Я подарю тебе Финский залив

На предпоследнюю электричку они не успели, потому что Женёк в самый последний момент резко захотел увидеть Ахматовскую дачу и подискутировать с современными писателями. Подискутировать (посраться), конечно, не получилось — разумные люди попросту проигнорировали вызов на словесную дуэль, — зато фотография недовольного Женьки на фоне одноэтажного зелёного домика осталась им двоим на память. До железнодорожной станции пришлось бежать, сверкая пятками, но поезд, если верить расписанию, уехал за две минуты до того, как они туда добрались. — Опять от меня сбежала последняя электричка, и я по шпалам, опять по шпалам иду-у-у… — с озорным видом запел Володя, делая вид, что они с концами опоздали. — Сплюнь!!! — резко оборвал его Женя, обновляя тормозящую страницу сайта с расписанием. — Ещё одна приедет. — …домой по привычке! — всё равно закончил Володя, принявшись оглядываться. Таких «опоздунов» на станции набралось немало, так что все скамейки оказались заняты. До следующего поезда оставалось полчаса. Решив, что вряд ли Женя захочет стоять столько времени, Володя, пройдясь вдоль перрона, вежливо напросился на скамейку к пожилой паре и усадил на неё недовольного друга вместе со всеми баулами. Мимо неторопливо проплывали товарные составы и на сверхзвуковой скорости пролетали Ласточки, из-за которых у Володи вставали дыбом немногочисленные волосы, а у Жени барахлило сердце. Сонливость снова накрыла их с головой. Ни говорить, ни двигаться им не хотелось, только вслушиваться в пение птиц и вдыхать свежий лесной воздух. Пожилая пара рядом тоже молчала. Володя впервые за последние несколько лет задумался, каким он будет в старости, если вообще до неё доживёт. О чём в этот момент думал Женя, он даже примерно не представлял. — И кажется такой нетрудной, белея в чаще изумрудной, дорога не скажу куда… — тихо продекламировал библиотекарь, глядя на рельсы, и до приезда электрички больше не сказал ни слова. Весь путь до Финляндского вокзала («Почему не Финского, интересно?») Володя смотрел в окно, наслаждаясь мелькающими за ним деревьями. Из-за блаженной расслабленности, которая снизошла на бывшего пловца, Володя не сразу заметил странное, всё нарастающее и нарастающее покалывание в сгибе ног. Да и не только там. Стоило только всерьёз об этом задуматься, Володя осознал, что с телом творилось что-то неладное. Оно… кажется, оно нагрелось. Не желая раньше времени бить тревогу и портить себе впечатление от по-настоящему хорошего дня, Володя пораскинул мозгами и быстро нашёл правдоподобное объяснение: просто он прилип к старым кожаным сиденьям, потому всё и болело. Женька, вон, не проявлял никаких признаков беспокойства, спал себе и спал. Значит, всё нормально. В вагоне было нереально душно — кондеи не работали, а старые форточки отказывались открываться. Когда мимо проходила продавщица мороженого, Володя мгновенно полез в карманы за мелочью, но обнаружил, что денег ему не хватило бы даже на самый дешёвый вафельный стаканчик. Просить Женька подкинуть было неудобно, поэтому Володя продолжил страдать молча. А Женёк сидел себе с закрытыми глазами, крепко прижимая к себе розовый круг, и ничего не замечал. Когда электричка приехала на конечную, Володя с огромным трудом (и с жутким скрипом во всех суставах) заставил себя встать. За час пути он отсидел себе всё, что только можно и нельзя, и потому с завистью смотрел на лёгкого на подъём Женьку, который поднялся без всяких видимых усилий. Секрет этого книжного червя был прост: он всегда делал зарядку по утрам, в отличие от Володи, для которого просто выползти утром в душ уже было целым подвигом. Что ж… стареет. Солнце близилось к закату, но на улице ещё было довольно светло — всё же, знаменитые белые ночи не за горами. На вокзале толпилось множество людей, от которых Володя за день в Комарово успел отвыкнуть. Пришлось ему с товарищем усиленно прокладывать себе путь к выходу. Володе даже пару раз проехались по ноге чемоданом, но он это мужественно стерпел, мечтая только о том, чтобы как можно скорее оказаться дома. Стоило ему выбраться на волю, он остановился, довольно обратив лицо к солнцу. Родители в детстве грозились, что, если он продолжит так делать, он или ослепнет, или обзаведётся веснушками, но ни того, ни другого пока не произошло. Зато произошло кое-что другое. Остановившийся рядом с ним Женька неожиданно заметил: — У тебя лицо красное. Володя, уже давно начавший что-то подозревать, поспешно потрогал лицо и почувствовал, как заныла кожа. Ему казалось, дело было в морской соли, вот только вода в Финском заливе была пресная. И он в очередной раз об этом забыл. Тогда как ещё можно было это объяснить? Володя перевёл неуверенный взгляд на Женю. Разглядев его как следует, он не удержался и расплылся в глупой улыбке: — Хы, у тебя тоже. Если уж и страдать, то вместе! Женя кивнул, словно получив подтверждение своим догадкам, и поглубже натянул соломенную шляпу на голову, хотя это уже никак не могло облегчить его ситуацию. А затем он полез в телефон. Володя заглянул ему через плечо — этот товарищ спешно гуглил круглосуточные аптеки, как будто это могло им как-то помочь. Круглосуточных рядом в итоге не оказалось, зато одна работала до одиннадцати. Они ещё успевали её посетить, поэтому Женя рванулся с места, не отрывая взгляда от телефона, и Володе пришлось бежать за ним, чтобы поспевать. Здоровье у него для таких забегов уже давно было не к чёрту, поэтому он довольно быстро отстал, пытаясь если не догнать, то хотя бы просто не упустить из виду любимую спину. Женёк умел быть супер быстрым, когда этого хотел. Зайдя в аптеку вслед за библиотекарем, Володя услышал уставший голос фармацевта: — …Вам мазь или спрей? — Спрей, — уверенно ответил Женя. Володя с сожалением прошёл мимо витрины с презервативами и остановился у кассы, стараясь не встревать в диалог. — У нас имеется в наличии пантенол в баллонах объемом сто пятьдесят миллилитров. Пятьсот рублей стоимость, будете брать? Услышав цену, Володя изменился в лице. Нет, он, конечно, привык, что лекарства стоят дорого, но часть из них он получал бесплатно, а другую часть — с огромной скидкой, и его это абсолютно устраивало. Платить столько денег из-за какого-то покраснения на лице у него ни желания, ни возможности не было. Уж Женёк-то должен был это понять. Тот уже многозначительно тянул ладонь в его сторону, и Володя не придумал ничего лучше, как с виноватым видом ссыпать ему мелочь. Денег всегда отчаянно не хватало. Страховая пенсия даже вместе с пособием по