, — пожимает плечами Тэхён, открывая холодильник и ставя перед Чонгуком закрытую стеклянную бутылочку с грушевым лимонадом. — Но ты походишь на человека, который просто возжелал иметь у себя дома нечто драгоценное. Эдакое культурное наследие.       — Мне нравятся красивые вещи, — Чонгук расплывается в улыбке, цепляется взглядом за охровую оправу на лице омеги, скользит по извечному пластырю, что виднеется из-под отросших сзади прядей, а после сталкивается с не менее изучающим взором Тэхёна. — Я всегда мечтал окружить себя роскошью и эстетикой. Картины — не исключение.       — Это льстит, — уловив в чужом взгляде нескрываемый намёк, Тэхён копирует улыбку, садится напротив него и шумно вдыхает, ощущая выпущенный без зазрения совести феромон Чонгука. Миндаль сегодня очищенный, свежий и совсем малость горчащий — Тэхён упивается, жмурится от удовольствия и позволяет себе на секунду потерять самообладание, вцепившись пальцами в мраморную столешницу, и шумно выдохнуть. — Поубавь пыл.       — Неужто мучительно? — Чонгук не прекращает улыбаться, продолжает бесконтрольно пользоваться чужим смущением, растирает пальцами железу за ухом, а после этой же ладонью касается чужих напряженных пальцев. Мажет аккурат возле кольца на большом пальце, касается выпирающей косточки, крошит миндальную стружку по разлившемуся по коже игристому.       — Несоизмеримая ни с чем пытка, — флиртует открыто Тэхён, разбавляя атмосферу перед грядущим диалогом.       У него в мыслях смятые простыни и раскрытые в стоне пухлые губы; перед ним идеальной внешности омега с необычайно уникальным характером. Чонгук пленит до тремора в кончиках пальцев, до вязкой слюны на языке и трепещущих густых ресниц за дорогими линзами брендовых очков. У Тэхёна потребность в чужом откровении и долгожданном ответе на насущный вопрос, поэтому он мягко перехватывает ладонь Чонгука, пробегается подушечками по бархатной коже на тыльной стороне и переплетает их пальцы, смотря с легким прищуром на улыбающегося омегу напротив:       — Мне вот интересно, Чонгук, — склонив слегка вбок голову, Тэхён поправляет свободной рукой отросшие передние пряди, заправляет за ухо, но взгляда не сводит, — сколько ещё ты будешь бегать от собственных желаний?       — О чём именно речь? — у Чонгука отличные актерские навыки и не менее прекрасное умение владеть собственным лицом в любой ситуации.       — Подарки, внимание, согласие на свидания, телесный контакт и очевидное физическое влечение, — спокойно перечисляет Тэхён, стараясь словить на чужом лице хоть толику мнимого удивления или открытого отрицания. — Я ведь не скрываю своих романтических подтекстов: говорю чётко и ясно, не утрирую и не называю «свидания» какими-нибудь пресловутыми «прогулками тет-а-тет».       — Я не ищу романтических отношений, Тэхён, — всё также уверенно говорит Чонгук, не отрывая своего взгляда от беснующейся радужки карамельных глаз омеги перед собой. — И ты осведомлен об этом лучше остальных.       — У нас далеко не дружба. И другом я тебе стать не смогу, — помотав головой, Тэхён тихо сглатывает. — И даже не буду пытаться.       — Я и не настаиваю, — тихо произносит Чонгук, — потому что мы изначально не планировали такой контекст наших взаимоотношений.       — Тогда к чему все подарки, свидания, короткие ласки и твоё внимание к моей персоне? — вздернув бровь, Тэхён крепче сплетает их пальцы, опускает локти на столешницу и приближается к омеге с каждой секундой всё ближе.       — Мне нравится проводить с тобой время, мне льстит твоя симпатия и новый опыт, который я получаю, — честно отзывается Чонгук, даже на секунду не смея отвезти взгляд. — И мне нравишься ты: как человек, как многогранная личность, как создатель творческих проектов. И с тобой комфортно.       — А как омега, Чонгук. Как омега, я тебе нравлюсь?       — Ты не заводишь отношения с гетеросексуалами, а я всё ещё остаюсь им. И ты прекрасно это осознаешь.       И если бы не привычная ухмылка на лице Чонгука, Тэхён бы поверил в его слова без единой заминки, но передние зубы блистают, край губы вздёрнут, а лёгкий прищур лишь заставляет беспечно рассмеяться и приблизиться непозволительно, чтобы прошептать:       — Получается, мы оба друг друга прекрасно понимаем, но продолжаем пытаться слепить что-то неясное из наших взаимоотношений?       — Лично я ничего не пытаюсь. Я просто плыву по течению и наслаждаюсь твоим обществом, — Чонгук хмыкает, прикрывает наконец глаза и откидывается на невысокую спинку барного стула, начиная покручиваться из стороны в сторону. — Меня устраивает то, что есть между нами. Без каких-либо обязывающих на то рамок.       Тэхён вздыхает, отпускает чужую ладонь и старается совладать с собственным феромоном, чтобы не выдать себя с потрохами перед донельзя спокойным Чонгуком, который не прекращает наседать на него своим собственным. Забившийся в ноздри запах раскрепощает, пленит и чарует; Тэхён просто не в силах прекратить учащенно дышать и тереть кончик носа.       — Я люблю чёткость и ясность, Чонгук, — продолжает Тэхён, собравшись с мыслями. — Если у меня нет и шанса на перспективное развитие наших отношений, то я отступлю, и мы не будем друг другу трепать нервы. Не будет слепых общений и фантомных надежд.       — Я не хочу прекращать это, — отрезает тут же омега, ерошит волосы на голове и смотрит на Тэхёна сквозь темные пряди растормошенной чёлки, — и ты не хочешь. Так зачем нам лишаться того, от чего мы оба остаёмся удовлетворенными?       Дернувшись, Тэхён угрюмо переводит взгляд в сторону приоткрытой двери на балкон и вперивается по итогу в высокое кашпо с комнатной пальмой, стараясь прогнать наваждение в мыслях. Доминантные омеги — тяжелая артиллерия. У Чонгука терпкий и сильный феромон, а в довесок: идеальная фигура, чистая кожа и отточенная годами на сцене харизма. На таких, как он, невозможно не клюнуть, с ним невозможно не забыться и не возжелать себе. Тэхён за эти месяцы утонул и погряз в Чонгуке с головой без шанса на спасение. Им теперь комфортно вдвоём, они не лезут в мысли друг друга и больше не пытаются изменить устоявшееся мировоззрение по одной простой причине — между ними уже произошел переломный момент для обоих. Но Тэхён не может вот так: без статуса, с непонятным будущим и слишком очевидной возможностью потерять понравившееся из-за каких-то там привычных миру традиционных отношений с альфами. Ему бы подсветить все тайные места, чтобы без недопониманий и со спокойной душой существовать дальше.       — Что мешает тебе обозначить наши отношения? Мы можем быть любовниками, можем встречаться. Только скажи, на что ты готов, а что не рассматриваешь вовсе? — Тэхён напирает, пытается достучаться до Чонгука, но тот лишь спокойно сидит перед ним, скрестив руки на груди и опустив наконец ногу со стула. — Мне это важно.       — Любовники подразумевают собой регулярный секс; отношения подразумевают принадлежность другому человеку и дальнейшую их демонстрацию. Но мы живем в гомофобном обществе, Тэхён. Я всё ещё артист с контрактом на семь лет и баснословными деньгами, которые стоя́т за этими бумажками, — Чонгук говорит чётко и с расстановкой, окутывает своим феромоном всё пространство, слегка отдернув край пластыря ещё с пару минут назад. — Мы не сможем существовать бок о бок так, как ты себе это представляешь.       — Мочь и хотеть — абсолютно разные слова, Чонгук, — не унимается старший. — Одно дело, когда ты буквально грезишь и готов на всё, чтобы быть с человеком, а другое дело, как сейчас: давать ложные надежды на то, что у нас может получиться нечто большее, чем просто комфортное времяпрепровождение.       — Тебя не устраивает тот факт, что я не готов вступить с тобой в отношения, но при этом хочу и дальше баловать тебя подарками и соглашаться даже на самые что ни на есть очевидные свидания? — Чонгук дергает бровью, смотрит с нескрываемым пристрастием и давит рвущуюся наружу улыбку.       — Всё верно, — кивает, стараясь не поднимать взгляда от стеклянной бутылки с лимонадом и не сталкиваться с пронзительными чужими темными омутами. — Я хочу отношений, хочу быть парой и видеть в своём человеке партнера на перспективу, если мы именуем друг друга «возлюбленными». Если же мы предпочтем остаться любовниками, то хотелось бы близости, которой у нас с тобой, к слову, с того раза так и не было.       — Я тебя услышал, — с напускным спокойствием произносит Чонгук, встаёт из-за стола и, выудив из кармана свободных джинс блестящий квадратик презерватива, оторванный от ленты, кладёт перед Тэхёном, продолжая: — До следующей встречи, любовник Ким.       