Язвительные языки

      Раннее утро было затянуто серыми громоздкими тучами. За городом слышались раскаты грома, а в небе изредка сверкала молния. Ветер сгибал тонкие веточки и обрывал ещё зелёные листья. Шторм поддувал за шиворот, будоража худое загорелое тело. Рыжий, перепрыгивая с ноги на ногу, ощущал пробирающий его до дрожи холод. Уже трижды пожалев о том, что он начал курить, актёр ловил себя на мысли, что надо переходить на зимний гардероб. — Энтони! — послышалось недалеко. Кроули обернулся и увидел спешащего Азирафаэля. Серый костюм облегал его тело, а на шее, небрежно завязанный, развевался длинный кремовый шарф. Голубые глаза сверкали детской радостью. Рыжеволосый невольно улыбнулся. — Ты почему спешишь? Торн ещё не приехал, — дрожаще протараторил тот. Фэлл окинул его удивлённым взглядом.       Кроули стоял перед ним уже в образе Карэя с расстёгнутой синей рубашкой и в тонких чёрных брюках. Долго не думая, белокурый стянул шарф с себя и закинул на дрожащего актера.       Кроули замер. Мягкое шерстяное изделие коснулось его лица и шеи, будто нежно целуя грубую кожу. Запах одеколона, ментоловых сигарет и Азирафаэля смешивались с довольно странным ароматом, причину которого он не знал. И не хотел знать. Вдруг этой причиной есть другой человек? — Эм.. я как бы, мы.., — промямлил Кроули, стараясь сдержать гримасу недотроги на лице. Выходило весьма убедительно. В глубине души, под коркой сознания, тот совершенно не хотел так отстраняться и, что более ужасно, отталкивать белокурого актёра. — Ох, не волнуйся, тут никто нас не увидит, — утешительно проворковал Азирафаэль. Пару раз взмахнув ресницами, он отстранился, огляделся по сторонам и достал уже знакомую пачку сигарет, но только эта была ещё покрыта целлофановой прозрачной обёрткой. Кроули внимательно проследил за белыми руками. Слегка дрожащие пальцы пару раз прошлись по кнопке зажигалки. — Почему ты скрываешь тот факт, что куришь? — озадаченно спросил Кроули. Его голос больше не дрожал, а тело не перепрыгивало с ноги на ногу. Изучающе, он посматривал на Фэлла. — Когда ты известный актер – любая привычка, будь она плохой или хорошей, может разрушить карьеру, — Азирафаэль опустил глаза на серую плитку, которая начала мелко покрываться тёмными точками от дождя. — Но это нормально. Нормально что у человека есть.. тёмная сторона? — Я стараюсь придерживаться такой политики. Это для меня как.. личная жизнь. — Фэлл, ты медийная личность. Это рано или поздно станет известно. — И что ты предлагаешь? Давиться с мыслью о желании... чего-то, пока я вне собственного дома? — Да. — резко и холодно ответил тот. Тишина. Тишина завывающим ветром с дождём разбавляла краски печали и тоски.       Величественный старый храм возвышался над головой. Тёмные углы, в которых так отъявленно чувствовалось что-то чужое и зловещее, выли холодом и сыростью. Старые витражные окна были заколочены деревянными досками и брусками.       Осматриваясь по сторонам, Карэй осторожно ступал шаг за шагом. Заброшенное святое строение навалило чувство одиночества и печали. Промычав под нос пару нот, сутенёр тихо запел.

Ох, что же ты сделал, мой милый друг, Чьи глаза голубые, как васильковый луг. Я бы прыгнул с небес в пламя огня, Чтобы увидеть на мгновенье тебя. Где ты, приятель, о милый мой? Распутные цепи, покрытые мглой, Сковали тонкие руки над головой. Я падаю вниз, вниз за тобой. Солнце давно проиграло тебе С жаром в груди и твоей красоте. Если б могла Луна отвечать, Обещала бы всё за твою прядь. Ох, милый мой спутник, я так устал. Соловьи не поют, не нашёл я причал. Увидеть бы снова твой милый лик, Я б замолчал и ветер бы стих.