безработице едва дотягивала до прожиточного минимума, а на официальную работу устраиваться было нежелательно, если не хочешь потерять выплаты. Да и не спешил никто брать к себе на службу ограниченно дееспособного. С подачки своего попечителя, который на всё смотрел сквозь пальцы, Володе приходилось перебиваться нелегалкой то тут, то там. Таких вот Володь на бирже труда были вагон и маленькая тележка, и когда они кончали с собой или дохли от передоза, сильно по ним не плакали. Так что единственным плюсом во всей этой ситуации были только многочисленные льготы, без которых Володя, наверное, давно бы сдох от голода. — Прости, Женьк, больше нет… — как же тяжело было это признавать. — Я попозже верну, честное слово! Женя опустил руку и промолчал, но выражение недовольства на его лице говорило само за себя. Он тоже привык жить в обрез и во всём себе отказывать. Володя не винил его в том, что тот не был готов сейчас расстаться с такой суммой. — Может, ну его, а? — примирительно предложил бывший спортсмен, чтобы зря не дёргать хорошего человека. — С лица воду не пить. Товарищ молча показал рукой вниз. Проследивший за его взглядом Володя сначала ничего особенного не заметил, а потом ка-а-а-к понял! Ноги с задней стороны у него тоже были все красные. — Ох ё-ё-ё-ёжкин… — Согласен. — И я что, весь такой?! — Вероятно. Ты же отказался мазаться солнцезащитным кремом. — ! — дальше последовала нецензурищина, но Женя его за это одёргивать не стал. — Ладно, показывайте, что у вас тут есть… Володе пришлось протянуть фармацевту справку, подтверждающую инвалидность. Женя её уже видел, когда они брали билеты до Комарово. Тактичности у этого червя не занимать — ничего спрашивать не стал. И так же понятно, что не просто так. Руки-ноги есть, голова на месте, зато с этой самой головой такие проблемы, что стоило бы, по-хорошему, вернуться с этим в Анапу и сесть на шею к кому-нибудь из родни. Но, когда этой самой родне пришло прошение о попечительстве, они все дружно его проигнорировали, делая вид, что никакого Володи для них не существует. Лёд явно тронется ещё не скоро... Да и хрен бы с ними, всё равно они никогда его не понимали. Аптекарь тем временем вбил название препарата в компьютер и с вежливым участием покачал головой — льготная скидка распространялась только на мазь. Её друзья, посовещавшись, в итоге и купили. Володя всё равно не видел разницы — он бы вообще эту штуку не покупал, если бы Женя зачем-то не настоял. Солнечные ожоги были чем-то далёким, из той жизни, о которой Володя давно и думать забыл. Он не считал, что ему нужно чего-то опасаться. И, конечно же, был не прав. Так как Володя продолжал нести обе сумки, покупку Женя засунул к нему. — Владимир, приходи сегодня ко мне на ужин, — неожиданно щедро предложил уже не бледнолицый, а краснолицый библиотекарь, старательно отводя взгляд. Володя очень надеялся, что тот так странно себя вёл не из-за его справки, иначе он всерьёз обидится. Инвалиды что, не люди, что ли? Ну а деньги Володя вернёт, честное слово! Когда-нибудь. — Заодно помогу тебе намазаться. Как назло, прямо в этот момент у тренера по плаванью громко заурчало в животе. Вся еда, которую они взяли с собой в Комарово, закончилась ещё днём. До знакомства с библиотекарем у Володи вечно не было аппетита, он с трудом заставлял себя съесть хотя бы яичницу, но теперь начал жрать, как не в себя, что отвратительно сказывалось на финансах. Володе очень не хотелось объедать товарища — тому и без лишнего рта приходилось несладко. Зарплаты библиотекаря едва хватало, чтобы прокормить самого себя, а тут ещё Володя… …Но, с другой стороны… Володя давно мечтал снова оказаться у Жени дома. Неважно, по какой причине, важно, чем это могло (лишь бы не как в прошлый раз) закончиться. Володе тут же пришлось обуздать смелые фантазии, пока они не отразились на его лице, иначе библиотекарь, наверное, побоится пустить его к себе на порог. Сам Женёк вряд ли задумывал что-то неприличное. Из них двоих он казался наименее испорченным. Интеллигент, чё. — Да чего там помогать, у меня ж лицо и ноги только… — вяло запротестовал Володя (так, приличия ради) и уверенно сунул руку себе за шиворот. — Твою ж ма… — снова выругался он. Футболка плотно прилегала к телу, поэтому он плохо чувствовал, что у него со спиной, но область ниже шеи у него, определенно, была горячая. Слишком горячая. Плюнув на всякие приличия, Володя быстро приподнял шорты (пара старушек с заинтересованным и одновременно осуждающим видом попялились на его волосатые ноги) и пощупал бёдра. Все выше сгиба ног тоже было горячее. Если раньше у него ещё оставалась хоть какая-то надежда, то теперь она окончательно сдохла в муках. — А я говорил, — не удержался от укола Женя. Он, наверное, весь день ждал, когда сможет это сказать. — Не упрямься, Володя. Поехали ко мне. — Так двадцать ж пять градусов всего было, ну… — беспомощно бурчал Володя, плетясь за Женькой в сторону метро и отказываясь верить в собственный идиотизм. Он продолжал наивно надеяться на то, что Женя его разубедит и скажет, что это была шутка. В Анапе Володька, конечно, сгорал, причём не раз, но ему и в голову не приходило, что в Комарово это может повториться. Как так-то… Разубеждения со стороны Женьки так и не последовало. — А я говорил, — повторил библиотекарь с нажимом, закрепляя эффект. — Мазаться надо было! — Но солнца же почти не было, Женьк!.. — Оправдывайся, оправдывайся. Между прочим, среди анапских пацанов — по крайней мере, во времена Володиного детства, — считалось позором и проявлением слабости, если ты мазался солнцезащитным кремом, как девчонка. Настоящего мужика должна закалить улица! Женьке этого не понять, не просто же так он такой бледный. Сказать по правде, у Володи постоянно обгорал нос. Всё остальное загорало до такой черноты, что солнце уже не могло принести ему никакого вреда — и это там, где температура воздуха летом весь день не опускалась ниже тридцати, а то и тридцати пяти градусов! Там, где шпарило так, что люди предпочитали прятаться в тени огромных пляжных зонтов и до четырёх часов не высовываться за пределы своих участков, лишь бы не стать жертвой опасного ультрафиолетового излучения! А здесь же всего двадцать пять градусов… Двадцать пять!!! Коренной анапчанин не мог смириться с такой несправедливостью. Правильно всё-таки умные люди говорят: «Никогда не недооценивай своего врага»… А солнце в данном случае и есть враг! И Володя его недооценил!!! Женька периодически бросал на него задумчивые взгляды, но молчал. А ведь мог всю дорогу подтрунивать