И если бы Тэхён не успел перехватить руку омеги в коридоре, не проматерился сквозь зубы, то вероятно, Чонгук так бы и ушел, даже не попросив открыть ему дверь. Но старший действует быстрее, крепче держится за чужое запястье, поправляет спавшие в суете очки на носу и говорит:       — То есть, по-твоему, всё так просто? Бросить чёртов презерватив, назвать меня любовником и уйти прочь из моего, блять, дома?       — Ты просил ясности — я тебе её дал, — пожимает плечами Чонгук, но смотреть на него не спешит. Изучает зеркальные стены длинного шкафа-купе, скользит взглядом по той пресловутой статуэтке, дрожит совсем слегка — нервничает. Его учили решать проблемы именно так: выбор в свою пользу, чётко и без лишних осмысливаний. — Что тебя не устраивает?       — Прекрати думать только о себе. Любые взаимоотношения — прерогатива двух сторон, — шипит Тэхён, сдавливая в кольце рук запястье. — Такие вещи не решаются вот так.       — Мне кажется, я чётко дал понять перспективу наших с тобой отношений.       — Если ты сделал это у себя в голове, то это не значит, что в реальности всё произойдёт также, и я смирюсь с этим поступком в ту же секунду.       — То есть? — Чонгук хмурит свои подкрашенные брови, прикусывает нижнюю губу и поворачивается к Тэхёну всем телом. Взмахивает рукой, пытаясь вырвать её из крепкой хватки, но чужие пальцы смыкаются, давят неприятно, а взгляд у Тэхёна пронзительный — в самые недры. — Ты не доволен тем, что я выбрал «любовников»? Мне надо передумать и сделать свой выбор в пользу отношений?       — Меня не волнует твой выбор, Чонгук — я сам тебя поставил перед ним. Меня волнует исключительно подача и твоё поведение в данной ситуации.       Тэхён выпрямляется во весь рост, подходит ближе к Чонгуку, почти касаясь его груди собственной, чуть подталкивает того в сторону зеркальной стены и дышит так шумно, что разгоряченный воздух оседает на коже чужого лица и заставляет обоих замереть. Глаза в глаза, вздымание грудной клетки в унисон и подрагивающие кончики пальцев. Чонгук раздражает также, как и в первую встречу, умело манипулирует и донимает Тэхёна своим характером, но у того иммунитет за время выработался, поэтому тактическое наступления в какие-либо моменты работает безотказно.       — Язва, — шепчет Тэхён, касаясь кончика носом своим. — Обольстительная и слишком в себе уверенная.       — Издержки профессии, — Чонгук давит жгучую ухмылку, спотыкается о чужие блестящие глаза за линзами в охровой оправе, мажет вспотевшей ладонью по зеркалу, пятнает чужую квартиру своими постыдными следами.       Тяжелый выдох, ещё один шаг, колено меж разведенных дрожащих бёдер, откинутая голова и обольстительно вспотевшая шея — Тэхёна кроет. Он касается носом выступающей вены, ведет чуть выше, задерживается у линии челюсти и мажет горячим коротким поцелуем возле кадыка. Чонгук вжимается всем телом в липкую поверхность позади, дергается после сцепленных на талии ладоней, задержвашихся там, очевидно, на долго, а после шумно вздыхает, произнося:       — Господин Ким, Вы выглядите ничуть не оскорбленным сложившейся ситуацией.       И Тэхён ругается на себя в мыслях, жмурится буквально на секунду, потому что Чонгук умело завладевает его разумом и заполоняет все мысли, умудряется выставлять виноватым даже в ситуации, где, очевидно, оплошал он сам. Тэхён отодвигается от Чонгука и разглаживает невидимые складки на своём свитшоте. Расправляет рукава, лениво поглядывая на собственное очевидное возбуждения в классических брюках, а после лишь хмуро из-под бровей бросает взгляд на омегу, произнося:       — До следующей встречи, Чон Чонгук.       — До завтра, — зачесав назад непослушные пряди челки, он старается унять учащенное сердцебиение, нацепив излюбленную маску высокомерия на свое точеное идеальное лицо.       — Завтра может уже не быть таким долгожданным, как тебе может показаться сейчас.       — Я не привык лишаться благ, Тэхён.       Подтолкнув Чонгука к выходу, Тэхён лишь сипло прощается с ним, хлопая железной дверью, а после оседает на пол, устало выдыхая и утыкаясь носом в согнутые колени. С Чонгуком тяжело настолько, что собственное устоявшееся рушится: чужие непозволительные фразы способны пошатнуть возведенную некогда стену привычной зоны комфорта и привнести в жизнь то, что некогда даже не рассматривал. Он чувствует себя виноватым без какой-либо на то причины: жалкий выбор, требования и абсолютно неподготовленная к произошедшему атмосфера. И пусть Чонгук поступил по-детски глупо, сделал выбор за них обоих, не посоветовавшись с, казалось бы, готовым к любому Тэхёном, омега внутри старшего возжелал страстное примирение прямо здесь. И сейчас, несмотря ни на что, в голове Тэхён прекрасно понимает, что преподнеси Чонгук свой выбор иначе, он бы даже счёл это скучным и абсолютно нетипичным поведением, присущем его характеру. Тэхён сжимает в кармане брюк презерватив, скулит протяжно и ощущает внутри лишь бесконечное желание как можно быстрее разобраться с собственной неразберихой в мыслях.

***

      Чонгука хватает на четыре дня тотального игнорирования со стороны Тэхёна. Изначально в его планы не входило терпеть даже и дня, но плотное расписание и грядущий выпуск нового мини альбома давали о себе знать: постоянная занятость, утренние тренировки и ежечасные прогоны хореографии почти к каждой песне, усталость во всём теле и сбитый режим питания с уменьшенным калоражем дневной нормы. А после этого, к куче, — походы к дерматологу из-за грядущей в конце месяце течки, потому что сыпь и расширенные поры на лице лишь портили и так изнеможенный вид омеги.       В один из вечеров, покинув клинику в десятом часу вечера, Чонгук, натянув маску и поправив черную панаму на голове, ныряет в заранее прогретый минивэн, прося менеджера отвезти его к жилищному комплексу, где живёт Тэхён. Он не задумывается о его графике и занятости, молится на благосклонность судьбы и их внеплановую встречу. У Чонгука мысли порождают душевный хаос из-за постоянных накручиваний и докучающих домыслов насчет чужого мнения на свой счёт. Ему хочется прояснить пару моментов, возможно, даже отдаться в руки Тэхёна самому, лишь бы этот человек не уходил из его жизни после той недомолвки.       Чонгук искренне поражается себе, когда, кутаясь в дутое пальто и быстро заскакивая в открывшуюся кем-то подъездную дверь, он находит себя сидящим на ступенях лестничной клетки и полностью осознающим свои действия. Он — выросший поневоле омега, которого в самый щекотливый возраст не особо обучали обыкновенной коммуникации со взрослыми людьми вне работы и мира шоу-бизнеса. Чонгук знает, как себя вести с начальством, со звёздами, с коллегами и продюсерами; у него нет друзей, нет близких по духу знакомых и, в принципе, нет никого, с кем он мог поделиться не только своими переживаниями, но и чем-то отдаленным — просто пообщаться на отвлеченные темы или обсудить недавно вышедшую на большие экраны картину. А Тэхён, на удивление, таким в его жизни и стал: важным, где-то родным и действительно близким. Первым омегой, с кем Чонгук смог прообщаться дольше одной недели.       Тэхён по обоснованным причинам не делился с ним своими похождениями, не разделял большинства общественных мнений и рассказывал Чонгуку о чём-то возвышенном, посвящал в детали своего тонкого душевного равновесия и не без удовольствия разглагольствовал о тяготах жизни. Чонгук многому у него учился, мимикрировал какие-то жесты и фразы, заражался, полностью отдаваясь комфорту, которым Тэхён его окружал. Ни один альфа, с кем Чонгук состоял в романтических отношений, не делал и доли того, что Тэхён успел за этот недолгий срок в несколько месяцев. Несомненно, альфы одаривали его необходимой лаской, поддерживали и выступали в роли сильного плеча, но Чонгук — омега с характером, ему не всегда нужно быть в ведомой роли, у него свои взгляды на многие вещи и выдрессированный извечным стрессом характер. Чонгука учили раскрепощаться перед альфами, ему твердили о необходимости подстраиваться под сильный пол и не брать инициативу в вопросах совместного быта, не перечить и не выставлять себя в свете полной независимости. Они всё также живут в мире, который твердит о традиционных ценностях, вещает о плохой демографии и необходимости быть покладистым омегой, если Вы состоите в отношениях с альфой. Чонгук бы и дальше мирился со всем этим, не поучаствуй он в съемках документального