Красное солнце пустыни

Часть 5.6. Ино. Октябрь, 17 лет после рождения Наруто.

AHSHEVA, Norma Tale — Банши

+++

Прощаться ужасно сложно. А прощаться, зная, что новой встречи не будет, еще сложнее. Ино всегда была папиной дочкой, она всегда была его светом в окошке, гордостью и радостью, и сама тянулась к нему. Маму она тоже любит, но для нее она была просто любимой дочкой, — да и ее саму надо ведь оберегать, потому что она не куноичи, — а для папы принцессой. В детстве Ино казалось, что никого лучше него нет на свете. И она до сих пор в этом уверена. В воротах Конохи ее встречает мать. Ино помнит, как давным-давно она точно также ждала с ней отца после миссий. Они приходили встречать его, и у них в руках были цветы: колокольчики, потому что они всегда думают о нем; утесник, потому что привязанность к нему вечная и постоянная; амарант, потому что они всегда его любят и ждут. В этот раз руки пусты, а если бы и были цветы, то тонкие стебли руты, белой розы, амаранта и незабудок, чтобы передать всю ту тоску и боль, которую Ино испытывает теперь. В объятиях матери Ино наконец-то начинает плакать. Она не плакала, когда ее обнимали Генма с Райдо, не плакала, когда ее обхватывали руками за плечи Сакура и Акеми, не плакала, когда они с Шикамару и Чоджи держались за руки. Только вернувшись домой Ино дает слабину, потому что ей снова пять лет, и только мама ее способна защитить от всего плохого, что есть в этом мире. Они только что выиграли войну и спасли всех, но цена у этой победы оказалась невероятно высокой, несправедливо высокой. Она не должна была быть такой, не должно было быть столько потерь. Их с Шикамару отцы должны были выжить, чтобы праздновать победу со всеми. Похороны напоминают ей те, которые были сразу после нападения Орочимару на Коноху. Народу собирается много, потому что погибших тоже много. Не все тела удалось вернуть родным, просто потому что их не осталось или не удалось опознать останки. Кого-то разорвало на мелкие ошметки, кого-то смяло в непонятное месиво и растерло по земле, кого-то просто не удалось собрать в одно целое, а после кого-то не осталось ничего, даже горстки пепла. От ее отца и Шикаку-джи, например. Их могилы пустые, как и многие другие. Почему-то от этого особенно горько. Ино смотрит на надгробие Иноичи и чувствует прикосновения к спине — Генма и Райдо стоят за ней, готовые в любой момент подхватить и поддержать ее. Она благодарна им за то, что они рядом, благодарна за то, что они с ней, и просто жалеет, что не успела открыться своему отцу. От него у нее было много секретиков. Не настоящих секретов или страшных тайн, а каких-то детских и девичьих, неважных, и только свои отношения с двумя взрослыми мужчинами она от него по-настоящему скрывала. Ей стыдно, но она надеется, что Иноичи на нее не сердится. Он ведь только хвалил ее в том разговоре, что состоялся у них за минуты до уничтожения штаба альянса! — Ино, — она до сих пор помнит каждое слово, сказанное им в самом конце. Ино даже записала их, потому что они — последнее, что осталось у нее от отца. — Ты словно пурпурный цветок клевера. Символ нашего клана. — Вера в любовь? Когда-то она верила, что любит Саске. Ино сама не поняла, почему влюбилась в него так сильно: да, он был симпатичным и милым мальчиком, лучшим среди учеников академии и из уважаемого клана. Но он на нее ни разу не взглянул. И ладно, у Сакуры было чуть больше причин его любить, потому что она была с ним в одной команде и до побега к Орочимару у него не все было так плохо, а у Ино что? И ведь отец слушал ее излияния души, которые должны были казаться ему удивительно глупыми, но ни разу не заставил Ино почувствовать себя дурой. Он никогда не делал ничего, что могло бы пошатнуть ее уверенность в себе, наставлял мягко и деликатно, спуская с небес на землю, но не ломая крылья. — На языке цветов клевер обозначает не только это, — поправил ее отец. — То, чем любой отец гордится больше всего. Твоим отношением к друзьям, твоими чувствами. Ты — прекрасный цветок клевера, распустившийся на моих глазах. Каждый раз, когда она вспоминает интонацию отца в тот день, ей хочется плакать. Она не может ничего с собой поделать, глаза наполняются слезами, и они текут бесконечным потоком по ее щекам. Как не скучать по отцу Ино не знает, хоть и понимает, что привыкнет. Человек ко всему привыкает, адаптируется, потому что иного выхода просто нет. Она не первая и не последняя, потери еще будут и от них никуда не деться, это часть их жизни. Шиноби часто не возвращаются домой, часто уходят слишком рано, часто не успевают многое сделать. Им объясняют это и дома, и в академии: учат тому, что потери неминуемы, но горе не должно поглотить, не должно лишить желания жить. После похорон ее к себе привлекает Акеми и просто держит. Ино утыкается ей лицом в шею и чувствует щекой рубец шрама под черной тканью простого траурного платья. У них у всех остались раны, но кому-то, как ей, повезло их свести, чтобы ничего не напоминало о тех днях, а кому-то нет. На самом деле все это неважно, ведь самое главное, что они живы. — Ты можешь мне не верить, но потом станет легче, — шепчет Акеми и гладит ее по плечам. — Забудутся все ссоры, останутся только смешные и хорошие воспоминания. — Когда? — требовательно спрашивает Ино, потому что ей нужны сроки, нужна точная дата. Ей не нравится мучиться и испытывать боль. — Потом, — Акеми чуть отстраняется. Ино вдруг вспоминает, что вроде бы ее подруга видела обоих своих родителей и даже сражалась с ними. Такого для себя ей, пожалуй, не хотелось бы; хватило того, что против них с Шикамару и Чоджи был Асума-сенсей. — И, правда, будет легче? — Ага. Ты будешь вспоминать, например, о том, как он поймал нас в саду, когда мы воровали сливы у старой Кейко. — Он так ругался! — Мой тоже, но на то, что нас поймали. Потом на него за это ругался Исаму-джи, мол, чему он нас учит. Помимо воли Ино начинает смеяться. Тогда было страшно, а теперь смешно: это действительно то забавное воспоминание, которое стоит бережно хранить в душе. Сакура смотрит на них с любопытством и, услышав о чем речь, громко стонет, ведь попались они тогда из-за нее. Хинаты с ними не было, нет ее и сейчас, потому что девушка присутствовала недолго и поспешила вернуться к Неджи. Он жив, но так до сих пор и не пришел в себя, из-за чего время для Хинаты замерло, будто она упала в смолу и застыла в ней. Ино надеется, что не навсегда, и Неджи скоро очнется. Куренай-сенсей подходит следующей. Бывшая Юхи не наставница команды Ино, но все равно уже близкий человек, ведь она вдова Асумы-сенсея. За их общего ребенка будут нести ответственность целых две команды, и Шикамару придется воевать если не с Кибой, то с Шино точно, потому что Абураме точно постарается приложить руку к воспитанию. Все удивились, когда Саске заявил о своем желании стать Хокаге, но еще больше — когда Шино сказал, что хочет и будет преподавать в академии. Первый учитель Абураме лучше первого Хокаге Учиха, как ни крути. — Мне очень жаль. Ваши с Шикамару отцы были прекрасными людьми и много сделали для деревни. — Я знаю. Асума-сенсей тоже… и тоже много сделал. Ино смотрит на круглый живот Куренай-сенсей и предлагает проводить ее до дому. Женщина на последнем месяце беременности, ей вот-вот рожать, а она пришла, просто чтобы поддержать их. Почему-то от этого у Ино еще больше щиплет в глазах. — Не надо, я провожу, — вызывается Конохомару. Верно, она ведь его тетя, а ребенок, которого она носит, его будущий племянник. Или племянница: пол Куренай-сенсей решила не узнавать. Генма и Райдо не подходят к Ино, но стоят так, чтобы ее видеть. Ино кивает им, улыбается, но не спешит спрятаться у них в объятиях. Пока ей хочется к маме, и это ее желание они прекрасно понимают. Вечером она садится с ней на кухне в их заново отстроенном поместье. Планировка немного поменялась, и это непривычно. От ее детства почти ничего не осталось, не осталось и следов отца в этом доме. Странно и грустно, но, наверное, даже к лучшему. — Мамочка, мне нужно тебе кое-то сказать, — тихо начинает Ино, теребя в руках салфетку. Она хотела сделать это после войны, но думала, что за столом будет и ее отец, а они одни. — О Ширануи и