Синдром Капгра

      Два стука в дверь и уже через минуту её медленно открывают.       Солдат выглядит немного нервным, но в остальном достаточно стабильным.       Стив ещё прошлым вечером решил вести себя так, будто ничего не произошло и, в принципе, так оно и было.       Роджерс кладёт коробочку с халвой на стол и отходит в угол комнаты, всё ещё стараясь занимать как можно меньше места.       Солдат отходит к раковине и пару раз тупо включает и выключает воду. Стив напрягается. Солдат неожиданно поворачивается, вытянув руки за собой.       — Так… — неожиданно говорит Солдат. — Если я сниму бандану, ты увидишь не моё лицо? — вновь спрашивает он, будто двух раз до этого не было и в помине.       Роджерс вздыхает и качает головой.       — Да, по крайней мере так происходит уже три года, — Солдат недоверчиво хмурится.       — Я знаю, что это прозвучит не очень-то доверительно, но Микаэль для меня — мальчик, похожий на индуса. У него карие глаза и большие губы, — Солдат смотрит на Стива внимательно и имеет право не верить.       — У него зелёные глаза и кривой нос, — зачем-то говорит Солдат. — Больше похож на бриташку, — в Стиве что-то дёргается. Солдат это замечает и отворачивается. — Ты говорил о дорогом человеке, — невпопад замечает Солдат. — Кто это?       Роджерс не обращает никакого внимания на бестактность вопроса. То, что Солдат вообще задаёт вопросы уже хорошо.       — Джеймс Барнс, — Стив запинается и выдавливает: — Мой. Друг.       — Я читал о нём на Смитсоновской выставке, — кивает Солдат. — Вы были друзьями, — Стив слышит в этой фразе больше, чем, наверное, должен.       Он слышит: «вы были только лишь друзьями?».       Стив закрывает глаза и жмёт плечами. Для него Баки всегда был больше и значимее мира. А чем он сам был для Баки Стив не знает.       — Каким ты его помнишь? — спрашивает Солдат с ищущей ноткой.       Стивовы уголки губ поднимаются неосознанно.       — Не знаю, — говорит, опираясь лбом на согнутые руки. — Это нельзя обозвать одним словом. Это что-то большое, — он недолго молчит. — Баки всегда был для меня бóльшим, чем его представляют на выставках в музеях.              — Этот человек значил для меня буквально всë, — Солдат опирается на стенку спиной.       Глядит устало и расстроено, почти разочарованно.       — Он был хорошим? По-твоему мнению, — неожиданно тихо спрашивает Солдат неровным голосом. Стив поднимает на него свой взгляд.       — Он был лучшим, — растерянно отвечает Роджерс, и Солдат кивает, будто что-то решив для себя.       — А я? — как-то неловко спрашивает тот. — Хороший по-твоему мнению? Достоин человеческого отношения? — он засыпает Стива вопросами, потому что уверен — собъётся и никогда не посмеет задать их снова. — Зачем ты носишься со мной? Зачем я тебе нужен? — единственное, что способен сказать Стив не лукавя, это:       — Я вижу в тебе человека, который достоин человеческого отношения.       — Но я убивал людей. Много. Жестоко и сейчас я не чувствую вины за это, — глаза Стива на мокром месте. — Ты сделал всё, чтобы выжить. В этом нет твоей вины.       — Я бы мог стать тебе тем, кем был он? Я бы мог стать настолько же ценным, как он? Хотя бы попытаться? — голос Солдата тонкий и сломаный, упрашивающий.       Его до краёв заполняет осознание, что Стив любил его, Баки. А теперь перед Стивом куколка. Марионетка. Делай что хочешь, дёргай за ниточки, строй и шей под себя.        Теперь перед Стивом жестокий убийца, который едва ли напоминает настоящего Баки Барнса.       И если раньше была надежда на то, что лицо сыграет свою роль, то теперь канат безнадёжно и грубо обрезали, толкая Солдата в никуда.       Стив как-то судорожно кивает и смотрит в пол. Солдат глядит на него не мигая, а потом отворачивается и снимает бандану.       Стиву искренне хочется сказать: «не нужно, я хочу увидеть тебя, настоящего тебя», но в его животе скрутилось практически одно, застаревшее, неправильное и гнилое желание увидеть Баки.       Грант не очень хочет признавать, что Солдат — не Баки.       Проходит неуверенная секунда и Солдат оборачивается почти с детским испугом в серых глазах.       Если Стив увидит его лицо, это будет значить, что Баки опять разрушил его жизнь. Он разрушил её, когда оставил Стива на поезде и, возможно, что сделает это сейчас.       Роджерс замирает на табурете, будто приколоченый к нему. Всхлипывает неожиданно и закрывает глаза, надавливая на них.       Они оба молчат и что-то подсказывает Солдату, что он ошибся. Чертовски ошибся.       Стив молчит от разочарования в себе, а Солдат от разочарования в том, что он — это он и его никак нельзя изменить.       Он не может взять и перелепить себя в Баки Барнса. Не может просто взять и стереть из своей биографии семьдесят лет ужасной жестокости. Не может оправдываться тем, что то был Зимний Солдат. Чёрта с два. Это всегда был он и только.       Все люди меняются, и Баки изменился не в лучшую сторону. Такое тоже случается.       Все происходит чрезвычайно быстро и неожиданно.       