Ложное… Всё

В тот вечер Чанбин и Банчан вернулись домой позже обычного. Их лица были мрачными, как небо перед грозой — день явно выдался напряженным. Они долго работали в студии, но что-то не клеилось: рабочий процесс затянулся, каждый то и дело срывался, и даже простые задачи казались непосильными. К тому моменту, когда они добрались до квартиры, настроение было на пределе. Открывая дверь, они были готовы просто упасть на кровать и хоть на мгновение забыть о трудностях. Но стоило им войти в квартиру, как все, что они увидели, еще больше ухудшило их настроение. Кругом был беспорядок: разбросанные вещи, в раковине гора грязной посуды. Повсюду царил такой хаос, что старшие с трудом сдерживали гнев. Первым не выдержал Чанбин. — Что это вообще такое? — он рванул в сторону раковины, показывая на немытую посуду. Его голос звучал грубо, но он и не пытался смягчать тон. — Мы что, зря с тобой убирались перед выходом? Из комнаты, неуверенно пошатываясь, вышел Хан. Он выглядел уставшим, с бледным лицом и слабым взглядом, но попытался улыбнуться, увидев друзей. Однако его попытка закончилась неудачей, улыбка выглядела едва заметной и натянутой. — Эй, а ты чем занимался целый день? — почти с упреком в голосе произнес Банчан, поднимая взгляд на Джисона, даже не дав ему сказать и слова. — Я думал, ты мог бы хотя бы убрать немного здесь, пока нас не было. Хан тихо вздохнул и попытался что-то ответить, но его тут же перебили. — Нет, серьезно, — продолжал Чанбин, в его голосе чувствовалась нотка разочарования. — Мы весь день трудились, чтобы вернуться домой, а тут — полнейший бардак. Как тебе вообще пришло в голову оставить все это вот так? — Да, ты вообще о нас подумал? — добавил Банчан, глядя на Джисона с явным недовольством. — Это же так просто — помыть посуду или хотя бы не разбрасывать вещи. Весь дом превратился в свалку! Джисон снова открыл рот, чтобы попытаться объясниться, но их поток упреков не давал ему и шанса. Ему было тяжело стоять, ноги слегка подкашивались, но, несмотря на это, он собрал все силы, чтобы выслушать друзей, не возражая. Они продолжали осыпать его упреками, не замечая, как его лицо становилось все более бледным, а руки начали слегка дрожать. В какой-то момент Хан просто молча опустил взгляд и, чуть пошатываясь, направился к раковине, как бы принимая на себя их слова. Он включил воду и начал мыть посуду. Казалось, что каждый его жест дается ему с огромным трудом: руки мелко дрожали, а глаза то и дело закрывались от накатывающего головокружения. Но он упрямо продолжал, не желая показывать слабость перед старшими, боясь их еще больше разочаровать. Чанбин и Банчан наблюдали за ним, по-прежнему в своем раздражении, но спустя пару минут что-то в поведении Джисона заставило их напрячься. Они заметили, что его плечи подрагивают, будто он сдерживает слезы, и этот факт лишь усилил их раздражение. — Хан, ты что, решил поплакать из-за этого? — грубо проговорил Чанбин, хмыкнув с ноткой презрения. — Серьезно? — добавил Банчан, подходя к нему ближе. — Ты же не маленький мальчик, чтобы из-за такого расстраиваться. Но, приблизившись, он наконец заметил, что трясутся не только плечи Джисона, но и его руки, сжавшие тарелку. Старшие замолчали и переглянулись, впервые насторожившись. — Хани… Ты точно в порядке? — осторожно спросил Банчан, его голос внезапно стал мягче. Джисон, повернувшись, поднял на них взгляд — в его глазах виднелась усталость и слабость, а на лбу выступил легкий пот. Он не мог больше скрывать состояние, и слабо прошептал: — Простите… У меня температура… Я просто хотел вас встретить. Чанбин и Банчан, наконец осознав, как несправедливо себя вели, замерли, чувствуя вину за свои резкие слова. Банчан осторожно обнял его за плечи, поддерживая, чтобы он мог сесть. — Ох, Хани… — прошептал он, нежно касаясь его волос. — Зачем ты вообще пытался что-то делать в таком состоянии? Чанбин аккуратно провел рукой по его лбу, почувствовав жар, и лицо его стало обеспокоенным. Они оба поняли, что нужно немедленно заняться его состоянием. Старшие помогли Джисону дойти до дивана и уложили его, накрыв мягким пледом. Банчан быстро принес стакан воды и лекарства, присаживаясь рядом, чтобы поддерживать его голову, пока тот пил. Он нежно гладил Джисона по плечу, пытаясь успокоить его, а Чанбин, не отходя, осматривал его лицо, искренне переживая. — Хани, прости нас… Мы не думали, что все так, — извиняющимся тоном произнес Банчан. — Нам надо было заметить, что ты плохо себя чувствуешь. — Да, ты важнее всего, понимаешь? — добавил Чанбин, бережно проводя ладонью по его волосам. — Ты мог сказать нам сразу, малыш. На протяжении вечера они окружали его заботой: сменяли друг друга, чтобы проверять температуру, предлагали еду, пытались создать все условия, чтобы ему было тепло и спокойно. Чанбин, усевшись на краю дивана, тихо напевал, чтобы успокоить Джисона, а Банчан периодически приносил холодные компрессы. Позже ночью, когда Джисон проснулся от мучительного жара и тихо всхлипывал, не в силах унять озноб, Банчан заметил его состояние и, посоветовавшись с Чанбином, решился на укол, чтобы сбить температуру. Они осторожно помогли Джисону повернуться, успокаивая его ласковыми словами. Банчан держал его за руку, а Чанбин аккуратно сделал укол, стараясь быть максимально деликатным. — Прости, Хани, это нужно, чтобы тебе стало лучше, — прошептал Банчан, нежно поглаживая его спину. — Все будет хорошо, малыш, — добавил Чанбин, целуя его в висок. — Мы рядом. Они продолжали заботиться о нем, оставляя светильник включенным, чтобы Джисон знал, что они никуда не уйдут. Ночью, когда он снова проснулся, дрожа от жара, Банчан сидел рядом, обнимая его, пока Чанбин прикладывал холодный компресс. Наутро, когда Джисон открыл глаза, старшие уже стояли рядом, заботливо укутывая его одеялом. Банчан осторожно тронул его за плечо, проверяя состояние, и с улыбкой прошептал: — Как ты, Хани? Чувствуешь себя лучше? Чанбин принес теплый чай и с легкой улыбкой присел рядом, снова прикасаясь к его лбу. — Мы сделаем все, чтобы ты как можно скорее поправился.