Единственный шанс

«Храните верность в самых неожиданных местах».

Геннадий Малкин

      Острые когти непомерной тоски беспощадно погружались в беззащитное податливое сердце, всё глубже и безжалостнее вспарывая старые, кое-как зажившие шрамы, ядовитые лозы непрошеной горечи воровато оплетали не высказывающее ни малейшего сопротивления уязвимое тело, грозя утянуть его на дно бездонного холодного омута всепоглощающей печали, и неприятное, тягостное осознание собственной отверженности неистово досаждало охваченному необъяснимой подавленностью Бали-бею, непримиримо подтачивая изнутри его несокрушимую уверенность по мере того, как торжественно бороздящие знакомые и ныне приветливые воды свободные суда без тени былой настороженности и оправданного опасения отдалялись от заветного, щедро умытого золотым дождём города, чувствуя себя наконец полноправными хозяевами развернувшегося перед ними манящего простора. Горделиво выкатив напыженные паруса, переполненные попутным ветром, и решительно разрубая клиновидными носами встречные волны, опьянённые своим законным превосходством корабли словно дразняще красовались перед завистливыми свидетелями их величавого отплытия и теперь с долей отрадного нетерпения держали курс в родные бухты и дотошно изученные заливы Чёрного моря, чтобы с полным осознанием милосердно дарованной им независимости порезвиться в объятиях ласкового течения, встречающего вернувшихся домой странников, как своих старых друзей. Казалось, сама стихия разделяла в этот исторический день задорный настрой не верящих своему счастью моряков: повсюду разносился её заливистый возбуждённый смех, смешанный с вкрадчивым рокотом любовного одобрения, её доверительно обнажённые глубины так и сверкали неподдельным ликованием, точно очаровывая долгожданных гостей, а проходящая по массивному хребту предвкушающая дрожь с невиданной скоростью отбрасывала лёгкое судно всё дальше и дальше от суши, будто почувствовав неуёмную жажду его обитателей, и, вздымаясь огромными крутыми изгибами, проталкивала его в сторону сокровенной цели, безудержно поигрывая мощными валами в приступе искреннего беззаботного веселья. Уже давно Бали-бею не приходилось видеть хмурое и вечно чем-то озабоченное море в таком проказливом настроении, как если бы оно действительно одобряло безграничный восторг воодушевлённых моряков, но в этот раз даже захватывающее ощущение полёта и заразительное бурное озорство кокетливой стихии не могли усыпить в нём гнетущую притуплённую боль, что жалобным воем рвалась из его пленённой одиночеством груди, и восполнить ущербную пустоту, на месте которой с незапамятных времён пульсировала бессмертная раскалённая жилка пошатнувшегося мировоззрения, а ныне с пугающей быстротой расширялась беспросветная дыра удручающей потерянности. Это стойкое, до неприличия правдивое осознание чего-то неестественного, что в корне противоречило с детства взращённым в его мозгу моральным принципам, безвылазно обосновалось в обуянных отрешённой безысходностью мыслях на славу воспитанного воина, и сам он уже не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы вот так легко и хладнокровно предать забвению всё, что не так давно считалось смыслом его существования, его единственным верным призванием, во имя которого он неоднократно рисковал собственной жизнью. Исступлённая, почти безумная верность, заложенная в его упрямый характер с самого рождения, беззаветное самоотверженное стремление к новым вершинам, привитое ему с юных лет путём упорного труда и железной дисциплиной, сокровенное окрыляющее понимание нерушимого единства, воспевающее вживленное в плоть ощущение всеобщей причастности и упоительное познание собственной незаменимости — все эти хорошо знакомые ему составляющие его внутреннего самосознания на его глазах обращались в жалкую горсть дымящегося пепла, задвинутые на задний план иными жизненными ценностями, однако без этой прочной опоры, все эти годы удерживающей его на плаву, странно осиротевший Бали-бей будто очутился посреди кровопролитного боя совершенно безоружным, без брони и без всякого понятия отведённой ему роли, всеми покинутый и брошенный на произвол судьбы тем, кому посвятил всего себя без остатка. Но хуже всего было терзаться настойчивым напоминанием о том, что этим душевным страданиям лишённый крова и нравственного ориентира воин подвергся по доброй воле, заплатив за проявленное благородство настолько высокую цену, что теперь даже не осмеливался задуматься о том, жалеет ли он в глубине души о принятом решении. Безусловно, спокойствие и безопасность Тэхлике и её неродившегося ребёнка стоили всех богатств бренного мира и даже его собственных личностных убеждений, но кто же знал, что живущий одной лишь бескорыстной преданностью своему делу солдат воспримет это отторжение так остро и болезненно, будто часть его поверженного сердца безжалостно вырвали прямо из груди, и совсем скоро обнаружит, насколько уязвимым и одиноким он стал, собственноручно уничтожив то, чем прежде тешился и дышал, в чём находил своё истинное предназначение. А без него кем он теперь был? Осталось ли у него теперь право зваться воином и носить доблестное имя своего легендарного предка?       Вся жестокая необратимость свершившихся по его милости перемен слишком поздно настигла мучимого глубинным стыдом Бали-бея, ощутившего себя самым настоящим предателем родственной крови, и едва не опрокинула его наземь чудовищной силой предательского сомнения, что подобно голодному хищнику кромасло его нутро, никак не желая отпускать ослабевшую жертву из удушающего плена выматывающих противоречий. С потаённой печалью наблюдая с края борта за тем, как покосившиеся строения и полуразрушенные дома, чьи отталкивающие изъяны ревностно скрывал золотистый шёлк воспылавшего на горизонте солнца, постепенно бледнеют в солоноватой дымке занимающегося рассвета, становясь всё мельче и неприметнее на фоне величественных минаретов, он никак не мог найти в себе желанного отклика на соблазнительный призыв призрачной свободы, таким чудесным образом избавившей его от необходимости гнуть перед кем-то спину в выражении беспрекословного подчинения, отчитываться за каждый промах и всеми способами избегать роковых ошибок, жертвовать собой во имя чужих интересов, при этом отстаивая свои собственные, и испытывать подлинное счастье от возможности