Коллективное бессознательное

Минхо в такси расплачивается, пока Ликси и Джинни вылезают, выходит последним и слегка оглядывает улицу. — Давайте домой, — говорит сквозь зубы. Квартира встречает тишиной, пустотой и каким-то особым разочаровывающим чувством. Хочется плюнуть на все диеты, забраться на самый верх шкафов и вытащить запретные снеки, шоколадки и газировку, а потом до самого утра смотреть аниме, те самые, в которых про настоящую любовь, приключения и волшебство. Хенджин зло пыхтит, снимая обувь, Ликси совсем притих, а Хо просто стоит посреди темной гостиной и сжимает кулаки. — Хенджин, — Минхо говорит тихо, боясь напугать, но оттого всегда еще страшнее, — давай поговорим. Ликси, вытащи пока наши запасы на «особый» случай и включи аниме, ладно? — он оборачивается к самому младшему с мягкой улыбкой, а потом утаскивает в свою комнату Хенджина за локоть. Дверь закрывается с тихим щелчком. — Я знаю, я обещал, но я не ожидал, — канючит Джинни, думая, что Минхо его ругать собрался. — И вообще… — Ликси не должен этого знать, потому что будет переживать, — тихо говорит Хо и садится устало на кровать, снимая кольца и браслеты, которых сегодня на нем в избытке. — Что знать? — непонимающе спрашивает Хенджин. — Они думали, что вы встречаетесь. — Мы с котеночком? — Джинни еще сильнее глаза распахивает и смотрит на Минхо недоверчиво, мол, кому вообще в голову могло прийти. — Да, вы с котеночком, которые не отлипают друг от друга и записаны друг у друга в телефонах приторно до безумия, — Минхо не злится на них, потому что какой вообще смысл, если Чанбин сам виноват, что даже поговорить не в состоянии. Как и они с Джисоном, очевидно. — Чанбин твой тупой с утра увидел сообщения от «любимочки», все эти ваши люблю, скучаю, сердечки и прочие нежности, подумал, что у тебя парень есть, и обиделся. Хенджин дышит через раз, смотрит странно, словно впервые Минхо видит, а потом садится прямо на пол и смеется тихонечко. — Вот как? — Джинни головой трясет, потому что смешно, ей-богу! — Молодец он, конечно. Нет, не спорю, наверное, я бы тоже удивился. Вот только я бы поговорил. — Я знаю, — Хо кивает головой и смотрит, как друг в легкую истерику впадает. — Я говорю это тебе, потому что знаю, что ваши отношения такие, какие есть. Это нормально, нет в них ничего плохого, просто… — Просто я тоже виноват, хочешь сказать? — Джинни грустно ухмыляется. — Зная, как ты пытался с ним поговорить, я так сказать не хочу. Вы вполне могли бы все выяснить, если бы не его упрямство, — Минхо снимает рубашку и откидывает в корзину для белья, после чего натягивает ближайшую к нему домашнюю футболку. — А вы с Джисоном? — спрашивает и смотрит выжидающе. — А мы вот и поговорили. Хотя бы об этом, — Минхо хмурится, потом глаза закрывает. — Вот мы как раз точно виноваты оба, нам ничего не мешало встретиться спокойно, спокойно обговорить эту ситуацию, заодно и вас направить с Чанбином в нужное русло. Мы просто не смогли, не знаю. — Ты же не винишь себя? — спрашивает Хенджин и тихонечко к другу подползает, цепляясь за коленки. — Не виню, наверное, — Минхо глаза открывает и смотрит на Джинни, который уже не истерит, только расстроился и теперь совсем уж печально и устало выглядит. — Нам вообще не нужно было вмешиваться, а если уж решили, надо было делать как положено. А теперь все как-то запуталось, — Хо встает и Джинни за собой тащит. — Я не буду менять свою дружбу с Ликси только потому, что она кому-то не нравится, — Хенджин хмурится. — И я тебя не виню, только себя, потому что не рассказал ему раньше обо всем. — С него тоже ответственности не снимай, но я думаю, что вам стоит поговорить, — Минхо на Хенджина смотрит пристально. — Не отрицай, я знаю, что ты все эти полгода по нему сох, ничего у тебя не прошло, так что просто поговори, попробуй еще раз объяснить, если сам хочешь, конечно. Но