How to SAVE the World

Санс проспал почти двенадцать часов, и как ни шокирующе, Папирус ему разрешил. Когда Санс наконец проснулся, шаткий и дезориентированный, он нашёл записку, оставленную у него на тумбочке. Он не вставал с кровати, уставившись на записку но не открывая её, складывая мысли по кусочкам вялым разумом. Всё казалось каким-то кошмаром, но чем больше он обдумывал это и чем дольше глядел на записку, тем сильнее он понимал, что всё это было наяву. Он даже помнил большинство случившегося, хотя в середине были туманные куски. Лестница, поликлиника, гора, Фриск. Возвращение домой. Неужели всё правда случилось за одни сутки? Теперь он вернулся домой. Живой и здоровый. Он больше никогда не провернёт такую безумную выходку, по своему желанию или нет. Даже если всё Сбросится, Фриск точно будет знать, где найти его и как отговорить его. А теперь наступило завтра, и он чувствовал всю тяжесть последствий, грозящую свалиться сверху на него. Этого хватало, чтобы ему захотелось остаться в кровати ещё часов на двенадцать, но он слишком проголодался для такого. Папирус заставил его съесть мюслевый батончик до того, как Санс вырубился на ночь, но уже прошло около трёх дней без нормального питания. Он умирал с голоду. Сесть прямо было труднее, чем следовало бы. Его кости ослабели, а душа ныла от усилия даже такого простого движения. Он чуть посидел, пытаясь вернуть себе хоть каплю сил, мысленно подготавливаясь. Огоньки его глаз забрели обратно к записке, и Санс наконец поднял её. «ДОБРОГО УТРА/ДНЯ/ВЕЧЕРА (В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, КОГДА ТЫ ПРОСНЁШЬСЯ), САНС! У МЕНЯ ВЫХОДНОЙ, И Я, СКОРЕЕ ВСЕГО, ВНИЗУ! Я ПРИГОТОВЛЮ ТЕБЕ БЛИНЧИКИ, КОГДА ТЫ СПУСТИШЬСЯ, НЕСМОТРЯ НА ВРЕМЯ СУТОК! ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПЫТАЙСЯ УЛИЗНУТЬ ИЗ ОКНА ИЛИ СРЕЗАТЬ ПУТЬ ИЛИ ЧЕГО-НИБУДЬ ПОДОБНОЕ. Я ОЧЕНЬ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! С ЛЮБОВЬЮ, ПАПИРУС.» Санс сгорбился, потирая своё лицо. Он положил записку обратно на тумбочку. Понадобилось ещё несколько минут, чтобы заставить себя подняться. Он подумывал о том, чтобы просто телепортироваться вниз, но сомневался, что Папирус это оценит. И то, что он провернул довольно-таки существенный короткий путь вчера вечером, не означало, что это подействует снова. Он не мог даже представить себе планировку первого этажа. Его разум пытался наложить картинку старого дома поверх нового. Было бы так похоже на него сбежать, вернуться домой полумёртвым, а потом угробить себя, протелепортировавшись внутрь дивана или что-то вроде. Так что он пошёл на своих двоих, зная, что Папирус услышит его. Санс пытался не думать об этом, но всё у него в груди казалось натянутым и тяжёлым. Он услышал движение внизу, когда шёл, а затем звон посуды на кухне. Лестница была задачей потруднее. Колени Санса тряслись с каждым шагом, и ему пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть. Даже при всём том сне, он ещё не оправился целиком. Он смутно подумал о Фриске и о том, как они поживают. Они казались достаточно здоровыми, когда они оба вернулись, но несколько часов, проведённых на холоде, не могли быть полезными, даже для очень Решительного человека. Ториэль, скорее всего, прочитала им нотацию. Бедный ребёнок. Санс остановился у входа в кухню, глубоко вдыхая. Он почувствовал прилив облегчения и опасения в равной мере, когда увидел Папируса, уже суетившегося на кухне. Не было смысла задерживать неизбежное. — Хей. Папирус обернулся к нему с яркой улыбкой, держа большую миску и размешивая агрессивнее, чем, наверное, было необходимо. — ДОБРЫЙ ДЕНЬ, САНС! — сказал он, как будто бы день был самым обычным. — Тебе хорошо спалось? Ты видел мою записку? Я УЖЕ начал готовить блинчики! — Ага, — ответил Санс. — На оба вопроса. И… Он замолчал до того, как сказал Папирусу, что тот не был обязан брать и делать ему блинчики таким образом, или делать вообще что-нибудь ради Санса, учитывая то, что Санс натворил. Но это сломало бы их краткосрочный покой. — …Э-э-э, спасибо. Не могу, блин, дождаться. — ЛАДНО, ВОТ ЭТО УЖЕ СМЕШНО! — сказал Папирус, разглаживая свою улыбку до чего-то более искреннего на один миг. — Давай, садись! Я знаю, что тебе не нравится стоять. Они должны быть готовы ВСЕГО-ТО через пару минут! Я уже налил тебе чашку кофе! Санс кивнул и благодарно скользнул на сидение у стола. Кухня была окутана в тишину, не считая звуки готовки Папируса. Санс следил за его спиной, не зная, что и сказать, или стоит ли вообще раскрывать рот. Папирус налил несколько ложек теста на сковородку, и воздух наполнился запахом блинчиков. Кости Санса снова сжались, когда он вспомнил, насколько же был голоден. Он отхлебнул от своего кофе. Даже эта малая толика подпитки вызвала тепло, хлынувшее сквозь него. — ИТАК! — сказал Папирус через минуту, нарушая тишину. — Как ты сегодня себя чувствуешь? — Э-э-э. — Санс поставил кружку с кофе на стол, но не отпускал её из рук. — Чуть лучше. Голодно. Устало, но, эм… пожалуй, в смысле истощения. Не знаю. Шатко. — Полагаю, это неудивительно, что сон может помочь только отчасти, — сказал Папирус, не поворачиваясь к нему. — По-моему, мне стоило заставить тебя поесть побольше вчера вечером. Ты помнишь что-нибудь про вчера? — О. Ага, почти всё, — сказал Санс, уставившись в чёрную бездну своего кофе. — Все важные части, мне кажется. Типа, э-э. Той части с поликлиникой, и… той части, где я убежал… — Хорошо! ВАЖНЫЕ части — это хорошее начало! И это поможет нам понять поподробнее, как эта проблема с памятью работает! Я всё ещё не понимаю её целиком. — Не, ну, э-э-э. Я тоже. Папирус подкинул в воздух последнюю партию блинчиков. Удивительно, но они все приземлились обратно в сковородку. Санс постукивал пальцем по краю чашки, наблюдая за братом, ожидая, когда тот что-то добавит. Папирус молчал, сосредоточившись на готовке. — Так у тебя, значит… выходной? — Два выходных! — Ох. — Очередной укол вины. — Круто. Санс снова притих и глотнул кофе. — ВОТ, ПОЖАЛУЙСТА! — Папирус переместил блинчики на тарелку. Они выглядели и пахли крайне восхитительно, лишь слегка пережарились. Папирус пронёсся через кухню и торжественно поставил тарелку перед Сансом. Затем он схватил бутылки сиропа и кетчупа и добавил обе на стол. — И у меня их ещё много осталось! Я приготовил достаточно теста, чтобы НАКОРМИТЬ НЕБОЛЬШУЮ СТРАНУ! — сказал Папирус с очередной яркой улыбкой. — А что насчёт тебя? — О, я угостился сегодня уже НЕСКОЛЬКИМИ блинчиками! — Папирус налил себе чашку кофе и сел напротив Санса. — Как и несколькими тарелками овсянки! Я ОБЪЕЛСЯ. — О-о. Санс поинтересовался, спал ли Папирус вообще. У него на лице виднелось слегка маниакальное выражение, которое появлялось, когда он держался на чрезмерном количестве кофе и нулевом уровне сна. С уколом боли, Санс осознал, что Папирус наверняка провёл добрую часть ночи, сидя у кровати Санса, как тот всегда делал, когда Санс заболевал. Он уставился на дымящиеся блинчики, мечтая утонуть сквозь пол. — Бро, а ты не… — Санс почувствовал, как напрягается, и постарался остановиться. — Ты не будешь на меня кричать? Папирус просиял, затем сделал очень долгий глоток кофе. — Только когда ты поешь! — радостно сказал он. — Я не стану кричать на голодного брата. Так что вперёд! Верно. Это было справедливо. Санс слегка кивнул, затем полил свои блинчики сиропом и кетчупом. Он еле заметно улыбнулся, когда взглянул наверх и увидел, как Папирус закатывает огоньки глаз от обильных струй красного. В любой другой день он отругал бы Санса за это, но сейчас он не промолвил и слова. Санс взял вилку и отрезал себе крошечный кусочек. Его душа кричала ему просто взять и поглотить их на максимальной скорости, но он знал из собственного опыта, что чувствовал бы себя дерьмово весь оставшийся день, если бы так поступил. Плюс, чем дольше он будет тянуть с едой, тем больше он сможет наслаждаться покоем. Он откусил, и его глазницы автоматически закрылись. Магическая энергия и добрые намерения в еде чуть ли не накрыли его с головой, и сжимающая боль в костях тут же угасла до чего-то более терпимого. Блинчик не был потрясающим — он слегка подгорел на дне, и Папирус чуть переборщил с маслом — но внезапно, это было наилучшей чёртовой вещью, которую Санс пробовал за всю жизнь. Было вдвойне трудно не слопать блинчики одним махом, но Сансу удалось взять себя в руки, чередуя укусы с глотками кофе. Постепенно он начал чувствовать себя живее и более похоже на настоящую личность. Суставы так и остались чуть жёсткими, а в душе ещё ощущался дрожащий укол боли, но это, скорее всего, задержится на какое-то время. Нельзя