Кошачий бульон

      И вот документ уже на руках!       Четвёртый занёс его Мэду этапа два тому назад, но так сложно усидеть на месте, когда на своём столе лежит настолько важная бумага. Всего-то запрос на проект, а уже такие эмоции. Эмоции, давно погребенные в тяжелой груде осколков разума, заглушённые в кристально чистом звоне внутри головы; те остатки человеческого, которое у Мэда так упорно пытались изъять.       Наследник… Сколько мощи в этом слове! И пускай мыслями уже нельзя достигнуть воспоминания о том, зачем и почему Альтер.Вондерленду пригодилось загадочное творение, сердце вторит лишь об одном.       Любовь.       Время от времени отводя книгу от горящих глаз, Мэд то и дело посматривал на заветную бумагу. Он так боялся, что она улетит, будет украдена или улизнёт сама по себе, что в конце концов не мог сидеть, не придерживая вещь рукою. Он не мог молчать, потому что ясно чувствовал подле себя навязчивое присутствие. Он был не один. Кто-то, сидящий напротив него, казался ему таким знакомым, но Мэд никак не мог вспомнить его имени. И Мэд всё ещё смутно мог слышать музыку, раздающуюся из-под карамельного дерева, стоящего на поляне, но на смятой по неведомой причине пластмассовой траве совсем ничего не было. И всё равно хотелось петь и танцевать, собрать в бокал капли, тянущиеся по щекам и капающие с подбородка, и протянуть знакомому, который, может быть, выпьет и поморщится. Знакомому соломенному чучелу. Человеку ли? Монстру, пришедшему из недр непонятно кому принадлежавшего жилища неподалёку. Бесу, ложные воспоминания о котором вызывали болезненный скрежет в горле и желание расчихаться, провоцировали смех, от осознания того, что ничего из этого никогда не существовало…       Мэд пообещал не делать ничего касаемо Наследника до согласования с Советом. Он должен был составить план, когда прочитает многотомные труды о живой материи и вспомнит, как держать ручку… но когда на столе лежит документ, так влекущий к себе, как можно и дальше сверлить глазами обтянутый мышцами скелет, мелкие извилистые буквы на желтоватых страницах? Это имеет так мало общего с тем, что предстоит сделать. Это всё было изучено в ту же секунду, когда воспоминание о сокровенном замысле пришло на ум, а во внутренней пустоте оболочки зародилось желание.       Сейчас документ на столе охраняет конечность, которая находится вне тела Мэда, но как он может быть уверен в её преданности?! Нельзя отводить взгляд, когда рядом такие риски! Напротив, одна лишь забава в виде моргания может утянуть у него заветную мечту! А не успела ли уже наглая рука утащить у него важность?!       Всё же Мэд жил так долго, что многие детали начали пропадать, а воспоминания, наоборот, отчего-то появляться из пустоты, навевая странные ощущения тяжести. И, может, Совет был прав, обвиняя его в безумстве, вот сейчас хозяину локации до этого совершенно не было дела.       Порываясь вперёд, Мэд со всей силы прихлопнул тяжёлой анатомической книгой лежащее на столе запястье и вскрикнул от боли, но вовремя понял, что её не чувствует. Ещё раз посмотрел на документ и с ужасом заметил, что на его месте теперь лежит глянцевая квадратная фотография, которая показалась смутно знакомой. Откинул лживое сиреневое запястье за указательный палец далеко от стола, он залез на скатерть, вглядываясь в блестящий снимок. Второй с невесёлым лицом в правом углу и дыра в столе глубиною до фонда ОПВ слева. Мэд сразу пальцы квадратом сложил, пытаясь снимок сделать, но с одной рукой у него этого сделать не получилось, а на ладонь свою он обиделся. Делать нечего: занырнул внутрь и так головой ударился, будто о небо, а на деле темно в дыре, фотоаппарата не найдёшь. Разругался и от этого же покраснел. Изгибаясь, завозил каблуками по простыням, будто против шерсти, а потом плюнул, встал и зашлёпал по мокрому полу. Вышел из домика на локации чаепитий. Ладонь свою с травы подобрал, а на столе теперь и фотографии не было. Опять всё Совет забрал. Благо, документ он всё же успел припрятать. Где запрос, там и проект — где проект, там и поработать не мешало бы. Итак уже всю книгу по анатомии слезами залил, куда уж дальше размышлять?       Не безумие всё это…       Мэд закричал во всё горло.       Вытащив бумагу из сжатых пальцев, чешир подошёл к карамельному дереву и сел под ним аккурат на место, где трава была чуть примята. Положил документ перед собой, медленно вытер щёки от загустевших от горечи слёз, привёл покосившееся черты лица в порядок. Он быстро понял, что более не в силах терпеть всё это…       Совет поругается и перестанет, с Наследником точно ничего делать не решит, а Мэд был уже на грани. Он начинал чувствовать всё заново и нуждался в забытье. Он мечтал отделить от себя самую болезненную часть, отдав вместе с ней и воспоминания, что гнались на ним попятам. Он не хотел приходить в нормальность, и от близости к ней первый раз за столько эпох ощутил иррациональный страх. Мысли, крутящиеся в голове Мэда, были способны разорвать ему голову, так что он понимал, что самое время направить их в нужное русло.       Он мечтал о покое…       Мечтал об избавлении и вечности…       Мечтал преобразовать вспыхнувшее внутри него страдание полностью и без остатка. Заново перегнать одно в другое…       Итак, любовь.       Из известных представителей своего рода Мэд был первым, кто решился опробовать магию создателя, данную им в самом начале их пути. Не было ни чётко сформированного плана действий, ни правил, ни даже народных сказаний с легендами за исключением предостерегающих и тёмных. Что бы Мэд ни выдвинул на рассмотрение Совета, маловероятно, что они бы одобрили это без доказательств, а доказательства нельзя было достать без проб, которых тоже не было. Нарушить этот замкнутый круг бездействия могла только непокорность и вера в собственные силы. Мэд чувствовал, что был способен на многое. Сама его природа нашёптывала планы, по которым следует действовать для воплощения рискованной задумки.       Любому существу нужны были тело и душа. Оболочка и то, что заставит эту оболочку прийти в движение.       Тело в этом плане было самым лёгким из процесса создания субъекта, так как его, предположительно, можно было получить множеством путей (включая не совсем законные), а вот с наполнением нужно было сильно постараться, чтобы не получилось неприятности. Вся процедура представляла из себя долгий энергозатратный процесс магической медитации, направленный на то, чтобы собрать все свои желания и знания воедино, влив их в один объект. Многие считали, что «магия Создателя» также неизбежно включала в себя отделение части своей души, но это было что-то из разряда додумок… в любом случае, у Мэда этой «души» было итак слишком много, так что он бы с охотой отдал её и просто так.       Вдобавок ко всему этому, чтобы организм был полностью автономный, Мэд решил и тело создавать полностью с нуля — благо магические умения ему это позволяли. Не было нужды наращивать вещество к взятому невесть откуда куску плоти, а вкачивать живую душу в тело уже почившего представителя народа Альтер.Вондерленда тем более казалось Мэду занятием крайне гадким. Поступи он так, то, как родитель, сразу обрёк бы своё творение на вечную зависимость и несчастье. Мэд не мог допустить того, чтобы его творение было похоже на кого-либо из жителей Альтер.Вондерленда, так что в дальнейшем применит все свои усилия, генерируя с нуля каждую клетку кости, коплю крови и мельчайшее волокно мышц.       Наследник должен был стать особенным, а не просто сделаться ещё одним чеширом.       Если около человеческую внешность творению сохранить было можно, то мысли об обилии внутренних соответствий с чеширским родом, напротив, были недопустимы. Лучше уж более походить на человека, чем копировать тот ничтожный род, что тебя породил. В этом случае изъяны и слабости только выделят тебя из общей массы, заставят возвышаться над окружением… Чеширы превзошли человека, а ты и чешира перерастёшь. Теперь, рассуждая об этом, стоит идти от обратного: вспомнить с нуля всё, что делает чешира чеширом, и уводить всё это в сторону людей, беря во внимания уместную модернизацию. Стоит не избегать, а стремиться к ненормальности, взяв её за эталон.       Мэд ещё раз перечитал запрос о создании Наследника и бережно пригладил траву перед собой. Вот тут будет лежать сотворённое тело, когда всё действо подойдёт к концу. Чем раньше Мэд примется за дело, тем быстрее закончит, быстрее увидит то, что выдал его разум и даже поговорит с тем, что до этого времени хранилось внутри и молчало. Сколько ему требуется работать для этого? Несколько этапов, смену, несколько смен? Успеет ли он закончить всё, прежде чем к нему придут, чтобы проведать и этим же остановят? Он всегда может вернуться к начатому, но чем больше тянется время тем сложнее будет приходить к первоначальному настрою.       Мэд сложил руки на коленях и закрыл глаза, впав в уже знакомый анабиоз. Сейчас в его бездействии таилось не просто желание застыть, не ощущая времени, а исключительная деятельность. Он начал вспоминать и думать, переворачивая с ног на голову всё содержимое своей пустой головы. В это мгновение на него снизошло такое редкое просветление, что он даже осознать не сумел.       Процесс был запущен.       Магия чеширов была основополагающей в течении их жизни. Благодаря магии пластмассовая помойка под названием Альтер.Вондерленд однажды нашла в себе силы к существованию. Самыми распространенными представителями вида были особи третьего класса (существа с абстрактно «средним» уровнем магических умений), и первого класса (существа без магических умений вовсе, однако за счёт короткой жизни и быстрой обновляемости населения не вредящие в целом). Меньшей численностью обладал второй класс, который владел незначительными магическими умениями, за ними по убыванию следовал четвёртый класс, который, напротив обгонял все перечисленные классы по способностям. В самом конце шёл пятый. Мэд был единственным представителем пятого магического класса, который официально признавался Компанией. От этого обстоятельства у него даже документа гражданина Альтер.