Анестезия

Сиденья, на которые я прилег, были слишком жесткими. Постоянно ворочаюсь, пытаясь найти удобное положение. Обивка настолько сильно стерта, что я буквально лежу на пластике. Шрам расположился на ряде сидений напротив, свернув свой плед в несколько раз и подложив его под голову как подушку. Его лицо слабо освящается лунным светом, проникающим из мутных запылившихся больших окон и узеньких открытых форточек. Мы в самом дальнем вагоне, том самом, что Линь Янь показывал на краю открытого ангара. Никак не могу понять — что находится там вдалеке? Кажется, будто депо выходит на огромную пустошь. Кое-где проглядываются сухие скрюченные ветки деревьев, за песчаными буграми поблескивает чёрная вода. Трудно различить — что это: лужа, речка или огромное море? Может быть, утром удастся прогуляться по окрестностям. К моей огромной радости, Яо всё-таки остался в вагончике рядом с веб-кам студией и любезно отвязался от нас. Хотя бы на эту ночь. — Мне здесь нравится, — произнес Шрам, переворачиваясь в мою сторону и подпирая голову рукой. — Ты серьезно? — скептически оглядываю заброшенный вагон. — Я столько людей, наверное, никогда не видел так близко, — воодушевленно продолжает он. — И никого не хочется убить? — Нет, — довольно отвечает, отводя глаза к потолку. — Похожая атмосфера была в деревне, в которой мы росли с Яо. Все друг друга знали, помогали, ходили в гости. У нас тоже были медпункт, столовая, библиотека... Тут — это вагончики, а у нас были домики. Заслушавшись его ностальгическим тоном, сдерживаюсь, чтоб не напомнить, что он в итоге с этой любимой деревней сделал. — За магазинчиком у нас всегда стоял автобус, который то ли сломался, то ли все про него забыли, — Шрам продолжал рассказывать о деревне, с улыбкой смотря в потолок. — Внутри он был немного посимпатичнее, чем этот вагон, там даже шторки были на окнах. Однажды Яо предложил мне сделать там тайный штаб. Предложение было заманчивым, ведь родители разрушили наш предыдущий штаб, который мы сколотили на дереве из досок. Или он сам сломался от сильного ветра — я уже не помню. Автобус стал для нас целым новым миром. Мы носили туда приставки, комиксы, клеили плакаты на стенах. Было весело. — Смотри, тут тоже есть какие-то плакаты, — показываю пальцем на огромный постер, наклеенный на стену над головой Шрама. Он приподнялся и попытался рассмотреть его в полутьме. — Бгаск... — Шрам попытался прочесть название, но, видимо, язык Старой Федерации давался ему с трудом. — Black Shores, — помог ему я. — Эти плакаты вешали на каждом углу перед чемпионатом по Доте. Шрам внимательно разглядывал лица участников команды, которые были изображены на плакате над надписью. — Это Алто, да? — тыкает пальцем в игрока посередине. — Да, — киваю и приподнимаюсь с сидений, чтобы немного размять затекшие ноги. — Слева Гешу и Кальчаро, а справа Линь Янь и Чжэчжи. — Мы её сегодня еще не видели здесь? — Шрам смотрит на девушку в очках, изображенную в углу плаката. — Нет, и не увидим, — топчусь на месте и немного разминаю руки, — она от Экспирии погибла пять лет назад. Я тоже не был с ней знаком, но Кальчаро много рассказывал про неё. Они вместе рисовали комиксы помимо игры в Доту. Чжечжи была очень творческой, видишь форму на ребятах? Это ее дизайн. Кажется, Кальчаро еще говорил том, что она даже хотела сама сшить все комплекты, но вовремя отказалась от этой идеи, ведь надо было готовиться к игровому сезону. — Понятно, — произнес Шрам, отводя взгляд от плаката, и стал наблюдать за тем, как я растираю свои запястья. — А ты научишь меня играть в это? — Ха-хах, могу попробовать, но это очень сложно, — сажусь рядом со Шрамом, рассматривая свой плед, оставленный на сиденьях напротив. — Думаешь, я