над другом, но, к его чести, не стал усугублять и без того неприятную ситуацию. Володя невольно подумал, что Женька с каждым своим благородным поступком нравится ему всё больше. Хотя казалось бы, куда уж больше… Жаль, сосредоточиться на этой мысли не получилось. Чем ближе они становились к Женькиному дому, тем сильнее Володя ощущал дискомфорт. Всё сзади от шеи до щиколоток нещадно горело. И, самое печальное, когда они ещё находились на пляже, Володя не раз подумывал о том, чтобы перелечь на спину для равномерной прожарки. Но тогда песок сыпался в лицо, и ему это совсем не нравилось, так что бывший тренер продолжил игнорировать жизненный опыт и здравый смысл. Как же он теперь об этом жалел!.. А всё, а всё, а надо было раньше думать. Как говорится, поздно пить боржоми, если почки отказали. «Какой я идиот!», — пришёл к выводу Володя без всякой жалости к себе и в очередной раз потрогал ноги. Прохладнее кожа не становилась, подтверждая худшие его опасения. Ещё и лицо, как назло, начало чесаться. Но Володя давно попросил Женьку останавливать его в такие моменты, и потому, зная о его особенностях, верный товарищ вовремя перехватил его руку у самого лица. Крепко стиснув его, Женька не разжимал их сцеплённые пальцы, пока они не приехали на нужную станцию. Увы, несмотря на все старания библиотекаря, терпеть этот зуд было просто невыносимо. Володя правда пытался больше себя не трогать, но, когда до Женькиного дома оставалось пару минут пути, всё равно не выдержал: — Притормози-ка на секунду, я прям щас намажусь! — Сначала сходи в душ, — возразил Женя невозмутимо. Остановиться он ему не дал, да ещё и подтолкнул для ускорения. — Иначе всё смоется, а продукт не из дешёвых, если ты не забыл. «Точно, ему же пришлось заплатить за меня!». — Тоже верно… — виновато пробормотал Володя и замер. Тут-то до него начало доходить, что именно Женька сказал. Простое приглашение на ужин не было равносильно посещению душа, так? Но если под ужином подразумевалось нечто совсем другое… Все неприличные мысли снова вернулись в Володину буйную головушку, и на этот раз он не успел совладать с собой достаточно быстро, чтобы по его лицу ничего нельзя было прочитать. По крайней мере, Женя загадочно улыбнулся. А Володя обожал, когда Женя улыбался. — Включи прохладную воду, — заботливо посоветовал библиотекарь. Уголки его губ оставались приподнятыми. — Я пропускаю тебя вперёд. — Я что, так сильно воняю? — не удержался Володя от шутки, чтобы скрыть неловкость, и демонстративно понюхал подмышки. Женя беззлобно закатил глаза, и Володя едва сдержался, чтобы не щёлкнуть его по носу. Когда они начали подниматься по длинной лестнице, ему уже стало не до проказ. Может, реабилитация и сказалась положительно на его ментальном здоровье, но физическое из-за многочисленных лекарств и отсутствия тренировок оставляло желать лучшего. Как это ни печально, Володе приходилось все свои силы бросать на борьбу с отдышкой. У него в доме, по крайней мере, был лифт! Давненько тренер по плаванию не захаживал к библиотекарю. В прошлый раз Женька валялся здесь с пробитой головой и умолял не оставлять его одного, так что Володе пришлось спать в кресле. На неудобства ему было плевать, главное, чтобы с другом за ночь ничего не случилось. Как же бывший спортсмен тогда разозлился на алкаша, который посмел ударить Женю! Да и пересрался знатно, библиотекарь ведь наотрез отказывался ложиться в больницу. Слава Богу, всё обошлось. Володя потом не поленился, сгонял в церковь и свечку за здоровье Женьки поставил. Перестраховался. Терять товарища ему совсем не хотелось. В этот раз всё, конечно, было иначе, но неприятный осадочек остался. Бросив сумки в прихожей, Володя вытащил полотенце и бросился к ванной, где, к своему удивлению, столкнулся с несколькими проблемами. Мало того, что из него отовсюду (из ушей, из носа, из задницы) сыпался песок, который нужно было тщательно вычистить, так ещё и любая вода теперь казалась ему слишком горячей. Даже когда он выкрутил холодную на максимум, это не принесло ему облегчения — вода морозила ту часть тела, которая чудом не сгорела, и совершенно не остужала всё остальное. Ощущение, что он влип, усиливалось с каждой секундой, но Володя упрямо продолжил стоять под холодной, пытаясь снизить болевые ощущения. Да уж, прикасаться к красным участкам действительно было больно! Просто чертовски. Поэтому тырить Женькину мочалку Володя не стал. Так, слегка провёл по коже намыленной рукой, и всё. Трусы пришлось напялить те же самые. Надевать их было сущим мучением, потому что сгибы ног ныли от такой бесцеремонности и умоляли их не трогать, но по-другому было никак. Ситуация казалась безвыходной… Выйдя, а точнее, чуть ли не вывалившись из ванны и долбанувшись плечом об стену, Володя обнаружил, что Женя к его возвращению уже приготовил ужин и разложил на столе приборы на двоих. Библиотекарь, попросив не начинать без него, быстро шмыгнул в ванную, оставляя Володю одного. «Ого, — присвистнул бывший тренер про себя, оглядывая стол, — это ж почти свидание». Чего-то для свидания, правда, не хватало, но он решил в первую очередь разобраться с травмами, а потом уже подумать обо всём остальном. Покопавшись в Женькиной аптечке, Володя вытащил зелёнку с бинтами, уселся на раскладной стул, едва не свалившись, и с кряхтением и жалобными стонами закинул ногу на ногу, ощущая усиливающуюся боль в натянутой коже. Невольно мелькнула мысль о том, что стоило бы вытащить из холодильника лёд, но Володя её храбро подавил — он же не слабак какой-то, чтобы боль заглушать, сам виноват. Пришлось ему, собравшись с силами, быстро и неаккуратно обработать раны на ступнях, а затем ещё более быстро и неаккуратно замотать их бинтами. По сравнению с солнечными ожогами, эти царапины были сущей мелочью, но лучше было позаботиться о них до того, как начнутся серьёзные проблемы. Боль в обожжённых участках тоже не давала Володе покоя. Она стала настолько невыносимой, что хотелось когтями содрать с себя кожу до мяса или срезать её ножом. Мазь, которая была холодной и немного вонючей, к счастью, свела это разрушительное желание к минимуму. Володя быстро распределил её пальцами по ногам (особенно сильно натирая сгибы), испытывая при этом нереальное облегчение, близкое к экстазу. Так же быстро он намазал руки и лицо, с каждым втиранием всё больше ощущая себя счастливым человеком. На место боли пришло неприятное, но лёгкое покалывание. Теперь Володя даже мог нормально сидеть и не переживать, что весь ужин будет вертеться на стуле, как уж на