      Казалось, что вся съёмочная группа замерла от низкого бархатного вокала Кроули. Никто не ожидал что он, с такой грустью и трепетом, будет исполнять самую странную и мягкую песню из всего сериала. Карэй, такой неподвластный и злобный, каким бы видели его зрители раньше, был чувствительным и нежным мужчиной, что пытался найти давно потерянное чувство. Азирафаэль судорожно сжимал пустой стаканчик. Глаза жгло от горьких солёных слез, что так и жаждали брызнуть из-под золотых ресниц. Чувство тревоги и боли, скопившиеся внутри, сковали его неподступное холодное сердце горячими ручьями, обливая кровью. Как бы он хотел подойти. Как бы он хотел просто и по-дружески обнять.       Терзающие мысли насчёт давно сказанных слов в больнице настигали его каждый раз, когда он видел взгляд янтарных глаз, будь они счастливы или грустны. Азирафаэлю хотелось верить, что все произнесённые прямо в лицо догадки проскользнули мимо и не задели так сильно. Но нет. Кроули же сказал “Тоже”. Азирафаэль “тоже посчитал его обычным грязным актёром” и эта мысль цеплялась каждый раз, когда рыжеволосый выплёвывал свой негатив.       Прошёл уже месяц, а ту ситуацию они так и не поднимали. Или подняли во время ночных винных посиделок в гримёрной. Он не знал. И знать, честно говоря, не хотел.       Нельзя было сказать, что отношения между ними кардинально улучшились. Актёры постоянно язвили друг другу в лицо как и прежде, под удивлённые вздохи съёмочной группы и Торна. Всё так же бросались ехидными и коварными взглядами, молча, будто готовясь к нападению со спины. Однако утренняя выходка Фэлла с шарфом не была полна язвительности или негатива. Заботливо оказав маленькую помощь, Азирафаэль даже не заметил, каким взглядом его окатил Энтони. — Тебя тревожат муки и сомнения, — тихо проговорил женский голос. Карэй обернулся. Из-за тёмного и сырого угла вышла невысокая полноватая девушка, которой было слегка за двадцать пять. Тёмные глаза блестнули на лунном свете, а чёрные волосы волнами подпрыгивали на груди. — Я.. нет. — Чего тебе стоит рассказать мне.. Ты более никогда не увидишь меня и не встретишь. Позволь помочь со страданиями, которые так окропляют твоё сердце. — Ты монахиня? — Ох, нет, вовсе нет. Я давно прихожу сюда и говорю с Господом в трудные минуты скитания. — Зачем тебе это? Зачем сидеть и слушать меня? — Не люблю когда тут кто-то печален. Это место хоть и покинуто всеми, но не мной. — Как тебя звать? — Анна. — Я никогда не думал о своей жизни как о чём-то прекрасном или желанном. Я делал то, что считал нужным или важным. Я занимался такими делами, что Бог, услышав их, наслал бы на меня кару. А потом я потерял его. Потерял человека, которому, как считал, я был нужен. Но нет. Конечно нет. Кому нужен обычный простолюдин, имеющий ряд женщин и мужчин во блуде? Чьи руки в грязи и коварстве, страхе и мгле. Особенно он, невинная душа, чистая нежность, белая роза. Прикоснувшись к нему, роза обретёт другие краски, а он погрязнет в том, в чём и я. Как жаль, что я это понимаю. Дал же Всевышний ум, а не стоило.. — Человек, чья душа так полна зла и греха, никогда бы не пел так чисто и нежно. Так искренне любить, что прийти сюда, в старый храм, и будто петь молитву Господу, не решился бы обычный властитель блуда.       Карэй молча оглядел лицо девушки. Длинноватый нос с горбинкой. Большие тёмно-зелёные глаза. Пухлые потрескавшиеся губы. — Мне кажется или я видел тебя где-то.. — тихо проговорил сутенёр. — Может и видел, а может и нет. Это не важно сейчас. Твои терзания будут разрушать твою душу, а после и тело. Ты должен сделать это. — Сделать что? — Всё рассказать ему. Расскажи тому, о ком ты пел. Пусть он и не примет твои чувства, оттолкнет или что хуже, но твои переживания окончатся. Станет легче. — Ты прекрасен, дорогой, — тихо прошептал Азирафаэль. — Бесподобен.       