я бы попытался. — Ты будешь говорить с Джисоном? — спрашивает Джинни и тоже в глаза Минхо заглядывает. — С нами немного сложнее, — Хо взгляд отводит. — Мы с ним друг друга не услышали в самый важный для всех момент, даже не попытались. Накричали, нагрубили и разошлись в разные стороны. Если у вас с Чанбином произошло недопонимание, то мы в своей ситуации виноваты абсолютно сами. — И все же? Минхо на секунду теряется, потому что страшно, потому что столько месяцев прошло, хотя сегодня вечером он этого и не ощутил. Если бы не одно «но»: они с Джи никогда друг другу не говорили, что расстаются. Джисон сегодня это впервые сказал, а потом поцеловал. — Да, я с ним тоже поговорю, — принимает решение Хо. — Тебе бы переодеться, — кивает головой Минхо на Джинни. — Я закончу и Ликси помогу, не думаю, что я хочу сейчас спать. — Да, я тоже, — Хенджин тихонько из комнаты выскальзывает, слыша, как младший шуршит упаковками вредностей, усмехается тому, что тот уже в пижамке с милыми утятами, которую он ему сам и подарил. — Вы с Минхо уже насекретничались? — спрашивает с улыбкой. — Какой чай будешь? — Любой, — улыбается Хенджин в ответ и исчезает в комнате, не замечая, как улыбка Феликса гаснет. Ликси смотрит, как небо за окном расцветает фиолетово-розовым пятном прямо над соседними домами. Минхо только спать ушел, Хенджин так и сопит на диване, ему бы самому, по-хорошему, в комнате спрятаться и уснуть крепко, только не хочется. Он вдруг впервые понимает, что натура его странная, о которой ему уже только ленивый не сказал, приносит неприятности любимому дружочку. Раньше это только самого Ликси касалось, когда его задеть пытались или посмеяться. Тогда было неприятно, конечно, но все казалось каким-то легким, ненастоящим. Что они вообще об их с Джинни дружбе могут знать? Им ведь хорошо вдвоем: и спать хорошо, и прижиматься, и нежности говорить. Кто вообще сказал, что в дружбе этого не может быть? Они уже четыре года знакомы. Встретились в школе, где Хенджин и Минхо были на год старше и пригрели только переехавшего с сестрой малыша, похожего на котеночка. Его так Минхо ведь назвал, когда под деревом нашел во время обеда. Подошел, сел напротив на корточки, языком цокнул и спросил: «Что это у нас тут за потерянный котеночек»? Феликс тогда улыбнулся и только что переломавшимся голосом на ужасном корейском ответил, как его зовут и что это его второй день в школе. Так они и подружились. И все было всегда хорошо. До сегодняшнего дня. А сегодня Феликс впервые задумался, что он словно и не вырос. Все пошли дальше, становятся серьезнее, даже Хенджин с Минхо, какой бы их дружба крепкой ни была, все равно изменились, и Ликси это видел. Только он сам так и не поменялся со всей своей тактильностью, любовью ко всему милому, нежному и мягкому. Он по-прежнему легко плачет, улыбается как не в себя и носится по коридорам университета, словно по школе. Ликси раньше никогда не задумывался, что его поведение может помешать и не кому-нибудь, а Джинни, самому лучшему дружочку, с которым легко и тепло, как дома. Ему бы поговорить с ним, попросить прощения, а еще лучше — самому все объяснить Чанбину, потому что он его, если честно, винит, но не сильно. Себя сильнее. И с Минхо стоит, наверное, потому что старший уж точно подскажет, что делать нужно. Он же к нему все четыре года со всеми бедами своими ходил: от разбитых из-за скейта коленок до страха, что ничего в жизни у него не получится. Он весь разговор старших, конечно, не слышал, только чуть-чуть, потому что распереживался и немного испугался, когда Хо утащил Джинни в комнату, как злой дракон. «Они думали, что вы встречаетесь», — вот в чем все дело. Ликси ведь сразу Джинни сказал, что Чанбин что-то не так понял, потому что кто же в здравом уме и твердой памяти по собственной воле откажется от Хван Хенджина? То-то и оно, что таких