Вондерленда не было, потому что было сложно его с кем-либо перепутать. Предполагалось, что у его магии вовсе не было пределов, но считать так всем было на руку. Будь Мэд не единственным представителем пятого класса, его «беспредельная» сила могла бы уступать чьей-либо ещё и от этого становилось страшно. Чеширам всегда страшно, когда что-то выбивается из норм. Чеширы всегда стремились загнать что-либо под свои рамки, и у них получилось сделать то же самое с Мэдом. В своё время они сделали с ним нечто ужасное, не думая, чем это обернётся. Это противоречие…       Обрыв. Разум не раскрылся так широко, чтобы суметь вспомнить. Мэду нужно продолжать работу.       Как бы то ни было, Наследник не должен иметь «чеширской магии» в общем понимании этого слова. Ему будет дана альтернатива, исходящая напрямую из его биологии, переплетённая с голубой кровью, связанная непосредственно с его телом.       Магия чеширов с их телом совершенно не связана. Неважно каким объёмом умений ты обладаешь, твоё нестандартное происхождение по умолчанию гарантирует тебе повышенный риск к различным аномалиям и множеству отличных от человеческих изменений, характерных чеширскому виду.       Магическая чёрная аура, закрывающая лицо, была одной из черт чеширского вида, однако одно её наличие уводило особь без магии за пределы первого класса. Критически оценивая ситуацию, закрытое лицо было не отличительной чертой вида в целом, а магическим умением, но в обществе Альтер.Вондерленда обращали на эту мелочь слишком много внимания… Рассуждать было ни к чему, Наследник, подобно большинству особей первого класса, иметь магической ауры не будет.       Гуманоидное строение, присущее чеширскому виду, напротив, желательно было в создаваемом образе сохранить, а сходство строения внутренних органов обобщить, приблизив к человеческим.       Особенный гормональный фон и строение мозга чеширского вида не должно затронуть Наследника. Большое (вследствие чего более мощное) сердце, вместительные лёгкие, малая восприимчивость к перепадам температуры тела, неубиваемый желудок — всё то, чем могли обладать чеширы и первого класса, но Наследнику это не достанется. Воздушные клапаны — два парных органа, отверстия от которых вели на спину и способствовали выведению из организма чеширов жидкости посредством пара, при этом обходя всю привычную выделительную систему — это тоже должно быть Наследнику недоступно. Из всех этих «удобств» следовал переход некоторых жизненно важных органов в рудименты, а это опять же не давало самостоятельности. Наследник должен был быть способным к выживанию даже при условии полного отсутствия магии, вне Альтер.Вондерленда, а мифическое «волшебство» должно стать только дополнительным фактором его силы.       Наследник должен был стать совершенным человеком. Совместить в себе как мужское, так и женское каноническое начало и одновременно с этим свести их негативное воздействие на мозг к минимуму. Он должен был заиметь основополагающую для чеширского вида бесполость, и совместить её с идеальным андрогинным пафосом, пришедшем от человечества. К каком-то роде он должен был стать богоподобным, но этого Мэд и добивался.       Наследник должен был стать вечно молодым, но не бессмертным, не обречённым на мучения ни от болезней, как человек, ни от вечности, как чешир. Он должен был быть способен излечивать себя также как чешир, но его регенерация должна проходить только по собственному желанию, а не вынужденно. Он должен понимать, что его судьба находится в его руках и решать её самостоятельно, а не быть зависимым от собственного тела. Он должен быть способен привести себя к гибели, чтобы ценить свою и чужую жизнь или чтобы закончить всё в один момент, как этого хотел Мэд когда-то…       Затор. Разум всё ещё не пропускает к потерянным воспоминаниям. Мэду нужно продолжать работу.       Подумать только, у чеширов в организме была расположена целая система, чтобы поддерживать вечность их тел в пределах Альтер.Вондерленда. Противоречиво отвратная субстанция, черная вязковатая жидкость без вкуса и запаха, зарождающаяся в хранилищах (парных органах, находящихся чуть выше клапанов), циркулировала по всему телу, оплетая систему капилляров. У органов эта система собиралась в узлы, питающие нутро, и, поднимаясь выше, вилась в главные и самые широкие протоки, поступающие непосредственно в голову. Вся эта система наделяла чешира странным, болезненным бессмертием, распоряжалась телом вне согласия, пускай весь народ и пытался изобразить всемогущество в вопросах собственных желаний. Хранилища подчинили себе своих обладателей, сделали заложниками собственных бессмертных тел. Чеширская плоть могла наказывать сама себя, насылая на «вечно здоровый организм» хворь, связанную неисправностью в добавочных органах. Органы эти могли очень долго поддерживать жизнь в увядающем теле, но какого это продолжать жить в поисках своей головы или ожидая, пока у тебя регенерируют конечности, не в силах к движению. Бессмертных чеширов брал только огонь или полное уничтожение целостности их тел. Они должны были почувствовать каждый удар или всполох, прежде чем имеют право всё закончить. Их чувствительность к боли, как вида, тоже была чуть притуплена, но это не делало её менее мучительной. Быть может, большинству чеширов всегда было больно, но алекситимия, развившаяся с течением бессмертия, не давала им рассказать об этом.       Наследник будет в силах ощутить весь спектр человеческих эмоций, чуждых чеширам, которые были слабы во всём кроме компанейского экстаза. Эволюционный механизм дисторсии, напротив, почти его не затронет, так что ход неосязаемого времени Наследник будет чувствовать слабо. Общественное мнение будет влиять на него в незначительности, а инстинкт самосохранения не будет притуплён, в отличии от чеширского.       Риск аномалий стоит также свести к минимуму, чтобы компенсировать непредвиденные ситуации в пределах самого по себе аномального Альтер.Вондерленда. Наследник будет жить здесь, среди чеширов и внешне будет довольно на них похожим. Он должен будет пройти этапы взросления, недоступные чеширом, набираясь опыта, пока его мышление остаётся достаточно податливым. Если большинство черт, заложенных в чешира, определены неведомым «Создателем» и на свет он появляется уже сформированным, то первичная незрелость творения Мэда даст возможность к воспитанию, открывая тем самым окно для манёвра в непредвиденных обстоятельствах… Про что ещё Мэд забыл?       Третий глаз. Формирование из магического полупрозрачного минерала шестиугольной формы, располагающееся на ладони и крепящееся прямо к кости. Чеширская магия, заключенная в твёрдую форму. Хранилище для воспоминаний и сосредоточение всех имеющихся сил особи. Знак, который демонстрировали при встрече вместе с ладонью, показывая свой статус обществу, ведь им обладали немногие сильные особи третьего класса и выше. У всех в Совете, кроме Четвёртого, был такой камень в ладони, так что у Мэда иногда проскальзывали мысли, что его наличие играет не последнюю роль в принятии в высший орган. И когда Второй пришёл к нему в первый раз, он тоже принял решение, после того как увидел блестящий глаз в раскрытом кулаке.       Магический артефакт в ладони Мэда…       Он сжал кулак тихонько и нащупал средним и безымянным пальцем его блестящую гладкость. Левой рукой, правой… Мэд с удивлением гладил кожу своих ладоней, понимая, что третьего глаза у него нет, и одновременно пытался вспомнить, когда он пропал. Его не могли утащить: даже отколоть кусок от непробиваемого материала было крайне затруднительно, а отделение от ладони было бы очень болезненно, потому что пришлось бы выдирать всё вместе с костями… У Мэда не было костей, но не было и камня в ладони. Ни в левой… ни в правой.       Когда-то он стоял под этим же самым деревом, притаившись и потирая пальцами правой руки, облачёнными в очаровательную перчатки с чёрными пальчиками, потерянный камень в своей ладони. Когда-то новая маска скрывала его красивое смуглое, с рыжими веснушками, лицо, и только мягкие, достающие лишь до ушей, кудри цвета тёплой меди колыхались из стороны в сторону, выдавая беспокойство…       Давным-давно он пополнил ряды членов Совета, приняв честь работать на Компанию. Когда-то он закончил помощь в строительстве Города и был настроен выполнить любое поручение ради общего блага. Тогда уж приходящие к нему, начали с почтением называть его именем, данным ему по счёту в Совете — Пятый.       Так давно, что воспоминания еле дотягиваются.       В том периоде его жизни на официальном уровне начался ход эпохи Прогресса, оставляя позади эпоху Просвещения. Первый, Второй, Третья, Четвёртый, вступивший позже него Шестой — стали его новыми коллегами, которых он с радостью принимал в своей локации Чаепитий. Строительство Главного здания велось крайне активно, но, поскольку все материалы уже были получены, Пятого часто отпускали по своим делам. В локации Чаепитий чешир появился и жил всё время до прихода Компании — даже с её появлением не изменил своих привычек. Во внеисторические времена, когда в Альтер.Вондерленде главенствовала дикая природа, он всегда принимал всех желающих за длинным столом, угощал чаем, историями и убивал неосязаемое время. Когда же в течение жизни пришла Компания и стабильность, никто не стал настаивать на его переселении в Город, который тогда был довольно небольшим. Пятый был частью локации Чаепитий, её обитателем, без которого уют этого места пропадал, оставляя лишь тревожную пустоту. Его приятный голос звучал здесь постоянно, ведь посетители никогда не хотели уходить от чешира с таким выдающимся умением завлечь собеседника.       Пятый любил то время вечности.       Он любил и этот период… не мог не любить, потому что это как признаться в нелюбви к Компании. После того, как его наделили статусом единственного чешира пятого класса, оставшимся в народе и приняли в Совет, он почувствовал перед этим народом сильную ответственность. Он больше не мог позволять себе развлечения длительностью во время. Теперь после упорной работы ему оставалось лишь приходить в свою локацию и сидеть там в тишине. Почти никто не навещал его. Тот, кто во время дикости был его другом, теперь нашёл должность в Компании и тоже работал непокладая рук, и это было не плохо! Пятого не забыли… Его опасались из-за его образа жизни, и он чувствовал это, но всеми силами пытался развеять мистический флёр опасности от своей персоны!       