фильма, не узнай множество действительно тяжелых судеб других омег, не пересеки он с Тэхёном границу деловых отношений и не познай оргазменную судорогу от ощущения себя в чужом горячем нутре. Быть может, Чонгук так и остался бы со своим привычным складом ума и ходом мыслей: нашёл бы себе достойного по статусу и средствам альфу, взял бы рест в своей карьере артиста на неопределенный срок, может быть даже, родил ребёнка после сотни обследований о врачей и полной моральной готовности к этому. Вероятно, он бы так и продолжал спокойно крутиться в окружении альф в мире шоу-бизнеса и слепо верил, что его никогда бы не коснулась история с трагичным концом, но многое изменилось с того рокового вечера. Несомненно, его обаяние всё также целиком и полностью искренне направлено на сильный пол человечества — Чонгук прекрасный актёр и заслуженный артист с уникальным голосом и врожденным талантом. Его слова на интервью не изменились, не стали пестрить радикальными высказываниями и прочим, но в повседневной жизни круг его общения сократился, а любое внеплановое взаимодействие с альфами свелось к фундаментальному нулю. Он начал жертвовать деньги в благотворительные фонды по поддержке омег, попавших в трудную ситуацию, посещал с Тэхёном закрытые анонимные мероприятия разных коммьюнити узкой направленности, а ещё бесплатно вызвался выступать на концерте в честь дня самоназванной независимости омег. Всю следующую неделю социальные сети пестрили омежьим восторгом и гневными тирадами традиционалистов-альф, которые искренне не понимали ни сути того неофициального праздника, ни выступления и речи Чонгука на сцене. Акции компании на пару дней упали, но пара базовых постов о погоде и времяпрепровождении в инстаграмме — и репутация Чонгука в глазах альф вновь взметнула вверх. Тэхён с этого ещё долго смеялся, а после сцеловывал капли полусухого красного из своей коллекции, когда они сидели у него дома в обнимку и пересматривали старый голливудский блокбастер.       С Тэхёном Чонгук не соблюдал ни одно из увековеченных в статьях о традиционных ценностях правил. Отметал из мыслей все советы и наставления, которых успел наслушаться от окружающих его людей в мире славы, он чувствовал себя, в первую очередь, человеком, а не объектом воздыхания или самым что ни на есть омегой, ака объект вожделения. Несомненно, Тэхён хотел его в своей постели, не раз предлагал продолжить один из романтических вечеров и повторить их акт соития, но Чонгук лишь отнекивался, лез целоваться, и Тэхён, словно прогнав все возможные наваждения, также отдавался легким ласкам и не смел напирать. Как все привело к тому, что произошло парой дней ранее — Чонгук не понимал. У них всё шло гладко, Тэхён не упоминал каких-либо конфликтных ситуаций на работе, а у Чонгука оставались последние моменты перед началом полной занятости: они много гуляли за пределами столицы, выбирались в разные досуговые центры в пригороде, даже попробовали альпинизм после рождественских праздников. Почему Тэхён поднял тему их взаимоотношений — остается для Чонгука загадкой.       — Чёрт, — шипит сквозь зубы Чонгук, когда слышит гул чужой речи на лестничной клетке. Он подрывается с места, натягивает маску ещё выше, поворачивается лицом к крохотному окну под потолком, а спиной к светлым стенам коридора. Искренне пытается различить в звучащих поодаль голосах один единственный.       У Чонгука патологический страх оказаться ненужным, не релевантным и попросту бесполезным. Это касается как карьеры, так и личной жизни. Всё шло из детства: школьная пора, когда круглого отличника из класса «А» Чон Чонгука на доске почета сместил другой маленький альфа из параллели; дебют юного омеги спустя два года с момента начала карьеры Чонгука, который своим новоиспеченным синглом разорвал все мировые чарты, сместив его ниже; первые длительные отношения, в которых его альфа — молодой хореограф — просто ушёл от него к другому. И сейчас, трясущимися руками хватаясь за телефон, Чонгук пытается унять колотящееся в груди сердце и наконец осознать, что оба голоса в той стороне — даже отдаленно не схожи с любимой для его разума басистой хрипотцой.       Испепелять один из немногочисленных номеров в телефонной книге на последней модели айфона у Чонгука занимает с минут семь точно. Цифры перед глазами плывут, в подсознании же заучены в верном порядке уже давно, но пальцы так и дрожат, не имея и шанса нажать на заветный кружочек с нарисованной трубкой. Ему в этот момент лучшим решением кажется просто постучаться в железную входную дверь одной единственной квартиры, а ещё лучше — остаться на ночь возле неё, чтобы утро у обоих началось с расстановки всех недосказанностей и горячим поцелуем где-то в прихожей. Но у Чонгука завтра с утра очередная танцевальная практика, а прийти с затекшей спиной и раскалывающейся головой на неё не хочется вовсе; у Тэхёна, если ему не изменяла память, сейчас неделя чуть менее загруженная: встречи в офисе и пара съемочных дней в компании Чанмина. Уж выйти за кофе, в случае чего, Тэхён точно соберется — не в его прерогативе давиться растворимым или же варить молотый в турке на плите с утра. Куда проще спуститься, пройти пару сотен метров до ближайшей кофейни, заказать свой излюбленный айс-американо без добавок и вернуться домой ещё и с бумажным пакетиком со свежим малиновым круассаном.       Сколько так Чонгук простоял — он сам не знает; его одергивает незнакомый голос и нависшая тень позади. Обернувшись, омега чуть не спотыкается о собственную ногу, вынырнув тут же из хаотично сменяющихся мыслей. Чонгук бросает быстрый взгляд на грузного альфу, что изучает его мечущийся взгляд своим, а после сделанного короткого шага в его сторону, Чонгук почти спрыгивает на предшествующий лестничный пролёт, как только ощущает в спертом воздухе потяжелевший грубый феромон мужчины. После сотен рассказов Тэхёна за его немалую карьерную деятельность и собственное отношение к сильному полу, Чонгук начал обходить всех — даже знакомых — альф по возможности стороной. Он списывал это на собственную повышенную тревожность после очередной истории или просмотренного вместе видео, но замечал каждый непозволительно лишний сантиметр между собой и альфой в ненадлежащей на то обстановке. В объективах камер Чонгук оставался прежним — он просто знал, что во время съемок такого не случится, а в случае чего — частные уроки самообороны, на которые он записался вместе с Тэхёном месяц назад, будут с лихвой опробованы в реальной жизни. Вне сцены и иной социальной активности Чонгук старался минимизировать своё взаимодействие с альфами. Либо это всё наставления Тэхёна о необходимости личных границ и собственной безопасности, либо у Чонгука начиналась несвойственная ему паранойя.       Лишь на улице, дернув плечом и прижавшись спиной к фасаду многоэтажки, Чонгук переводит дыхание и ищет глазами припаркованный где-то неподалеку черный минивэн отечественного производства. Он не писал менеджеру сообщений с просьбами уехать, отсюда господин Им, как прописано в договоре и обусловлено между ними, привычно обязуется дождаться омегу в любой ситуации. Идти с ним к Тэхёну Чонгук просто не позволил: объяснился, попросил полностью довериться и отпустить его в одиночестве. Обычно Тэхён приезжал сам, поэтому у менеджера не было лишних вопросов о времяпрепровождении своего артиста, но сегодня — иной случай, прямо как в тот день, когда он встретил Чонгука — такого растоптанного и выжатого — четыре дня назад в этом же дворе. Бампер машины выглядывает из-за стены невысокого здания с ресторанчиком и парикмахерской на первом этаже, и Чонгук, оглядевшись по сторонам, перебегает дорогу и коротко стучит по стеклу с водительской стороны костяшкой указательного пальца, понуро опустив голову. Господин Им выходит, как-то по-отечески хлопает омегу по плечу, открывает дверь посередине, пропускает внутрь Чонгука и дожидается, пока тот скинет с себя пальто, рухнет на широкое сидение и хотя бы вдохнет полной грудью.       — Чонгук, — тихо зовёт альфа, садясь на водительское и оборачиваясь к нему головой, — ты сам не свой.       — Пройдет. Переболит и пройдет, — сипло отзывается он, продолжая изучать тканевую обивку потолка в минивэне. — Отвези меня домой.       — Не поделишься?       