честно исполнять свой первостепенный долг. Потускневший взгляд его то и дело тянулся невидимыми страстными нитями к высившейся над остальным городом башне главного дворца, откуда он всего пару дней назад лицезрел приезд своего повелителя, и в тот момент, когда ему чудилось, будто оттуда за ним всё так же пристально и неотступно следуют глубокие рассудительные глаза, ему отчаянно хотелось вновь оказаться там, подле того, чья судьба уже не находилась в зоне его ответственности, и любым способом отсрочить неизбежное расставание. Ненавистное щекотливое поползновение снующей повсюду неизвестности коварно окружило оставшееся без чужого покровительства беспризорное существо, навевая ему тяжёлое чувство зародившейся тревоги, однако неразрешимые суждения слишком основательно увлёкшегося мрачными раздумьями о своём будущем воина незаметно для него самого неожиданно сплелись с посторонними, куда более позитивными и успокаивающими мыслями, невозмутимый обладатель которых настолько явно упивался своим тихим неземным счастьем, что заметить его приближение издалека не составило трудностей хорошо обученному бею, почти сразу распознавшему за шумом раззадоренных волн знакомую плывущую походку. Приведённые в тонус мышцы сами собой расслабились, ощутив благоприятный настрой объявившегося на палубе гостя, но окончательно неусмирённые муки бодрствующего сознания залегли на дно лишь тогда, когда оцепеневшее тело вновь обдало незабываемым теплом исцеляющей близости, а над ухом завораживающе затрепетало непринуждённое безмятежное дыхание, ласкающее открытую кожу шеи лёгкими будоражущими покалываниями. Едва сдержавшись, чтобы не обернуться и не встретиться с опасно-притягательным взором подошедшей сзади Тэхлике, Бали-бей испустил долгий отрезвляющий вздох, набрав полную грудь живительного морского бриза, и посторонился, позволяя чуткой напарнице молча пристроиться рядом.       — Ты выглядишь подавленным, — прозвучал совсем близко её мягкий участливый голос, и вслед за этим тонкая женственная ладонь нашла приют на его могучем плече, словно по волшебству, рассеивая сгустившуюся вокруг него непроглядную тьму. — Тревожишься о будущем?       — Скорее о том, смогу ли я отыскать в нём своё место, — глухо проронил воин в изрядно потрёпанную тишину, радуясь возможности хоть с кем-то поделиться своими душераздирающими сомнениями. — Ты не подумай, я бесконечно рад за тебя и за всех вас и нисколько не жалею о своём решении. Но я совсем не думал о том, что, потеряв навсегда единственный шанс вернуться домой, я потеряю самого себя. Я чувствую себя чужим.       — Тебе просто нужно привыкнуть, — с напускной беспечностью утешила его явно не осознавшая всей серьёзности его слов девушка, хотя он видел, что эта попытка нисколько не взбодрила даже её. — Вот увидишь, совсем скоро ты поймёшь, как это здорово, быть свободным и ни от кого не зависеть. Я уверена, тебе понравится.       — Рядом с тобой любая жизнь покажется мне раем, — мимолётно улыбнувшись, покосился на пиратку Бали-бей, искренне тронутый тем, что она не остаётся равнодушной к его переживаниям. Уловившая в его тоне плохо скрытую нежность Тэхлике послала ему ответную томную улыбку и в следующее мгновение беззастенчиво прильнула своим подтянутым боком к его ровному стану, не испытав ни капли смущения от столь откровенного знака внимания. — Но я чувствую, что мой долг пока не уплачен. Пророчество до сих пор не исполнилось, а значит, это ещё не конец. Не знаю, что нас ждёт, но мы должны быть настороже.       — Но ты больше никому ничего не должен, Малкочоглу, — с намёком на назревающее раздражение заметила Тэхлике, и её справедливое замечание прозвучало не столько резонно, сколько болезненно, будто сам внутренний голос здравого смысла твердил с ней в унисон эту очевидную истину, которую он так упорно отказывался признавать. — Это уже в прошлом. Тебе нужно думать о настоящем и о нашем общем будущем. Дай мне слово, что, когда Алонсо вернётся с твоего очередного задания, ты оставишь его в покое и прекратишь эти безуспешные попытки выследить сбежавших мятежников.       «Тревожится за брата», — сразу смекнул испытавший противный укол вины Бали-бей, покосившись на подругу извиняющимся взглядом, но она не обратила на него должного внимания и с самым самоуправным видом опустила голову ему на плечо, с наслаждением закрывая глаза, так что кончик цветного пера из её шляпы дразняще защекотал ему нос, вызывая непреодолимое желание чихнуть. Заискивающий ветерок бережно потрогал её вьющиеся подобно виноградным лозам каштановые пряди, выбившиеся из тугой толстой косы, ревниво приласкал медного оттенка бархатную кожу аккуратного лица, всколыхнув неосторожным касанием пышные ресницы плотно сомкнутых век, за которыми прятались самые прекрасные и воинственные глаза во всём мире, и обольстительно погладил южным теплом её озарённую солнечным светом изящную шею, так бесстыдно выставленную напоказ, что оказавшемуся в волнующей близости от неё воину ничего не стоило беспрепятственно нащупать влюблённым взглядом безобидно пульсирующую между расслабленных мышц нитевидную артерию, в которой сосредоточилась вся пугающая хрупкость и недозволенная доступность чужой неприкосновенной жизни. Заприметив выдающиеся точёные черты в гладких округлых линиях её привлекательной наружности, Бали-бей против воли снова вспомнил об Алонсо, накануне отправленном им по следу сбежавших мятежников вместе с небольшим отрядом моряков, и привычная мнительная тревога за друга липкой дрожью сковала его тело, вынуждая беспокоиться, сможет ли бесстрашный морской волк, неуверенно ощущающий себя на суше, отыскать сгинувших в неизвестном направлении бунтовщиков и разузнать, куда они держат свой путь и какова их конечная цель. С того момента, как получивший прямой приказ приятель отправился в дорогу, разминувшись с остальной командой капитана, не прошло даже суток, а изнывающий от нетерпения воин уже втайне сходил с ума от волнения и мысленно торопил отважного матроса, жаждая как можно скорее получить от него добрые вести. Видимо, Тэхлике переживала за отделившегося от них Алонсо не меньше него, но под стать своей независимой натуре тщательно старалась это скрыть, однако тесно соприкоснувшийся с её сильным телом воин всем своим нутром ощущал, как вибрирует внутри неё натянутая струна нервного напряжения.       — Если Алонсо найдёт тех мятежников, — словно подслушав его мысли, проговорила девушка, задевая его шею тщательно согретым в груди ублажающим дыханием, — мы ведь не пойдём по их следу, верно? Это больше не наша забота.       — Если их действия будут угрожать безопасности моего государства, я не останусь в стороне, — твёрдо отозвался Бали-бей и почти физически ощутил, как многозначительный взгляд Тэхлике, приправленный первыми признаками взыскательного непонимания, хлёстко обжёг его кожу в том месте, где всего мгновение назад он чувствовал непорочное усыпляющее тепло. — Пусть я больше не являюсь слугой повелителя, но я по-прежнему его подданный. И мой долг — отстаивать интересы империи даже тогда, когда это не входит в мои обязанности.       Опаляющий жар вонзившегося в него возмущённого взгляда будто стал сильнее, разгоняя по телу угрожающую волну вспыхнувшего ожесточения, но постепенно присмирел, словно приструнённый каким-то волевым усилием, и вскоре сменился ненавязчивым дуновением морской прохлады, подсказав непреклонному воину, что уступившая в этом немом противостоянии девушка отвернулась, но не отстранилась от него, хотя отскакивающие от неё меткие искры непризнанного недовольства продолжали предостерегающе покалывать его сквозь одежду, неизменно натыкаясь на неприступный барьер завидного самообладания. Когда Тэхлике окончательно справилась с одолевшей её досадой, бдительно отслеживающий её состояние Бали-бей на свой страх и риск отважился приобнять заведённую хищницу за узкие плечи, плавно притягивая её ближе к себе, и, к своему облегчению, не столкнулся с ожидаемым сопротивлением, без труда убедив несговорчивую подругу наконец расслабиться в его доверительных объятиях. Знакомое убаюкивающее чувство незыблемой безопасности затопило разомлевшего в чужой опьяняющей близости воина, мгновенно сметая все его неосознанные страхи, и властвующий над ним изменчивый мир сжался до одного маленького огонька зародившейся между ними глубокой привязанности, даже стряхнув с горизонта обворожительные очертания растянувшегося вдоль берега Каира, что уже сделались едва различимыми за голубоватым мерцанием дребезжащего воздуха. С нарочитой неторопливостью скрадывая тоскливым взглядом тающий в безвременье зубчатый силуэт древнего города, отдавшийся на милость мечтательной тяге Бали-бей не сомневался, что прикорнувшая у него на плече Тэхлике чувствовала то же самое.

***

      В спешке выведенные на измятой поверхности потрёпанного пергамента крупные буквы вразнобой скакали по поехавшим строчкам, как если бы обладатель столь обрывистого и неаккуратного почерка нацарапал своё послание в седле бешено несущейся лошади: их угловатые, лишённые какого-либо изящества штрихи размашисто наседали друг на друга, лихорадочно заплетались в какую-то кривую зыбкую линию и с неимоверным трудом складывалось в разумные слова и осмысленные фразы, набрызганные на чистый лист на одном дыхании. О том, что пришлось пережить доставленному в целости и сохранности письму, торопливо накарябанному жалким куском попавшегося под руку угля, со всем неистовством кричали обшарпанные и местами оборванные края, избороздившие девственную желтизну тёмные пятна навеки впитавшейся влаги, из-за чего кое-где пергамент приобрёл волнистую шуршащую текстуру, и небрежно сморщенные участки, будто клочок бумаги свернули и развернули несколько раз подряд, прежде чем определиться с окончательным вариантом. Однако, несмотря на всю внешнюю неряшливость и крайне неразборчивые витиеватые лабиринты чужого грубоватого почерка, прошедшее через огонь и воду долгожданное послание представляло немалую ценность для увлечённого глубокомысленным чтением Бали-бея, уже потерявшего счёт времени за этим кропотливым и несколько утомительным занятием, и спустя бесчисленное множество попыток наконец вникнуть в суетливый рапорт заявившего о себе Алонсо ему всё же удалось зацепиться за истончившуюся нить искусно продетой в неудержимый поток слов главной сути и вытянуть на поверхность самое важное, что в то же мгновение отпечаталось на задворках его сознания яростно пульсирующей истиной. С дотошной придирчивостью прощупывая каждую покосившуюся букву, под обличительным сиянием танцующей сбоку свечи казавшуюся блекло-золотистой, уединившийся в своей каюте воин беспрестанно гнул шею над драгоценным письмом, боясь даже на миг выпускать его из нетерпеливо подрагивающих пальцев, и в голове его отчаянно стучала одна-единственная верная мысль, заполонившая скрытой в ней неотвратимой угрозой всё его взвинченное существо. Не смея поверить в увиденное, он сотню раз пробежался навострённым взглядом по чуть размытым в полумраке строчкам, малодушно надеясь, что ему это только привиделось из-за длительных волнений, но даже тогда, когда всё написанное представало перед ним в новом непорочном свете, он с потаённой дрожью в подобранном теле возвращался к одному роковому слову, что непроходимым комом тягостного предчувствия вставало у него в горле, заставляя дыхание беспомощно прерываться, а сердце загоняться исступлённой трелью. К тому моменту, как прознавшая о письме от брата Тэхлике объявилась в его покоях, пребывая в самом бодром расположении духа, все мышцы глубоко погрязшего в неутешительных раздумьях Бали-бея превратились в один упругий клубок оголившихся нервов, судорожно сокращаясь в попытке унять закипающую в груди праведную ярость, однако за то время, что потребовалось напарнице на знакомство с текстом, он успел немного успокоиться и остудить пылающий разум, чтобы взглянуть на ситуацию свежим взором. Рыжеватые блики застенчиво ютились в бездонных заводях обсидианового кольца, ослепительно поблёскивающего на его мезинце, пока изводящий себя самыми страшными предположениями воин в упор изучал застывшую к нему спиной девушку сощуренными глазами, считывая малейшее движение её приведённых в тонус мускулов, и уже догадывался, какие эмоции она испытала от прочтения этого письма, распознав первые признаки грядущего смятения ещё до того, как из её лёгких исподволь выпорхнул приглушённый вздох недоверчивого изумления. Так же, как и он, она несколько раз проштудировала застывшие строки вдоль и поперёк, словно надеясь наткнуться на какое-то объяснение, а затем порывисто развернулась к нему с остекленевшим на поверхности бронзовых глаз немым испугом, приправленным обречённым пониманием, и в молчаливом ожидании воззрилась на него сквозь рассеянный свет усохшей свечи, так что он без труда прочёл в затянутых трепещущими тенями омутах отражение собственных опасений, которые постепенно обрастали грохочущими в висках заезженными фразами:       «Мы опоздали. Они уже на полпути к столице».       — Так я и знала! — даже не пытаясь скрыть обуревавшее её свирепое негодование, прорычала не на шутку раздосадованная Тэхлике и в сердцах бросила ненавистное письмо обратно на стол прямо перед сидящим за ним Бали-беем, и оно, несмотря на приложенные к этому действию усилия, безмятежно и грациозно опустилось на деревянную поверхность, издав кроткий вкрадчивый шелест. — Стоит нам только на шаг приблизиться к счастью, как всё рушится в одно мгновение, едва я начинаю верить, что всё наладилось! О Аллах, когда же я смогу обрести покой?!       — Кажется, мы недооценили этих бунтовщиков, — задумчиво пробормотал себе под нос воин, приковав к раскрытому тексту письма невидящий взгляд. Теперь, когда необузданный прилив постыдного замешательства немного схлынул, обнажая спасительные островки неизменной сосредоточенности, он снова стал рассуждать как прирождённый стратег, на ходу перемалывая возникающие одна за другой щекотливые догадки. — Похоже, они полны решимости отомстить повелителю за то, что он обезглавил их главаря. И теперь они направляются в Стамбул… Если мы изменим курс прямо сейчас, то ещё успеем их догнать.       — Что? — не потрудившись понизить голос, бросила сбитая с толку девушка, со смесью непонимания и безысходности вперив в него искромётный взгляд, пронзающий его тысячами обжигающих разрядов. — Ты собираешься плыть в столицу? Сейчас?!       — Я предупреждал, что не отступлю, — решительно заявил Бали-бей и легко оттолкнулся ладонями от стола, выпрямляясь во весь рост и твёрдо приподнимая подбородок. — Я не собираюсь сидеть сложа руки, пока повелителю и всей его семье угрожает опасность. Прости, Тэхлике, но я просто обязан это предотвратить. Меня не было рядом, когда разыгралось восстание в Каире. На этот раз я не допущу подобной ошибки.       — Тебе вовсе не обязательно ехать в столицу, — упрямо возразила отчаянно цепляющаяся за последнюю надежду пиратка, хотя в её вмиг потухших глазах уже крепло неопровержимое осознание всей никчёмности этих бесполезных уговоров. — Ты можешь отправить ему письмо или сообщить другим высокопоставленным лицам эти сведения, да что угодно…       — Письмо не успеет дойти до столицы за столь короткое время, — покачал головой Бали-бей, отметая очень даже разумные доводы засуетившейся девушки, и та поражённо застыла на месте, словно пришпиленная к дереву его непреклонным взглядом, и с искренним отчаянием всмотрелась в его неприступные глаза, учащённо и поверхностно втягивая отсыревший воздух, внезапно показавшийся ему пресным и безвкусным. — А пока другие беи получат наше сообщение, мятежники уже достигнут своей цели и учинят беспорядки на улицах Стамбула. Нет, Тэхлике, я не могу этого допустить. Я просто не могу остаться в стороне. Я должен попасть в столицу раньше этих изменников.       «…и из пепла родится тот, кто способен изменить наш несправедливый мир».       Мрачный проблеск плохо скрытого негодования ломаной тенью исказил прекрасное лицо оцепеневшей во власти неукротимого недоумения Тэхлике, самоуправно уничтожая любые намёки на бессильное смирение, и всем своим враждебно настроенным видом она яснее слов давала понять, что не собирается так легко сдаваться и бросать безуспешные попытки образумить одержимого своим намерением капитана, что приятно удивило и даже немного обрадовало с сожалением наблюдающего за ней Бали-бея, готового пойти на всё, лишь подвластные ему красноречивые глаза никогда больше не окрасились в багровые оттенки безумного страха и губительной ярости. Знакомые низкие вибрации неистового возбуждения со всех сторон атаковали оказавшегося под прямым огнём воина, нещадно впиваясь в его окутанное нерушимым спокойствием тело, однако он беспрепятственно, хоть и с некоторой осторожностью, приблизился к замершей в воинственной позе девушке, с удовлетворением отметив, что она не отпрянула, и медленно протянул к ней руки, проникновенно прикасаясь к тонким гибким пальцам, чтобы ненавязчиво накрыть их своими. Он немного подождал, давая слегка оторопевшей подруге право выбора, и тихий голосок отрадного ликования восторженно вскричал в его груди, когда она ответила ему робкой взаимностью, не разрывая образовавушюся между ними телесную близость. Беззастенчиво погружаясь в непредсказуемые дебри её дикого взгляда, Бали-бей снова мысленно перекинулся на стучащую в его голове призрачную фразу из пророчества, беспрестанно блуждающую в его сознании бесплотным эхом какого-то забытого сна, и в тот же миг его без предупреждения оглушило резкое отрезвляющие озарение, как бы продолжая его собственные слова и воспевая в нём ещё больше бессмертного желания отстоять первозданную неприкосновенность священного города любой ценой.       «Я и есть тот носитель справедливости, восставший из пепла».       — Ты вовсе не обязана во всём этом участвовать, — мягко обратился к ней воин, бережно сжимая её хрупкие ладони, но голос его предательски соскочил с нужной интонации, вскрывая затаённую внутри неугодную тревогу. — Как только мы достигнем берегов Стамбула, я отправлю тебя в Семендире, в поместье, где я вырос. Там сейчас управляет мой друг Серхат-бей, под его защитой ты будешь в безопасности.       — Ты решил, будто я буду прятаться в укромном месте, пока ты в одиночку рискуешь своей жизнью?! — взвилась глубоко уязвлённая подобным решением Тэхлике, безжалостно полоснув его ожесточённым взглядом, и решительно вырвала руки из его пальцев, свирепо сжав кулаки и подтянувшись всем своим грациозным телом. На мгновение он даже опешил от такого давления, невольно отступив, и во власти благоговейного восхищения уставился на свою напарницу, чьи глаза метали грозовые молнии. — Неужели ты так ничего и не понял?! Для чего я, по-твоему, была всё это время рядом с тобой, помогала тебе и хранила преданность до самого конца? Думаешь, ради обещанного тобой вознаграждения, ради собственной выгоды? Нет! Я делала всё это, потому что твоя жизнь мне намного дороже, чем все богатства и драгоценности этой великой империи! Я поклялась тебе в верности, потому что знала, что уже никогда не смогу сойти с этого пути по своей воле.       — Что ты хочешь этим сказать? — тяжело сглотнув вязкую слюну, выдавил из себя потрясённый столь пылкой речью Бали-бей, но каким-то шестым чувством уже давно нащупал правильный ответ на этот вопрос, отчего испытал одновременно и глубокую признательность к отважной девушке, и подсознательный страх, подтачивающий изнутри его несгибаемую уверенность.       — Я ни за что не пущу тебя туда одного, — тоном, не терпящим возражений, констатировала Тэхлике, по-деловому скрещивая руки на груди, и, хотя в глазах её по-прежнему горела непримиримая решимость, певучий голос прозвучал снисходительно и почти нежно, вновь затрагивая особо отзывчивые струны в согретом сердце растроганного воина. — Мы покончим с этим так же, как начали, — вместе. Ты по-прежнему можешь рассчитывать на нашу поддержку.       — Я бесконечно благодарен тебе за… Всё это, — не найдя подходящих слов, чтобы описать самоотверженное стремление мужественной подруги, изрёк переполненный самыми тёплыми и возвышенными чувствами Бали-бей, с трудом подавив разлившуюся в лёгких щемящую истому, что сковала голосовые связки непрошеным тягостным спазмом. — Но как же наш ребёнок…       — С ним всё будет в порядке, Малкочоглу, — мгновенно оттаяв, проворковала умилённая его искренним беспокойством девушка, любовно погладив себя по животу, и он, немедленно среагиров на её рефлекторное движение, бессознательно приковал к нему немигающий взгляд, не сумев справиться с волнующим удивлением. Показалось ему, или принявший наиболее округлую форму живот напарницы действительно стал немного больше? Сколько же времени прошло? — Обещаю, что сберегу его, что бы ни случилось. К тому же, чего ему бояться, когда его бесстрашный отец постоянно будет рядом?       Видимо, восприняв его затяжное молчание как знак согласия, явно удовлетворённая своими доводами Тэхлике плавно шагнула к нему вплотную, так что между их одинаково разгорячёнными телами почти исчезло стесняющее расстояние, и в упоении подалась к нему навстречу, не сводя с него томного заманчивого взгляда. Не в силах противиться взыгравшему в крови непреодолимому влечению, опьянённый чужой досягаемой откровенностью Бали-бей не смог воздержаться от соблазна вновь пригреть этот женственный стан в своих бестрепетных объятиях, и спустя мгновение расслабленная и сморённая его глубоким дыханием девушка уже приласкала его своим животворящим теплом, изгоняя леденящий холод муторного одиночества, её размягшее сердце протяжно вторило его собственному ритмичному пульсу, а монотонная цепь её непринуждённых вздохов сливалась с рокотливым шелестом невидимых волн, ничуть не оскверняя миролюбивую тишину. Едва ощутимые колебания её размеренно вздымающихся рёбер отдавались лёгкими толчками в крепкие кости обвившего чужую талию воина, утончённые ладони вольно скользили по его спине, то задевая край лопатки, то проходясь кончиками пальцев по выступающим позвонкам, и цепляющий аромат некой горьковатой пряности, исходящей от её душистых волос, окончательно вскружил ему голову, оставляя после себя блаженный дурманящий привкус. Он хватался за эту терпкую ноту, как за последнюю истлевающую крупицу подлинной невинности в мерзких водах гнусной извращённости, но на этот раз даже сонливое наваждение, внушённое столь интимной близостью, не могло затмить зудящий рой трескучих мыслей о предстоящем противостоянии, от исхода которого отныне зависела судьба целой империи.

***

Июнь 1526 года, окрестности Мохача       Облагороженные холмистыми равнинами и бескрайними, ярко цветущими полями лесные владения в гордой неприкосновенности раскинулись под испепеляющим взглядом невидящего огненного ока, нисколько не смущаясь своей вызывающе дерзкой откровенности, и с долей высокомерного превосходства наслаждались губительным палящим зноем раззадоренного чужой надменностью светила, бесстыдно обнажая перед ним недосягаемые глубины налитых свежей молодой силой диких прерий и тенистые чертоги непроходимой загадочной чащи, куда едва просачивались ненасытные солнечные лучи, жаждая мстительно цапнуть за хвост хитрую вертлявую тьму, каждый раз насмешливо ускользающую из их раскалённых когтей. Подвижный зелёный купол, созданный под самым небом из витиеватых сплетений причудливо застывших ветвей и местами изорванного шальным ветром полога сочных листьев, надёжно защищал чувствительное нутро отсыревшей плодородной земли, тщательно сберегая накопленную на ночь освежающую прохладу, однако даже в изумрудной вуали густой растительности иногда возникали пробитые воздушными потоками зияющие бреши, и там, где напрочь отсутствовала оборонительная крепость из могучих деревьев, посеребрёные быстро испаряющейся влагой дебри смешанного леса были насквозь прошиты нитчатым янтарным светом, что расчленяюще перемежался с тёмными стволами, весьма правдоподобно имитируя маскировочный окрас какого-нибудь крупного хищника. При длительном кропотливом наблюдении раз или два можно было заметить степенно скользящие поверх этого покровительственного узора благородные тени, раздирающие невредимую полосатую шкуру острыми пиками величественных рогов: это стройные длинноногие олени в царственном одиночестве пересекали окутанные естественной тишиной тернистые заросли, статно вышагивая по протоптанной их собратьями невидимой тропе, их поджарые буро-рыжие бока, отливающие в полуденном сиянии чистой медью, по-хозяйски задевали растопыренные сучья росистых кустов, оставляя на них мускусно пахнущие пучки жёстких волосков, и их испещрённая узкими дорожками влаги гладкая шерсть ослепительно переливалась на солнце тёплым медовым блеском, придавая им ещё больше неземного великолепия. Когда коронованное животное важной походкой углублялось в таинственные недра своей территории, высоко приподняв аккуратную точёную морду, увенчанную навострёнными ушами, из бархатистой травы пугливо вспархивали потревоженные птицы, юркими пёстрыми искрами разлетаясь в разные стороны из-под копыт осторожного зверя, и с отрывистым чириканьем прятались в уютном пристанище душистой зелени, выставляя на всеобщее обозрение затаённую в самых укромных уголках хлопотливую жизнь лесных обитателей, остерегающихся вот так беспардонно заявлять о своём неуловимом присутствии. Но уже спустя несколько