Молитва донора и хирурга

      Иногда в жизни всё случалось так быстро, что я не успевал замечать, как это происходит. Раз — и ты вырос, два — закончил университет, три — пошёл на работу, четыре — и ты в своём настоящем. Ещё раз щёлкнешь пальцами — и пенсия не за горами. Странно об этом думать, когда тебе только тридцать три. Но именно такие мысли неслись у меня в голове, когда, совершенно не выспавшись, в восемь утра я уже был в Берлине с донорским сердцем. Мне готовили операционную, а у меня было минут пятнадцать выдохнуть, привести себя в порядок и выпить кофе, который мне добродушно сделала постовая медсестра.       Я тогда был одним из трёх штатных хирургов-трансплантологов в больнице Вивантес в Нойкёльне. Это моё первое место работы, и здесь я, вероятно, проведу остаток жизни. Звучит, может быть, пессимистично, но чтобы так не казалось, я добавлю, что я люблю свою работу и люблю эту больницу. Наше отделение самое молодое и самое маленькое в Вивантесе. Я знал, что хочу быть хирургом. Я долго думал между общей хирургией и кардио, но в год, когда я должен был поступать в ординатуру, в больницу по приглашению приехал работать один из лучших хирургов-трансплантологов Германии — Джозеф Герц. К его приезду тут же развернули отделение, оттяпав кусок от кардиологии, и объявили о наборе в ординатуру — нужно было делать своих трансплантологов, пока Герц не уехал. Тогда трансплантология казалась мне какой-то фантастикой и вызывала неподдельный восторг. Я, не думая, сразу пошёл туда. Там было всего два места, и на одном из них я оказался. На втором — Эрих Вольф, мой нынешний коллега. После того, как мы с ним закончили ординатуру, Герц не поспешил смыться и остался работать здесь дальше, технически являясь заведующим отделением. Нынче у отделения двое новых ординаторов, которыми уже занимаемся мы с Вольфом.       Медицина — место, где счёт может идти на секунды. И столь быстрое течение жизни замечаешь только здесь. Где за пару секунд может случиться всё что угодно. Замешкался на пару секунд — упустил чью-то жизнь. Так что мои пятнадцать минут за чашкой кофе и странными мыслями на сонную голову в ординаторской показались мне сущим пустяком. Но всё-таки это было важно. И, кстати, трансплантология для меня по-прежнему кажется фантастичной и вызывает восторг. Сердце человека, который уже умер, вдруг начинает биться у другого человека и будет жить в нём. Фантастика? Ещё какая.       И да, я очень люблю поболтать. Для кого-то я просто треплю языком, для кого-то — глубоко философствую. Кто как относится.       Мои пятнадцать минут вышли, мне нужно было идти в операционную. Моей пациентке всего двадцать пять, она ждала своего сердца почти семь лет. Столько нашего отделения не существует. Я спокойно переоделся, намылся и, войдя в операционную, вдруг обнаружил, что там ещё ничего не готово. А именно — пациентка в сознании. Анестезиолога нет.       Меня окружили операционные сёстры, помогая одеться, а я непонятливо нахмурился, оценивая обстановку.       Пациентка на операционном столе обменивалась шутками со скучающей анестезисткой, сёстры разу по третьему всё перепроверяли — всё было готово, кроме одного. Я начал вспоминать, чей протокол я читал, когда прилетел в больницу.       — Где анестезиолог-то? — спросил я. Тут же заметил, что и ассистента моего в виде ординатора где-то нет.       — Мы звонили в реанимацию, Хейзер где-то задерживается, — ответила мне одна из сестёр. — У них там что-то случилось. С утра анестезиологов не хватает.       Точно, я читал предоперационный осмотр Хейзера. Он должен был прийти уже давно.       — Да чтоб тебя, — проворчал я, тяжело вздыхая. Анестезиологи живут где-то своей жизнью, и страна анестезиологов остаётся непостижимой мне. Хоть я и работал точно с половиной из них.       Минут только через пять появился Питерс, мой ординатор.       — Ты где пропадаешь? Я за тобой бегать не собираюсь.       — Извините, доктор Аллесберг, были неотложные дела, — Джакоб Питерс слышно лукавил, и мне это не понравилось. Явно соврал. — Больше такого не повторится.       Я недоверчиво посмотрел ему в глаза, когда он встал напротив меня. Мы всё ещё не могли начинать. Пациентка уже заваливала вопросами меня. Я то и дело поглядывал на часы. Сёстры в который раз звонили в реанимацию, но ничего нового они не получали в ответ. И только через десять минут вдруг кто-то, видимо выглянув в окошко, сказал:       — Идёт!       И через несколько секунд я услышал, как у меня за спиной открываются двери. Не оборачиваясь, я не смог сдержать своего недовольства:       — Ну наконец-то! Почему вся бригада ждёт одного анестезиолога?       И я резко замолчал, когда, выйдя из-за моей спины на своё рабочее место, на меня пронзительно взглянули два зелёных глаза из-под стёкол очков.       — Потому что не можете начать без анестезиолога. Вот и ждёте, — непоколебимо ответил он, тут же принявшись работать. Я, изменившись в лице, едва успевал следить за его действиями. Так быстро, чётко и филигранно он выполнял каждый свой шаг. И скоро пациентка спала. Он интубировал её и показал жестом, что можно приступать к операции.       Я думал, что придёт Хейзер. Я был уверен, что это будет он. Чёрт.       Стараясь не показывать то, что я слегка заволновался, я начал.       — Доктор Аллесберг, а как ваш форум прошёл? — спросила между делом одна из сестёр.       — Да так… Лекции целыми днями, словно снова в универ попал, — неохотно отшутился я, беря у неё из рук скальпель. — Это было нужно, скорее, для того, чтобы кто-то был там от нашей больницы. Поэтому я ходил там и светил лицом.       Операционные сёстры посмеялись, а я, пока Питерс прижигал разрез, мельком глянул в сторону своего анестезиолога, пытаясь предугадать его реакцию. И, как я и думал, он никого уже не слушал, сосредоточенно уткнувшись в свои мониторы. В его очках отражалась скачущая линия кардиограммы, дыхания — вот по-настоящему завораживающее зрелище. Я одернул себя, вернувшись к работе.       — А вы одни ездили? — в разговор включился Питерс.       — Один конечно, — я пожал плечами. — Расширитель, пожалуйста.       — Что там было?       — Мно-ого хирургов, — я натянуто усмехнулся. — Со всей страны. Встретил знакомых, с некоторыми из них учился даже.       Вот в тот момент я уловил какой-то короткий взгляд в свою сторону с долей интереса. Не успел с ним встретиться, но хорошо запомнил. Правда, я даже не уверен, что он предназначался мне. И больше этого не повторялось.       Так за какими-то разговорами прошла абсолютно рядовая операция по пересадке сердца без всяких происшествий. Даже получилось управиться до обеда. Идеальный расклад.       Затаив дыхание, я выхожу из операционной следом за каталкой, наскоро мою руки. Девушка пока будет в боксе нашего отделения, за ней присмотрят медсёстры. Я дал себе слово не упустить сейчас из виду бирюзовую хирургичку, которая часто ускользала от меня. В коридоре неподалёку от ординаторской я почти догоняю его, убеждаясь в отсутствии лишних глаз.       — Стеф, — зову я. Он останавливается резко, что я в спешке чуть не налетаю на него. Он плавно разворачивается на пятках, поправляет очки. Его взгляд такой пронзительный, что снова заставляет меня опешить. Не от неожиданности, а от самой его пронзительности.       — Аллесберг, если ты хоть ещё раз заговоришь со мной в таком тоне, тем более при пациенте в сознании, — он прожигал меня своими зелёными глазами, и я чувствовал, как в волне жара совестно краснею. — Я от тебя и мокрого места не оставлю.       По фамилии он звал меня крайне редко. Либо при каких-то формальностях, либо… когда мне действительно крышка.       — Прости, — всё, что смог я выпалить сходу, между тем мечась между своей совестью и совершенно другими мыслями.       Иногда он говорил, что я бессовестный. Если бы это было так, я бы не мучился всю жизнь.       — Какого хрена вообще?! Ты совсем страх потерял?       — Я думал, что придёт Хейзер… Я думал, что это он… — это было моей глупой и жалкой попыткой оправдаться.       — Я вот почему-то знал, что именно ты идёшь за мной ещё до того, как ты подал голос, — и он резко развернулся, колыхнув рыжими локонами и продолжив свой путь по коридору. Я, естественно, тут же двинулся за ним. Он это услышал и добавил: — Даже если бы это был не я, тебе это не даёт права так разговаривать с коллегами.       В этом он, конечно, был безусловно прав. Я обычно так не делаю… Тем утром не знаю, что меня сподвигло на это. Скорее всего ожидание вперемешку с отсутствием бодрости после короткого, неглубокого и не самого спокойного сна.       — У нас не хватает рук, — продолжал он, — Хейзер попал на экстренную операцию. Многие уже ушли с дежурства. Я не виноват, что остался один на смене в тот момент. И то пришёл к вам после того, как откачивал ребёнка в приёмке, — он остановился у дверей ординаторской и посмотрел на меня. — И с твоим же ординатором разбирался. Следи за ним по-хорошему, он у тебя всего один.       — Питерс? Что он сделал?       — Не знаешь? Медсёстры и анестезиологи постоянно на него жалуются, грубит. И неподобающе обращается с женщинами.       — Да, об этом знаю…       — Ну, как раз перед операцией застал сцену в приёмке, как он клеился к нашей новой медсестре. Что он вообще в приёмке забыл, не понимаю. Вот и не смог промолчать. Воспитывай детище своё, будущего гения хирургии, чтоб соответствовал своему статусу, а не так, чтобы потом вся больница думала, что вас кроме секса, скальпеля и банки пива ничего не интересует, — он снова посмотрел мне в глаза, и я на этот раз особо остро ощутил чувство вины. А он исчез за дверью ординаторской.       Таков есть Стефан Кёлер — мой друг, с которым я очень много лет назад начал свой путь в медицине и иду с ним по сей день. Уже, конечно, не совсем так, как раньше. При росте всего чуть больше полутора метров (он ниже меня на голову с лишним) в нём умещается много невероятной силы, которая укреплялась нелёгкой судьбой. Яркий интроверт с весьма незаурядной внешностью и немного социофоб. Сейчас он по-настоящему увлечённый своим делом анестезиолог-реаниматолог. Я до сих пор считаю его своим лучшим другом, к тому же, как оказалось, настоящих друзей у меня и не было, кроме него. Но для него таковым, боюсь, я уже не являюсь. Года два назад я его сильно обидел. Сделал плохо нам обоим. Это тот разряд поступков, которые на совести останутся вечным пятном. И, возвращаясь к вопросу о совести, с её отсутствием я бы так не мучился. Огребаю до сих пор. Как результат — этот холод от него.       Я даже постеснялся сразу зайти в ординаторскую. Даже учитывая то, что это моя ординаторская, а я тоже единственный на смене. Набравшись смелости, я всё-таки тихо зашёл вовнутрь. Эта ординаторская была лучшей из тех, в каких я был. И вовсе не благодаря мягким диванам, телевизору, холодильнику и кофеварке, нет. Просто здесь были панорамные окна, выходящие во внутренний дворик больницы. Стефан стоял у окна спиной ко мне и, достав блокнот, что-то спешно шкрябал в нём навесу. На звук он не обернулся, а я тихо подошёл к кофеварке, хотел выпить кофе. А вообще было бы неплохо пообедать.       В нависшей над нами тишине я заварил кофе в две кружки, Стефан в это время всё также стоял у окна, периодически переминался с ноги на ногу и иногда метался туда-сюда, глядя в блокнот, запустив руку себе в волосы и что-то бормоча под нос. Я осторожно поглядывал в его сторону, но он был крайне сосредоточен и, кажется, даже не замечал меня. Когда он остановился, снова уткнувшись в блокнот перед окном, я осторожно подошёл к нему сбоку и протянул кружку с кофе.       — Держи, — тихо сказал я, слегка дотронувшись до его плеча, и попытался улыбнуться. От неожиданности он слегка вздрогнул — это было ожидаемо. Он часто вздрагивает, если к нему подойти, когда он занят или просто этого не ожидает. За пятнадцать с лишним лет с ним я это усвоил. — Какая-то запара у тебя?       — Да нет, ничего такого, — он выдохнул и, захлопнув блокнот, кивнул в знак благодарности, забрав у меня кружку. Сейчас, видимо, он остыл и переменился. На него иногда находит такое. Я знаю, я привык. — Ты… кажется, говорил, что кого-то встретил на своём форуме.       Он искоса глянул на меня, делая глоток кофе. Я улыбнулся ему. Знал, что его это заинтересует.       — Там была Элли, — сказал я.       — Элли? Хирург? — он слегка удивился.       — Офтальмохирург. Я тоже был удивлён, встретив её там. Она вышла замуж и живёт во Франкфурте теперь.       — Ого, как всех жизнь раскидала… Рассказывала про ещё кого-нибудь из группы?       Я знаю, что иногда мы всё-таки способны поговорить, как раньше. Хотя бы чтобы это было на то похоже. Я даже немного позволил себе расслабиться, как в старые добрые. Этого так не хватало иногда.       — Нет, она сама не знает, думала я знаю, — я посмеялся. — Про тебя спрашивала.       Стефан, как-то смущённо в ответ усмехнувшись, отвёл взгляд к окну и осторожно сделал глоток кофе.       — А что я? Я живу обычной жизнью, — произнёс он с ещё одной, уже небрежной усмешкой. — Работа-дом-работа. Обычный анестезиолог. Это неинтересно никому. Не то что там хирургия ваша, трансплантология…       — Стеф, хирурги без вас всё равно ничего не могут, — добавил я, стараясь поддержать и переубедить его. Потому что мне интересно всё, что он говорит. — Так что зря ты это.       — Вот именно. Если бы ещё другие некоторые хирурги это понимали, — Стефан фыркнул и отошёл от окна, усевшись за рабочий стол. — Включи-ка мне компьютер. Надо отчёт написать.       Я запускаю компьютер и ввожу пароль. Он тут же прерывает наш диалог, погрузившись в работу. Я чувствую себя неловко. Всё только стало получаться хорошо, и я стал искать варианты, как это сохранить.       Я молча присел на край стола, будто бы между прочим глядя за тем, как он находит нужный ему файл и начинает заполнять отчёт.       — Слушай, может мы после этого сходим вместе пообедать? — предложил я.       — М-м… Давай в другой раз, — Стефан, задумчиво взглянув на часы, почти тут же отказал мне, и я почувствовал себя очень глупо.       — А когда? — зачем-то спросил я. Нахрена? Поздно осознал, что это бесполезно. Я просто хотел поговорить с ним подольше.       — Хартман, я не знаю, — произнёс он, не отрываясь от работы. По его тону я понял, что он не очень заинтересован и этот разговор продолжать не стоит.       Иногда между нами действительно начиналось потепление, как до этого. И я по инерции, хоть немного почувствовав это, вдруг резко врезался в ограждение. Я долго уже бьюсь, пытаясь сломать эту берлинскую стену. Она всё-таки между нами есть и никуда не девается. Я слез со стола и неловко помялся, не зная, как лучше сейчас поступить. Остаться? Хотя он подавал явные знаки того, что разговаривать сейчас дальше не намерен и предпочтёт остаться один.       — Ладно, тогда… Если захочешь присоединиться, я буду внизу, — сказал я, неловко улыбнувшись, и, не дождавшись ответной реакции, кроме кивка, вышел из ординаторской и пошёл к лифту. Он ведь не придёт. Я прекрасно это знал. Тогда на что рассчитывал, сидя в кафетерии полчаса и ковыряясь вилкой в салате? Сам не знаю. Теплилась небольшая надежда.       Нужно было идти искать Питерса. Был к нему разговор.       