А эфемерное время всё так же летело невообразимо. Пятый продолжал выполнять всё, что прикажет ему Компания. Он помогал в каждом деле, участвовал в труде новообразующихся гражданских обществ (постепенно становящихся «отраслями») и даже выступал вместе с Советом на обращениях, однако отчего-то его никак не принимали за своего. Был издан Пакт об объединении, и первый раз Совет собрался в стеклянных стенах Главного здания на самом верхнем этаже. Кабинет переговорной стал знаком, преподнесенным молодой власти Компанией в знак их пока что временного сотрудничества, и это было очень почётно. Находясь в стенах этого прекрасного места, Пятый без вопросов подписал все предоставленные ему требования. Он понимал опасения, связанные с его независимостью, поэтому ограничил себя на честном слове. «Требования к представителям пятого класса» с самого начала звучали глупо, потому что Альтер.Вондерленд не знал никого кроме Пятого из обязанных подчиняться этим законам, но чешир принял эти правила игры. Принуждения находиться только на локации Чаепитий, сообщать о всём увиденном, что выходило за рамки правил, и не давать воле никаких эмоциям кроме позитивных казались ему малой платой за место в Совете. Пятый понимал, что его просто пытаются удержать любыми способами. Все понимали, что сотрудничество с ним никогда не сможет организовываться на равных, так что естественным было ожидать от коллег того, что хотя бы номинально ограничивало потенциальное своевольство. Пятый был могущественнее их всех и знал, что его могущество не станет решающей силой в этом состязании. Он ещё упорнее начал играть в поддавки ради стабильности. Пятый желал лишь одного: внимания и принятия, вступления в новую жизнь на равных во всеми, без контроля, без опасений!       Они же все сотоварищи, как всегда говорили Совет и Компания!       Не вовремя же Пятый понял, что его просто оставили одного.       Не вовремя же Пятый понял, что его никогда не примет за «своего» общественный склад ума…       Он понимал, но не противился! Он готов был на великие жертвы ради народа, потому что понимал, что его коллеги поступают точно также! Имя — Пятый — которое ему было дано, обязывало его сохранять общество Альтер.Вондерленда при любым обстоятельствах! Он был обязан каждому чеширу и не в силах был пойти на предательство! Он был уверен, что его огромный вклад не напрасен! Он был решителен, приветлив, мил со всеми и на всё согласен!       Он был ужасно одинок.       Борясь со скукой, в один момент Пятый даже открыл в себе умение полностью останавливать свой организм: замирать, не ощущая ход этапов, пока его не решат навестить. Он делал это так часто, что порой это случалось ненамеренно и пугало окружающих, но по-иному переживать одиночество у него не было сил. Пятый никогда не просил его навещать, опасаясь неудобств итак загруженных коллег, а обычных работников к нему давно уже без присмотра не подпускали… или они сами к нему не ходили, чему не хотелось верить.       И вот мы вернулись в началу.       И вот Пятый взволнованно стоял под деревом.       Он отвык от чьей-либо компании, а представившаяся ему ситуация казалась настолько нетипична, что опасна. Уже названные ранее коллеги всегда приходили к нему из-за горизонта, здороваясь заранее и, двигаясь без смешки, запрашивали у него какой-либо ресурс, который он без труда генерировал с помощью магии. Помимо этой его обязанности, о всех визитах ему сообщали заранее. На все собрания и встречи с народом его звал непосредственно Второй, манеру движений которого он успел выучить почти наизусть…       И тут случай.       Оно двигалось, явно пытаясь скрыться. Незаметным движением появившись откуда-то сбоку, когда Пятый наслаждался чаепитием, оно задвигалось рывками, петляя в поле его зрения. Оно не поздоровалось, проходя на расстоянии и обошло издалека, думая, что он не заметит. Оно двигалось осторожно, пытаясь уйти из локации, но никак не могло этого сделать, и когда дымка забавы и предвкушения спала с расслабленных мыслей, Пятый очень насторожился и взволновался. Это был не перформанс, затеянный Четвёртым, не что-либо от члена Совета, у которого было много времени. Это был незнакомец, и сейчас он спрятался за единственным деревом на локации, явно выжидая шанс к бегству.       Кто это был?       — Ну-ка! — мяукнул Пятый, перемещаясь на другую сторону дерева. Он встал, надёжно упёршись каблучками своих чёрно-белых оксфордов об землю, и поставил перед собой трость с золотистым круглым набалдашником. Он ждал своевременного ответа, но когда такого не последовало, сам начал упорно сверлить взглядом пришедшего.       — Дорогой, что-то случилось? — спросил он деликатно, чуть нагнувшись. Первый раз его природное обаяние оставляло его стоять в тишине. Он смотрел на своего неучтивого собеседника, чуть нагнув голову и не торопился к нему прикасаться, ведь это было бы невежливо.       Под деревом, прижав колени в груди, сидел человек в маске. Небольшой комплекции, болезненный на первый взгляд, ведь его слегка взъерошенные волосы были почти так же бледны, как его кожа. Малиновая клетчатая рубашка выдавала в нём человека Компании, но он, нетипично для пролетария, не горел желанием начать диалог. Он боялся. И когда всё же поднял голову, Пятый понял чего именно.       Из под маски на него смотрели два потерянных глаза. Открытое лицо ясно сообщило: перед ним сидел чешир первого класса, и Пятый от этого понимая вяло вздрогнул всем телом, отодвигаясь от гостя. Случай, уникальный в своём роде. Не было письменного закона о том, что первый класс не имел права покидать пределы Города, но Пятому всё равно следовало бы сообщить об этом в Совет. Как Чешир смог сбежать, не зная дороги, и почему пришёл к нему? Что будет, если Совет об этом узнает?       — Какой твой серийный номер? — тихо спросил Пятый, присаживаясь на корточки перед гостем. — Не бойся меня, моё имя Пятый. У тебя есть имя?       Казалось, прошли этапы, прежде чем ему всё-таки ответили.       — Нет, — сказал бледный человек, — у меня нет имени.       Так и заболтались.       Особь 2291120913, оказался жителем Города, сбежавшим из дома первого класса, положенного участвовать в экспедициях в другие миры. Шестой, управник этого дела, уже тогда мог испугать своей чрезвычайной пылкостью, и, учитывая неясность самой цели, неудивительно, что она вызывала страх. Работники Города относились к первому классу всё более предвзято, жизнь его представителей становилась всё сложней. Чем-то близким отзвучал в разуме Пятого этот маленький человек, которого он так и не смог прогнать. Они оба были обречены на одиночество в это время стремительного прогресса, и понимали друг друга как никто другой. Бледный человек, совсем не похожий на чеширов, которых Мэд знал, пришёл к нему тогда, когда это было действительно необходимо.       — Знаешь, а я ведь должен доложить Совету о том, что ты был здесь, — меланхолично заявил Пятый, попивая чай, когда всё же смог зазвать гостя к столу.       — А ты доложишь? — с надеждой в голосе спросил человек, и его глаза, скрытые в тени, но всё равно отчего-то блестящие, уставились на Пятого.       — Не… — хозяин локации помялся, не зная, что ответить, — не приходи сюда больше, хорошо? Я никому не скажу, что видел тебя тут. Они не узнают о том, что ты говорил со мной, если ты больше не будешь покидать Города, — он отвернул голову с сторону, чтобы не смотреть собеседнику в глаза.       — И ты так и будешь сидеть тут один? — услышал он сбоку.       — Один? — он опять повернулся. — Нет… Не один. Я же член Совета, они приходят ко мне, чтобы решать народные дела, или даже… просто поболтать, — его голос стал тише от попытки вспомнить, когда в последний раз его навещали ради досуга, а не ресурсов.       — Со мной мало кто разговаривает, — бледный непринуждённо усмехнулся, — работники Города вообще с недавних пор не хотят говорить с первым классом, а с соседями мне обсуждать нечего. В Городе скучно…       — Скучно, — выдохнул Пятый, смутно кивнув.       — Знаешь, я ведь нашёл тебя только оттого, что человек в белом упомянал это место в разговоре. Я долго гулял, постоянно возвращаясь к одному тому же, и в один момент представил дерево, вот как-то, — он пальцем указал на единственное карамельное дерево на локации. — И выбрался… Представляешь?       — Шестой говорил обо мне? — с интересом переспросил Пятый.       — Говорил. С работниками. Не хочу сейчас о теме этого разговора, противная, — собеседник поставил изящную фарфоровую чашку на стол и задумчиво уложил голову соседу на плечо, — А какие в Альтер.Вондерленде ещё есть локации?       — Ну, локация Города, моя локация Чаепитий, Карамельн… — начал Мэд с равнодушием, но прервался на полуслове, — погоди, а ты у нас дальше гулять собрался? Ну-ну, я же уже сказал, дорогой, так нельзя!       Он говорил это с журьбой и мотал головой из стороны в сторону. Этапов прошло немало и, взволновавшись, что его случайного приятеля скоро хватятся в Городе, Пятый настоял, чтобы тот скорее возвращался назад. Чешир махал вслед, стараясь не выдавать своего огорчения по поводу того, что больше никогда его не увидит. Махал, пока гость не пропал в горизонте, но уже тогда Пятый понимал, что этот жест неповиновения ничем нельзя будет загладить. «Безымянный», — простое прозвище, закрепившееся в голове, но уже гарантирующее то, что он не сможет забыть эту непростую случайность…       И это повторилось.       Когда Безымянный пришёл к нему снова, Пятому не потребовалось и этапа, чтобы выразить беспокойство и отчитать вновь прибывшего в локацию гостя. Это было неправильно, но чешир был по-своему счастлив, и не считал нужным слишком маскировать это. Он просто надеялся, что больше не будет один.       И это повторилось много раз.       