До Вас. II

В восемь тридцать многочисленные гости ужинами за роскошным столом, в не менее роскошной квартире семьи Самохваловых. Присутствовали в основном начальники отделов и их заместители, в углу стола притаилась директор, которая не разделала веселых бесед подчиненных, она спокойно ужинала, запивая еду водой. На таких мероприятиях Калугина должна была присутствовать обязательно, хотя посещала их без явного желания, исключительно в знак уважения к хозяину, в нашем случае — к новому заместителю. Обычно она уходила раньше, либо, удалялась от шумных компаний, проводила остаток времени наедине, в этот раз так и произошло. Ровно в девять Людмила Прокофьевна встала из-за стола и направилась в другую комнату. Юрий Григорьевич, не оставляя надежду угодить начальнице, потакал всем её желаниям. Однако блестящий план, родившийся сегодня утром, ни в какую не хотел отпускать мужчину. Иметь хотя бы одного близкого человека в начальниках было удобно, тем более Юрий понимал, что хорошая прибавка к зарплате значительно облегчит и без того тяжёлую жизнь Новосельцева. Толя был непреклонен, с самого первого дня он испытывал ужасный страх, неловкость и смятение, как только видел её, начиная заикаться и спотыкаться в простых фразах, хотя с бывшим директором он общался достаточно вольно и уверенно, как и со всеми остальными коллегами. Её тяжелый взгляд, строгий голос просто выбивал из себя, от этого не было никакого лекарства. Но медлить было нельзя, чтобы Новосельцев никак не смог отвертеться, Юра всучил ему в руки поднос, на который поставил два коктейля, толкая еле идущего Анатолия Ефремовича к двери. «За что мне это?» — пробурчал себе под нос мужчина, еще с пол минуты помявшись у двери, от вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. — Разрешите войти, Людмила Прокофьевна. — Толя собрал все силы в кулак и старался разговаривать спокойно и размеренно. Калугина была удивлена появлением «никакого» сотрудника, несвойственно самой себе, она слегка занервничала. — У вас ко мне какое-то дело? — Людмила осмотрела неуклюжего мужчину, затягиваясь сигаретой. Однако «заход» с коктейлем провалился в первую же минуту. Калугина в принципе не понимала цель её беспокойства и желала поскорее снова остаться в одиночестве. Удалившись к окну, она надеялась дать ясное понимание, что не намерена вести беседу. Второй «заход» был более удачным, дав сухой ответ на своеобразный комплимент, она вышла на балкон. Однако Анатолий решил сегодня действовать до победного, выпитый алкоголь добавил ему смелости. — Людмила Прокофьевна, а вы любите собирать грибы? — Толя сам не понял, почему эта тема показалось ему подходящей для данного разговора, но слова как будто сами вылетели изо рта. Недоумению женщины не было предела, она удалилась на другую часть балкона, от греха подальше. Мужчина посмотрел на Калугину, уловив взгляд, увлеченно начал рассказывать о грибах, где их можно найти, старательно демонстрируя это на подносе. На удивление этот нелепый рассказ смог привлечь внимание Людмилы Прокофьевны, она, подложив руку под подбородок, внимательно наблюдала за мужчиной, впервые за много лет кто-то, действительно, хотел добиться её расположения, хоть и таким нелепым обзором. Обычно все отставали после первого, редко после второго раза, а последние пару лет никто даже и не пытался завести с ней беседу, не касающуюся работы, такое рвение, было удивительно приятно для Калугиной, которая слегка увлеклась грибами. — По грибам вы большой специалист, товарищ Новосельцев. — но сухая фраза была единственным выражением эмоций. — По грибам да…меня зовут Анатолий Ефремович. — Я это запомню, вы свободны товарищ Новосельцев. — выйдя с балкона, она обернулась на стоящего мужчину, даже где-то в глубине души улыбнувшись такой детской непосредственности. Толя вернулся за стол, сразу же приняв народное успокоительное. Желания терпеть эту пытку снова особо не было, но добиться расположения начальницы было необходимо, во-первых, ради должности, хотя Новосельцев не одобрял данного подхода, однако должность уже не была как таковой первопричиной, для него это стало вызовом, делом принципа, пробить, так называемую, неприступную крепость. Открытый и простой, как три копейки, мужчина легко располагал к себе