Намиаши? — спокойно спрашивает мать, отрывая взгляд карих глаз от стакана с чаем, о который греет руки, хотя сейчас и не холодно. На улице стоит хорошая погода, дует теплый ветерок, шевеля листву высаженных на улицах деревьев. Ино удивленно моргает и приоткрывает рот, непонимающе глядя на мать. Та усмехается. — П-погоди, — запинается Ино, не зная краснеть ей или бледнеть. — Мы… я… — Если ты думаешь, что так хорошо пряталась, то я должна тебя разочаровать, — она смеется и гладит дочь по щеке. От нежной руки исходит слабый аромат ванили: мать всегда пользуется одним и тем же кремом для рук. — Вначале твой папа был не в восторге, конечно, но потом мы решили, что… — Что? — Что все лучше того мальчика, — она чуть морщится и вздыхает. — Мы бы предпочли кого-то поближе к тебе по возрасту и одного, конечно. Это Ино не удивляет, она закусывает губу и отводит взгляд. Видя это, мать ловит ее за подбородок и заставляет снова на нее посмотреть. У нее на лице никакого осуждения, а улыбка хоть и грустная, но светлая. — Я очень переживала, когда узнала обо всем. Сама понимаешь, сложно не подумать, будто с тобой решили поиграть. — Нет, мамочка, нет! — испуганно лопочет Ино, которая точно знает, что это не так. Никто с ней не играется, с ней вообще оба носятся как с принцессой! Да что там, Райдо даже откапывал все ее уходовые средства в руинах поместья Яманака! Ино сколько угодно может капризничать и кривить свой хорошенький носик, но она знает, что ей достались два потрясающие мужчины. Да, вначале ей был нужен только Генма, в него она пылко влюбилась, но Райдо она тоже любит. Два друга между собой не так уж и похожи, и Ино подмечает их отличие, находя каждого по-своему очаровательным. Просто она могла бы жить спокойно и хорошо с одним Генмой, с Райдо — тоже хорошо, но неспокойно, потому что у него терпения меньше, а втроем им идеально, потому что тут настоящее равновесие. — Я успокоилась после того, как твой папа с ними поговорил. Они очень серьезно относятся к тебе. — Что? — глупо переспрашивает Ино. Отец не только знал, но еще и говорил с ними? А они ей не сказали?! — Он прощупывал почву, а потом, уже в лагере собирался поговорить с ними уже без вот этого всего. Ты же знаешь, каким он был, все должен был проверять… В общем, — мать на мгновение становится грустной, но быстро берет себя в руки. — Я хочу, чтобы ты пригласила их на ужин. Можешь даже завтра, хочу узнать их получше. Объятия, в которые она заключает Ино, самые теплые, какие она когда-либо получала. Мать гладит ее по распущенным волосам и целует в висок. — Я не хотела скрывать, мамочка, просто… — Не оправдывайся, все хорошо. Но я хочу знать, кто тебе дорог, ладно? — Они оба. Вначале я думала, что только Генма, а потом Райдо, и… — Ино рассказывает сбивчиво все то, что должна была рассказать еще давно. Она горюет по отцу, по тому, что его нет рядом, но ей как-то легче оттого, что он обо всем знал. Когда она наконец-то отстраняется, то видит, что у матери влажные глаза. Тем не менее, она широко улыбается и щипает дочь за щеку. Она так делала и в детстве, чтобы Ино не грустила: легонько и игриво, что вызывало у девочки звонкий веселый смех, который так сильно любил ее отец. Как же она по нему скучает! — Тебе не обязательно со мной сидеть, Ино. Вот-вот придут Йошина и… — она вздыхает, потому что Чоза-джи жив, это хорошо, но все равно больно, потому что он тоже никогда больше не увидит своих друзей. Чоза-джи, Шикаку-джи и ее отец ведь всегда были вместе. — Я переночую у… — Сакуры? — догадливо спрашивает мать. Ино на секунду замолкает, а потом медленно качает головой. — Нет, у Генмы и Райдо. Потому что она сказала, что ничего больше скрывать не будет. Общежитие джонинов уже отстроили, но Генма и Райдо решили туда не возвращаться. Нашли небольшую квартиру в соседнем доме, не сказать, что просторную, но с большой кухней, в которую она притащила диван и журнальный столик, так что это теперь и гостиная, и спальня. В нее, самое главное, уместилась большая кровать, чтобы им втроем было удобно, ну и в ванной достаточно места для всех баночек и скляночек Ино. Со слов Генмы, выбирал квартиру Райдо, сразу забраковав несколько вроде бы подходящих вариантов. В одном ему не понравились слишком узкие окна, через которые проникало мало света; в другой отсутствие шкафов, что могло бы устроить их с Генмой, но никак не Ино; а в третьей присутствовал какой-то странный фруктовый аромат, персиковый, что ли. На первом этаже расположился магазин парфюмерии. Как выяснилось, Райдо вообще не любит сильные запахи, но ее цветочные ему нравятся. Может, потому что они не душные, а нежные и легкие. А, может, потому что ему просто нравятся фиалки, в чем он ей как-то признался, просто показав на прилавке на приглянувшийся ему букет. Ино это тогда ужасно умилило. Только постучавшись в дверь, Ино понимает, что у нее вообще-то есть ключ. Впрочем, шарясь по карманам, она понимает сразу и что оставила его дома, потому что слишком торопилась, так сильно ей нужно было увидеть Генму и Райдо. Дверь открывает Ширануи, одетый в домашнее. Точно, у них же три дня выходных, невиданная роскошь! — Мама ждет вас на ужин, — выпаливает Ино, почти падая в объятия Генмы и целуя его в губы. Выглянувший на шум из ванной Райдо тоже тут же оказывается втянут в поцелуй. Он мокрый, видимо, едва успел обтереться полотенцем, повязанным у него вокруг бедер, но Ино плевать. — На какой ужин? — чуть удивленно переспрашивает Генма, когда они все заваливаются в спальню. Райдо падает на кровать уже голый, ему и снимать с себя почти нечего. Ино стаскивает с себя платье и забирается на него сверху, не дожидаясь, пока Генма разденется и присоединится к ним. — На такой, завтра. Знакомиться. Почему вы не сказали мне, что папа с вами говорил? Они оба виновато переглядываются через ее плечо. Ино видит это и ловит Райдо за щеки, заглядывая ему в глаза. Он из них двоих не такой хитрый, получить от него ответ легче. — Мы собирались сказать чуть позже, — вздыхает Райдо и гладит ее по талии. — Просто… — Ждали момент, — Генма опускается на кровать рядом с ними. Ино протягивает к нему руку и путается пальцами в его распущенных волосах. — Что он сказал? — спрашивает она, прижимаясь короткими поцелуями к шраму на лице Райдо. Поразительно, но он его совершенно не портит, только интереснее делает, заметнее, что ли. А еще Райдо всегда забавно замирает и напрягается, жмурится, когда она скользит по зарубцевавшейся коже языком и губами. Ино точно знает, что этот шрам у него не обладает какой-то особой чувствительностью, иначе бы доставлял уйму беспокойства в обычной жизни, но ему все равно ужасно приятна ее ласка. — Чтобы мы тебя берегли. — Чтобы не забывали, какая ты. — Он не был в восторге, но и не злился. — Нет? — Иноичи-сан хотел, чтобы ты была счастлива, а мы достаточно ответственные, чтобы он мог не переживать. Ино зарывается лицом в шею Райдо и чувствует на своей спине его ладони; губы Генмы на плечах. Она не хочет плакать, совсем не хочет. Она хочет, чтобы ее ласкали, хочет, чтобы ее любили, хочет любить в ответ. Райдо берет ее первым: просто приподнимает уже мокрую и хнычущую и медленно опускает на свой член. Генма продолжает целовать плечи, направляет сильными руками на бедрах и шепчет, как сильно они ее любят, как она им дорога. На себя он ее пересаживает до того, как Райдо кончает, потому что Ино хочет, чтобы он кончил ей в рот, и уже сам к ней пристраивается. Все нежно и чувственно, неторопливо и заботливо, все сосредоточено на том, что хочет Ино. Ино хочет их обоих, Ино сладко стонет, Ино облизывает испачканные спермой губы и утыкается лицом в бедро Райдо, дрожа и сжимаясь на Генме. Он кончает после нее и гладит по ягодицам, в то время как пальцы Райдо перебирают ее шелковистые волосы. — Я вас очень люблю, — признается Ино позже, когда они, уставшие и взмокшие, лежат втроем на кровати. Она смотрит в потолок, одной рукой почесывает подбородок Райдо, а другой гладит Генму по бедру. Любит и никуда от себя не отпустит. А завтра они все пойдут на ужин к ее маме, и Ино будет улыбаться, потому что отец ненавидел саму мысль о том, чтобы видеть слезы на глазах своей любимой и единственной дочки.