не пойму правила? — с вызовом смотрит на меня, сверкая глазами в свете луны. — Боюсь, что сломаешь мне экран после первого проигрыша, — дотрагиваюсь пальцами до своего лба. — Но мы можем поискать здесь компьютер, который не жалко и потренироваться на нем. — Ура! — обнажает зубы в улыбке и крепко меня обнимает. — Но вряд ли в такое время и при таких обстоятельствах есть хоть один ненужный компьютер. — Эти обстоятельства уже скоро поменяются. Ты же помнишь, что мы мир спасаем? — Точно, — усмехается, отстраняясь от объятий. Поднимаюсь, чтобы взять плед, и возвращаюсь на место. Укутываюсь в него и чувствую, как начинают согреваться немного похолодевшие руки. — Знаешь, — внезапно начал Шрам, не отводя взгляда от моих глаз, выглядывающих из-под пледа. — Меня всё чаще не покидает ощущение, что я тебя уже где-то видел. — Это естественно. Когда люди находят приятного собеседника друга или партнера, им кажется, что они знакомы с ним всю жизнь, — улыбаюсь и бормочу в плед. — Есть такое устоявшееся выражение: к хорошему привыкаешь быстро. — Правда? — кладет руку на мои волосы. — То есть ты думаешь, что ты "хороший"? — усмехается и чуть сжимает пряди. — Ау! Конечно, а какой же еще? — Пробрался ко мне, втёрся в доверие, посвятил в свои коварные планы. Хитрый такой! — Я... — растерянно протягиваю, не понимая, с какой эмоцией Шрам говорит это. Это упрёк? Он подозревает меня в неискренности? Но я действительно руководствовался хитростью, когда решался поехать в пещеру. Это делает меня менее хорошим? Что он имеет в виду? Какое определение слова "хороший" мне следует взять за основу для рассуждений? Голова начинает болеть от одних мыслей. Кажется, возвращение памяти всё-таки повлекло за собой некоторые когнитивные проблемы. — Шучу я, расслабься, — отпускает волосы и аккуратно приглаживает их, соскальзывая пальцами к моей щеке. — Хороший ты. — Ну спасибо, — улыбаюсь, чувствуя, как хаос в мыслях потихоньку отступает. Медленно тянусь навстречу к его приоткрытым губам. — Тебе не показалось, что Камеллия странно на тебя смотрела? — выпаливает Шрам в тот момент, когда я рассчитывал на поцелуй. — Может быть, — отворачиваюсь в сторону окон и вытягиваю ноги, наклоняясь вперед. — Я не знаю, что Алто ей рассказывал насчет меня. Он мог много всего придумать, и ей могло показаться, что я крутой… — Она тебя хочет, — резко произносит Шрам, наклоняясь рядом со мной. — Даже, если так, — медленно подбираю слова, чувствуя его дыхание на своём ухе. — То какая разница? Она не в моем вкусе. — А кто в твоем вкусе? — В моем? — изучаю серебристые узоры из точек на полу. — Такие… — каждое слово дается все тяжелее. — Парни… — чувствую, как ритм моего сердца начинает ускоряться. — Сильные… — пытаюсь описать Шрама, но не спешу поворачиваться в его сторону. —Непредсказуемые… — осторожно нащупываю рукой его колено и невзначай сдвигаю ладонь выше по бедру. — Со светлыми волосами и красным отблеском в правом глазу… — касаюсь его напряженного члена сквозь ткань и чувствую, как на моем лице растет улыбка. — Ты так не спеши, — перехватывает мою руку и сжимает в своей. — Я же который день еле сдерживаюсь. — Зачем? — поворачиваюсь в его сторону, смотря на Шрама со смесью недоумения и игривости. — Чтоб случайно не вытрахать тебя до еще одной потери памяти. — Во-первых, память таким образом не стирается. А во-вторых, — поднимаю свободную руку и тянусь к его ширинке, — у меня есть вторая рука. — Ха-ха, я ведь еще сразу понял, что ты мерзкая шлюшка, — двигается ближе, пока я расстегиваю на его джинсах пуговицу сразу же после молнии. Целует меня в губы, не переставая смотреть в глаза. Чувствую, как его пальцы залезают под футболку и стягивают ее с меня. Ветерок касается позвоночника