дураков в целом свете не сыщешь. Феликсу и правда нужно поговорить и с Хенджином, и с Чанбином, и с Минхо, и, может быть, даже с Чаном, о котором никак не забывается, потому что Чан выглядит как Рождество, когда тебе десять и ты получаешь все подарки, загаданные у Санты, но Феликсу страшно. Пока он молчит, кажется, что все это и не с ним вовсе, что все само как-нибудь разрешится, что Минхо не будет злиться, и Джинни простит. Только Ликси не уверен, что оно так действительно останется. Потому что чувство вины уже взрастило свои первые ростки, развернуло листья и пустило корни в его душе. К понедельнику Феликс понимает только одно: надо меняться, иначе однажды он потеряет своих друзей. Ни с Минхо, ни с Хенджином он так и не поговорил, но зато точно решил поговорить с Чанбином. Последний, кстати, за выходные разблокировал Джинни в соцсетях и умолял о разговоре. Хван хмурился, задумчиво кусал пухлые губы и кидался телефоном во все мягкие поверхности исключительно из личного телефонолюбия. В университет утром они приезжают все вместе, но Ликси еще в холле машет старшим ручкой и скрывается в неизвестном направлении, вызывая удивленные взгляды со стороны Хенджина, настороженные со стороны Минхо и недоумевающие со стороны всех остальных, привыкших, что Хенджин и Феликс все время вместе и отлипают друг от друга с неохотой, под давлением только ненавистного расписания, придуманного, разумеется, исключительно черствыми, ничего не знающими о настоящей дружбе, людьми. Универ гудит, как пчелиный улей, а у Ликси в светлой головке свой рой мыслей, жужжащих, как огромное облако мошкары. У него до первой пары всего двадцать минут, но он уверенно двигается в сторону музыкального факультета, чтобы найти Чанбина, Джисона или Чана, потому что важно сейчас рассказать, потому что накрутил себя за выходные до состояния пружинки, и теперь как обратно развернуться во что-то человеческое сам не знает. В этом крыле университета крошечке Феликсу все незнакомо: ни тебе больших танцевальных залов, ни знакомых преподавателей, ни привычных лиц студентов с сумками для тренировок. Он все мечется от двери к двери, заглядывая в небольшие окошки, но никого из тех, кто ему нужен, не находит. Время утекает сквозь пальцы и давно пора бежать на пары, которые Ликси ни разу с начала года не пропускал, но уходить, так и не добившись желаемого, не хочется. Это с виду Феликсу ни до чего дела нет, но кто бы знал, какое упрямство скрывает эта головушка. Ликси в очередной коридор заворачивает, где одни глухие двери, и застывает. Он не знает, как выяснить, что за ними скрывается, пока не замечает одну приоткрытую. К ней и подходит, улавливая отголоски нежного голоса. Внутри кто-то поет красиво, как ангел, так что Феликс застывает на месте, украдкой заглядывая. Комната небольшая, обита звукозащитным материалом, на полу целая куча проводов, а еще оборудование незнакомое и окошко над ним, за которым стоит паренек не старше самого Ликси и поет. — Хорошо, Сынмин, — раздается голос из кресла за оборудованием, и только сейчас Феликс понимает, что в комнате еще кто-то есть, — только попробуй еще мягче, приглуши немного звук, размажь его, чтобы он таким ярким не был. — Ага, — паренек отрывается от листка, поднимает взгляд на собеседника и замечает, что в дверях кто-то стоит. Феликс сталкивается с ним взглядом, вспыхивает мгновенно и отскакивает от двери, тут же прочь бросаясь. Ему кажется, что он вторгся в чужой мир, помешал. Ему так неловко еще никогда не было, хотя он и увидел-то всего секундочку. Он опрометью несется в свое крыло, в свои родные танцевальные классы и аудитории, успокаиваясь лишь тогда, когда оказывается в окружении знакомых стен. Первые пары пролетают, оставляя за собой только шум в голове и легкую усталость, впереди обед и практические занятия. Ликси думает о том, чтобы снова попытать