Чонгук отрицательно мычит, прикрывает на секунду глаза, а потом устало смотрит на украшения на своих пальцах. Цепляется взглядом за одно из колец от известного бренда, которое позаимствовал у Тэхёна месяц назад. По инерции прислоняет ладонь к пластырю на задней стороне шеи за ухом, опустив голову и сделав долгожданный вдох полной грудью, ощущает неприятное ноющее чувство где-то внизу живота. Списывать всё на природные инстинкты у Чонгука не получается: мечется между ними и привычными логическими цепочками, старается совладать с учащенным сердцебиением и задвинуть в своей голове такое просящееся в мысли «я ему больше не нужен». Самозабвенно выгораживает Тэхёна, находит глупые оправдания его длительному молчанию и винит во всём себя. Иногда это помогало: переложить ответственность с другого человека на себя, чтобы заверить себя в этом и спокойно вычеркнуть кого-то из своей жизни, ища ответы лишь в собственном поведении, а не в чужом характере или предпосылках. Только вот с Тэхёном не получалось с первого раза, потому что Чонгук копал глубже, своей вины не видел, лишь пытался переиграть их последний диалог несколько раз, но исход у того был прежним — они переставали взаимодействовать. Возможно, он повёл себя опрометчиво глупо, когда бросил презерватив на стол, заявил о том, что вот так просто отдаёт Тэхёну роль любовника, должным образом не обсудив все детали.       В трезвом понимании Чонгука, сложившаяся ситуация — сюр, да и только. Тэхён предложил ему выбор из двух возможных путей развития их отношений, Чонгук выбрал меньшее из зол, а по итогу получил игнор длиной в несколько дней и мнимое осознание собственной ненужности. В тревожном понимании Чонгука, сложившаяся ситуация — конец их взаимоотношений. Сделан неверный выбор, которым Тэхён оказывается недоволен, а в последствии просто меняет Чонгука на более доступного омегу, с которым не будет лишней мороки, который также гомосексуален, как и сам старший, а вдовесок — готов к серьезным отношениям с регулярным сексом.       Чонгук не писал Тэхёну, но и старший за это время ни разу не отправил ему курьёзный эмодзи или реакцию на свежую сторис в социальной сети. Уперлись, очевидно, оба, но Чонгук сегодня попытался взять себя в руки, приехал к чужому дому, почти постучал в квартиру, но сдался под натиском собственного страха вообще иного рода, не смея выдвинуть на передний план насущные проблемы. Не в его стиле, но за всё время в обществе Тэхёна Чонгук стал куда более мягким, нежели был до встречи с ним. То ли на него так влиял омежий настрой и полная расслабленность во взаимоотношениях, то ли у Тэхёна волшебным образом получилось заставить Чонгука чувствовать себя именно внутренне — омегой. Без гонки за первенство и потребности в нужности альфам, без страха быть оскорбленным и униженным за счёт своей принадлежности к слабому полу. И сейчас, сидя в машине, Чонгук может лишь ощущать тягостную боль внизу живота и пометить в календаре преддверие цикла начавшимися симптомами.       Только вот с балкона одной из многоэтажек за черным минивэном отечественного производства в эту секунду следит пронзительный взгляд одного взрослого омеги, галантно развалившегося на подоконнике с граненым полупустым стаканом и зажатой кубинской сигарой меж тонких длинных пальцев.       Тэхён чувствует себя паршиво уже который день: опаздывает на работу, не задерживается с коллегами на привычные вечерние посиделки за бутылочкой пива и маринованными говяжьими рёбрышками, он даже не посещал пятничный стенд-ап в клубе с новой программой, отлеживаясь дома и просматривая в фотопленке насыщенные на события последние месяцы своей жизни. Тэхён привык инициировать буквально всё в своей жизни, начиная от каких-либо рабочих процессов, заканчивая выстраиванием собственной личной жизни — для него это базово и стандартно, потому что контроль ситуации лежит изначально на нём самом, а любые дальнейшие правки вносятся куда проще, потому что идея была начата под его руководством и с его ходом мышления. Но с Чонгуком, как бы иронично не звучало, ему хочется побыть наблюдателем ещё немного: дать парнишке волю наиграться, набегаться, самостоятельно осознать и идентифицировать бушующие внутри чувства. У него очевидная симпатия и заинтересованность в отношениях с Тэхёном, просто установки и влияние общества для него — первостепенная проблема. Чонгук — медийная личность, и его личная жизнь, так или иначе, будет обсуждаться в масс-медиа и по сарафанному радио в любой невзрачной забегаловке, а в случае каких-либо слухов или даже официального заявления о том, что Чон Чонгук состоит в романтических отношениях с человеком своего пола, не только подорвёт всю репутацию молодого артиста, но и сотрёт долгие годы кропотливой работы и вложенных сил сразу в момент объявления.       Тэхён учитывает нюансы и понимает казусы, смиряется с текущим положением дел и терпит: не маячит перед глазами, даже на миг погружается в осознание того, что Чонгук и впрямь откажется от него. Вернётся к кому-нибудь из своих бывших альф или же найдет нового, вычеркнет из своей памяти секс с Тэхёном и больше его никогда не вспомнит, выбрав спокойствие на личном фронте и отсутствие дальнейшего осуждения со стороны общества. Так проще и лучше для самого Чонгука, как кажется Тэхёну; но ему всё также не присущ консерватизм, он далек от традиционного и терпеть не может альф, поэтому надеется на то, что Чонгук вновь ворвется в его жизнь, осознав, что ему отношения с омегой если хотя бы не жизненно необходимы, то просто интересны. Тэхён даже готов стерпеть это отвратительное чувство эксперимента с чужой стороны, побыть в роли подопытного, но насладиться обществом Чонгука ещё с несколько лет уж точно. Отец Тэхёну ещё с детства говорил: «Добивайся человека в любом случае. А если мишень уж совсем не пробивная, то сделай всё, чтобы она сама осознала, что теряет». Тэхён не манипулирует, но отчего-то чувствует себя паршиво, когда провожает отъезжающий минивэн взглядом и тушит сигару об оконную раму.

***

      — Чонгук, — менеджер нависает над омегой тенью, невольно заставляя поежиться и заблокировать телефон с привычным для глазом открытым контактом на экране, — что заказать на обед?       Вяло отведя голову в сторону зеркала и оглядев свой потрепанный вид, Чонгук невольно подвисает на силуэте альфы позади себя и инстинктивно отодвигается, проезжаясь бедрами по наполированному паркету танцевального зала. У Чонгука с утра температура повышенная и лёгкая дрожь в теле, цикл близится, а с постоянным стрессом, в котором он пребывает из-за ситуации с Тэхёном, психосоматика лишь усугубляет ситуацию. При плохом настроении Чонгук разболеться может в два счёта, а на носу выступления и грядущие фан-встречи в больших залах с огромной публикой — течку не сдвинешь, так хоть с ментальным состоянием справиться ему всё же необходимо.       — Хочу европейской кухни. Альфредо с курицей и гаспачо, — тихо произносит омега, не отрывая своего взгляда от черных полос на паркете. Гуляет глазами по траектории каждой, прослеживает в памяти собственные движения и скрип половиц под своим весом. — И шоколадный фондан. Если можно.       — Можно. Заслужил, — мягко отзывается менеджер, удаляясь с телефоном в угол помещения и усаживаясь поудобнее на небольшом кожаном диване.       Но даже после обеда и отвлеченного разговора с командой на разнообразные темы Чонгук не находит в себе силы на то, чтобы запомнить хоть что-то из произошедшего разговора. Ковыряясь в еде, Чонгук думал лишь об одном — об их с Тэхёном будущем. Его посещали разные мысли: даже если они не возобновят общение к моменту анонсированного камбека, придёт ли тот на его фан-встречу? Если у них всё же получится поговорить, не скажет ли Тэхён, что всё же не рассматривает Чонгука в роли партнера из-за его ориентации? Любая мысль такого рода лишь заставляла с грустной улыбкой помешивать суп перед собой и думать о том, как бы он поступил в другом случае, дай ему возможность вернуться в тот переломный для обоих день.       Ближе к восьми часам, когда на город опустились мрачные сумрачные тени, Чонгук сидел в холле первого этажа здания агентства, ожидая своего менеджера с вечно лязгающим металическим брелком на ключах от машины в руке. Идёт шестой день молчания обеих сторон; вчера Чонгук почти всё своё время провел на съемках очередного шоу, которое послужит хорошим разгоном к его возвращению на сцену посредством постоянного мелькания что на федеральных каналах, что на музыкальных. Клипы уже отсняты, маркетинговые акции подготовлены, тур обсуждается, но у Чонгука мысли только о том, что в сеть в скором времени утекут любые возможные доказательства его пребывания в обществе взрослого омеги. Ему не было так страшно, когда фанаты выкладывали видео в низком качестве с его прошлыми партнерами, где Чонгук и любой из его немногочисленных альф прогуливался в черте города или трапезничал в элитном ресторане. Сейчас у него потеют ладони и дергается нога, а телефон норовит выпасть из рук, пока в поисковой строке твиттера омега вбивает разнообразные комбинации из слов: «Чонгук», «омега», «видели» и «партнер».       