Часть 5.6. Сасори. Октябрь, 17 лет после рождения Наруто.

О!нет — Не переживай

+++

Поразительно, но весь его разномастный выводок выживает. Сасори это вроде бы и не должно удивлять, потому что он всех гонял именно для того, чтобы не пришлось кого-то хоронить — и все равно он удивляется. Он видел, сколько шиноби пало на поле боя, сколько жизней оборвалось в те страшные три дня, и хорошо понимает, что его семья оказалась в том невероятно маленьком проценте тех, кто никого не потерял. Объективные шансы сохранить всех в той мясорубке, в которую они попали, были невелики. Но, к счастью, им повезло. Повезло, что Накику сумела вернуть с того света Сая и Ичи. Повезло, что Рира сумела вовремя стабилизировать раненную Акеми. Повезло, что свитков с сейсеки у Акеми хватило на всех, кто был важен. Сасори признает, что с их стороны это ужасно эгоистично, но в первую очередь его семья заботится о своих, а потом уже думает о ком-то еще. Каждый справляется сам, и разве стоит винить их в том, что они сумели придумать, как довести до ума технику, которая раньше так или иначе лишала кого-то жизни? Стоит ли им это ставить в упрек? Каждый справляется сам, и они справились. Сасори обнимает Накику как только видит ее, прижимает девушку к себе и смотрит поверх ее головы на Сая. Тот подходит ближе, и Сасори дотягивается до его плеча, сжимая их пальцами. Наверное, стоит похвалить парня, стеречь они с Дейдарой умеют явно куда лучше, чем он. Чуть погодя Сасори видит Гаару и Темари, которые тоже заключают его в объятия, гладит по голове Широгику, даже не ругая ее за то, что она оказалась на поле боя, — благоразумно вырубив Яхико с помощью хенка — и хлопает по плечу Канкуро. Ичи тоже, и старший Ритсуми даже сжимает его плечо в ответ, а потом на шею Сасори кидается Акеми. Она вообще в какой-то эйфории пребывает после боя и сразу после него подскакивает к Накику. Очень впечатлительная девочка, никак не отойдет от того, какой эффект та дурацкая ящерица произвела на всех и в особенности на Учих. Сасори позволяет себе слабую улыбку и откидывает голову назад. Ками-сама, действительно живы и даже здоровы, ну надо же! Неважно, как было тяжело в бою, неважно, как они продрались сквозь это все, самое главное, что его подопечные тут, перед ним, и он может выдохнуть. Сасори видит Риру, потому что Дейдара подскакивает к нему, чтобы похвастаться, — и сияет широкой улыбкой, получая неожиданную похвалу, — и даже Суйгетсу тут как тут, крепко держит свою подружку за руку. Мечник знакомит ее со всеми собравшимися, помогая, настороженно оглядывающей разномастную толпу, вступить в разговор. Вроде Хозуки все говорил о том, что его селедочка ему не так уж и нужна, а вот, следит за ней внимательными глазами, когда она немного расслабляется и начинает даже разговаривать с теми, кто сейчас в лагере. Суйгетсу подходит к нему позже и рассказывает, что они с Карин думают вернуться к Орочимару. Тот вроде как заключил какое-то соглашение с Конохой, и пускай он виноват и перед Суной, вряд ли у Гаары возникнет желание с него что-то требовать. Сасори кивает и отпускает его, не удивляясь, когда видит зубастую улыбку и получает заверения, что в гости они заходить будут часто. И навестят Суну в ближайшее время, потому что Суйгетсу нужно забрать кое-какие свои вещи. В принципе, Сасори и не рассчитывал на то, что мечник совсем пропадет из их жизни. У Сасори же явно какой-то талант притягивать к себе неприкаянных. Взять хотя бы Дейдару, который решил, что Суна ему новый дом. Тсучикаге, поглядев на бывшего ученика и махнул рукой: нашел себе место среди песчаников, ну и хрен с ним, с дураком, пусть там и сидит. Сасори хотел возразить, но аргументов не нашлось. В конце концов, в Дейдару тоже было вложено достаточно сил и времени, чтобы вот так его куда-то отдавать, да и стоит признать, что он полезен. Как он сам верно подметил, под его присмотром никто не умер. Акеми успел дотащить до Ичи, когда она была ранена, пусть Рира и воспользовалась хенка, чтобы ей помочь. Придется оставить, хотя вряд ли Сасори удалось бы его прогнать. Дейдара прилип и никуда от них не денется, точно не до тех пор, пока Рира в Суне. Один утенок у Накику, второй у Риры, бабушка и внучка как есть. Точнее, сестры как есть. Надо перестать вспоминать то, какой была Шинпи-Фуюдзора, и если у них с Накику это еще получается, то Ичи все еще тяжело. Сасори внимательно следит за этим своим подопечным, который всегда старался держаться от него на отдалении. Ичи не одобрял Сасори, его прошлого и привязанности между ним и Накику. До сих пор не одобряет, хоть и молча. Он всегда делал это молча, предпочитая давать своей своевольной сестре свободу и не лезть к опекуну. А, может, попросту не сразу понял, что привязанность их куда глубже, чем кажется. Все-таки, Ичи было не так уж и много лет, когда он попал к Сасори. Все-таки, похож на Сасори чуть больше, чем мог бы себе представить. Сасори ловит Ичи на первом же привале после Конохи, в которой остались Канкуро и Акеми. У клана Икимоно достаточно потерь, поэтому девушка решила остаться в деревне где-то на неделю, чтобы проводить в последний путь тех шиноби Листа, которые не вернулись домой. Канкуро Гаара отпустил, заметив, насколько и он, и Ичи напряглись, как только услышали о планах своей девушки. Боятся, что она останется в Конохе, что ее не отпустят оттуда. Старший Ритсуми протирает руки антисептиком. Медленно, чтобы не пропустить ни одного участка кожи, а ведь в последнее время он вроде бы такого почти не делал. Сасори щурится и останавливается от него в паре шагов. Ичи высокий, намного выше него, но мальчишка. Двадцать три года ему исполнится в январе, что вроде и много для шиноби, но на самом деле не такой уж и большой возраст. Особенно по сравнению с Сасори, которому вот-вот стукнет тридцать семь. — Я не думаю, что Акеми задержится в Конохе, — говорит он, наблюдая за Ичи. — Канкуро не даст. — Их могут не спросить, — Ичи не смотрит на Сасори, а разглядывает забавно раскрашенный пузырек в его руках. Улыбающаяся ящерица ярко-зеленого цвета с голубыми полосками. Творчество Акеми, чье же еще? Накику и Широгику таким бы точно баловаться не стали. Особенно Широгику, хоть она и любит рисовать. — Полагаю, что Хокаге оценила усердия Акеми и то, как та развилась в Суне. Не думаю, что она станет препятствовать, Гаара пошлет официальный запрос. — А ее бабушка? Ее клан? — Ичи наконец-то смотрит на него и взгляд у него усталый и какой-то загнанный. Кажется, Гаара совершил ошибку: оставлять в Конохе надо было не Канкуро, а Ичи. Как ни странно, но у раздражительного и зачастую нарывающегося на проблемы Канкуро способность быстро находить душевное равновесие развита как-то лучше. У каждого из них свои заморочки, в том числе и у Сасори, но не все умеют с ними справляться. Ичи обычно умеет, но сейчас, кажется, то ли взвинчен, то ли взволнован. С другой стороны, после того, что они все пережили, грех кого-то в чем-то упрекать. — Исаму-сан предпочитает, чтобы его племянница была в Суне. Мы пошлем запрос. — Сая спас не запрос, а брак. — Мы и не посылали в его случае никакого запроса. — И все же. — Ты собрался жениться? Ичи не отвечает, отворачивается и молчит. Сасори понимает, что говорить с ним дальше о чем-то бессмысленно. Если он и будет это с кем-то обсуждать, то точно не со своим опекуном и точно не сейчас. — Мне кажется, что Рира беременна, — вдруг говорит Ичи, когда Сасори уже думает уйти. Он снова не смотрит на него, стоит, поджав губы и глядя куда-то перед собой. — Я не проверял, но если судить по визуальным признакам, которые я наблюдал в последние дни… — Полагаешь, что счастливый отец — Дейдара? — Я ничего не полагаю. Я вообще не хочу иметь к этому никакого отношения. — Если она, правда, ждет ребенка, то это будет… — Я знаю, — неожиданно зло выплевывает Ичи. — И я не хочу об этом думать. Вряд ли, конечно, у него это получится. Сасори решает не спорить и оставить его в покое. Что делать с Рирой он подумает уже в Суне, может быть, отправит Чие беседовать со своей подругой. Она ирьенин, в конце концов, так что ей с этим и разбираться. С учетом кеккай-генкая Ритсуми, наверное, логичнее всего ей и следить за беременностью, если таковая, конечно, имеет место быть. Визуальные признаки могут быть ошибочными. Ичи вот точно будет рад ошибиться. Сасори, честно говоря, тоже. В воротах Суны их встречает целая толпа. Еще бы, они вернулись с войны с победой, — и с мертвецами, которых надо похоронить, с известиями о гибели тех, чьи тела вернуть не удалось. Сасори уже представляет, сколько работы их ждет впереди. Нужно достойно похоронить павших, решить по поводу компенсаций и льгот для их семей, разобраться с поредевшим составом чунинов и джонинов. Как восполнить ряды? Поскорее повысить в звании нынешних генинов и устроить ранний выпуск из академии следующим двум потокам? Как это скажется на общей производительности и качестве? Перед ними стоит слишком много сложных задач, которые придется оперативно решать. И конечно же Гаара первым делом направляется в свой кабинет. Сасори тяжело вздыхает и наклоняется к Накику, коротко касаясь ее щеки губами. Он отправляет всех домой, а сам идет следом за Казекаге. Один, Баки ведь тоже решил задержаться в Конохе, взяв отпуск впервые за несколько лет. Тут даже Сасори махнул рукой: всем нужен отдых. Гаару Сасори находит, как ни странно, не в кабинете, а на площадке дальше по коридору. Казекаге опирается ладонями на перила и смотрит на раскинувшуюся