мгновений напрасная суета снова сменялась безмятежным затишьем, прерываемым лёгкими крадучимися шажками гибкой ласки или торопливым скрежетом цепких коготков шустро взметнувшейся на дерево белки, и кишащий трудолюбивыми жильцами бодрствующий лес вновь погружался в привычную рутину, весело заигрывая с беззаботным ветерком, наполняясь палящим теплом неусидчивого светила и щедро источая манящий пряный аромат благоухающей природы, оседающий в лёгких сладковатой усыпляющей негой. Но, несмотря на столь пленительное умиротворение, словно нарочно призванное ослабить пробудившиеся инстинкты, скрывалось в этом показном нерушимом молчании нечто чуждое, постороннее и извращённое, пропитанное странной порочной враждебностью и противоестественным гнусным коварством, вселяющее невольные опасения и ненавязчивую тревогу, но всё же слишком явное, подлое и агрессивное, чтобы быть мимолётным наваждением разыгравшейся фантазии. Некогда чистый девственный воздух вдруг застрял поперёк горла отталкивающей резью нависшей над лесом неизвестной угрозы, дружелюбные тени приобрели более зловещие и кровожадные очертания, усиливая захватническое ощущение надвигающейся опасности, и безупречный утончённый слух ревностно выхватил из однообразного шума далёкое разящее эхо незнакомых подозрительных звуков, настораживающих и одновременно пробирающих до самых костей. И всё это ещё можно было бы принять за безобидную утеху изнурённого воображения, если бы не настойчиво возрастающее с каждой секундой дурное предчувствие, отчаянно взывающее к немедленным действиям, словно в этих наводящих поползновениях существовали некие предательские замыслы.       Липкие удушающие сомнения ежеминутно накатывали с подкашивающим упорством на пойманное в крепкие сети неугодного замешательства выносливое существо, лишь на одно постыдное мгновение лишив его холодной рассудительности и неподкупного самоконтроля, и прочно укоренились колючими ростками мучительного беспокойства в его панически сжавшемся сердце, невыносимо царапая неподвижно застывшую грудь острыми шипами зародившейся нервозности. Отравленный едким духом приближающейся беды лесной воздух будто через силу проникал в расширенные лёгкие недоверчиво напрягшегося Бали-бея, вынуждая его невольно принюхиваться к непривычным, морочащим голову запахам, и каждый раз, когда неотступное убеждение в закономерности происходящих вокруг него перемен с новой уверенностью обволакивало его податливые мысли непонятным смутным ожиданием, в ясном сознании только твёрже крепло единственное, пугающе верное предположение, подвергнутое дотошным терпеливым раздумьям, подобранное в преддверии смертоносного броска тело неудержимо вздрагивало от пронзительного осознания, покрываясь мерзким ледяным ознобом, и каждый растянутый вздох требовал куда больше усилий, чем обычно, словно из безотчётного, жизненно важного действия вдруг превратился в тяжёлую, тщательно выверенную стратегию. Неведомая ожесточённая тяга упрямо толкала его вперёд, побуждая наконец сняться с места и отважно нырнуть в вязкие воды обманчивой безмятежности, вскипевшая необузданной решимостью кровь возбуждённо пульсировала в ушах, омывая налитые исступлённым жаром мышцы порывистым предвкушением, но что-то до раздражения разумное и предостерегающее мешало ему в порыве вспыльчивой ярости броситься навстречу неопознанным врагам, точно осталась какая-то ничтожная мелочь, которую он забыл предусмотреть. Стоя на краю своего временного лагеря, устроенного на небольшой поляне среди рослых деревьев, и ощущая за спиной непрекращающуюся возню своих уставших воинов, немало утомлённых долгим переходом через бескрайние вражеские леса, скованный неусыпным вниманием Бали-бей с присущей взыскательной наблюдательностью впитывал придирчивым взглядом малейшие неосторожные движения случайно всколыхнувшихся перед глазами теней, беспрестанно обшаривая острым зрением бесприютную чащу, и втайне надеялся различить за мелочными колебаниями воображаемых фигур хоть какие-то подтверждения своим глубинным переживаниям, однако нетронутая гладь позолоченной солнцем дубравы оставалась на удивление спокойной и невозмутимой, чем ещё больше настораживала беспристрастного дозорного. Прислушиваясь к призывному воплю воспрянувшей внутри него развитой интуиции, привыкший доверять своему врождённому чутью воин не мог отделаться от волнующего чувства чужого негласного присутствия, как если бы он знал, что излишне беззаботному зайцу грозит неизбежная смерть от клыков подкравшегося к нему волка, вот только ему никак не удавалось выяснить, кто же в этой лицемерной игре исполняет роль ничего не подозревающей добычи, а кто является безжалостным охотником, повсюду расставившим свои коварные ловушки. А самое главное, кого ему следует защищать и от чего?       Теряясь в догадках и всё глубже утопая в мрачных водах неприступной сосредоточенности, решительно отметающий любые непрошеные эмоции Бали-бей с готовностью вытянулся в одну неуязвимую струну, скручивая послушные мышцы в крепкий стальной узел, и с въедливой проницательностью уставился в неизменные ряды суровых деревьев, пытливо терзая скопившийся за их массивными стволами дневной сумрак, населённый самыми разными беспорядочными иллюзиями. Все его одержимые мысли, подобно стае голодных стервятников, кружили над одним-единственным неутешительным подозрением, неотвратимо нацелившись на него, и как раз в тот момент, когда он уже приблизился к неосязаемой разгадке, непробиваемый купол хрупкой концентрации опасно дрогнул, испытав непреднамеренный удар извне, и в ту же секунду невосполнимо рухнул в пучину вдребезги расколотой тишины, оголяя до этого неслышные окружающие звуки, среди которых наиболее отчётливо выделялись чужие неторопливые шаги. Вот их до крайности бесстрастный обладатель без тени стеснения остановился чётко за его спиной, терпеливо ожидая бесценных знаков внимания, и приготовившийся сорвать внезапный всплеск недовольства на незваном госте воин нехотя расслабил напряжённые плечи, уловив боковым зрением ненавязчивое мельтешение чей-то высокой стройной фигуры. Чуть повернув голову в сторону предполагаемого посетителя, он коротко скосил глаза на замерший позади него в доверительной близости поджарый силуэт и тут же с облегчением перевёл дух, стоило безликой тени наконец обрести своё настоящее имя. Коротко кивнув