Паззлы

      — Я бы сказал, что основная прелесть фильма состоит в актерской игре главного, так сказать, маньяка.       — Ты же сказал, они аферисты?       — Это совершенно не мешает персонажу иметь серьезные проблемы с головой, что ты, — Кисаме довольно улыбается.       — Ясно.       Они с Итачи сидят на кухне, при свете абажура и аромасвечи с миндалем и корицей, пьют красный, слегка пряный на вкус чай из маленьких фарфоровых плошек. На фоне непозволительно тихо для этого жанра музыки играет лиричная песня про мстительный призрак музыканта, вернувшийся из загробного мира отомстить за смерть себя и своей невесты.       — И насколько ты оцениваешь фильм? — уточняет Итачи, делая глоток.       — Я бы сказал, интересно, атмосферно, но совсем не страшно. Хотя, могу признать, будь у меня тяжелое детство с непредсказуемым агрессивным отцом — мне наверняка было бы намного страшнее, — ухмыляется Кисаме. — А как прошел твой день?       — Проснулся, позалипал в телефон, почесал зад и пошел на собрание анонимных горевателей, — пожимает плечами Итачи.       — Было что-то интересное?       — Был новый парень. Докопался до меня.       — Разреши уточнить, докопался в агрессивной манере или имеется в виду «проявил интерес к моей персоне»?       — Второе.       — О, рад это слышать. И кто такой этот новый парень?       — Зовут Обито. Он не сказал, почему тут. Но судя по шуткам, только что из больницы вышел или вроде того, — Итачи пожимает плечами — Такой, знаешь, с амплуа клоуна.       — О! Это должно быть забавно, — смеется Кисаме.       Итачи снова пожимает плечами.       — Я пока не решил. Но он, кажется, тоже какой-то любитель тяжелой музыки.       — Это безусловно плюс, — снисходительно заключает Кисаме.       — Не безусловно, — Итачи мотает головой, — но может.       — Нашли еще точки соприкосновения?       — Ну, он понимает Тематический юмор, к сожалению.       — К сожалению? — Кисаме прищуривается, — Что же, прости мне мою непонятливость, в этом плохого?       Музыка на фоне меняется. На этот раз другой голос упорно и с нарастающей агрессией обвиняет кого-то во лжи, хоть и с добрыми намерениями. Кисаме доливает в небольшой глиняный чайник горячей воды.       — Он не в Теме, просто интересуется. — поясняет Итачи. — А я не очень хочу кого-то обучать, развенчивать стереотипы и все вот это.       — Что ж, в таком случае прими мое искреннее сочувствие. — Кисаме смеется. — Хотя меня, в свою очередь, даже забавляет возня с неофитами. Они всегда так очаровательны в своей непосредственности и растерянности…       — Давай я спихну его на тебя, если тебе так нравится процесс?       Кисаме смеется.       — Вообще-то я серьезно, — Итачи поднимает брови, чтобы хоть как-то обозначить, что его удивила ответная реакция.       — Ну, если не захочешь избавиться от его общества еще через пару встреч, я с удовольствием приму эстафету, — Кисаме разливает чай по плошкам.       Какое-то время они прерываются на распитие чая.       — Ты, как я понимаю, еще не виделся с Дейдарой? — прерывает молчание Кисаме.       — Нет, — подтверждает Итачи, — а есть новости?       — Ничего конкретного, я бы сказал.       — Он ходил на тот семинар с этим придурком-профессором в итоге? — Итачи отпивает чай.       — Да, и с тех пор, кажется, все-таки вышел из шкафа, — смеется Кисаме.       — По какому поводу?       — По поводу своей внезапной влюбленности, конечно!       — Хм, — Итачи хмурится, — Зря.       — Ну почему же? Честность с самим собой — это вполне достойный навык.       — Я не об этом, — Итачи морщится, — а о всей ситуации. Ничем хорошим не кончится.       — Вполне возможно, — Кисаме пожимает плечами, — время покажет. Это, в общем-то, первый раз на моей памяти, когда Дейдару кто-то заинтересовал сильнее, чем в Тематическом смысле, — Он многозначительно смотрит на Итачи, и тот понимает:       — На моей тоже.       — Может сдаться, это тоже продлится не более пары месяцев, конечно, — продолжает Кисаме, будто рассуждает сам с собой, — Но я уже, если честно, надеюсь пересечься с этим Сасори в клубе.       — Зачем?       — Как зачем? Разве тебе вовсе не любопытно, что за человеком нужно быть, чтобы поймать на себя такую ветреную голову, как Дейдара?       — Не очень, — Итачи пожимает плечами. — Я бы не ждал ничего хорошего от решений человека, который сбежал от семьи, чтобы сменить архитектурный на академию искусств.       — Кхм, — Кисаме криво усмехается, но выдерживает драматическую паузу.       — Ну?       — Что «ну»?       — Какую гадость в голове крутишь? — уточняет Итачи, — Выкладывай уже.       Кисаме смеется.       — Почему сразу гадость? Я только хотел уточнить, что не совсем понимаю, в таком случае, в чем разница в этом плане между тобой и Дейдарой?       — А я не сказал, что она есть.       — Выходит, себе ты тоже не доверяешь? — Кисаме улыбается. — Довольно печально.       — Обязательно расскажу об этом психологу, когда он у меня появится, — в полушутку обещает Итачи.       — Надеюсь, это произойдет при мне, — усмехается Кисаме.       — Не дави, — отмахивается Итачи, но, чтобы не прозвучать слишком резко, все же уточняет, — Спасение утопающих невозможно без активного участия самого утопающего. У меня пока нет на это сил.       — Справедливо, — улыбается Кисаме. Улыбка его кажется какой-то грустной или снисходительной, но Итачи решает не обращать на это слишком много внимания.       — Наш разговор вернулся к моему ментальному здоровью, — замечает он, — красивое место, чтобы его закончить и разойтись по делам.       — Ты буквально украл мои мысли! — смеется Кисаме, выключая музыку на телефоне и поглядывая на часы, — Еще и как будто вместе с манерой речи.       — Тебя слишком много в моей жизни, — с серьезным лицом констатирует Итачи, но Кисаме считывает все правильно и смеется:       — Что ж, с твоего позволения, пойду собираться на работу.       — Окей.