Несчесть этапов, которые они провели вместе наедине. Живший так долго Пятый рассказывал своему товарищу истории о том, как мир был устроен в эпоху незадумчивой дикости, ещё до прихода Компании, а Безымянный делился с ним тем, что он видел в Городе. Пятый снова погружался в ту прекрасную вечность, которую не видел Совет, вслух воскрешал моменты, потонувшие в работе, делился сокровенным, признавал тайны… и каждый раз прощался, как в последний раз. Любознательность гостя казалась ему так очаровательна, что он вскоре рассказал ему обо всех локациях, в которых бывал, стараясь как можно чётче описать их словесно. Быть может, понимая, что вскоре работа Шестого подойдёт к своему логичному финалу, в глубине души он надеялся, что его приятель сможет избежать участи отправления в иной мир.       — А что там, в иных мирах? — спросил Безымянный однажды, когда разговор снова ненарочно пришёл к этой теме.       — Не знаю, — смешливо ответил Пятый и прорези в его маске загорелись весёлыми дугами, — я никогда не покидал нашего мира, так что у нас остались только легенды о том, что видели другие.       — Ты знаешь их? Ну, «других»,       — Только предполагаю, — Пятый вздохнул, — среди ушедших мало вернувшихся назад, — он сказанного лицо его потускнело.       — А вдруг там хорошо… — протянул Безымянный после образовавшийся паузы. Пятый даже переспросил. — Ну, хорошо, если так мало возвращаются. Ты никогда не думал уйти? Ты ведь достаточно сильный, чтобы в любой момент покинуть Альтер.Вондерленд.       — Это запрещено,       — А тебе есть дело до их запретов? Ты же сам говорил, что сильнее нас всех, как чешир пятого класса! Думаешь, почему ты один? Может, такие как ты уже давно ушли и живут там, в лучших мирах? Ты можешь себе представить? — Безымянный залился смехом, смотря на Мэда блестящими глазами, а тот всё молчал.       Слишком поздно было уже переигрывать. Мэд не мог покинуть Альтер.Вондерленд, потому что знал, что зависим от этого мира. Захотел бы он выбраться, и его чудовищная сила просто расколола бы все иные вселенные. Альтер.Вондерленд был его тюрьмой, защищающей всё живое от разрушительного воздействия, и он понимал это уже тогда, но никогда об этом не признавался вслух.       Когда насущные темы подходили к концу, разговоры всё больше и больше начали занимать абстрактные мысли об альтернативных жизнях. Они всегда наводили на Пятого странную тоску и предвкушение, но он рад был обсудить и это. За столом, попивая чашку чая, сидя под деревом… Они никогда не видели лиц друг друга, никогда не решались на безумства, но всегда говорили. Говорили о свободе и вечности, о мечтах, что ждали их где-то в другом мире. И, может, именно в такие моменты они были по-настоящему счастливы, выбираясь за пределы душной пластмассы, видя воображаемое солнце над головами, не думая о невозможности такой судьбы. Это были лучшие моменты со времён эпохи Зарождения, но и они однажды были обречены завершиться.       — Я, наверное, скоро прекращу приходить к тебе, как ты и хотел, — сказал Безымянный, смотря вдаль расплывчатого горизонта, — не сейчас, не пару раз после… просто скоро не смогу. Ты не расстраивайся об этом много. Если всё не закончится здесь, я уверен, что найду удачу и там, за пределами Альтер.Вондерленда, — он посмотрел на Пятого своими привычно горящими глазами, — не зря же мы говорили об этом так много? Ты же чешир пятого класса, мы точно друг друга найдём.       И он улыбался. И Пятый улыбался, глядя на него, понимая, что тоже больше ничего не боится. И он готов был расстаться в тот момент навсегда, но встречи как волшебству всё продолжались, продолжались, продолжались…       И темы уже закончились. И в словах больше не было смысла. И просто сидеть… сидеть в тишине, наслаждаясь этой целостной вечностью было всем тем, о чём они когда-либо мечтали.       — Странно, — прошептал Безымянный, опираясь затылком об ствол карамельного дерева, — и кто нашёл смысл в том, чтобы скрывать лицо, — он потянулся пальцами к маску и аккуратно стянул её, уложив на колено. — Разве, видя бы ты моё лицо с самого начала, разговора у нас бы так и не случилось? — Безымянный посмотрел на Пятого, и лицо его было… стёрто следами времени. Ни глаз, ни бровей, ни носа, ни других церт, просто рот, выводящий слова.       Рывок. Сломанный разум дал искры.       Не отводя глаз, Пятый сбросил неуместно болтающийся на маске позолоченный монокль висеть на цепочке, и дрожащей рукой полез к лицу. Развеяв мглу и сняв маску, скрывающую его, он сверкнул на собеседника сощуренными глазами цвета солнца и снова застыл в оцепенении.       — Нет, — выдохнул он и медленно снял с себя коричневый цилиндр, так подходящий к его фраку. Подержав вещицу в руках, он медленно отсоединил украшение в виде цветка от декоративной ленты и зацепил его за волосы человека. В прядях цвета льняных колосьев металлическая ромашка будто тоже ожила, двигаясь в их такт и в тот момент Пятый наконец увидел, что находилось за пределами пластмассовой пустыни, в которой он был заложником.       Он тоже облокотился на ствол карамельного дерева, ставшего вдруг таким необъяснимо живым и закрыл глаза. Никто не задавал ему вопросов. А он всё слушал и слушал, как колышется сухая трава на ветру, как чужая рука перебирает соцветие, как непривычно пахнет полем.       Это был первый раз, когда он увидел сон. Скорый и прекрасный, он очень стремительно подошёл к концу.       Вырвал в реальность.       Чужими сильными руками.       «Забирайте», — услышал он знакомый голос над своей головой и моментально раскрыл глаза. Кровь подступил к лицу, вынуждая задохнуться на секунду, когда он увидел красную фигуру, возвышающаяся перед ним. Пятый потерял дар речи.       Перед ним стоял Второй.       Он пришёл к нему. Он нашёл их.       Он пришёл не один. Это встреча была не случайной. Он уже давно обо всём догадался и решил нанести финальный визит. Он разгадал этот заговор.       Мишели, обхватившие Безымянного и поднявшие на ноги, держали его с обоих сторон. Чешир, недавно пришедший в себя и понявший, в какой ситуации оказался, пытался выбраться и кричал что-то, но Пятый не мог распознать ни слова. Он всё так же сидел под деревом, не различая сон и реальность, и молча наблюдал за происходящим. Маска и цилиндр мирно лежали у его ног, а открытое лицо продолжало с немым спокойствием разглядывать знакомый распахнутый красный пиджак. Какое глупое выражение, наверное, у него тогда было…       — Думаю, объяснения будут излишни, — вырвались и потонули в молчании мрачные слова из-под маски. — Уводите, — произнёс Второй, чуть нагнув голову в сторону помощниц, и продолжил сверлить сидящего под деревом взглядом из тьмы.       Мишели потянули Безымянного к себе. Чешир отчаянно сопротивлялся, и обуздать его было тяжеловато. Он продолжал кричать от страха, вороша ногами по траве и с силой выдёргивая руки, отчего одна из Мишелей со смехом схватила его за лодыжки, полностью отрывая от земли. Они взяли его, как тяжёлый мешок и потащили, а он всё продолжал звать… звать Пятого.       Он наконец пришёл в себя.       — Второй, что это значит? — спросил чешир аморфно.       — Ч. — было слышно, что от удивления отвечающий даже на секунду потерялся с ответом, — «Что значит»?! Ты с ума сошёл?       — Ещё нет, — Пятый поднялся на ноги, теперь глядя на коллегу уже сверху вниз. Он открыл рот, намереваясь попросить подождать с выводами, но ему не дали слова.       — Тогда откуда ты вообще взял этот вопрос? — рявкнул Второй в нетипично взбалмошной для себя манере.       — Просто спросил, я тоже член Совета и могу отдавать приказы, — от такого заявления даже Мишели прекратили утаскивать брыкающегося Безымянного и остановились, ожидая развязки.       Опять заминка.       Двое просто глядели друг на друга одинаково нечитаемыми лицами, будто соревнуясь, кто первый сдаст позиции.       — Член Совета, значит — голос Второго подпрыгнул, но его маска осталось неизменной, — и тебе совсем не стыдно говорить мне такое после всего того, что ты сделал?       Укол пришёлся в самую точку. Румянец достал до ушей, не дав Пятому перехватить инициативу, а Второй продолжал холодно и чётко.       — Я всё знаю, Пятый. Я знаю, что этот чешир ходил к тебе очень долгое время. Я надеялся на случайность и ждал твоего признания, но, — он замотал головой, — теперь я понимаю, что в этом не было никакой случайности. Я считал тебя коллегой и до конца не хотел принимать твою неверность, потому что ты всё-таки официальные бумаги подписал. Может я слишком драматизирую в аффекте, но ты пойми, я считал тебя крайне порядочным гражданином, даже вынесение вопроса на Совет решил отодвинуть до выяснения обстоятельств, а сейчас прихожу и вижу вот это, — он быстро протараторил свою речь на повышенных тонах, прежде чем вероломно упасть в ударении в конце. Он молча обвёл рукой окружение в немом вопросе.       — Что именно тебя так злит? — опустив брови, спросил Пятый.       Сцена была более чем неловкой, от чего Мишели даже переглянулись с посылом: «А не пойти ли нам дальше?».       — Пятый, — с неописуемой суровостью выдохнул Второй. Он, казалось, думал, стоит ли ему вообще отвечать и оценивал, на сколько хватит его декоративного спокойствия, — это чешир первого класса, выбравшийся из Города. Ты ведь прекрасно знаешь, что обязан срочно докладывать о подобном Совету, а не удерживать втайне?       — А он что ли преступник какой-то, чтобы о нём докладывать? — Пятый чуть ухмыльнулся. Копившееся эпохами недовольство на дало ему стерпеть и на этот раз.       — Может и преступник, тебе какая разница? Ты должен был поступить по закону, и теперь будешь отвечать за данное своеволие, без вопросов!       Пятый сделал шаг вперёд и нагнулся, почти задевая носом маску Второго. Он вышел из игры и больше не намерен был поддаваться. На приятном до этого лице возник жуткого вида оскал и чешир прошептал, пытаясь сохранять голос:       — А может быть ты просто боишься того, что я узнаю о том, как на самом деле творятся дела в Городе? Как вы всё там устроили и в какое положение поставили первый класс? Может ты опасаешься того, что я перестану вам подчиняться, расскажу другим правду, помешаю? М?       Он с наслаждением услышал, как болезненно скрипнули зубы под маской.       — Уводите, — проорал Второй, обернувшись к Мишелям и резко отпрянув назад. Не ожидая ответа, он повернулся с тяжёлой стремительностью устремился прочь от локации.       Грань уже была перейдена.       Это уже было не остановить.       