Как только на площадке появился Фэлл Кроули сразу исчез из виду, будто скрываясь ото всех глаз. Аквамариновые радужки так и прыгали по лицам съёмочной группы, надеясь высмотреть довольно глубокий уставший взгляд или хотя бы пару чёрных линз.       Кроули скрылся в своей гримерке, осознавая, что его рабочий день уже подошел к концу, но желания уходить не было. Уставше упав в кресло, он стянул с себя одеяния Карэя, которые пропахлись кофе, сигаретами и ладаном. Тело вздрогнуло на холоде. Нельзя было сказать, что в гримерке не было отопления или чего-то обогревающего, но будто какие-то маленькие щёлочки создавали поистине пронизывающий будоражащий сквозняк. Мужчина посмотрел в небольшое зеркало. Подтянутый загорелый торс оскверняло, или всё же, окрашивало несколько тёмных пятен на груди. Проведя горячей ладонью по бесформенным и плоским бордово-фиолетовым фигурам, происхождения которых он не знал, Энтони снова словил себя на самой бредовой из догадок. Крутясь на кресле со сценарием в руках, он вчитывался в текст, будто начинающий актёр, вечно забывая слова или эмоции, с которыми их надо произносить. Странное ощущение давило внизу. Артист мимолётно бросил взгляд на стол и уставился на нежно-кремовый шарф Азирафаэля, который забыл тому отдать. Трепетно взяв мягкую вещь, он прижался лицом к ткани. Изредка зарываясь кончиками тонких пальцев в рыжие волосы, он невольно вздрагивал от новых ощущений. Тёплый и ласковый лоскуток пах всё так же стойким одеколоном, сигаретами и белокурым актером. Картинки, явившиеся перед глазами, заставили его мило сморщится. Невольно закатив глаза, он расслабился на кресле, сильнее вжимая ткань в кожу, будто стараясь впитать все ароматы без остатка. Проскользив рукой по телу, безграничная фантазия Энтони проявляла самые невозможные силуэты перед ним. Ладонью напоровшись на грубую ткань джинс, он вздрогнул и опустил взгляд.       Возбужденный пах растягивал прочное чёрное волокно, образуя заметно внушительную округлость. Быстро расстегнув ширинку, Кроули проник рукой под чёрные боксеры. Влажный и набухший до приемлемой твёрдости, член истекал теплым предэякулятом, пачкая горячую кожу и бельё. Тонкие пальцы легко прошлись по налитой головке, отчего орган и Кроули одновременно вздрогнули. В глазах сверкали маленькие разноцветные звёздочки, мгновенно исчезая. Сильнее придавив шарф к носу и рту, актёр глубже вдохнул и полностью опустил ладонь на член.       Не спеша лаская себя, мужчина забывался во всех ощущениях. Страх быть пойманным с поличным только подогревал его возбужденность и температуру в крови. Медленно двигая рукой вниз-вверх, Кроули мимолётно представлял сидячего перед ним на коленях белокурого актёра, который, вероятнее всего, обращался со своим язвительным языком и делал это греховное дело весьма умело.       Ароматы смешивались в кокон страсти и вожделения, а голос, чарующий и манящий, звенел в голове.       Вторая рука пробралась под чёрную рубашку, медленно передвигаясь с живота на грудь, едва задевая затвердевшие от холода и возбуждения соски. Нащупав один из них, он непроизвольно сжал плоть.       Кроули протяжно простонал в шарф, сцепив его зубами и губами. Тяжелое прерывистое дыхание расширяло и поднимало дрожащую грудь. Ткань постепенно начала покрываться влажными темными пятнами в области истекающего желанием рта. Рубашка приятно елозила по набухшим соскам, каждый раз задевая их всё сильнее, отчего худые ноги блаженно дрожали.       Кроули, ускорив движения рукой, почувствовал, как его член подрагивал от приятно сжимающих грубых пальцев. Выгибаясь как можно глубже, поддаваясь чувству восторга и эйфории, он сильнее втянул запах. До невозможности сладкий и любимый запах. — Ох, Фэлл.. — простонал Кроули, изливаясь горячей и вязкой спермой, обессиленно падая на спинку кресла. Невольно улыбнувшись полупрозрачному лучезарному лику Азирафаэля, он довольно запрокинул голову. Тяжелое прерывистое дыхание постепенно успокаивалось и мысли стали медленно возвращаться в мозг.       