***

      — О, здорово, Кисаме! — приветствует его Яхико и тут же получает тычок от Конан:       — Не крутись, я выверяю место прокола!       В студии сегодня, видимо, заправляет светом она, поэтому кроме настольных ламп, все остальное светит неоново-синим вперемешку с фиолетовым. Черные стены и потолок выглядят безразмерной тьмой, сгущающейся вокруг, а белые рамки с примерами тату-эскизов кажутся зависшими в воздухе. Высокий, почти ангельский голос, переходя временами на крик, поет о том, что любовь — это смерть покоя разума. В такой атмосфере хочется налить себе чего-нибудь умеренно крепкого, откинуться на кресло для гостей и кайфовать, но, увы, сегодня у Кисаме два клиента.       — Иди, посмотри в зеркало, все ли тебе нравится, — командует Конан.       Яхико послушно подбегает к зеркалу в пол. Крутит головой во все стороны, оценивая две точки с разных сторон переносицы, прежде чем неуверенно пробубнить:       — Слушай, тебе виднее, но по-моему все круто.       — Тогда иди обратно, колоть будем, — заключает Конан.       — Все таки решился на лицо? — усмехается Кисаме.       — А чего уж там, знаешь, — смеется Яхико, — С моей работой будто всем не наплевать, сколько у меня дырок. А ты чего такой целый? Не думаешь исправить?       — Знаешь, я больше по другим модификациям, — Кисаме расправляет руки. Они, полностью забитые сине-зелено-черными рисунками, как и выглядывающие из-под майки часть груди, плечи и шея наглядно демонстрируют, по каким «другим».       — А твой музыкант? — уточняет Яхико и снова получает тычок от Конан.       — Проколю тебе глаз вместо носа, так и будешь ходить, — холодно угрожает она.       — Я — камень! Статуя! Гранит!       — Молчать.       — Прости, — одними губами шепчет Яхико, но взглядом косится на Кисаме, явно ждет ответа.       — Ну во-первых, позволь тебя поправить, — начинает Кисаме, — если ты про Итачи, что наиболее вероятно, то он не музыкант. Он изучает музыку.       — А это не то же самое? — удивляется Яхико.       — О, вовсе нет. Я уверяю тебя, что знаю гораздо больше аккордов на гитаре, чем Итачи, — Кисаме смеется.       — А что во-вторых? — уточняет Конан. — Что-то поменялось?       — Да, он недавно уведомил меня, что решил, что хочет набить, — ухмыляется Кисаме. — Я, кстати, как раз думал об этом поболтать с тобой в перерыве.       — И чего ты хотел от меня? — спрашивает Конан, попутно освобождая бутерброд от целлофановой оболочки.       Они сидят на маленькой кухоньке для своих, где есть лишь раковина, холодильник, микроволновка и стол с парой стульев. Она так же покрашена в черный, как и другие помещения, но из украшательств на ней только большая ретро-лампа без абажура и рандомные неровные скопления стикеров на всех поверхностях.       — Сначала ответь: Американский психопат или Пятница 13-е? — Кисаме возится с телефоном, подключая его к местной стерео-системе.       — Я от своего не то чтобы устала, но если хочешь перерыв… — Конан задумывается, — ну пусть будет Американский психопат, он такой… похож на криповый мюзикл.       — Принято, — Кисаме, наконец, включает музыку и тянется к холодильнику, за припасенной там лапшой с креветками. — Так вот, я хотел, с одной стороны, услышать твое мнение по одному вопросу, с другой — возможно, попросить об одолжения.       Конан откусывает свой сэндвич и кивает, показывая, что слушает.       — Как я уже сказал, Итачи решил, что хочет татуировку. Он показывал мне некоторые условные наброски, довольно большая картина, должен сказать! Но суть, как ты можешь предположить, не в этом…       Конан продолжает жевать, но вопросительно поднимает бровь.       — … суть в том, что он хочет, чтобы ее набил я. Что кажется мне максимально не предусмотрительной на долгую перспективу идеей.       — Мм… — Конан проглатывает свой кусок и добавляет уже отчетливо, — почему? Он же не твое имя на полгруди хочет.       — Да, к счастью, — смеется Кисаме. — Но подумай сама: я, смею надеяться, имею довольно узнаваемый стиль. Все это выглядит красиво, символично и романтично, пока мы не задумываемся над тем, что вообще-то мы с Итачи и знакомы-то не сильно больше трех лет, вместе — и того меньше, и никто не знает, как дальше повернется жизнь.       — Он сказал, — уточняет Конан, — Что хочет тату именно от тебя, ты начал говорить, что вы разойдетесь, и он пожалеет, и вы разругались, я все правильно понимаю?       — Хаха, ну, «разругались» — все-таки громкое слово, — поправляет Кисаме. — Но да, у нас возник некоторый конфликт интересов вчера на этом фоне. Мы условились поговорить об этом сегодня вечером, на холодную голову, так сказать.       — А попросить ты меня о чем хотел? Чтоб я набила?       — Чести ради, в твой стиль его эскиз отлично вписывается, — уточняет Кисаме.       — Может, — Конан пожимает плечами. — Но я не вижу проблемы, чтоб это был ты. А вот передавать его мне — такое, он же не от меня ее хочет. Мне тоже не очень хочется чувствовать себя вторым вариантом, знаешь. И пусть сам решает, взрослый мальчик.       — Ну, с точки зрения закона — конечно… — ворчит Кисаме недовольно.       Конан улыбается.       — Я говорила тебе, не сходись с парнем младше двадцати, потом будешь чувствовать ответственность.       — Ты была, несомненно, права, — качает головой Кисаме, — но теперь это уже довольно просроченный совет.       — Хм. — Конан прожевывает еще кусок, прежде чем ответить, — в любом случае, строить из себя родительскую фигуру как-то странно, знаешь. Вы либо на равных, либо какие-то это не честные отношения.       Кисаме вздыхает.       — Надеялся на понимание?       — Честно говоря — да, — смеется он. — Я понимаю, о чем ты. Но мне кажется странным не обращать внимание на разницу в жизненном опыте.       — Ты — его жизненный опыт, — пожимает плечами Конан.       — Надеюсь не тот, который потом нужно будет нести терапевту, — вздыхает Кисаме.       — Не перестарайся, — смеется Конан, — А то если ты ему тоже так часто говоришь «если мы разойдемся» — может начать подозревать, что ты так намекаешь.       — Итачи не склонен искать намеки в словах.       — А, вот как вы сошлись, — уточняет Конан и заново вгрызается в еду.             Кисаме, посмеиваясь, отправляется разогревать свой обед.