Пятый настиг его, захватывая за пышную пролетарскую шевелюру и рывком притянул к себя. Бурлящей злобой он обдал до этого уважаемого коллегу. Жар подступил в лицу и разум бескомпромиссно закричал о том, что пришёл его сладкий шанс возмездия за враньё и пренебрежение.       — Кто из нас тут должен объясняться?! — яростно крикнул он, вздёргивая Второго от земли за грудки. Он знал, что сильнее своего соперника. Он знал, что способен убить помеху на месте и уже готов был это сделать, но противник оказался быстрее.       Второй ударил Пятого в грудь ладонью, одновременно с этим запуская магический поток внутрь его тела. Вспышка сверкнула, выходя из спины и нападающий тут же отпустил, согнувшись и упав на колени. Он взвыл от боли, крепко обхватывая повреждённый участок. Всё болело, но это было несмертельно. Раны вообще не было, хотя Пятый был уверен, что такой единичный огонь с лёгкостью убил бы представителя первого класса. Гнев моментально отступил, сменяясь болью и резким пониманием ситуации. Желание мести показалось ужасающей дикостью и нечеловеческий страх сковал всё внутри.       — Уводите я сказал! — ещё раз проорал Второй заглядевшимся на него Мишелям. — Ждите в Городе, я подойду!       Пятый вопил, и его крики мешались с уходящим вдаль Безымянным, пока не сошли на хрипы, колыхающие одиночество.       Теперь Второй не оставит его просто так.       — Ты с ума сошёл! — взревел он, обращаясь к Пятому, корчащемуся на земле. Никогда Альтер.Вондерленд не слышал, чтобы он так кричал. Неподготовленный голос срывался, периодически переходя на визг и завершаясь свистом. — Ты нарушил буквально всё, о чём поклялся! Ты не сообщил о побеге, заимел незаконную связь с первым классом, снял маску, не поддался уговорам, так ещё и на меня напал! Что я сейчас должен буду сказать Совету?! Как ты можешь ожидать снисходительности, при этом ведя себя таким образом?! Как ты вообще можешь называть себя членом Совета, я тебя спрашиваю?! Ты предатель, Пятый! Ты гнусный предатель! Ты ведь не меня даже предал! Не меня, не Совет! Ты народ предал! Ты враг народа! Как я буду объяснять это другим?! Что мне теперь с тобой делать?!       Второй дышал тяжело и отрывисто. Казалось, даже сосуды в его невидимых глазах полопались. У него не осталось сил кричать, но он не мог гневно уйти, потому что гнева тоже не осталось. В голове у Пятого, уже молчавшего, крутилось только одна фраза.       Враг народа.       — Прости меня, — проскулил он вдруг, всё ещё опираясь лбом об землю.       Второй ничего не ответил, только похолодев от тонкого звучания этих слов.       — Прости меня, — повторил Пятый громче, заливаясь рыданиями. Боль в его груди почти прошла, но теперь она не мешала ему думать, от чего становилось только хуже.       Он проиграл. Он враг народа. Ему нет места в Альтер.Вондерленде, и он знает, что никак не сможет его покинуть. Теперь, когда его заговор раскрыли, ему не остаётся ничего, кроме принятия своей участи, уготовленный Советом. Смерть стала бы для него лучшим выходом, но бессмертие не даст ему просто пропасть. Он вынужден будет терпеть мучение вечность и он не сбежит, ради спасения. Он не поставит под угрозу весь существующий мир за пределами из вселенной, а в Альтер.Вондерленде ему больше нечего искать. Он один. У него нет прочих, счастливых, воплощений, которым было бы хорошо. Он чешир, а это значит он один на всё осязаемое мироздание, и счастье, которое он искал, не получит никто как либо к нему относящийся, потому что он ОДИН, и никто не будет жить за него, жить вместе с ним. Сейчас, без выхода и возможности на другое решение, он может молить только о прощении. Народном прощении, исходящим от Второго. Он может молить только о мысли о том, что когда его мучения закончатся, его наконец простят! Его не помилуют, но в своей вечности он будет жаждать только об одном: о том, чтобы его позор забыли!       — Прости, прости меня, — умолял Пятый, стоя на коленях, но в ответ слышал без звука. — Прости меня, прошу!       Его стыд… Его беспомощность, невежество, потерянность, страх! Безвыходность ситуации! Его страдания нескончаемы, его место и доверие утеряно навсегда! Он только и делал, что предавал народ и шёл против Компании, а сейчас, напав на того, кто по сути эту Компанию породил, совершил одномоментное и кульминационное нападение на всех жителей. На всё хорошее, что у них осталось… На всё правильное.       Может быть, вымоли он прощение у этого единственного человека в красном, он хоть на мгновение почувствует себя лучше от осознания того, что хоть кто-то поможет ему сбежать от этого бесконечного порицания и одиночества, но тот молчал. Молчал и лишь отодвигался от него. Молчал и отстранялся в то время, когда он в истерике зажимал его плотные голени руками, пытался расцеловать его лакированные туфли и лил слёзы раскаяния!       — Ты ведь помнишь правила, — добрались до ушей Пятого такие тихие, скованные слова.       — Да, я помню, — кричал он в истерике, — я знаю, что нарушил закон, я знаю, что предал вас всех, но прошу, прости меня! Умоляю! Я предатель! Прости меня! — он поднял голову, изо всех сил вгрызаясь поплывшим взором в непроглядную тьму прорезей маски, всё такую же молчаливую. Он опустился к земле, саданув по ней кулаками и от напряжения его левый глаз вылетел из обриты, повиснув на пружине. Всё его лицо начало немыслимо искажаться. Он драл себя за волосы, пока подбородок по шарнирным вырезам отвисал, отделялся от челюсти, а лицо всё сильнее прокручивалось относительно головы, что никто никогда не видел. Ему совсем не было больно, но до этого Пятый даже не представлял, что его тело было способно на такие ужасные вещи!       Он завыл как-то по-звериному, а потом опал окончательно, полностью выдохшись. Всё ещё отрывисто хныча, он зажал развалившееся лицо руками и напрягся, пытаясь хоть что-то расслышать.       — Я сообщу… Я позову тебя на собрание чуть позже, — пронеслись над его головой вибрирующие звоном слова. Пятый в последний раз взглянул на пару чёрных туфель, прежде чем они, мелко сотрясаясь на каждом шаге уплыли из его поля зрения. Он снова опустил голову к земле, оставаясь лежать в скрюченной позе и застыл в остановившемся времени.       Не простили.       Второй не простил его за предательство, а значит весь Альтер.Вондерленд теперь по праву будет считать его своим врагом. Нет прошлого, нет Безымянного, нет будущего. Вся та свобода, вся та вечность о которой он мечтал… её тоже нет. Он всё также будет жить, не смея более когда-либо осушаться Компанию, но можно ли будет это назвать жизнью? Его бессмертие по принуждению заперло его тут и он не в силах этому противостоять. Он просто хотел больше не быть одиноким, но теперь даже раскаяние не поможет ему влиться в общество. Он всегда будет чужим даже там, где он появился на свет, где ему суждено быть вечность…       Какое прелестное слово… Вечность.       Совсем не то, что его мерзкое бессмертие.       Пятый медленно поднялся с земли.       Утирая слёзы, казавшиеся ему кровавыми, он пытался поставить обратно поломавшиеся черты лица. Он ходил по локации, больше не плача и в душе его селилось всё больше спокойствия. Боль заглушило принятие готовности к неизбежным страданиям, и жизнь приходила в свой обычный ритм. Он поправил смявшуюся одежду, заново сложил нагрудный платок в карман на фраке, перевязал разболтавшийся жёлтый аскот. Он снова поднял с земли маску и надел, пригладил волосы перед тем, как нацепить цилиндр. Они даже не помялись. Только на головном уборе вместо украшения теперь просто золотая бусина, к которому крепился цветок, оставшийся в льняных волосах. Он больше не увидит Безымянного, не попросит брошь назад. Этот цветок теперь по праву принадлежит ему, потому что Пятый подарил его, отдал добровольно, сам…       Сам…       Теперь ничего в его безупречном облике не выдаёт случившегося горя, всё снова на своих местах. Малиновая запонка, не идущие часы, прикрепленные к поясу, даже несуразный монокль, так упорно сидящий на маске. Всё, но не та металлическая ромашка, которой больше нет на шляпе…       Щелчок пальцами и в его руках появиться такая же, но разве это не наводит на размышления? Идею о том, что он много чего способен сделать, если на то будет его желание…       Пятый замер на месте, разглядывая третий глаз окошке перчатки.       У него внутри больше не кололо, грудь не болела, а тело не тряслось, когда он приспустил маску и спокойно приложил правую ладонь к своему лбу. Он ещё раз осмотрел локацию с небольшой усмешкой, обратив внимание на его одинокую трость, оставленную на столе, а потом прикрыл глаза.       Он выстрелил в упор, пробивая сильнейшим магическим потоком свою голову насквозь. Он закричал, охваченный огнём, и завалился назад. Его мысли теперь не могли вместить ничего кроме агонии.       Распадалась в пепелище его прекрасная одежда, цилиндр и монокль, чеширская маска, треснул и взорвался от напряжения третий глаз. Становились соломой его прекрасные, такие мягкие и милые кудри, обесцвечивались, как и он сам. Редела, становясь мертвенно фиолетовой, его ранее бархатная медная кожа, покрывалась малиновыми прожилками там, где был румянец. Тело трещало и светилось как фейерверк, а Пятый смотрел в небо своими большими глазами, что потухли самые первые, потеряв свой солнечный блеск.       И вот Пятый лежал на земле, всё ещё завывая от бесконечной боли.       Всё произошло так быстро, что он сам не до конца понял сути своей агонии. Он затих, погружаясь в долгожданное забвение, и, уже потонув тишине, через секунду разразился новым неистовым и очень долгим криком.       Пятый понял, что пуст внутри, что безумен… и всё ещё существует.       Всхлип.       Снова пауза.       Всплеск последнего ужасающего остатка вменяемости.       Вдох.       И больше ни одной тревожной мысли.       Навсегда.       Мэд резко открыл глаза.       Кажется, он отвлёкся.       Посмотрел перед собой и ахнул.       На ранее пустом пространстве с примятой травой теперь лежало тело. Обнажённое, бледное и довольно маленькое, как и представляется абстрактное «дитя».       