Быстро убрав все возможные улики, указывающие на своё греховное преступление, мужчина улёгся на диван, расслабленно потягивая сигарету. Серый густой дым медленно поднимался вверх, всасываясь в вентиляцию. Тлея при каждом вздохе, жар становился ярче и ярче.       Поддавшись желанию узнать Азирафаэля немного лучше, он принялся искать его личный профиль в различных социальных сетях. На его удивление, их оказалось куда больше, чем он представлял. Заметив один пост, где радостный Фэлл держал коробочку на вид такого же сладкого, как и он сам, торта, резкая идея стрельнула в голову, будто образовав светящуюся лампочку над рыжей макушкой.       Вечер близился. Азирафаэль, медленно собираясь в гримёрной комнате и напевая песню Карэя, бездумно кидал личные вещи в сумку. День выдался не таким тяжёлым как другие, но сцена в храме так сильно поглотила его эмоции и чувства, что он выдохся как никогда раньше. В дверь гулко постучались. Не оборачиваясь, он громко проговорил: — Входите. — Я тут мимо проходил и вспомнил, что захватил тебе маленький презент, — робко проговорил другой актёр, стараясь сдерживать серьёзность в голосе. Фэлл обернулся. В худых загорелых руках была небольшая коробочка, на которой изощрённым золотым шрифтом было написано “Cake&Love”. Восторженно похлопав ресницами, белокурый сделал шаг вперёд к коллеге и радостно проговорил: — Ох, Энтони, я так благодарен тебе. Но где ты это взял? — Кроули озадаченно отвёл глаза в сторону, очередной раз радуясь, что на лице была весьма весомая защита в виде чёрных линз. — Да так, когда мы ехали в павильон, увидел пекарню и заехал. Ненавижу быть в долгу. Азирафаэль принял небольшую коробку из худых рук и удивлённо всмотрелся в своё черное отражение. — За что? — За шарф.       Фэлл лучезарно улыбнулся. Грудь наполнилась приятным теплом, а гнетущие мысли бесследно пропали из головы. Ему никогда не было так отрадно только от мысли, что он сделал кому-то что-то приятное. — Тогда позволь пригласить тебя к чаю. Я бы очень хотел попробовать этот десерт с тобой. — О, нет, я не буду. Но и чай тебе я тоже прихватил.       Мужчина поднял картонную переноску, в которой стояло два больших бумажных стаканчика. “Два! Он взял и мне, и себе!” — радостно подумал актёр. Кивнув, он уважительно указал рукой на рядом стоящий диванчик. Кроули вальяжно упал на мягкую мебель и тяжело выдохнул. — Это возможно прозвучит странно и бредово, но выслушай меня.. — чётко проговорил Кроули. Его тело сжалось, а взгляд под защитой линз всё равно смотрел куда-то в пол.       Азирафаэль, услышав это, замер. — Я знаю, что я – невыносим, — уверенно начал рыжеволосый. — Знаю, что иногда мои слова могут задеть тебя или обидеть. Но сейчас, принеся это, я хочу показать что я не настолько…ммм, плохой, даже не так, не настолько отвратительный человек. Я, скорее, менее социальный, чем остальные. Так уж вышло, что между нами возросла некая “междоусобная полемика”, когда... Ох, я веду это к тому, что я.. не хочу делать тебе больно.       Кроули замолчал и очень тихо выдохнул, боясь поднимать взгляд. Если внешне он был спокоен и весьма сдержан, отбрасывая мысли о том чтобы выбежать, то внутри сердце бешено разрывалось, церковные колокола вещали о красной тревоге, и в мозгу был устроен пожар из запутавшихся мыслей.       Азирафаэль молчал в ответ, боясь пошевельнуться и испортить всё. Настолько странные и непонятные чувства ещё никогда не наполняли его тело. Он даже не мог понять, какой подтекст они несли. Дрожаще подняв руку, он опустил её на худое колено. Кроули резко поднял голову.       Тёплая нежная рука едва поглаживала его через ткань джинс. Худая ладонь дрогнула накрыть её, но одиноко промчавшаяся мысль остановила начатое. — Прости меня, — тихо проговорил Фэлл. — Я тоже бываю невыносим. — Ох, да ты постоянно такой.. — язвительно буркнул Кроули и улыбнулся. — А, бля, я опять сделал это. — Всё нормально.