***

Drag me down some more

Get me low like a basement

I hope that you wrote all your songs for me

Kiss the ground I walk

I'm a fool for you, in a rut

Belted up in the limousine

      Итачи сидит, откинувшись на скамейку спиной, бесцельно и расфокусировано смотрит на то, как переливается вода в фонтане на главной площади у университета. Эмоционально он с головой в музыке из наушников, бродит среди ритмов барабанов, глухого отзвука басов, резких переливов гитар, причудливых узоров вокальной партии и полуслышного бэк-вокала. Вырывает его из этого мира беспардонный и весьма ощутимый хлопок по плечу.       — Что? — Итачи вытаскивает наушники и вешает на шею, легкие отголоски музыки продолжают из них доноситься. Обернувшись, он без какого-либо удивления видит перед собой Дейдару.       — Че — что? Утро доброе, не? — усмехается тот. — Ты че рано, а? Че случилось?       — Не ищи смысл там, где его нет, — Итачи пожимает плечами.       — Ну ок, ладн, — Дейдара плюхается рядом на скамейку. — Чем занимался, пока мы не виделись?       — Ничем особенным, — пожимает плечами Итачи, — обдумывал, что бить буду.       — О! А! Круто! Че Кисаме-то сказал в итоге, а?       — Как ожидалось, он против, — сообщает Итачи, — но я работаю над этим.       — А че он против? — удивляется Дейдара, — Прикольно же, не?       — Потому что он — Кисаме, — Итачи закатывает глаза, — он слишком много думает.       — О чем он там думает, типа?       — Что мы разойдемся и я захочу перебить татуировку, которая от него.       Дейдара смеется:       — Не, ну если вы будете расходиться под полицейские сирены, вас типа копы такие растаскивают, а вы таки «пусти, я ему глаз на жопу натяну!»…       — Так и будет, — подтверждает Итачи, — очень похоже на правду.       — Ну, слушай… он типа за тебя беспокоится, это мило, а?       — Не мило, когда происходит на каждом шагу, — отрезает Итачи.       — Аа… ну ок, ага, понял.       Они молчат, смотрят на воду.       — Я думал, ну окей, он типа старше… ну, может умнее.       — А ты смешной, — заявляет Дейдара.       — Я был мелкий, — нехотя оправдывается Итачи, — А он выглядел крутым и… свободным, наверное. Я не думал, что от гиперопеки дома перейду в гиперопеку в отношениях.       — Че, совсем все плохо, а?       — Да нет, — Итачи трет глаза, — не все плохо. Мы об этом говорили. Он старается. Но, знаешь, в каждой новой ситуации как будто заново надо напоминать о своем праве быть самодостаточной единицей. Устаешь от этого. И еще это его постоянное «ну, если мы разойдемся»… знаю я. Держу в голове. У него как будто паранойя на этот счет.       — Ого… а я не знал, ага.       — Удивительно почему, — язвит Итачи, но Дейдара смотрит на него глазами, полными непонимания, и приходится пояснять. — Откуда тебе знать? Это выясняется, наверное, только на определенной дистанции.       — А, ну да, — кивает Дейдара. — Ну, удачи с этим, типа. Я думаю, разберетесь, ага. Давно вроде не ругались надолго, не?       — Да, — вздыхает Итачи, запоздало осознавая, что, кажется, случайно разнылся, а может и изначально просто хотел поныть. — Разберемся. Просто накипело. Черт с ним. Как твои дела?       — А! Ну это… Сасори себе кличку придумать пытается, прикинь? Ну, в клуб. Я ему говорю «а че не мастер? типа скульптуры, все дела», а он такой «мастер чего? звучит, будто я что-то уже умею». Я ему пытался объяснить, что никнеймы не так работают, но ты понимаешь, с ним бодаться нужно долго и…       — Это не очень ответ на вопрос «как твои дела», — замечает Итачи.       — А, наверное, да, — Дейдара смеется. — Ну, я вчера до ночи накидывал варианты, что ему принести как идею на фестиваль, но пока еще не донес. Боюсь, как бы опять не завернул… там просто опять пиротехника, ну, понимаешь, ну не могу без этого, ну это моя тема, понимаешь, типа? Но там ничего серьезного и опасного, честно!       Итачи смотрит на часы. До занятий времени примерно на одну сигарету и еще немного.       — Слушай… — Дейдара вдруг смущается, и Итачи кажется, что он перебарывает себя, прежде чем задать вопрос.       — Чего спросить хотел?       — Ты мысли читаешь, а?       — С тобой это не сложно. — уточняет Итачи, и Дейдара смотрит на него с подозрением, будто пытается понять, смеются над ним или нет.       — Короче че… я, по ходу, попал, ага. Типа, тупая херня — в профессора влюбляться, не думаешь?       — Ну… не самая умная. — соглашается Итачи.       — Че мне делать-то? — внезапным вопросом Дейдара почти выбивает почву под ногами.       — Что?       — Че делать? Ну, в смысле, ты бы чего сделал, а? — продолжает настаивать Дейдара.       — Я… — Итачи теряется, — никогда не был в этой ситуации.       — Ни фига! — возмущается Дейдара, — У тебя мужик еще старше, эй!       — Но он не мой препод, — парирует Итачи, — И от его отношения не зависит моя фестивальная работа. И мы с Кисаме дружили до того, как стали темачить, а темачили до того, как стали встречаться.       — Не, ну последнее есть, ага.       — Маловато для сходства, — качает головой Итачи, — спроси Кисаме, может, он наблюдал что-то такое.       Дейдара вдруг смотрит на него волком.       — Что? — удивляется Итачи.       — А то, — шипит Дейдара, — что сам только что жаловался, Кисаме за меня то, Кисаме за меня это… а сам меня на Кисаме перекидываешь.       — Я не в этом смысле…       — Ты мне друг или как, а? — вскидывается Дейдара, — А от тебя поддержки ждал, козлина, эй!       — А, — Итачи смущается, — прости.       Дейдара обиженно морщится. Какое-то время они неловко смотрят на воду.       — Я бы сказал, — прерывает молчание Итачи, — Но я не могу тебе это советовать. Наверное, это вообще плохой совет. А я не знаток таких дел. Но если ты спрашиваешь «что бы ты сделал?» — я бы просто сказал. И спросил, каковы шансы.       — И что, сработало у тебя, а? — хмыкает Дейдара.       — Когда спросил, да. Но мы к этому моменту уже перепихнуться успели. — честно уточняет Итачи и поглядывает на часы, — А мы скоро начнем опаздывать, если у тебя тоже пары сейчас.       Дейдара взрывается громким смехом.       — До попытки этого козла затащить в постель явно как до Луны пешком, ага! — он поднимается со скамейки, и они идут ко входу в университет.       — А тебе это надо? — не сдерживается Итачи, — Противный мужик, по твоим описаниям.       Дейдара пожимает плечами.       — Да не решил я пока, окей? Ну, типа, химия есть… а с остальным пока разбираюсь. Ну если типа вдруг появилось такое желание — чего б его не прожить, а?       — Не трепать себе нервы? — подсказывает Итачи.       — Да ладно, че, — Дейдара смеется — Негативные эмоции — тоже топливо для творчества, ага.       Итачи вздыхает. У него ощущение, будто он смотрит, как Дейдара собирается прыгать из самолета, и гадает, раскроется ли парашют вовремя. Впрочем, решает он, Кисаме в их тандеме не единственный паникер, так что, может, стоит верить в Дейдару чуть больше.