остаться безнаказанным после того, как чуть не замёрз до смерти. Санс ел в тишине. Папирус тоже молчал с натянутой улыбкой, попивая кофе и время от времени балуясь с телефоном. — Это было очень вкусно, — сказал Санс, доев последний кусок, и рискнул неподдельно улыбнуться своему брату. — Ты настолько лучше научился готовить. Лицо Папируса смягчилось. — Я рад. И спасибо, Санс. Хочешь ещё? — Может… через минутку, идёт? — сказал Санс с угасающей ухмылкой. Он глубоко вдохнул. — Но, э-э-э, нам. Нам много о чём надо поговорить. Так что… Папирус изучал его какое-то время, встречаясь с ним взглядом. — Да, ты прав, — сказал он, почти тихо. Санс отложил столовые приборы и скрестил руки на столе, глядя на Папируса в ожидании. Он это заслужил. Малейшее, что он мог бы сделать ради своего брата — это не увёртываться. Папирус сложил руки на столешнице. — Ты сказал, что помнишь вчерашнее, — сказал он ровным голосом. — Знаешь ли ты, где мы сейчас? Сансу удалось не вздрогнуть. Убого, что Папирусу вообще требовалось спрашивать. — На… — Санс инстинктивно взглянул из окна. Снег. Снег, но не Снежнеград. Прошлой ночью он видел звёзды. На улице были птицы. — На Поверхности. — Правильно! Молодец. А… название города? Санс нахмурился. Не Снежнеград. Не Новый Дом. Его разум на автомате стал пытаться сочинить какую-то обоснованную догадку, пока он силой не остановил себя. То, что ему понадобилось строить догадки, уже на всё отвечало. — Не помню. — Мы в Наружном, — сказал Папирус, мягко, но не слишком. — Мы на Поверхности уже несколько месяцев. Естественно, город ещё в стадии строительства. — Точно. — Хорошо. Мы… разберёмся с этой штукой с памятью, и мы сделаем это вместе. Но прямо сейчас… — Папирус сплёл пальцы вместе и рассеянно уставился на поверхность стола. Он снова затих. Санс смотрел на него и ждал. Папирус поднял взгляд и остановил огни глаз на огнях Санса. — Зачем ты это сделал? Санс не смог удержать зрительный контакт. Он пытался какое-то время, пока не обмяк на стуле и уставился взамен на свою тарелку. — Не знаю. Вёл себя по-идиотски. — Дай мне причину, Санс. — Папирус наклонился вперёд, скрипя стулом в тихой кухне. — Хоть раз скажи мне правду. Санс потёр свой затылок, отворачиваясь. — Я. Я как-то запаниковал, мне кажется. Просто всё думал о том, как я буду… ещё сильнее в тягость тебе, чем обычно. Я боялся, что ты испортишь свою жизнь, чтобы… ухаживать за мной, знаешь? Я просто хотел, чтобы ты был счастлив. И мне взбрело в голову, что мне надо просто… ну, знаешь, исчезнуть в Подземелье, и ты забудешь про меня. Это было глупо. Просто… совершенно глупо. Но я… я лишь подумал, что тебе и всем остальным будет куда лучше без меня. И я вспомнил кое-что, о чём забыл, про… Санс приостановился и тяжко вздохнул, протаскивая руку по шее и вниз по лицу. — Я соврал тебе про что-то, о чём никому никогда нельзя врать. Э-э-э, впрочем, ты этого не помнишь. Я и сам-то не помнил до вчерашнего. Но тот факт, что ты не помнишь, не имеет значения, так как я всё равно соврал. Я только и делаю, что вру тебе. Так что я просто подумал, что тебе будет куда лучше без кого-то такого в жизни. Кто мог бы сотворить с тобой подобное. Так что. Так что вот. Он не смел взглянуть на брата. Какое-то время Папирус молчал. — Я не понимаю, — наконец сказал он с растерянностью в голосе. — Про что ты соврал? Почему я этого не помню? — …Это сложная штука. — Это было что-то из моего детства? Что-то про наших родителей? — Нет. Это… я не могу объяснить. — Постарайся. Санс не мог не вздрогнуть. — Я… оно… оно прозвучит сумасшедше. Ты мне не поверишь. — Санс. — Я не могу, бро, я… в этом-то и вся проблема, я не могу просто… я не могу объяснить это. Повисла долгая тишина. Санс чувствовал, как Папирус пялится на него, огни его глаз пытались просверлить дыры в душе Санса. Он никак не смог бы объяснить Сбросы и другие миры. С чего бы вообще начать? Он, скорее всего, пытался рассказать Папирусу уже раньше, а толку было никакого. Оно исчезло, как и всё остальное, и у Папируса даже не было никакой причины верить ему. И тем не менее, какая-то предательская часть Санса почти… хотела объяснить это, или хотя бы попробовать. Эти последние несколько дней заставили его понять, как тяжко это всё было, как он больше не мог не прогибаться под весом. Вчерашнее доказало, что это уже происходило. Его задавливало. Но он не знал, с чего начать. И разве это не кинуло бы Фриска на всеобщее растерзание? Санс не был уверен, был ли ребёнок готов к тому, чтобы все знали, на что тот способен. Это был секрет не только одного Санса. — Ладно, — со временем сказал Папирус с жёстким и острым разочарованием в голосе. — Мы вернёмся к этому позже. А пока, мне кажется, что сейчас моя очередь. Санс наконец взглянул на него. Вот и оно. Папирус сжал руки посильнее, выглядя твёрдым и решительным перед лицом неопределённости. Он боялся. Наверное, он переживал о том, что сейчас оттолкнёт Санса, о том, что Санс опять сбежит. — Я хочу… пояснить, — медленно проговорил Папирус, — как я себя чувствую. Санс кивнул и не сказал ни слова. — Я так рад, — сказал Папирус. — Я так сильно рад, что ты вернулся обратно в целости и сохранности. Я так… волновался. Я отдал бы что угодно, чтобы ты вернулся. И я благодарен. И счастлив. Потому что я очень люблю тебя, Санс, и… и ты вся семья, которая у меня есть, и я не знаю, что бы делал без тебя. Папирус замешкался. Санс открыл рот, чтобы ответить, затем захлопнул его. Нет, он не станет перебивать. Ему просто надо дать Папирусу всё высказать, и принять то, что грядёт. После всего этого времени, всех несказанных вещей между ними, у Папируса было право разговаривать, и меньшее, что Санс мог сделать — это послушать. Он схватился за оба запястья, чтобы поддержать себя. — Но. — Папирус снова встретился взглядом с огоньками глаз Санса. — Это… сбивает с толку, так как… хотелось бы мне просто радоваться? Хотелось бы? Чтобы оно было так легко? Но я так же… в ярости, Санс. По-моему, я злюсь на тебе сильнее, чем когда-либо ранее. Санс поморщился. Он ничего не мог с собой поделать. — Но я также злюсь за тебя, за… за то, что ты думал, что тебе стоит просто убежать. И на себя, за то, что попался на твою уловку, чтобы убрать меня из дома, и за то, что не заметил, до… до чего всё докатилось. И… на саму ситуацию, мне кажется? И я чувствую себя виноватым за свой гнев. Потому что я не хочу злиться на тебя! И потому что я понимаю, что ты расстроен и потерян и в смятении! Но так же… ты НЕНАВИДИШЬ заставлять меня беспокоиться, настолько, что мне кажется, будто мне НЕЛЬЗЯ почти никогда беспокоиться! Но ты также заставил меня беспокоиться НАРОЧНО в этот раз? И я также понимаю, что дело, конечно же, НЕ ТОЛЬКО во мне и моих чувствах! И я понимаю, что… по-моему, ты прошёл через что-то БОЛЬШЕЕ, чем одну только эту штуку с твоей памятью? И поэтому я понимаю, что ты переживаешь что-то, что я НЕ МОГУ понять! НО! Я не могу ПОНЯТЬ, потому что ты никогда не РАССКАЗЫВАЕШЬ мне ничего! Ты даже не расскажешь мне про эту УЖАСНУЮ ЛОЖЬ, которую считаешь, что рассказал! Что так РАССТРАИВАЕТ! Так что… Папирус сделал паузу, судорожно вздыхая. Он поднял руки и медленно провёл ими по лицу. Санс сидел тихо, со съёжившимися огоньками глаз, съёжившись весь целиком. — Так что я чувствую очень, очень много всякого, — наконец сказал Папирус, не отпуская рук от лица. — И я так и иду по кругу. Это очень утомляет. Даже кого-то настолько великого и неустанного, как я! Но по-моему… ОСНОВНАЯ СУТЬ? В том, что я чувствую много всего, и что я хочу… я хочу объяснение. Настоящее. Где ты не шутишь и не увёртываешься и не пытаешься отвлечь меня или обмануть меня, и где я не ДАЮ СЕБЕ отвлечься или быть обманутым, и! И мы просто, просто разговариваем о том, что произошло, как… как братьям и полагается! Потому что — как ты и сказал вчера — мы И ПРАВДА оба притворяемся о многом! И. Мне кажется, на этот раз нам надо ЭТОГО НЕ ДЕЛАТЬ. Потому я и рассказал тебе о всём том, что я чувствую! Хоть я и волнуюсь, что ты… отклонишься, как всегда, или… или… я н-не хочу, чтобы ты снова сбежал. Я боюсь, что ты так и сделаешь, если, если я слишком сильно на тебя надавлю. Санс пытался не сползти вниз со своего стула. Он тонул, физически и эмоционально. Он облокотился на край стола. Боже, Папирус говорил чистую правду — его мгновенным инстинктом было отклониться. Пошутить, притвориться, что этого не произошло, продвинуться дальше, вернуться к тому состоянию, где они не обращают на это внимания. Как и всегда. Целыми годами у них прекрасно получалось. Он мог представить себе выражение лица Папируса, если бы он всё же рассказал