счастье и поискать Чанбина, но потом понимает, что тот, скорее всего, будет в общей столовой, где и Джинни с Минхо будут, и отказывается от идеи подходить к нему при друзьях. Нет, надо осторожно. Он до того сосредоточенно думает, что даже с лица привычное выражение безмятежности ускользает, а сам Ликси не замечает, что перед ним и Хо, и Хенджин давно стоят. — Ликси-пикси, — Минхо треплет его пушистые светлые волосы и в глаза заглядывает, слегка наклонившись, — у тебя все хорошо? — А? — Феликс вскидывает бровки от неожиданности, но сразу успокаивается и цепляет улыбочку. — Конечно, хен, все хорошо, просто задумался. — Что-то с заданием? — переживает Джинни и за руку хватает, утягивая по коридору в сторону столовой. — Нет, — Ликси приваливается боком к дружочку, не в силах справиться с самим собой, хоть капельку бы былого спокойствия ощутить, — правда, все хорошо, я о другом задумался. — Ладно, — Джинни не настаивает, но смотрит слегка удивленно. Да и где это видано, чтобы его котеночек ему вдруг чего-то, что беспокоит, не рассказал! Может, просто в универе не хочет? — Покушаем сегодня внутри? — спрашивает он у всех. — А то я забыл крем от солнца! — Ты все время что-то забываешь, — ворчит Минхо. — Ну, Хо-я, ну, извини, — Джинни тут же куксится и Ликси к себе еще теснее жмет, — просто съемка у нас на следующей неделе, а ты же знаешь, что я загорю даже за двадцать минут! — Тебе всегда это кажется, — Минхо спорит исключительно из принципа, ухмыляется и все на младшего поглядывает настороженно. — Может, у Ликси есть? — Что? — переспрашивает Феликс, который за очередным витком собственных споров с разумом упустил всю перепалку. — Ничего, — Минхо качает головой, но смотрит внимательно. — Ты уверен, что все в порядке, мелкий? — Все хорошо, — как мантру повторяет Ликси и выдыхает, когда оказывается в столовой, полной студентов, потому что тут уже никому не до расспросов. Феликс такой крошечка, котеночек, феечка и совсем не от мира сего временами. Минхо его насквозь видит, будто и правда с руки выкормил. И сейчас он глядит на младшего друга и никак в толк не возьмет, что случилось, что Ликси-пикси их с Джинни сторонится, прикоснуться боится второй день, сам себя одергивает постоянно и смотрит как-то иначе, будто недоверчиво? Минхо даже в самый первый день у Ликси такого взгляда не видел, потому что он с первого дня им поверил, ручками своими маленькими и тонкими обхватил и полюбил всем своим огромным для этого мира сердцем. Он же его знает как облупленного, так почему же теперь Феликс им больше не верит, глазками не сверкает и ладошки свои в кардигане прячет, а не тянется ими к рукам старших, как обычно? Минхо всего на пару мгновений задумывается, когда это началось, и вдруг понимает, что после вечеринки. Только единственный, с кем Ликси в тот вечер говорил, кроме них самих, — это Бан Чан. Неужто этот рэпер тупой ему сказал что-то? Наслушался друзей своих тупоголовых и полез, куда не просили? Нет, Чан же не такой, Минхо знает. А если попросили?.. Минхо украдкой зал оглядывает и замечает, что на них смотрит то самое вездесущее трио: Джисон тоскливо ковыряется в тарелке, бросая взгляды, и кусает губы; Чанбин побитой псиной рядом с ним трется, даже не ест, только потягивает американо со льдом, Хенджина из-под кепки взглядом гипнотизируя; Чан с отсутствующим выражением лица во все глаза на их крошечку смотрит, к обеду даже не притронулся. Джисон взгляд Минхо ловит и замирает на секунду, пытается улыбнуться, да не выходит, не можется никак. Минхо и сам бы улыбнулся, да только и ему не под силу, у него улыбки давно по расписанию и лимиту на день и все Ликси с Джинни, потому что только благодаря им еще на планете держится. Ну, еще Суни и Дуни, без которых уж и совсем не жизнь была бы. Кто бы его еще по ночам так грел? Минхо взгляд отводит и думает, что ему