сковородке. Кстати, об ужине. Женька продолжал вовсю плескаться, но, как бы сильно в животе не урчало, садиться без него есть — не вариант. Зато времени было вполне достаточно, чтобы организовать романтическую обстановку. Сам-то Женёк, бедный, так устал, что совсем об этом не подумал, но ничего, Володя прекрасно справится сам… Мужчина с лукавым видом потёр ручками, как классический мультяшный злодей (не хватало только разразиться злодейским смехом), и, опираясь обеими руками о стол, с протяжным стоном и скрипом во всех конечностях поднялся, чтобы приступить к осуществлению своего коварного замысла. Настало время искать свечи! …Коварный замысел застопорился в самом начале. Володю ожидал облом: он не смог нарыть даже самых дурацких свечей, таких, в виде фигурок-символов Нового года, которые нередко попадались во всяких подарочных наборах. У Женьки в принципе вещей было мало, безделушек тем более, и всё лежало на чётко отведённых местах, чтобы не портить фэн-шуй (или как эта белиберда называется). Короче, свечи в своём доме Женёк почему-то посчитал лишними. Но Володя был не пальцем деланный. Это уже было дело принципа! Он целеустремлённо потянулся к Женькиному телефону, который тот поставил на зарядку, и принялся активно гуглить. Вскоре перед его глазами предстала инструкция по созданию самопальной свечки. Иллюзорные огоньки зажглись в его зрачках, и Володя с огромным энтузиазмом взялся за дело. Для начала ему нужно было достать со слишком высокой для него полки пустую стеклянную банку. Женя справился бы с этим за секунду, просто вытянув руку, а бедному Володе пришлось балансировать на шатком стуле, как на доске для сёрфинга — чуть всё не посносил, но равновесие удержал, мастерство-то не пропьёшь! Крышка лежала отдельно, в самом углу, так что пришлось ещё немного помучиться и проявить чудеса смекалки, чтобы выудить её и сбросить на стол. Жалко было, конечно, дырявить её ножом, но Володя был готов потом принести новую... когда-нибудь. А сейчас, чётко следуя инструкции, он налил в добытую банку подсолнечное масло, достал из аптечки вату, раскатал её в колбаску на манер фитиля, распределил по кругу в масле, вытянул за кончик через дырку в крышке и эту самую крышку завинтил. А затем поджёг фитилёк. И свечка загорелась! Да так хорошо, что Володе чуть не опалило брови. Бывший спортсмен с довольным видом водрузил свою поделку на стол и задумчиво закрутил в руке Женькин телефон. Экран при каждом касании подозрительно скрипел, из порта для зарядки периодически вытряхивались частички песка, на счёт чего Володе в голову пришла очередная гениальная идея. — Хей, Женьк, где у тебя тут пылесос?! — крикнул он, пытаясь перекрыть своим голосом шум из ванной. — Пылесос?.. Тебе зачем?! — хозяин квартиры поспешно выключил воду, чтобы лучше его слышать. — Да вот, из телефона твоего песок выдуть хочу, — сознался Володя. Ответом на это эксцентричное решение проблемы стал библиотекарь, который с безумным видом вывалился из ванны так же неуклюже, как и Володя до него, прикрываясь одним только полотенцем. Судя по его настороженному взгляду, идея Володи ему не понравилась. — Жень… — протянул бывший спортсмен удивлённо, — ты чего босой-то вышел? Заболеешь же!

***

Евгений пристально смотрел на себя в зеркало, размазывая пену пантенола по щекам и острым скулам. У него как раз оставался маленький спрей в аптечке, который нужно было израсходовать до истечения срока годности. Кожа у Евгения, увы, с детства была слишком тонкая и на солнечные лучи реагировала крайне негативно. Он мог обжечься даже на морозе, поэтому баллончик пантенола всегда был припасён среди прочих лекарств. Видимо, в Комарово Евгений забыл вовремя обновить крем на лице — в остальных местах у него, к счастью, ничего не болело и не пекло. Пусть он и не стал обладателем бронзового загара, которым было бы приятно похвастаться перед коллегами, зато он не стал похож на варёного рака, коим перед ним предстал неразумный Владимир. «Представить не могу, как бы жил с ним в Анапе… — задумался Евгений, но, поймав себя на этой мысли, тут же жёстко её пресёк: — Хватит! Это никогда не случится». Библиотекарь бросил быстрый взгляд на гостя. Тот, наклонившись боком, со всей силой дёргал головой, пытаясь вытряхнуть воду из уха. Как он пояснил, она ещё в заливе попала, но вытекать пока не спешила. В этот момент Владимир напоминал не человека, а отряхивающееся дикое животное. Совершенно не тот типаж, что подходил Евгению — грубоватый, необразованный, местами чересчур твердолобый. В другой жизни библиотекарь никогда бы на него не посмотрел. Но он жил в этой — к сожалению или к счастью. Владимира ни на секунду нельзя было оставить одного. Лёгких путей он не искал — смастерил из подручных средств свечку вместо того, чтобы просто спросить, где она лежит. Евгений демонстративно открыл кухонный шкафчик и вытащил свечи с верхней полки, наблюдая за его реакцией. Владимир на это только расплылся в виноватой улыбке и развёл руками. Если бы он успел добраться ещё и до пылесоса, Евгению пришлось бы покупать новый телефон. Какой же Володя всё-таки… необузданный. Да, это, пожалуй, верное слово. И, что самое ужасное, Евгению это нравилось. Он убрал спрей в аптечку, с трудом сдерживая улыбку. Всё это было так примитивно, так несуразно! И всё же, с каждым новым глупым поступком лёд, сковавший его сердце, начинал таять. Евгений ведь правда просто пригласил Владимира на ужин и не собирался превращать это во что-то романтическое, но у бывшего спортсмена были собственные взгляды на сей счёт. В его неуклюжий флирт можно было и влюбиться. Потому что Владимир всегда был искренним. Евгению этого не хватало. — Женьк, помажешь меня? — его друг простецки улыбнулся ему и доверчиво развернулся оголённой спиной. Владимир и по пляжу ходил без верха, но сейчас, в тусклом освещении единственной свечи, все его действия казались до неприличия интимными. В такие моменты Евгению приходилось одёргивать себя и напоминать, что они всего лишь друзья. И ближе, чем есть, они, увы, уже не станут. Не потому, что самому Евгению этого не хотелось. Просто была черта, через которую нельзя переступать, если ты не хочешь потерять по-настоящему близкого для тебя человека. А Владимир… Можно сказать, что за полгода их знакомства именно таким человеком Владимир для него и стал. Евгению не хотелось ничего менять. Он поставил стул позади своего друга и сел так, чтобы не упираться в него ногами. От Владимира пахло обычным хозяйственным мылом и пантенолом. Евгений быстро представил, как этот запах