на приветственный поклон облачённого в дорожное одеяние Серхата, Бали-бей снова погрузил горящий неиссякаемой решимостью взгляд в непроходимую чащу, будто вовсе не прерывал это безрезультатное занятие, и спустя мгновение ощутил невесомые вибрации отягчённого воздуха, подсказавшие ему, что нисколько не удивлённый взвинченным состоянием своего бея приятель вежливо пристроился сбоку от него, едва соприкоснувшись с ним своим широким плечом, и от этого ободряющего жеста молчаливой поддержки осиротевший без лучшего друга и любимой сестры воин почувствовал прилив тёплой благодарности к суровому товарищу, с которым с недавних пор заметно сблизился. Его незаменимое понимающее присутствие внушало некое умиротворение и вселяло несгибаемую уверенность, бессмертная готовность приступить к исполнению любого приказа лучше всяких клятв убеждала в его бескорыстной преданности, и привыкший делиться с ним малейшими опасениями Бали-бей знал, что если он кому-то и мог открыться в своих противоречиях, то в первую очередь серьёзному и вдумчивому Серхату, в бескорыстной верности которого у него никогда не возникало сомнений. По тому, как предупреждающе напряглись точёные мышцы гибкого проворного тела, он сразу смекнул, что друг тоже почуял что-то неладное, очутившись на рубеже относительного затишья, и соболиные брови его вмиг припали к переносице, а настороженно сощуренные до узких щёлок янтарные глаза заволокла беспросветная пелена мрачного осознания, так хорошо знакомая подробно изучившему все его повадки воину, нашедшему самое явное подтверждение своей ненапрасной тревоге.       — В чём дело, бей? — вполголоса осведомился зорко обследующий окрестности Серхат, неприметным движением подавшись вперёд всем своим ладно скроенным станом. При этом броские черты его худого и на редкость привлекательного лица, хмуро оттенённого какими-то громоздкими мыслями, остались непроницаемы и только желваки зашевелились на узкой челюсти, выдавая его внутреннее напряжение. — За нами следят?       — Я не уверен, — с тяжёлым сердцем признавая свою растерянность, негромко отозвался Бали-бей и постарался более тонко вникнуть в струящиеся подле него неопознанные намёки на нешуточную угрозу в надежде разобрать что-то конкретное. — Это похоже на какое-то предостережение. Кажется, это далеко от нас, где-то в лесу. Кому-то угрожает опасность.       — Думаешь, это как-то связано с приездом повелителя? — слово в слово озвучив его самые глубинные страхи, спросил Серхат, и его волчьи глаза тревожно вспыхнули пугливым оттенком жидкой бронзы в свете косых солнечных лучей. Борясь с подступающей паникой, воин с трудом выдержал чуть ли не требовательный взгляд помрачневшего приятеля и мучительно сглотнул тошнотворный страх, на миг лишивший его былой хладнокровной собранности. — Неужели люди этого трусливого короля задумали избавиться от своего главного соперника до генерального сражения?       — Мы не можем этого допустить, — решительно нахмурился Бали-бей, и поднявшийся из груди испепеляющий гнев волшебным образом придал ему сил и вернул прежнюю неистовую отвагу, так что он уже нисколько не сомневался в том, что должен делать дальше. Твёрдо выпрямившись и непоколебимо вскинув голову, он с непреклонной готовностью воззрился на своего друга, удовлетворённо заметив, что тот мужественно приосанился в ожидании приказа. — Собирай отряд, мы выходим немедленно. Повелитель совсем скоро выйдет на главную тропу, ведущую к городу, там мы его и встретим.       — Как прикажешь, бей, — отрывисто отчеканил пригнувшийся к земле Серхат, отчего немного отросшие каштановые волосы молодого разведчика в небрежном изяществе упали на его бледный лоб, однако помедлил, поднимая на военачальника несколько озабоченный взгляд, в котором тот в изумлении прочёл смущение. — Но ты уверен, что это необходимо? Вдруг нам просто показалось?       — Приближается беда, я это чувствую, — задумчиво понизив голос, пробасил Бали-бей и снова повернулся в сторону леса, чувствуя, как непреодолимая тяга стала сильнее, настойчиво покалывая его учащённо трепещущее сердце обжигающим нетерпением. Им нельзя терять ни минуты! — Не могу объяснить, однако мне кажется, мы должны сейчас быть там.       Этих слов оказалось достаточно, чтобы приструнить излишние мешканья осторожного Серхата, и в следующую секунду он уже стрелой сорвался с места и бросился в наполовину обустроенный лагерь, искусным командным тоном отдавая внятные приказы. Повернувшееся другим покатым боком к разгорячённой земле степное солнце на последнем издыхании подползало к границе позднего заката, изливая вместо чистого золота багровую медь, когда неутомимый резвый отряд, состоящий из самых проворных и опытных бойцов, во главе с молодым полководцем отправился прямиком в сумрачный лес, припустив по узкой оленьей тропе стремительным галопом. Лёгкое обмундирование и отсутствие тяжёлых орудий позволяло изворотливым всадникам ловко маневрировать среди деревьев и проворно огибать другие препятствия, при этом не теряя молниеносный темп, закованные в кожаную сбрую лошади во всю силу ритмично сокращающихся мышц неслись сквозь дикие дебри на своих длинных изящных ногах, оглашая округу громоподобным перестуком взлетающих над землёй копыт, и с большим рвением ударялись в бешеную скачку, так что их мускулистые бока лихорадочно поблёскивали от пота, а на влажных губах проступала белая пена. Деревья с головокружительной скоростью мелькали перед глазами пригнувшегося в седле Бали-бея, проскакивая мимо мыльными разноцветными пятнами, встречный ветер шквально обрушивался ему на грудь, вышибая дыхание, хлестал по лицу, прознительно посвистывая в ушах, но охваченный исступлённым жаром сумасшедшей погони воин едва ли обращал внимание на эти ничтожные неудобства, наслаждаясь поющим внутри восторженным ликованием и даже не пытаясь одёрнуть припустившего во весь опор жеребца, не жалеющего сил для изнурительного бега. Чувствуя, как покладисто и шустро группируется под ним натренированное лошадиное тело, чтобы потом одним могучим рывком рвануть вперёд, насколько позволяла стесняющая широту движений уздечка, опьянённый неподдельным воодушевлением воин время от времени подгонял выносливого скакуна безболезненными толчками в бока, запрещая замедляться, и слышал за спиной надсадное фырканье изрядно запыхавшегося жеребца Серхата и его неловкую западающую поступь, хотя друг упрямо молчал, не желая признаваться в испытываемых трудностях. К счастью, совсем скоро перед ними показалась заветная тропа, куда более широкая и просторная, чем предыдущая, но ещё задолго распознавший где-то поблизости чужое угрожающее присутствие Бали-бей заблаговременно повёл свой отряд окружным путём, тем самым оставляя за собой подавляющее преимущество. Если он с самого начала был прав и совсем рядом их поджидала какая-то опасность, то намного разумнее было бы подобраться к неприятелям в слепой зоне, чтобы иметь возможность грамотно рассчитать атаку, и под сенью укромного лиственного покрова он наконец замедлился, снижая темп до осторожного крадучегося шага и чутко прислушиваясь к обосновавшейся под боком двуличной тишине. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Серхат и остальные мгновенно подстроились под его бесшумную походку, усмиряя загнанных лошадей, и вместе они с особой осмотрительностью начали продвигаться в глубь небольшого подлеска, остерегаясь наступать на сухие листья и поломанные сучья, совсем недавно потревоженные чьими-то грубыми шагами. Самые страшные предположения хаотично теснились в неуправляемых мыслях возбуждённого воина, ускоряя и без того неспокойное дыхание, стоило ему наткнуться на совсем свежие следы чьего-то неоспоримого пребывания и лишний раз удостовериться в своей правоте.       «Держитесь, повелитель! Помощь уже близко».       Внезапный оглушительный выстрел характерным зловещим эхом прокатился по утопающему в предельном напряжении подлеску, мощной волной ударился об окрестные стволы испуганно дрожащих деревьев и дребезжащим свистом отскочил от трескучего воздуха, возвращаясь режущим слух рокотом к оцепеневшему на одном месте Бали-бею, прошивая его мертвенным ужасом до сорвавшегося куда-то вниз похолодевшего сердца. Будто провалившись в одно чудовищное мгновение в вязкий омут жутко замедленного сна, пригвождённый к седлу истошным пронзительным воплем смутно знакомого голоса воин несколько мгновений не двигался, лихорадочно оценивая не самую приятную ситуацию, но прежде, чем всё его потрясённое существо успела подчинить малодушная паника, он резко взмахнул рукой застывшим позади него товарищам и с лихим криком пришпорил коня, направляя его в сторону нарастающих звуков какой-то свирепой борьбы. Между редкими деревьями шныряли пёстрые и бурые тени, отовсюду долетали оборонительные выстрелы и воинственные возгласы, но только в последний момент перед роковым броском, когда серое смешалось с чёрным и застигнутые врасплох османы хлынули волной на своих недругов, он мельком разглядел внизу разношёрстное скопление лошадиных фигур и человеческих тел, но самую величественную и заметную среди них фигуру не смог отыскать, да и времени на поиски уже не осталось: поняв, что дело плохо, Бали-бей порывисто спешился, с пронизывающим звоном обнажая саблю, и расплывчатый взгляд его тут же сфокусировался на затаившимся в засаде тёмном силуэте, облачённом в чёрный капюшон и закрывающую половину лица дорожную ткань, а рядом с ним он заметил нацеленное на кого-то ружьё, вероятно, уже раньше приведённое в действие. Дальше всё происходящее с ним слилось для него в одно сплошное марево быстро сменяющих друг друга ярких картин и смертоносных сцен, не успев толком отложиться в разрозненной памяти, и только подхваченное праведной яростью лёгкое тело по-прежнему помнило мрачное удовлетворение от непрерывной выматывающей работы, рвущей крепкие жилы и растягивающей перетруженные мышцы. Миг — и вот давший волю стремительному разбегу воин в длинном атакующем прыжке оторвался от земли, на несколько мгновений зависнув в воздухе с рвущимся из лёгких боевым кличем и выставив перед собой остриё оголённого лезвия, невесомый корпус сам собой сгруппировался в безошибочно продуманную позу, увеличив протяжённость броска, и затем сокрушительной силой накинулся на ослеплённую животным страхом жертву, одним точным ударом ноги в бок опрокидывая её наземь, так что тот прокатился по невысокому склону. Грузно свалившись в палую листву, выведенный из строя противник неосознанно открыл равнодушным небесам свою беззащитную грудь, и немедленно воспользовавшийся его оплошностью Бали-бей, уже успевший восстановить равновесие после мастерски исполненного приёма, с размаху всадил ненасытный клинок в податливую плоть, обдавая его стальную грань каскадом горячих багровых брызг. Только один враг пал поверженным от его руки, как со спины из ниоткуда возник второй, выдавая своё появление противным свистом замахнувшегося для удара оружия, но неутомимый воин оказался проворнее: круто извернувшись, он очутился полубоком к своему новому сопернику, вступая с ним в поединок, но нескольких точных движений сабли хватило, чтобы оттеснить его назад, и превосходящий в хитрости и мощи неумелого рыцаря османский воитель отбросил его прочь грубым толчком ноги под рёбра, временно оглушив. Вокруг него кипела неравная битва, взбодрившиеся своевременным прибытием подмоги янычары с новыми силами бросались в бой, сражаясь бок о бок с более подвижными и юркими участниками его отряда, поляну усеяли свежие трупы, и вскоре число недругов заметно поредело, причём нескольких из них уже взяли в плен и надёжно связали, оттащив подальше от поля брани. Краем глаза выхватив поджарую ловкую фигуру прекрасно справляющегося со своей задачей Серхата, Бали-бей проворно поднырнул под чужой клинок, одним плавным переходом преместившись за спину зазевавшемуся противнику, и уверенным движением приноровившейся руки свернул ему шею, распространяя в изувеченном воздухе отвратительный хруст. Обмякшее тело с глухим стуком рухнуло ему под ноги, больше не пошевелившись, и нисколько не истощённый минувшей схваткой воин медленно выпрямился, окинув развороченную поляну грозным взглядом, и, удостоверившись, что сошедшие на спад звуки жестокой битвы ознаменовали неоспоримую победу османов, обошёл сражённого его саблей рыцаря с другой стороны, возвысившись над ним, и вонзил обагрённое лезвие ему в спину аккурат между неестественно вывернутых лопаток. Красный фонтан хлынувшей из глубокой раны крови бурно взметнулся вверх, запачкав холодное оружие по самую рукоять, выпущенная из безвольно ослабших пальцев сабля чуть покачнулась, оставшись торчать из ещё тёплой плоти, и всё закончилось.