сейчас какой-то дурацкий каламбур. Обиду, разочарование, смирение. Папирус сказал бы, что понял, и они притворились бы, что минули тему, но ничто никогда больше не будет прежним между ними. Ему не казалось, что он мог бы так ранить своего брата на сей раз. — Я не сбегу, — мягко сказал он. — Я не знаю, могу ли верить тебе, — сказал Папирус дрожащим голосом. — Ты… ты разрушил моё доверие, Санс. Санс дал своим огонькам погаснуть. — Я знаю. — Ты обманом заставил меня уйти, чтобы смог убежать. Я подумал… я ЗНАЮ, что тебе иногда надо побыть одному, особенно когда ты расстроен, и я подумал, что дело ТОЛЬКО В ЭТОМ. И ты знал, что я так и подумаю. Ты знал, что я доверюсь тебе. А потом ты… ты просто НЕ БЫЛ ТАМ, когда я вернулся. Папирус крепко зажмурил глазницы. — Боже, прости меня, — прошептал Санс. — Прости меня, пожалуйста, Папирус. Я не подумал — вся штука в том, что я просто вообще не думал. Я просто… запаниковал. Мне никогда нельзя было заставлять тебя пережить что-то подобное. Я… я знаю, что разрушил твоё доверие, и… не будет ничего означать, если я пообещаю этого снова не делать. Мои обещания никогда ничего не значили. Я не знаю, что и сказать, кроме… прости меня. И я больше так не убегу. Ни за что. Он не мог заставить себя посмотреть на Папируса, но ощущал, как брат изучает его. Так ли он чувствовал себя, в той другой временной линии, пойманным в непростительной лжи? Ожидая осуждения, зная, что он заслуживал только самого худшего? Что это может наконец стать моментом, когда он оттолкнёт своего брата слишком далеко? — Я… предпочту пока поверить тебе, — сказал Папирус спустя, как показалось, целую вечность. — И я прощаю тебя. Он уже говорил это. Прошлым вечером, до того, как Санс наконец позволил себе свалиться. Тогда ранее Санс тоже этого не понял. — Тебе не надо, — сказал Санс, ставя локти на стол, чтобы держать голову в руках. — Ты же понимаешь это, да? Тебе не надо прощать других, когда они… когда они ранят тебя. — Я хочу, — просто сказал Папирус. — Не думаю, что я смог бы вынести таить какую-то злобу на тебя. Но… но по-моему, даже так, по-моему это значит, что… что НАДО что-то изменить! И по-моему, это начинается… с разговоров. Про всё! И… с разговоров БЕЗ ВСЯКИХ ОБИНЯКОВ про эту проблему с памятью! Потому что если мы ПОГОВОРИМ о ней, мы сможем ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ, чтобы справиться с ней! Но до этого. ДО ЭТОГО, мне… Санс, мне надо, чтобы ты просто рассказал мне правду. Мне надо, чтобы ты рассказал мне, что происходит на самом деле. Потому что дело не только в памяти. Ты уже долго грустишь, и если думаешь, что я не заметил, то ты ПРИСКОРБНО ОШИБАЕШЬСЯ! Что это за ложь, за которую, как ты думаешь, Я НЕ ПРОСТИЛ БЫ ТЕБЯ? Я очень великодушен, и ты знаешь это про меня! Так в чём дело? Что же настолько ужасно? Просто скажи мне, Санс. Прошу тебя? Санс ответил не сразу, зажмуриваясь и глядя в темноту внутри своего черепа. В голосе Папируса была дрожащая, отчаянная нотка. Его брат умолял. Умолял о правде, о чем-то таком, что должно было быть простым. Вымаливал себе причину снова доверять своему брату, потому что вся жизнь Санса была лишь одной ложью за другой. Ложь почти убила его вчера. Ложь уже убивала Папируса. И Андайн, и Альфис, и Ториэль с Азгором, и весь народ монстров, и шестеро детей, и Фриска. — Я не… знаю, как, — прошептал Санс. — Ничего страшного, — твёрдо сказал Папирус. — Я помогу тебе. И я рад сидеть тут целый день и АГРЕССИВНО помогать тебе, пока мы с этим не разберёмся. Потому что мне кажется, что моё нежелание… давить на тебя… было частью проблемы, наверное? Поэтому. Я буду сидеть тут с тобой. И пить кофе. И жарить блинчики. И мы будем разговаривать. Потому что если мы не можем понять, как разговаривать, то кто мы тогда такие? Санс спрятал лицо в руках. — Всё в порядке, Санс. Начни с малого. Ториэль сказала, что… мелкие шажки важны? Я ЗНАЮ, что это нелегко. И всему не обязательно происходить прямо сразу. Потому что, мне кажется! Что здесь просто КУЧА ВСЕГО, не так ли? Так должно быть, потому что… потому что оно накопилось за долгое время, ведь правда? Так что… нам стоит начать с малого. И простого. Сансу захотелось закричать. — Ничто тут не просто. — Тогда начни с простейшего! Что это за ложь, из-за которой ты так переживаешь? Начни с неё. Про что ты солгал? — Я… Санс почувствовал, как что-то внутри него сломалось, какая-то его часть раскрошилась в ничто. У него было два выбора — рассказать брату, рискнуть тем, что Папирус не поверит ему, или что хуже, поверит и потеряет всю веру в мир, который был хорошим и добрым. Или же. Или же Папирус больше никогда не будет доверять ему, и они оба никогда не оправятся от этого. Папирус потеряет последние крохи своей неуместной веры в Санса. Выбор был очевидным. Так что Санс отпустил. Его руки упали обратно на стол и сплелись вместе. Его глазницы оставались тёмными, пока он пялился на абстрактные узоры сиропа и кетчупа у себя на тарелке. Всё было окончено. — Я сказал тебе, — монотонно произнёс он, — что они отправились в отпуск, когда на самом деле они были мертвы. Он не смотрел на Папируса. Он совершенно не двигался. Папирус молчал некоторое время. — Наши родители? — Нет. Другие. — Какие другие? — Андайн. Альфис, Меттатон, Азгор. Все. Очередная пауза. — Но они все живы. — Да. — Так… так как же это возможно? Они что, зомби? Ухмылка Санса промелькнула на лице, еле заметно. — Нет. В этом мире они живы. В другом мире, они мертвы. — В другом… мире. Санс ожидал неверия. В голосе Папируса была, несомненно, растерянность, но не неверие. Послышалась еле уловимая нотка чего-то вроде… подтверждения. — Да. Время не движется по прямой. Оно движется по кругу. Мы добираемся до определённой точки. Оно останавливается. Начинается заново. Снова и снова. Иногда мы покидаем Подземелье. Иногда нет. Разницы никакой. Несмотря ни на что, оно всегда начинается заново, и тот мир, который существовал, исчезает. Навсегда. — Это больше похоже на путешествия во времени. Папирус, наверное, заметил краткую вспышку смятения на лице Санса, потому что вздохнул и продолжил. — Я смотрю ведь фильмы, Санс. — Ладно. Тогда… да. Как путешествия во времени. Ты… веришь мне? Папирус ненадолго склонил голову набок, как будто бы понятия не имел, почему Санс вообще спрашивает. — Да? Это странно? Это УЖАСНО МНОГО объясняет, не так ли? Санс бегло взглянул на него, всё теми же чёрными глазницами. — Это… я… это просто… как-то нелепо, ведь так? Оно звучит, как… разве оно не звучит, словно какая-то тупая шутка или ложь? То есть… это ведь я. Папирус пусто смотрел на Санса очень долгое время. — Санс, — медленно сказал он. — Я почти всегда ВИЖУ, когда ты врёшь. Санс моргнул от его слов. — Я просто не говорю ничего, потому что… — Папирус затих и посмотрел наружу из кухонного окна. — Ох. Ваушки. Мы и ПРАВДА ужасны в этом, не так ли. Санс не ответил, так и не сводя с него взгляда, пытаясь переварить услышанное. Папирус поверил ему. Папирус всегда бы поверил ему. От облегчения голова пошла кругом. — Хех, — выдохнул он. — Похоже, ничто не проходит мимо тебя. Папирус снова взглянул на него со слабой, печальной улыбкой. Санс вторил ей. — Итак, — сказал Папирус спустя миг. — Время движется по кругу. — Ага. — Это ОЧЕНЬ сложно воспринять. — Ага. Прости. — И поэтому я не помню эту твою ложь? — Верно. Никто почти ничего не помнит из предыдущих циклов. Я помню только немножко, и только изредка. Я просто, вроде… в курсе, что это происходит, пожалуй. Папирус снова ненадолго притих, обдумывая. Санс пялился в тарелку. — Так… в этом мире, мои друзья умирают, а ты говоришь мне, что они отправились в отпуск. Санс поник чуть сильнее. — Со временем ты это понял. Ты вызвал меня на разговор об этом. Ты не простил меня, и… тебе и не стоило. Не стоит. — По-моему, это МНЕ решать, Санс, а не тебе. — Раздался скрип, когда Папирус откинулся назад на спинку стула. — Почему ты соврал об этом? — Я честно не знаю. Я могу догадаться. То есть, я же вру обо всём. Другой я наверняка подумал, что защищает тебя. Ты стал королём в этом мире. Я, наверное, подумал, что будет лучше, если бы ты просто сосредоточился на обязанностях короля. Я честно не знаю. — …Королём? — Ага. Молчание Папируса было просто свинцовым. — Санс… мне сняться эти сны, — тихо сказал он. — Про всяческие СТРАННЫЕ вещи. В одном… я иду по длинному коридору, открываю двери, что-то ищу. А на моей голове что-то тяжёлое. Я нахожу зеркало в одной из комнат, и наконец вижу это. На моей голове корона. И по какой-то причине во сне это вяжется? Но когда я просыпаюсь, то в этом больше нет смысла. Глазницы Санса