впитывается в одежду и простыни (странная мысль, ведь Владимир не останется у него на ночь!), как пропитывается им вся квартира, не давая забыть о драгоценном госте. В некоторых местах на руках Владимира остались куски мази, и Евгений принялся их растирать, размышляя, как неожиданно быстро им пришлось поменяться ролями. Это его даже позабавило. Пока они шли домой, библиотекарь думал скорее о том, как поскорее поужинать и лечь спать, чем о чём-то ещё, но оказалось, что заботиться о ком-то совсем не в тягость. Евгения слишком часто обвиняли в том, что он не умеет заботиться. Раньше он просто… не хотел? Или из-за банального неумения делал это так же плохо, как Владимир флиртовал. Временами у библиотекаря выходило полностью подстраиваться под своих партнёров, делать для них всё, что они просили, совершенно забывая о себе, но это приводило лишь к тому, что он душил их, невольно отталкивая от себя подобным поведением. Людей так трудно было понять… Вениамин Самуилович, психиатр, говорил: дело в том, что со всеми ними Евгений не был собой и не делал того, что ему по-настоящему хотелось. Он делал только то, что от него ожидали. Всегда и со всеми. Владимир ожидал, что библиотекарь будет давать ему книги — и с этой ролью Евгений справлялся без всякого труда. Но этому странному рыжему мужчине было мало книг. Он жаждал его внимания, приходил снова и снова, лишь бы просто побыть рядом, выслушать его и поделиться своими историями. Владимир редко о чём-то просил, и потому Евгению сейчас совершенно не было трудно касаться его обжигающе горячей, влажной спины мягкими, но уверенными движениями. На секунду Евгений даже пожалел, что они не были любовниками. Тогда можно было бы касаться Владимира гораздо чаще, и далеко не так осторожно. Впрочем, как бы аккуратен он ни был, его гость всё равно сводил лопатки, болезненно извивался от контакта с поражённой кожей и судорожно сжимал кулаки, стараясь перетерпеть пытку. Владимир походил на огнедышащего дракона, который в любой момент заплюёт всё огнём. Его эмоции были как на ладони — Евгений такой роскошью, увы, похвастаться не мог. Людям нельзя было показывать свои слабости: они цеплялись за них, стараясь как можно больнее уколоть при каждой ссоре. Всегда существовала необходимость сохранять непроницаемое лицо — как показывал опыт, это была наиболее выигрышная позиция. Евгений довёл своё притворство до совершенства, но оно раз за разом давало слабину, когда Владимир оказывался рядом. С ним можно было показывать себя другим. Быть другим. И вот библиотекарь обнаружил, что совершенно не притворно предложил свою помощь, потому что откуда-то точно знал: сам Володя со своими ожогами ничего делать не будет. Это было вполне в его духе — расчесать ссадины под глазами до крови, напороться на камни и располосовать ступни, спалить себе половину кожи под слабым курортным солнышком. Евгений не хотел подмечать такие тревожные звоночки, но Володя сам когда-то попросил его об этом, и теперь это получалось на автомате. За другом нужно было приглядывать, даже если он храбрился и считал иначе. «Не проще ли было завести собаку?», — подумал Евгений с долей самоиронии, в последний раз обмакивая пальцы в прохладную мазь. Баночка пантенола была совсем небольшая, в отличие от Володиной спины, так что надолго её не хватит. Оставалось надеяться, что у Владимира хватит мозгов и денег, чтобы позже купить новую. …Хотя всерьёз рассчитывать на это, разумеется, не стоило. Часть Евгения — самая гнилостная, самая ненавистная, самая отвергаемая им часть, — шептала ему, что он — самозванец. Что он в очередной раз помогал только лишь из соображений собственной выгоды, надеясь, что в будущем Владимир не станет кусать руку, которая его кормила. Нужно было просто продолжать располагать его к себе, чтобы у него и мысли не возникало о том, чтобы сбежать. Был ли Евгений искренен в своей заботе, или же в очередной раз просто боялся остаться один? «Вы поступите с ним так же, как и со всеми предыдущими своими партнёрами, вот увидите, — всплыл в голове недавний разговор с доктором. — Не думайте, что ваши с ним отношения закончатся как-то иначе. Вы будете повторять одни и те же паттерны поведения, потому что просто не можете жить по-другому. Наши с Вами беседы никак Вам не помогут. Я настоятельно советую Вам лечь в стационар». «Нет! — мысленно спорил с ним Евгений, блуждая длинными холодными пальцами по пылающей коже. — Владимир не похож на других. Возможно, он несколько проблемнее, чем я ожидал, но я справлюсь». Евгений изменился. Он стал терпеливее и опытнее. Он больше не кидался на людей из боязни их потерять. Не душил, не пытался их исправить, не навязывал своего общества. Да, ему до одури хотелось сбежать первым вместо того, чтобы мучиться ожиданием предательства. Хотелось не ловить на себе доверчивые взгляды, не служить ни для кого спасением и жизненным ориентиром, коим за всю свою никчёмную жизнь так и не смог стать для себя самого. Но уйти, надеясь избежать ответственности — значит так и остаться ничего не представляющим из себя трусом. Чтобы выйти за рамки привычных паттернов, нужно было поверить — не только в себя, но и в другого… каким бы «проблемным» этот другой ни был. В конце концов, уже давно пора было перестать бежать от себя. Ноша далеко не так тяжела, если рядом есть тот, кто поможет её нести. Когда Владимир в очередной раз подскочил, не сдержавшись, Евгений мягко положил ему ладонь на плечо: — Тише. Я закончил… Теперь можно приступать к ужину. Владимир чуть откинулся назад, заглядывая ему в глаза, и с облегчением кивнул. Морщины на его лице разгладились — он наконец-то перестал хмуриться и даже заметно воодушевился. Как голодный пёс, которого долго держали перед полной миской и говорили: «Нельзя», а потом резко разрешили наброситься на еду. Может, всё-таки нужно было завести собаку… Уставший Владимир расплылся на стуле и почти не двигался всё то время, что Евгений раскладывал еду по тарелкам. Даже вилку пришлось вложить бедовому другу прямо в руку. И, что странно, Владимир чуть её не уронил. Неужели Евгений переусердствовал?.. Покачав головой, библиотекарь недовольно поджал губы, но ничего не сказал. Он не стал сразу приступать к трапезе. Крыша, увы, сильно нагрелась за день, поэтому в квартире, расположенной на чердаке дома, было ужасно душно. Евгению пришлось временно отвлечься, чтобы открыть те форточки, до которых он ещё не успел добраться по приходе домой, и включить старенький, вечно барахлящий вентилятор. У Володи пот тёк градом и вымывал целебную