Сирень и золото

      Горький дым обжигал, делая болезненным каждый вдох. Глаза слезились, размывая осевшую на щеках сажу. Итэр обессилено опустил руки, отчаявшись отодвинуть громадную деревянную балку, перегородившую вход в то, что раньше было уютным домиком на холме.       Зеленая трава вокруг пожухла и почернела. Камень присыпало пеплом. Его же подхватывал ветер, разнося по округе вместе с запахом гари. Стены щерились обугленным деревом — остатками рухнувших перекрытий, — и полопавшимися стеклами.       Итэр опустился на землю у самой кромки потушенного пожарища. В ушах звенел голос мальчишки, которого уводили жандармы: «Я не хотел! Мне приказали отвлечь тебя! Сказали, что так надо для хороших людей!» По его лицу тоже текли слёзы, он рвался из крепких рук, намереваясь броситься в дом, но его не пускали. Постепенно его крики, сменившиеся подвываниями и всхлипами, стихли.       — Паймон хочет плакать, — всхлипнула она, вытаскивая из кармана маленький носовой платочек, который ей подарила Навия. — Как эти гнусные поджигатели могли так поступить?! Зачем они сожгли дом?       — Я не знаю, — прошептал Итэр, глядя на границу, отделявшую черную мертвую траву от живой зеленой. — Не знаю!       Он вцепился в волосы и потянул. Боль ничуть не помогала снять навалившийся на сердце камень. Когда к нему, спешившему сюда, подбежал растерянный мальчишка и сказал, что люди застряли в пещере, Итэр со всех ног бросился туда, позабыв об осторожности. Они были все дальше и дальше, пока здесь полыхал пожар.       Пустая пещера и невинные глаза мальчишки привели в чувство. Итэр помчался обратно, предчувствуя беду и умоляя Архонтов сжалиться и замедлить неумолимое время. Что-то должно было случиться. Он знал это с самого начала, когда встретил мальчишку у на дороги. Знал, но все равно отправился за ним спасать людей из пещеры, как поступал много раз до этого.       Спасти не вышло. Он не успел. Столб дыма был заметен издалека. Паймон, летевшая позади, закашлялась. Мальчишка замер рядом с приоткрытым ртом, неверяще глядя вперёд, пока не завыл от ужаса. Дом уже догорал. Живых искать было уже бесполезно.       Поджигатели, мужчина и женщина, сдались жандармам сами. Они упрямо молчали в ответ на любые вопросы и лишь печально повторяли, что готовы принять любое наказание, потому что теперь им нечего терять. Их потухшие глаза, напоминавшие пустые окна сгоревшего дома, вызывали тревожную дрожь. Так смотрят люди, которым уже все равно, которые обречены.       — Мы так и не узнаем, зачем все это? — спросила Паймон.       Итэр не смог ничего сказать, лишь неопределенно дернул плечом. Они медленно брели в сторону Кур-де-Фонтейна. Перед глазами обоих все еще стоял остов дома на холме. Горечь дыма пропитала одежду и волосы. На щеках остались дорожки слез.       Уличная суета раздражала Итэра. Он пытался смириться с тем, что оказался неимоверно глуп, когда последовал за мальчишкой. Попался на примитивную уловку, чем погубил несколько жизней — в доме должен был кто-то быть. Ранним утром, когда только-только испарилась роса с травы, люди, за редким исключением, предпочитали мирно спать в своих кроватях. Скорее всего, хозяева дома не были тем самым исключением. Дурак. Глупец.       — Болван, — сам себя обозвал Итэр, больно дернув волосы на виске.       — Может быть, сходим к жандармам? — тихо спросила Паймон. — Они расскажут, что случилось. Нельзя же оставаться в неведении, если так вышло, что мы вмешались.       — Не хочу.       — Как же так? Но…       — Паймон, пожалуйста, дай мне немного времени, — Итэр отчаянно боролся с собой, чтобы не сорваться на крик. Пугать милую Паймон не хотелось, как и расстраивать еще сильнее, но в груди болело и кололо настолько сильно, что план рисковал обернуться провалом. — Совсем немного. Я хочу побыть один. Один.       — Ты прогоняешь Паймон? — она растерянно замерла посреди улицы.       — Нет. Конечно нет. Я просто прошу немного времени, чтобы смириться с этим, — он неопределенно махнул рукой. — Со всем произошедшим, — и не оборачиваясь пошел дальше, стараясь опустить голову как можно ниже.       — Ладно! — крикнула ему вслед Паймон. — Встретимся у Навии! Паймон оставит тебе самые вкусные макароны. Паймон обещает.       Итэр дернул уголком рта. Он знал, что его поймут. Паймон иногда чувствовала его значительно лучше, чем он сам порой разбирался в своих чувствах. Пусть оставаться без верного компаньона было всегда слегка тревожно, но сейчас постепенно обрушивались другие эмоции.       Сердце сдавливала боль от осознания собственной никчемности. Как бы не превозносили Итэра легенды за совершенные поступки, они рассыпались на глазах черным пеплом, растворяясь в ревущем пламени сгоревшего дома. Как Итэр допустил это? Почему поверил мальчишке?       — Слабак. Тупица. Болван, — шептал себе под нос Итэр.       Он старался не поднимать глаза на прохожих, но, стоило увидеть счастливую семью или влюбленную пару, держащуюся за руки, боль пускалась по новому кругу. Так же могли смеяться выжившие люди из сгоревшего дома, если бы Итэр их спас. Радостный смех раздражал. От яркого солнца, заливающего каменные дорожки золотым светом, хотелось сбежать. Сбежать и забиться в темный угол, чтобы никто не нашел, чтобы все о нем забыли, чтобы больше не существовать.       Последняя мысль показалась Итэру особенно привлекательной. Как было бы хорошо больше не существовать! Ничего не чувствовать, никого не видеть. Застыть где-нибудь, где никто не сгорает в пламени и никто не пытается окликнуть его. Где-нибудь, где ничто не существует. И его, такого жалкого и ничтожного, не было бы.       — Дети, домой! — раздался рядом мужской голос. — Мама нас ждёт на обед.       — Представляешь, я пригласила его на свидание, — похвасталась одна девушка другой.       — Ну бабушка! — девочка тянула ручки к плюшевому зайцу в витрине. — Ну, пожалуйста, бабушка, купи зайку!       Голосов становилось все больше, они звенели и сливались в треск пламени, собирались вокруг Итэра, оседая горечью дыма и седым пеплом. Он замотал головой, пытаясь от них избавиться, но тщетно. Голоса оплетали, увлекая в глубины, где воздух обжигал легкие.       Тогда Итэр побежал, расталкивая прохожих. В спину неслись голоса, иногда растерянные, иногда недовольные. Это только подстегивало. Раздражение обхватывало горло ледяным обручем, что хотелось остановиться и закричать. Громко. Зло. Так, чтобы стало легче, чтобы грызущая изнутри боль уменьшилась.       Итэр бежал, пока не оказался на самом верху города, где совсем не было прохожих. Лишь Гидро Архонт смотрела с постамента. Впрочем, от нее Итэр сразу отвернулся и присел на ступени. Он все еще шумно дышал, будто ощущал тяжесть пропавшего гарью воздуха. Глаза снова слезились.       — Тупица. Дурак, — зашептал он, обхватив колени руками.       — Итэр? Рад приветствовать тебя, — голос Нёвиллета, прозвучавший за спиной, заставил зажмуриться. — Что привело тебя ко Дворцу Мермония?       — Я хочу исчезнуть, — медленно сквозь зубы произнес Итэр. — Просто хочу перестать быть.       Нёвиллет хмыкнул. То ли растерялся, то ли нахмурился, то ли вовсе согласился, но отвечать не стал. Он наверняка возвращался с судебного заседания, время было самое подходящее: недавно миновал полдень, и намечалось привычное чаепитие в обеденный перерыв. Итэр спиной чувствовал внимательный взгляд сиреневых глаз и крепко сжимал кулаки. Лишь бы не сорваться, лишь бы не повысить голос. Только не на него. Он ни в чем не виноват. Итэр — бесспорно, но не Нёвиллет.       Вдруг на глаза легла прохладная ладонь, высвобожденная из плена перчатки. Итэр замер, ощущая, как запах гари растворяется в дыхании, коснувшемся уха. Другая рука обхватила за плечи. Нёвиллет прижал его к себе и замер, будто прислушивался к чему-то.       