нужно с Джисоном поговорить. Потому что, если Чан и вправду что-то Ликси сказал, попросить его об этом мог только Чанбин. Этот увалень на Ликси и без того всех собак спускал при каждом разговоре. И уж если это правда… Чана спасет только самолет в Австралию. А Чанбина ничего не спасет. Ликси ведь ранимый до ужаса. Вроде стойкий настолько, что согни — не сломается. Только это все, когда надо целей достичь, выстоять, показать, что можешь: когда тренировка по шесть часов в день и потом еще индивидуальная, когда после этого зал или йога, когда надо было вес сбросить и сидеть на одном рисе и воде. Их Ликси может вступиться за того, кому хуже, кто слабее, выдержать удар и заплакать потом, когда никто не увидит, но это вовсе не значит, что его задеть нельзя, потому что только Минхо и знает, как он все обидные слова помнит, на себя примеривает, как плохую одежду, и думает, неужто он и вправду так плохо выглядит? Потому что мнение у него на все свое и с большинством не совпадает, потому что у него в голове одна любовь ко всему сущему, будто он и вправду ангел или феечка. Его задеть даже стараться не надо — сам найдет, за что над собой поиздеваться, потому что видит же, что не такой, как другие. Минхо ему сто тысяч раз говорил, чтобы не думал, не копался в себе, да все одно: «Я же и вправду странный, хен, может, они правы?». А они не правы. Никто из них. И Джисон с Чанбином тоже неправы, будь они неладны. Что они вообще о его сердце знают? Они о своем-то не так чтобы сведущи, куда уж им до чужих! Минхо снова Ликси разглядывает, а тот грустный совсем, будто напуганный, и оттого на душе так паршиво становится, что хоть самому плачь. Как же так можно, чтобы вот это чудо чудное обидеть? Он, конечно, понимает, что Чан, может, и ни при чем, что дураков на свете пруд пруди, только вот молчание Феликса ему покоя не дает. Он же раньше к нему со всем приходил, разве нет? — Какие планы после обеда, Ликси? — невзначай спрашивает Минхо. — У меня практика, как и у вас, — Феликс улыбается, снова ручки свои прячет и выдыхает немного нервно, — потом день ног в зале, а после у меня вечерняя фотосессия для кофейни. Я сегодня поздно буду, не ждите меня, ладно? — Ты все-таки согласился на ту рекламу? — Джинни хмурится. — Это совсем не твой уровень, котеночек! — Нет-нет, — Ликси у лица ладошками машет, — они правда хорошие! У них сеть кофеен и концепт чудесный! К тому же, я так давно не брал никаких заказов, что боялся расторжения контракта. Это хорошее предложение, честно-честно! — Ладно, — с сомнением тянет Джинни, — на следующей неделе у нас совместная фотосессия для косметического бренда, вот тогда они все увидят, какой ты у меня красивенький! И пусть только попробуют не забросать тебя лучшими предложениями, да? — Я бы все тебе отдал, — Ликси смеется, когда Джинни его по щечке гладит и… отстраняется. — Мне бежать надо, ладно? А то я сегодня весь день рассеянный, надо собраться перед практикой! Он с друзьями прощается и из столовой выскакивает в надежде притаиться где-нибудь и Чанбина поймать. — Ты что-нибудь понимаешь? — спрашивает Джинни, расстроенно на Минхо глядя, потому что где это видано, чтобы котеночек от его прикосновений отворачивался? — Нет, — Минхо мрачно головой качает и невольно на Джисона глазами косит, — и мне это не нравится. Минхо, если честно, за всех подряд переживать не привык. Он за всю свою жизнь переживал только за трех людей: Хенджина, который к нему еще в младшей школе прилип, как лепесточек сакуры, да так и остался, за Феликса, который котеночек самый ласковый, и за Джисона, который на самом деле не тупой, хороший ведь, если бы не та глупая ссора. Минхо переживать за других вообще не то чтобы умеет. У него словами выразить все свои мысли никогда не получалось. С Хенджином когда-то Минхо просто смирился, прикипел, сам не заметил, как этот мальчишка