расширились. — Тебе… тебе снилось это? Папирус кивнул. — Ты… а что ещё тебе снилось? На лице Папируса промелькнуло измученное выражение, как у загнанного зверя, и Санс сию же минуту пожалел, что спросил. Если те сны хоть как-то походили на кошмары Санса, те, без участия Гастера, то неудивительно, что Папирус почти никогда не говорил о своих снах. Папирус потёр свои плечи, словно замёрз. — В одних я стою на пустом снежном поле, и я знаю, что кого-то жду, и мне страшно. Я слышу приближающиеся шаги, и тогда я обычно просыпаюсь? Иногда мне кажется, что я вижу того, кто подходит, но никогда не помню, как он выглядит? В других я сижу на диване в нашей старой гостиной под землёй, и Андайн лежит свёрнутая в клубок передо мной на полу, и по-моему, она плачет, хотя Андайн НИКОГДА не плачет? И я пытаюсь дотянуться до неё или вообще встать, и не могу. В других я по какой-то причине сижу рядом с Меттатоном? И мы в такой очень шикарной комнате, полной золота и мерцающих лампочек, как на какой-то съёмочной площадке! Но потом, одна за другой, лампочки начинают погасать, и я поднимаю взгляд, и Меттатон на меня не смотрит, а просто так странно улыбается? Таким образом, каким он никогда не улыбался на моих глазницах, а я видел КАЖДЫЙ ДО ЕДИНОГО из его фильмов и каждый эпизод его сериала? Папирус замешкался, чуть скрипя зубами, заламывая руки. Санс наблюдал за ним широкими, пустыми глазницами. Всё складывалось. Окружающие помнили разные мелочи там и сям, и вполне логично, что подобные вещи могли больше проявляться во сне. — У… меня также много снов о… о плохих вещах, происходящих с тобой. Санса пробрала дрожь, излучаясь из его души. Он наклонился вперёд через стол, силой мысли зажигая огни глаз обратно. Он хотел протянуться и взять Папируса за руку, но знал, что у него нет права. — Бро, я… я и понятия не имел. Почему ты никогда…? Он оборвал себя. Тупой, лицемерный вопрос. На это у него тоже не было права. Папирус всё равно ответил. — Это были просто сны. Мне снится куча кошмаров! Эти всегда казались слегка… иными, но я просто думал, что это сны. Полагаю, я… просто не хотел докучать тебе этим? Они все… Санс, они все правда случились? — Я… я не знаю. Может, а может и нет. Я не думаю, что… не думаю, что мы можем знать наверняка. Я как-то… справляюсь, предполагая, что всё, что могло случиться, уже случилось. Папирус уставился на столешницу, явно глядя на что-то совершенно другое. Санс тоже потупил взгляд. — Так. Значит, в другом мире, или, как бы нам его ни назвать? Я стал королём. И это произошло только потому, что все остальные умерли? И ты сказал мне, что они ушли в отпуск. Я всё ещё правильно понимаю? — Ага. — Но ПОЧЕМУ все умерли? — Кое… что убило их, — ответил Санс ровным голосом. — И я, вообще-то… не могу сказать тебе, что это было, бро. Ещё нет. — Почему нет? — Это сложн… — Нет, этого не хватало. Он покачал головой. — Тут замешаны другие. То есть… пожалуй, все замешаны. Это не только мой секрет. — Значит время двигалось по кругу, и что-то УБИВАЛО всех, но всё начиналось сначала? Как же долго это уже продолжалось? — Испуганный тон вернулся в голос Папируса. — Почему ты никогда не говорил мне? — Не знаю. Какое-то время. И по-моему, я и сказал тебе. Я, должно быть, попробовал хотя бы раз. И когда это Сб… когда это началось заново, ты забыл. Мы всё забываем. Так что толку не было. — Санс. Хочешь ли ты сказать мне, что таскал что-то подобное на себе в ОДИНОЧЕСТВЕ уже… мы даже не ЗНАЕМ, как долго? Санс шевельнулся на стуле, отводя взгляд. — Я… это не так. Иногда кто-то что-то помнит. Я ведь не то чтобы один. В общем, не в этом дело. — Что ты имеешь в ВИДУ, это не так? — сказал Папирус, повышая голос. — Потому что это УЖАСНО ПОХОЖЕ на то, что ты говоришь мне, что мир… застрял во ВРЕМЕННОЙ ПЕТЛЕ, И ЧТО ВСЕ ПОСТОЯННО УМИРАЮТ, А ТЫ В КУРСЕ ВСЕГО? И ЧТО ТЫ УЖЕ ДОЛГО БЫЛ В КУРСЕ? И КОГДА ТЫ ПЫТАЛСЯ РАССКАЗАТЬ ДРУГИМ ОБ ЭТОМ, ОНИ ПРОСТО ЗАБЫВАЛИ? Это звучало слишком похоже. Он и правда рассказывал Папирусу раньше. И Папирус отреагировал так же, поворачивая все стрелки обратно на Санса, сосредотачиваясь на его «мучении», словно подобное вообще существовало. — Это ерун… знать что-то не так же плохо, как… слушай, это не имеет значения. — Санс, КОНЕЧНО ЖЕ это имеет значение! — воскликнул Папирус, так внезапно вскидывая руки вверх, что чуть не опрокинул свой кофе. — Это ОБЪЯСНЯЕТ штуку с памятью, ведь так? Ты пытаешься уследить за всеми этими временными махинациями и не можешь! И переживать что-то подобное, РАЗУМЕЕТСЯ, мучительно! Доктор Симург даже сказала, что психическая ТРАВМА МОЖЕТ ВЫЗВАТЬ… — Это не травма. Я в порядке. Это не имеет значения. — ТЫ ВСЕРЬЁЗ СЧИТАЕШЬ, ЧТО Я НЕ ВИЖУ, НАСКОЛЬКО ТЕБЕ ПЛОХО? ТЫ МОЙ БРАТ, САНС! — Я здесь не тот, кто умер, — огрызнулся Санс. — Я не тот, кому соврали. Что… давай же, бро, разве ты не злился и не отстаивал себя минуту назад? Я тот, кто ранил тебя. То, что ты не помнишь этого, не значит, что этого не произошло, не… значит, что тебе не стоит злиться на меня за это. Ничто из этого вообще не имеет значения, ты… ты просто хотел знать, зачем я убежал, и оно было не из-за этой, этой фигни со временем. Я привык к ней. Это было из-за моей лжи, и я… — Санс. — Голос Папируса раздался так резко, что Сансу только и оставалось, что замолчать. — Ответь мне на один вопрос. Если это продолжалось уже долго. То есть и другие миры, те, где я не становлюсь королём. Точно? Что происходит со мной в тех мирах? Санс уставился на него. Папирус очень глубоко вздохнул. — Ты сказал, что все умирают в этих других мирах, снова и снова. — Папс… — Санс, я раньше умирал? Сансу почудилось, что под ним раскрылась бездна. Он был в свободном падении. Папирус внезапно выглядел и звучал очень далёким. Кухня была слишком холодной. Снег и пыль. Он никогда толком не давал себе скорбеть. Он немел. А потом двигался дальше, потому что ему, возможно, предстояла работа. Наконец-то ему, возможно, предстояла работа. Пыль так сильно походила на снег. Разве он не был только что внутри? Где он находился? — Санс. — Голос Папируса дребезжал, словно доносился из динамика. Санс не мог ответить. Он не был уверен, что вообще может дышать. — Так. Ладно. — Раздался далёкий звук скрежета, такой, о котором ему, наверное, стоило бы беспокоиться. Он не чувствовал ничего, кроме холода. Затем тепло, когда вокруг него обвились руки. Он почувствовал, как медленно моргает. Папирус, скорее всего, обнимает его. В этом не было смысла. Ему стоило бы злиться. Ему стоило бы отодвинуться от Санса на максимально возможное расстояние. Затем в поле зрения вновь появилась кухня, размытая по краям. Санс уставился на ярко-красный цвет старого, потрёпанного шарфа Папируса. Старого и потрёпанного, но без единой пылинки. — Всё в порядке, — говорил Папирус. — Всё в порядке, я здесь. Я здесь, брат. — Я даже не пытался, — прошептал Санс, хотя его собственный голос тоже звучал далёко. — Я ничего не делал. Может, поначалу. Но я сдался. Я даже не пытался остановить это. Я мог бы сделать что-нибудь. Я мог бы сделать что угодно. Я просто сдался. Он подумал о том, чтобы обнять брата в ответ, но на это у него тоже не было права. Абсолютно никакого. — Тс-с, всё в порядке. Сейчас этого не происходит. Я здесь. Мы в безопасности. Мы на Поверхности. Мы в безопасности. — Я бросил тебя, — сказал Санс, и его голос прозвучал странно, мокро и удушенно. — Нет. — Папирус гладил его по спине, прижимая голову Санса к своему плечу. Санс и не помнил, когда всё это произошло. — Если бы ты забил на меня, ты не рассказал бы мне об этом сейчас. Если бы ты забил на меня, ты не пришёл бы обратно вчера вечером. Ты бы никогда не мог забить на меня, как и я никогда не мог бы забить на тебя. Я в это не поверю. Санс жалко всхлипнул в плечо Папируса. Он был таким жалким, таким отвратительным, портя всё на свете, как и всегда. — М-мне так жаль. — Я прощаю тебя, — сказал Папирус с таким убеждением, что Санс наконец обернул свои руки вокруг него. — Я прощаю тебя за то, что ты убежал, и за то, что врал про моих друзей, и за то, что не рассказывал мне обо всём этом. — Ты не должен. — Это моё решение, а не твоё. Всё в порядке Санс. — Папирус судорожно выдохнул. — Мне кажется, нам нужно закончить разговор на некоторое время, хорошо? Ещё один из тех тупых, ужасных, жалких звуков. Санс попытался вспомнить, как взять себя обратно под контроль, но всё так и оставалось далёким, и ничто не имело смысла. Ничто, кроме того, что его держал брат. — Всё теперь будет в порядке, Санс, — сказал Папирус, сжимая его крепче. — Всё будет в порядке. Санс держался. Миру не наступил конец.

