До Вас. II

Отправиться на работу пришлось по раздельности, во избежание разгорания слухов и догадок, видимо никто не хотел обнажать этот хрупкий и безумно дорогой сердцу мир. После обеда мужчина под предлогом очередной особенной и срочной надобности проник в кабинет. Юрий, полностью удовлетворенный сегодняшним отъездом жены в Ленинград, шагал по ступеням вверх, насвистывая примитивную мелодию. Вера, не желающая отвлекаться от разговора с Аленой, ещё одной статистической красавицей, лишь улыбнулась и кивнула головой. Самохвалов, бесшумно приоткрыл дверь, подняв взгляд с бумаг, потерял дар речи от увиденной картины. Он резко, но также бесшумно закрыл дверь, глаза повылезали из орбит, отойдя от двери несколько шагов, он громко рассмеялся. Состояние было близко к бреду, зам директора заливался, чуть ли не катался по полу от смеха, ели прикрывая рот рукой. Изумлённая и совсем ничего не понимающая, секретарша наблюдала за сценой, списав это скорей на помутнение рассудка, нежели чем на хорошее настроение. Самохвалов без объяснений скрылся за противоположной дверью, продолжая издавать возгласы, обрывки слов и другую всевозможную ерунду. — Юрий Григорьевич с ума сошел. — Вера покосилась на вышедших из кабинета. — С чего вы взяли? — Людмила невольно подняла одну бровь, не придавая замечанию секретарши особого значения. Вера — находка для шпиона, обладающая удивительной способностью раздуть из каждой мухи слона, иногда лишь для собственной забавы, что Калугина знала наверняка. — Смеется, надрывается, у человека бред, я говорю вам это серьезно. — Анатолий Ефремович, идите, проверьте, может, действительно, ему пора в отпуск. — Новосельцев кивнул головой, оставив женщин наедине. — Привет. — вошедший был воспринят ещё с большим восторгом, радостью и смехом. Толя внимательно посмотрел на товарища, не проронив больше ни слова, присел напротив. — Всё в порядке? — Самохвалов покачал головой, с трудом сдерживая смех, хитрая улыбка всё осталась на лице. — У меня горячка, кому скажу — не поверят. — бешенство выдавали бегающие, налитые кровью глаза и кривая ухмылка. — Ты посиди, успокойся. Что случилось? — обеспокоенность состоянием друга увеличивалась с каждой минутой. — Ты не поверишь. — Самохвалов вдруг перешел на шепот, приблизившись к Новосельцеву так близко, что можно было почувствовать дыхание. — Я видел, как ты целуешься с Калугиной. — громкий смех поразил помещение. Толя тяжело вздохнул, дабы уберечь моральное здоровье товарища, он решил открыть все карты здесь и сейчас, скрываться больше не представлялось возможным. — Юра, тебе не показалось, мы, действительно, целовались. — улыбка сразу сползла с лица собеседника. Самохвалов нахмурил брови, видимо в голову проникало осознание происходящего. Повисла пауза.

******

Послав Веру в бухгалтерию за необходимы документами, Калугина хотела вернуться в кабинет, однако женская любознательность (видимо, из этого правила нет исключений) заставила её подойти к двери, слегка пропускающей звуки.

******

— План удался, поздравляю. Честно, думал, что после вашей встречи у меня дома, буду откровенен, после разговора о грибах, задумка безнадежна, однако ты как-то ухитрился… не ожидал… насколько ловко, насколько правдоподобно и изобретательно, даже я не догадался, вы страшный человек, Анатолий Ефремович. Я только одного не пойму, насколько же надо возненавидеть человека, чтобы такое провернуть, влюбить женщину до степени безумства, зная, что бросишь её, как половую тряпку, растопча ногами без жалости и сожаления и всё ради должности… настоящий министр. — Юра не отрывал от Новосельцева взгляда, даже для него, хитрого, временами ушлого и беспринципного, это было слишком. План, придуманный полтора месяца назад, подразумевал легкое кокетство, выстраивание нейтральных взаимоотношений, с элементами мужской забыты, по типу открывания двери или помощи с бумагами, но явно не серьезных отношений, последствия которых будут соизмеримы с разрывом ядерной бомбы. Откровенно говоря, Юрий Григорьевич слегка проникся к начальнице, что-то было в этой женщине такого, что одновременно выводило, но и заставляло уважать, где-то даже любить, видимо, из-за этого было вдвойне обидней за неё и неприятней за Новосельцева.