***

      Кисаме сегодня на работе допоздна. Итачи успевает поучиться, перебрать в голове все, что хотел сказать, сходить покурить, перемыть посуду, оставшуюся с утра, поскролить ленту в соцсетях, послушать музыку, пойти покурить еще раз, перебрать фигурки маньяков из классики хоррора на полке над диваном, передумать и придумать всю свою речь заново и выпить внеплановый кофе. К моменту, как ключ поворачивается в замке, он устает от процесса ожидания больше, чем, должно быть, устал бы от самого разговора.       — Вечер добрый, — Кисаме улыбается с порога.       — Ага. — Итачи кивает. — Чай-кофе будешь?       — Я был бы очень благодарен за большую кружку горячего чая из тех красных пакетиков, что купил на днях.       — Окей, — Итачи оборачивается и идет на кухню.       — Заранее благодарю! — доносится вслед.       Некоторое время уходит на рутину: заварить чай, дождаться Кисаме из ванной, дежурно ткнуться губами в щетинистую щеку, обсудить в общих чертах, как прошел день.       — Насчет татуировки, — говорит он после очередной паузы на глоток чая, — я не могу тебя заставлять, но я хотел бы придерживаться изначального плана.       Кисаме открывает рот, но Итачи не дает ему сказать:       — Молчи! — и добавляет мягче. — Сначала послушай. Потом я тебя выслушаю.       Кисаме вздыхает, но проводит рукой перед ртом, будто закрывает невидимую молнию.       — Я знаю, про последствия. Я об этом думал. И не вижу это так. Если мы почему-то разойдемся, и даже рассоримся, эти годы останутся важной вехой в моей жизни…       Кисаме смотрит внимательно, хмурится. Итачи чудится в этом выражении лица другое, тоже хорошо знакомое, но всегда хмурое и заранее осуждающее. Но, памятуя о всех советах об отстаивании личных границ, которых нахватался за последние годы, Итачи делает быстрый короткий глоток — смочить горло — и продолжает:       — Я хочу запечатлеть их так, в общем. Но главное не это. Ты… нет, меня бесит, когда кто-то «знает лучше», что мне нужно. Это все та же старая история. Я сам могу отвечать за свой выбор, даже если он ошибочный. Даже «во благо» — не делай так.       Кисаме, что удивительно, отвечает не сразу. Смотрит, как будто решает что-то в голове, делает глубокий вдох. Пересиливает себя — понимает Итачи.       — Я искренне не пытаюсь делать выбор за тебя, прошу прощения, если мои слова вышли за рамки дозволенного, — он криво усмехается, дергано и сдержанно, как делает примерно всегда, когда огорчается. — Я лишь считаю, что и не предупредить в моей ситуации было бы безответственно.       — Ты предупредил.       — Да, и прошу прощения, если слишком резко. Но все же мне нужно время подумать, комфортно ли мне будет делать что-то такое.       — В смысле?       — Это сложно объяснить, — Кисаме морщится, — но я подумал и пришел к выводу, что чувствую некую ответственность, когда ко мне приходят с памятными татуировками даже незнакомые люди. А тут эмоциональные ставки еще выше.       — Ладно. — отвечает Итачи, чувствуя странное разочарование от того, как быстро прошел диалог.       — Мне кажется, что что-то еще тебя тревожит? — уточняет Кисаме, наклоняясь к нему через стол.       Итачи мотает головой.       — Просто по больному прошелся. Пройдет.       — Оу, — отзывается Кисаме, но тему решает не развивать.       Позже они сидят на диване, наблюдая на экране ноутбука, как только что приехавшая в дом девушка пытается понять, встретил ее там приятный попутчик, которому продали тот же номер, или скрытый маньяк.       — Не хочешь после фильма развеяться? — предлагает Кисаме и невзначай кладет руку на плечо, тянет к себе. Итачи на жест поддается, облокачивается на того спиной.       — Слишком неточная формулировка. Уточни.       — Ладно, пойдем по списку предпочтений… сессия?       — Не люблю темачить после ссор. — морщится Итачи. — Настроение не то.       — Секс? — Хм, — Итачи особо не думает над ответом, — Давай.       Кисаме стоит перед кроватью полностью голый, так что видно все, даже самые интимные части татуировок, и криво усмехается. Итачи сидит на краю, взглядом следует за узорами на теле.       — Интересно, когда тебе надоест? — не без удовлетворения в голосе замечает Кисаме.       — Никогда.       Тот смеется.       — Вот он, настоящий фетишизм.       — Если не хотел в итоге наткнуться на фетишизм в свою сторону, зачем вот эта ветка так далеко идет? — Итачи пальцем проводит вниз по животу, через щетину на лобке и по корню члена, вокруг которого делает примерно полтора круга лоза плюща.       Кисаме вздыхает, но в остальном продолжает выглядеть абсолютно невозмутимо.       — Ну, не то чтобы это был мой основной мотив, но признаюсь, я надеялся, что мой будущий партнер оценит эту идею по достоинству. — замечает он и наклоняется, кладет ладонь на плечо Итачи и тянет его от себя, заставляя откинуться на кровать.       — Что, всё? — уточняет тот.       — Если тебя не прервать, по опыту скажу, что придется запастись терпением, а я сегодня не настроен на часовые прелюдии, — усмехается Кисаме, легонько пихая Итачи вглубь кровати, чему тот и следует.       — Я вижу, ты больше не чувствуешь себя смущенным, — замечает Итачи.       — Это плохо? — уточняет Кисаме, — Тебе было бы приятнее видеть меня в смятении? Утопающем в чувстве вины? Точно не хочешь Тематическую сессию?       — Хм, — Итачи усмехается, — Обойдусь.       — Хорошо, — Кисаме улыбается во все зубы, — Но, к сведению, я не против загладить свою вину делом.       — Хм, мириться через секс? Как пошло и глупо, — замечает Итачи, — продолжай.       Кисаме смеется. Он полуложится на живот и притягивает Итачи за бедра к себе поближе. Тот все свое внимание пытается переключить на ощущения тела. Расслабив напряженные плечи и челюсть, сосредотачивается на щекотно-приятных легких укусах, которыми Кисаме осыпает внутренние стороны его бедер, неспешно продвигаясь к паху. Это помогает: мерзкое настроение рассеивается, уступая приятному ожиданию и ощущению радости. Когда Кисаме обхватывает губами член и мягко сжимает рукой яйца, дыхание привычно сбивается. Краем сознания сам с собой Итачи шутит, что даже обидно, когда кажущиеся важными претензии и эмоции так быстро смываются простой человеческой химией.       — Интересно, — тянет Итачи, когда они уже просто лежат на кровати, переплетясь в абстрактную фигуру руками и ногами, — сколько лет понадобится, чтоб ты смирился и перестал защищать меня от себя?       Кисаме хмыкает.       — Я думал об этом сегодня, неприлично долго для человека на работе, надо сказать. Пока что я принимаю за самую рабочую версию ту, что говорит, что нет конкретной выслуги лет или возраста, когда можно «расслабиться».       — И что тогда с тобой делать? — Итачи лохматит его короткие волосы, отчасти как акт нежности, отчасти — из вредности.       — Запастись терпением, — Кисаме тянется и целует в висок, — В таких вещах время помогает. Время и привычка.       — Хм, — Итачи больше ничего не спрашивает, вполне удовлетворенный ответом и слишком уставший и благостный, чтобы придумывать остроумную поддевку.