Как я уже говорил, у нас в отделении два ординатора. Один, Мартин Вегнер, находился под шефством моего коллеги Эриха Вольфа. Второй, Джакоб Питерс, мой. И репутация, как уже понятно, у него была не лучшей. А заправлял всем этим безобразием Джозеф Герц. Отделение действительно маленькое. Но в прошлом году мы ординаторов не набирали. И пока мы с Эрихом учились, тоже. В этом году у отделения второй набор, наши первые ординаторы, и началось всё как-то не очень гладко…       Питерса опять нигде не было. Постоянно приходилось искать его. Кто кого ещё должен искать? Я понимал, что о своей шкуре должен париться в первую очередь он, а никак не я, потому что именно он должен позаботиться о том, чтобы не вылететь из ординатуры. Но я тоже о своей шкуре переживал — если его отправят на все четыре стороны, это будет ударом по моей репутации. Как так я не смог поднять на ноги одного-единственного ординатора? У кого-то этих ординаторов целая толпа, вон Стефан уже второй поток воспитывает, так у него в одном потоке около десятка человек. А я с одним управляюсь через раз. Если бы он сам ещё был поответственнее…       С другой стороны, у меня цель не выпустить ординатора, а сделать хорошего специалиста. А если потенциальному специалисту это не надо — до свидания. И всё равно все камни полетят мне. Я за него отвечаю всё-таки. Такая вот палка о двух концах, этот мой Питерс.       Я обошёл все места, где его можно было бы найти, даже заглянул в приёмное, где, по словам Стефана, он сегодня ошивался. Там его не было. Тогда я вернулся в свою ординаторскую и, — вуаля! — он был там. И Стефана уже не было, видимо убежал работать. А я уже свою основную работу закончил, остались только консультации и документация… А Питерс тем временем же, по всей видимости, отдыхал. Сидел в кресле и ел лапшу, которую любит мне вешать на уши.       — Питерс, — позвал я его серьёзно, и он тут же отложил свою трапезу, соскочив с кресла и встав по стойке смирно. Я посмотрел на него, как он мельтешит и пресмыкается передо мной, и мне стало дурно. Не люблю двуличных, ой как терпеть не могу. Мне даже тяжело понять, на самом деле ли он уважает меня или только изображает уважение и постоянно льстит.       — Да, доктор Аллесберг? — он едва изобразил улыбку, а я смотрел сурово, подойдя к нему почти вплотную. Вот засранец. Лучше бы Вольф его забрал себе, лучше бы я с Вегнером работал. Он немного мямля, но это всяко лучше, чем это.       — Джакоб, мне это надоело, — с тяжёлым вздохом начал я. — На тебя постоянно жалуются, а я, как ни приду, ты сразу изображаешь из себя невинного. Тебя, якобы, оклеветали? Ты думаешь я поверю тебе?       — Что вы, вовсе нет, — непоколебимо ответил он, так и не убрав улыбки с лица. Ноль серьёзности в глазах. До него не достучаться.       — Зачем к медсестре приставал?       — Я не приставал. Я только хотел познакомиться, — оправдывался Питерс.       — А почему-то говорят о другом.       — Да мало ли что там ей и доктору Кёлеру показалось, — фыркнул он.       — Мало ли что ты мне плетёшь сейчас, — я нахмурился, скрестив руки на груди. — Это не первая жалоба на тебя. То от медсестёр, то от анестезиологов. Только все претензии идут ко мне, как к твоему руководителю. Но если ты думаешь, что останешься безнаказанным, то нет. Чем больше ты жалоб копишь, тем больше шанс, что ты вылетишь из ординатуры. Может ты к этому и стремишься, я ведь не знаю. Скажи, если так.       — Нет…       — Ты вроде подаёшь надежды в хирургии, а поведение у тебя хуже подростка пубертатного. Давай серьёзней. На твоё место претендовали четыре человека, но почему-то же именно ты тут оказался. Так вот ответь мне на этот вопрос — почему?       — Потому что…       — Господи, Питерс, не сейчас. Просто веди себя как подобает врачу. Хотя бы в больнице. А после работы уже трахайся, с кем хочешь. Только без криминала.       Больше я не стал его слушать, развернулся и ушёл. Я его не переваривал. Абсолютно непробиваемый. Кажется, всё-таки уважает, но только пока я в поле его зрения. Ладно, Хартман, спокойней. Ты в своё время нашёл подход к Кёлеру, там ещё тяжелее случай был. Хотя, чёрт возьми, он не двуличный, а наоборот — прямолинейный, честный. Прямой, как рельсы, — как он выразился бы. Честность мне нравится в людях, честность я люблю и в нём. Кому-то такая прямолинейность будет казаться грубостью, а мне наоборот так нравится больше. Зато я точно знаю, как ко мне относится человек. Если он меня ненавидит, я буду это знать сразу от него, а не через кого-то, пока он сам мне мило улыбается. Например я знаю, что Стефан меня в какой-то момент ненавидел. Страшное чувство. Зато честно. Сейчас же — просто держит обиду.       