мазь, делая её бесполезной. Хозяин квартиры пытался хоть как-то облегчить его положение. Но когда Евгений закончил, то к своему неудовольствию обнаружил, что гость отодвинулся и от окна, и от вентилятора, и при этом мелко подрагивал, хотя твёрдые руки библиотекаря уже давно не касались его ожогов. Это было странно. Евгений вежливо поинтересовался, нужно ли выключить вентилятор. Владимир в ответ на это отстранённо пожал плечами и продолжил молча, механически пережёвывать пищу, буровя пустым взглядом пространство перед собой. Тогда библиотекарь посчитал, что проявил достаточно гостеприимства, и, наконец, начал есть. Много говорить Евгений не любил, особенно к концу дня, поэтому предоставил возможность Владимиру завязать светскую беседу. Почему-то бывший спортсмен терпеть не мог тишину во время еды, игнорируя известное детское правило «когда я ем...». Вот и сейчас Владимир быстро перехватил инициативу. После тысячи слов благодарности, от которых Евгений попросту отмахнулся, он начал вспоминать их пребывание в Комарово и жаловаться — пусть и довольно вяло, — на наглость прибрежных чаек, отсутствие бабочек на берегу и непохожесть колючего Финского залива на тёплое Чёрное море. Евгений слушал его краем уха и к месту кивал, куда больше интересуясь содержимым своей тарелки. Сам он сейчас не хотел вспоминать о том, что пережил, впервые оказавшись в заливе и поплыв. Для человека, который плавать не умеет, этот опыт был довольно стрессовым, и лишь нежелание показаться слабым толкнуло Евгения на этот шаг. Что сделано, то сделано; он старался скорее об этом забыть и настроиться на завтрашний день. Рабочие будни не оставят в его голове места для излишних тревог. А сейчас можно было просто сидеть, ни о чём не задумываясь, слушать приятный голос и ощущать доброжелательные интонации, не утруждая себя пространным ответом. Не будь здесь Владимира, Евгений просто включил бы какую-нибудь музыку на фоне, чтобы не оставаться наедине с собственными мыслями. Иногда одинокие ужины были ему в тягость. Впрочем… не иногда. Ему до обидного редко удавалось провести с кем-нибудь вместе такой тихий, приятный вечер. Обычно партнёры чрезмерно грузили его своими проблемами или нарывались на ссору, надеясь выплеснуть таким образом весь негатив, скопившийся за день. Временами они лезли с совершенно ненужным ему интимом, и приходилось подстраиваться под их желания, боясь невольно оттолкнуть или обидеть. Владимир же совершенно не раздражал и не вызывал желания начать с ним скандалить. С ним было необычайно спокойно, и плохие мысли улетучивались, разбиваясь об его наивную, добрую улыбку. Пожалуй, решил Евгений, стоит почаще приглашать его на ужин. Может быть, он позовёт Владимира уже завтра. Или сегодня. То есть, не отпустит его домой вообще. «Это просто дружеский вечер, — надавила самая разумная и самая недоверчивая его часть. — Да, в прошлый раз тебе проломили голову, и у тебя не оставалось выбора, но сейчас ты не можешь заставить его остаться без какой-либо разумной причины. Ты ведь не хочешь давать себе и ему ложную надежду, верно?». …Надежду на что? Они просто друзья. «Хватит, — снова оборвал он себя. — Хватит обо всём этом думать!». Евгений, насильно подавив в себе бурю чувств, украдкой взглянул на Владимира. Тот без особого аппетита ковырялся в овощах, не осилив даже половину порции. Это огорчало. — Холодно здесь как-то, — поёжился вдруг бывший спортсмен, оборвав рассказ на половине. Его лоб всё ещё блестел от испарины, но дуновение ветра, ворвавшееся в форточку, не облегчало его состояние. Он резко встал из-за стола. — У тебя есть какое-нибудь одеяло? — Возьми в шкафу, — предложил Евгений, не отвлекаясь от ужина. Он не осознавал, насколько проголодался, пока не начал есть, и потому не хотел прерываться на пустяки. Никакого холода он не ощущал — на его взгляд, в помещении всё ещё было душно. Если слова гостя были лишь предлогом, чтобы потянуть время и подготовить очередной сюрприз, то Евгению очень любопытно было узнать, что такое Владимир задумал. Тот всегда был совершенно непредсказуем, но библиотекаря это не пугало. Сюрпризы Владимира были приятными. Тарелка постепенно опустела, но Владимир ещё не вернулся. Видимо, его замысел занял куда больше времени, чем он рассчитывал. Телефон Евгения всё ещё стоял на зарядке, так что за него можно было не волноваться. Звука работающего пылесоса тоже не было слышно. Если так подумать, в квартире в принципе стояла почти идеальная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и звуком включённой воды — Евгений принялся за мытьё посуды, не желая откладывать это дело до утра. Грязная посуда, как и бельё, имела неприятное свойство накапливаться и в дальнейшем давить своей монументальностью. Если бы Евгений не обучился в приюте самодисциплине, то, выражаясь фигурально, уже давно бы жил на помойке. Выполняя мелкие бытовые дела, Евгений не замечал, как быстро летело время. Вот и сейчас, лишь чудом не уткнувшись носом в оставленную Володей тарелку в момент протирания стола, мужчина осознал, что его гость отсутствовал слишком долго. А, зная Володю, это должно было насторожить. Нет, нельзя было исключить вероятность, что ему банально не понравилась предложенная еда, и он не смог придумать, как вежливо об этом сообщить. Владимир был слишком прост и добр для того, чтобы изворачиваться, поэтому, возможно, предпочёл незаметно удалиться. С другой стороны, бывший спортсмен не был из тех, кто уходит по-английски, так что этот вариант не выдерживал всякой критики. Если же считать, что Владимир ничем не отличался от других людей, можно было предположить, что он, по наивности своей, рассчитывал на нечто большее, чем Евгений сейчас был готов ему дать, и его обнажённое тело в этот момент мёрзло на постели, прикрытое одними лишь лепестками роз. Евгений невольно улыбнулся, подумав об этом. И пошёл проверять свои догадки. …Нет, его готовка просто не могла быть настолько ужасной. Евгений не слышал стука входной двери, значит, Владимир ещё не ушёл. Если только, он, конечно, не выбрался на крышу через балкон. Не надо было показывать ему возможные пути отступления, теперь придётся всё время беспокоиться о том, чтобы он не сбежал… Евгений начал тревожиться. Слегка. И то ли из-за того, что он заранее решил, будто Владимир его бросил, то ли из-за того, что опустился до вульгарных фантазий, но далеко не сразу ему удалось разглядеть своего гостя в той дрожащей одеяльной гусенице, которая сиротливо сжималась на собранном диване. «Что за бред, — подумал тогда Евгений, нерешительно