******

По щекам потекли горячие слезы, она оперлась рукой об стену, чтобы сохранить равновесие. Внутри что-то сильно и резко кольнуло, наверно, так забивается сердце. Тихими, мелкими шагами она скрылась за массивной дверью, которая скрывала за собой невидимые никем душевные волнения из года в год. Счастья казалось так близко, вчера лежало рядом под одеялом, обнимало, ласково гладило по спине, и весь мир представлялся не таким уж гадким и жестоким. Любовь — бич нашего времени, насколько она обманчива и губительна.

******

— Я люблю её. — от продолжительного и глубоко монолога Анатолий Ефремович потерял дар речи. — Хватит, это уже не смешно. — от некоего раздражения Юра отошел к окну, закуривая сигарету. — Я правда её люблю, полюбил, уже давно… почему ты мне не веришь? Я уехал с ней после юбилея, я был тогда с ней в кино, наконец, я жил с ней две недели. Мне не до шуток, Юрий Григорьевич, я признаюсь вам честно и откровенно — люблю… Возможно, нужно было рассказать раньше и не доводить до крайностей, но я не жалею… Пройдите мимо нас и простите нам наше счастье. — ошарашенный Самохвалов не верил своим ушам, он прекрасно знал наклонности друга к вранью, однако глаза говорили правду. Он опустил голову, скрывая широкую улыбку. — Значит, это она, удивительно… У вас всё серьезно? — С моей стороны, более чем. — Я рад. — тихо сказал он, обрабатывая информацию. Облегчение и неподдельное воодушевление повисло в комнате. Вспышки воспоминаний врезались в голову, лишь подтверждая факт, что товарищ, действительно, окончательно и бесповоротно «вляпался». Через пару минут окрыленный Самохвалов порхал по кабинету, выпуская дым изо рта, смеялся, страстно выспрашивая все подробности, большинство которых остались всё-таки в секрете. — Только никому, Юра, ты понял?! Я лучше пойду объяснюсь за твое поведение, Вера явно считает, что ты сосем. — Новосельцев покрутил у виска и рассмеялся.

******

В полусознательном состоянии Людмила дошла до стола, совершенно не глядя куда приземляется тело, благо местоположение кресла и всей мебели в кабинете она могла определить с закрытыми глаза, что не позволило упасть. Туманная голова совершенно не понимала, что происходит, однако сильная, пульсирующая боль в области сердца бескомпромиссно напоминала. Она прикрыла рот рукой, медленно переводя взгляд с потолка на стол. Сложно описать, что именно твориться внутри у влюбленного до беспамятства человека, более того, у женщины, переживающей предательство… не первое предательство. История первой любви, действительно, оставила глубокий отпечаток, безжалостно перемолов женщину, однако былые обиды, злость и боль остались где-то далеко в прошлом, позволив стать сильнее и, как бы это не звучало цинично, успешнее. Может быть, если бы тогда она не обожглась так сильно, то ничего бы из неё не вышло, кроме как счастливой и любящей жены. Однако это было не сравнимо с тем, что творилось сейчас. Разрыв атомной бомбы. Хотелось лезть на стены, кричать, рвать и метать, однако всё, что она могла сейчас себе позволить — тихо плакать, притупляя звуки рукой. Как же было сложно вновь поверить, отдаться чувствам, забыть, наконец, о прошлом, учитывая абсолютно укоренившейся образ старого холостяка, унять воспламеняющийся, как спичка, характер, наплевать на все общественные и внутренние устои, поставить всё на кон, ради человека, спавшего от этого самого губительного одиночества. Разве она жаждет многого? Жить долго и счастливо — казалось, самая примитивная мечта, требующая ничего, кроме взаимности чувств, однако у некоторых историй более пессимистичный конец. Как же так получается… мужчины, клянущиеся в глаза в великой любви, обещающие сделать всё, ради любимой женщины и иногда правда делающие, так гадко и больно предают, глупцы или циничные гении? — Вера, зайдите ко мне… и захватите блокнот… — успокоившись до того состояния, когда она могла передавать нужную мысль, Людмила решила «отблагодарить» мужчину по заслугам. — Пишите приказ… — курение сигареты было единственным способом не разрыдаться при секретарше, однако мокрая пелена всё же выдавала.

