До Вас. II

— Вера, я в министерство, предупредите Юрия Григорьевича, буду поздно. — Калугина проинформировав секретаршу, вышла из учреждения в начале шестого. В этот вторник настояние у нашей неразлучной пары было особенно хорошее, Новосельцев не унимался, рассказывая смешные истории про детей, а громкой смех Ольги был слышан на пол учреждения. По большей степени Рыжова была весела не по вине шутника-друга, вчера Юра предложил подвести её до дома, и она естественно согласилась, не веря своему счастью. Для Ольги это был показательный поступок, выражение внимания и заботы мужчины, словно первый шаг навстречу. Самохвалов воспринимал это несколько иначе, ему просто было жалко бедную, уставшую после работы женщину, конечно, он не подвозил каждый день сотрудниц по очереди, но Оля всё-таки близкий человек, друг, как ни как… — Толь, собирайся, домой пора! — Рыжова хватала свои баулы и уже была готова нестись на электричку. — Я ещё поработаю, толком ничего не сделал, весь день просмеялись, Оль, так нельзя! — улыбка не сходила с лица. — Черт бы тебя подрал, работник года, ну оставайся, знаешь мне порой кажется, что мымра заразила тебя тогда, в кабинете. — Тон лица был здоровый. — усмехнулся мужчина. — До завтра. — До встречи, Оль. Только в 18:15 работа закипела, через час Новосельцев понял, что сегодня он находится в учреждении один, свет в «поднебесной» отсутствовал. — Людмила Прокофьевна, отчего не работаем? — разговаривал сам с собой Новосельцев, ощущая полную свободу действий, убежденный, что его могут услышать только стены. — Прохлаждаетесь здесь только вы, товарищ Новосельцев. — Анатолий пытался парадировать её голос и манеры поведения. Ему явно нравилась эта игра, разбавляющая скучное заполнения отчета. — Ну, что вы, Людмила Прокофьевна, видите, все ушли, а я, как болван, остался. — Это делает честь вам, вы такой трудолюбивый работник, все успеваете, и отчет сделать и меня поймать со стула. — в это время Калугина зашла в зал, но услышав голос, замедлила шаг и начала прислушиваться. — Ну что вы, Людмила Прокофьевна, пустяки, это не сравниться с вашими заслугами, успеете и в министерство съездить и выговор сделать. — Людмила Прокофьевна узнала голос исполнителя. — Отчего же вы так скромничаете, Анатолий Ефремович, я считаю вас лучшим работником и хочу назначит вас на место начальника легкой, легонькой промышленности, как вы на это смотрите, Анатолий Ефремович? — Отрицательно, Прокофья Людмиловна! — из-за стеллажа внезапно появилась начальница, что чуть не вызвало у мужчины инфаркт. — Я безынициативен и нерасторопен, я завалю вам работу легкой, легонькой промышленности. Пап-па-да-бу-да! — Калугина присела на стул напротив, ехидно улыбаясь своей победе. Наглость и бесцеремонность подчиненного почему-то не вызывало злости, наверное, потому что эта была прекрасная возможность отыграться за вчерашнее. — Извините. — Толя закрыл лицо руками, улыбаясь такой нелепости и одновременно восхищаясь неожиданным чувством юмора женщины. — Только отчего же вы меня считаете таким ужасным? — Анатолий Ефремович, раскройте мне тайну, зачем вы остаетесь после работы, что за странное поведение? — Калугина не собиралась отвечать на прошлый вопрос. — Переделываю свой плохой отчет. — Это можно делать в рабочее время, не правда ли? Мне кажется, в этом таится иная причина, вы меня просто хотите пожалеть, поддержать своим присутствием, я имела неосторожность расплакаться при вас, и возможно наговорила лишнего…но поверьте я не нуждаюсь ни в вашей поддержке, ни в вашем покровительстве. — в этом была доля правды, может быть даже львиная, Толя сам себе не мог объяснить, почему он не работает, например, дома, ему почему-то хотелось остаться здесь, рядом с одинокой женщиной, которую хотелось искренне, по-человечески поддержать. Но последние слова будто спустили его с небес на землю, перед ним вновь холодная и бездушная начальница, от «женщины на крыше» не осталось и следа. — Знаете, мне на секунду показалось, что вы нормальная, что вы умеете чувствовать и переживать, наконец, что вы были настоящей на крыше, но я ошибся, настоящая вы сейчас. Простите, что прибывал в иллюзиях, но сейчас для меня всё стало ясно, как белый день. Действительность — это разочарование… — Новосельцев с огромной грустью в глазах смотрел на неё, даже где-то в глубине презирая ловкий обман и виня себя за наивность. В голове вплывала фраза: «Обмануть меня не сложно, а я сам обманываться рад!». Взгляд становился всё более безразличным, былой азарт и интерес пропал окончательно, в этой женщине не было никакой тайны, как могло показаться на первый взгляд, разгадывать было нечего. — Идите домой, вас дети ждут. — она встала со стула синхронно с ним. В душе Калугиной пылал пожар, нет ни злости, она понимала, что разочаровала единственного человека, который оказал ей поддержку, которому были не безразличны её слезы, который принял её действительно настоящую, там на крыше, а сейчас она снова прячется под маской непоколебимой начальницы, за что в этот момент ненавидела саму себя. Зрительный контакт был более не выносим, она резко развернулась и стремительно направилась к выходу, оставив разочарованного Новосельцева одного. Толя смотрел ей вслед, усвоив урок: Калугина навсегда останется Калугиной, во всех смыслах этого слова.