и заставляет поморщиться, но теплые руки Шрама сжимаются у меня за спиной, позволяя расслабиться. Он опускается к моей шее, начиная покрывать ее поцелуями. Перед глазами ходят яркие пятна, они пульсируют в такт сжимающимся внизу живота мышцам. Прикосновения губ Шрама слишком нежные, я то и дело вздрагиваю и тихо простанываю. Он кусает меня в плечо, а затем вновь возвращается к шее и начинает её облизывать. Всё моё тело дёргается от малейшего движения его языка. Мне хочется громко простонать, но я боюсь, что нас кто-то заметит. Тем временем руки Шрама залезают ко мне под брюки, он сжимает мой член у основания, отчего мне приходится закусить щеку, чтобы не выдать нас сорвавшимся криком. Разве моя чувствительность всегда была настолько высокой? Не могу вспомнить, какие ощущения были с ним в прошлый раз, в памяти только картинки, обрывочные фразы. Шрам снимает с меня кроссовки и легонько дотрагивается до ступней, отчего по моему телу пробегает режущая волна мурашек. Вжимаюсь в сиденья обеими руками, пытаясь унять судороги, усиливающиеся от каждого прикосновения. Брюки летят на пол. Шрам опускается передо мной и кладет руки мне на колени. — Нет! — непроизвольно выкрикиваю, осознавая, что прямо сейчас кончу или отключусь, если он проложит. — Давай лучше я... Получаю несколько секунд на передышку, пока он поднимается и скидывает на пол давно расстегнутые джинсы. Перед глазами рябят жёлтые пятна, они становятся больше и ярче с каждым новым беззвучным тиком. Ошибка. Перегрузка. Требуется выгрузка памяти в облако. Только не сейчас, пожалуйста! Пытаюсь игнорировать команды, звучащие в мыслях. Кидаю плед к ногам Шрама и сажусь перед ним на колени. Ткань немного колется, но почему-то это кажется приятным. Ёрзаю на ней, чувствуя, как кровь сильнее приливает к коленям, и они начинают буквально гореть. Медленно приближаюсь губами к его члену. Касаюсь языком соленой головки и закрываю глаза, чувствуя, как начинаю слепнуть от мерцающих пятен перед глазами. Требуется выгрузка памяти. Сбой в системе. Сбой в системе. Заткнись! Сбой в системе. Почему сложнейшая нейросетевая система не может отключить уведомления об ошибках? Пытаюсь игнорировать этот шум в голове. Открываю рот шире, член упирается в стенку горла. Заглатываю его всё глубже с каждым толчком. Чувствую, как Шрам кладет руку мне на затылок и притягивает к себе. Хочет еще быстрее? Ткань пледа продолжает покалывать колени. Я расслабляю челюсть и ускоряю движения. Слышу довольные стоны Шрама, едва слышные сквозь громкое хлюпанье слюны из моего горла. ERROR Вижу яркий свет перед закрытыми глазами — будто все мерцающие пятна слились в одно. . .—. .—. ——— ._. Слышу последнее предупреждение, которое сердце быстро отстукивает на Азбуке Морзе. И что я должен сделать? Прямо сейчас побежать в Академию на перепрошивку? Ну уж нет! Разлепляю глаза, стараясь сосредоточиться на лице Шрама. Он сидит, запрокинув голову и опустив руки мне на плечи. Резко подаюсь вперед, сильно втягивая щеки. — Ровер... — тихо произносит Шрам, заикаясь стонами. — Ровер... — отдается эхом где-то в голове. Спустя пару движений отстраняюсь, чтобы перевести дыхание, и вытираю рот тыльной стороной руки. За окнами вагона начинают мелькать знакомые пейзажи. Небоскребы Центрального района, Набережная, Северный вокзал... Часто моргаю, и все пропадает, остается только статичный ночной пустынный пейзаж. Шум в мыслях затихает, и раздается только тонкий безостановочный писк. Шрам подхватывает меня сзади и подталкивает в сторону поручней у выхода. Я, еле переступая ногами, хватаюсь за перекладину и чувствую, как в меня сзади проникают мокрые пальцы. Надеюсь, что я не выключусь прямо сейчас. Ни в коем случае! Я не могу пропустить