Пустые гнёзда

—Фил, я..я знаю, это будет сложно для тебя, но. — техно запинается и делает неловкие паузы почти после каждого слова, хоть готовил эту речь за три недели. Хоть продумывал каждое слово ровно с того момента, как ситуация начала ухудшаться. —Их придётся отрезать. —все-таки выдает тот, после голубого вздоха, и сразу же продолжает —Ну согласись что они просто мешаются! К тому же, это просто опасно, вот взгляни на себя! —дальше Фил уже не слышал, но знал, что там была ещё пачка важных и нелепых причин, высказанных в попытках скрыть волнение. Отрезать? Крылья? Его часть тела? То, что было с ним всегда.Это даже хуже чем потеря руки или ноги. Если быть честным, Филип бы лучше потерял их, чем крылья. Но в целом, он бы предпочел не терять ничего. — Но я в полном порядке, техно! —со слабым смехом в голове отозвался тот, стоило собеседнику закончить свою тираду.—С крыльями почти не возникало осложнений, и я чувствую себя даже немного лучше нормы! Фил мило улыбнулся, закрыв глаза, а с лица его друга до сих пор не сходила непривычная обеспокоенность. — Я всегда готов тебя выслушать, и ты это знаешь, но тебе не кажется что в этот раз все как-то…—тут ворона перебили — Ты..не понимаешь. На пару минут повисла тишина, в течении которой техноблейд упорно пытался подобрать нужные слова, и наконец вздохнув, выдал: — Ты не сможешь больше летать. — Что?. — Ты не сможешь больше летать. — я все же верю в обратное, никогда нельзя терять надежды! —парировал Фил, с некой гордостью складывая руки на груди, но его слова тут же опровергли. —Прошло уже 5 месяцев. 5, Филипп. Собеседник встал и упёрся руками в стол, наклонив голову так, чтобы челка закрывала глаза. — И ты разве чувствовал за них что-то, кроме боли? И то, только первые две недели. Твои «крылья"—техно наклонился к лицу друга — Сейчас просто груда мяса, костей, и остатков перьев, не более! И мало того, что ты абсолютно не обращаешь внимание на очевидный риск заражения, так ещё и всячески пытаешься его повысить, как мне видно! И.и не делай вид что не знаешь! Не делай вид что не знал, что я это замечаю. А если ты и правда не знал то да. Мне все видно. Я вижу как тебе с каждым днём на ногах стоять труднее, не то что там… Да на тебя смотреть даже просто больно!.. Просто, пожалуйста.—техно отстранился и устало плюхнулся обратно на стул, прикрыв рукой часть лица — Пожалуйста, прислушайся ко мне. —Блейд опять облокотился на стол, держась руками за голову— Мне правда важно твое состояние. И я не знаю что больше делать. Последняя фраза была сказана куда тише, чем все остальные, но филза все-таки услышал. Филза абсолютно не знал что ответить. Да, он пусть и привык к рассказам своего друга на повышенных тонах, но чтоб таким.искренним что ли. — Прости, я.я не знал что для тебя это так важно.—неловко начал Фил, и только после минутной паузы смог продолжить. — Мне..надо подумать. Это тяжёлое решение. — Прости. Я понимаю. —уже нормальным тоном ответил Блейд. И добавив «не буду мешать», ушел из-за стола, оставляя ворона в одиночестве. * * * С того момента прошло уже почти 5 месяцев. Это было самоубийство, пусть и не своими руками. По крайней мере, в это хотелось верить. Фил не знает, почему послушал его тогда. Не понимает, как мог оборвать жизнь того, кого момент назад прикрывал крыльями от взрывов. Не понимал, как мог пронзить мечом ребра, которые только что обхватывал руками в попытке защитить. Как он мог убить своего сына. Как он мог послушаться такого бреда, как он мог взять меч в руки. Фил до сих пор не верит что это сделали его руки. Не хочет верить. Ему пришлось принять факт этого, ему пришлось организовать похороны, его просили сказать что нибудь, как отца погибшего, но Фил мог лишь молчать, не отрывая взгляд от земли. Мёртвый. Он мёртв. За эти три дня он не проронил ни слова. А потом проснулся и стал вести себя как ни в чем не