женщин, от него они не чувствовали никой угрозы, его непосредственность и мягкий характер убаюкивал, и они легко доверялись. Но это был совершенно эксклюзивный случай, в Новосельцевом сыграло мужское эго, в этот раз он не хотел отступать, что было совершенно несвойственно. Пока Анатолий Ефремович готовился к штурму, Юрий и Ольга кружились в танце, под приятную, медленную музыку. Присутствие рядом мужчины, провоцировало Рыжову на приятные воспоминания, ностальгию по ушедшим годам, Юрий — не только первая любовь, но и олицетворение веселой и беззаботной молодости, романтики и ощущения бабочек в животе. Обнимая его, она совершенно забыла про семейную жизнь, быт, уехавшего в санаторий мужа и сына, ей хотелось растянуть этот момент навечно, что можно взять с вновь влюбленной, как в 20 лет, женщины?.. Самохвалов испытывал смешанные эмоции, конечно, короткую, но счастливую жизнь с Ольгой нельзя было просто взять и выкинуть из памяти, она была рядом, когда у него не было ровным счетом ничего, кроме небольших карманных денег и огромных амбиций, женщина любила его просто так, и он это прекрасно осознавал. Но всё же отдавал себе отчет о том, где и с кем он сейчас находится, Анна была не ревнива и сама окружена мужским вниманием, особенно со стороны Бубликова, но переходить грань отнюдь не стоило, во первых, потерять свое лицо и статус примерного семьянина было самым страшным для Самохвалова, во-вторых, минутная слабость не стоила последующих разрушительных последствий, поэтому томную, где-то интимную беседу с Ольгой, он старался разбавить расспросами о коллегах. Поправив пиджак, который был вовсе не по размеру, Анатолий вновь появился в поле зрения начальницы. Разговор сразу не заладился, в этот вечер его было слишком много, однако после некоторого перечисления тем одно совпадение все-таки нашлось. — Вот и прекрасно, давайте с вами побеседуем о стихах, знаете в молодости я писал сам стихи. А вы не писали? — что было возмутительной ложью, однако Новосельцеву было уже всё равно, главное, что хотя бы одна точка соприкосновения была найдена. — Нет, у меня к этому не было способностей. — У меня тоже не было, сейчас я вам почитаю, и вы в этом убедитесь. — А может быть не стоит рисковать. — Людмила Прокофьевна не хотела портить своё же, только что сформировавшееся, более-менее хорошее впечатление о сотруднике, который не понятно, каким образом заинтересовал её на балконе. — Почему же не стоит, давайте рискнем, очень хочется произвести на вас приятное впечатление. — Вам это удалось…уже. — такое признание далось женщине не просто, но мужчина был непреклонен. Калугина хотя и не имела способностей к написанию стихов, однако у неё был большой кругозор в том числе и в области литературы, её мама в детстве часто читала ей на ночь, а в молодости и сама Людмила частенько проводила вечера за романом или прозой, лежа под одеялом. Новосельцев был в шоке от познаний стальной леди в такой тонкой и душевной сфере, как литература. — Стихи хорошие, но прочти вы их скверно. — наверно больше не само исполнение, столько наглая ложь сотрудника побудило Калугину, которая просто не переносила враньё, выразиться столь грубо. В этот момент внутри Анатолия Ефремовича начал воспламенятся пожар. Неприязнь, обида и злость на женщину усиливались с каждой секундой. В этот момент она напомнила ему бывшую жену, которая, нисколько не жалея, растоптала его чувства. Однако Калугина не собиралась выбирать выражений, только, если можно так выразится, налаженные отношения летели коту под хвост. Она смотрела ему в глаза с презрением, Новосельцев тоже не отводил взгляда, мысленно покрывая её самыми неприличными словами, эмоции были на пределе, в пьяную голову пришла, как ему показалась, гениальная мысль: «Сейчас я вам такое исполню, уважаемая Людмила Прокофьевна». Назад дороги не было, речи о хорошем впечатлении уже не шло, нужно было любым способом выбить начальницу из себя. — Какое несчастье… Подождите, меня осенила догадка, вы пьяный? — это было единственное объяснение такому поведению «вялого и безынициативного» работника. — Нет, ну что вы, когда я пьяный, я буйный! А сейчас я тихий. — что было очередной ложью. — Мне повезло… — Калугина даже не знала, радоваться ли этому факту, что лучше: пьяный и