Мэд забыл, о чём думал мгновение назад и просто смотрел на безмятежные черты порождённого им создания. От осознания того, что это было сделано его руками и разумом всё внутри замирало, а он всё смотрел. Оглаживал взглядом, мягкие и безмятежные черты, прикрытые, будто во сне, глаза, округлые щёки… У того, что лежало перед ним, не было души, но даже так оно было необъяснимо прекрасно.       Мэд никогда не задумывался о том, какую внешность получит его долгожданное создание. Он думал так много… но об этом будто позабыл. Хотя скорее не забыл, а не беспокоился к крайней степени. Ему совершенно не важна была форма черепа, носа и разрез глаз. Он довольствовался бы любым, что выдало бы его подсознание, но конкретно это существо… Оно было прекрасно.       Трепетно, даже немного боязно, Мэд потянулся, чтобы взять своё творение не руки. Прижал к себе, не веря своему счастью. Оно было холодным, не живым, но он чувствовал, как оно дышало. Это был не «персонаж,» не абстрактное зло, о котором говорили в непросвещённом народе. Это было его наследие.       Мэд снова закрыл глаза, на этот раз ощущая на руках приятную тяжесть.       И всё же он не жалел, что его судьба была именно так предрешена Создателем.       Ведь именно тогда, снова открыв глаза на вечной поляне, Пятый осознал истинного себя, забыв про проклятие вечности. Он вообще о многом забыл, растоптал всяческие порядки и взвёл свои, всё дальше и дальше идя по жизни. Бесконечно. Он перестал бояться своего нового облика, потому что понял, что это всегда было частью его сознания, пускай теперь и разорванного в клочья.       Пятого больше не было.       Сам Создатель подсказал ему имя, которое он вскоре провозгласил всем, ознаменовав начало своей новой жизни.       Мэд.       Как же это было прелестно.       Именно в то судьбоносное время Совет наконец начал считаться с ним. Чешир не получил совершенно никакого наказания за «преступление», о котором говорили на необычном собрании прямо в локации Чаепитий, а бледный милый друг больше никогда не вернулся в его мысли.       Как тепло становилось на душе от этих воспоминаний!       Мэда вскоре исключили из Совета, отдали почётное имя другому, призванному к уничтожению себе подобных, но теперь не забывали. Они вели себя так забавно, увидев его впервые. Из раза в раз они пытались найти способ подступиться, а он стоял на своём. Он голосил, нарочно провоцируя их, когда они выражали замешательство, и из раза в раз хохотал своим новым, высоким и чистым голосом, проглядывая насквозь глупые бумажные маски. «Я не Мэдисон!», — скороговоркой отвечал тот этим невеждам, что смели коверкать его такое простое имя. Совет быстро перестал с ним торговаться, и принял желаемые установки.       В тот день изменилось правда многое.       Мэд изменился.       Его разум, как и тело, стало подвижнее, физическая боль перестала ощущаться вовсе, а новые мысли, теперь наполняющие голову, никогда не оставляли его скуке. Он забыл старого себя и преисполнился нежностью. Настоящей любовью. И тогда его простили. И тогда он первый раз проник руками под манящие полы красного пиджака их будущего провозглашённого лидера, первый раз смог прикоснуться к тому, что скрывала все эти эпохи непроглядная тьма под бесполезной маской.       Его коллеги стали другими, Пятый стал другим. Мэд всё ещё боялся чего-то подсознательно, так что не переставал трепетно блюсти глобальные мировые законы, но самовольство и счастье всё ближе влекли его. Он больше не задавался тяжкими вопросами о своей и чужой свободе.       Чёрная отрасль приступила к своей работе. Альтер.Вондерленд вошёл в эпоху Нового прогресса. Всё пролетело так быстро… Только трость Мэда осталась прежней.       И вот он здесь, держит на руках своё счастье и безумное непослушание. Столько потерял, столько нашёл, и от этого благополучно забыл о том, что потерял. Создание снова возвращалось в своё привычное состояние, закрывая окна проявленных воспоминаний, а голова пустела.       Отчего он так не любит локацию порталов? Непредсказуемая стихия могла бы стать ему близка по своей сути, если бы не пожирала всё то, что оказывается подле неё. То, что навек потерянно там, уже никак не вернуть и будет только лучше, если забыть это, перейти сразу к стадии принятия. Гнев и тоска больше не имеют смысла…       Существует то, что находится рядом.       Чеширы, видевшие вселенные за пределами Альтер.Вондерленда, говорили, что их магическая сила сводила обычных людей с ума, когда они были слишком близко. Они истребляли мироздание, подобно чуме, а потом забирали остатки технологий, которые могли унести, обратно в свой мир. Они несли раздор за его пределы, но это прекратилось очень давно. И чеширы совсем об этом не сожалели, потому что уничтоженное не висело над их душами бестелесными и стонущими созданиями. И Наследник, что будет человеческим существом, тоже не будет напоминать живущим здесь об их прошлых прегрешениях. Магия чеширов не окажет на него влияния, а сам он никогда не насытится их разрушительным влиянием настолько, чтобы вредить людям. Он не будет одинок, как все остальные жители Альтер.Вондерленда и, подобно человеку, при выходе из родной пластиковой земли разделится на множество копий, что будут жить вечно. Его никогда не забудут окончательно.       Именно этого Мэд и желает своему детищу.       Что бы не случилось, он благословляет его на свободу, тем самым даруя безусловную любовь.       Мокрая после дождя земля проминалась под измождёнными ногами. От новых непривычных запахов хотелось дышать глубоко и громко, не просто полной грудью, но и широко раскрыв рот. Было не так уж холодно, но особенно зябко от сырости, к тому же одежда была не по погоде. Светлые вещи были измазаны в грязи, и белые носки в открытой обуви выглядели очень уж жалко. Здесь не было того, перед кем необходимо было держать лицо. Здесь всегда было очень тихо и, когда грязь отлипала от подошв, идя по асфальту он мог слышать, как шлёпался и возвращался эхом отзвук от бетонных коробок. Он всегда волновался, когда слышал его, прекращая ощущать своё вечное одиночество, но никто никогда не находил его, а если находил… всё могло становиться только хуже. Он предпочёл сам искать, перемещаться с места на места, не зная куда идёт, но искренни надеяться, что в конце концов увидит цель, ставшую для него смыслом жизни.       Сегодня утро наступило. Он потерялся во времени, так что не мог сказать точно, сколько длилась ночь и была ли она похожей на предыдущие, но небо было серо-влажным, и цвет его говорил об одной маленькой победе. Больше всего он хотел увидеть солнце: просто взглянуть на него в первый раз, не боясь, что заболят итак недомогающие глаза, возрадоваться тому, что он наконец перестанет чувствовать холод. Ни разу ещё тучи не позволяли ему проглядеть в них желаемое окно. Они висели сбитой ватой, как возвышался над ним осыпавшейся потолок в одной из пустующих квартир, но были неподвижны, несмотря на редко-редко дующий ветер, пробивающий до костей. В такие моменты шумела листва. Высохшая, но всё ещё зелёная она заглушала гул бетонных коробок, хотя никогда и не приносила радости. Тут пахло только травой и землёй. Когда лёгкие дышали исправно, но мог смутно ощутить ещё и запах сухого дерева, но это придавало окружающему ещё большую атмосферу замогильности, ещё крепче бросало в дрожь.       Он боялся бетонных строений. Не столько, сколько из сходства их с гробами, а более от того, что в них теплились остатки жизни. Днём он видел силуэты в окнах, а ночью к своему ужасу замечал горящий в некоторых квартирах свет. Он редко видел движение, однако всё равно впадал в отчаяние, краем глаза замечая хоть какой-то намёк на их застывшую фигуру. Раньше он смелел, пытался освоится, даже набирался в сил открыть дверь со сломанным домофоном и прошмыгнуть внутрь одной из квартир. Он никогда не спал там крепко, всегда ощущая подле себя смутное движение, но находил необходимую еду и прочие ресурсы, позволяющие ему продолжать путь. Это подошло к концу однажды, когда ужас пережитого в одну ночь окончательно отрезал желание приближаться к окнам и зеркалам, но даже тогда он не сдался окончательно. Его всё больше привлекали гаражные кооперативы на отшибах, где не было стекла, и где не жалко было жечь костры из сухих зелёных деревьев, чтобы согреться. Наблюдение за племенем всегда скрашивало ощущение от их присутствия, но в какие-то моменты этого становилось мало. Огонь начал их привлекать, и страх нарастал, а потом обильно пошли дожди… Он очень смутно помнил то время.       Он продолжал искать свою цель, не обращая внимание на то, что ему самому нужна помощь. У него пропал аппетит, и это отчасти было на руку, ведь теперь он не должен был возвращаться под тёмные арки промышленных строений в поисках пропитания, но лицо жгло всё сильнее, а конечности холодели.       Он плохо помнил, где провёл и эту ночь. Он много чего потерял, но продолжал двигаться вперёд, надеясь, что не петляет кругами. Утирая пот с красного лба, он слезящимися глазами смотрел по сторонам и дышал со свистом. Сегодняшнее утро казалось ему наиболее желанным после часов тьмы, и он жалел о том, что не способен был насладиться им в полной мере. Свежесть утра омрачалось болью в мышцах и голове, но он старался не обращать на них внимания. Продолжение его жизни придало ему небывалой решимости, и он готов был идти до победного. Он чувствовал, что его тело было не готово к этому, но, сжимая зубы, шёл вперёд. Впереди был небольшой парк с мощёными давно потемневшим кирпичом дорожками, за ним — склон. Можно будет заглянуть в овраг и пойти дальше, а, может, в первый раз в своей жизни увидеть реку…       Он шёл вперёд, и земля забирала в себя его уставшие ноги, словно нарочно стремилась утянуть в свои недра. Он морщился, шатался, то и дело отряхивался. Взмок так, что даже волосы пропитались влагой, но не оставлял смутной идеи. В руке он до сих пор крепко сжимал охотничий нож — единственное, что осталось у него после долгого путешествия из того, что ему дали с собой. Вещь, которая злила его настолько, что при первом обнаружении её в своём походном снаряжении, рисковала быть выкинутой в следующий куст, однако же, стала его единственной защитой в борьбе с силуэтами, которые, он знал, на этот раз не оставят его и с наступлением света. Как бы он не противился, в конце концов ему всё же потребовалось подумать, как пользоваться этим «оборудованием».       