остановившись напротив. — Это даже не сексуально». Он всё ждал, когда эта глупая игра в прятки закончится, и Владимир, признав своё поражение, выпрыгнет из своего чрезмерно жаркого кокона, но тот лишь лежал, дрожал и имитировал бревно. — Даже так… — растерянно протянул Евгений. Таких партнёров… то есть, друзей, у него ещё не было. Он подождал из вежливости, давая Владимиру последнюю возможность закончить свой розыгрыш, но, так как ничего не происходило, он быстро потерял терпение и потряс гостя с той стороны, с которой, как ему показалось, находилось Володино плечо. — Володя, что происходит?! — П-п-п-прос-с-сти! М-м-мне х-х-холодно… — последовал заторможенный ответ. И сопровождался он отчётливым стуком зубов. «Замечательно», — подумал Евгений, резко отпрянув. Это было нехорошо. Очень нехорошо. — Что происходит? — повторил он твёрже. — Ты, что, заболел? — Н-н-нет… — Понятно, — Евгений резко выпрямился. Ему, и правда, стало всё понятно. Этот вечер просто не мог быть хорошим. Зря он на что-то надеялся. — Жди меня здесь. Сказал так, будто всерьёз верил, что Володя в таком состоянии мог куда-то уйти… Смешно. «Я глупец», — констатировал Евгений и отправился закрывать форточки. Вентилятор тоже пришлось выключить. Квартира после всех этих манипуляций обещала превратиться в парилку. Хорошо, что крыша постепенно остывала — температура со временем выправится сама собой. Но до этого момента ещё нужно дожить. «Ты хотел повод? — саркастично поинтересовался Евгений у самого себя. — Молодец. Ты его получил. Теперь Владимир никуда от тебя не уйдёт!». Чтобы проверить свою догадку о болезни, библиотекарь просунул руку под покрывало, нащупывая Володин лоб. Тот был обжигающе горячим. Как Евгений и думал. — Надо померить тебе температуру, — произнёс Евгений ровным тоном, хотя и без дополнительных проверок было ясно, что этот обормот умудрился перегреться. Да, тревожные звоночки наблюдались ещё во время ужина. Но Евгений упорно их не замечал, ибо при всём желании не смог бы поверить, что его друг так глупо заболеет. Он же не ребёнок, в конце концов. — Н-н-н-не н-н-н-адо, — невнятно запротестовал Володя. И выгнулся всем телом, словно его внезапно накрыл приступ эпилепсии. В эту же секунду ситуация из «просто плохой» резко переросла в «крайне паршивую». Евгений, честно говоря, с таким сталкивался впервые и весьма слабо представлял, что ему нужно делать. — Р-р-раз-з-зобью г-г-гра-а-ад-д-дусн-н-ник. — У меня не ртутный, — успокоил библиотекарь. Он изо всех сил старался контролировать голос, чтобы казаться Владимиру собранным, но то, с какой скоростью он метнулся к аптечке, выдавало его истинные чувства с головой. Вернулся он также молниеносно и, нетерпеливо стянув с друга часть покрывала, требовательно заявил: — Закрой глаза, открой рот! — Эт-т-т-то я дол-л-л-лжен т-т-так ш-ш-шут-т-тить… — Володя попытался улыбнуться, но вид у него был слишком уж нездоровым. Его зубы продолжали отбивать чечётку. Для того, чтобы Владимир ненароком не раздавил ими градусник, Евгению пришлось со всей силы сжать ему челюсть. По руке от этих манипуляций пошла слабая волна. Друг, широко раскрыв глаза, конвульсивно бился всем телом, и трудно было представить что-то страшнее этого. Володя отчаянно пытался скрыться под одеялом целиком, как будто вполне высокая температура в комнате всё равно продолжала доставлять ему ужасный дискомфорт. А Евгений своими действиями не давал ему укрыться, чтобы спастись от холода. Поняв свою ошибку, библиотекарь сменил тактику. — Держи сам! — приказал он, отпуская его лицо, и накрыл больного с головой. Прежде, чем одеяло закрыло Владимира, Евгений увидел, как друг сжал челюсть обеими руками. От страха Евгений едва соображал. Его бросило в холодный пот, домашняя одежда неприятно липла к телу. Нужно было действовать немедленно, но как именно — было неясно. Он же не врач. Евгений отыскал в шкафу второе одеяло и накинул его поверх первого, надеясь, что это хоть как-то поможет. Спустя томительные минуты, показавшиеся Евгению вечностью, Володя, наконец, перестал так отчаянно дрожать и вертеться. При этом он оглушительно громко дышал, как будто задыхался или пытался себя успокоить, усилием воли заставляя своё тело замереть. Если так продолжится и дальше… Евгению придётся вызвать скорую. «Я же не собираюсь оставлять его здесь, да?», — беспомощно спросил себя библиотекарь. Но он и так знал ответ. Часы неумолимо пробили полночь. Евгений нервно присел на краешек дивана. Оставалось только ждать. Через несколько мгновений запищал градусник. Володя высунул его из-за одеяла, стараясь не пропустить в своё «убежище» воздух, но его тело всё равно забилось в страшных конвульсиях — ещё более сильных, чем предыдущие. У Евгения, беспомощно наблюдающего за этим, возникло плохое предчувствие. Он перехватил градусник и медленно поднёс его к глазам. А затем обессилено опустил руку. Библиотекарь долго смотрел перед собой, пытаясь принять правильное решение. — Володь, — ничего не выражающим голосом позвал он. — С-с-сколько? — у Владимира, кажется, тоже не осталось иллюзий. — Тридцать восемь и семь. Рука с градусником слегка подрагивала. Может, из-за того, что Владимир, к боку которого Евгений теперь прижимался, тоже дрожал, а может, по какой-то другой причине. Два одеяла и одежда, которую Володя на себя натянул, когда уходил с ужина. Он продолжал нагреваться. Его нужно растереть холодным компрессом, обложить льдом, вытряхнуть из всего лишнего, пока температура не поднялась до сорока. При этом нельзя допустить, чтобы он простыл. Но проблема в том, что Володю знобило. Вытряхнуть его из вороха одеял не представлялось возможным, пока его не перестанет скручивать. Что же тогда делать? Володя не помогал найти ответ на этот вопрос. Он только тяжело дышал, стучал зубами и молчал. Евгений отстранённо подумал — а не потерял ли его друг сознание? Не впал ли в бредовое состояние? — Володь, — позвал библиотекарь снова. На этот раз твёрже. — Ес-сли не вылез-зать, т-то т-терп-пим-мо, — с трудом отозвался тот. Конечно, терпимо. На том свете ему будет терпимо! Евгений устало потёр переносицу, стараясь успокоиться. Он часто бывал в приютском лазарете. Встречал смерть лицом к лицу. Но одно дело — быть на волосок от смерти самому, и совсем другое — подвергать такой опасности друга. Это было недопустимо. Евгений решительно поднялся: — Принесу жаропонижающее. — Н-н-нет! — Владимир, снова высунувшись, отчаянно перехватил его ладонь, не давая сдвинуться с места. — С моими т-т-таблетками н-н-нельзя… Х-р-р… П-подари