Мир вокруг Итэра замолк. Он будто в самом деле оказался где-то, где ничего не существовало. Только он. Наедине с ревущем пламенем и разваливающимся домиком. Лопались стекла. Трещало дерево. Умирала вокруг трава.       — Итэр, — прозвучал бархатный голос у самого уха.       На нос что-то капнуло. Прохладное и освежающее.       — Как тебя может не быть? — сказал тот самый голос. — Если тебя не будет, как к этому отнесутся твои друзья?       Итэр представил шумную компанию, в которую попадал, оказываясь в новых или давно знакомых местах. Перед глазами замелькали ночи под звездным небом, треск костра, дымящаяся еда, щебет птиц. А еще веселые перебранки в ресторанчиках, песни в тавернах. И лица. Улыбчивые, радостные, родные. Люди, которые бросятся на помощь, стоит только их попросить. Кое-кого даже просить не надо.       — Как Тейват без своего легендарного героя? — продолжал голос, переливы которого медленно убаюкивали осевшую в груди боль. — О ком слава будет распространяться настолько быстро, что дети будут ждать встречи с ним?       Итэр улыбнулся, вспомнив, как дети в Сумеру играли в него и Паймон. Они бегали по улице и отмахивались палками-мечами от страшных злодеев, напавших на родной город. Тогда Паймон отчаянно пыталась болеть за злодеев, но добро все равно победило.       — Как такое возможно, что никто не будет страдать от бессонницы и забираться на крышу ночью? — уха коснулись мягкие губы, посылая по телу мелкие мурашки. — Кто будет приходить под окна кабинета и метким броском камня приглашать меня на прогулку? — теплая ладонь на глазах слегка ослабла. — Если тебя, Итэр, не будет, то для кого идет этот дождь?       Итэр распахнул глаза и ахнул. На город обрушился ливень. Его тугие струи бросались вниз на камни дорожек, отскакивали от них веселыми капельками и собирались в юркие ручейки, шуршали в листве деревьев, постукивали по крышам и окнам. Они гладили Итэра по голове, смывали с лица сажу и слезы, осыпали плечи поцелуями.       — Нёвиллет, — шепнул Итэр, заглядывая в сиреневые глаза. — Ты…       — Прошу прощения, я не смог придумать ничего другого, чтобы отвлечь тебя от тревожных мыслей. Ты как-то упоминал, что тебе нравится дождь, — отозвался Нёвиллет. По его лицу струились капли дождя, которые хотелось собрать губами.       — Я просто внимательно слушаю тебя, — рассмеялся Итэр. — И усердно учусь лучшему. В том числе, любить дождь       Ливень будто окончательно потушил произошедшее, окутав сгоревший дом легким утренним туманом. Было все еще неприятно признавать досадную ошибку, но исчезнуть уже не хотелось. Как можно исчезнуть, когда рядом самый невозможный человек? Итэр расслабленно вздохнул. Воздух больше не пах гарью, его наполняли свежесть и аромат влажной земли. Он больше не обжигал, а приносил успокоение. Нёвиллет сидел рядом в вымокшей мантии и молчал, разглядывая круги на собирающихся лужицах.       — Нёвиллет, я… — Итэр запнулся и замолчал.       Они не говорили о том, что между ними, со встречи в пару купальни. Сейчас слова рвались с губ, но казались ненужными и неправильными. Как выразить тепло, согревшее пустоту внутри, словами? Нечто обычное вроде «ты мне нравишься» или «мне хорошо с тобой» даже в мыслях не вызывало ничего, кроме желания отмахнуться, а ничего другого в голову не приходило.       Итэр поджал губы, чтобы не ляпнуть что-нибудь неуместное. Он медленно растворялся в мирной пелене дождя, окружавшей Нёвиллета спокойным коконом, и всеми силами стремился стать ближе. Просто касаться плечом его плеча было возмутительно мало, но даже сдвинуться с места он не смел. Вдруг получится очередная глупость? Хватит их на сегодня.       А сидеть рядом с Нёвиллетом было невозможно хорошо. Слышать его ровное дыхание, смешивающееся с перестуком капель. Бросать короткие взгляды на расслабленно приоткрытые губы и сдерживать неловкий порыв коснуться их своими. Чувствовать, что к коже плеча прилипла судейская мантия, которой тоже могло не хватать тепла.       — Нёвиллет, — сорвался с губ шепот.       И больше ничего. Итэр заглянул в нечеловеческие сиреневые глаза и приблизился к спокойному лицу. На длинных ресницах поблескивали капли. Челка прилипла ко лбу. На высоких скулах расцветал здоровый персиковый румянец. С тонких губ соскользнуло дыхание, которое так хотелось поймать.       — Месье юдекс! Вот же он! — грянул голос снизу лестницы.       — Какая удача! — вторил ему другой.       Итэр поспешно отвернулся, чувствуя, как предательская краска заливает уши и шею. Он же почти поцеловал Нёвиллета! Почему эти люди решили именно сейчас нарушить их уединение? Чувство юмора судьбы все еще казалось Итэру до неприятного не смешным.       — Добрый день, мадам и месье. Чем я могу вам помочь? — Нёвиллет поднялся с таким достоинством, словно находился в своем кабинете, а не сидел на ступеньках рядом с Дворцом Мермония.       — Верховный судья, уважаемый месье юдекс, — шагнул вперед седой мужчина. Две его спутницы — молодая девушка с веснушками и пожилая леди в широкополой шляпке, — остались позади. — Умоляю вас, отпустите несчастных Лорье. Они ни в чем не виноваты. Это была моя и только моя идея.       — Прошу вас успокоиться, — изящные брови сошлись на переносице. — Не могли бы вы представиться. С моей стороны очень невежливо разговаривать с вами, не зная, как к вам можно обращаться.       — Мое имя Томас Мартен, а это мои жена Альва и дочь Валери, — месье Мартен неловко указал себе за спину. Женщины лишь учтиво склонились в поклонах. — Произошло недоразумение.       — Месье юдекс, произошло чудовищное недоразумение, — поддержала его мадам Мартен. В ее дрожащих бледных руках Итэр увидел потрепанный кружевной платочек, испачканный чем-то черным. Тушь? — Понимаете, семья Лорье ни в чем не виноваты.       Дождь не прекращался, и Нёвиллет пригласил изрядно вымокших Мартенов в кабинет. Итэр взглянул в небо, затянутое низкими серыми тучами, и медленно выдохнул. Ощущение собственной незначительности испарилось, будто смытое прохладными каплями, а кожа все еще хранила прикосновение успокаивающих пальцев. Губы слегка пощипывало при мысли о несостоявшемся поцелуе.       — Итэр, — негромко позвал Нёвиллет. — Приношу глубочайшие извинения за то, что нашу беседу приходится прерывать столь неожиданным образом. Надеюсь, мы сможем вернуться к ней немного позже.       — Погоди! — вырвалось у Итэра прежде, чем он успел подумать о том самом «позже». Что-то в появлении Мартенов казалось ему очень важным. Нёвиллет склонил голову к плечу и ждал. — Можно мне с тобой? Вдруг я смогу чем-то помочь.       — Благодарю.       В кабинете Нёвиллета долго царила тишина, нарушаемая звоном чашек с чаем, любезно принесенных мелюзиной, и мерным тиканьем часов. Семья Мартен расположились на диванчике и скромно переглядывались, никак не решаясь начать разговор. Нёвиллет устроился за рабочим столом и предпочитал молчать, очевидно, давая им возможность собраться с мыслями.       Итэр сначала хотел пройтись вдоль книжных полок, но в конце-концов остался стоять позади его кресла. Оттуда он рассматривал притихших Мартенов и пытался понять, что в них привело его в кабинет. Могли ли они говорить именно о семье сегодняшних поджигателей или сами были замешаны в этом? А может быть, они вообще пришли по другому поводу. Мало ли, что еще происходило в городе.       — Я когда-то в юности был торговцем, — вдруг заговорил Томас Мартен, стоило Итэру перевести взгляд на россыпь серебристых волос на судейской мантии. — Работал с разными ребятами из Сумеру и Монштадта. Последних особенно восхищали красоты Фонтейна, так что они во время каждого приезда отправлялись в длительные прогулки по городу.       — Такие чудные были ребята, — улыбнулась Альва Мартен, от чего сразу стала казаться значительно моложе своих лет, хотя милые морщинки у глаз показались чуть сильнее. — Шустрые, шумные, деятельные. Они очень ярко представляли Монштадт одним своим видом. И обожали летать на планерах по городу, привлекая всю детвору.       — Мы… — Валери Мартен коротко посмотрела на Нёвиллета и Итэра. Ее щеки тут же вспыхнули. — Мы потом… Ах, мы потом много играли в смелых путешественников, — ее голос становился все тише, пока совсем не смолк.       Итэр, прилагавший значительные усилия, чтобы расслышать ее слова, пожал плечами. Похоже, она была совсем тихоней и разговаривать с посторонними не любила. Алый румянец прикрыли густые локоны, когда Валери Мартен опустила голову.       — Наша дочка была совсем ребенком, хотя обожала бегать с ребятами постарше, — Альва Мартен нежно посмотрела на дочь. — Лорье жили с нами по соседству здесь, в Кур-де-Фонтейне. Мы близко общались и часто выезжали за город в выходные. Мы любовались звездами, рассказывали друг другу истории, пока Валери с их сыном бегали вокруг, — пальцы снова вцепились в платочек с черными пятнами.       Итэр почувствовал, как тревожно встрепенулось в груди сердце и сжалось от неприятного ощущения. Это был лишь слабый отголосок той боли, которую смыл недавний ливень. В голове пронеслись чудовищные картины того, что ему предстояло услышать дальше. Нет. Он не хотел в это верить. Где-то в глубине души оставалась крохотная надежда, что все обошлось. Но пожар доказывал обратное.       В попытке отвлечься Итэр посмотрел на Нёвиллета. Он все еще молчал, вслушиваясь в рассказ. Его высокая фигура замерла изящной статуей в большом кресле. Редкие лучики, проникавшие через зеленое стекло витража, отбрасывали крошечные осколки солнечных зайчиков на серебряные волосы, точно собирая венок из листиков. Дышать Итэру стало чуть легче.       — Архонты, милая, — ахнула Альва Мартен, — ты совсем покраснела. Тебе нехорошо? — она погладила дочь по голове и виновато посмотрела на Нёвиллета. — Простите, месье юдекс, Валери нехорошо. Я уведу ее на воздух.       — Конечно, — Нёвиллет поднялся. — Может быть, пригласить доктора?       — Нет, просто девочке нужен свежий воздух. Такое бывает. Она у нас впечатлительная.       — Надеюсь, леди Мартен станет лучше.       Они остались втроем. Итэр хотел было пойти следом за Валери и Альвой Мартен, но передумал. Зато расслабился окончательно и оперся на высокую спинку кресла. Медленно вдохнул-выдохнул, ощущая знакомый тонкий аромат. Он был готов слушать дальше. Передышка пришлась как нельзя кстати.       — Продолжайте, пожалуйста, — сказал Нёвиллет, когда дробный стук каблучков совсем затих.       — Они очень вовремя ушли, — месье Мартен опустил голову и потер ладонью широкий лоб. — Наше общение с семьей Лорье прекратилось после трагедии. Я их не виню. Такое очень сложно пережить.       — Пожар? — тихо спросил Итэр, хотя собирался молчать до конца.       — Нет-нет. Их сын погиб. В тот день мы отдыхали за городом в нашем летнем домике. Дети бегали вокруг, а потом решили поиграть в путешественников, — месье Мартен закрыл лицо руками. Его голос зазвучал очень глухо. Приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова. — Они с Валери стащили мой планер, который я привез из Монштадта после того, как сдал целый лётный экзамен. Я много раз рассказывал им об этом и о том, что баловаться с ним опасно. Но они меня не послушали.       Стало тихо. Месье Мартен сделал глоток чая, очевидно собираясь закончить свой рассказ. Итэр осторожно коснулся напряженного плеча Нёвиллета, надеясь поделиться с ним тем всплеском тревоги, которая все никак не могла улечься окончательно, напоминая беспокойные круги на воде. В голове беспрестанно проносились картины поднимавшегося в чистое небо дыма, перкошенное лицо рыдающего мальчишки и обугленный остов дома.       Их постепенно сменяли легкие ощущения капель дождя на макушке, теплого дыхание на губах и узкой ладони, прикрывавшей глаза. Запоздало все это растворилось в ошеломляющей мысли — Итэр едва не поцеловал Нёвиллета. Она была настолько неожиданной, что отвлечься на печального месье Мартена оказалось почти невыполнимой задачей. Впрочем, ненадолго.       — Сын Лорье спрыгнул с высокого холма. Мы выбежали, когда услышали крики Валери, но было поздно. Ветер подхватил планер и швырнул на конек крыши. Он… Сын Лорье, — простите, я не могу заставить себя произнести его имя, — остался там. Мы с его отцом тут же взобрались наверх, но было поздно. Он умер на месте, — молчание продлилось недолго. — Когда мы снимали его, он, мальчик, который только что бегал и смеялся, был похож на разбитую статуэтку. Отовсюду лилась кровь, из разорванной одежды торчали обломки костей. Это невозможно забыть. Много лет прошло, а я до сих пор помню, как держал на руках тельце сына Лорье.       — Сожалею, — негромко сказал Нёвиллет. Одно слово медленно капнуло в тягучую зеркально-прозрачную гладь, укрывшую собой кабинет, и оставило там все те же круги.       — Пожар был местью? — Итэр не нашел в себе сил отпустить судейскую мантию, поэтому лишь крепче сжал пальцы. Он надеялся, что внешнее спокойствие Нёвиллета поможет ему окончательно смириться с произошедшим и что ценой этому не будут синяки на тонкой коже плеча.       — После похорон сына Лорье уехали путешествовать по миру. Они отправились искать новый смысл жизнь, который смог бы хоть немного уменьшить боль потери. Пусть это звучит неправильно, — месье Мартен вздохнул. — Мы долго не виделись, а недавно они постучались в дверь нашего дома. Это было очень странно, скажу я вам. Вот так просто сидеть в нашей гостиной, которая почти не изменилась за все это время, и смотреть на них. Они мне тогда показались какими-то… пустыми.       Слово царапнуло под ребрами. Пустые. Итэр на пепелище не сразу понял, что привлекло его внимание. Взгляды. Взгляды арестованных мужчины и женщины были именно пустыми. Точно оболочка осталась, а все внутри выгорело вместе с домом. И от того взгляда становилось не по себе. Даже сейчас в уютном кабинете, вдали от обугленного остова, воспоминания вызвали противную дрожь.       — Прошу меня простить, но вы заявили, что причастны к пожару. Я хотел бы знать, каким образом, — негромкий голос Нёвиллета обволакивал. В нем еще не было той силы, которой его наполнял зал суда, пока в нем слышался лишь отдаленный шелест дождя, грозившегося превратиться в безжалостный ливень.       — Месье юдекс, Путешественник, — взгляд месье Мартена был твердым, — я рассказал вам все это, чтобы вы поняли, что именно я предложил Лорье сжечь наш дом. И мальчика! Мальчика тоже я попросил отвлечь Путешественника, чтобы мы могли спокойно все сделать. Клянусь, он тоже ничего не знал. Я надеялся, что это немного поможет унять их старую боль. Видеть тени людей, с которыми мы провели бок о бок долгие годы, невыносимо. Умоляю, отпустите их! Я не хочу, чтобы из-за меня они пострадали. На их долю выпало и без того невыносимо много.       Снова стало тихо. Месье Мартен, резко поднявшийся во время своей речи, обессиленно опустился на диван, потирая лоб ладонью. Нёвиллет в задумчивости склонил голову к плечу. Итэр чувствовал тепло, исходящее от его щеки, почти коснувшейся его руки. Сердце, только успокоившееся после рассказа, пустилось вскачь.       — Раз у пострадавшей стороны нет претензий к мадам и месье Лорье, то судебное заседание бессмысленно, — твердо сказал Нёвиллет, выпрямившись. Его гордая осанки и ровный голос стали такими, как если бы он восседал на своем троне в театре Эпиклез. От этого по коже Итэра пробежали мурашки. — Однако вы, месье Мартен, будете привлечены к административной ответственности за создание опасной ситуации, которая могла повлечь человеческие жертвы и нанести вред природе Фонтейна. Вам есть, что возразить?       — Нет, месье юдекс! Конечно нет. А что будет с Лорье и тем мальчиком? Их отпустят?       — Я передам распоряжение жандармам, они освободят мадам и месье Лорье, а мальчика уже доставили в больницу. Его участие в пожаре и вред, нанесенный ему вами, тоже будет рассмотрен судом. Об остальном вас проинформируют позже, — Нёвиллет сложил руки в замок перед собой. — Вы можете идти. Благодарю за содействие.       Месье Мартен выглядел так, будто только что выиграл в лотерею. Напряжение мигом покинуло его крупные плечи, лицо посветлело, уголки губ приподнялись в улыбке. Он вскочил с дивана и помчался догонять жену и дочь, в последний момент наспех попрощавшись. Зато раз двадцать успел сказать: «Спасибо».       Итэр медленно выдохнул. Ему до сих пор не верилось, что пожар был спланирован. Он мысленно все еще бежал за мальчишкой в надежде успеть спасти людей то ли в пещере, то ли в доме и одновременно задыхался от прогорклого дыма. Несчастный случай унес жизнь сына Лорье много лет назад, но сегодня никто не погиб, а родители возможно смогут хотя бы чуть-чуть отпустить боль. Пусть и ценой дома. Очень жаль, правда, было мальчишку. Он пострадал ни за что. Просто не вовремя встретился на пути Мартена. Теперь ему будет очень тяжело забыть тот кошмар, в который его втянули.       — Нёвиллет, — Итэр вдруг обнаружил, что не обратил внимание на одну вещь. — Ты ни о чем его не спрашивал весь рассказ. Ты знал все это?       — Взгляни, пожалуйста, — вместо ответа Нёвиллет протянул папку, которую до этого прижимал к столу локтем. — Это показания мадам и месье Лорье, которые они дали задержавшим их жандармам, а также расписка месье Мартена, что он предложил идею поджога и несет за него ответственность.       — А зачем тогда весь этот рассказ? — Итэр перекладывал бумаги, не вчитываясь в них. Перед его глазами было подтверждение того, что ничего не случилось, но трепетавшее сердце все еще не желало успокаиваться.       — Прошу меня простить, если я допустил ошибку, — изящная ладонь накрыла сжатую в кулак руку Итэра, — но я посчитал, что тебе будет важно услышать всю историю от хозяина сгоревшего дома, поэтому не стал его останавливать.       В ушах Итэра зашумела кровь. Сердце колотилось, будто он промчался по всему Фонтейну без отдыха. В голове билась одна мысль — никто не погиб в пожаре. Она стирала прогорклый воздух, обуглившийся остов дома и мальчишку, очень не вовремя отвлекшего его.       Итэр будто вернулся в недавний дождь, заключивший его в надежные ласковые объятия. Прежние переживания по поводу глупости и наивности перестали казаться катастрофическими. Даже пришло осознание, что ошибки сегодняшнего дня стоит учесть на будущее. И навестить перепуганного мальчишку с чем-нибудь вкусным. И обязательно взять с собой Паймон. Ее обаяния хватит, чтобы немного его развеселить.       Поверх его руки все еще лежали длинные пальцы в темных перчатках. Итэр погружался в спасительный дождь, притягательно пахнущий и успокаивающе прохладный. Желание действовать возникло внезапно, стоило поймать отголосок недавнего — близко-близко внимательные глаза и невесомое дыхание.       Итэр зажмурился, не давая себе передумать, наклонился и прижался пересохшими губами к губам Нёвиллета. В голове зашумели штормовые волны. Итэр замер, опасаясь сделать что-нибудь не так, лишь считал удары сердца. По щеке скользнула рука в перчатке. Прохладные губы дрогнули навстречу.       Нёвиллет осторожно целовал в ответ. Итэр положил руки ему на плечи, не придумав ничего лучше. Под пальцами ткань мантии послушно смялась. Целоваться не получалось. Они то и дело сталкивались носами, сбивали дыхание и задевали губы друг друга зубами. Нёвиллет отстранился первым.       — Прошу меня простить, — тихо сказал он.       — Не извиняйся, — пытаясь отдышаться, отозвался Итэр.       В голове было восхитительно пусто, будто бы дождь смыл все произошедшее. Итэр вглядывался в лицо Нёвиллета и все больше понимал, что за собственный порыв ему ни капельки не стыдно. В конце-концов как часто можно увидеть на щеках Верховного судьи Фонтейна такой очаровательный румянец?