***

В итоге они оба ненадолго заснули на диване, спутанные в один клубок. Папирус не хотел отпускать Санса, а у Санса просто не было сил попытаться заставить его. Он был просто рад, что теперь Папирус наконец-то хоть немного поспал. Когда они проснулись, Папирус заварил чай, а Санс рассказал ему обо всём. Или, по крайней мере, почти обо всём — всём, что помнил про Сбросы и временные линии, пропуская Фриска и Гастера обоих. Папирус слушал, задавая вопросы время от времени. В основном казалось, что он понимает всё достаточно хорошо. Он повторял, как всё каким-то образом складывалось. Он также настаивал на том, что простил Санса, и что понимал, почему Сансу понадобилось так долго, чтобы рассказать ему. Санс бросил попытки переубедить его. К концу рассказа, оба уселись вместе в тишине. Папирус держал Санса за руку. Она была единственной вещью, которая казалась твёрдой и настоящей — всё остальное до сих пор было размыто по краям. Санс не мог уследить за тем, где находится — под землёй, на Поверхности, или где-то ещё. У него не было сил злиться на себя за то, что расклеился. То казалось почти неизбежным. — Знаешь, мне надо признать, — тихо сказал Папирус через какое-то время. — Когда я принял решение попросить у тебя правду, я уж точно не думал, что ответом будут путешествия во времени и неудержимая сила природы, которая иногда решает убить нас всех. — Хех. — В каком же странном мире мы живём. — Прости меня. Папирус подтолкнул его плечом. — Я же сказал тебе перестать извиняться. — Просто очередная причина, по какой я никогда не говорил тебе, — пробормотал Санс, не сумев остановиться. — Это всё слишком. У тебя всегда было так много всяких других забот. Особенно сейчас. — Позволь мне беспокоиться об этом, Санс, — строго сказал ему Папирус. — Я ОЧЕНЬ хорошо разделяю работу и личную жизнь! Санс не мог сдержать мягкий смешок. Он дал себе прислониться к Папирусу. Это тоже показалось настоящим. — Мы оба просто образцы психического благополучия, а? — САМЫЕ НАСТОЯЩИЕ! — Папирус мельком стиснул руку Санса. — Ты всё ещё выглядишь как-то рассеянно. — Я в порядке, — сказал Санс, затем решил, что этого недостаточно. — Чуть получше. Я потихоньку. — Мне кажется, что возможно, остатку дня лучше побыть лёгким и спокойным. У нас ещё найдётся, о чём поговорить, и нам надо подумать немного о том, как справляться с твоими воспоминаниями с учётом всего этого, но мы можем сделать это позже или вообще завтра. Санс устало покачал головой. — Не-а. Если ты дашь мне столько времени на то, чтобы найти почву под ногами, я снова начну отклоняться и увиливать. Лучше сделать это сейчас, пока я не могу вести себя, как полный говнюк по этому поводу. — Хм-м-м. — Папирус рассеянно потёр плечо Санса. — Мне не нравиться мысль злоупотреблять твоим уязвимым психическим состоянием. Санс зевнул, наблюдая за тем, как комната отказывалась сфокусироваться до конца. У него не было сил ни на что, кроме онемения. Даже осознание того, что тайна о Сбросах стала явным, и что она такой же и останется до следующего, не заставляла его чувствовать ничего, кроме задумчивости. — Полностью разрешаю. Я всё равно в долгу у тебя. — Мне это не нравится. — Тогда как насчёт того, чтобы я выставил это как попытку стать братом получше. — Санс прислонил голову к Папирусу. — Ничего, бро. Я предлагаю. Некоторое время Папирус молчал, размышляя и машинально потирая плечо Санса. Тот чувствовал себя почти спокойно. Его душа казалась легче, чем за целую вечность. Он не был уверен, облегчение ли это или отчаяние, но особой разницы не было. Его разум затих. Было как-то приятно хоть раз ни о чём не думать. — Должно быть что-то, что мы можем сделать, — со временем сказал Папирус. — Чтобы починить время, то есть. Санс знал свой автоматический ответ. Он всегда действовал на том предположении, что всё, что можно сделать, уже было сделано. Но прошлый вечер доказал, что существовала одна простая вещь, которую он никогда не удосужился попробовать. Поговорить с Фриском. — Может быть, — устало сказал он, позволяя своим глазницам закрыться. Весь тот сон, а он всё ещё был таким усталым. — Куча всякого, до чего я не додумался. — Очень помогло бы знать, что УЖЕ было испробовано, а что НЕТ. — Прости. — Нет, хватит. Ты не можешь контролировать, что помнишь, а что нет. — Папирус задумчиво промычал. — Вот ещё кое-что, о чём нам надо поговорить. Как лечить твои проблемы с памятью! — Если их можно вылечить. — Ну конечно их можно! Ты помнишь вчерашнее, и ты помнишь все эти кусочки из СОВЕРШЕННО ДРУГИХ ВРЕМЕННЫХ ЛИНИЙ. Это довольно чертовски хорошее начало! По-моему, стоит начать с того, чтобы раздобыть тебе карту города. И может, карту штата в придачу! Может, карту ВСЕГО МИРА! О, и нам стоит обновить твой телефон на какой-нибудь с GPS! Таким образом тебе будет ГОРАЗДО труднее заблудиться! Санс тихо вздохнул. — То есть, ты не будешь пытаться просто сопровождать меня повсюду? — ТОЛЬКО ПОНАЧАЛУ! Нам надо понять, можешь ли ты как-нибудь… УДЕРЖАТЬ ПЛАНИРОВКУ ГОРОДА В ПАМЯТИ! Ты знаешь практически всё Подземелье — звучит разумно, что ты смог бы сделать то же и на Поверхности! — Может быть. — ТОЧНО МОЖЕТ БЫТЬ! — настойчиво кивнул Папирус, затем остановился, когда понял, что движение может сместить Санса. — Может, дневник тоже поможет? МНЕ вот всегда помогает вспоминать, если записывать вещи! — Мож… — Санс сделал паузу. — Вообще-то, это может сработать. Вроде как уже делаю это с моей книжкой про птиц. Записываю про то, что происходило, когда видел птицу. — ЭТО ОТЛИЧНО, САНС! — Папирус слегка заизвивался и сумел вытащить телефон из кармана, не пихая Санса слишком сильно. — Кстати говоря, дай начну записывать это всё! Папирус оттарабанивал разные идеи, в равной степени о том, как справляться с дефектной памятью Санса, и о том, как справиться с самим пространством и временем. Санс в основном лишь слушал. Он немногое мог сказать или поделать насчёт Сбросов, и было что-то сюрреалистичное в том, чтобы слушать, как кто-то, кто не являлся им самим или Альфис, строил гипотезы о причинах Сбросов времени или как их остановить. Это походило на свежую пару глаз, рассматривающую древнюю проблему. Но Папирусу недоставало ключевого компонента, а им был Фриск. Сансу надо будет послать ребёнку сообщение, как только голова снова прочно сядет на плечи, понять точку зрения их обоих. Когда настала пора разговора о памяти, Санс пытался цепляться за безнадёжность, слушая в пол-уха, как Папирус сыпал всё новыми предложениями. Папирус не позволил ему. Каждый раз, когда Санс затихал и не отвечал, Папирус толкал и бранил его, поощряя сочинять свои собственные идеи и, собственно, участвовать. Почему-то о его повреждённой памяти было даже труднее разговаривать, чем о Сбросах и временных линиях — теперь ещё больше, когда всё было в открытую. Это было просто слишком личным. Сбросы были чем-то, что происходило с миром, чего он не мог контролировать. А это было чем-то, что происходило с Сансом, чего он не мог контролировать. Но Папирус был решителен. На сей раз он не давал Сансу просто сидеть и ничего не делать. В итоге, они придумали довольно солидный перечень вещей, которые Санс мог бы испробовать. Он не то чтобы надеялся на них, но он хотя бы попробует их, если и только ради Папируса. — Ну, тебе ещё не обязательно верить в себя, — сказал Папирус, когда Санс отпустил какой-то бесцеремонный комментарий по этой теме. — Пока просто верь в МЕНЯ, потому что Я ВЕРЮ В НАС ОБОИХ! Как бы он мог поспорить с таким? Миру так и не наступил конец. В этом было что-то нереальное. А может, и немного ужасающее. Остальной день прошёл тихо. Они медленно проводили время, смотря перезапуски шоу Меттатона, собирая вместе мозаику, играя в карты. Папирус поработал с какими-то бумагами и повозился на своём компьютере; Санс ещё немного подремал и пролистал свою книгу про птиц. Это странным образом походило на старые добрые времена, до того, как всё так усложнилось. Санс еле помнил многое, что случилось после подъёма на Поверхность, так что Папирус постарался подвести итоги. С местными людьми дела шли хорошо, но протестующие были гневны и шумны как никогда. Человеческие СМИ показывали программы про новое присутствие монстров, некоторые даже с интервью самих монстров. Не все из них были положительными. Протестующие были малочисленны по сравнению с количеством людей, желающих помочь монстрам и городу, но казалось, на Поверхности хватало людей, которые были либо неуверенны и подозрительны на счёт народа монстров, либо боялись их и открыто ненавидели. Похоже, работа Папируса сводилась к тому, чтобы смягчать часть этого подозрения и страха. И если честно, не существовало никого более подходящего для этой работы. — Впрочем, это ВЕСЬМА утомляет, — сказал он. — И занимает кучу времени! Но! Это также очень круто! Я уже был на нескольких человеческих телешоу! А ТАКЖЕ! ЕСТЬ ЦЕЛЫЙ САЙТ, ПОСВЯЩЁННЫЙ ТОМУ, НАСКОЛЬКО Я КРУТ! Я даже не сделал его сам! В ОБЩЕМ, Я ТЕПЕРЬ ЗНАМЕНИТ! — Так держать, бро. Ты прям звезда, чёрт возьми. — НЬЕ-ХЕ! НУ ЧТО Ж! Меттатон всегда будет более знаменит, чем я, конечно же! Он УЖЕ планирует мировое турне, и у него ОГРОМНОЕ КОЛИЧЕСТВО человеческих поклонников! Он постит видео на том сайте со всеми мемами и кошками и УРОКАМИ ПО МАКИЯЖУ! За первый месяц пребывания монстров на Поверхности, или около того, поднялось много шума и внимания. Санс пропустил почти всё, хотя смутно помнил, что в какой-то момент видел телевизионные камеры. Нынче было немного поспокойнее, но это лишь значило, что самая трудная работа по вступлении в человеческое общество и жизнь на Поверхности только начиналась. Новости было нелегко переварить. Санс пытался