перед ним желто-красную Суну. Рано утром она розоватая, днем почти оранжевая, под вечер в лучах закатного солнца появляются желтый и красный цвета, а глубокой ночью все становится темно-синим. У безжизненной пустыни очень много цветов и оттенков, и у ее жителей, как оказалось, тоже. Детей Йондайме Казекаге учили только убивать. Их готовили к тому, что они должны стать оружием Суны и ее же щитом, что в первую очередь должны жить для нее и ради нее. Расе не нужны были люди, ему нужны были шиноби, но Темари, Канкуро и Гаара выросли и поняли что по-настоящему важно, что нужно для того, чтобы быть не только полезными, но еще и счастливыми. Сасори гордится тем, кем они стали. — Отец извинился. В самом конце он извинился за все, — голос у Гаары тихий и спокойный. Сасори становится рядом с ним, рассматривая его профиль. Он впервые видит Казекаге настолько умиротворенным. — Не думал, что он это скажет. Отец очень отличался от того, каким был в последние дни. — Тебе стало легче? — Намного. Не из-за отца, я смирился с тем, что он вряд ли любил кого-то из нас, не после смерти мамы. — Но? — Но она меня любила, — Гаара улыбается и смотрит вдаль. — И Яшамару-джи тоже. Сасори не помнит Каруру-сан, да и ее брата тоже. Это Чие может о них что-то рассказать, потому что деревню она не покидала и даже занималась здоровьем членов семьи Казекаге. Попутно невольно уморив Каруру-сан, но тут уж ее вины нет. Тут если и есть чья-то вина, то всего совета в целом и самого Расы. — Иди к себе, отдохни. Завтра мы займемся делами. — Я побуду тут еще немного и пойду. Не верить ему причин нет. Следующие несколько дней проходят в почти непрекращающейся суете. Все-таки Канкуро слишком хитрый, когда ему это надо: он в Конохе с Акеми остался еще и за тем, чтобы не участвовать в этом всем. Что ж, скоро они вернутся, и тогда Сасори погоняет его так, что тому и не снилось. Хватит, отдохнул уже. То, что они выиграли войну не значит, что можно расслабляться. Дел у них хватит года на три вперед. В один из вечеров Сасори возвращается домой и удивленно оборачивается, когда его окликает Чие. Старушка сидит на табуретке у своих грядок и жует какую-то соломинку, выглядя при этом крайне задумчивой. Судя по всему, ждет она его уже какое-то время, раз так основательно устроилась. Сасори вздыхает, предчувствуя какой-то не очень приятный и долгий разговор. — Эта дурная голова беременна, — Чие цокает языком и вдруг начинает мерзко хихикать, прижимая руку к груди. — Я сама сообщу старой калоше Гакари. Отправлюсь в Коноху и порадую ее! Прослежу, чтобы ее удар не хватил от такой новости. — Почему ее должен хватить удар? Рира же не ее внучка. — Будто бы Мэйко сильно удивится тому, что эта шилохвостка залетит! Рыжая спит с двумя, рано или поздно будет ходить брюхатой. Но Рира-то, Рира! Восторг Чие Сасори непонятен. Видимо, тут сработало огромнейшее желание сделать гадость ближнему, хотя назвать ее и старейшину Гакари близкими язык не повернется. С другой стороны, они ведь скоро породнятся: Акеми так или иначе войдет в эту семью, если, конечно, кто-то из них не передумает. Сасори в подобном исходе искренне сомневается. Это как поверить, что Сай оставит Накику. — Даже не знаю, кем это делает нас. Меня прабабкой, а тебя дедом? Или дядей? Как все сложно, — Чие смотрит на Сасори веселыми глазами, и от этого взгляда ему как-то не по себе. — Лучше подумай, кем этот ребенок будет ее внукам. — Дядей. Хотя, если Накику родит, то все будет еще веселее. От кого, кстати? Такого вопроса Сасори никак не ожидает. Выражение его лица не меняется, но взгляд выдает удивление. — Она же и с тобой спит, и с мальчишкой… мужем! — Чие снова хихикает. — Вот уж не думала, что мой внук будет по малолеткам. Хотя, чему я удивляюсь? Где-то я тебя все-таки неправильно воспитала… и ты ее. Только Широгику хорошая, ну и Ичи, пожалуй, но мальчик себя сам воспитал. — Ты пила свою наливку? — с подозрением осведомляется Сасори. — Да что ж вы к ней пристали, это вода! Вода или нет, но уносит с нее знатно. У него нет никакого желания пробовать бабкино пойло, жить ему все-таки хочется и подольше, чем его дед. Как этот спокойный и даже тихий мужчина, которого он видел восставшим на войне, связался с Чие вообще уму непостижимо. Когда-то давно, в далеком детстве, Сасори ведь спрашивал кем был муж Чие. Отец смеялся и говорил, что очень добрым человеком, а бабушка только глаза закатывала. Ему даже казалось, что она совсем по нему не скучала и не горевала, но он ошибался: когда она услышала об их встрече на войне, взгляд ее на мгновение смягчился. Видимо какое-то место в ее сердце он все-таки занимал. Деда Сасори не застал, но со слов Расы быстро понял кто перед ним и даже обрадовался. Совсем не примечательный мужчина, чем-то даже похожий на Сая, хотя внешне общего у них ничего нет. Он сразу начал задавать вопросы про свою супругу, про ее брата — который, как оказалось, терпеть его не мог при жизни, — и про самого Сасори. Это было странно, но на этой войне и более невероятные вещи происходили. К тому же, это не единственный родитель, не увидевший большую часть жизни своих детей. Сасори качает головой и молча уходит, надеясь, что на этом серьезные разговоры закончатся. Ему надо подумать о беременности Риры, о том, что вообще с ней делать, потому что отец… наверняка Дейдара. С тем, как они начали себя вести друг с другом, только он на ум и приходит, потому что Рира никого кроме него к себе не подпускала и не подпускает. Она мнительная, подозрительная, такая же как и внуки, и далеко не каждому позволит к себе приблизиться. Дейдару спасает то, что он простой, его не нужно подозревать ни в какой каверзе. Он не Данзо, врать не умеет, во всяком случае, не так. На кухне его ждут что-то горячо обсуждающие Накику и Сай. Сасори подходит к девушке и целует ее в макушку, невольно улыбаясь тому, что она тут же откидывается назад и тянет к нему руки. — Вообще-то, она моя жена, — говорит вдруг Сай, заставляя Сасори удивленно приподнять бровь. А вот и собственнические нотки в голосе художника прорезались, совсем забыл свое место, дурной мальчишка! Вот не будь Накику так к нему привязана, Сасори бы точно ему с рук подобного поведения не спустил. — Вообще-то, только потому что я разрешил, — хмыкает он, на что Накику закатывает глаза. Без его согласия действительно не было бы никакого брака. — Это была моя идея. — Но я стану отцом ее ребенка! Сасори давится воздухом, Накику закрывает лицо руками. Почему они вообще говорят о детях, если никто их пока не собирается заводить? Во всяком случае, он надеется, что в ближайшее время младенцев в этом доме не будет. Им бы ситуацию с Рирой пока пережить. — Что, еще раз?! — Я буду отцом ее ребенка! — Какого ребенка? — Сасори опускает глаза на девушку. — Гипотетического, не волнуйся, я не беременна. Какое счастье, думает Сасори. Еще одну беременную Шинпи-Фуюдзора-Ритсуми он точно бы не выдержал. — Как у вас вообще зашла речь о детях? — Сасори вообразить не может, каким образом у них все пришло к подобному разговору. — Я читал, что люди женятся, чтобы завести детей, — Сай улыбается и поднимает в воздух книжку, название которой Сасори не может рассмотреть. — Тут так написано. — Что за бред ты читаешь? А ну, дай сюда. Сай, естественно, отказывается. Он подрывается на ноги, и Сасори, будто бы ему тоже семнадцать лет, делает несколько кругов вокруг стола и хохочущей Накику, прежде чем вспоминает, что он величайший марионетчик Суны и с помощью нити чакры отбирает у Сая книгу. — Конфисковано, — фыркает Сасори и разворачивается на пятках. — Учение свет! — не унимается Сай. — А неучение — тьма! — Я тебе сам найду, что почитать. Читает он все подряд. Он читает, а Сасори потом не знает куда деться от неудобных вопросов и странных комментариев. Будто бы у него и так забот мало! Дети… да куда им дети, какие? Вначале Канкуро все талдычил о браке и детях, лишь бы Акеми в Суне осталась, потом Рира забеременела, а теперь еще и Сай. Нет уж. Рано, слишком рано, и Сасори не желает об этом думать ни минуты больше. Надо, пожалуй, напомнить тому же Канкуро, что и Акеми пока рано ходить беременной, а то чего доброго решит, что раз одной можно, то и его возлюбленная может осчастливить всех подобной новостью. Ичи-то бдит, но Канкуро Сасори хорошо знает: упрямый же как стало ослов, если что-то в голову себе вобьет, то хрен его потом переубедишь. А то, что им с Акеми непременно нужен ребенок, он уже не в первый раз озвучивает, да и сама девушка, судя по всему, не против такого расклада. Куда они все торопятся? Война закончилась, самое время выдохнуть и сбавить темп, а не бежать куда-то сломя голову. Нет, ему нужен отпуск. Если Баки позволил себе, то почему Сасори не может? Только ему определенно понадобится куда больше недели, чтобы восстановиться. Он же живет в форменном доме для душевнобольных. Взять бы с собой одну только Накику, но тогда Сай, пожалуй, увяжется за ними тайком. Легче уж втроем поехать. — Накику ночует у меня. — Она моя жена! — А это мой дом. — В котором детям будет тесно! — Сай, никаких детей пока нет. — Может, пристройку? Сасори уходит прежде чем слышит прекрасные планы о благоустройстве их дома. Без них он точно как-нибудь проживет. Дом, на минуточку, его, но об этом уже никто не вспоминает, в том числе и он сам. Пусть уж Сай лучше будет занят стройкой, чем пытаться заделать Накику ребенка. И Накику все еще слишком молода для детей, Ками-сама, дай ему терпения со всем этим справиться!