мне, С-санта… анти…деп-п-прес-с-санты… Кажется, у него начался бред. — Так, всё, Володь, я вызываю скорую! Евгений попытался вырвать руку, но Владимир держал его на удивление крепко. — Н-н-не н-н-надо! Лучше д-д-дай с-с-согреться… Владимир точно бредил. Уверял, что у него всё само пройдёт, надо просто дать ему немного полежать, высунув наружу один только нос. Говорил что-то о том, что давно закалил свой организм для борьбы с болезнями, поэтому никакие лекарства ему не были нужны (о болезнях ментальных он, видимо, позабыл, но Евгений не счёл нужным ему напомнить; это было бы низко). Извинялся за то, что поставил друга в такое неловкое положение, и, если надо, он уйдет… Очень интересно, как он себе это представлял. Неужели считал, что Евгений выкинет его, больного, на улицу? Будь это кто угодно, кто не Владимир, Евгений, быть может, так бы и поступил. Но это был Владимир. Библиотекарь устало потёр глаза. Ему оставалось спать не больше пяти часов — с утра нужно было вставать сначала на очередной сеанс с доктором, а потом на работу. Если Владимир умрёт у него дома, это повлечёт за собой множество необратимых последствий, с которыми Евгению совсем не хотелось сталкиваться. Владимир развалился на его диване, даже не подумав о том, где Евгений будет спать. И Владимир всё ещё дёргался и стучал зубами так, что наверняка стачивал эмаль. Этот невыносимый, ужасный болван напугал Евгения до чёртиков, когда сказал: — С-с-сердце с-с-стран-н-но с-с-стуч-ч-чит. Мед-д-длен-н-но… Это стало последней каплей. Нет, Евгений совершенно точно его убьёт. Сам. И даже не поморщится. «Я об этом пожалею», — подумал смирившийся со своей незавидной участью библиотекарь и снял с себя всё, кроме нижнего белья. Не давая себе опомниться, он нырнул под два одеяла, прижимаясь к Владимиру. А тот в ответ дёрнулся всем телом и едва не скинул его на пол. — Х-х-холодно. «А мне жарко, и что теперь?», — огрызнулся про себя Евгений, но вслух только терпеливо попросил, обвивая друга за шею: — Терпи. Владимир был очень горячим. И, к сожалению, горячим далеко не в том смысле, в каком хотелось бы библиотекарю. С другой стороны, сонно думал Евгений, если бы Владимир был горячим именно в том самом смысле, это тоже было бы плохо, потому что он сейчас был не в настроении… и вряд ли в ближайшее время это настроение появится. Владимира было очень легко любить, и очень тяжело — хотеть. Будь это иначе, они переспали бы после первого же совместного похода в кафе. «О чём я вообще думаю…», — возмутился усталый мозг. Они — друзья. Точка. Они — друзья, которые переплелись столь тесно, что Евгений кожей чувствовал пульс. Сердце Владимира поначалу стучало медленно, будто в любой момент могло остановиться. Но чем дольше Евгений лежал, изнывая от жары и покрываясь потом в три ручья, тем быстрее оно билось, и тем реже подрагивало болезненное тело рядом. В какой-то момент конвульсии прекратились совсем. Евгений был слишком уставшим, чтобы расценить это, как победу. Громкое дыхание в ухо раздражало. Стекающий и пропитывающий чужую одежду пот раздражал. Чужие руки, обвивающие его за талию и не дающие пошевелиться, раздражали. Тиканье часов, напоминающее о неумолимом ходе времени, раздражало. В общем, раздражало абсолютно всё, и хуже того было, что ничего из этого Евгений не мог изменить. Он лежал, прокручивая в голове тысячу бессвязных мыслей, вслушиваясь в успокоившееся сердце и ровное дыхание, и осознавал, что в этот момент был как никогда близок к убийству. Это немножко пугало. Он терпеть не мог спящих — и Владимир не был в этом виноват. Честно говоря, Евгений никому, даже доктору, об этом не рассказывал, но это была одна из причин, почему он быстро расставался с людьми, стараясь не находиться с ними в одной постели дольше необходимого. С самого раннего детства у него были проблемы со сном: он мог пролежать всю ночь, глядя на чужие неподвижные тела и в красках представляя, что сделал бы с ними, если бы не боялся наказания. Это его не красило. Мужчина — тогда ещё мальчик, — бежал от этих навязчивых мыслей и справедливо опасался, что его сочтут сумасшедшим, если он с кем-нибудь ими поделится. Никто не должен был знать. Спящие люди были беззащитны, а значит, уязвимы. С ними нельзя было вести беседы, они ни на что не реагировали и ничего не видели, они были лишь пустыми оболочками, разум которых бродил где-то далеко. Они были живыми мертвецами, в которых от людей осталась лишь мерзкая физиология — они храпели, пускали слюни и газы, иногда даже скулили и вздрагивали из-за кошмаров, и Евгений наблюдал за ними каждую ночь, снова и снова, с трудом заставляя себя успокоиться, чтобы не вцепиться пальцами в чужое горло. Ему казалось, что во время сна душа покидала тело, он представлял, что всех людей давно поработили инопланетяне и сидели в них, управляя ими днём и отключаясь ночью, он размышлял о том, действительно ли пустые оболочки обладают разумом и не просыпаются ли они каждый раз новыми людьми… …Он боялся, что Владимир больше не проснётся. Однажды он вычитал в книге, как некая Джейн Эйр заснула в одной постели с любимой подругой, а проснулась рядом с холодным трупом. Возможно, ему не стоило читать это в столь юном возрасте — иррациональный страх навсегда поселился в его душе. Если он лежал вместе с кем-то — он бдил, оберегая чужой покой и не давая тому перетечь в покой вечный. Даже если он сам ненавидел своих партнёров за это. Евгений не мог пошевелиться, не мог вздохнуть полной грудью, а мог лишь лежать, ощущая себя липким и горячим, и считать минуты до утра. Оставалось ещё примерно двести шестьдесят четыре минуты, около шестнадцати тысяч секунд, это не так уж и много в сравнении с вечностью. Нужно было всего лишь перетерпеть, закрыть глаза и не переставать считать, пока не прозвенит будильник. Тело затекало и начинало болеть, но библиотекарь старательно убеждал себя, что это не страшно, что если пролежать так достаточно долго, он просто перестанет всё это чувствовать. Что его удобство — это ничто по сравнению… …дело в том, что со всеми ними Евгений не был собой и не делал того, что ему по-настоящему хотелось, он делал только то, что от него ожидали… …по сравнению со смертью. «Володя! — мысленно закричал библиотекарь, пытаясь не задохнуться то ли от жары, то ли от злости. — Мне сегодня на сеанс! И на работу! У меня будет очень тяжёлый день! Если собрался умереть — умирай где-нибудь в другом месте!!!». Володя просто ужасно, невероятно ужасно скрипел зубами. И он был единственным, кого Евгений так отчаянно боялся потерять.