мысленно повторять их всех про себя в попытке запомнить, хоть они и состояли только из немногих ключевых моментов. В сочетании с тем, что он узнал вчера в поликлинике, складывалась вполне целая картинка. Повторение отчасти помогало, но он ловил себя на разных мыслях, например, почему Ториэль спорит с горожанами о том, чтобы проложить автобусный маршрут к Наружному, когда автобусов под землёй не было. Ему приходилось напоминать себе, что они на Поверхности, что прошло уже несколько месяцев. Он замечал, как выглядывает из окон, чтобы убедиться, что небо ещё на месте. Во второй раз, как он заметил, что забывает, он открыл входную дверь и встал на ступеньки, пытаясь заставить себя вспомнить. Папирус последовал за ним. — Нельзя ожидать, что тебе полегчает меньше чем за сутки, — сказал Папирус, пока Санс кидал крошки от блинчиков собравшимся воронам. — Я вообще не жду, что мне полегчает. — Нет, и слышать не хочу! ПОЗИТИВНЫЙ НАСТРОЙ, САНС! Возвращайся домой, я займусь ужином, пока мы будем составлять список того, что ты ПОМНИШЬ. Сансу было куда холоднее, чем следовало бы. Он уже дрожал. Наверное, ещё один побочный эффект той тупой выходки, которую он провернул вчера вечером. На улице было светлее, чем было бы под землёй, но небо было затянуто облаками и подозрительно смахивало на потолок. — Ладно. Список оказался длиннее, чем Санс ожидал. Казалось, что его странный трюк с книгой про птиц в определённой степени работал, так как большинство из воспоминаний были связаны с птицами. Ворона — он потерялся в лесу, а Фриск пошёл искать его. Поползень — он разговаривал с Азгором о пребывании на Поверхности, а позже в тот день была гроза. Домовый крапивник — он был на краю города со Стивеном, выискивая лесных птиц, а Стивен рассказывал о преимуществах разных кормушек. Другие воспоминания тоже выделялись, хоть он и не помнил хронологию или контекста многих. Некоторые отличалось яркостью — первый выход на Поверхность, ливень с ужасающей грозой, последовавшие за этим. Но все из них перепутались местами. Он знал, что поспорил с Фриском, когда спросил их, почему они взобрались на гору, но не помнил, несколько недель ли назад это было, или всего лишь дней. Он помнил, как жил в палатке, но не в хижине, которая была между ней и домом. Он вспомнил, как переехал в новый дом, как и знал, что Папируса в тот день зачем-то отозвали, но не то, была ли гроза до или после этого. А ещё были все события до того, как они взошли на Поверхность. Санс помнил каждый момент того дня, как Фриск явился в Подземелье, всё начиная с пробуждения и заканчивая выходом на солнечный свет. События до этого тоже были вполне чёткими. Некоторые воспоминания были туманны, но то больше походило на туманность, наступающую с обыкновенным течением времени. Какая же неизведанная возможность. — А детство? — спросил Папирус, поднимая взгляд со своей стряпни и встречаясь с Сансом огнями глаз. Санс смог удержать зрительный контакт лишь на секунду. Он опять сидел за кухонным столом, раскрыв книгу про птиц перед собой. — Довольно-таки целое, мне кажется. — Есть какие-нибудь! Эм! Конкретные примеры? — День, когда ты родился. День, когда ты сказал своё первое слово. День, когда ты начал ходить. Твой первый день в школе. Те времена, когда у тебя был воображаемый друг по имени Огурчик. — Так, ладно! Ваушки, я и не думал об Огурчике уже вечность… интересно, как он поживает? — Папирус издал звук, словно прочищал своё горло. — Это… сплошь воспоминания, связанные со мной? — Нет, это просто единственные, которые не полный отстой. — …О-о. Последовала неловкая тишина. Папирус размешивал спагетти. — Знаешь, если мы оба собрались заниматься этой честностью, то когда-нибудь нам, наверное, стоит… — Не сегодня. — Санс подпёр подбородок рукой и вздохнул. — Я вымотался, бро. Мы тут почти без остановок. Мне чудится, что моя душа вывернута наизнанку. Есть предел у эмоционального бреда, который я могу выдержать за раз, знаешь? — Нет, конечно не сегодня, — согласился Папирус. — Ты прав, Санс. Я тоже устал. И для тебя это была пара очень, ОЧЕНЬ долгих дней. Санс теребил страницу с загнутым уголком в своей книге. — Я, э-э. Ценю это, бро. — Конечно! О, и кстати говоря! Тебя наверняка скоро начнут закидывать сообщениями! — А? — Разве тебе не было интересно, почему никто ещё сегодня тебе не писал? Сансу не было, если честно. Он почти забыл, что существуют и другие, как и мысль о том, что кому-нибудь будет до него достаточно дела, чтобы написать ему. — Я сказал всем, чтобы связывались только после ужина. Надеюсь, ты не против! Мне показалось, что будет лучше, если нам выпадет шанс поговорить для начала, и… мне также показалось, что ты на какое-то время не захочешь иметь дело с остальными. — Ох. Не, ну да, это… спасибо. Верные его слову, сообщения начали приходить на середине ужина. Первое было от Ториэль. Здравствуй, Санс. Ты проснулся? Как ты себя чувствуешь? Санс понял, что не помнит даже одного разговора с Ториэль за последние три месяца. Последний раз, когда он на своей памяти общался с ней, был сразу после того, как рухнул барьер, пока Фриск шёл обратно к началу Подземелья. Его первой мыслью было то, что Ториэль, скорее всего, просто была невероятно занята всё это время, несомненно, даже больше, чем Папирус. Его второй мыслью было то, что они, скорее всего, всё же общались, но он просто не помнил этого. И может, так дела обстояли и со всеми остальными. Он кое-как помнил разговор с Андайн и с человеком Стивеном, но на этом было всё. хей т, я ок. не сплю уже пару часов. мне лучше. не на все сто, но всё в норме. После этого нахлынул небольшой потоп сообщений от чуть ли не половины номеров в адресной книге Санса. Я рада это слышать! Мы очень, очень волновались за тебя. Папирус искал повсюду. Я так рада, что ты в порядке. эй санс, слышала ты проснулся? ты там ок, ты как? чё вообще случилось вчера? ЭЙ ШКЕТ, ТОРИЭЛЬ СКАЗАЛА, ЧТО ТЕБЕ ЛУЧШЕ, ЭТО КЛАССНО! ПОТОМУ ЧТО ТЕПЕРЬ Я ВРЕЖУ ТЕБЕ ТАК СИЛЬНО, ЧТО ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ, ЧТО НЕ УМЕР!!! Но реально ты вообще жив? Эй. Слышал, что ты проснулся. Могу принести твой обычный заказ, если хочешь. Счёта не нужно. Только в этот раз. Санс, я слышал, что тебе лучше, я так рад. Я знал, что вчера что-то было не так, мне не стоило игнорировать свою интуицию. Прости меня. Надеюсь, ты в порядке. Дорогой Санс. Приветик! Я рад слышать, что ты поднялся обратно на ноги. Я бы написал тебе ранее, но Папирус и Ториэль сказали, что было бы разумно дать тебе достаточно времени на отдых. Как ты себя чувствуешь? У меня немного лишнего чая, который могу принести тебе. Пожалуйста, дай мне знать. С уважением, Азгор. Реальность того, что представляло из себя вчерашнее, накрыла его с головой как цунами. Часть дня он лежал в поликлинике, а на остальной день он пропал. Это повлияло не только на Папируса. Несмотря на свою самооценку, у него были друзья, и они, наверное, потратили нехилую часть вчерашнего, волнуясь за него. Тот план никогда не подействовал бы. Не только Папирусу пришлось бы просто забыть про него и жить дальше — остальным тоже. Слишком многие заботились о нём. Вся затея была обречена на провал с самого начала. Санс был отчаянно рад за то, что никто не решил позвонить ему, так как ему не казалось, что он смог бы сдержать вину и раскаяние в своём голосе. Сообщения были легче. Он отвечал заверениями, извинениями и несколькими каламбурами, пытаясь звучать так нормально, как только мог. Кое-кто даже хотел навестить его, либо чтобы передать подарки, либо чтобы просто поздороваться. От этой мысли ему стало плохо. Он еле мог совладать сейчас с одним только Папирусом. Завтра. Завтра он может попытаться взять себя обратно в руки и снова стать старым добрым Сансом. Чуть позже, Фриск тоже отправил ему сообщение. привет. ты как себя чувствуешь? Пальцы Санса начали уставать, но он всё равно ответил. норм. Он приостановился. Нет, они заслуживали чуть большего, чем это. истощённым. чуть шатким. ты? тоже. но я не прастудился. мама супер злая но она вообщето не орала на меня сильно. о, и если тебя счас завалили, то это потому что мама взяла и почти всем написала, чтоб знали что ты ок. хаха ага мне и показалось папирус сказал всем не мешать тебе пока сам с тобой не поговорит сначала. ага. Санс перевёл взгляд к кухне, на которой Папирус до сих пор был занят приготовлением ужина. долго с ним поболтали. но хороший был разговор. как-то кажется, что нам он был необходим. Последовала краткая задержка, прежде чем Фриск ответил. я рад. но спорим было трудно. …ты ещё не сказал ему про сбросы? очень трудно, ага. и да. он на удивление хорошо к этому отнёсся. тебя ещё не упоминал. не был уверен, подойдёт ли это тебе. На этот раз пауза зависла подольше. Санс наблюдал за тем, как медленно движется многоточие внизу его телефонного экрана. по моему я сам хочу всем расказать. спасибо что подождал. без проблем, малой. Санс помедлил, затем отправил ещё одно. ты не говорил с азгором? ещё нет. я погоаорю с ним завтра. мама типа посадила меня под замок на севодня. Одна только мысль о том, чтобы сажать под замок такого ребёнка, как Фриск, вызвала у Санса смешок. уфф мне жаль это слышать всё ок. я дам тебе знать что он скажет. у меня типа план. кажется там будет три шага, чтоб останавить сбросы. но я раскажу больше звтра. Три шага. Это звучало знакомо, расшевеливая ту точку у него в разуме, которая всегда казалась связанной с Гастером. Но то была лишь очередная вещь, о которой было слишком трудно думать, когда он был настолько измождён. жду не дождусь. Завтра. Завтра, если оно наступит, мир снова начнёт вращаться. Сегодня существовали лишь он с его братом.