******

— Привет всем. — Анатолий завалился в квартиру около девяти. — Толь, только не ругайся. — дед Максим появился в коридоре с озабоченным взглядом. — Что ещё случилось, негативных эмоций мне сегодня хватило. — Толя бросил пальто и побежал в гостиную в поисках очередной аварии, но его путь перегородил Вова и Сережа. — Папа, папа, у нас радостная новость, у нас пополнение! — кричали дети хором. Толя, покачиваясь от страха, всё-таки прошел в комнату и увидел белый пушистый комок, пьющий молоко. — Это я её притащил, она так жалобно мяукала, что я не смог пройти мимо, папа, я ей помог, это же правильно? — Вовка хвастался своим благородным поступком. — Я почему-то ничуть не удивлен… — с тяжестью в голосе сказал старший Новосельцев. — Как назвали-то? — он обратился к соседу, глубоко вздохнув. — Машкой. — невинно улыбнулся пожилой мужчина. — Хоть не Лизкой. — мужчина скрылся в дверях кухни. В эту ночь, в отличии от Новосельцева, Калугина почти не смогла сомкнуть глаз. Она всё думала над сломами подчиненного, который в очередной раз проехался ей ударом под дых. «Наверно, я была слишком груба, человек хотел поддержать, но я же не просила, да и вообще с какой стати…! Мне она не нужна, спасибо, конечно, но зачем? Неужели я похожа на ту, которая в ней нуждается, хотя кого я обманываю… нельзя было плакать, почему нельзя было сдержаться, как обычно, что меня потянуто его вообще впустить, надо было уволить к едреной фени, господи, что за глупая женщина. Хотя чтобы я делала на крыше без него, с одной стороны, полный болван, с другой — настоящий мужчина, или мне кажется…я никак не могу его раскусить, что он за человек такой?.. Будто видит меня насквозь, но как? Видимо, правда в лицо меня и злит, почему я об этом всём думаю, господи, какая дура…» — Анатолий Ефремович, вы сегодня чернее тучи, что случилось? — начала утренний диалог Оля. — У нас пополнение в семействе… — Не поняла…ты успел женится, когда, а я не в курсе или у тебя крыша поехала от работы?! — Оля, ну, о чем ты, Вова притащил вчера кошку, видимо, мне не хватало ещё одного голодного рта. — Ну ничего, дети будут ответственнее, кошка ещё не беда, хоть не черная? — Они будут таскать её за хвост, бедное животное…не дай бог, белая, Машка. — Хоть не Лизка. — Рыжова засмеялась такой необычной кличке. — Я сказал то же самое. — Толя тяжело вздохнул и принялся за работу. После обеденного перерыва все заняли свои места, кроме товарища Новосельцева, который практически прямиком направился к более светлой голове. — Опа, Анатолий Ефремович, можно вас на секундочку. — Анатолий Ефремович всем своим нутром хотел незаметно пробраться мимо Шурочки, стоящей рядом с Калугиной в приемной. Больше, чем не слышать противный голос активистки, он не хотел встречаться с директором, вчерашнее разочарование и чувство горького обмана никуда не делось. — Меня можно хоть на две. — язвил мужчина, не хотя подходя к женщинам. — Пошляк! — Шура никогда не стеснялась в выражениях, даже при Калугиной. — Значит, Анатолий Ефремович, прошу составить мне компанию, нужно купить лак для паркета в зал заседаний, я его одна не донесу, прошу вас помочь, примерно через неделю, Людмила Прокофьевна одобрила. — но даже упоминание её имени, помимо непосредственного присутствия в паре метров не заставило Анатолия взглянуть в её сторону, он смотрел то на Шуру, то вниз, то куда-то вдаль. — Как я понимаю, варианта отказаться нет. — Правильно понимаете. — ерничала Людмила Прокофьевна, которая сразу отметила пренебрежительное отношение сотрудника. У неё складывалось ощущение, что она в чем-то провинилась, что просто выводило из себя. — Хорошо, подпишите приказ об освобождении на столько, на сколько это будет необходимо. До свидания. — с полным безразличием в голосе кинул он, держа планку, и скрылся в дверях кабинета Самохвалова. — Возмутительная наглость! Да как он смеет так разговаривать с директором! Шура, я чего-то не понимаю? — Всё нормально, вроде, Людмила Прокофьевна, согласился же. — Шура недоумевала от такой реакции. Калугина хлопнула дверью, оставив активистку в недоумении. — Я же говорю, ку-ку! — констатировала, видевшую всю сцену, Верочка. — Дурдом! — ответила Шура, покрутив пальцем у виска.