буйный или трезвый и странный? Вопрос риторический. После песни про барсука Людмила Прокофьевна тоже начала закипать, словно чайник на плите, ей просто хотелось поскорее скрыться, убежать от не совсем адекватного подчиненного, но проход был преграждён «цыганочкой», разгорячённого и пьяного Новосельцева, которого накрыла злость и обида на женщину. Сколько бы он ещё мог исполнять народный танец неизвестно, но «концерт по заявкам» был прерван влетевшим на шум Самохваловым и другими гостями, которые начали оттаскивать мужчину. Юрий изо всех сил пытался успокоить друга и предотвратить плачевные последствия, но Новосельцев решил в это раз высказать всё, что накипело. Подключились и другие товарищи, пытавшиеся заткнуть правдоруба любыми способами. — Пусть товарищ говорит! — Калугина тоже хотела высказать всё, что она думает, но статус не позволял, поэтому пришлось слушать свою характеристику от подчиненного молча, честное мнение, которое звучало впервые. — Вы можете меня выгнать после всего этого, но я очень рад, что всё это я высказал вам в лицо! — монолог был окончен, занавес, тушите свет. На фоне раздавался шёпот Ольги, которая всеми силами пыталась остудить друга и привести его в чувства. Толя понимал, что над ним взяли вверх эмоции, алкоголь, злость на свою собственную неспособность очаровать умную и высокопоставленную женщину. Однако где-то в глубине души он был рад, что, наконец, взял на себя смелость и по-мужски высказал своё мнение, в отличие от угодливых коллег, которые полностью разделяли его позицию, но молчали все годы. Людмила даже не знала, что ответить, поэтому просто направилась к выходу, однако взяла в себя в руки и холоднокровно, без эмоций, которые просто переполняли изнутри, попрощалась с начальниками и вышла из квартиры Самохвалова. Женщина явно не ожидала такого «теплого» приема. Целую ночь Калугина не могла сомкнуть глаз, возмущаясь наглому вранью, но в глубине души признавая абсолютную правдивость слов, просто не хотела признаться самой себе в этом. На следующее утро Толя еле дополз до рабочего места, сон в эту ночь тоже не посещал его. Сначала он пытался протрезветь, потом осознать, что натворил, потом винил себя, а затем думал, как завтра появиться в учреждении. — Привет дебоширам, скажи мне пожалуйста, какая муха тебя вчера укусила? — Юрий, с большой любовью подшутить над другом, приобнял его и иронически улыбнулся. Новосельцев снял очки и обхватил свою тяжелую после утреннего похмелья голову. — Ладно, не переживай, иди к ней извинись. — это было действительно единственно правильным решением в сложившийся ситуации. — Что ты, я не знаю, как теперь на глаза ей показаться…ладно, схожу, может повезет, она меня не примет. Начало рабочего дня для Калугиной началось необычно, ни с отчетов, а с изучения личного дела Новосельцева, того самого Анатолия Ефремовича, однако информация дала его характеристику, как сотрудника, а не как человека. Нужно было подключать «ходячую энциклопедию». Голос в селекторе заставил секретаршу вскочить с места, захватив с собой необходимые бумаги, она кротко кинула съежившемуся Новосельцеву «Обождите». Удивительная способность — Верочка помнила всех сотрудников с первого дня своего нахождения в учреждении, и с легкостью могла написать про каждого целое досье, наверное, ей нужно было работать в милиции. Людмила впитывала каждое слово, однако как бы она не старалась, не смогла вспомнить «беленькую, с косой», что было неудивительно, Калугина не видела дальше собственного стола, всё, что происходило вокруг и не касалось работы, представляло собой белый шум, который не стоил ни минуты драгоценного времени. Следующие подробности личной жизни мужчины вызвали у Людмилы неподдельное удивление и непонимание, на что секретарша только рассмеялась, вспоминая девушку. Верочка изначально понимала, что брак Леонтьевой с Новосельцевым обречен на провал. — Да…безобидный… — в голове Людмилы Прокофьевны всплывала вчерашняя сцена, которая смогла действительно задеть за больное. Через несколько минуту Верочка вышла и объявила вердикт «Надо идти!». До этого момента самым страшным для мужчины казалось разочаровать своих сыновей или потерять любимого человека, но всё меркло на фоне необходимости держать ответ за свой вчерашней