Под ногами зашкрябала выцветшая дорога. Силы медленно покидали остывающее тело, но хотелось верить в то, что всё не закончится здесь, в этом парке. Овраг был совсем близко, и, может, именно там найдётся спасение, а недуг спадёт, позволив с новой силой вступить в схватку с противодействующими силам. Ещё показать им!       Нож выпал из рук. Ноги подогнулись. Он медленно осел, опустив руки на блестящий кирпич. Он находился где-то на середине дороги. Он оставил оружие, просто не стал его искать. Ему нужен был отдых, чтобы продолжать путь и, перебравшись через бордюр, он отполз в сторону, на влажную землю, прислонился спиной к стволу, предположительно, неплодоносящей яблоки.       Он ещё раз обтёр грязное лицо, прикрыл глаза и сам не заменил, как сполз вниз. Перед глазами через редкие ветви молча плыли белые сгустки неба без просветов. Ветер на высоте гнал их в противоположном направлении от их пути, и он лежал на земле долго, ещё больше марая спину, пока всё совсем не пришло в недвижимость. Сейчас он слышал только движение внутри своего тела и от этих звуков становилось страшно. В голову опять пришла мысль, что всему суждено завершиться именно сейчас, и, уже не находя силы к рыданиям, он глубоко задышал, чтобы не забыться и не закрыть глаза.       Нарочно или нет, он начал вспоминать всё то, что было в течении его не очень длинной, но насыщенной жизни. Он находил во всём этом причины подняться, но сил не было. В голову пришла обжигающая мысль о том, что в конце своего пути он так и не сказал самого важного, и в глазах задрожало.       Всё не должно закончится здесь. Он сам писал, что готов был пойти на любые риски, но когда смерть так близка, будет ли каждый сохранять свои намерения до последнего?       Всё будет хорошо. Он обязательно встанет на ноги. Он спасался столько раз по случайности, так почему судьба не может ещё раз вызволить его из лап погибели?! Ради спасения чужих жизней, ради его цели…       В такие моменты, когда дыхание почти прекращается, уходит раскаяние, печаль и гнев. На разум нападает вселенское спокойствие, которое можно сравнить с состоянием мудрости, которая настигает тех, кто живёт очень много на свете. Настоящее человеческое сердце настолько огромно, что сейчас способно простить всех, причинивших ему боль, так как ненависть в эти секунды более не имеет смысла. Больше нет страха — есть только холодное понимание случившегося. Разум велик и теперь способен охватить всё то, что ранее было ему недоступно.       Катарсис настиг в неизбежности, смешавшись с пониманием о несостоятельности всех своих жизненных суждений. Он был не прав в своей нерушимой критичности, он тратился на страдания в то время, как мог просто любить. Он был не прав и принял это. Он принял жизнь в самой её сути. Он понял всех своих противников и товарищей.       И Вильям улыбался, лёжа на спине.       Он больше ничего не слышал.       Он чувствовал, как что-то приближается, но понимал, что у него больше нет врагов. Почти в состоянии религиозного экстаза он преисполнился любовью, пониманием самой сути. Всё относительно. По-настоящему возлюбив мир ты обретаешь покой, которого нельзя достигнуть даже в скрупулёзном вытачивании собственного идеала годами. Это состояние безмятежности далось так легко, что даже смешно и обидно было за то, что просветление приходит только под конец всего пути. Может, именно это и называют безумием, но сейчас, одновременно с желанием жить, приходит уверенность в том, что если оно не сбудется, мирозданию от этого факта будет только лучше. И понимание мелочности собственной глобальной жизненной цели больше не пугает, потому что сейчас разум находит не столько общность с целым, какова была у Компании, а общность со всем мирозданием во всех её проявлениях.       Вильям чувствовал, что становился одним целым не просто со вселенной, а с целым миром, и в тот миг облака над головой таяли, оголяя невиданное ранее живое небо. И тёплый луч солнца прошёлся по его счастливому лицу, окончательно завершая это перерождение.       В его лучах он увидел светящуюся маску, маску Компании, и понял то, что тот, кого он всё это время считал своим злейшим врагом, в последний миг пришёл к нему на помощь. Он увидел красную фигуру и кивнул ей, как с спасителю, пришедшему от Создателя. И он раскаялся за все свои прегрешения, уже простивший всех. И все роптания и боль спадали с его губ, которые снова улыбались как никогда широко.       Вильям понял истину, что никогда не способна будет составлена в осмысленные слова.       И Вильям протянул руки к светящемуся в солнечных лучах силуэту, и его сердце замерло.       Всё будет в порядке.       Мэд снова очнулся.       На лице его играла спокойная улыбка, но он сам не понял отчего, потому что сознание покинуло его окончательно. Гладя тёплое, дышащее тельце он понял, что окончательно преобразовал своё страдание в нечто новое и прекрасное.       Он не знал, сколько точно это заняло, но процесс был завершён.       Он совсем не помнил, чем были заняты его мысли, но в пустой голове не было ничего кроме приятного ощущения, как после глубокого, осознанного, но моментально забытого сна. Мэд наконец достиг избавления и покоя, о котором мечтал. Наполненный гордостью, он удалился в дом на локации Чаепитий с Наследником на руках.

***

      Фигура в красном неподвижно стояла около странного вида железного кольца диаметром чуть меньше её роста. Здесь было много таких колец и по названию локации было просто понять, что это были за механизмы. Вокруг не было ни души. Экраны на компактных коробках-пультах управления, торчащих из земли и подсоединённых к кольцам, не горели за малым исключением.       Локация порталов. Она находилась здесь уже давно и очень много видела за всё время работы. Место это находилось в плотном сотрудничестве с Белой отраслью, но когда это ответвление Компании было ослаблено новой политикой, части пришлось некоторое время постоять без дела. Тут всё работало очень просто и естественно, так что момент застоя удалось пережить без поломок.       Блестело само по себе внутреннее покрытие рамки кольца-усилителя. Было не сложно догадаться, в какую из магических рамок зашёл Вильям перед своим исчезновением. «3182…» — выглядывали из тусклого экрана очертания первых четырёх цифр. Шестой и правда не обнулил историю перемещений. Он сделал это не специально, просто не посчитал нужным выключать то, что скоро снова вернётся в активное пользование… Теперь это осталось единственным свидетельством несчастной жизни того человека.       Внутри заскрипело сильнее. С каждым сделанным шагом, сердце делало кувырок мощнее предыдущего. Второй стоял к магической рамке почти вплотную и пытался сохранять внешнее спокойствие, но внутренности у него скручивало от зарождающегося ужаса.       Это было невероятно глупо. Ему стыдно было представить, как он выглядит сейчас со стороны. Ничего не случиться, если Второй сам того не захочет. Рамки порталов — лишь усилители, помощники, простейшие механизмы, разработанные ещё в эпоху Просвещения и более не дорабатываемые. Здесь ничего не будет работать само по себе! Раз уж на то пошло, то ему, как представителю четвёртого класса следовало бы бояться собственных рук! Ведь третий глаз в его ладони в отличии от какой-то простой древней рамки, способен открывать порталы в другие миры самостоятельно и независимо от чего-либо! Ещё бы, от собственной магии ему что ли трястись?!       Но он боялся и ничего не мог с этим поделать.       Был смущён и взвинчен от мысли о том деле, что он собрался осуществить.       Его не должно было быть здесь. Прошло уже столько неосязаемого времени, что его героический порыв был неоспоримо глупой затеей. Даже сам он не до конца понимал, что им тогда двигало… Ничего в его действиях не имело смысла.       Нерационально.       Второй посмотрел на камень в своей ладони и провёл по нему пальцами. Повреждений нет, мелких трещин он тоже не ощущает. Рамка портала покрыта блестящем напылением из составляющей третьего глаза, а значит, его всё же возможно было расколоть каким-то образом, и это немного пугало. Благо, у Мэда пока что не получилось поломать всё, как он однажды сделал это с собой, так что можно считать утешением… это удачливое обстоятельство.       Второй нервно сглотнул непроходящий ком в горле. Он ранее не занимался подобным, так что не был уверен, закончится ли успешно его спонтанное предприятие, однако надеялся, что интуитивно поймёт механизм работы рамки-усилителя.       И всё же это был акт помешательства.       Второй приложил кисть с камнем к пульту управления и вжал её в потухший экран, чтобы она сильно не тряслась. Цифры от номера вселенной тут же замаячили сквозь пальцы бегущей строкой, и в груди снова кольнуло. Чешир не был уверен, что какой-то программный код действительно влиял на работу портала, но, вероятно, плывущие перед глазами символы помогали сосредоточиться на том, с какой именно вселенной ты намереваешься установить контакт. Во времена его относительной молодости никакого учёта вселенных не существовало, но это не помешало ему… впрочем, сейчас он не хотел об этом думать.       Тупо уставившись сквозь свои пальцы, он пытался понять, что ему следует сделать дальше. Запустить внутрь пульта управления магический поток и тем самым безвозвратно сломать механизмы, находящиеся внутри явно не было приоритетным планом, а по-другому использовать третий глаз Второму было непривычно. Неудивительно было за столько-то эпох потерять способность пользоваться ответвлением магии, которое не затрагивало твою должность… хотя, признаться честно, немного обидно. Недаром он разучился открывать порталы в другие миры! За пределами Альтер.Вондерленда порядочному гражданину делать было нечего, да и экспедиции это вообще не его специальность! А вот отчего-то вспоминать приходится.       Аж челюсть болела от напряжения.       