Часть 5.6. Ичи. Ноябрь, 17 лет после рождения Наруто.

SULLA — Набери

+++

Ичи сам не знает почему у него в голове полный раздрай. Казалось бы, сеансы с Ино ему помогли, но вот он снова тянется к антисептику, снова уходит домой, в свою квартиру, по прибытию в Суну, снова нервно меняет постельное бельё и долго не может уснуть. Надо было вместо Куро остаться в Конохе, но как ирьёнин он просто не мог не позаботиться о телах, которые после войны доставляли в деревню Песка. На самом деле, конечно, не они его так сильно отвлекали, и не о них он думал, когда подготавливал очередное тело к захоронению. Немногие могли «похвастаться» целостностью, но Ичи смотрел на изувеченные трупы и части тел будто сквозь воду: руки выполняли привычные действия, а мысли были где-то далеко. Разговор со Скорпионом облегчения не принёс совершенно. Когда Акеми с Канкуро возвращаются в Суну, Ичи уже готов признать очевидную вещь: ему нужно в Коноху, на очередной сеанс с Ино, не просто потому, что они помогают, но и потому что саму девушку он хочет увидеть. Яманака его в шутку зовёт братом, но и она ему понравилась, и он хочет поддержать её после смерти отца, потому что не успел и не смог этого сделать. Не напоминанием о больном, а просто провести с ней время. Ино ведь не только умная и интересная, но ещё и с огромным сердцем, этого у неё не отнять, хоть так и не скажешь. Многие считают её легкомысленной, но девушка остро видит суть, иначе бы на неё не польстились взрослые мужчины с самыми серьёзными намерениями. Там ведь не только о физическом притяжении речь, но и о куда более осознанных чувствах. Первую ночь Ичи ночует у себя, переваривая все накопившиеся за время эмоции, а потом заявляется к Канкуро. С раннего утра. Тот открывает дверь, широко зевая и почёсывая живот, двигается, пропуская Ичи и говорит, что Акеми ещё спит, а он сейчас приготовит кофе. И не забывает ехидно добавить, что Ичи мог бы и у них переночевать, козлина, чтобы никого спозаранку не будить. И вообще-то у Ичи свой комплект ключей есть уже. — Что за тупое выражение лица? — спрашивает Канкуро, сипая горький напиток. — У тебя что, экзистенциальный кризис? — Кризис будет у Дейдары, когда он узнает, что станет отцом, — выдаёт Ичи и с какой-то мстительностью наблюдает за тем, как кукловод давится глотком кофе. Ичи прекрасно знает, что Канкуро тот ещё сплетник, но всё равно язык не может удержать за зубами. Его бесит, что бабка — сестра — ведёт себя как малолетняя дура. Это не его проблемы, конечно, но Ичи всё равно не может полностью принять тот факт, что она теперь сама по себе, что она теперь молода и делает ошибки, которые можно ожидать от кого угодно. Глупости, Ичи бы таких ошибок никогда не совершил. И ему точно нужно с ней поговорить, но смелости в себе он почему-то не находит. Надо поговорить с ней, надо поговорить с Накику — с ней он не стал только потому, что уже и так всё выдал Скорпиону, малодушно скинув на него обязанность следить хотя бы за этой сестрой. В конце концов, Сасори с ней спит, ему и бдеть, чтобы она так же тупо не залетела. Хотя, из неё, наверное, мамаша и то получше выйдет, чем из Риры — Кику по крайней мере жопой на месте ровно сидит, была бы её воля, вообще бы ни на какие миссии, наверное, не ходила бы. И Ичи почти готов признать, что это было бы прекрасно, хоть на одну головную боль меньше. — И что теперь? — Канкуро напоминает Ичи о том, что он сейчас у него в апартаментах, и ирьёнин тяжело вздыхает. Что, что? Отличный вопрос! — Мне нужно её найти и поговорить с ней, — озвучивает очевидное Ичи. — Только попробуй кому-нибудь проболтаться. — Даже Акеми? — Тем более Акеми, Кику или Широ. Канкуро, ты сам знаешь, что на уме у Ако, не дай Ками, она решит взять с Риры пример. Канкуро оглядывается в сторону спальни, даже заглядывает за дверь на всякий случай, но, видимо, их девушка так и не проснулась. — А почему бы и нет? — Не начинай опять, — устало просит Ичи. — Давай решать проблемы по мере их поступления, ладно? Сейчас её никто не дёргает обратно в Коноху, так что и смысла торопить события нет. Но Канкуро явно не согласен, хоть и скрипит зубами, кивая. А затем заявляет, что они собираются сломать стенку, соединяющую его апартаменты с соседними, давно уже пустующими, и Ичи следует уже переехать сюда, чтобы не таскаться каждый раз из своей «жопы мира». Ичи посмеивается над этим предложением до тех самых пор, как в поисках Риры не натыкается на Сая, что-то старательно черкающего в новом альбоме. Этот побольше, чем его предыдущие, и Ичи с удивлением понимает, что тот делает чертёж дома. — Ты решил стать архитектором? — Я хочу попросить у Ямато-тайчо сделать пристройку к дому. Пытаюсь понять, как выгоднее будет. — Пристройку? — к дому Скорпиона? А он разрешения спросил, интересно? — Зачем? У вас уже есть летний домик, который сейчас пустует. — Летний домик — это летний домик, — резковато обрубает Сай. — Дети в нём жить не могут. — Дети? — Ичи совершенно ничего не понимает. Он-то откуда узнал про Риру? — Чьи? — Наши, — Сай смотрит на него как на дурака и получает точно такой же взгляд в ответ. — Ваши… — медленно тянет Ичи, сжимая руки в кулаки. — Это Кику? Сай кивает, но, замечая явно недоброе выражение лица старшего брата жены тут же торопится уточнить: — Гипотетические. — Сай! — Кику выходит из дома, и художник тут же прячет свои зарисовки. Видимо, с женой он планами расширения недвижимого хозяйства не поделился. А Канкуро своими с Акеми поделился? Или это вообще её идея была? — Ичи? Ты чего спозаранку припёрся? — Сестёр навестить, — фыркает Ичи. — Вот то, что ты уже встала, очень удивительно. — У меня тренировка с Рирой. — Её я как раз и ищу. — А что меня искать, я тут! — весело заявляет старшая, материализуясь за его спиной. Ичи вздрагивает — дурацкая её привычка повсеместно использовать инка! Даже Широ не так часто к нему прибегает. — По поводу? — По поводу твоей ситуации, — понижает голос Ичи, и девушка тут же цепляет на лицо скучающее выражение. — Может, позже? — Сейчас. Краем уха Ичи слышит, как Кику обсуждает с Саем что-то насчёт его дня рождения и золотых рыбок, которых больше не будет дарить. Ту единственную выжившую тосакин забрал с собой Суйгетсу, недавно заглянувший к ним с Карин. Рыжая Узумаки всё ещё казалась нелюдимой, но, кажется, новые приятели её сокомандника ей даже понравились, да и со Скорпионом она нашла общий язык. Они даже говорили о каком-то соглашении, которое Карин обязалась передать Орочимару. Ичи бы удивился, но чему удивляться? В поместье Гокьёдай живут и бывшие нукенины, и бывшие заключённые, и бывшие маньяки, так что договор с ещё одним — никакая не неожиданность. Особенно учитывая, что тот даже с Конохой уже успел о чём-то договориться, да и на войне был на их стороне. — Ну? — поторапливает Рира, когда они отходят на приличное расстояние. — Ты… — Ичи как-то не подумал о том, как будет вести этот разговор. — Ты сказала Дейдаре? — наконец, выдавливает он. — О чём? — Нет, она точно решила его помучить. С этой бесячей ухмылочкой, копирующей ту, которую постоянно можно было видеть на лице Хозуки. — О вашем ребёнке. — Он мой, а не наш, — заявляет Рира. — К тому же, я планирую от него избавиться. — Что? — кажется, это говорит слишком громко. Кику лишь голову вскидывает, но хмурится и отворачивается: встревать в чужие разборки она обычно не считает нужным. — А что тебя удивляет? — Рира вскидывает свои тонкие, аккуратные русые брови. Она, всё-таки, ужасно похожа на Кику, хотя и более хищная какая-то, у неё и в чертах лица эту хищность сразу заметно. — Я не планировала заводить детей, уже говорила. — Зачем тогда спала с подрывником? — Ну, знаешь, сексом не только ради детей занимаются, — ехидно подкалывает Рира. — Или вы всё стараетесь Ако-чан заделать вдвоём, а не получается? — Хватит паясничать! И где ты собралась делать аборт, скажи на милость? — В Конохе, — неожиданно серьёзно заявляет Рира. — Чиё отказалась, к тебе я не пойду, остальные ирьёнины курам на смех тут. Ичи просто стоит и молчит, неверяще глядя на бабку. Он понять не может как их мать, Ташика, вообще на свет появилась. И, соответственно, они втроём. Какой бы ни была эта тупая ситуация, она хоть отцу-то должна что-то сказать?! Ичи пытается представить, что было бы, если бы вдруг Акеми забеременела и предпочла бы умолчать об этом. Неважно, от кого. Он бы точно хотел знать о таком, а не оставлять её наедине со своими решениями. В конце концов, чтобы заделать ребёнка нужны двое. Понятное дело, что ситуации разные: и он, и Канкуро любят Акеми, и у них самые серьёзные намерения в её отношении, а у этой… Ичи вообще не представляет как так получилось, что Рира оказалась в постели подрывника. Он же помнит, как тот пошло шутил направо и налево, приставал ко всем особям женского пола и явно отталкивал их этим своим поведением. Всех отталкивал, а Риру притянул? Чудеса чудесные! — О чём судачите? — Дейдара, приземляясь возле них на своей глиняной птице, широко ухмыляется и подмигивает Рире. Ичи внимательно смотрит на этого парня и пытается вспомнить сколько ему. Двадцать? Чуть больше? Причёска у него нелепая — каре, волосы вернулись к изначальному цвету, потому что смысла заморачиваться с покраской больше нет. Дейдара наотрез отказался их ровнять, ему хочется отрастить ту «шикарную» — по его словам — шевелюру, которая у него была до всей этой истории с Щимо. — Да так, — Рира кидает насмешливый взгляд Ичи, отлипая от бочки для сбора воды, к которой прислонилась, и тут Ичи чувствует ужасное раздражение. Оно разливается по венам и ударяет в голову, и прежде, чем он успевает остановить себя, Ритсуми на духу выпаливает: — О том, что она беременна. Лыба Дейдары исчезает быстрее, чем ухмылка Риры. Та вообще стоит бледная и растерянная, словно не ожидала такой подлянки от собственного… внука? брата? кого? Кем она вообще считает Ичи? Дейдара открывает рот, как выброшенная на берег рыба, пока не выдавливает какой-то вопрос, подозрительно похожий на «от кого? Как?» — Догадайся, — Ичи уже не остановить. Раз уж ляпнул, то стоит всё это приправить ядом. Не так уж он, видимо, и отличается от сестёр. Все из одной норы вылезли. — Когда занимаешься с кем-то сексом, стоит ожидать такого поворота событий. Особенно, если не используете защиту. — Используем, — тут же кидает