взглядом своим щенячьим и смехом дурным и громким под сердце залез. С Феликсом вообще по-другому и сложиться не могло, потому что котеночек этот сразу клубочком где-то на дне души свернулся и до того своим ощущался, словно всегда там и был, даже до того, как встретились. А Джисон — он просто родной. Даже после всего, что произошло, он своим до сих пор ощущается. Злиться на него можно, ругаться, бегать от него, но сути это не меняет. Джисон — это как вернуться домой после холодной улицы, как услышать знакомую с детства музыку, как найти правильные слова, как закат, который всегда видишь словно впервые, как рассвет, благодаря которому хочется проснуться, как душевное спокойствие после череды пинков от жизни, как жизнь, которую всегда хотел. Минхо его ловит на выходе из столовой резко, отрывая от ушедших вперед Чанбина и Чана, один из которых с Хенджиновых длинных ног взгляда не сводит, а второй по уши в своих мыслях застрял. — Минхо? — Джисон слегка теряется от того напора, с которым его уводят, но смотрит доверчиво и совсем чуточку восторженно. — Что случилось? — Что ты имел в виду, когда говорил, что вы просили Чана присмотреть за Феликсом? — Минхо тормозит под лестницей в темном уголке подальше от любопытствующих студентов. — Что? — Джисон теряется, потому что такого вопроса он уж точно не ожидал. В голове пусто, а в груди что-то тянет невольно, потому что думалось, что они друг о друге поговорят, а не будут снова выяснять неизвестно что о других, пусть даже и близких. — У вас ведь был план, да? — Минхо смотрит спокойно, не злится вроде даже, только по лицу Хана глазами бегает, потому что насмотреться не может. — Чанбин придумал? — В целом да, — Джисон кивает. — Просто я хотел с тобой поговорить, а Чан должен был отвлечь Феликса, чтобы Чанбин мог поговорить с Хенджином. Ничего такого, честно! — Чанбин точно ни о чем больше Чана не просил? — Что? — Джисон хмурится. — С чего вообще такие вопросы? — Джи сам злиться начинает, потому что нихрена не понимает, потому что к черту и Чана, и Феликса, и Чанбина с Хенджином. — Ликси изменился, — Минхо брови сводит, — после вечеринки. Не понимаю, что произошло. Чан ведь ничего такого ему сказать не мог, правда? Из того, что обычно Чанбин несет? — Чан? — Джисон так удивляется, что его брови на лоб взлетают, а губы сами собой в кружок вытягиваются. — Ты же и сам его неплохо знаешь, Чан бы никогда ничего плохого не сказал! — Я просто хотел уточнить, — Минхо на секунду теряется, потому что и правда, что за бред он несет. — У тебя все как всегда, Минхо, — Джисон вдруг грустно улыбается, — вот поэтому все так и произошло. — Как так? — Идиотски, — Джи вздыхает. — У тебя всегда мы плохие. Если Хенджин плачет, то виноват Чанбин, потому что придурок, если я с тобой не согласен, то я, потому что тупой. — Чанбин и вправду придурок, и ты это знаешь, — Минхо глаза закатывает. — И ты не тупой. Тогда уж мы оба. — Просто ты опять это делаешь, понимаешь? Ты мне снова не веришь и не слушаешь, — Джисон устало глаза прикрывает и губы облизывает. — Чан точно не навредил бы Феликсу. Во-первых, потому что человек он не такой, а во-вторых, потому что тот его, кажется, очаровал, — ворчливо замечает Джи. — А теперь: привет, Минхо, да-да, дела у меня так себе, спасибо, что спросил, кстати, как сам? — Я понял, — Хо теперь еще больше ничего не понимает. — А почему так себе? Ты вроде в последнее время на настроение не жаловался, — спрашивает, заново лицо напротив рассматривая. — Понимаешь, мне ужасно нравится один парень, но я никак не могу с ним поговорить нормально, потому что я дурак, а он использует меня как справочное бюро, чтобы выяснить, кто и что мог сказать его любимым друзьям, — с сарказмом тянет Джисон. — Такая вот проблема. Не знаешь, что делать? — А он точно тебе нравится? — ухмыляется Минхо, а внутри все дрожит и рвется. — А