Менеджер вручает ему картонный стаканчик с горячим шоколадом без сахара, когда появляется перед ним и наконец звякает брелком с эмблемой футбольной команды поверх ключа от машины. Чонгук кланяется коротко, как только встаёт на ноги, а после провожает взглядом коллег, вернувшихся с перекура в теплое помещение холла. На улице промозгло, от пронизывающего ветра Чонгук прячет нос в вороте своего черного пальто, невольно вспоминая излюбленный коричневый шарф Тэхёна, который тот периодически давал ему потаскать в моменты, когда они расставались на пару-тройку дней. Феромон омеги, въевшийся в ткань, лишь помогал Чонгуку концентрироваться на осознании их скорейшей встречи. Сейчас нет ни шарфа, ни этого чёртового осознания.       В машине Чонгук позволяет себе заснуть на добрые полтора часа, пока они стоят в пробке на центральном шоссе. Ни шум машин с вечно орущими клаксонами, ни яркие вспышки вывесок на первых этажах зданий не донимают Чонгука вовсе. У него бесконечная физическая усталость, ноющая боль в низу живота, а в купе с роем мыслей об одном единственном человеке это выматывает до состояния полного беспамятства. Он бы так и проспал до своего собственного дома, если бы не резкое торможение на одном из светофоров, лёгкая встряска и попытка выбраться из сонливости посредством моментального пробуждения.       — Эй, Чонгук, — менеджер оборачивается к нему с водительского, встречаясь взглядом с поплывшими глазами омеги, — может, вызвать врача? На тебе лица нет.       Природа берёт верх. Чонгук чувствует себя уязвимым по всем фронтам: в мыслях один Тэхён, в теле покалывания с безобразными болевыми ощущениями, в горле ком невысказанных слов и спрятанных привычно эмоций. Его тошнит от собственной слабости, от ощущения зависимости, от полного безрассудства, когда он бездумно шепчет менеджеру:       — Отвези к Тэхёну.       — Нет, — тут же отрезает альфа, напрягаясь всем телом, крепче хватаясь за руль обеими руками. — Ты не в том состоянии, чтобы оказаться сейчас где-либо. Я везу тебя домой, Чонгук.       — Я сказал, — хрипит он, сжимая ладони в кулак, — отвези меня к Тэхёну. Мне нужно к нему.       — Нет.       — Мне необходимо.       Менеджер устало выдыхает, оборачивается вновь на Чонгука, когда машина сбавляет скорость перед очередным светофором на перекрестке. Омега перед ним бледный, дышит тяжело и напряжен до предела: брови сведены, ноздри широко раскрыты, а дрожащий силуэт на фоне огромного кожаного кресла смотрится сейчас таким беззащитным, что у мужчины щемит сердце от представшей картины.       — А если его нет дома? Или он не захочет тебя видеть? — решает вразумить его посредством пары щепетильных вопросов. Даже будучи не осведомленным всеми тонкостями случившегося, мужчина прекрасно понимает всю сложившуюся ситуацию на личном фронте своего артиста — догадаться нетрудно, особенно проработав с Чонгуком бок о бок уже много лет. Не первая любовная драма, не последние переживания.       — Мне плевать, — Чонгук жмурится, концентрируясь на болезненном спазме в матке и прослеживая отголосок неприятных ощущений в кончиках пальцев ног и копчике одновременно. — Мне нужно его увидеть, подышать рядом и сказать всё, что он ждал от меня ещё в тот день.       — Что между вами произошло? — пытается всё же разузнать менеджер, но видит лишь отрицательные мотания головой в зеркале заднего вида, поэтому, слегка смягчившись, добавляет: — Этаж и номер квартиры.       Чонгук поднимает на него удивленный взгляд, не сразу понимая, что просит альфа. Запах мужчины забивается в ноздри, отвратительно оседая где-то на нёбе горьким привкусом, и омега понимает очевидное и неприкрытое ничем раздражение в чужом эмоциональном фоне. Вопрос звучит набатом во второй раз, заставляя Чонгука поморщиться и прохрепеть:       — Ты будешь сидеть под дверью? Караулить меня?       — Я отвечаю за твою безопасность и местоположение. Завтра у нас плотное расписание, Чонгук, я должен знать, где тебя искать и, в случае чего, какую дверь выламывать.       — Не нужно ничего портить. У меня есть руки и телефон — я отпишусь, как бы то ни было. Я самостоятельный человек.       Менеджер было хочет отпустить лёгкую колкость по типу: «Ты даже не умеешь сам регестрироваться на рейс», но сдерживает себя даже от беззлобной шутки, прекрасно понимая состояние Чонгука. Омега настолько слаб: его запах пробивается даже сквозь клейкий материал пластыря, а тело так и не прекращает дрожать. Лишь в момент, когда навигатор оглашает заветное перестроение маршрута, а машина разворачивается на перекрестке, Чонгук позволяет себе выдохнуть, довольствуясь чужим поведением в данной ситуации. Он уязвим настолько, что собственная сущность из кожи вон лезет: струится потом по шее, дрожью в конечностях отдает, мутит рассудок вместе с желудком, желая вырваться на волю и предстать перед Тэхёном в своём самом обнаженном виде.       На подъезде к знакомому пейзажу одного из спальных районов в западной части города, Чонгук мельком оглядывает себя на экране телефона через открытую фронтальную камеру. Подмечает покрасневшие белки глаз с полопавшимися капиллярами от очевидного недосыпа и физического состояния организма, чешет мизинчиком бровь и с кислой миной таращится на свежий прыщ на подбородке. Вид потрепанный, но омегу мало волнует вся визуальная составляющая в этот момент. И не важно, что перед Тэхёном он выряжался в элитные бренды, просил визажистов привести его в порядок перед каждый их встречей, да и в принципе, старался быть неотразимым в глазах старшего омеги. Изначально Чонгук списывал это на собственную зацикленность на внешнем виде и патологическую обязанность быть идеальным из-за собственного положения в обществе. А ещё не важно и то, что однажды Тэхён ему заявил: «Будь на тебе даже потертый обносок какого-нибудь мешка, я бы счел это последним писком моды, а отсутствие макияжа — очередным трендом, чьим основоположником ты стал». Льстило. Чонгуку несомненно льстило, но он держался: улыбался, отмахивался, но с каждым разом мечтал чаще слышать с уст Тэхёна незаурядные комплименты в любой неподходящий на то момент.       Извечно зеленые хвойные деревья, пара кипарисов и обнаженные березы на подъезде к жилищному комплексу. Чонгук бы всё отдал, чтобы обустроиться прямо здесь: среди подсохших за зиму стволов, подмерзшей земли и осыпающихся иголок с тех немногочисленных сосен. Он бы спрятался за одной из них, следил за тем, как Тэхён с утра со стаканчиком кофе садится в такси, а вечером возвращается с пакетами в левой руке и зажимая телефон своим острым плечом, потому что ему не дают и глотка свободного времени, вечно звоня по поводу и без, прося совета или уточняя детали. Тэхён, весь из себя занятой, буквально престижный, целиком и полностью вписывается в жизнь одного знаменитого певца-омеги.       — Не заезжай на территорию, — Чонгук не узнает свой голос. Кажется, он всё ещё там: возвел себе крохотное убежище среди сосен и кипарисов с березами, спрятался от слепящих глаза фонарных ламп; он не здесь, не в машине со своим менеджером, не в шаге от долгожданного диалога. — Я пройдусь.       — Я всё ещё не в восторге от данной перспективы, — менеджер хмурит брови, смотря аккурат в молящие глаза напротив. Сжаливается, вспоминая крохотного подростка, который также глазел на него в этом несуразном открытом костюмчике, не скрывающим толком округлые бедра в темной комнате стилистов в полуподвальном помещении. В глазах альфы мириады моментов из прошлого, плотно накладывающихся на липкое настоящее, в котором Чонгук — нуждающийся в любви и заботе человек. — Будь осторожен.       — Я напишу, — и хлопает дверью, исчезая из поля зрения, прячась в тех самых высоких соснах, хватаясь руками за мнимое осознание собственной храбрости и готовности к предстоящему.       