***

Первыми, кто навестил его, были Альфис с Андайн, забегая в обеденное время на следующий день. Другие, в основном соседи, уже заходили, чтобы просто поприветствовать его, сказать, как рады, что Санс в порядке, и завезти продукты или редкие изделия выпечки. Папирус утверждал, что не сообщал никому неприятных деталей — пока — но казалось, будто весь город знает, что с Сансом стряслось Нечто. Это было куда лучше города, думающего, что Санс вконец свихнулся, но чувство по-любому было странное. Вина за то, что они заботились о нём, благодарность за то же, и усталость от всего внимания. Альфис с Андайн были желанным освобождением от этого. Они тоже привезли подарки — Андайн принесла чай и какие-то документы для Папируса, а Альфис захватила с собой картошковые чиспсы и пиратскую копию оригинального «Космоса» — и беспокоились и переживали ровно о том же, что и остальные, но энергия от них шла весьма иная. И было хорошо видеть хоть кого-нибудь. Это вконец донесло до Санса тот факт, что он, наверное, провёл полторы недели взаперти в этом доме, ни с кем не разговаривая, наполовину забывая, что внешний мир вообще существовал. Андайн и Папирус оккупировали кухню, чтобы приготовить обед, а значит, Альфис и Сансу пришлось смыться, если они не хотели пострадать от косвенного ущерба. Санс решил представить Альфис растущей стае ворон, которые, казалось, усыновили его. — Я почитал об этом, и оказывается, мне не стоит кормить их хлебом или выпечкой, — сказал Санс, кидая арахис во двор. — Но какой-то обеспокоенный сосед принёс пакет арахиса, и что же мне с ним делать? Арахис даже не солёный. Лучше уж воронам. Альфис рассмеялась, наблюдая за тем, как вороны громко ссорились из-за арахиса. — Т-ты же понимаешь, насколько это анимешно, да? — сказала она, пихая его локтём в бок. — Ты буквально скелет, который дружит со стаей ворон. Ещё только косы не хватает или чего-нибудь. Ты уже на полпути к тому, чтобы стать шинигами. — Я — смерть, разрушитель бобовых, — произнёс Санс с мудрым кивком, отчего она лишь засмеялась сильнее. Было приятно получить обратно свою работу. — Твои, эм, т-твои дела, вроде как, уже лучше, — сказала она через момент. — Или, по крайней мере, ты так ведёшь себя. Что, ха-ха, вот это жиза. — Чувствую себя лучше, не знаю, считается ли это за «дела лучше», — сказал Санс, кидая ещё одну горсть арахиса. — Папс не рассказал тебе или Андайн, в чём, э-э-э, моя проблема? — Не знаю насчёт Андайн, но мне кажется, что нет. Я т-только знаю, что ты рухнул дома, а затем пытался бежать вверх по горе, т-типа, целых четыре часа. — Ага. Прямо кульминация моего идиотства. — Санс тихо вздохнул, наблюдая за птицами. — Я как-то вот теряю рассудок. Забываю всякое. — Типа как…? — Нет. Типа как нормальные вещи. Я забыл, что нахожусь на Поверхности. Забыл, какой сейчас год. С тех пор, как я сюда поднялся, моя память просто… отказывает. — Ох. — Альфис искоса на него посмотрела. — Мне жаль, Санс, это с-совсем хреново. Это из-за… ну, ты знаешь, эм… Альфис обернулась на дверь, чтобы убедиться, что Андайн с Папирусом ещё внутри. — Сбросов? Ага, наверное. По крайней мере, отчасти. Скорее всего, из-за парочки разных факторов. Так что, э-э-э. Не знаю, Папс хранит позитивный настрой, но я просто… то есть, я буквально забыл есть целую, вроде бы, неделю, да до такой степени, что грохнулся в обморок. Я не помню последнего раза, когда разговаривал с кем-то кроме Папируса и Фриска, я не помню даты своего рождения. Просто кажется мне, что тут всё, типа… ну, знаешь, однозначно. Санс кинул новую пригоршню арахиса. Альфис молчала какое-то время, скрестив руки и прислоняясь к двери. Она слегка дрожала. Стоял ясный, солнечный день, но похоже, зимой это не имело особого значения. — По-моему, это не настолько однозначно, — сказала она. — Эм, но я понимаю, почему ты так думаешь. Типа… я п-понимаю. То есть… Санс, почему ты н-не… обратился ко мне? Это не только в последнее время, т-ты казался… очень отчуждённым и изолированным всё то время, пока мы тут были, и, пожалуй, теперь я знаю причину? Но, то есть, я понимаю, ты н-не говоришь никому ни о чём, я тоже знаю, каково это, но об этом и речь — я такое понимаю, и ты знаешь это. И не только фигню с депрессией. — У меня нет депрессии, — пробормотал Санс. — Эм, ещё как есть? — сказала Альфис, смотря на него, словно не верила своим ушам. — У т-тебя была депрессия чуть ли не всё то время, пока я с тобой была знакома. Одного поля ягодки, точно? Ха-ха. Санс чуть-чуть поник, комкая то, что осталось от его пакета с арахисом и заталкивая его себе в карман. — Ладно, хорошо, если надо это как-то назвать. Это пустяки. — Ага, видишь, вот это я тоже понимаю, — сказала Альфис, полностью разворачиваясь к нему, уже хмурая. — Я понимаю, каково это — думать, что п-просто придумываешь себе всякое, или что чему-то не положено быть таким важным, как тебе к-кажется, или думать о том, что д-другим хуже, так что у тебя н-нет права расстраиваться. И я понимаю, каково это — изолировать себя, и даже н-не ухаживать за собой, как бы… я могла бы поговорить с тобой обо всём этом, Санс. Немного забавно, так как ты наш шутник, но это я тут п-превратила всё в шутку, а ты всегда просто делал вид, что проблем и не существовало. — Вау. Ты что, теперь терапевт? Альфис фыркнула. — Нет. Однако просто чудо, как на тебя может п-повлиять девушка, которая готова пинать тебя за твою же хрень. — Девушка? — Ага. — Альфис растерянно моргнула. — М-мы с Андайн? Мы встречаемся уже… ох. Т-ты, наверное, не… Эм, ага, мы начали встречаться всерьёз, типа… неделю после того, как поднялись сюда? Эм, мы даже подумываем о том, чтобы жить вместе, когда всё н-немного устаканится. — О-о. — Какое-то время Санс переваривал услышанное. Время действительно текло вперёд. — Э-э, ну, я наверняка уже говорил это, но поздравляю. Альфис улыбнулась. — Спасибо. Это, ха-ха, это действительно потрясающе. — Я рад за тебя. — Знаешь, если ты хочешь н-настоящего терапевта, я могу порекомендовать своего? Она довольно классная. — О господи, Ал. — И! Как я и говорила, всё не так однозначно, как ты думаешь! В-вся эта штука с памятью, то есть. Ты только посмотри на Амальгамов! Они практически полностью потеряли себя, п-пока они были… пока я… держала их в лаборатории, словно кто-то совершенно н-нормальный, который держит живых, разумных существ взаперти в лаборатории. Но теперь, когда они на свободе, им всем н-настолько лучше? Они живут со своими семьями, они с-создают себе новые жизни, это очень, эм, я очень рада, как хорошо всё у н-них наладилось, несмотря на то, что я натворила. Я, эм, я рада, что не испортила всё для них полностью… погоди, тут речь не обо мне! Я тут пытаюсь сказать, что какое-то время я считала, и по-моему, они т-тоже считали, что никогда не вернут себе своих воспоминаний или личностей, н-но они вернули! Птица-Жнец, кстати, уже совершенно независима. Санс тяжко вздохнул. Это впечатляло, если честно. Альфис словно подменили на новую. Разумеется, это была всё та же Альфис, но ей как будто бы дали новый шанс на жизнь. Будто бы к ней снова вернулась надежда. Стая ворон разлетелась, поняв, что арахис закончился. Несколько из них уселись на деревьях неподалёку, наблюдая за двором на случай того, что Санс передумает. — Везёт же им. Рад слышать, что у них всё хорошо. — А если у н-них всё хорошо, то и у тебя может быть. — Андайн, можно сказать, проникла тебе прямо в нутро, а? — сказал Санс с беглой ухмылкой. — Ага, может быть, немн… э-э-э-эй, я поняла, к чему ты клонишь, — сказала Альфис, вторя его ухмылке. — Я не думаю, что т-ты готов к такому разговору, Санс. — Не, ну да, я вообще-то сразу же жалею, что пошутил об этом. — Слушай, я знаю, что ты просто п-пытаешься заставить меня бросить эту тему, — сказала Альфис, и её улыбка чуть смягчилась. — И я так и сделаю, так как, спорим, П-папирус просто безустанно забрасывал тебя позитивностью весь вчерашний день, точно? Я-то видела его на работе. Санс лишь усмехнулся. — Я п-просто говорю. Я… всегда буду рядом, если тебе надо поговорить, хорошо? Или излить душу о том, как всё фигово, потому что всё действительно фигово, и это н-нормально — признавать, что всё фигово. Даже если я з-занята, я смогу найти время. Потому что, как я и сказала — я понимаю. Серьёзно. Хорошо? Санс поинтересовался, выдержит ли его душа ещё больше такого бессовестного сострадания. Он снова вздохнул, затем искренне улыбнулся ей. Она была слишком хороша для него. Все они были слишком хороши для него. — В этом деле мы вместе, верно? — устало сказал он. Она наградила его яркой улыбкой. — Всегда. М-можно тебя обнять? — Ага. Она подошла ближе и крепко обвила руки вокруг него. Санс обнял её в ответ. — Знаешь, я рассказал Папсу про Сбросы. — Охренеть. Правда? — Ага. Он довольно хорошо это принял. Хех, хочет найти способ починить их, потому что ну конечно же он хочет. — Звучит похоже на него. — Она отстранилась, чуть нахмурившись. — Ты знаешь, я т-тоже много обо всём этом думаю в последнее время. Я не… Мне очень нравится жизнь, которую я с-строю тут, Санс. Я не хочу т-терять это. — Ага. Я знаю, о чём ты. У меня просто… почти нет новых идей. Не то чтобы у меня когда-нибудь были годные. — Санс замешкался. — Есть один… слегка неопределённый план, быть может. Мне, как бы… нельзя объяснять по-настоящему, кто в нём замешан или в чём он состоится, так как я еле это знаю. Вроде как кусочки прошлых Сбросов все сходятся у меня в голове, и… я не знаю, что за картина такая получается. — Ну, «план» — это лучше, чем любое, что мы с тобой когда-либо придумали, — сказала Альфис, пробегая рукой по шипам на голове. — Можешь рассказать мне хоть что-нибудь про него? — Там три шага. Что-то про… Санс моргнул, когда воспоминание ударило его, как молния. — По-моему, ты оставила мне сообщение. — Что? — Или… по-моему, ты оставила сообщение для себя. — Санс потёр свою челюсть, отчаянно пытаясь соображать. — Было что-то, что мне полагалось передать тебе. — Я? — пискнула Альфис, выпучивая глаза. — Что, типа… какая-то другая… в-версия меня? — Ага. Она оставила какую-то… информацию. Данные. На флешке, мне кажется? Если я оставил её с остальным моим хламом, она должна всё ещё быть в сохранности. Альфис хлопнула руками по рту и ахнула. — Хранитель в-времени моего папы! О боже, это потрясающе. Что, если там какой-то прорыв? Где она? — Вон там, в