бывало, словно все забыл. Помогал с восстановлением города, в котором никогда не жил, общался с людьми, которых видел в первый раз, и все были счастливы, словно ничего не произошло. Словно это простой потоп или землетрясение, и вовсе не подрыв города. Он пришел из далёких земель в страну, которой никогда до этого не знал, только чтобы найти его. Мальчика, с растрёпанными каштановыми кудрями и неаккуратно подвергнутым рукавами одежды. Таким он запомнил Уилбура. Таким он мечтал его знать и сейчас. Желал видеть мальчика, с которым за руку обходил весь мир, размером с сад. Которого укрывал крылом от дождя, настигнувшего их вдали от дома. Крылья пострадали. Филза все ещё мог ими шевелить, все ещё их чувствовал, но в глубине души мечтал об обратном. Рваные, доходящие местами до кости раны с запекшейся по краям, со стекающими по обгоревшим перьям струйками крови. Куски плоти вперемешку с пухом представляли из себя тошнотворное зрелище, и больно было неимоверно. Фил хотел скорчится от боли, упасть прямо сейчас на пол, свернуться калачиком и завыть от боли, но рядом был Уилбур, и надо было терпеть. Как никогда раньше, подключая весь свой опыт, сохранять лицо перед сыном. Уилбур оборачивается, параллельно тому, как его глаза с каждой минутой все больше наполняются слезами. Крылатый этого даже не видит, но понимает моментально, чувствует чужую боль. Слышит эту боль в словах, произнесенные минутой позже, в последний раз ощущает эту боль в трясущихся от слез и боли чужих плечах, и забирает ее себе, вместе с жизнью. Обнимает. Вокруг так тихо, несмотря на продолжающийся вдали пожар и людские крики, так тихо, ни смотря на продолжающийся бой, остановившийся только на пару мгновений после первого взрыва. Ни смотря на взрывы, начавшиеся несколькими минутами после. Так тихо. Ветер уносит опавшие перья, не слепленные в одну кучу кровавой массой, ветер задувает под одежду, становится даже прохладно. Тело, заключённое в объятиях постепенно холодеет. Сколько времени прошло? Пожары потушены, взрывчатка давно кончилась, а все что может Филип—сидеть тут, в попытке осознавать содеянное. Ему до смерти больно. Только не снаружи, а внутри. Там что-то разорвалось на мелкие кусочки, там по капле вырастает бездна, там выжженный сад, и труп мальчика, с растрёпанными каштановыми волосами. Его отцепляют от тела, отлепляют от пола, и Фил еле может стоять. Два человека с розовыми волосами, и лишь один из них знаком крылатому. Его придерживают за плечи, отчаянно пытаясь не задеть нечто, что раньше называлось крыльями. Раны обрабатывают, не спрашивая разрешения. Теперь тут только один человек. Фил не может сфокусировать взгляд, не может даже поднять голову и хотя бы сделать вид, что смотрит в глаза старому другу. Фил молчит, и бог крови молчит вместе с ним. Не от того, что разделяет чужие чувства, или поддерживает таким образом, а от того, что просто не знает что сказать, и искренне радуется что такое молчание их обоих устраивает. Фил не помнит, в какой момент засыпает, и не помнит как проснулся. Он помнит следующие три дня редкими обрывками: вот, перед его лицом пол, вот чьи-то лица, а вот могила. Больше ничего. Больше ничего. Это все не важно. Больше ничего не важно. * * * Их придется отрезать. Фил боялся это признавать. Все пять месяцев он боялся этого разговора, всеми правдами и неправдами пытаясь оттянуть этот момент. Притвориться что чувствует себя прекрасно. Притвориться, что ничего не не болит. Держать лицо, как никогда раньше, с новым и новым днём. Это было больно, Филу хотелось свернуться на полу и закричать, но все что он мог—в одиночестве сидеть за столом, вдыхать холодный ветер, принесённый только входящей в силу весной. Холод всегда помогал отвлечься, но сейчас он был летящими в лицо иглами. Фил не мог ни встать ни уйти, лишь только молчать и думать. Это будет для него тяжело, и он это знает.