Рира, на мгновение прикрывая веки и снова откидываясь на бочку. Видок у неё не лучший, но Ичи даже шага вперёд не делает, зато Дейдара отмирает и порывается свою Звёздочку подхватить под локоть. Ичи оборачивается на другую сестру, но Накику с Саем пропали: видимо, ушли в дом, не дожидаясь, пока Ичи с Рирой закончат разговор. — А ещё она собирается от него избавиться, — мстительно заканчивает Ичи и, наблюдая за тем, как Дейдара медленно свирепеет, внезапно чувствует себя виноватым. Всё же, Рира — семья, и это было её право, а не его говорить о своём положении. Что, если этот преступник сейчас ей башку открутит? Ичи делает шаг вперёд, но встречает слишком уж серьёзный взгляд Дейдары и делает уже два назад. Таким он этого клоуна, пожалуй, не видел никогда. — Мы разберёмся, спасибо, — не менее ядовито бросает Дейдара, сжимая локоть Риры. Та молчит, но даже не морщится: то ли сил подрывник не вкладывает, то ли она привыкла к любой боли в Корне. — Можешь идти куда шёл, да. И Ичи уходит, кляня себя на чём свет стоит. Что с ним сегодня происходит? Почему он уже второй раз за утро лезет не в своё дело, почему весь на нервах? Ему нужно успокоиться, нужно глубоко дышать, нужно… ему нужно увидеть Акеми. Ичи останавливается на перекрёстке дорог, примерно на полпути до Суны. Присаживается на валун, достаёт из кармана коробочку с кольцом, которое когда-то купил Акеми и крутит в пальцах, размышляя уже не о других, а о себе. Почему он вообще так боится чего-то официального, в отличие от того же бесшабашного Куро? Ему в январе будет двадцать три, вроде бы и возраст уже такой, в котором стоит задуматься о том, чтобы создать полноценную семью. Да, у шиноби с этим сложнее, чем у обычных гражданских, но если посмотреть вокруг, разве многим это мешает? Тот же Йондайме Хокаге, который жил в куда более дикие времена — или нет? Они сами только-только участвовали в войне, которая корнями уходит ещё в то время! — женился и завёл ребёнка совсем молодым. Дело же даже не в возрасте Акеми, и не в том, что их в этих отношениях трое. А в чём — он и сам не знает. Видимо, в его заморочках, в бедовой голове, которая у всех Шинпи — Шинпи, а не Ритсуми — одинаково бедовая. Нестабильная. Не поддающаяся никакому рациональному функционированию. Кольцо так и лежит в его кармане, всё такое же блестящее и красивое, но подходящего момента его подарить у Ичи не находится. Акеми он находит пару часов спустя, но на разговоры по душам у него больше нет энергии. Поэтому он просто ждёт пару дней, помогая в больнице и малодушно сбегая от всех, кроме, разве что, Гаары и его бессменного секретаря, которым носит отчёты. Усё-сан всё так же подкидывает ему шоколадки, и Ичи сердечно благодарит его, хоть и оставляет почти все для Широ. Девочка пока тоже в деревне, её чем-то занимает Чиё-сама, хотя вроде бы в ближайшее время планируется, что Широгику и Темари отправятся сначала в Коноху, а потом на какую-то очередную встречу Каге. Ичи точно надо будет отправиться с ними в Коноху. Ему точно нужно увидеть Ино. Но пока он здесь, и в какой-то из вечеров, за пару дней до дня рождения Сая, вылавливает Акеми, предлагая наведаться с ночёвкой к оазису в паре часов пути от Суны. Куро на миссии, его ещё неделю не будет, и Акеми явно соскучилась, хоть и оставляет ему достаточно пространства для работы и себя. Она, конечно, соглашается, но выглядит при этом крайне озадаченной и даже задумчивой. После войны у всех есть о чём подумать — так что Ичи считает, что ей тоже нужно пространство. Акеми очень тактильная, всегда такой была, а сейчас она, к тому же, далеко от клана, но при этом она не спешит чего-то требовать и сама вроде и ластится к нему, но без чрезмерности. — О чём ты думаешь? — спрашивает Ичи, накручивая прядь её волос на палец. Они сидят у воды, на совершенно спокойной глади отражаются бесчисленные звёзды, яркие и прекрасные. Холодные и далёкие. — Куро… — начинает было Акеми, но тут же умолкает, словно ляпнула, не подумав. — Ничего, не обращай внимания. Она даже вроде бы улыбается, но Ичи ясно видит, что что-то её гложет. От Куро он ничего не слышал — значит, тот не в курсе проблемы. Ичи точно знает, что кукловод не изменял, не затевал ни с кем нелепых ссор, вроде бы и с Акеми не ссорился, и глупостей при ней не морозил, так в чём же дело? — Акеми, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Произносится это вслух, само собой, но Ичи не может сказать, что жалеет о словах. Это не Куро, который ему на ухо шепчет, это не Акеми, которая мечтает о семье, это его собственное решение, просто оно сидит где-то на периферии сознания и только сейчас вырывается наружу. Потому что она такая красивая, сидит рядом в тишине; потому что на многие километры вокруг — только золотистый песок и тишина; потому что ему, правда, хочется, чтобы она осталась в Суне и никуда не исчезала оттуда. Если Акеми решит оставаться ниндзя — пусть это будет у них, а не в Конохе. Если решит, что ей по душе что-то другое, то пусть, но тоже рядом с ними. Коноха всего в трёх днях пути, но лучше эти три дня она потратит на то, чтобы идти к родным из клана, а не наоборот. — Я не могу сейчас, — Акеми низко опускает голову, а Ичи вдруг вспоминает, что кольцо, проклятое кольцо, так и лежит в кармане. Дурак, не достал, а сейчас уже поздно. — Война только закончилось, и… — Я понимаю, — действительно ведь понимает. Зря он сейчас об этом заговорил. Раны ещё слишком свежие. Он совсем забыл о том, что месяц назад Акеми столкнулась со своими умершими родителями. Что потеряла часть клановцев в этой бойне. Что и других — может, не настолько близких, но очень хороших знакомых тоже. — Прости. — За что? — За всё, — Ичи притягивает её к себе и целует, не желая дальше обсуждать то, что не стоило вообще. Два идиота: что он, что Куро. Стоят друг друга. Ночью в пустыне всегда холодно. Холодно и темно. Но ему достаточно масляной лампы, чтобы в её свете видеть все изгибы желанного тела. Рядом горит костёр, и он даже греет, а Ичи умеет и без всякого хенка немного ускорять циркуляцию крови, чтобы холод чувствовался не так явно. А для ночёвки у них в палатке есть всё необходимое. Ичи опускает Акеми на огромный, расстеленный прямо на песке, плед, покрывает поцелуями шею, грудь, живот, спускаясь ниже. И когда скользит пальцами по её шраму, тому самому, который она получила в сражении с отцом, Акеми внезапно крупно вздрагивает и отстраняется. Ичи приподнимается на локтях, мутными глазами оглядывая её — покрасневшее то ли от стыда, то ли от злости. — Ты чего? — Не трогай. — Что? — Это уродство. Ичи издаёт смешок, но тут же становится серьёзным: Акеми, кажется, действительно стесняется рубца. Можно подумать, тела ниндзя в таком возрасте у кого-то ещё остаются без явных следов насилия. Да даже у Накику есть шрамы, а ведь её Скорпион берёг. Ичи знает, что после перерождения, после атаки Пейна, у неё остались три небольших, круглых пятна мёртвой кожи — слева под грудью, в районе поджелудочной и над пупком. Она их не показывала, не рассказывала о них: рассказала Ино, которая проверяла Накику в лагере перед первым днём битвы. — С чего ты решила, что… — Куро к нему не прикасается. — Куро… Акеми, он не потому. — Совершенно точно. Ичи уже давно понял, что из себя представляет кукловод. — Ему стыдно, что он тебя не уберёг. — Глупости, — она не верит, и Ичи снова мягко касается рубца подушечками пальцев. — Мой тебе тоже кажется уродством? — Что? Нет! — её глаза расширяются, и Акеми кидает взгляд вниз. Немного краснеет, видя, насколько он возбуждён, но отводит глаза вправо, останавливаясь на шраме, который пересекает его бедро. — Я вообще про него забыла. — Ну вот, глупости это то, что ты несёшь. — Я хочу закрыть его татуировкой. Попрошу у Сая. — Главное, не забудь ему подробно описать эскиз, — закатывает глаза Ичи, против воли усмехаясь. — А то он тебе там член набьёт. — Сай не такой дурак! — восклицает Акеми, хохоча. — Ну, то есть, ай, ну тебя. Ты же помнишь, что он твой зять? — Пытаюсь об этом забыть, но не получается. Она всё ещё хохочет, а потом ахает, когда он кусает её сначала в шею, затем в бедро, затем за половые губы — но очень легко и ласково, тут же проводя по ним языком. Акеми вся везде нежная, мягкая, чувствительная, и делать ей больно он не хочет, не сегодня вечером. По крайней мере, пока она не кончает от его языка. Вот натягивая её на член, Ичи уже не стесняется: знает, что её организм без проблем подстроится, знает, что и она подстроится, если он будет вести, а если вдруг слишком резко и брутально — он же ирьёнин, подлечить последствия самодурства ему ничего не стоит. Было бы так прекрасно, если бы психику можно было вылечить так же просто, как физический дискомфорт. — Я тебя люблю, — напоминает Ичи, пока Акеми что-то скулит в ткань, цепляясь за неё длинными пальцами до побелевших костяшек. — И ты всё-таки подумай о предложении. У него просыпается желание поиграть в хулиганистого мальчишку. Пока она на коленях перед ним, желающая получить второй оргазм, он может немножко поиздеваться над ней. Не сильно, иначе она потом, чего доброго, либо обидится, либо тоже заморочится. Ичи считает, что его одного такого замороченного на них хватит. — Заставлять не стану, — он проникает особенно глубоко, замирает на пару мгновений и наклоняется к её уху. — Но, знаешь, обидно, что ты ни секунды даже не поразмыслила над ответом. Я сейчас тоже подумаю, дать тебе кончить или нет. — Ичи! — взвывает Акеми, пытаясь повернуться, но он не даёт, хватая её за волосы и кладя вторую ладонь на поясницу. — Что? — Она что-то невнятно бормочет в плед. — Не слышу? — Ты хитрый ублюдок… — Я милый парень, который нравится всем родителям и бабушкам, — напоминает Ичи, ухмыляясь. — Ты ошиблась персоной. — Ичи, мать твою! — Или бабушку. Хотя нет, фу. — Ичи, пожалуйста! Быстрее! Минуту спустя он всё-таки ускоряет темп, и когда они оба достигают пика, то настолько потные и изнемождённые, что Ичи даже раздумывает, есть ли у него силы и желание тащиться до воды. Он находит, даже на то, чтобы дотащить туда вяло сопротивляющуюся Акеми. Они остаются здесь ещё на пару дней, и Ичи чувствует, что им обоим становится как-то легче, оторванным от людей и цивилизации. Но ни о шрамах, ни о браке, ни о чём-то, связанным с будущим, они больше пока не говорят.