подвале, — сказал Санс, высматривая дверь. — Пошли. Он пошёл, обходя дом кругом. Альфис шла следом, треща без умолку от волнения. — Вторая я, небось, что-то нашла. Может, л-личность аномалии? Или механизм т-того, как она Сбрасывает и Перезагружает? Н-не могу поверить. Машину ты сюда наверх тоже перенёс? Как т-тебе удалось протащить все эти вещи мимо Папируса? Санс остановился там, где должна была быть дверь в подвал, переводя взгляд с пустой стены на Альфис и хмурясь. — «Наверх»? Что…? Санс посмотрел обратно на стену. — Ох. Это Поверхность. Здесь у них не было подвала. Он чувствовал, как Альфис таращится на него. — Эй… — сказала она после нескольких долгих, неловких секунд. — В-всё в порядке. Санс покачал головой, заталкивая руки в карманы. Средь бела дня, голубое небо над ним и вороны на близлежащих деревьях, а ему всё равно удалось забыть. Каким образом это было в порядке? — Ты не знаешь, п-принёс ли её сюда? — спросила Альфис, пододвигаясь чуть ближе. — Всё до сих пор в Подземелье. Похоже, я посчитал, что забиваю на всю ту хрень. — Санс пожал плечами максимально небрежным образом. — Неважно, без разницы. Наверное, ни к чему не привело бы. — Ты этого не знаешь! — Она осторожно дотронулась до его плеча. — Слушай, в-всё в порядке. Мы можем вернуться когда-нибудь и взять её. Идёт? Она же не может в-взять и убежать. Санс опять покачал головой. Никто больше не пустит его и близко к горе. И его разум, наверное, сломается навсегда, если он вернётся под землю. Или он начнёт думать, что Подземелье было Поверхностью? А вот это уже уморительная мысль. Он чуть не рассмеялся. — Пойдём обратно, проверим моего бро и Андайн, — сказал он, разворачиваясь и прохаживаясь обратно к входной двери, пока Альфис не успела ответить. — Умираю, есть хочу. Обед выдался достаточно приятным. Папирус и Андайн соорудили почти съедобные сэндвичи, а кухня даже не полыхала. Никто и слова не сказал про Сбросы или про скелетов, которые медленно теряют рассудок, хотя Санс предположил, что Папирус ввёл Андайн в курс дела, пока он с Альфис были снаружи. Ему, хотя бы, удалось донести до брата то, что Сбросы обязаны оставаться секретом ещё немного. Вместо этого, разговоры шли о нормальных, Поверхностных вещах. О погоде, городке, ближайшем человеческом городе, местных людях. Папирус был даже в более приподнятом настроении с Андайн рядом, и вблизи было ясно видно то влияние, которое Андайн с Альфис оказывали друг на друга. Энергия первой казалась теперь скорее счастливой, чем агрессивной. Было приятно увидеть наверняка, как хорошо все трое приспособились к Поверхности. — Если бы мы правда жили вместе, нам надо было бы понять, где, — говорила Андайн, ярко ухмыляясь. — И нам надо разрешить всю эту тупую фигню с людьми и протестами, но мы с Альф тут думали, а что, если бы мы жили за пределами Наружного? То есть, там же есть целые океаны! Мне надо, хотя бы, увидеть их! — Многие другие в-водяные монстры тоже думают о том, чтобы переместиться к океану. Или, рядом есть какие-то озёра? Но, боже, м-мне так хочется путешествовать. — По-моему, почти ВСЕМ хочется! Я ТОЖЕ ХОЧУ УВИДЕТЬ ВСЯКИЕ РАЗНЫЕ МЕСТА! Я слышал о стране под названием ИТАЛИЯ. Видимо, они ПРИДУМАЛИ спагетти! РАЗУМЕЕТСЯ, Я ДОЛЖЕН САМ ВЗГЛЯНУТЬ НА ЭТО МЕСТО! — Тут столько мира на обследование. Если бы люди только приняли бы нас поскорее, мы могли бы, собственно, взглянуть на него! Санс увидел, как Андайн тайком сжимает руку Альфис под столом, и снова подумал о подвале. О информации, которая могла там лежать. Он подумал о том, что Фриск сказал тем вечером, и о всех идеях, которые продолжал сочинять Папирус, чтобы починить время и пространство. Вот они все, счастливые на Поверхности, на огромной, бесконечной Поверхности. Счастливые, полные надежды, продвигающиеся дальше. Санс не заблуждался по поводу своих собственных шансов на такое, но ведь его счастье же никогда не учитывалось ни при чём. Всё просто… внезапно стало очень реальным. Почти четыре месяца на Поверхности, все те способы, которыми они все изменились, а они могли потерять это всё в мгновение ока. Наверное, так уже и произошло. В конце концов, это был не первый раз, когда Фриск доставил всех на Поверхность. Он был обязан добыть ту информацию для Альфис. Обязан вернуться в Подземелье. Не ради того, что это могло бы помочь остановить Сбросы, потому что он просто не мог заставить себя размышлять таким образом. Но если он был обречён полностью сойти с ума, то может, он мог бы хотя бы сделать это, пытаясь обеспечить настоящее будущее для остальных. Милая мысль, по крайней мере. После обеда, Альфис согласилась помочь Папирусу прибраться в кухне, а значит, Андайн наконец-то поймала Санса наедине. Они сидели в гостиной, пока Андайн разбирала какие-то документы для Папируса. — Короче, Папирус рассказал мне, как у тебя дела, — сказала она без предисловий приглушённым тоном. Санс поднял взгляд на неё и моргнул. До этого он пялился в никуда, весь в своих мыслях. — Я так и подумал, — сказал он, мельком глядя на кухню. — Это хреново, — сказала она, окидывая его суровым взглядом. — И мне жаль, что это происходит, и я понимаю, как это может вывести тебя из себя настолько, чтобы сотворить что-то вконец тупое. — Окей, — сказал он, ожидая подвоха. — Спасибо? Она отложила документы и пристально посмотрела на него, не отвлекаясь ни на что другое. — Но ты не видел его в тот день, когда пропал, — продолжила она. — Я никогда не видела его таким, ни в жизнь. Если ты хоть раз снова сотворишь с ним такое, ты у меня мечтать будешь, чтобы я могла просто врезать тебе по ебалу. Взамен я превращу твою жизнь в чёртов ад. Ясно? Её единственный глаз полыхал. Санс отвернулся. — Как день. — Хорошо, — сказала она, чуть сбавляя тон. — Из-за тех сволочей на протестах, ещё два монстра угодили в больницу в тот день. Нам бы очень понадобилась его помощь. — Извини. Она изучала его на протяжении долгого, напряжённого момента, пока её лицо наконец не смягчилось. — Ага, я тебе верю, — задумчиво произнесла она. — Ты — самое важное на всём свете для него, ты же это знаешь, да? — Конечно знаю. — Тогда веди себя так. Он чуть фыркнул. — Что это вообще значит? — Это значит, веди себя как кто-то, кто важен для кого-то, кретин. Альфис не шутила насчёт способности Андайн пинать других за их же хрень. Но опять же, он знал это уже годами. Она орудовала своим состраданием как дубиной. После всех осторожностей и чувствительности последних дней, это казалось по-своему освежающим. — Я… — Он притих и решил дать ей хотя бы подобие правды. — Я работаю над этим. — Хорошо, — повторила она. — Лишь бы это было шагом в правильном направлении. — Хех. Первым шагом по очень длинной дороге, однако. — Да, но ты всё равно должен идти по ней, — свирепо сказала она, сжимая обе руки в кулаки от сущего энтузиазма. — Иди по этой дороге, даже если она ухабистая, даже если она всё поворачивает обратно и идёт кругами! Продолжай идти, потому что это — единственный способ куда-нибудь дойти! И иди по ней ради тех, кому ты нужен — пока не поймёшь, как идти по ней ради самого себя! — Охренеть, — сказал Санс, чуть-чуть посмеиваясь. — Я и забыл, на что похожа запатентованная ободряющая речь Андайн. Немудрено, что ты так хороша для Альфис. — ТЫ ЧЕРТОВСКИ ПРА… п-погоди, честно? Он одарил её широкой, искренней улыбкой. — Ага. Моя память, может, и ни к чёрту в последнее время, но я уже давно знаком с Ал. Она… это очевидно, насколько ей сейчас лучше. Серьёзно. Андайн покраснела. Санс вообще не думал, что такое было возможно. Ему удалось не рассмеяться, так как он был почти уверен, что в том случае она спихнёт его с дивана. Она прочистила горло. — Ну… хорошо! Я тут, э-э-э, я тут очень сильно старалась, и училась, как быть терпеливой, и мне почудилось, что она кажется счастливее в последнее время, но я не на все сто была уверена, так что хорошо услышать это от кого-то другого, но это НЕВЕЖЛИВО — ГОВОРИТЬ О ТЕХ, КТО НЕ РЯДОМ, так что заткнись и хватит так лыбиться! Они могут потерять это всё, снова подумал Санс, не меняя улыбку ни на малую толику. Все могут это потерять, и нет гарантии, что они вернут это. Он потратил столько времени на борьбу с неминуемым, и ничего не достиг. Он также потратил столько времени на то, чтобы абсолютно ничего не делать ради неминуемого, и это тоже ни к чему не привело. Так что же ещё оставалось? Даже если бы он пошёл и достал эти данные для Альфис и потерял рассудок в процессе, что бы из этого вышло? Гастер сказал, что это потребует усилий ото всех. Может, в этом и был смысл. Может… смысл был в просьбе о помощи. Это всё ещё слишком походило на самообман. На ложную надежду. Он уже какое-то время следовал инструкциям Гастера, никогда не осознавая этого, пока сказанное Гастером не заводилось у него в разуме. А вот это… потребует настоящих усилий. Это потребует сознательных решений. Всё ещё следуя приказам, потому что это было неизбежно, но выбирая, как следовать тем приказам. Полностью исходя из того, что всё это каким-то образом куда-то вело. Предательский голосок у него в голове прошептал, а что, если ведёт? Телефон Санса задребезжал, втягивая его обратно в реальность. Он услышал, как телефон Андайн звенькнул в тот же момент. Санс вытащил мобильник из кармана. Это было групповое сообщение от Фриска. Привет всем. Мне надо попросить, чтоб все кто полчуили это пожалуста встретили меня в конфиренц зале в пасольстве сегодня в 8 вечера. Мне надо сказать кое что очень важное вам всем. Если не сможете прийти, пожалуста скажите мне чтоб я мог рассказать один на один в другой раз. Но это черезвычайно важно, так что пожалуста освободите время и встретьте меня если сможете. Сегодня в 8! Санс почувствовал, как немеет его душа, пока прочитывал весь текст, дважды. Он проверил список тех, кому написал Фриск — он сам, Папирус, Андайн, Альфис, Ториэль, Азгор и Меттатон. — О, чёрт, — сказала Андайн, хмурясь своему телефону. — Погоди, но это не может быть связано с посольскими делами. Санс, тебе это тоже пришло, да? Это не могут быть посольские дела, если им нужны там ты с Меттатоном. — Эй, ребята! — Альфис высунула голову из кухни и помахала своим мобильником. Папирус последовал за ней. — В-вы оба получили сообщение Фриска? — Ага, — сказала Андайн, садясь прямо. — Есть идеи, в чём дело? — Нет… — сказала Альфис, бегло переводя взгляд на Санса. Санс держал рот на замке.