******

Через 20 минут в кабинет без стука влетел смеющийся, ничего не подозревающий Новосельцев. Калугина наблюдала за «цирком» из-за стеллажа, недоумевая, как себя вести, что сказать, ударить сразу или чуть погодя, в принципе было не важно, главное не заплакать. — Просто нелепейшая ситуация, до глупости забавная… — он с улыбкой продолжал восклицать, подойдя в плотную, крепко поцеловал в щеку, придерживая голову левой рукой, от чего Людмиле стало не по себе. Дёрнувшись, но продолжая наблюдать, она села в кресло, через секунду мужчина приземлился рядом на стол, не замечая «подмены». — Прости меня. — Калугина подняла недоумевающий взгляд, фраза прозвучала так легко, как будто он разлил чай или пришел домой на полчаса позже. — Я рассказал Юре, мне пришлось, он увидел нас в кабинете и, как ему показалось, сошел с ума. Конечно, можно было что-нибудь придумать, но нельзя же так издеваться над человеком, тем более всё тайное когда-то становится явным. Ты обижаешься? — Новосельцев невинно улыбнулся. — В моем кабинете не принято сидеть на столе. — Простите, понятно. — «Всё-таки обиделась…» — подумал он про себя, удаляясь на более безопасное расстояние. — … — Не скромничайте, как же, приударить за мной, чтобы получить должность, разве это не блестящая идея? — лицо собеседника в секунду искривилось, глаза спрятались от пристального взора и этот глубоких вздох, минуту назад Людмила ещё тешила себя крохотной надеждой на неверную трактовку монолога заместителя, но сейчас всё стало очевидно. Самым большим и наверное единственным желанием было провалиться под землю от стыда, раскаяния, собственной глупости, идиотской ведомости и понимания, какую боль он причинил. От напряжения перехватило дух, реальность представляла самый страшный сон, план, о существовании которого он совершенно забыл, всплыл на поверхность так глупо и, к сожалению, правдоподобно. — Ну, конечно, я не имел права ухаживать за вами ради карьеры, но… у меня есть смягчающие обстоятельство — люблю Вас… — как жаль, что ложка дорога к обеду. — …

******

Разорвать приказ казалось самым верным решением, которое хоть и не вымолило бы прощения, но доказало, что какая-то никчемная должность и рядом не стояла с искренностью чувств к ней. На эмоциях чистой лист был быстро исписан корявым почерком. Новосельцев прекрасно осознавал последствия, например, что она с легкость может его подписать и шанса на примирение больше не представится никогда, однако он решил идти до конца, наверное, в первый раз в своей жизни, решение бескомпромиссное и пересмотру не подлежит. Просьба об увольнении по собственному желанию легка на стол секретаря.

******

— Вызовите Новосельцева ко мне, Вера. — словосочетание увольнение и Новосельцев сразу вывело Калугину из глубоких дум. Что-то внутри страшно затряслось от мысли, что это действительно конец. Как бы она не злилась, как бы не обижалась, ненавидела, презирала, она любила и совершенно не собиралась так просто его отпускать, хотя абсолютно себе в этом не признавалась. Новосельцев, настроенный совершенно серьезно быть уволен только для того, чтобы доказать свою любовь, с невероятным напор смотрел прямо в глаза. Калугина, как истинная женщина, была в полном намерении устроить самую настоящую взбучку за все его фокусы, издевательства, шуточки, но главным образом за то, что он так легко и безболезненно её бросает. Дальше мой читатель знает сцену наизусть, поэтому с вашего позволения снимаю с себя обязательство пересказа.

******

Разве несущаяся сломя голову, кричащая, практически визжащая, бьющая безжалостно по голове и другим частям тела, женщина не равноценна самой любящей?.. Разве мужчина, постоянно совершающий идиотские поступки, терпящий всевозможные выходки, еженедельные избиения, готовый пойти на всё — не есть безумец отчаянной любви?.. Пролетевшие, как вихрь, по заведению, снося всё на своем пути, оба, брызжущие страстью или ненавистью, по чем знать, достигли такси. Калугина неустанно била и била по спине, выплескивая всё, что накопилось за день. Подобно настоящему мужчине, Новосельцев держал её мертвой хваткой, успокаивая бурю поцелуем, под которым она всё-таки сдалась… снова. История могла бы закончиться достаточно заурядно, увозя наших героев, счастливых и целующихся, всё дальше и дальше. На экране появилась бы крупная красная надпись, что-то вроде «Через девять месяцев у Новосельцевых было уже три мальчика», недвусмысленно намекающая на благополучное развитие отношений, оставшихся за пределами виденья, но ведь так бывает только в фильмах, не правда ли?..