Я проверил пациентку после операции — всё хорошо, пришла в себя и уже пытается отшучиваться. Провёл консультацию по поводу надобности трансплантации печени, проверил ещё одного пациента, лежащего у нас уже неделю после пересадки лёгких. Я решил переводить его в пульмонологию, потому что состояние у него было стабильным и меня удовлетворило. Остаток дня я провёл в компании документации и ушёл с работы на час пораньше. Спустившись вниз, я застал то, как Стефан гонял своих ординаторов по приёмке. Вот он, похоже, ещё не скоро собирается домой. Я даже не уверен, что он ел сегодня. Наверняка опять заработался. Куплю ему хотя бы кофе.       Кофе со злаковым батончиком он действительно обрадовался. Тем более он ещё взял у меня сигарету, когда мы вышли на улицу перекурить.       — Тяжёлый день был? — поинтересовался он, украдкой взглянув на меня. Да, пожалуй выглядел я неважно.       — Да не особо, просто поспал мало. Сначала в дороге, потом операция.       — Да уж, насыщенная у вас жизнь, — он усмехнулся.       — А ты когда домой собираешься? — спросил я. Была у меня небольшая надежда.       — Завтра.       — Ты ещё на сутки остаёшься?       — Ну да. Подремлю в ординаторской. Если надо будет, то поработаю. Какая разница где спать? Меня никто не ждёт.       Надежда была, но рухнула. На что я рассчитывал? Я хотел возразить ему, но не стал. Не знаю, к чему это приведёт.       Мы перекурили в молчании, неловко распрощались, и я поехал домой.       Я достаточно давно не был дома, несколько дней. В чём-то я Стефана понимаю — меня тоже никто не ждёт. Я могу насколько угодно оставить свою квартиру, и ничего не случится. Я скинул с себя куртку в коридоре, зашёл на кухню. Как обычно есть нечего. Я готовлю или заказываю так, что хватает ровно на вечер, а на следующий уже что-то снова нужно готовить или заказывать. В этот раз готовить не было сил. Заказал доставку на вечер, упал на диван с ворохом мыслей в уставшей голове. Завибрировал в кармане телефон. Я посмотрел в экран — звонила мама. Я, немного подумав, выключил телефон и отбросил его в сторону. Не в этот раз. Не хочу сейчас говорить.       Я всё думал, как мне стать хорошим учителем. Это мой первый педагогический опыт, учитывая то, что я от педагогики совсем далёк. И хоть речь идёт не о преподавании как таковом, но всё-таки моя задача — передать практические навыки. С этим я пока справляюсь. Другое дело — работа воспитательная. Мой ординатор в этом плане неуправляем, словно ребёнок, и мне нужно что-то с этим сделать. Я хоть и поговорил с ним сегодня, очень сомневаюсь, что с одного разговора что-то поменяется. Я вообще бы лучше никогда в жизни никого не учил. Но такова учесть, у меня нет выбора. Кто-то должен их учить. Завтра опять идти на работу и видеть Питерса. Опять потом вечером снимать его лапшу с ушей. А надо взять — и сделать так, чтоб у него даже желания её наматывать не было. Не в моей манере запугивать, я не хочу, чтобы меня боялись. Но с такими, как он, похоже по-другому не получается.       Вообще, в ординатуре я был ничуть не лучше него. Сейчас я понимаю весь масштаб своей глупости, о многом жалею, за многое стыдно. Но тогда я себя ощущал совсем по-другому. Тоже постоянно где-то ошивался с девчонками, только что не приставал ни к кому, а так вниманием девушек не был обделён. Да и сейчас тоже. И один раз даже напился на дежурстве в Новый год. Стыдно до жути, то был первый и последний раз. И я заработал бы гораздо больше проблем, чем нагоняй за пропажу с дежурства, если бы остался на смене, но Стефан уволок меня домой. Отмазал меня от одних проблем, но зато я набрал сам себе других. Идиот. В прочем, это уже совсем другая история.