Стив оказывается у ног Солдата, стоящий на коленях. Прижимается лицом к животу и просто сжимает в руках. Солдат остаётся недвижим.       — Господи Боже, прости, — шепчет Роджерс в футболку, смятую на Солдате.       Он не осознаёт, перед кем извиняется.       Перед человеком, к которому он прижимается, цепляясь, словно за последнюю надежду, которой тот и является.       Перед собой, потому что верит, что может заменить Баки кем-то другим.       Или же перед Баки, которого давно нет, а Стив всё надеется, что, найдя замену, станет легче.       — У тебя его лицо, — Солдат не уверен, что Стив произносит слова так, чтобы их можно было услышать, но Солдат чувствует их кожей и тем, что лежит внутри.       — Стив? — не удерживается Солдат и кладёт свои руки поверх плечей Гранта.       — Что не так? — Роджерс с трудом отдаляется от Солдата и смотрит во все глаза, будто пытаясь напиться тем, что видит.       Грант вздыхает, пока слёзы наполняют его глаза.       — У тебя лицо… Его, — у Стива будто тормоз нажали. Он не может ни сказать «Баки», ни извиниться, что говорит это человеку, с ним совершенно не связанным.       Всё будто потеряло смысл, потому что вот он — руку протяни. Живой, из крови и плоти, говорящий и смотрящий невозможными серыми глазами.       И Стиву больно осознавать, что он — не Баки.       — Кого ты видишь, Стив? — повторяет Солдат отчужденно и насильно отдаляет от себя Гранта.       — Ты видишь лицо человека, которого ты зовёшь Баки? — Роджерс кусает губу и кивает, не в силах отвести взгляд.       Солдат задыхается, будто лёгкие набили ватой; воздух поступает, но медленно, со свистом и он весь какой-то ненасыщенный и плотный.       — Ты видишь моё лицо? — неуверенно спрашивает Солдат и садится на колени перед Грантом.       Кажется, что со Стива только сейчас спадает некая пелена. Он отшатывается от руки, которую тянет к нему Солдат.       — «Моё»? — Солдат кивает и его рука слабо опадает.       — Не нужно, — шепчет Роджерс и делает два шага на коленях назад. — Не ври, — Солдат поднимает руки, а шестерëнки в в его мозгу ошалело крутятся.       Он отрывисто вздыхает. Возможно, что всё, что ему стоит предложить в обмен на доверие — воспоминания.       — Я часто работал в доках по ночам, когда ты был болен, ты рисовал углём и практически всегда перемазывался им с ног до головы, — Стив смотрит разбито.       В глазах плескается желание встать и убежать от сюда — из этой квартиры, где он позволил себе поверить.       Где он нашпиговал себя каким-то несбыточными мечтами, которые никто не стал обламывать.       Не зная броду, не суйся в воду, да, Роджерс?       — Ты засовывал в обувь газеты, потому что так было удобней их сушить и часто делал это и для меня, — в голубизне глаз Солдат видит изменение — не яркое, но оно имеет свой вес — тело Стива будто погружается в анабиоз.       — Ты не умел танцевать, всегда оттаптывал девчонкам ноги, — Солдат позволяет себе почти что ульбнуться. — Я развешивал твои рисунки по комнате сверху до низу. Ты часто изображал окружающий мир и практически никогда — людей, — руки Роджерса опустились на пол перед ним, будто давая дополнительную опору.       — Ты не любишь, когда кто-то смотрит, что ты делаешь через твоё плечо. Твои очки часто сползали с носа, настолько ты был худым. Однажды ты притащил домой котёнка, и Сара почти разрешила его оставить, но у тебя была аллергия на шерсть, — Стив растерянно прожигает пол глазами.       — Перед операцией в Аззано ты сказал мне, что не наделаешь глупостей, потому что все они останутся со мной, — Солдат говорил уже более уверенно, чем в начале, но услышал хрип, больше похожий на…       — Бак, — грудная клетка тяжело вздымается, как во времена, когда Стив был астматиком. — Я… Ты умер… Упал с поезда в Альпах, — это не шёпот, это больше похоже на свист ветра в листьях.       Баки медленно подползает к Роджерсу.       — Эй, сопляк, — Стив будто по команде поднимает взгляд. Баки пытается улыбнуться.       Не оскалиться, а улыбнуться.       — Я с тобой до конца, помнишь? — Грант судорожно всасывает воздух и буквально налетает на Барнса с объятиями.       — Я думал, ты мёртв, — шепчет он в шею Баки. Тот вздыхает.       — Так и было, — Стив сжимает его ещё крепче, и Барнс не против осознания, что если ему сломают рёбра, пробивая лёгкие, то это будет Стив Роджерс.       Они сидят не меняя положения ровно до того, пока тела не начинает стягивать струной. Когда Стив отстраняется взгляд его всё ещё полон неверия.       — Но почему я вижу твоё лицо? — Баки жмёт плечами и убирает золотую прядь со лба.       Они как-то негласно решили, какие у них теперь отношения, только поэтому Барнс позволил себе такую вопиющую самовольность.       — Останешься со мной сегодня? — робко просит он, а Стив лишь глядит на него, будто спрашивает: «Что за глупый вопрос, Бак?».        Грант пододвигается чуть ближе и ненавязчиво переплетает их пальцы.       — Конечно, — говорит. — Я с тобой до конца, помнишь?       Конечно помнит, куда он денется.