И всё-таки экран пульта загорелся. Сначала слабо, как бы свидетельствуя о наличии идущей энергии, а позже заработал окончательно. Смутный звук, больше напоминающий тиннитус, чем что-то имеющее физическое начало, возник в воздухе, после чего зеркальное покрытие рамки засветилось всё навязчивее. Магическое оборудование пришло в работу и резкой вспышкой перед Вторым возник ослепительный световой круг, ограниченный диаметром железного кольца. Портал открылся, и всё внутри замерло, поддавшись влиянию странного света, который будто поглощал в себя всё окружающее пространство.       Аномалия.       От одного взгляда на уже давно забытое действо Второй ощутил, что задыхается.       Надо было что-то предпринять, но тело просто застыло. Игнорируя здравость и всякую логику чешир мирился с желанием, что намеревается сделать шаг вперёд и потонуть во всепоглощающем горящем круге, подобно насекомому в огне.       Куда он намеревается прийти? Кого он пытается спасти? Зачем он решается на такой риск?!       Вильям сам захотел уйти, потому что не видел смысла оставаться здесь, а Шестой просто исполнил его желание! Мэд сам отдался сумасшествию, рассудок не вернётся к нему, и никто не в силах изменить этого! Всё, к чему сейчас устремлён Альтер.Вондерленд, предвещает для его народа только лучшее, и Второй мог бы продолжать вести своё государство к гордости, к процветанию, без сожалений!       И что же он делает теперь? Стоит перед порталом и трясется от ужаса с целью саморучно вернуть причину всех бед обратно! Отправиться за пределы его родной вселенной и ради кого?! Ради паразита! Ради человека, что по свей прихоти поставил под удар стабильность, что выстраивалась эпохами, и готов был из-за своего невежества уничтожить весь народ! Его своевременная пропажа стала невероятным счастьем, великой удачей для всего Альтер.Вондерленда, а теперь Второй пришёл, чтобы вернуть его назад?..       Нонсенс.       Сложно представить, что могло бы побудить гражданина его уровня опуститься так низко. Всё, что он сейчас делает, вероятно, нельзя назвать ничем иным кроме как внезапным проявлением психоза в острой форме!.. И всё же Второй здесь.       И всё же его рука прижата к пульту управления, а лицо неуклонно повёрнуто к неизбежности. К гибели.       Ведь какой шанс того, что Второй, даже после успешного перемещения, найдёт в огромной враждебной вселенной этого маленького человека, одного во всём существующем мироздании? Каков шанс того, что время, в котором он окажется, совпадёт с тем, что сохранило в себе следы пребывания ушедшего из Альтер.Вондерленда скитальца? Есть ли уверенность, что при удачном стечении этих невероятных обстоятельств они оба снова смогут вернуться в их мир, в том же виде?       Нет.       Ни единого шанса.       Найдёт он Вильяма или нет, стоит ему зайти в портал, он сам перестанет существовать навсегда. Быть может, он останется жив, может, сможет как прежде приспособиться и перемещаться внутри чужого реального мира, но в Альтер.Вондерленд Второй больше никогда не вернётся. Раньше, во время молодости и сотен ошибок, им всем посчастливилось переместиться назад после дальнего путешествия, но вереница судеб и обстоятельств окончательно закрыла возможности перемещений. Ведь тогда тоже вернулся не каждый. И иногда хотелось думать, что чеширы, покинувшие их ещё задолго до Компании нашли своё счастье за пределами родного мира, но Второй прекрасно знал по личному опыту, что пластмассовый мир не отпустит того, кто решился его покинуть. Им нельзя было уходить. Им нельзя было даже знать о свободе, а тот, кто однажды вкусил её…       В Альтер.Вондерленде часы остановились с самого его появления. Чеширы могли перемещаться в пространстве, но не во времени, и все телепортации были лишь рулеткой на удачу. Бесспорно, каждый мог уйти в случайную вселенную, оказавшись в её случайном отрезке эпох, но вернуться назад было чем-то нереальным. Может быть, в эпоху Зарождения те, кто совершил ошибку, ещё мог вернуться на их молодую родину, но далее аномалия, связанная с пропастью между реальными мирами и Альтер.Вондерлендом стала непреодолима. Тем, кто не успел очнуться вовремя, оставалось только кочевать по реальным мирам, уничтожая их, пока в конце концов, не выдержав вины, снова принять решение вернуться туда, где они были созданы. Принять решение и пропасть навсегда, разбиться об аномалию случайности, разово прервать всё своё существование. Может, потерять память, переродиться, снова появиться в Альтер.Вондерленде уже в другом теле и с другим серийным номером, но вероятнее просто исчезнуть.       Исчезнуть.       Это слово укусило в позвоночник и мелкая холодная дрожь прошлась от макушки до кончиков пальцев. Именно это Второй и собирался сделать. Он всегда был сторонником рациональности, определённости, продуманности… но на стыке между их миром и реальным этих понятий не существовало. Альтер.Вондерленд, пластмассовая тюрьма, стала для чешира единственным оплодом стабильности. Он никогда не верил в перерождение. Он мыслил и чувствовал — значит существовал, и ни о какой «бессмертной душе» в его голове не проскальзывало и мысли! И даже если он будет способен мыслить и существовать за пределами этого мира, в Альтер.Вондерленде он исчезнет, а это будет однозначной и необратимой смертью. Он погибнет в том мире, где был вечен, а значит, как бы забавно это не звучало, при любых обстоятельствах будет скорее мёртв, чем жив. И при всём этом он откажется от своей жизни сам ради какого-то мелочного переживания в лице случайной помехи, которую может и не найти вовсе. Умрёт ради простого человеческого… эмоционального порыва?!       Сделает всего лишь шаг и закончит дело всей своей жизни.       Оставит Компанию существовать вечно, но уже без него. Оставит своих сотоварищей…       Второй убрал руку от пульта, но портал всё ещё горел, зазывая, будто нарочно притягивая к себе. Вихрь в голове начал потихоньку успокаиваться, и теперь лидер чеширского народа просто неопределённо смотрел вперёд, стоя вплотную к белому кругу огня. Он хотел протянуть руку, прикоснуться к неопознанной субстанции, но теперь он решил, что не готов потерять и пальца. Если он намерен был пожертвовать собой ради случайного человека, значит, чувство вины за содеянное было совсем не первостепенным в его желании…       Второй быстро хлопнул по одной из крупных кнопок на панели и портал тут же пропал. Экран пульта управления затух окончательно, удаляя из программы историю о последней посещаемой вселенной и теперь уже ничего не хранило в себе воспоминаний об уходе Вильяма. Второй, теперь уже без страха, продолжал неподвижно смотреть сквозь пустую рамку на голубое небо.       Шестой не скажет, в какую именно вселенную сослал Вильяма, так что никто точно его не найдёт. Всё закончилось. Второй выжил. В последний момент он всё же принял решение, и сейчас оно кажется самым правильным из возможных.       Очень много его выборов были поспешны и неточны, но сейчас всё пришло к щадящему исходу. Он вышел в ноль с оговорками, и теперь мог дальше наслаждаться своим существованием без помехи. Всё же его коллеги много старались для того, чтобы всё снова пришло в норму, неплохо бы и ему начать трудиться. Слишком уж много он волновался в последнее время, слишком много думал и мало делал. Досадовал о безучастности и винил себя за нерешительность, однако сейчас это не имеет смысла.       Не имеет смысла то, раскрыл ли Второй Совету правду или нет. Всё это время в нём было слишком мало уверенности, чтобы говорить наверняка, а сейчас это просто потеряло смысл. Если бы он взял на себя чуть больше ответственности, сложилось бы всё лучшим образом? Что бы изменилось, если он всё же сказал Совету о том, что их подневольный коллега с самого начала был не в себе? Что бы изменилось, если бы он, вместо выдачи Вильяму бесполезных лекарств и приданию ему ложных надежд, сознался, что знает причину его недуга, косвенно унёсшего его в могилу?       Очень немногие смогли выжить после мятежа, что затеял Вильям в самом начале его пути. Не разбирая судеб и фигур, Второй с коллегами тогда бил всех без разбора, не задумываясь о последствиях этой спешки. Он ясно помнил, когда, заливая траву криками, он приметил того маленького человека в клетчатой рубашке во главе стоя и, намереваясь окончить беспорядок как можно скорее, направил магический поток прямо ему в голову. Он хотел избавиться от помехи одним ударом, но человек истекающий кровью закрыл цель собой и умысел не был исполнен полностью. Второй потратил слишком много сил, чтобы следить за происходящими событиями, но он помнил отчётливо, как в последние мгновения беспорядка человек, чью голову он не пробил насквозь, как хотел изначально, но задел в значительной степени, упал на траву и забился в агонии. Вероятно, того человека тогда утащили и он выжил… Необъяснимо странно было наблюдать, как Вильям, представляющийся зачинщиком восстания, вёл себя после всех этих событий. Необъяснимо волнующе было ощущать дежавю, когда Вильям обеими руками зажимал свою голову и болезненно корчился. Второй правда не мог точно сказать, виноват ли в этом.       Как бы изменилось положение Вильяма в Совете, если бы Второй напрямую заявил, что, намереваясь убить зачинщика восстания, собственными руками проломил ему череп? Начал бы Вильям жалеть себя больше, зная, что боли в его голове являются ни случайностью и нервным волнением, а необратимой смертельной раной? Далеко ли в этом случае зашло бы его пристрастие к альтернативному виду болеутоляющих? Кого бы больше всех затронули последствия? Были бы они вообще?       Сейчас это совсем не то, что должно его волновать.       Сейчас Второй точно победил.       Победил разбитую голову, победил аномалию, победил случайность, одержал победу над своими врагами и над собственной совестью. За всю свою долгую жизнь он натворил столько ужасных вещей, что волноваться из-за каждой из них было бы пыткой. Теперь, когда всё закончилось, Вильям станет всего лишь очередной мыслью, преследующей его в тишине. Она не покинет его скоротечно, может быть, никогда не оставит, но он не прекратит свою жизнь под её влиянием. Он будет думать бесконечно, виня себя в бездействии, но это переживание не затмит всего им учинённого.       Как раньше уже точно не будет, однако Второй тоже больше не стремится к поиску лёгкого пути. Он не раскаивается.       Так было нужно.       Всё образумится.       Всё будет в порядке.