Часть 5.6. Хината. Январь, 18 лет после рождения Наруто.

Анастасия Ерохина — Солнце

+++

Ханаби поправляет одеяло, разглаживая складки на белой ткани, хотя никакого смысла в этом нет: Неджи просто лежит и не двигается, подключенный к многочисленным аппаратам. От них идёт мерный звук: раз в пару секунд раздаётся глухой писк, и Хинате кажется, что её собственное сердце стучит в том же ритме. Неджи жив, точнее даже не так: Неджи умер, а потом его вернули к жизни Рира-чан и Акеми-чан, за что Хината никак не устаёт их благодарить, пусть даже про себя, потому что обе девушки уже давно в Суне, а в Коноху с октября не заглядывали. Неджи жив, сердце его бьётся, но он в коме уже третий месяц, и непонятно, придёт ли в себя. Хината, конечно, верит в то, что придёт. Рок и Тентен тоже, и Гай-сенсей, который избежал инвалидной коляски только благодаря вмешательству Кику-чан и её ящерицы. И хенка. Того самого, благодаря которому Хината не потеряла самого дорогого ей человека. Она всё ещё винит себя за то, что случилось. Да, она кинулась защищать Наруто чисто рефлекторно — ведь была ближе всех к нему, и именно Наруто мог выиграть эту войну, все вокруг это знали, но почему-то она не ожидала, что Неджи возьмётся буквально из ниоткуда, совершенно выдохшийся, без чакры, защищающий её единственным доступным ему способом: своим телом. Когда в него вонзились чёрные копья Джуби, Хинате показалось, что это её тело они пронзили. Глупая, глупая, действующая на инстинктах; Хината себя проклинает и жалеет, что не может повернуть время вспять. — Неджи-нии скоро очнётся, вот увидишь, — тихо говорит Ханаби. В её голосе куда больше уверенности, чем есть в самой Хинате. — Давай, я посижу с ним, а ты… — Всё в порядке, я посижу, — обрывает Хината и слабо улыбается. — Спасибо, Ханаби-чан, но не нужно, мне… — Тебе нужно, нужно почаще выходить на улицу, — внезапно заявляет девочка, окидывая сестру суровым взглядом. — Иначе ты скоро станешь такая же бледная. — Выйду, — покладисто обещает Хината. — Попозже, ладно? Мне надо поговорить с Шизуне-сан. — Отец тоже беспокоится, — после небольшой паузы замечает Ханаби, ласково проводя пальцами по лбу Неджи. На котором исчезла печать. Это тоже кажется с одной стороны очень непривычным, а с другой — Хината ужасно радуется тому, что он теперь свободен. Свободен от всей этой глупости с подчинением части семьи другой. Свободен от обязанностей, которые ему навязали другие. Хината немного боится — будет ли он так же любить её, когда очнётся? Не была ли печать тоже причиной того, что чувства его стали такими крепкими? Это глупости, конечно, она накручивает себя, но остановиться не может. Тсунаде-сама никаких прогнозов не даёт: хенка малоизучен, Кишо Тенсей тоже не та техника, про которую много известно. Пока что состояние Неджи стабильное, и уже это радует. Шизуне-сан гладит Хинату по волосам; Куренай-сенсей, которая тоже навещает её кузена в больнице — ради самой Хинаты — обнимает и просит заглянуть, потому что крошечная Мираи очень любит девушку и всегда тянется к ней, когда видит. Хината берёт Неджи за руку — она прохладная, но не ледяная — легонько сжимает его пальцы и целует в поразительно тёплые и мягкие губы, безмолвно обещая, что будет рядом, когда он откроет свои красивые глаза. Хинате всегда казалось, что из-за бьякугана они странные, но мнение своё она поменяла: глаза Неджи самые красивые в мире, и Ханаби, которая больше на него похожа, а не на родную сестру, тоже очаровательна. Вырастет в первую красавицу, это точно! Хината возвращается в поместье клана, и внезапно в ней вспыхивает желание выпустить всю ту застарелую боль, которая в ней сидит. Боль, обиду, и не только за себя, скорее даже не за себя, а за Неджи. За Ко. За Хизаши-сан. За всех тех, кто совершенно незаслуженно считался ниже в глазах главной ветви только потому, что родились они в побочной. Раньше Хината хотела оставить место главы своей сестре. Объективно, Ханаби куда больше подходила на роль руководителя. Она и сейчас больше подходит, но Хината чувствует, что и сама вполне готова взять на себя ответственность. В первую очередь за те изменения, которые хочет видеть у Хьюг. Они не должны кичиться фамилией только из-за кеккей-генкая и долгой истории семьи. Они должны гордиться собой за правильные решения, за любовь, за то, что беспокоятся в первую очередь о жизнях всех, кто входит в клан. И если одна она точно не сможет нести такой груз, Неджи ей поможет. Неджи всегда будет рядом, Неджи всегда будет знать что сделать правильно, Неджи — это та самая опора, на которую Хинате хочется лианой обвиться и расцвести. — Отец, — она здоровается сухо и вежливо. — Я вас искала. — Хината… — Хиаши-сан выглядит растерянным. Это не его обычное серьёзное и скупое на эмоции выражение лица. Хината даже моргает от растерянности, но не теряет перед ним самообладания. — Ты совсем забросила тренировки. Почти постоянно проводишь время в больнице и… — Потому что вам сейчас до них есть дело, а до Неджи-нии и Ханаби-имото нет? — Её голос срывается, но Хината берёт себя в руки, сжимает кулачки и смотрит на отца сверху вниз. Он сидит возле котацу, а она стоит и даже не думает опуститься рядом в позу сейдза, её вполне устраивает то, что она может продемонстрировать непокорность. — Вы… — Хината, я люблю тебя, — говорит отец, и Хината осекается. Замечает его морщины, глубокие тени под глазами, дрожащие уголки губ. — Люблю тебя, Ханаби и Неджи. Прости, если я был груб с тобой. Я совершенно не хочу терять кого-то из вас. И отец делает то, что заставляет Хинату отшатнуться в искреннем удивлении: он кладёт руки на пол и склоняет перед ней голову, почти ложась в поклоне. — Я… — она почти забывает ради чего сюда пришла. Чувствует, как по щекам начинают катиться слёзы. — Отец… папа. Пожалуйста, хватит. Я хочу, чтобы ты меня выслушал. — Я всегда тебя выслушаю. — Я люблю Неджи. И он должен стать новым главой клана. Мы станем. Вместе. Потому что так будет правильно. Хината научилась у Наруто самому главному — смелости, поэтому не останавливается, когда Хиаши-сан разгибается, смотря на неё со странным выражением лица. Плевать, потом о нём подумает, сейчас ей нужно высказаться и донести до него свою точку зрения. Примет её или нет — неважно, для себя она уже всё решила. — Ваши решения были ошибочными, надеюсь вы… ты это признаёшь. Для нашего будущего они не подходят. Ни для меня, ни для Неджи-нии, ни для Ханаби. Я считаю своим долгом это исправить. Хината вздёргивает подбородок и, всё же, опускается на колени. Не в благолепном поклоне, а потому что хочет быть на одном уровне с действующим главой клана. Всё-таки это её отец, всё-таки, он всегда за ними приглядывал и достоин уважения уже за то, что нёс ношу ответственности столько лет. И будет ещё нести, конечно — ведь она не завтра собирается отбирать у него удила. Хиаши-сан улыбается. Устало, но в этой улыбке Хината видит гордость и приосанивается. Она видит гордость, а ещё отражение её собственной вины. — Я не смог вас уберечь. Это была моя задача. Я не собираюсь препятствовать тебе, Хината. Ты выросла в удивительно сильную девушку. Смелую и талантливую. Я надеюсь, что тоже смогу быть тебе поддержкой. А потом он встаёт, протягивает ей руки и помогает подняться. Пристально смотрит в её светлые глаза, лишённые зрачка — отражение его собственных — и внезапно крепко обнимает. Отец не обнимал её так никогда. По крайней мере, она этого не помнит. — Ханаби очень похожа на Неджи. А ты — на мать. Прости, Хината. Мне было больно её потерять, и я не сумел понять, что ты не её копия. Что ты не должна из-за этого страдать. Хината всхлипывает. Раз, другой. И позволяет себе разрыдаться, крича в полную мощь лёгких. Ей больше не стыдно, ей больше не кажется, что это слабость. Она плачет и плачет, кричит, совершенно не думая о том, что в поместье кто-то может услышать. А отец держит её в своих руках — словно ей опять пять лет, словно когда ей было пять лет он мог так её