Взгляд на темный балкон, пара шагов, минут семь ожидания хоть кого-то, и вот Чонгук уже ударяется лбом о надпись на зеркале в лифте: «Ты сегодня лучше всех!». Он далеко не лучший, уж точно не идеал и однозначно не надо всеми. Он не в ладах со своими эмоциями, подверженный природным инстинктам и до ужаса травмированный человек. Ему бы не лезть на рожон, не мечтать решить всё самостоятельно, но у него все внутренности кровоточат от собственного бессилия и неимоверной нужды в одном конкретном человеке. Чонгуку папа рассказывал, что омеги — по натуре своей нежные, отзывчивые и достаточно ранимые. У доминантных все на два умноженное и в квадрат возведенное, от того и неожиданная смазка на бедрах ощущается особенно остро. Неправильно, не к месту.       Нужный этаж и нужная квартира лишь фоновое сопровождение для гулкого стука сердца. Чонгук делает ещё один смелый шаг вперед, упирается рукой в металлический дверной косяк, испепеляет взглядом персиковые стены лестничной клетки и наконец нажимает на крохотную кнопку звонка справа наверху. Слышит копошения, отшатывается, сцепляет руки в замок позади себя и опускает голову, встречаясь взглядом с босыми стопами на зеленом коврике в коридоре просторной квартиры.       Тэхён молчит, но Чонгук каждой клеточкой ощущает изучающий взгляд на своем силуэте под пуховым дутым пальто. Его голодно сжирают, выжидают время перед нападением, давая жертве ещё шанс на отступление и пару быстрых глотков воздуха. Тэхён слишком отчетливо вдыхает, пропускает сквозь ноздри едкий миндаль к себе под кожу и в кровь — закипает не меньше стушевавшегося вдруг Чонгука, который лишь от чужих голых щиколоток под кромкой свободных домашних брюк уже сходит с ума. Списать бы на инстинкты, на омежью сущность и свою неистовую усталость, но горькое послевкусие с очевидным: «Скучаю» так и застревает в глотке.       Но Тэхён — хищник — атакует первым, выбивая всю почву из-под ног и заставляя Чонгука грезить о том тайном убежище в кипарисах и соснах:       — Ты в порядке?       У омеги голос хриплый, Чонгук даже не сразу понимает, что он и правда слышит его не в иллюзионной параллельной вселенной, а прямо сейчас и здесь. Он мотает коротко головой, трётся носом о ворот пальто, наконец поднимая из-под челки поплывший взгляд и давая Тэхёну шанс рассмотреть свой потерянный, такой побитый усталостью и самочувствием вид.       — Тэхён, — выходит настолько жалобно, что Чонгука самого передёргивает. Пара коротких вдохов, осторожный шаг вперед и неистовое желание коснуться карамельной кожи, да расплескать шампанское по каждой отчетливой родинке на теле. — Я…       — Скучал? Я тоже.       И бросается такими громкими заявлениями, не удостоверившись в должном состоянии Чонгука просто принять и переварить каждое чёртово слово.       — Почему…       — Не писал? Потому что было страшно. Не вовремя, не к месту и прочее по списку типичного параноика.       Чонгук кивает коротко, опирается ладонью на дверной косяк, не смея попроситься наконец внутрь квартиры с кремовыми стенами и зеркальным длинным шкафом в коридоре.       — Ты…       Тэхён молчит. Уже не продолжает его слова, даёт шанс выговориться, лишь еле заметно наклоняется на миллиметр ближе, дергает кончиком носа и бегает взглядом по идеальному лицу перед собой. Концентрируется на родинке аккурат под губой по центру, по крохотному шраму на щеке и красной россыпи на скулах. Он не знает, о чем спросит Чонгук через долю секунды, но уверен в одном: на этот вопрос у него уже не найдется заготовленного ответа.       — Ты, — повторяет вновь омега, часто моргая и ощущая расплывающуюся по телу негу от одних лишь пузырьков игристого у самых ноздрей, — впустишь?       А Тэхён смотрит. Стоит перед ним, не возвышается, потому что физически не дотягивает и морально не имеет возможности, просто глядит на Чонгука не прекращая и проводит пальцами по шее, ведет выше. На нём сейчас нет пластыря — подмечает Чонгук, когда с шелковистых прядей скользит по карамельной коже и изучает сережки-гвоздики в ушах, невольно цепляясь за оголенную часть позади. Непривычно. И пальцы Тэхёна поверх запаховой железы тоже — они вдруг касаются её мягко, давят совсем несильно, почти фантомно, а после вдруг ощущаются быстрым ожогом на собственном кончике носа.       — Нет, Гук-и.       Чонгук распахивает глаза. Он не ожидал такого ответа, даже не рассматривал вероятность, в которой у них сегодня не случается диалога, если быть честным. Одно дело потайное местечко среди деревьев на промерзшей земле, другое дело — тет-а-тет на лестничной площадке в любом случае в течении суток. Под дверью, за ней, да даже без неё, надо было бы — Чонгук выломал. Но ломает он себя: напополам, потом ещё раз и вдоль позвоночника, прямо как тупая ноющая боль в теле. Распространяется синхронно со взглядом Тэхёна по его коже, силуэту.       — Не сейчас, не когда ты…       — Какой? Предтечный? Бесконтрольный? — вдруг вспыхивает Чонгук, не в силах удержать внутри себя истошный отчаянный вой. Омега скулит где-то глубоко в слепой зоне, просится наружу, просится к Тэхёну: в заботливые крепкие объятия, ближе к горячему телу и под полное покровительство.       Тэхён вновь молчит, но кулаки сжимает так, что костяшки белеют, и Чонгук это несомненно подмечает, когда опускает взгляд на аккуратные миниатюрные кольца на большом и мизинце. Стабильность рябью запускает в памяти процесс, активирует пару событий из прошлого и являет мозгу картинку, как все эти украшения Чонгук с этих пальцев снимал, чтобы приложить ладонь к своей щеке и прижать её до оттока крови.       — Потому что сейчас, Чонгук, твоим телом управляешь не только ты один.       — Тэхён, — вновь повышает голос, в миг озирается по сторонам, бегает взглядом по закрытым входным дверям соседних квартир, а после, споткнувшись в очередной раз об уставшие глаза за охровой оправой, продолжает: — Мы можем продолжить внутри? В комфортной обстановке.       — Чонгук, ты должен понимать одну простую вещь…       Он шумно сглатывает, переступает с ноги на ногу на коврике при входе, а край домашних штанов задирается, приковывая внимание Чонгука к этим острым щиколоткам в очередной раз. Тэхён не договаривает, пытается сформулировать в голове фразу чуть чётче, чтобы не обескуражить Чонгука и не спугнуть до чёртиков уязвимого сейчас младшего. Ощущать доминантную внутреннюю сущность собственной даётся без каких-либо усилий, но вот принимать и подминаться под её напор — уже не так просто. Из соображений морали и чувства достоинства, но Тэхён погряз в этом мальчишке глубже, чем тот даже может себе представить. Поэтому слова рождаются сразу, как только очередная волна феромонов готова сбить его с ног:       — Я не подарю тебе узел точно также, как не подаришь мне его и ты, — с расстановкой говорит Тэхён, не позволяя Чонгуку сделать и шага в свою квартиру. Обескураживает неожиданной фразой, заставляя омегу перед ним встрепенуться и ощутить зудящее покалывание в дёснах.       Тэхён смотрит на него тяжело, подмечает каждый покрасневший участок кожи на лице, сжимает свободную руку в кулаке из-за оседающего на кончике носа мощного феромона. Доминация ощущается повсюду: в напряженном взгляде, крепкой ладони на дверном косяке, в конкретной траектории на самые губы. Старший сглатывает, пытается смочить горло, собраться, чтобы добавить тише:       — Мы не сможем оплодотворить друг друга, у нас не произойдет сцепки, и я точно также истерю в предтечный период.       — Тэхён, блять, ты можешь не кидаться очевидными фактами? — Чонгук дышит через раз, чувствует дрожь во всём теле, но стоически терпит, задвигая в сознании любые наваждения куда подальше. Ему бы трезвого разума не лишиться от плещущегося перед глазами игристого, а с грядущей течкой и отсутствием подавителей в сумке это получается из рук вон плохо.       Таблетки он бросил пить ещё пару лет назад, когда на одном из медицинских обследований ему сообщили о пагубном влиянии на его организм любого вида противозачаточных и подавителей. Мол, гормональный фон нестабилен в любом случае, а с его генетической предрасположенностью к новообразованиям в щитовидной железе и грядущим проблемам репродуктивной системы это просто небезопасно. С того момента и прекратил: проводил с постоянными партнерами, если таковые были, либо прибегал к традиционным методам, которыми с ним делились как и коллеги по несчастью из мира шоу-бизнеса, так и родственники разных поколений. Течки с его ритмом жизни сбитые, часто не в срок — раз в квартал, а то и в полгода, если особо сильно замотался, но Чонгук сам ощущает, что с Тэхёном его гормональный фон стабилизировался, отсюда и цикл нормализовался, будто по велению судьбы совпав со злосчастным шестым днём молчания.       — Давай мы всё обсудим, когда ты будешь в разумном состоянии, — заговорщицки тихо говорит Тэхён, кладя свою аккуратную ладонь на чужое хрупкое плечо прямо через порог квартиры. Плохая примета, как помнится Чонгуку. — И ты будешь полностью овладевать как разумом, так и телом.       — Я уязвим, — также спокойно отзывается младший, — и я не отрицаю. Да, мной движут инстинкты и чёртова природа. Но к тебе я пришёл потому, что почти неделю не нахожу себе места и…       — Чонгук, я тоже омега, не забывай об этом. И я прекрасно понимаю нестабильность твоей психики сейчас.       — Я в порядке.       — Нет, ты не в порядке.       — Я сказал, что я в порядке, Тэхён.       — Мы будем не в порядке, если сейчас совершим опрометчивый поступок.       Тэхён режет. На живую, без зазрения совести, с полной и раскрытой эмоциональностью на своём безупречном лице с охровой оправой. С кольцами на пальцах, которые цепкой хваткой сжимают плечи, мажут касаниями по ключицам и будоражат в Чонгуке его юную дерзкую кровь. Ему кажется, что решение ситуации простое до безобразия: обсудить всё во время страсти, прийти к выводам в предоргазменной судороге и принять настоящее за томительно-нежным поцелуем на смятых мокрых простынях.       Только вот Тэхён так не считает. Он взрослый, опытный, с другими омегами повидавший не мало ссор и потерь. Для него пользоваться состоянием Чонгука — кощунство. Для Чонгука же — долгожданное подтверждение своей необходимости в чужих горячих руках. Он ведь омега — нуждающаяся в ласке и заботе сущность, требующая в эту секунду лишь одного. Согласия.       — Ты же хочешь меня, Тэхён, — подает вновь голос Чонгук, уводя взгляд вниз. — Ты думаешь, я не могу понять собственных эмоций и желаний? Я голоден к этому не меньше тебя, это не просто гормоны, я взвесил все «абсолютно» и «не уверен в этом точно».       — Я не сомневаюсь в твоем желании, Чонгук, но ты сейчас — сама уязвимость. Я не хочу стать причиной, по которой ты можешь почувствовать себя хуже. Я хочу, чтобы ты понимал, что наша связь должна происходить при абсолютно иных обстоятельствах. Я не потерплю, если ты даже на секунду подумаешь потом о том, что я воспользовался твоим состоянием.       — Это не честно, Тэхён. Почему ты не можешь позволить себе и мне быть счастливыми и удовлетворенными прямо сейчас?       Чонгук закипает моментально: под влиянием своего состояния, возраста, своей омежьей сущности и чужого, хоть и не сильного, но ощутимого феромона. Тэхён таким образом защищается, выстраивая перед собой стену из горечи игристого и шипящих пузырьков. Для них обоих ситуация двоякая, немного сложная, но жутко противоречивая.       — Я забочусь о тебе, Гук-и, — голос немного смягчается, а силуэт перед Чонгуком делает неуверенный шаг вперед, но застывает. Руки вдоль пояса, пальцы ног напряжены, а дыхание ощущается чуть ли не на волосах — кажется, что Тэхён непозволительно близко. На деле — вытянутая рука и ещё пара сантиметров. — Я лишь хочу, чтобы между нами не было дальнейших недопониманий, лишних вопросов и твоих грядущих загонов. Ты прекрасно знаешь моё отношение к альфам, к их излюбленному пользованию омегами в период течки и незадолго до. И заставить чувствовать себя использованным я тебе не позволю.       — Даже, если я напишу клятву о твоей невиновности на бумаге с собственной подписью?       Тэхён слабо усмехается, вновь делает шаг назад, в уже излюбленную позицию и положение. Он мотает головой, но даже периферийно Чонгук это воспринимает за пытку в широком разрешении.       — Тэхён, я не хочу ждать, когда течка кончится, когда мы оба вновь встретимся и спокойно всё обсудим. Я признаю свою вину за произошедшее почти неделю назад и за собственное молчание все эти дни. Не строй сейчас преграды между нами, — у Чонгука голос тихий, он пару раз оборачивается на шорох позади на лестничной клетке, но возвращает всё своё внимание обратно на старшего омегу. Смотрит наконец в лицо, зависает.       — Я не создаю преград, не ставлю препятствий и не скрываюсь от тебя, игнорируя твоё состояние. Я тоже несу вину за произошедшее, но поговорить об этом я готов точно не сейчас.       Кудри спадают на лицо, прячут своими прядями карамельные омуты, скрывают тепло на самой радужке, но Чонгук чувствует чуть больше: феромоны, тяжелое дыхание и всеобъемлющее чувство симпатии к этому человеку перед собой. Он даже хнычет еле слышно, когда Тэхён после долгой паузы произносит:       — Я покажу тебе чуть позже, как много ты для меня на самом деле значишь.       — Я могу тебя обнять? — Чонгук слезливо заламывает брови, поражаясь собственному внутреннему состоянию, которое берёт верх над его физической оболочкой.       — Через порог не обнимаются.              — И не прощаются, — между делом подмечает Чонгук. — Тогда что насчёт квартиры?       — Отдельная комната и полная изоляция от моего общества до завтрашнего утра, не больше.       — За мной заедет менеджер.       — Прекрасно, — и пропускает. Тэхён сжимает ладони в кулаки, озирается за чужой дрогнувший в дверном проёме силуэт и отходит в сторону шкафа, откидывая голову на зеркальную поверхность.       Чонгук делает короткий шаг — почти падает на своих ватных ногах, хватаясь за все поверхности по пути.       — Я принесу тебе чай.       Рука кольцует запястье моментально, тянет обратно, а нос Чонгука уже вовсю зарывается в густые волосы на макушке и тонет в океане с шипящими пузырьками. В крови ни одной промилле, перед ним — с сотню, не меньше. Бурлит, пьянит и всецело собой вытесняет привычные для организма эритроциты и прочие биологические термины. Чонгуку кажется, что он прямо сейчас, прямо напротив зеркальной стены растечется безмерной субстанцией и закрепится в щелях на паркете, не желая и секунды проводить вне стен этой квартиры, вне общества небезызвестного Ким Тэхёна.       — Не нужно, — он коротко целует в макушку, ощущая, как тело омеги в его руках напрягается, как оно неистово горит, как собственные бедра дрожат от судорожного сокращения мышц увлажнившегося ануса. — Ни чай, ни кофе, только ты, Тэхён.       — Очередная нотация о твоей ориентации и моей физической недееспособности ещё уместна?       — Бесполезна, как и все мои предшествующие слова о самих сексуальных предпочтениях.       — Ориентация не меняется по щелчку пальца, — вновь подает тихий голос Тэхён, но из чужих рук не вырывается.       — Благодаря одному человеку я прекрасно об этом осведомлен. И о генетической предрасположенности, коде ДНК и прочем. Я знаю и принимаю свои предпочтения в данный момент и на ближайшее будущее, — Чонгук говорит с закрытыми глазами, делает короткие паузы между словами и старается просто не дышать через нос, потому что инстинкты и природа окончательно забирают главенство в насущной ситуации. — И там в списке один единственный. Ким Тэхён — омега.       — Красиво заговариваешь зубы.       — Издержки профессии.       А после Тэхён оборачивается, наконец укладывая обе ладони на тонкую талию, раскрывая полы дутого пальто и скидывая то резким движением с плеч. Чонгук отшатывается назад, соприкасается с зеркалом лопатками и выдыхает шумно, когда перед глазами маячат пухлые губы и аккуратный нос с излюбленной родинкой.       — Я могу поцеловать тебя?       — Неужели так уверен в своей силе воле? Я-то ведь смогу остановиться вовремя.       — Нет, — тихо проговаривает Чонгук, также мотая головой и двигаясь чуть ближе, чтобы кончиком носа коснуться мягкой щеки и погрязнуть в Тэхёне в очередной раз. — Я даже не буду стараться.              — Наглец, — хмыкает Тэхён, перемещая ладонь чуть ниже, ближе к пояснице, но не достаточно, чтобы Чонгук расслабился окончательно. — Самоуверенный, тошный и безумно очаровательный.       — Беру от жизни максимум.       Тэхён с секунду запинается, сжимает в руках плотную ткань толстовки, утыкаясь носом в шею Чонгука. Пускает мурашки по чужой коже, ощущает неистовую дрожь и усилившийся запах миндаля в спёртом воздухе узкого коридора. Чонгук безбожно течёт, хватается руками за плечи омеги, вытягивается и напрягается всем телом, когда пальцы на его пояснице коротко пробегаются по коже под фирменной кофтой.       — Один поцелуй. И я запрусь в комнате до завтрашнего дня.       — Я умею держать себя в руках, — между делом напоминает Тэхён, оставляя короткий поцелуй на дёрнувшемся кадыке под тонкой кожей. — Но вот ты — нет. И тебе этого не хватит.       — Тогда зачем трогаешь меня сейчас?       — Изголодался.       