возможность испытать это в настоящем сознании. За окнами вагона снова появляются городские пейзажи. Мы останавливаемся на станции, и толпы начинают заходить в поезд. Я вжимаюсь в поручни, чувствуя, как пальцы Шрама приникают глубже и растягивают меня. Часто моргаю, чтобы вновь избавиться от галлюцинаций, но в этот раз они не пропадают. Люди рассаживаются по местам, в вагоне зажигается свет, и он начинает ехать. Все смотрят только на нас. Мне страшно, хочу спрятаться. Звонкий шлепок заставляет меня вздрогнуть и почти повиснуть на перекладине. Шрам поглаживает краснеющую отметину и раздвигает мои бедра. Целует в спину и дразнит прикосновениями члена к промежности. Окружающие окидывают нас удивленными взглядами. Я чувствую как краснею и вместо разговоров слышу монотонный звон, переходящий в гул. — Ах! — громко вздыхаю, когда Шрам входит. Кажется, он вот-вот порвет меня. Не стесняется сразу толкнуться поглубже. Поезд вновь останавливается на станции, не могу понять, что это за остановка, слишком много людей. Они все проходят будто сквозь нас. В вагоне начинается давка. Шрам сжимает мои плечи, продолжая набирать темп. Выгибаюсь, помогая ему находить нужную точку, и чувствуя, как ветер гуляет по всему телу. Пассажиры покидают свои места и перемещаются куда-то назад. Краем глаза вижу, как за Шрамом выстраивается очередь из безликих силуэтов. Поворачиваю голову, чтобы разглядеть их всех получше, но на секунду теряю равновесие и бьюсь виском о вертикальную перекладину, стоящую сбоку. Галлюцинации исчезают, и мы снова в пустом заброшенном вагоне. — Осторожнее, — Шрам целует меня в висок и начинает двигаться медленнее. — Всё отлично, — выдыхаю, радуясь, что мысли наконец очистились. Звуки громкоговорителя резко врезаются в уши. Объявление о следующей остановке. Вновь зажигается свет и заходят люди. Я перестаю чувствовать на своих плечах руки Шрама, кажется, что все пассажиры ебут меня по очереди. Голоса сливаются в громкий хор. Пейзаж за окнами превращается в разноцветные вспышки. Я сжимаю поручень сильнее, и зажмуриваюсь, чувствуя, как холодеет в ногах. — Я... Ах... — пытаюсь что-то сказать, чувствуя, как отчаяние фантастическим образом перемешивается с наслаждением. — Я сейчас упаду. Он выходит из меня и опускается на ближайшее сиденье, жестом призывая подойти. Я, держась за перекладину, проталкиваюсь между воображаемыми пассажирами и сажусь на Шрама сверху. Он кладет руку мне на спину, заставляя выгнуться, и проталкивает член внутрь. Громко вздыхаю поверх его губ и поддаюсь поцелую. Шрам сжимает мои бедра и насаживает на себя. Поддаюсь, осторожно приседая и поднимаясь. Запрокидываю голову, замечая перед глазами плакат "Black Shores". О, нет! Фотография будто оживает. Все ребята вмиг оказываются передо мной, как живые. Отойдите! Стойте! Вы ненастоящие! Чувствую, как Шрам придерживает меня за бедра и встает на ноги, начиная трахать навесу. Вцепляюсь в его шею, боясь упасть. — У ммм... У меня... Так голова немного... А-ах! Кружится... Опускает меня на пол и нависает сверху. Холодная металлическая поверхность остужает спину. Яркие образы начинают тусклеть и исчезать. Шрам сжимает мои щиколотки, снова входит. В тусклом ночном свете видно, как на его лице поблескивают капельки пота. — Ты такой красивый, — произношу, сбивчиво дыша. — А ты... — вздыхает он, опускаясь к моей шее, —... такой хороший. Последним, что я помнил было то, как я кончил сразу же после этих слов и отключился. Шрам рассказал мне, что я спал почти сутки, в ответ на что я лишь посмеялся и сказал, что сильно утомился, но в душе мне было совсем не до смеха. Ведь я теперь в любую минуту могу выключиться из-за перегрузки памяти, а может даже, у меня взорвется башка.