качать, успокаивать, прижиматься губами к её макушке. Нет, всё это делал тогда Ко, которого ей приставили как телохранителя. А сейчас она папина девочка, сейчас папа к ней вернулся, он есть у неё, он вспомнил, что дочь у него не только куноичи и инструмент для защиты деревни и гордыни клана, а маленькая химе, которая дорога ему просто сама по себе, потому что она у него есть. Хината очень хочет детей, но для того, чтобы любить их, видеть в них продолжение любимого человека и себя, никак не затем, чтобы хвастаться их успехами и представлять, как они будут жертвовать собой во имя сомнительных ценностей. Ночью она спит крепко и спокойно, а на следующий день сталкивается с Наруто с самого раннего утра. Он что-то выспрашивает у девушки, сидящей на стойке информации в больнице, но при виде Хинаты широко улыбается и спешит откланяться. — Я хотел навестить Неджи, — Наруто берёт её под локоток, и Хината мягко улыбается. Когда-то это заставило бы её покраснеть и, может даже, упасть в обморок от переизбытка чувств, но сейчас она ощущает лишь искреннюю привязанность, а ещё жалость: правой руки у Наруто больше нет, хотя Сакура всё ищет способ вернуть её любимому. На Саске ей всё равно, но тот, вроде как, и сам отказался. Ещё один гордец, вздыхает Хината, но ей дела Учихи в принципе никогда не были интересны. А ведь кто-то когда-то сравнивал Саске и Неджи. Хинате от такого сравнения хочется закатить глаза и фыркнуть, прямо как делает Рира, когда кто-то несёт, на её взгляд, несусветную глупость. Хината очень соскучилась по своей… подруге. Да, точно, она тоже подруга. И по Акеми-чан Хината соскучилась. Как только Неджи придёт в себя, было бы неплохо наведаться в Суну. Наруто первым влетает в палату. Он как самое настоящее солнышко освещает пространство вокруг себя, и Хината улыбается: почему-то ей кажется, что вместе с позитивом Узумаки даже тучи на улице разойдутся, а Неджи услышит во сне как они сильно его все ждут. Хината подходит к окну, отдёргивает лёгкую тюль и смотрит на снежинки, которые тают, не долетая до земли. Эта зима необычайно холодная, но красивая. Она вся похожа на Неджи, и Хинате ужасно хочется, чтобы он открыл глаза и увидел льдистый узор на окне, похожий на взбухшие возле глаз вены, когда он активирует бьякуган. Хината настолько сильно увлекается своими фантазиями, что почти пропускает момент, когда Неджи действительно открывает глаза. Она слышит сдавленный «пуф», не ошибаясь голосом — это Неджи, Неджи! — кидается к кровати и замирает в шоке, неосознанно раскрывая рот и прислоняя к нему ладонь. Наруто почему-то сидит у Неджи на ногах, склонившись к нему и почти прижавшись в поцелуе. Кажется, похожая сцена когда-то была между ним и Саске в академии, только там Наруто сидел на корточках на столе, а Саске… Нет, Хината не хочет вспоминать об этом. Она хочет понять с какой стати Узумаки вообще взбрело в голову садиться на кровать больного человека. Садиться на человека, который валяется в коме уже третий месяц. В этот момент двери палаты распахиваются с коротким стуком и на пороге замирают… кажется, Хиаши-сан решил привести с собой половину клана. Неджи издаёт какой-то булькающий звук, вяло пытаясь спихнуть с себя Наруто. Хината просто стоит, переводя взгляд с семьи на постель и обратно, пытаясь заставить ноги сдвинуть её с места. Не получается. Неджи-нии пришёл в себя! Да, он слаб, да он не осознаёт что происходит и где находится, но он очнулся, очнулся! Наруто, как ошпаренный, отскакивает, а в проёме двери появляются Сакура и Шизуне-сан, расталкивая пребывающих в шоке Хьюг локтями, пусть и бормоча какие-то извинения. — Наруто! — рычит Сакура, первым делом кидаясь к своему парню, потому что её коллега и старшая ученица Тсунаде уже склонилась над Неджи. Кажется, кузен то ли снова потерял сознание, то ли настолько не хочет воспринимать реальность, что просто лежит с закрытыми глазами и не реагирует на то, что происходит вокруг. — Сакура-чан, это не я! То есть я, но я просто хотел посмотреть, — Наруто выдавливает из себя какие-то оправдания, пока рассерженная Харуно оттаскивает его за ухо в коридор, снова кланяясь и извиняясь перед Хиаши-сан и его спутниками. — Неджи-кун, ты ведь слышишь меня, — недовольно произносит Шизуне-сан, проверяя какие-то показатели и отключая пискающий аппарат. Хината глубоко вздыхает: раз он больше не нужен, значит всё действительно в порядке, значит Неджи-нии пришёл в себя, значит жизни его больше ничего не угрожает, и он снова с ней! Она заставляет себя сделать пару шагов и падает на постель, всю развороченную Наруто. Тянется к Неджи, тянет его за волосы и прижимается лицом к его груди, вдыхая знакомый запах. Это заставляет её кузена снова открыть глаза, моргнуть, щурясь и протянуть к ней слабые руки. — Хината-химе? Разве я не… — Жив! Жив! — она не хочет, чтобы он произносил страшные слова, пусть и всё самое плохое уже позади. — Я так тебя ждала! Я так боялась! Ты не должен был. Зачем ты… Неджи, это я виновата! Хината всхлипывает и снова плачет. Снова плачет, но снова не чувствует себя слабой. Счастливой — пожалуй, но не слабой. — Кхм, — Хиаши-сан прочищает горло и быстро приказывает остальным собравшимся, кроме, конечно, Шизуне-сан, покинуть палату. — Пожалуй, мы завтра заглянем. Неджи, я очень рад, что ты очнулся. Клан ждёт тебя. Мы все тебя ждём, мальчик мой. Он удаляется, не дожидаясь, пока Неджи сообразит что ему только что сказали. Шизуне-сан только усмехается, позволяя Хинате покрывать лёгкими поцелуями лицо пациента. Хината, конечно, прекратит, если её попросят, но пока не просят, и она остановиться не может. Ей мало, ей хочется снова почувствовать его губы на своих губах и на теле, ей хочется, чтобы эти сильные жилистые руки обнимали её и стискивали её тело почти до синяков — но никогда до синяков, потому что Неджи прекрасно контролирует свою силу. Ей хочется взять его за руку, выйти на крыльцо главного дома поместья и во всеуслышание заявить, что они вместе, что готовы рука об руку идти и вести за собой остальных как только ей разрешат. Ей хочется, чтобы и все остальные были настолько же счастливы, как она в этот момент. — Ты никогда ни в чём не будешь виновата, — шепчет Неджи. Он весь красный, кажется, смущается присутствию Шизуне-сан. Та это понимает, вздыхает, сурово заявляя, что даёт им десять минут, а затем сюда явится Тсунаде-сама. — Не смей себя винить, поняла? — Поняла, — Хината обхватывает родное лицо ладонями и прижимается к его девственно-чистому лбу своим. — А ты не смей даже так меня пугать снова, понял? Я люблю тебя, ты не имеешь права меня кидать. Ты обещал всегда быть рядом. — Я буду, — обещает Неджи. — Мне казалось, что я видел сон. Долгий сон, где мы были вместе. Она тоже видела. В Муген Тсукуёми видела, что они женаты, что у них трое детей: две девочки, и младший мальчишка, так похожие на неё, Неджи и Ханаби. Даже если это был сон, иллюзия, недостижимая мечта, Хината знает, что реальность её не так уж и далека от неё, ведь самая главная её мечта сбылась — он пришёл в себя, он тут, улыбается так мило, что сложно поверить, будто это её суровый кузен, способный внушить не меньше страха, чем разъярённая Годайме. Которая появляется в дверях палаты, закатывая глаза, но добродушно усмехаясь. — Хината-чан, давай насиловать ты его позже будешь, когда Неджи восстановит все свои функции? Хината, понимая в какой позе она находится — да она почти легла на Неджи, прижимаясь к нему всей поверхностью тела! — тут же прыгает на ноги и чувствует, как горит её лицо. Позорище какое! — Я зайду позже, — тонким голосом возвещает Хината и уносится из палаты так быстро, как только может. Пролетает мимо Сакуры, всё ещё что-то высказывающей Наруто, мимо Гая-сенсея, Ли и Тентен, которые радостной толпой вламываются в холл больницы. Только влетая в свою комнату она успокаивается, прислоняя ладонь к груди. И тут же идёт в комнату Неджи, решая собрать для него сумку со всем, что может ему понадобиться в больнице, пока его не выпишут.