то в последние несколько месяцев казалось, что он тебя просто бесит. — Не без этого, — Джисон тоже улыбается, — он слишком сильно печется о своих друзьях, а на меня будто и по боку. Неприятно как-то. — Ревнуешь? — тихо спрашивает Хо и чуть ближе подходит, так что теплое дыхание Джи до его щеки долетает. — Представляешь? — Джисон снова губы облизывает. Ему на пару пора, потому что вот-вот начнется, но сейчас это таким нелепым все кажется. Черт бы с ним со всем! От Чана, конечно, потом прилетит, что прогуливает, но сейчас так не хочется заканчивать только-только начавшийся разговор. — Я вот тоже одного парня ревную, — вдруг выдает Минхо, — который уже полгода мне улыбается, будто мы не ссорились, а потом флиртует со всеми напропалую так, что выноси святых! И я все никак понять не могу: нужно ли ему все, что между нами было? Или та ссора просто вовремя подвернулась? — Ты иногда такой кретин, Хо-я, — Джисон качает головой. — Может быть, — Минхо тоже кивает. — Только я никогда с тобой не расставался, Хани, — шепчет на ухо, вжимаясь своей грудью в ребра Джи, — а ты, кажется, да. — Что? — Джисон глаза широко-широко распахивает, но Минхо уже отступает. — Подожди! — Пора на занятия, — Хо улыбается немного нервно и чуточку грустно. — Давай поговорим, но позже. Мне это нужно. Если тебе нет, то ты можешь написать мне об этом. — И мои сообщения до тебя дойдут? — Джисон ни черта не понимает, а сердце так быстро бьется, словно убежать хочет. — Я тебя не блокировал, — тихо бросает Минхо. — Ты бы знал, если бы попробовал мне написать. — Но я пробовал… — Джи удивляется, потому что, черт возьми, он пробовал! Он писал тогда по пьяни, конечно, потому что на трезвую не решился бы, но красный значок недоставленных сообщений вызывал только головную боль. Джи все удалил от греха, чтобы даже самому себе не признаваться, что писал, и что Минхо не хотел получать от него ни слова. Минхо ушел так быстро, что последнюю фразу уже не слышал. Вылетел, как испуганный кот из-под лестницы и взлетел наверх, даже не замечая, что в конце почти пустого коридора Феликс о чем-то говорит с Чанбином. Зато Джисон замечает и даже слышит конец разговора. — Мне правда очень-очень жаль, что так все вышло! — Ликси ручки к себе прижимает и едва не плачет, хотя Чанбин ему еще даже слова не успел сказать. — Я просто не знал тогда, что у Джинни кто-то есть, и что он, то есть ты, можешь понять не так! — Подожди… — Бинни пытается остановить этот поток извинений, потому что ему от него только хуже, ей-богу. — Выслушай меня, пожалуйста, — Феликс тараторит, пока Бин снова замолкает. — Джинни для меня и правда самый родной и любимый, но как друг! Просто мы так привыкли, понимаешь? Это не он виноват! Это все моя идея была, давно еще, мы тогда в школе учились! А он сам по себе хороший, вот, наверное, и не отказал мне. Только я правда-правда больше так не буду. И сообщения такие не буду присылать, и обниматься с ним не буду, если ты обещаешь, что не будешь больше ему так больно делать! Джинни ведь и правда добрый очень, ранимый, ты его задел сильно, а я только совсем недавно узнал! Я бы и раньше с тобой поговорил, если бы знал. — Да кто вообще мог подумать, что вы не встречаетесь! — Чанбин стонет почти, потому что ему и стыдно, и радостно, и как-то горько за все, что он последние месяцы творил. — Прости, — выпаливает Феликс, — я же не знал, что у него кто-то появился. — То есть ты его любишь, но извиняешься? Нихрена я не понимаю, что ты несешь, принцесса, — Чанбин нервничает. — Не называй меня так, пожалуйста, — вдруг спокойно просит Ликси, — потому что это не очень приятно, на самом деле, когда ты таким прекрасным словом пытаешься меня обидеть. Отвечая на твой вопрос: конечно, я очень Джинни люблю, потому с тобой и говорю. И потому же обещаю, что изменюсь. Ты только Джинни не обижай больше, потому