Чонгук усмехается, хватается обеими руками за мягкие щеки Тэхёна, буквально накрывая их ладонями целиком, а после придвигается ещё ближе, до расстояния в пару миллиметров, обдает горячим дыханием губы и, пытаясь прогнать наваждение, различает в чужих глазах такое же неистовое желание.       — Я всё ещё настаиваю на документе с собственной подписью и снятии всей ответственности с тебя за этот грядущий вечер. Мне не хватит одного поцелуя.       — Мы не будем заниматься сексом, Чонгук, — спокойно шепчет Тэхён, чувствуя, как отзывается его собственное тело, как противится словам внутренняя сущность омеги, как на эти слова реагирует и сам Чонгук — рычит утробно, клацает зубами.       — Минет?       — Исключено. Никакой интимной близости.       — Ты ведь должен понимать, как мне сейчас тяжело.       — И я понимаю, что контролировать себя ты не сможешь, можешь пожалеть и…       — Отпусти принципы, отпусти мысли. Я прошу тебя Тэхён. Хотя бы петтинг.       — Нет, — но в противовес словам, его руки сами опускаются на бёдра, а промежность прижимается к чужому телу непозволительно близко.       Тэхён плавно трётся о его ногу, дышит, но целовать не спешит — выжидает, когда тело перед ним расслабится, а дыхание успокоится. Он выпускает свой собственный феромон, окатывает Чонгука шампанским без зазрения совести, сцеловывает со вспотевшей шеи миндальный сироп и давится стоном, когда ощущает ладонь на своём паху.       — Я нуждаюсь в тебе сейчас. В тебе, Тэхён. Ни в ком ином.             Шуршание дутого пальто, скрип половиц и холодный ветер по щиколоткам в ту же секунду, как только Чонгук поддаётся моменту и откидывает голову на зеркальную поверхность позади себя. Он чудом успевает вытащить телефон из кармана, написать менеджеру короткое: «Не жди», а после глухо простонать, стоит мягким омежьим рукам задирать его кофту выше и прикоснуться к напряженному животу. Тэхен касается его аккуратно, перебирает мурашки на коже, рассчитывает тактическое наступление по излюбленному силуэту. Ему бы с собой совладать и всё же не сорваться, но тяжкое дыхание Чонгука, отзывчивость его тела, все умоляющие фразы и этот поплывший взгляд разламывают самообладание на «уверенность» и «капитуляцию». Уверенность, что сдержится, уложит в свою кровать, даст пару нестиранных домашних вещей для изнывающего Чонгука и закроет дверь; и капитуляция своего самообладания рядом с текущим омегой. Тэхён и себя в довесок посчитает отвратительным, если воспользуется состоянием Чонгука, измарает руки в несдержанных обещаниях и нарушенных установках, сожрёт себя ночью, сидя у закрытой двери и дыша лишь чистым миндальным сиропом, да протяжными стонами на собственном матрасе.       — Твоё общество плохо на меня влияет, — хмыкает Тэхён, сжимая между своих бёдер чужое, — я начинаю думать абсолютно иными и непривычными для себя путями.       — И какие же посещают твою голову в данную минуту? — Чонгук провоцирует, проезжается возбужденным членом по крепкой ноге, запрокидывает голову и стонет так звучно, что Тэхён различает немую мольбу в сорвавшемся на миг голосе.       — Те, что не входят в мой сегодняшний план, — он отрезает вновь твердо, убирает руки с поясницы и легко встряхивает ими, одновременно мотая быстро головой и делая пару коротких вдохов через рот. — Один человек однажды сказал: «Что есть любовь, если не доверие?». И я не могу не согласиться с ним.       Секундная тишина, легкий скрип половиц под ногами и потной ладони по зеркальной стене. У Чонгука перед глазами закрытый киноконцертный зал, свидание с открытой крышой кабриолета, подписанная единственным именем лимитированная версия виниловых пластинок с последним полноформатным альбом и острые щиколотки. Дыхание спирает тут же, а горячая смазка аккурат вниз по гладкой коже бедра, голени, затем на такие же острые щиколотки и на пол — траектория не совсем правильная. Нет препятствий в виде тонких длинных пальцев, нет горячих губ, поцелуев. Чонгуку никогда не отказывали в период течки, Чонгуку никогда не запрещали вступать в связь, уж тем более, если инициатор — он сам. С ним делили постель, делили быт, общие цели на будущее, но никогда не говорили о любви и доверии на одной чаше древнегреческих судебных весов.       — Тэхён, — выходит тише, чем Чонгук ожидает изначально, поэтому вторит его имя вновь, переминаясь с ноги на ногу. — Ты имел в виду именно «любовь»?       — Слишком громкие слова для нынешней ситуации и обстоятельств, — отводит взгляд, сжимает вдавливает ногти в мягкую ладонь и шепчет: — Я продемонстрирую тебе всё позже, если ты будешь к этому готов.       И Тэхён впечатывается губами в приоткрытые уста напротив, прячет язык за зубами, чтобы не напирать с первой секунды, опаляет горячим дыханием из носа чувствительную коже над верхней губой и жмурит глаза, когда Чонгук отвечает ему с не меньшим рвением. Повсюду влажно: во рту, в ладонях, между бёдер. У обоих. Тэхён напрягает ягодицы, чтобы не испачкать домашнюю одежду, тянет Чонгука за руку, кольцует вновь его в объятиях и прижимается ближе, теснее, глубже. Он трактует каждую эмоцию в касаниях и движениях, потому, оторвавшись от сладких губ, он прижимает голову Чонгука к собственной шее, помогает тому устроить нос аккурат возле собственной запаховой железы.       Чонгук дышит надрывно, сжимает в руках чужую одежду, оттягивает её, трётся носом о самый уязвимый участок на теле омеги и надрывно стонет, когда ощущает перевозбуждение в собственном теле. Он содрогается, тонет в объятиях и почти теряет равновесие, но Тэхён хватает его за талию крепче, держит и не даёт упасть им обоим: в пучину полной созависимости и отсутствия самообладания.       — Пойдем в комнату, Гук-и, я переодену тебя и вытру теплыми полотенцами.       — Ещё две минуты, — на выдохе шепчет Чонгук, ощущая, как собственные слёзы орошают излюбленную карамельную кожу и сеют на ней остатки былой напыщенной уверенности. — Ровно две минуты.       Чонгук скользит кончиком носа по железе, растирает её и впитывает в себя каждый оттенок феромона, отчетливо различая ноты не угасающего возбуждения и полного удовлетворения. В отличии от него, Тэхён старается держаться до последнего: напряжен, следит за каждым действием и движением, владеет ситуацией, но не упускает возможности вдохнуть миндального сиропа у самой макушки.       И лишь спустя сорок минут, когда Чонгук ощущает касание прохладного ночного ветра на своей обнаженной коже, он замечает, что дверь в комнату закрыта, а гора не стираных вещей Тэхёна лежит возле подушки — прямо возле его собственного лица. Копошения в коридоре продолжаются, звук воды режет по ушам неожиданно, из-за чего Чонгук невольно меняет положение, чувствуя, насколько влажное под ним полотенце, как сбилось в ногах одеяло и до какой степени судорожно сжимается его анус, выталкивающий очередную порцию вязкой природной смазки. Очередной скрип половиц, лязг дверной ручки, тусклый свет аккуратной диагональю по темной комнате и чужая макушка на пороге. Им хватает секунды, чтобы столкнуться взглядами, и ровно столько же, чтобы Тэхён закрыл за собой дверь, утробно простонав.       — Ты ведь останешься со мной, Тэхён?       Чонгук вновь ощущает уязвимость, как в тот раз, в их первую и единственную ночь. Когда он не смог уйти, не смог принять и того, что Тэхён вдруг сможет покинуть его. Он омега — чувствительная натура, подверженная природным животным инстинктам и простому желанию быть в безопасности. Тэхён для него — всецело самая безопасная зона. От кончиков вьющихся волос, до ухоженных ногтей и острых щиколоток. В Чонгуке крутится с десяток неясных ему самому эмоций, но одно он понимает точно — Тэхён ему оказался намного ближе, чем можно было представить. И страх перед средствами массовой информации, перед объективами скрытых камер и нелестных высказываний со стороны общественности кажется мизерной проблемой на фоне той, где Чонгук оказывается в дали от Тэхёна, без шанса на дальнейшее будущее и без бокала игристого в своих собственных руках до конца жизни.       А Тэхён опирается на дверь спиной, слышит, как по ту сторону спустя пару секунд зеркалят его положение, как шуршит по паркету ворсистый ковер, чье положение было беззастенчиво изменено посредством чужого проворного тела. Как стонет от контакта с неприятным материалом обнаженное тело, как точно марается смазкой всё близлежащее и закрываются чужие глаза, как только затылок бьётся о дерево, а руки безвольно опускаются на длинный темный ворс.       — Я здесь, Чонгук. И я уже никуда не уйду.