поступок. Ноги противились идти, коленки дрожали, а в голове уже стоял визг разъяренной мымры. — Здравствуйте, Пппрокофьевна Людмила, я при-пришёл, а, м, ме-меня, не знаю, вче…вот…меня вчера муха укусила. — Новосельцев от страха ели складывал буквы в слова, поэтому, понять, что он говорит было достаточно проблематично. — Или я с цепи сорвался… — Да, я это заметила. — женский голос звучал очень четко и решительно, Калугина сохраняла хладнокровность, хотя это давалось ей очень трудно. — Садитесь, товарищ Новосельцев… Анатолий Ефремович. Садитесь, не робейте. — он пытался избежать её холодного взгляда, во-первых, потому, что было безумно стыдно, а, во-вторых, страшно. — Вчера вы, сидеть, позволили себе утверждать… — Калугина продолжила упрекать Новосельцева во лжи, провокации, оскроблениях, наконец, в саботаже, с чем Анатолий был полностью согласен, но его старание убедить женщину в её же правоте больше походило на ерничество и передразнивания, что ещё сильнее вызывало непонимание и злость. Финальный аккорд «красноречивости» — наружу хлынули все накопившиеся за годы эмоции. Людмила больше не могла сдерживать себя, её накрыла настоящая истерика из-за обиды, непонимания и несправедливости, всем своим видом она старалась защитить себя от всего остального мира, в том числе от сотрудников, которые оскорбляли за глаза с самого первого дня. Она не понимала, чем заслужила такое отношение, являясь справедливым начальником, честным человеком и беззащитной женщиной, однако с этим можно было справится, много лет ей удавалось не обращать внимание, но прямолинейный Анатолий Ефремович нанес сокрушительный удар пьяной выходкой, окончательно добив в кабинете. Самое обидно, что он выразил честное мнение всех окружающих, и Калугина прекрасно это осознавала. Стальная леди захлебывалась в собственных слезах, в этот момент Новосельцев почувствовал себя самым гадким человеком на земле, он даже не предполагал, что что-то в этой жизни может вывести Людмилу Прокофьевну из равновесия, тем более он. Первый раз в жизни он увидел не мымру, а одинокую, несчастную и никем не понятую женщину, которая нуждалась в простом человеческом понимании. Слезы бывают разные, от горя, от радости, от сожаления или печали, но в этом случае — доказательством того, что у Людмилы Прокофьевны всё-таки есть чувства, значит не всё потеряно. Такая реакция спустила её с недосягаемого пьедестала до уровня нормального человека, который может, как и всё, проявлять эмоции. Неожиданной появление Самохвалова, как и звонок министра были ловко или не совсем устранены мужчиной, Новосельцев хотел в тот момент огородить её от всего происходящего, прежде всего ради сохранение репутации перед заместителем и министром, плачущая женщина вряд ли обрадует того или другого. Ситуация потихоньку начала стабилизироваться, однако очередная красноречивая фраза Анатолия Ефремовича вновь разожгла пожар, Калугиной не хотелось ни видеть, ни слышать сейчас никого, тем более нахального сотрудника. Анатолий остался в кабинете один, немного подождав, он перевел дух от только что пережитого и решил всё-таки последовать за женщиной. Шутки про алкоголиков и холодная вода из лейки привели обоих в чувства. Новосельцев был и поражен грустной историей, даже не предполагая, что такая успешная и безразличная ко всему начальница, на самом деле, несчастна. Он посмотрел на неё совершенного другими глазами, в которых уже не было страха или презрения, мир словно перевернулся с ног на голову, познакомив с человеком, которого он, оказывается, совершенно не знает. — Ну ладно, Анатолий Ефремович, идите к себе, у меня действительно масса дел, и, кстати говоря, надо узнать зачем звонил министр. — Не сердитесь на меня, не ругайте. — Да и вы меня тоже за то, что я с вами тут так разоткровенничалась. — мужчина направлялся к выходу, Калугина смотрела ему в след, мысленно благодаря за поддержку, без которой она обходилась всё это время. Она была удивлена поведением Новосельцева, это уже не пустой, безыменный, безликий сотрудник, которых насчитывалось сотни, этот мужчина первый и, наверное, единственный, который смог услышать и понять её боль. — Ну, что, толя уволила тебя старуха? — дрожащим голосом спросила Ольга, а все остальные в приемной ожидали вердикта.