что ему от этого плохо. И уходит. Чанбин стоит в коридоре дурак дураком. Он ведь эту крошечку все два месяца учебы задирал как мог, обижал, а он тут перед ним извинялся то ли за любовь свою, то ли за то, что Чанбин идиот, каких свет не видывал. Откуда он только взялся такой на голову двинутый? Кто вообще так поступает? Кто к сопернику приходит и вот так прямо заявляет, что я отступлюсь, только ты сделай счастливым того, кого я люблю? И хочется Феликса этого догнать непонятно зачем: или обнять, или по голове стукнуть, чтобы больше столько вот эмоций на Чанбина не вываливал, заставляя чувствовать себя мудаком. Потому что это же сколько надо света в душе иметь, чтобы ради счастья другого человека отказаться от собственной любви? Чанбин не знает, у него столько нет. А еще он не знает, как же Чану сказать, что Феликс, который у него в голове поселился с одной единственной встречи, все-таки влюблен в другого. Джисон провожает мощную фигуру Бина взглядом. Понимает, что на пару он уже опоздал, и планирует на все забить, закрыться в студии и поработать над новой песней. У него в голове хоровод из мыслей, кровь в ушах барабаном бьет и ему сейчас в аудиторию совсем не хочется. Шумно там, душно не от воздуха, а от людей, которыми Джисон на сегодня, кажется, сыт по горло. А еще ему вдруг становится понятно, почему Минхо так за Феликса переживает. Джисон бы за такого друга и сам переживал. И ревность вся его вдруг такой незначительной кажется, что за себя становится стыдно. Джи ведь и сам за Чанбина и Чана кого хочешь порвет. И плевать на все и всех, на последствия. Они ведь родные до дрожи уже сколько лет. У них и сердце, кажется, одно на троих и выбрало себе таких же чокнутых, сросшихся аортами. Как только раньше не понял? — Студент Хан, — окликает его сзади недовольный голос. — Прохлаждаетесь? Джи оборачивается и сталкивается с секретарем ректора. — Здравствуйте, секретарь Пак, а я вот задержался, но я уже иду! — Очень на это надеюсь, — прищуривается молодой секретарь. — А когда будете идти, пройдите через холл на первом этаже и повесьте вот это объявление и списки на нашу доску информации. — Хорошо, — нервно кивает Джисон. — Заодно будет что сказать профессору, который спросит вас о причине опоздания, — хитро ухмыляется мужчина. — С-спасибо, — Джисон забирает несколько бумаг из рук секретаря. — Ну, я тогда пойду? — Идите, студент Хан, — Пак кивает, — только не забудьте дойти на пару, а то ведь я могу и проверить. — Обязательно. Джисон срывается с места и спускается по лестнице бегом на первый этаж к доске информации, чтобы выполнить поручение и все-таки пойти на учебу от греха подальше, пока его еще кто-нибудь не застукал. Он тормозит у доски, едва не впечатываясь коленями в скамейку, и смотрит на бумаги в своих руках.

«Ежегодный студенческий весенний смотр.

Всем студентам продюсерского, вокального и танцевального факультетов надлежит подготовить один номер в командном варианте. С каждого факультета необходимо минимум по два участника в команду. Объединяться можно со студентами любых курсов. Объединенные в команды студенты должны отметиться в списках и подать документы об участии в Совет университета.

Весенний смотр состоится с 29 по 31 мая во время студенческого фестиваля.

Организаторами фестиваля назначается Студенческий совет».

Джи и забыл совсем про фестиваль и про смотр. В прошлом году ведь тоже участвовали. Песню писали для студентов вокального отделения. Чан со старшими даже на сцену выходил, целую партию читал. Минхо с Хенджином танцевали в команде девчонок с третьего курса. Джисон хлопает глазами, глядя на объявление, а потом достает ручку, отмечает себя, Чанбина и Чана в команду в списках студентов, подписывая пока просто: команда Бан Чана. А затем отмечает еще трех студентов с танцевального факультета в надежде, что Минхо его не прибьет.